CC BY
30
krasnye-aviatory-na-perekrestke-azii-1921%E2%80%931929-gg/ (Accessed September 18, 2017) (in Russ.).
4. Nota Polnomochnogo Predstavitelya RSFSR v Af-ganistane Ministra Inostrannykh Del Afganistana Mach-muda Tarzi. 03.05.1922 z. [The Note of the Plenipotentiary Representative of the RSFSR in Afghanistan to the Minister of Foreign Affairs of Afghanistan Mahmud Tarzi. May 3, 1922]. In: Dokumenty vneshney politiki SSSR. T. 5 [Documents of the USSR Foreign Policy. Vol. 5]. Moscow: Gosudarstvennoe izdatel'stvopoliticheskoy literatu-ry [State Publishing House of Political Literature], 1961. P. 288-289 (inRuss.).
5. Panin, S.B. Sovetskaya Rossiya i Afganistan. 1919-1929 [SovietRussiaand Afghanistan. 1919-1929]. Moscow; Irkutsk: Irkutsk State Pedagogical University press, 1998. 260 p. (in Russ.).
6. Rossiyskiy gosudarstvennyy arkhiv sotsial'no-po-liticheskoy istorii (RGASPI). F. 17. Op. 3. D. 494. L. 1 [Russian State Archives ofSocio-Political History. Fund 17. Bordereau 3. Individual File 494. Page 1]. URL: http:// sovdoc.rusarchives.ru/#showunit&id=65843 (Accessed September 17, 2017) (in Russ.).
7. RGASPI. F. 17. Op. 3. D. 716. L. 2 [Russian State Archives of Socio-Political History. Fund 17. Bordereau 3. Individual File 716. Page 2]. URL: http://sovdoc.rusar-chives.ru/#showunit&id=72530 (Accessed September 18, 2017) (in Russ.).
8. RGASPI. F. 17. Op. 3. D. 717. L. 1 [Russian State Archives of Socio-Political History. Fund 17. Bordereau 3. Individual File 717. Page 1]. URL: http://sovdoc.rusar-chives.ru/#showunit&id=72568 (Accessed September 18,2017) (inRuss.).
9. Sovetskaya Rossiya v bor 'be za "Afganskiy kori-dor": sb. dokumentov [Soviet Russia in the Struggle for the "Afghan Corridor": A Collection ofDocuments]. Moscow: Kvadriga, 2017. 532 p. (in Russ.).
10. Sokolov-Strakhov, K.I. Grazhdanskaya voina v Afganistane 1928-1929 gg. [The Civil War in Afghanistan in 1928-1929]. Moscow: Gosudarstvennoe voennoe izdatel'stvo Narkomata oborony Soyuza SSR [State Military Publishing House of the People's Commissariat of Defense ofthe USSR], 1931. 79 p. (in Russ.).
11. Spravka zaveduyushchego Vostochnym otdelom NKIDA.N. Voznesenskogo ot 20.05.1920 z. [Information from the Head of the Oriental Department of the NKID A.N. Voznesensky of May 20, 1920]. In: Tikhonov Yu.N. Politika velikikh derzhav v Afganistane ipushtunskieple-mena. 1919-1945 [Tikhonov, Yu.N. The Policy ofthe Great Powers in Afghanistan and the Pashtun Tribes. 1919-1945]. Moscow; Lipetsk: Inform Ltd., 2007. P. 339-340 (in Russ.).
12. Tikhonov, Yu.N. Politika velikikh derzhav v Afganistane i pushtunskie plemena. 1919-1945 [The Policy of the Great Powers in Afghanistan and the Pashtun Tribes. 1919-1945]. Moscow, Lipetsk: Inform Ltd., 2007. 382 p. (in Russ.).
13. Adamec, L.W. Afghanistan, 1900-1923: a diplomatic history. Berkeley: University of California Press, 1967. 245 p.
14. Summary of Events in Afghanistan. 1st July 1922 to 30th June 1923. Compiled by the General Staff. Delhi: Government Central Press, 1923. lip.
