CC BY-NC-ND
164
П.А. Рассадин
ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ
И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НА СОВРЕМЕННОМ АРАБСКОМ ВОСТОКЕ
Новые тенденции во внутриполитической и региональной ситуации на Ближнем Востоке способствуют интернационализации этнополитиче-ских процессов. Так, международные отношения становятся инструментом борьбы за государственную власть между этнополитическими силами, и наоборот, внутренние противоречия этнополитического характера на территории стран Ближнего Востока используются как дополнительные рычаги в борьбе за влияние в регионе.
Ключевые слова: международные отношения, Ближний Восток, противоречия, конфликты, этноконфессиональные отношения.
Этноконфессиональные отношения в государствах Ближнего Востока отчетливо приобретают транснациональный характер. Взаимодействие между различными этническими и религиозными общинами всегда перекликалось с международными отношениями как в региональном, так и в мировом масштабе, однако в конце XX в. такая взаимозависимость начала выходить на качественно новый уровень. Этому феномену есть два объяснения. С одной стороны, свою роль сыграл рост влияния этноконфессио-нального фактора на формирование внешней политики стран Ближнего Востока, а с другой - необратимые изменения в самой региональной системе международных отношений.
Первый фактор имеет исключительно внутригосударственные истоки. Реальности современной мировой политики таковы, что, как подчеркивается в Концепции внешней политики Российской Федерации 2008 г., различия между внутренними и внешними средствами обеспечения национальных интересов и безопасности в
© Рассадин П.А., 2009
настоящее время стираются1. Это в полной мере распространяется и на многоконфессиональные государства арабского Востока. Однако в этом случае подобная взаимосвязь глубже и простирается гораздо дальше национальных интересов государства. Местная специфика связана с активизировавшимся с середины прошлого века процессом политизации миноритарных общин, которые после провозглашения в регионе независимых государств начали оспаривать арабо-суннитскую гегемонию на постосманском Ближнем Востоке. Ливанским маронитам и сирийским алавитам удалось добиться государственной власти. Однако другие общины - арабы из шиитской, друзской и различных христианских конфессий, армяне, курды - до сих пор с переменным успехом продолжают борьбу за реализацию своих политических и социально-экономических интересов. В атмосфере острых этнополитических противоречий внешняя политика становится лишь одним из инструментов и во многом ориентирована на «внутреннего потребителя».
Чтобы попытаться интерпретировать процесс принятия внешнеполитических решений руководством арабских государств на языке западной политической теории, мы рассмотрим следующие модели. Принцип анализа внутренней политики (domestic politics analysis) увязывает действия руководства с преследованием целей популистского характера, а модель, основанная на политике правительства (government politics model), являет собой результат сложной игры между членами бюрократической иерархии, правительственного аппарата (а в случае с Ближним Востоком сюда еще добавляется фактор неформальных межобщинных отношений), где каждый имеет свои интересы, взгляды и представления о приоритетах государства2. Конечный «продукт» может показаться стороннему наблюдателю нерациональным и нелогичным, однако при более скрупулезном анализе становится ясно, что он вполне соответствует требованиям внутриполитической коньюнктуры отдельно взятого ближневосточного общества. Возможна и другая ситуация, когда множество фракций и групп влияния, лишенных, как это обычно бывает, авторитетного центра, оказываются неспособными выработать конкретное решение, практически парализуя внешнеполитическую деятельность государства. Следует учитывать и еще один момент. Внешняя политика арабских государств во многом персонализирована - завязана на личные интересы и иррациональные соображения правящей этнополитической группировки, и ее направление может существенно корректироваться вместе со сменой государственного руководства3.
