CC BY
8• ПРАВОВАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА •
В. В. Еремян,
доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой конституционного права и конституционного судопроизводства Юридического института Российского университета дружбы народов
Э. В. Еремян,
кандидат юридических наук, некоммерческая организация «Фонд современной истории»
V.V. Eremyan,
Doctor of Law, Professor,
Head of the Department of Constitutional
Law end Constitutional Procedure
of the Law Institute of the Peoples'
Friendship University of Russia
E.V. Eremyan,
Candidate of Legal Sciences, Non-profit organization «Contemporary History Fund»
>
s x
DOI:
ЕСТЬ ЛИ У НАС ОСНОВАНИЯ ГОВОРИТЬ О ДЕГРАДАЦИИ И РЕГРЕССЕ ЛИБЕРАЛЬНОЙ МОДЕЛИ ДЕМОКРАТИИ? (ЧАСТЬ II)
Аннотация: в статье с критической точки зрения исследуются тенденции, в большей либо меньшей степени характерные в течение нескольких последних лет для процесса государственного строительства целого ряда стран коллективного Запада (прежде всего англосаксов и их сателлитов), свидетельствующие о том, что системно-институциональный кризис либеральной модели политического режима вступил в свою завершающую стадию, результаты и последствия которой не только проблематично прогнозировать, учитывая беспрецедентные масштабы деградации и регресса базовых социальных и публичных институтов, в том числе мировоззрения, морально-нравственных и этических норм, стереотипов и правил поведения, но и беспристрастно, не впадая в ненужные крайности, максимально объективно оценивать, по возможности, не акцентируя внимание на имеющих место многочисленных «эксцессах исполнения», с которыми ассоциируется переход общественных отношений в новое качество. Не вызывает сомнений тот факт, что демократия в ее либеральной интерпретации уже не отвечает требованиям дня, тем самым активно провоцируя национальные и наднациональные правящие элиты для сохранения в своих руках всей полноты публичной власти на использование как архаичных, проверенных временем механизмов и инструментов воздействия, начиная с колониализма и заканчивая нацизмом, так и современных, отводя важное место гипертрофированной абсолютизации прав и свобод, в первую очередь толерантности, мультикультурализму и политкорректности. Одним из наиболее ярких проявлений углубления кризиса западной модели политического режима следует рассматривать не только парламентаризм и представительные формы демократии в целом, преимущественно основанные на пропорциональной системе формирования законодательных органов власти, но и партийное строительство, уже не отражающее в полном объеме интересов широких слоев населения.
с. и
S S
■о
а
о»
x x
о
S,
м
д
S
д
ао
О ш
и
265
xx
x „X
Ключевые слова: либеральная модель демократии, традиционные ценности, избирательные права, равноправие, всеобщность, негативный отбор, радикализм, демагогия, популизм, вестернизация.
DO WE HAVE REASON TO ASSERT ABOUT
THE DEGRADATION AND REGRESSION OF THE LIBERAL
MODEL OF DEMOCRACY? (PART II)
Abstract: the article critically examines the trends, more or less typical of the .statebuilding process in a number of countries of the «collective West» (primarily the Anglo-Saxons and their «satellites») over the past few years, indicating that the systemic and institutional crisis of the liberal model of political regime has entered its final stage. Its results and consequences are not only problematic to predict, considering the unprecedented scale of degradation and regression of basic social and public institutions, including worldview, moral and ethical norms, stereotypes and rules of conduct, but also impartial, without falling into unnecessary extremes, to assess as objectively as possible, not focusing attention on n the numerous «excesses of execution», which are associated with the transition of social jj relations to a new quality. There is no doubt that democracy, in its liberal interpretation, no longer meets the requirements of the day, thereby actively provoking national and 0; supranational ruling elites to use both archaic, time-tested mechanisms and instruments OQ of influence, starting with colonialism and ending with Nazism, and modern ones, among § which an important place is given to hypertrophied absolutization of rights andfreedoms, 2 primarily tolerance, multiculturalism and political correctness, to maintain in their hands C the entirety ofpublic power. One of the most striking manifestations of the deepening crisis S ofthe «Western» model ofthe political regime should be considerednot only parliamentarism g and representative forms of democracy in general, mostly based on the proportional system S of formation of legislative bodies, but also party-building, which no longer fully reflects jj the interests of broad segments of the population. t
O Keywords: liberal model of democracy, traditional values, voting rights, equality,
О
«V
cv
universality, negative selection, radicalism, demagogy, populism, westernization.
§
^ Социальные, культурные и мировоззренческие транс-
с; формации, с разной степенью активности наблюдаемые во многих государствах так называемого коллективного Запада (который, как 266 ни странно, никаким коллективным давно не является), все более отчетливо свидетельствуют о том, что если несколько лет назад, рас-су сматривая соответствующие тенденции, можно было с определенной
степенью уверенности и исторического оптимизма говорить о системно-институциональном кризисе, переживаемом западной моделью либеральной демократии, преодолеть который обществу, обладающему таким потенциалом традиционализма, de facto не составит большого труда, то теперь у нас вслед за многими аналитиками нет прежней убежденности в том, что речь по-прежнему должна идти все-
¡а
го лишь об очередном1 кризисе (каким бы масштабным он кому-либо ни казался), а не о закономерном процессе2, ставшем следствием тех фундаментальных изменений, предпосылки которых тем либо иным образом начали «ангажировать» себя задолго до сегодняшнего дня.
