CC BY
72
Евангельские аллюзии в историко-публицистических очерках Н.С. Лескова
УДК 821.161.1.09”18'
Федотова Анна Александровна
кандидат филологических наук Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского
gry_anna@mail.ru
ЕВАНГЕЛЬСКИЕ АЛЛЮЗИИ
В ИСТОРИКО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ОЧЕРКАХ Н.С. ЛЕСКОВА*
Статья посвящена актуальной проблеме анализа поэтики нефикционального текста. Исторические очерки Н.С. Лескова «Иродоваработа» (1882) и «Русские деятели в Остзейском крае» (1882) рассматриваются в ней как произведения, основанные на диалоге нескольких дискурсивных систем. Смысловое и стилистическое пространство очерков формируется в результате сопряжения писателем архивных документов, художественных произведений и сакральных текстов. В статье выявляются основные направления работы Лескова с Евангелием и функции библейских аллюзий в публицистических очерках писателя. Евангелие цитируется Лесковым с помощью системы текстов-посредников, характеристика которой также дана в статье. «Остзейские» очерки были написаны в период охлаждения писателя к практике православной церкви, с одной стороны, и тесного его знакомства с протестантской культурой и учением Л. Толстого - с другой, что не могло не отразиться на своеобразии актуализации в произведении религиозных текстов. Благоговейное отношение к Евангелию свойственно преимущественно лесковским героям-лютеранам, что становится решающим аргументов в полемике с идеологией славянофильства, которая ведется писателем в очерках.
Ключевые слова: русская литература XIX века, Н.С. Лесков, публицистика, интертекстуальность, Евангелие, Ф.М. Достоевский, «Исторический вестник», славянофильство.
В творчестве Н.С. Лескова особую роль играет ориентация на «чужое слово». Среди произведений, к которым писатель обращался наиболее часто, почетное первое место принадлежит, безусловно, Евангелию. Вопрос о своеобразии актуализации евангельского текста в художественной прозе автора неоднократно привлекал внимание исследователей [3; 12; 13]. Между тем публицистические статьи и очерки Лескова, которые содержат евангельские аллюзии, представляют не менее значимый материал для анализа: их изучение позволит в перспективе составить полное представление об особенностях функционирования евангельского текста в прозе писателя.
Особенно интересны в этом контексте историко-публицистические работы Лескова. Писатель активно обращался к историческому материалу в 1880-е годы - время его сотрудничества с журналом С.Н. Шубинского «Исторический вестник». Для издания, целью которого было «знакомить читателей в живой, общедоступной форме с современным состоянием исторической науки и литературы в России и Европе» [15], Лесков создал ряд очерков, в основе которых лежат архивные документы [5; 8; 10; 11]. Проанализируем работу писателя с библейским текстом при создании исторических очерков, обратившись к произведениям «Иродова работа» (1882) [4] и «Русские деятели в Остзейском крае» (1882) [7].
Названные очерки Лескова входят в группу произведений писателя, посвященных Прибалтийскому вопросу. В 1880-е годы Прибалтийский вопрос в русском обществе был поставлен во всей его остроте: по верному замечанию А.П. Дмитриева, новая политика Александра III «потребовала “обрусения” края, административно-законодательного превращения его в такую же часть единого
целого большой империи, какими были центральные губернии» [7]. Идейная суть действий правительства в этой области была четко сформулирована И.С. Аксаковым: «Единственный справедливый способ уравновесить взаимные отношения трех или четырех в крае народностей, это - подчинить их общему имперскому праву, признать для них обязательным общий государственный язык и общие государственные законы» [7, с. 12].
Проблемы русской политики в Остзейском крае были хорошо знакомы Лескову: в июле-августе 1863 года писатель был командирован в Ригу от Министерства народного просвещения с целью ознакомления с деятельностью раскольничьих школ, в 1870-е - 1880-е годы он регулярно ездил в остзейские «купальные городки» [9, т. 11, с. 279] на летний отдых. В очерке «Иродова работа» Лесков обращается к собственным наблюдениям над политикой Российской империи в Прибалтике. Писатель размышляет о проблеме существования в крае представителей разных народов на материале написанной им в 1863 году служебной записки «О раскольниках г. Риги» [6]. Основной акцент в произведении сделан на характеристике А.А. Суворова (внука знаменитого генералиссимуса А.В. Суворова), который занимал должность генерал-губернатора Остзейского края с 1848 по 1861 год.