15. Summary of Events in Afghanistan. 1st July 1927 to 30th June 1928. Compiled by the General Staff. Shim-la: Government oflndia Press, 1928. 23 p.
Л.А. Ямаева УДК 394+93/94+316.7
ЭВОЛЮЦИЯ КОММУНИКАТИВНОГО ПРОСТРАНСТВА БАШКИРСКОГО ЭТНОСА*
Аннотация
В статье автором исследуется башкирское традиционное общество в рамках концепции этнического коммуникативного пространства. Анализируются переменные ядра жизнедеятельного пространства башкирского этноса: язык, мифология, историческая память, территория, этнические ценности. Показаны в этническом
* Публикация подготовлена в рамках выполнения государственного задания Центра социокультурного анализа ГАНУ ПСИ РБ за 2017 г.
Ямаева Лариса Асхатоена, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института стратегических исследованийРеспубликиБашкортостан (Уфа), e-mail:yamaeva@mail.ru
Larisa A. Yamaeva, Dr.Sc. (History), Leading Researcher, Institute for Strategic Research of the Republic ofBashkortostan (Ufa), e-mail:yamaeva@mail.ru
коммуникативном пространстве изменения, которые были обусловлены вхождением башкирского традиционного общества в ходе своего развития в состав таких крупных социальных систем, как Российская империя/ Советский Союз, исламская цивилизация. Рассмотрены элементы коммуникативного пространства этноса, претерпевшие наиболее сильную деформацию: ценности (вотчинное землевладение, родовая община, социальный статус), язык, письменность, что привело к усилению гностической парадигмы в традиционном сознании башкир. Делается вывод, что трансформационные процессы, протекавшие внутри тех социальных систем, периферией которых стало башкирское традиционное общество, не изменили в целом положительную динамику его развития и способствовали башкирам сохранить свою этническую идентичность.
Ключевые слова: башкирское традиционное общество, подсистема, язык, мифология, историческая память, этнические ценности, физическое пространство
LarisaA. Yamaeva
EVOLUTION OF THE BASHKIR ETHNOS' COMMUNICATIVE SPACE
Abstract
In this article the Bashkir traditional society is being explored within the framework of the concept of ethnic communicative space. The author analyzes variables of the core of the Bashkir ethnic communicative space: language, mythology, historical memory, territory, ethnic values. The article has shown changes in the ethnic communicative space that have been caused by the entry ofthe Bashkir traditional society in the course ofits development into the structure of such large social systems as the Russian Empire/Union of Soviet Socialist Republics, the Islamic civilization. It considers elements of the ethnic communicative space which have undergone the strongest deformation: ethnic values (patrimonial landownership, clan community, social status), language, writing, which have led to the strengthening ofthe gnostic paradigm in the Bashkirs' traditional consciousness. It is concluded that the transformational processes taking place within foreign social systems, the periphery of which became the Bashkir traditional society, did not change the overall positive dynamics of its development and allowed the Bashkirs to preserve their ethnic communicative space and ethnic identity.
Key words: Bashkir traditional society, subsystem, language, mythology, historical memory, ethnic values, physical space
Теоретической основой нашего исследования стала концепция этнического коммуникативного пространства, предложенная российским философом A.B. Рязановым. Согласно нашей точке зрения, в ходе своего становления и развития традиционное башкирское общество становилось частью (подсистемой) не менее трех крупных социальных систем. На стадии своего становления башкирский этнос входил в систему кочевого мира, который и определил во многом специфику его коммуникативного пространства.
Автор концепции этнического коммуникативного пространства считает, что оно является тем средством, которое обеспечивает трансляцию этнических ценностей, этносоциального опыта во времени, и выделяет в нем ядро и периферию. Его ядро, согласно точке зрения A.B. Рязанова, состоит из языка, культурной и коммуникативной памяти, мифов, этнических ценностей, ритуалов и магии, архетипов. Это самая устойчивая часть коммуникативного пространства этноса, инновации в ней со стороны
возможны лишь в случае стихийных бедствий, войн, переселений, социальных катаклизмов, принятия новой религии [1, с. 33, 34, 47].