Столь тесная увязка внутригосударственной проблематики с внешней политикой объясняется изначальной слабостью и посто-
янно оспариваемой легитимностью государственных режимов, построенных на узкой этноконфессиональной базе. Для них политический процесс - «игра с нулевой суммой», где каждая возможность укрепить свой статус может быть использована в ущерб интересам государства и общества в целом4. Например, для ближневосточных режимов, испытывающих серьезные трудности на внутреннем фронте (Ливан, Ирак), или даже отдельных этнокон-фессиональных группировок, особенно представляющих миноритарные общины («Хизбалла»), которые претендуют на участие в государственном руководстве, весьма желательно заручиться поддержкой со стороны правящих элит других, более авторитетных государств. В условиях идеологического вакуума на современном Ближнем Востоке такие внешние источники легитимности оказываются весьма кстати. Подобного рода взаимодействие элит может быть оформлено по-разному: иметь официальный или неофициальный характер, предусматривать военную или финансовую помощь, а если внешний спонсор входит в пятерку или хотя бы временно является одним из непостоянных членов СБ ООН, то и весомую морально-политическую поддержку5.
Но к чему приводит такая внешнеполитическая игра? Относительно позитивный исход - возможное лидерство одной из противоборствующих сторон или спасение от политического краха очевидного аутсайдера. Однако уже в среднесрочной перспективе последствия таких маневров могут оказаться крайне губительными. Когда игроки на внутренней арене, не исключая и самого правящего режима, самостоятельно и без учета интересов своих соседей по «государственному дому» строят отношения с внешним миром, они только укореняют имеющиеся политические противоречия. К тому же далеко не всегда получение внешней поддержки означает скорейший триумф одного из участников политической гонки. Зачастую этнополитические группировки оказываются уже неспособными выдерживать свою линию без постоянной материальной и моральной помощи извне. В этом случае зависимость внутригосударственных акторов от иностранного содействия неизбежно приобретает опасный для суверенитета государства патро-нажно-клиентский характер. С одной стороны, это гипотетически позволяет внешним силам оказывать сдерживающее влияние на любой этнополитический конфликт, в котором участвуют покровительствуемые ими группировки. Однако одновременно такой конфликт может стать и «проксимальной войной», когда иностранные игроки противодействуют друг другу через своих клиентов внутри какого-либо государства. Пример арены для подобной «войны за других» - Ливан, который с конца XIX в. и до настояще-
го времени выступает в качестве регионального «нервного центра», где пересекаются нити практически всех ближневосточных противоречий, начиная от арабо-израильского конфликта и заканчивая шиитско-суннитскими противоречиями6.
Вторая причина интернационализации этноконфессиональных процессов - перемены во внешней среде. Международные отношения на пространстве Ближнего Востока вступили в крайне непростой период и таят в себе много угроз для нестабильных многоконфессиональных государств региона. Первопричины современных проблем очевидны. Во-первых, это продолжающееся уже более 60 лет противостояние с Израилем, подстегивающее гонку вооружений и поддерживающее атмосферу враждебности в регионе. Из-за его неурегулированности сохраняется и перманентная угроза этнополитического конфликта: в самом Израиле с его маргинализированным, но весьма многочисленным арабским меньшинством; в граничащем с ним Ливане, где «права» на сопротивление Израилю, по сути, монополизированы шиитами и разногласия на их «реализацию» в мае 2008 г. уже поставили страну на грань новой гражданской войны; либо в Сирии, где неверный шаг алавитского правящего режима в мирных переговорах с Тель-Авивом может спровоцировать ослабленную, но все еще существующую суннитскую исламистскую оппозицию.
Во-вторых, это хроническая подверженность региона - по описанным выше причинам - различного рода иностранным интервенциям, которые осуществляются как внерегиональными державами, так и самими «братскими арабскими государствами», перманентно находящимися в борьбе за региональное господство и готовыми на любые меры, чтобы ослабить или изолировать своих арабских же конкурентов. Венцом деструктивного внешнего воздействия на региональную политику можно назвать непоследовательную, нелогичную и конфронтационную региональную политику США, претендующих на статус единственной сверхдержавы и ключевого ближневосточного арбитра. По состоянию на конец 2008 г. ее результат - слом баланса сил, державшегося на Ближнем и Среднем Востоке с XVI в. сначала на противостоянии Османской и Персидской империй, а затем - современных Ирака и Ирана, а также обострение этноконфессиональных противоречий в регионе.