Лесков приступает к делу «с документами в руках» [4, с. 92], описывая принципиальное, по его мнению, для понимания личности Суворова событие - борьбу генерал-губернатора с беспризорными раскольниками, которые оказались на улице после закрытия раскольничьей школы. При описании предпринятых мер против малолетних «карманщиков», главной из которых явилась сдача детей раскольников в военные кантонисты, Лесков использует образ «иродовой работы». Источником аллюзии
Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант № 15-04-00192).
© Федотова А.А., 2015
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 6, 2015
73
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
является фрагмент из второй главы Евангелия от Матфея: «Тогда Ирод <.. > послал избить всех младенцев в Вифлееме <.> глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет».
Текстом-посредником при цитировании выступает служебная записка писателя. В работе «О раскольниках г. Риги» Лесков привлекает евангельский текст, доказывая необходимость разрешения деятельности школ и утверждая, что «при открыто существующих школах <...> продолжение Иродовой работы по избиению младенцев пришлось бы частию брать и <...> на совесть пресловутого общественного попечения» [6, с. 399]. В записке аллюзия на евангельский текст включается автором и при описании последствий закрытия школ: «Это был плач в Раме, - говорят старики раскольники на своем торжественном языке. - Рахиль рыдала о детях своих и не хотела утешиться» [6, с. 401].
При работе над очерком «Иродова работа» характерные для служебной записки библейские аллюзии Лесков вводит в сильные текстовые позиции. Первую аллюзию писатель выносит в заглавие очерка, вторую - в эпиграф: «Глас в Раме слышан бысть плача и рыдания и вопля: Рахиль плачущися чад своих и не хотяще утешитися, яко не суть» [4, с. 89]. Если в служебной записке «О раскольниках г. Риги» евангельские аллюзии используются Лесковым для характеристики одного из эпизодов в истории существования старообрядческой общины, то в очерке «Иродова работа» евангельский текст становится своеобразным эмоциональным камертоном, настраивающим на восприятие всего произведения в целом. Выбор заглавия и эпиграфа вносит в очерк трагическую модальность. Значимым в данном случае является и смена повествовательной перспективы. В служебной записке второй фрагмент Евангелия вложен в уста раскольников, точка зрения которых в контексте всего произведения оказывается весьма далекой от авторской. Упоминание писателя о «своем торжественном языке» старообрядцев вносит в текст элемент иронии. Введенный в эпиграф «Иродовой работы», библейский фрагмент оказывается лишенным иронических коннотаций. Приводя цитату на церковнославянском языке, Лесков придает евангельскому тексту особо торжественное звучание.
В контексте очерка писатель актуализирует мотив плача, заданный эпиграфом. При описании во-церковления детей Лесков использует цитируемое им и в служебной записке донесение полицмейстера Грина от 20 января 1850 г. В служебной записке писателя донесение представлено предельно кратко: «А сестра сироты <...> у церкви и при выходе из оной ее брата, идучи за ним по улицам, громко плакала» [6, с. 412-413]. В очерке «Иродова работа», писатель выделяет значимую для мотив-ной структуры очерка деталь курсивом [4, с. 104].
Кроме того, писатель развивает мотив плача, подчеркивая, что раскольница «громким плачем возбудила внимание проходящей публики» и что «и бо-гословствование Михеевой, и ее плач о брате - все это было доведено до ведома князя» [4, с. 105]. Приведенных высказываний нет в исходной служебной записке. Настойчивое повторение лексемы «плач» и использование Лесковым специфической книжной морфологической конструкции является маркером «чужого слова», отсылая к заявленному в эпиграфе евангельскому тексту. Привлечение библейских аллюзий позволяет Лескову провести аналогию между бесчеловечной жестокостью Ирода и деятельностью православной церкви в Остзейском крае, по отношению к которой писатель в 1880-е гг. становится настроенным всё более критично. Лесков ставит под сомнение необходимость возращения детей-раскольников в лоно господствующей церкви в том случае, если этот процесс сопровождается насилием.