Ядро коммуникативного пространства башкирского этноса оформилось в период господства в Северной Евразии ираноязычных скифо-сакских и сарматских племен. Язык башкир, как одна из переменных этнического коммуникативного пространства, сохранил прецедентные феномены, характерные для ираноязычного мира (имена, высказывания, этнонимы, топонимы). В частности, в башкирском языке сохранились иранские фонемы h и Именно эти звуки, по мнению исследователя C.B. Кулланды, являлись фонетически дифференцирующим признаком древних восточноиранских языков, в т.ч. сарматского [2, с. 50]. Языковая принадлежность этнонимов некоторых башкирских племен (Дуван (Ду-ваней), Табын, Упей, Бурзян) объясняется лингвистами с опорой на иранские языки: в частности, Г.Х. Бухарова выделяет в топонимии Южного Урала индоиранский пласт и связывает его с башкир-
ской мифологией, с географической терминологией, характеризующей особенности рельефа, ландшафта, водной сети региона [3, с. 517, 519, 520].
Таким образом, можно констатировать, что исследованиями языковедов доказано наличие индоиранского субстрата в башкирском языке. При этом, как отмечал известный иранист В.И. Абаев, понятие субстрата явление не чисто лингвистическое, оно предполагает этногенети-ческий процесс, сопровождающийся определенными языковыми последствиями. «Языковой субстрат предполагает субстрат этнический. Первый без второго не имеет смысла», заключает ученый [4, с. 57]. Тюркизация протобашкирского языка началась в период нашествия на Южный Урал гуннских племен и продолжалась вплоть до вхождения башкир в состав Золотой Орды и позднеордынских ханств. В ходе перехода на тюркский язык коммуникативное пространство башкирского этноса не исчезло, а произошла лишь его перегруппировка. Не изменилась и мифология башкир, которая, по мнению исследователя З.Г. Аминева, имеет внутреннюю связь и общую семантику с иранской. Мифологию башкир отличает яркий этический дуализм, являющийся одним из маркеров манихейского сознания, характерного для ираноязычного мира [5]. Как и язык, мифология лежит в основании картины мира и определяет ее конкретное содержание.
Одной из переменных коммуникативного пространства является историческая память. Именно память является тем элементом, который скрепляет и создает преемственность в передаче этносоциального опыта от старших поколений к младшим [6, с. 19]. Историческая память народа избирательна, она сохраняет наиболее важные события в мифологизированном виде. Башкиры всегда отличались высоким уровнем исторического самосознания, что позволяло им сохранять свою автономность внутри любого политического образования или государства. Лидер Башкирского национального движения (1917-1920) А.-3. Валидов писал в своих «Воспоминаниях»: «... моя судьба должна восприниматься как продолжение и результат исторических воспоминаний народа» [7, с. 7].
Для сохранения коммуникативного пространства важным является факт наличия у этноса соответствующего физического пространства, т.е. территории, связанной с его этногенезом и важнейшими событиями этнической истории. Эта связь с родной землей в умах этнофоров является сакральной, и отделить коммуникативное
пространство от физического на личностном уровне практически невозможно, они сливаются в единое целое [1, с. 38]. Р.Г. Кузеев отмечал, что восприятие обыденным сознанием представителей башкирского этноса Южного Урала как своей исторической родины необычайно глубокое [8, с. 143]. Народный фольклор пронизан мотивом Урала как обобщенного образа родины, отчей земли башкир. Урал в сознании башкира представляется как надежная опора и защита: и в повседневной жизни, и в борьбе с врагами [9, с. 60, 61].
Один из современных исследователей Д.Н. Замятин обратил внимание на то, что степень освоенности физического пространства (территории) определяется не хозяйственной разработкой его ресурсов, а созданием локальных мифологических образов [10]. Еще в XVIII в. русский ученый, путешественник П.С. Паллас отмечал в качестве местной достопримечательности Оренбургской губернии наличие у башкир сложной системы локальных мифов (о духах гор, рек, лесов, пещер и др., которых можно кодифицировать как богов среднего и низшего уровня). П.С. Паллас счел это обстоятельство в качестве доказательства древности поселения башкир «в сих местах» [11, с. 151,152].