Тегеран начал проводить наступательную ближневосточную политику после Исламской революции 1979 г. - уже тогда достаточно крупные шиитские меньшинства в арабских странах стали требовать уважения своих интересов властями этих стран. После свержения американцами в 2003 г. режима С. Хусейна в Багдаде
перед иранцами пало последнее препятствие. Последующие попытки США создать новый противовес Ирану и его сторонникам в форме единого фронта Израиля и так называемых умеренных арабских государств, изоляцией Сирии и мерами по удушению поддерживаемых Ираном ХАМАС и «Хизбаллы» явных позитивных результатов не дали и способствовали возникновению в регионе нового водораздела7.
Рост влияния Ирана, особенно после 2003 г., претендующего на статус региональной державы, а также начавшееся еще со времен Исламской революции 1979 г. нарастание активности шиитских общин в арабских государствах вызвали тревогу и всплеск антишиитских настроений со стороны суннитских арабских режимов. В результате противостояние между двумя ветвями ислама, а точнее риторика вокруг этого противостояния, приобрели региональный размах. Не без участия американцев и израильтян на Ближнем Востоке всерьез заговорили о формировании некоего «шиитского полумесяца» и его угрозе внешней безопасности и внутриполитической стабильности Израиля и «умеренных» арабских суннитских режимов.
Однако если разобраться в реальной подоплеке кажущегося крайне ожесточенным шиитско-суннитского конфликта, то можно понять, что резонанс вокруг него во многом искусственный. Так, можно сразу вычеркнуть религиозную почву противостояния -шиизм как «еретическое ответвление ислама» является объектом нападок лишь со стороны радикальных салафитских движений, которые, даже и оказывая воздействие на умонастроения суннитской улицы, еще крайне далеки от формирования реального общественного мнения и тем более государственной политики. Далее, заключения об угрозе со стороны единого и организованного «шиитского полумесяца» также выглядят надуманными: мобилизация членов этой мусульманской конфессии действительно имеет место, однако происходит независимо в каждой отдельной стране. Объективный анализ современной ситуации в регионе показывает, что шииты не оспаривают легитимности национальных режимов или организации политических систем, их реальная деятельность -пусть и при поддержке шиитского Ирана - направлена на расширение политического представительства и уважение социально-экономических прав8. Так что в большинстве случаев религиозная принадлежность (суннизм или шиизм) и, соответственно, привязка к внешнему покровителю или союзнику операционализируются исключительно в контексте политической конкуренции внутри отдельных стран, а сам шиитско-суннитский конфликт проявляется лишь, когда одной из сторон необходимо укрепить собственную
идентичность или лишить легитимности своего политического оппонента9. Цели декларируемого противостояния «шиитскому поясу» также ясны и показывают, что если в большинстве регионов мира блоковый подход к решению международных проблем теряет свое значение10, то на Ближнем Востоке логика фракционализма остается актуальной не только во внутренней политике, но и на международной арене. Так называемым умеренным арабским режимам (Египет, Иордания, страны ССАГПЗ) стараются навязать идею общности интересов безопасности с США и Израилем, а суннитские монархии Персидского залива и крупная суннитская группировка в Ливане, спекулируя на шиитско-иранской угрозе, пытаются лишь укрепить свои внутренние позиции.