Сопряжение образов князя А.А. Суворова и деятелей православной церкви возникает в результате привлечения писателем евангельского выражения. При описании деятельности полицмейстера Грина Лесков отмечает: «Дети русских раскольников <...> “прятались <...> на конном рынке”, где их и находили высланные ночные “ловцы человеков”» [4, с. 100]. Образ лова, заявленный в этом фрагменте, неоднократно встречается в очерке: «Князь Суворов <...> поспешил весь свой улов как можно скорее спровадить подалее» [4, с. 101], «Князь Суворов <...> велел весь второй улов отослать к духовному начальству для присоединения к православию» [4, с. 102], владыка Платон «без возражений исполнил княжеское требование “примазать” наловленных детей к православию» [4, с. 104]. Реализация мотива связана с игрой Лескова смысловыми оттенками слова «лов». В описании облавы на раскольничьих детей, проводимой полицмейстером, писатель актуализирует прямое значение слова «лов». Привлечение библейского текста способствует реализации переносного значения лексемы. Горькая ирония Лескова, описывающего «улов» православных священнослужителей, основана на контрасте между служением апостолов, приводящих людей к вере к Христа, и службой духовенства в Риге, «примазывающего» детей старообрядцев к господствующей церкви.
В очерке «Русские деятели в Остзейском крае» евангельский текст вновь актуализируется Лесковым в контексте основной интересующей писателя проблемы - проблемы сосуществования людей различных наций и вероисповеданий. В этом произведении представленными оказываются все стороны прибалтийского «конфликта» - и православные русские, и русские староверы, и лютеране немцы.
Лесков включает в очерк ряд «анекдотов», основанных на сопоставлении двух национальных
74
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 6, 2015
Евангельские аллюзии в историко-публицистических очерках Н.С. Лескова
характеров - русского и немецкого. В первом «анекдоте» писатель обращается к важнейшему фрагменту Евангелия - молитве «Отче наш», которая вводится в очерк через призму «двойного» цитирования. Лесков цитирует «Записки из Мертвого дома» Ф.М. Достоевского: «Чтение дошло до того эпизода, где Достоевский рассказывал о начальнике, который, в видах особенного своего удовольствия, наказывал каторжных розгами с особенным приступом. Арестанта обнажали, растягивали на земле и заставляли лежа с голой спиною читать вслух молитву Господню. Арестант, разумеется, повиновался, - читал, и когда он произносил: “Отче наш, иже еси на небеси” - начальник подхватывал: “А ты ему поднеси!” И с этим вместе пучки розог начинали свистать...» [7, с. 207]. Показательно, что в этом эпизоде Лесков контаминирует два различных фрагмента претекста: описание поручика Жеребятникова, «до страсти любившего сечь и наказывать палками» [2, с. 456], и контрастный ему рассказ о «добрейшем» [2, с. 461] поручике Смека-лове. Лесков цитирует следующий фрагмент описания Смекалова: «“Нет уж, брат, ложись, чего уж тут.” - скажет Смекалов; арестант вздохнет и ляжет. “Ну-тка, любезный, умеешь вот такой-то стих наизусть?” .После первой строчки известных стихов арестант доходит, наконец, до слова: “на небеси”. “Стой!” - кричит воспламененный поручик и. кричит: - А ты ему поднеси!» [7, с. 460].
Использование для передачи текста Достоевского нарратизированного дискурса (дискурса косвенной речи) дает Лескову возможность для интеграции и интерпретации «чужого слова». Трансформация исходного текста происходит в трех основных направлениях: писатель редуцирует диалог поручика и арестанта, необходимый Достоевскому для речевой характеристики «своего» среди заключенных начальника, атрибутирует «затушеванную» в оригинале цитату и заостряет момент телесного наказания. Нагнетание физиологических деталей, отсутствующих в претексте («арестанта обнажали, растягивали на земле», «лежа с голой спиною» [2, с. 207]), позволяет писателю создать подчеркнуто материальный образ истязаемого человеческого тела.