Важным элементом коммуникативного пространства этноса являются традиционные ценности, разделяемые членами данного сообщества. Трансляция их обеспечивает сохранение его коммуникативного пространства, а, следовательно, его самого во времени. Ценности всегда являются конкретно историческими и этнически обусловленными [1, с. 37]. Главной традиционной ценностью для башкир было их вотчинное право на родовую землю. Вотчинная земля для них имела высокий статус в рамках базовых идеологических представлений традиционного общества, основанных на культе предков. Согласно традиционному мировоззрению башкир реальным собственником их земли (территории) выступали предки, которые как бы делегировали право распоряжения ею живым членам родовой общины. Овладение территорией осуществлялось посредством апелляции к традиции («как отцы, деды и прадеды владели»). В башкирском обществе принадлежность территории тому или иному роду определялась мифологическими представлениями о сакральном статусе родового пространства. Вместе с тем в коллективном сознании башкир не существовало различия между кровным и символическим родством. Вера в общего предка
составляла объективную реальность, независимую от индивидуального сознания [11, с. 158]. Таким образом, вотчинное право на родовую землю сохраняло и консолидировало башкир в единый этнос.
Коммуникативные пространства этносов, включенные в социумы более высокого уровня -государства, постепенно претерпевают изменения, приспосабливающие их к новым условиям. В государствах этнические коммуникативные пространства определенным образом деформируются, внутриэтнические - ослабевают, этнические ценности имеют тенденцию к вытеснению общегосударственными [1, с. 33]. Данное заключение A.B. Рязанова подтверждает и башкирский материал. При добровольном вхождении башкир в состав Русского государства (середина XVI в.) этносоциальная структура их традиционного общества первоначально была сохранена. Уникальность башкирского общества состояла в том, что в нем имелось фактически гораздо больше прав и свобод, чем у податного населения Российской империи. До середины XVIII в. башкиры посылали посольства в Москву и Санкт-Петербург как «иностранный актор», в т.ч. для повторного принесения присяги, символизировавшей возвращение в подданство после каждого восстания. Эта процедура вплоть до восстания 1735-1740 гг. сопровождалась царским подтверждением их прав и свобод [12, с. 172, 173]. Являясь автономной подсистемой в составе Российской империи, башкиры получили привилегированный статус, близкий к казачьему, который, в частности, позволял проходить воинскую службу в составе собственных национальных полков.
Подчиняясь закономерностям «вестернизую-щей модернизации» России, начатой Петром I, традиционное общество башкир стало разрушаться, понизилось их статусно-ролевое положение, стали ослабевать их внутриэтнические коммуникации. С введением в 1798 г. кантонной системы управления Башкирией прежние административные единицы (уезды, волости, тюбы), основанные на родовой общности, были заменены территориально-административными - юртами. Родовая (клановая) основа сохранилась в системе владения вотчинной землей, но управление населением и воинская повинность перешли на территориальный принцип. Была нарушена идеологическая система этнической общности, в основе которой лежит древний культ родства. Сила родства, отмечают отечественные этнологи Ш.Х. Кадыров и О.И. Брусина, не в наследствен-
ности, а в том, что родня есть первичный коллектив, в котором происходит формирование человека. Главным в определении родства является не материальное начало, а вера в магию родства через таинство, сакраментальность рождения и смерти. Родство служит средством упорядоченной сплоченности, а значит, и самосохранности коллектива [13, с. 166].