В результате перечисленных маневров противоречия между шиитами и суннитами глубоко проникли в сознание мусульманской улицы и все больше осложняют взаимопонимание в регионе. Более того, продолжающееся в ряде арабских государств игнорирование реальных озабоченностей шиитов (да и любых других миноритарных религиозных общин), раскручивание тезиса о враждебности «ирано-шиитского фронта», равно как и попытки силового давления Запада на Тегеран могут привести к опасным последствиям. Очевидно, что в случае любой агрессии против Ирана первыми пострадают (в экономическом, а возможно, и в военно-политическом отношении) арабские страны ССАГПЗ. В таком случае нельзя гарантировать, что проживающие в этих государствах маргинали-зированные шиитские меньшинства не попытаются превратить «войну региональную в войну гражданскую» даже без специальных указаний из Тегерана.
Не обошла Ближний Восток стороной и политическая глобализация. Ее наиболее отчетливым проявлением стал расцвет так называемых негосударственных акторов. Продолжающаяся израильская оккупация арабских территорий, соперничество между ведущими государствами Ближнего Востока, а также поляризация населения арабских стран по целому ряду во многом искусственных признаков и разочарование арабской улицы в политике своих национальных правительств создали благоприятную атмосферу для выхода на региональную арену массовых мусульманских движений, отстаивающих религиозно-политическую программу с элементами реформаторства. Преимущество этих структур - как негосударственных акторов - в том, что они могут действовать вне национальных границ, вне суверенитета центральных властей, вне установленных мировым сообществом для государств правил и иерархий11. Эти движения, по сути, стали наиболее современным механизмом интернационализации конфессионализма и других
внутриполитических противоречий. Они предоставляют возможность заручиться поддержкой единоверцев из других государств региона, расширить социальную базу, открыть новый «фронт» и даже оказать давление на внешних спонсоров своих оппонентов по внутринациональной политической борьбе.
Некоторые из подобных организаций, как, например, уже упоминавшиеся ХАМАС и «Хизбалла», строят свою идеологическую базу на сочетании исламизма и национализма, благодаря чему могут маневрировать между религиозными и национальными интересами, способны идти на диалог и компромисс; не менее важно, что они пользуются покровительством конкретных государств (Иран и - в меньшей степени - Сирия), благодаря чему на их политику может быть оказано сдерживающее воздействие извне. Одновременно существуют и другие силы, например международная организация «Хизб ат-Тахрир» и зонтичная структура «Аль-Каида», которые стали в чистом виде продуктами глобализации и аморфного «исламского интернационала». Они функционируют самостоятельно и чутко реагируют и заполняют своим влиянием периодически возникающие на Ближнем Востоке зоны общественно-политической нестабильности12. Применительно к внешнеполитическим процессам сила любых неправительственных организаций на национальной или религиозной платформе заключается в их способности легко создавать долгоиграющий образ «врага» в глазах рядовых граждан, подливая масла в огонь внутри- и межгосударственных конфликтов. К тому же практически любые политические и социально-экономические противоречия могут быть интерпретированы в религиозной и даже цивилизационной перспективах13.
В сумме проанализированные выше особенности внешнеполитической деятельности и некоторых аспектов международных отношений рисуют весьма причудливую картину современного хаотичного Ближнего Востока. Если перейти от теории к практике, то происходящее в регионе можно охарактеризовать как набор «альянсов наоборот»: любой режим, более или менее влиятельная политическая организация или этнополитическая группировка готовы действовать максимально прагматично, принося в жертву собственным интересам свои союзнические обязательства или суверенитет своего национального государства. В чем это выражается? Так, в Ираке многолетние соперники США и Иран оказывают поддержку одному и тому же шиитскому правительству Н. Маляки; американские союзники - иракские курды - укрывают активистов «Рабочей партии Курдистана», с которыми ведет борьбу член НАТО Турция; Саудовская Аравия, один из наиболее
верных союзников США в регионе, негласно поддерживает суннитских инсургентов, противостоящих возглавляемой США коалиции в Ираке. Государство Катар патронирует процесс внут-риливанского примирения, в результате чего происходит усиление позиций ливанских христиан и одновременно, в интересах сохранности собственного режима, старается не портить отношения и негласно поддерживать - в том числе в рамках ЛАГ - действующие в регионе суннитские исламистские структуры. В Восточном Средиземноморье баасистский режим в Дамаске поддерживает шиитскую «Хизбаллу» в Ливане и суннитский ХАМАС на палестинских территориях, однако максимально ограничивает деятельность собственных суннитских «Братьев мусульман» - идеологических родственников ХАМАС. Шииты-исламисты из ливанской «Хизбаллы» сотрудничают с христианами-маронитами. Израильтяне, считающие Сирию одной из основных угроз национальной безопасности Израиля, заинтересованы в сохранении у власти в Дамаске нынешнего режима алавитского меньшинства, реальной альтернативой которому могут стать лишь исламисты из «Братьев мусульман»14.