В «Записках.» Достоевский сглаживает кощунственный по сути характер описываемого им действия, используя перифраз «известный стих» и ироническую авторскую ремарку: «радуется Смекалов <.> что вот как же это он так хорошо придумал <.> и кстати и в рифму выходит» [2, с. 461]. Лесков, благодаря продублированному указанию на сакральный текст («молитва Господня», «Отче наш, иже еси на небеси» [7, с. 207]), углубляет амбивалентность изображаемого им действия. Писатель максимально заостряет контраст между процессом истязания арестанта и святым смыслом основной христианской молитвы. Направление
трансформации исходного произведения обнаруживает стратегию работы писателя с евангельским текстом: Лесков сопрягает сакральное и телесное, а рождающийся при этом комизм балансирует на грани святотатства. Значимым для писателя оказывается передача реакции внутритекстовых читателей «Записок» - «Артура Бенни (сына лютеранского пастора), <...> Василия Ал. Слепцова <.> и Варфоломея Зайцева» [7, с. 206]): «Слепцов расхохотался и, подхватив маленького, щуплого Варфоломея, поднял его как бы в жертву поднесения <...> но в это же мгновение из спальни раздался мучительный истерический вопль Бенни» [7, с. 208], на которого «молитва Господня в таком богохулительном применении произвела ужасное впечатление» [7, с. 208]. Диаметрально противоположное отношение к священному тексту студентов разного происхождения является тем критерием, по которому Лесков сопоставляет немецкий и русский национальные характеры, ставя под сомнение необходимость приоритетного положения одной из наций в Остзейском крае.
Второй «анекдот», заключающий очерк писателя, представляет собой своеобразный спор о «лучшей» вере, главными участниками которого являются два старообрядца и «книгоноша» лютеранского Библейского общества Генрих Иванович. В ходе диалога герои Лескова обращаются к священным для них произведениям: для лютеранина им оказывается Евангелие, для старообрядцев - «Луг Духовный» и «История Выговской старообрядческой пустыни» Ивана Филиппова. Показательно, что при характеристике проповеднической деятельности Генриха Ивановича Лесков вновь актуализирует образ «лова»: «Его знали взрослые и дети и, когда бы его ни завидели, не без удовольствия говорили: “Вон немецкий старичок идет - он сейчас заведет что-нибудь о нерукотворенном Спасе сказывать, как он по морю ходил и сам рыбушку ловил <.> как вживе видишь <.> ловил рыбку - уловил мою душу. Смилуйся, удержи ее - не дай вырваться”» [6, с. 213-215]. Иронические коннотации, сопровождавшие мотив лова в «Иродовой работе», теперь исчезают. Лесков обращается Евангелию для того, чтобы подчеркнуть естественность и доходчивость проповеди протестантского «кольпортера».
В уста «старчиков»-староверов писатель вкладывает отрывки из аскетической литературы, в которых описывается процесс умерщвления плоти: «В “Луге Духовном” чтется, яко и смрад женский юной вдове угоден был ко спасению ее от блудного беса» [6, с. 217]; «Евдокия воды на главу, живучи во общежительстве, и на ноги не возливала во всю жизнь свою, а вшей у себя не имела и о сем вельми плакаше, что будут в будущем веке вши, аки мыши» [6, с. 217].
В новом контексте цитаты из священных для старообрядцев текстов приобретают несвойственное им комическое звучание. Этот эффект рожда-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 6, 2015
75
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
ется, прежде всего, на стилистическом уровне: он возникает благодаря введению архаической лексики и синтаксиса в текст, написанный нейтральным литературным языком. Помимо этого, Лесков прибегает и к комизму положений. Писатель указывает в очерке на реакцию Генриха Ивановича, «необыкновенно чистенького <...> старичка <...> в безукоризненной белизны огромных воротничках» [6, с. 212] после чтения «Истории»: Генрих Иванович «пошел в реку купаться, и долго, долго нырял и плавал как пингвин <.> во время чтения о блаженной Евдокеи немцу по ассоциации идей стало казаться, будто на него из самой книги ползут уже такие крупные вши, “как мыши”» [6, с. 219].
Лесков игнорирует духовное содержание сакрального в среде раскольников произведения, в новом контексте востребованной оказывается исключительно телесная сторона подвига праведниц. Предельное «обытовление» сакрального текста вызвано появлением в очерке оппозиции нечистоты и опрятности. В идеологическом плане очерка физиологически ощутимое отличие староверов от лютеранина является для писателя подтверждением его вывода о невозможности безусловного предпочтения русской нации перед немецкой. Евангельское слово, носителем которого является Генрих Иванович, становится в очерке тем положительным полюсом, который, по мысли Лескова, должен подчеркнуть абсурдность и комизм верований старообрядцев.