С началом новой волны российской модернизации (60-70-е гг. XIX в.) башкиры становятся частью формирующегося в России индустриального общества. Возможность продажи их земель, узаконенная Положением 1869 г., в сочетании с усилиями правительства по их межеванию привели к разорительным последствиям для башкирской общины. Только за период между 1869 и 1878 гг. были проданы более миллиона десятин башкирской вотчинной земли. Сокращение землевладения отрицательно сказалось на возможностях ведения ими полукочевого образа жизни, характерного в то время для южных и юго-восточных башкир [14, с. 490]. В 1865 г. после отмены кантонной системы управления башкиры были переведены в крестьянское сословие, их национальные воинские части были расформированы. Воинский устав 1874 г. предусматривал мобилизацию башкир в обычные регулярные воинские подразделения. Вотчинное землевладение башкир было ликвидировано советским декретом «О земле» (октябрь 1917 г.).
Одной из главных характеристик индустриального общества является появление «массовой» культуры, демонстрирующей унификацию и стандартизацию культурных ценностей, выходящих за границы обществ, культур, этносов. Разрушение самобытного образа жизни (переход от полукочевого скотоводства к земледелию) и социальной структуры общества привело к крупным деформациям в коммуникативном пространстве башкир, к резкому усилению гностической составляющей в их традиционном сознании.
Усиление гностической парадигмы было связано с периодами вхождения башкир в состав Монгольской империи, Золотой Орды, позднеор-дынских ханств и активизацией колонизационной политики Российского государства. Эти периоды совпали с периодами массовой исламиза-ции башкир. Ислам пришел к ним из Средней Азии, с народами которой они поддерживали традиционные торгово-экономические и культурные связи. Этот регион был ареалом распространения самобытной мусульманской культуры, пред-
ставляющей собой синтез суннитского ислама ханифитского толка и суфийской формы его бытования, которая распространилась и среди башкир. Религиозные коммуникации по-новому переконфигурировали коммуникативное пространство башкирского этноса, вытесняя на периферию те культурные пласты, которые были связаны с прежним «сакральным опытом», с доисламскими верованиями. Однако вытеснение не стало полным, произошло взаимопроникновение конкурирующих коммуникативных пространств. В результате образовался их своеобразный симбиоз, известный как «башкирский ислам».
Народный ислам башкир стал периферией мусульманской цивилизации, подчиняясь закономерностям развития этой системы. Структурный и системный кризисы исламской религии [см.: 15, с. 73-74] на практике получили выражение в широком распространении в башкирской среде в конце XIX - первой четверти XX вв. ишанизма - формы народного суфизма, потерявшего философскую, этическую основы, но сохранившего обряды и формы социальных взаимоотношений. На базе собственного коммуникативного пространства башкирской интеллигенцией (А.-З. Валидов и др.) была оформлена светская по своей сути национальная идеология, нацеленная на сохранение этнической идентичности. Была создана собственная национально-территориальная автономия.
В советский период российской истории башкиры, с одной стороны, сохранили свою автономию, создали новый литературный язык и светскую литературу, театр, началось изучение их истории. С другой стороны, коммуникативное пространство советского государства стало вытеснять на периферию их этническое начало. На новую графику письма - с арабской на латиницу, затем на кириллицу - была переведена письменность башкир, что позволило отсечь новые поколения от исламской религии и старой письменной культуры. Но башкиры сохранили те элементы традиционной культуры, которые передавались в устной форме: фольклор, мифология, народное искусство, обычное право, доисламские верования. В постсоветский период начался процесс реставрации традиционных ценностей этнического коммуникативного пространства, в т.ч. реисламизации.
В целом, трансформационные процессы, протекавшие внутри тех социальных систем, периферией которых стало башкирское традиционное
общество, не изменили положительную динамику его развития и способствовали башкирам сохранить свое этническое коммуникативное пространство, этническую идентичность.
ЛИТЕРАТУРА
1. Рязанов A.B. Структурные изменения этнических коммуникативных пространств: динамика и направленность // История и современность. 2008. № 1. С. 32-48.
2. Кулланда C.B. Уроки скифского // Вопросы языкового родства. 2011. № 5. С. 48-68.
3. Бухарова /ТХБашкирские топонимы, образованные от субстратных географических терминов индоиранского происхождения // Российский гуманитарный журнал. 2016. Т. 5. № 5. С. 517-531.