Ситуация в регионе напоминает «войну всех против всех», которая искусственно поощряется извне. Периодически возникающие американские и европейские инициативы по реформированию и демократизации региона, урегулированию ситуации в многочисленных горячих точках, оказанию финансово-гуманитарной помощи населению на практике проводят дополнительные водоразделы в и без того фрагментированной ближневосточной политии. В то же время крупные игроки на региональной арене, несмотря на возрастающий тон словесной полемики, не готовы к силовым мерам против своих арабских, иранских и, тем более, израильских оппонентов. Поэтому противостояние между ними носит скорее асимметричный характер, который как раз и предусматривает максимальное использование средств информационной борьбы, религиозно-идеологической пропаганды, а также проксимальное вмешательство во внутренние дела оппонентов и извлечение выгоды из этноконфессиональных противоречий на их территории15. Таким образом, атмосфера региональной политики и ситуация внутри государств Ближнего Востока превращаются в замкнутый круг, преодоление которого в ближайшее время вряд ли возможно.
Примечания
1 Концепция внешней политики Российской Федерации. Утверждена Президентом Российской Федерации Д.А. Медведевым 12 июля 2008 г. [Электронный ресурс] // Президент России: Официальный сайт. [М., 2000-2008]. URL: http://www.kremlin.ru/text/docs/2008/07/204108.shtml (дата обращения: 23.10.08).
2 Yetiv S.A. Explaining Foreign Policy: U.S. Decision-Making and the Persian Gulf War. Baltimore; London: The Johns Hopkins University Press, 2004. P. 82-85, 121-124.
3 Perthes V. Politics and Elite Change in the Arab World // Arab Elites: Negotiating the Politics of Change. Boulder: Lynne Rienner Publishers, Inc, 2004. P. 1-2, 19, 21.
4 Рассадин П.А. Ливанский конфессионализм и политические кризисы // Международная жизнь. 2007. № 10. С. 75.
5 Goodman A. Assymetric Strategies in the Middle East // Advanced Research and Assessment Group. Defence Academy of the United Kingdom. Middle East Series.
2007. Sept. P. 19.
6 Ottaway M. The New Middle East. Carnegie Endowment for International Peace,
2008. P. 36.
7 Goodman A. Op. cit. P. 4.
8 Ottaway M. Op. cit. P. 25-27.
9 Roy O. The Politics of Chaos in the Middle East. Hurst & Co Publishers Ltd, 2008. P. 101.
10 Концепция внешней политики Российской Федерации...
11 Современные международные отношения и мировая политика. М.: Просвещение, 2004. С. 307-308.
12 Goodman A. Op. cit. P. 16-17.
13 Tibi B. The Challenge of Fundamentalism. Political Islam and the New World Diorder. Berkley: University of California Press, 2002. P. 51; Abu-Rabi' I.M. Contemporary Arab Thought. Studies in Post-1967 Arab Intellectual History. L.: Pluto Press, 2004. P. 18-19.
14 Roy O. Op. cit. P. 7-8, 24-25, 74.
15 Goodman A. Op. cit. P. 6.