В основе очерков Лескова «Иродова работа» и «Русские деятели в Остзейском крае» лежит диалог нескольких литературных и дискурсивных систем. Смысловое пространство произведений формируется в результате привлечения писателем евангельских текстов, архивных документов, современной ему литературы.
Евангельские образы, актуализируемые писателем в «Иродовой работе», функционируют в качестве основных лейтмотивов и объединяют в одно целое разнообразные «картины» времен деятельности князя Суворова, приводимые Лесковым. Обращение к Евангелию позволяет Лескову полемично подчеркнуть насильственный характер деятельности в Риге и князя Суворова, и представителей православной церкви, по мнению автора равно выполняющих «иродову работу» по отношению к детям раскольником. В очерке «Русские деятели в Остзейском крае» писатель вводит фрагменты сакральных произведений в контекст «материальнотелесных» (выражение М. Бахтина) образов, что и дает ироничную характеристику религиозного чувства русского человека.
«Иродова работа» и «Русские деятели в Остзейском крае» были написаны в период тесного знакомства и увлечения писателя лютеранской культурой, что не могло не отразиться на актуализации в произведении евангельского текста. Почтительное и благоговейное отношение к Евангелию, свойственное
лесковским героям-протестантам, выгодно оттеняет их на фоне как православного духовенства («Иродова работа»), так и старообрядцев («Русские деятели в Остзейском крае»), что становится решающим аргументов в полемике, которую в Остзейских очерках Лесков ведет с идеологией славянофильства. Благодаря обращению к евангельскому тексту писатель выражает специфику религиозности разных народностей, что позволяет писателю сделать заключение о «различии, во имя разницы которого можно не укорять одного другим и не наказывать одного “предпочтением натуры другого”» [6, с. 209].
Библиографический список
1. Дмитриев А.П. Н.С. Лесков. Прибалтийский вопрос и демократизм в православии // Лесков Н.С. Иродова работа. - СПб.: Издательство «Пушкинский дом», 2010. - С. 5-87.
2. Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 8 т. - М.: Лексика, 1996. - Т. 1. - С. 281-558.
3. Ильяшенко ТА. Евангельские купели: Библеизмы Н.С. Лескова // Русская речь. - 2001. - № 1. - С. 73-78.
4. Лесков Н.С. Иродова работа // Лесков Н.С. Иродова работа: Русские картины, наблюдения, опыты и заметки. - СПб.: Издательство «Пушкинский дом», 2010. - С. 89-126.
5. Лесков Н.С. Край погибели // Исторический вестник. - 1881. - Т VI. - № 11. - С. 568-585.
6. Лесков Н.С. О раскольниках г. Риги // Лесков Н.С. Собр. соч.: в 30 т. - СПб.: Терра, 1996. -Т 3. - С. 384-460.
7. Лесков Н.С. Русские деятели в Остзейском крае. Иродова работа: Русские картины, наблюдения, опыты и заметки. - СПб.: Издательство «Пушкинский дом», 2010. - С. 392-439.
8. Лесков Н.С. Святительские тени // Исторический вестник. - 1881. - Т. V - № 5. - С. 53-69.
9. Лесков Н.С. Собр. соч.: в 11 т. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958.
10. Лесков Н.С. Царская коронация // Исторический вестник. - 1881. - Т V - № 6. - С. 283-299.
11. Лесков Н.С. Церковные интриганы // Исторический вестник. - 1882. - Т. VIII. - № 5. - С. 364-390.
12. Новикова А.А. Евангельская тема Марфы и Марии в творческом развитии Н.С. Лескова (к проблеме типологии женских образов) // Уч. зап. Орловского гос. ун-та: Лесковский сборник. -Орел, 2006. - Т 3. - С. 19-24.
13. Савелова Л.В. Евангельский фон в структуре повести Н.С. Лескова «Юдоль» // Литература и христианство. - Белгород, 2000. - С. 66-68.
14. Филиппов И.В. История старообрядческой Выговской пустыни. - СПб.: Издание Д.Е. Кожан-чикова, 1862. - С. 352-355.
15. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.vehi.net/brokgauz/ (дата обращения: 24.10.2015).
76
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 6, 2015