4. Абаев В.И. О языковом субстрате // Доклады и сообщения Института языкознания АН СССР. 1956. № 9. С. 57-69.
5. Аминев З.Г. О некоторых параллелях в мифологии башкир и народов Памира // Народы Урало-Поволжья: история, культура, этничность / Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Уфа, 2003. С. 221-226.
6. Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политической идентичности в высоких культурах древности / пер. с нем. М.: Языки славянской культуры, 2004. 241 с.
7. Заки Валиди Тоган. Воспоминания: Книга 1. Уфа: Башкирское издательство «Китап», 1994. 400 с.
8. Кузеев Р.Г. Национальные движения в России в прошлом и логика их современного развития // Россия и Восток: проблемы взаимодействия / Материалы международной научно-практической конференции. Ч. 1. М., 1993. С. 129-147.
9. Аминев З.Г. Урал как родина башкир в эпосе «Идукай и Мурадым» // Башкирский фольклор: исследования и материалы. Вып. 6. Уфа, 2011. С. 58-69.
10. Замятин Д.Н. Локальные мифы: модерн и географическое воображение // Обсерватория культуры: журнал-обозрение. 2009. № 1. С. 13-25.
11. Азнабаев Б.А. Башкирское общество в XVII -первой трети XVIII в. Уфа: РИЦ БашГУ, 2016. 370 с.
12. Бердин А.Т. Модернизация башкирского традиционного общества: выбор модели развития // Перспективы развития башкирского народа: осмысление истории, сохранение традиций, модели национально-государственного строительства: сб. статей Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. Уфа, 2015. С. 169-176.
13. Кадыров Ш.Х., Брусина О.И. Этнография и этнология: смена парадигм // Историческая психология и социология истории. 2016. № 1. С. 157-173.
14. Стейнведел Ч. Племя, сословие или национальность? Изменения в характере башкирской обособленности в контексте Российской империи // Новая имперская история постсоветского пространства: сб. статей. Казань, 2004. С. 473-500.
15. Сергеев М. Теория религиозных циклов: опыт философии религии // Вестник российского философского общества. 2012. № 2. С. 71-74.
REFERENCES
1. Ryazanov, A.V. Strukturnye izmeneniya etniche-skikh kommunikativnykh prostranstv: dinamika i naprav-lennost' [Structural Changes of Ethnic Communicative Spaces: Dynamics and Direction]. In: Istoriya i sovre-mennost' [History and Modern Times]. 2008. No 1. P. 32-48 (in Russ.).
2. Kullanda, S.V. Uroki skifskogo [Lessons of Scythian]. In: Voprosy yazykovogo rodstva [Issues of Linguistic Affinity], 2011.No 5. P. 48-68 (in Russ.).
3. Bukharova, G.Kh. Bashkirskie toponimy, obrazo-vannye ot substratnykh geograficheskikh terminov indo-iranskogo proiskhozhdeniya [Bashkir Toponyms Formed from Substrate Geographical Terms of Indo-Iranian Origin]. Rossijskij gumanitarnyj zhurnal - Russian Huma-nitarianJournal. 2016. Vol. 5. No 5. P. 517-531 (inRuss.).
4. Abaev, V.I. О yazykovom substrate [On Linguistic Substrate]. In: Doklady i soobshcheniya Instituta yazyko-znaniyaAN SSSR [Reports of the Institute of Linguistics, Academy of Sciences of the USSR]. 1956. No 9. P. 57-69 (in Russ.).
5. Aminev, Z.G. О nekotorykhparallelyakh v mifologii bashkir i narodov Pamira [On Some Parallels in the Mythology of the Bashkirs and Peoples from Pamir]. In: Naro-dy Uralo-Povolzh'ya: istoriya, kul'tura, etnichnost' / Mate-rialy mezhregional'noj nauchno-prakticheskoj konferentsii [Peoples from the Urals-Volga Region: History, Culture, Ethnicity. Proceedings of an Interregional Scientific and Practical Conference]. Ufa, 2003. P. 221-226 (in Russ.).
6. Assman, Ya. Kul'turnayapamyat'. Pis'mo, pamyat' о proshlom ipoliticheskoj identichnosti v vysokikh kul'tu-rakh drevnosti [Cultural Memory. Writing, Memory on the Past and Political Ethnicity in Ancient Higher Cultures]. Translated from German. Moscow: Yazyki sla-vyanskoj kul'tury, 2004. 241 p. (in Russ.).
7. Zaki Validi Togan. Vospominaniya: Kniga 1 [Mémoires: Book 1]. Ufa: Kitap press, 1994. 400 p. (in Russ.).
8. Kuzeev, R.G. Natsional'nye dvizheniya v Rossii v proshlom i logika ikh sovremennogo razvitiya [National Mo-
vements in Russia in the Past and the Logic of Their Contemporary Development]. In: Rossiya i Vostok:problemy vzaimo-dejstviya / Materialy mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferentsii. Ch. 1 [Russia and the East: Problems of Interrelation. Proceedings of an International Scientific and Practical Conference. Parti], Moscow, 1993. P. 129-147 (inRuss.).
9. Aminev, Z.G. Ural kak rodina bashkir v epose "Idukaj i Muradym" [The Urals as a Native Land of the Bashkirs in the Epic Idukaj and Muradym], In: Bashkir-skij fol'klor: issledovaniya i materialy. Vyp. 6 [Bashkir Folklore: Research and Data. Issue 6]. Ufa, 2011. P. 5869 (in Russ.).
10. Zamyatin, D.N. Lokal'nye mify: modern i geo-graficheskoe voobrazhenie [Local Myths: Modern and Geographical Imagination]. Observatoriya kul'tury: zhur-nal-obozrenie - Observatory of Culture: Journal-Review. 2009. No 1. P. 13-25 (inRuss.).
11. Aznabaev, B.A. Bashkirskoe obshchestvo v XVII -pervoj treti XVIII v. [The Bashkir Society in the 17th -First Third of the 18th Centimes]. Ufa: Bashkir State University press, 2016. 370 p. (in Russ.).
12. Berdin, A.T. Modernizatsiya bashkirskogo tradit-sionnogo obshchestva: vybor modeli razvitiya [The Bashkir Traditional Society's Modernization: A Choice of Development Model]. In: Perspektivy razvitiya bashkirskogo naroda: osmyslenie istorii, sokhranenie traditsij, modeli natsional'no-gosudarstvennogo stroitel'stva: sb. statej Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferentsii s mezh-dunarodnym uchastiem [Prospects for the Development of the Bashkir People: Historical Reflection, Preservation of Traditions, National State Building Model: Collected Articles of an all-Russian Scientific and Practical Conference with International Participation]. Ufa, 2015. P. 169-176 (inRuss.).
13. Kadyrov, Sh.H., Brusina, O.I. Etnografiya i et-nologiya: smenaparadigm [Ethnography and Ethnology: A Paradigm Shift]. In: Istoricheskayapsikhologiya i sot-siologiya istorii [A Historical Psychology and Historical Sociology], 2016. No 1. P. 157-173 (in Russ.).
14. Stejnvedel, Ch. Plemya, soslovie Hi natsional'-nost'? Izmeneniya v kharaktere bashkirskoj obosoblen-nosti v kontekste Rossijskoj imperii [The Tribe, Social Stratum or Nationality? Changes in the Character of Bashkir Isolation in the Context of the Russian Empire]. In: Novaya imperskaya istoriya postsovetskogo prostranstva: sb. statej [A New Empire History of the Post-Soviet Space: A Collection of Articles]. Kazan, 2004. P. 473-500 (in Russ.).
15. Sergeev, M. Teoriya religioznykh tsiklov: opyt filosofii religii [A Theory of Religious Cycles: An Experience of Religious Philosophy]. Vestnik rossijskogo filosofskogo obshchestva - Bulletin of the Russian Philosophical Society. 2012. No 2. P. 71-74 (in Russ.).