Однако предметом настоящего сравнительно-правового исследования является не критический анализ всей совокупности проблем, с которыми сталкивается в своей повседневной жизни среднестатистический обыватель «Града на холме» и Европейского союза,
а предпосылки тех общественных процессов, благодаря которым §
кризисные явления со временем эволюционировали в закономерные, §
обусловленные помимо прочего тем, что на определенном этапе ци- §
вилизационного развития желаемое выдавалось за действительное, |
создавая иллюзию либеральной демократии, на самом деле не имея 3
№
к ней никакого, даже косвенного, отношения. Именно по этой при- ■§
чине акцент был сделан на двух важнейших социальных проблемах 3
,, о
- расовой и женской, актуальность которых не только не вызывает ь
вопросов с историко-правовой точки зрения, но и в контексте тен- §
денций последнего времени. Они, несмотря ни на что, так до сих пор ё
и не решены, более того, приобретают черты, свойства и характер, *
о которых ранее - в рамках традиционного коллективного сознания
3 -3
-речь даже не могла идти ни при каких условиях3. §
Кому-то из оппонентов может показаться, что проблемы, по- ®
ставленные во главу угла как важнейшие причины кризиса западной Ь
модели демократии на современном этапе исторического процесса, §
носят во многом надуманный, искусственный характер, так как 3
не представляют собой тех сфер отношений, в рамках которых з
£
В качестве очередного кризиса, существенно не менявшего модель общественных отношений, несмотря на внешние трансформации политической системы и формы правления, может служить Франция, в рамках которой в течение всего XIX в. ребрендинг власти осуществлялся неоднократно, в результате которого на смену империи приходила республика и наоборот, сохраняя 3 рычаги управления, по сути, в руках одних и тех же правящих элит и аффилированного с ними § 3 финансового и промышленного капитала. ^ ч
Лицемерие представителей либеральной демократии (и при монархической, и при республиканской ^ 5 формах правления), декларировавших в учредительных документах одно и реализовывавших на практике другое, не могло не инициировать социальных процессов, вызванных завышенными ожиданиями тех, кто не ассоциировал себя и свое окружение с традиционными ценностями и стереотипами поведения, как в сфере публичных, так и частных отношений, чему во многом способствовала подмена со стороны правящего класса и политической бюрократии механизмов народовластия институтами «общества потребления».
Патрик Бьюкенен, не предполагая, что реальная ситуация будет еще более непредсказуемой и драматичной, несколько лет назад констатировал: «...Америка вступает в смутное время. Культурные ^ ^ и религиозные конфликты учащаются, обе партии воспринимают друг друга как предателей интересов нации. Кризисы, которые нас атакуют - культурные войны, расовая разобщенность, рекордный дефицит бюджета, не подлежащий погашению государственный долг, поток иммиграции, легальной и нелегальной, нашествие народов, которые никогда и нигде не ассимилировались, бюрократические тупики и возможное поражение в войне (консервативный политик еще не знал, что произойдет на сексуальном и гендерном фронте. - Авт.), - могут оказаться слишком серьезным испытанием для нашей демократии; она рискует с ними не справиться» [1, с. 583].
267
а а н г
нерешенные вопросы доминируют над всем остальным. Тот факт, что гендерное и этническое «квотирование» приобретает повсеместный характер (какую бы область деятельности мы ни взяли в качестве примера), начиная с экономического «базиса» и заканчивая общественно-политической «надстройкой», невзирая на уровень профессиональной подготовки и степень интеллектуального развития «претендентов» на соответствующую публичную или частноправовую должность, отчетливо свидетельствует не о намерении в кратчайший срок и при минимальных затратах решить, наконец, расовый и женский вопросы, а о стремлении правящих элит не только сохранить в своих руках всю полноту государственной власти, но и реформировать либеральную демократию таким образом, чтобы сделать ее еще более управляемой. События последних лет являются наглядной иллюстрацией того, как инициированный, ускоренно набирающий обороты процесс расчело-„о вечивания и формирования нового бесполого индивида приобретает го черты местечкового кукольного театра, где за каждым актером авторами сценария, режиссером и спонсорами закреплена соответствующая а роль, в контексте которой совершенно неважно, кто непосредственно § «воплощает образ» героя пьесы - мужчина женщину или белый oq цветного, используя для этой цели грим, парик и все прочие внешние 2 атрибуты, главное - убедить зрителя, даже самого предвзятого и искушенного, что перед ним, несмотря ни на что, действительно тот — персонаж, о котором было заявлено в произведении. Парадокс состоит § в том, что речь не идет, как может показаться на первый взгляд, о ме-25 тафоре или фигуре речи, так как перед нами повседневная практика § реализации зашкаливающей абсолютизации пресловутых политкор-^ ректности, толерантности и мультикультурализма, на основе которых - в рамках непрекращающейся «игры» в демократию - de facto о продолжается, причем целенаправленно, демонтаж традиционных g ценностей, стереотипов и канонов поведения. Судя по всему, эманси-С пация, к которой так стремились определенные сегменты общества, сыграла с ними злую шутку, освободив их от каких-либо публичных 268 форм ограничений и контроля, в связи с чем они столкнулись с тем, ^ что, отстаивая свои права и свободы, по существу, «проглядели» или CV сделали вид, что ничего экстраординарного не происходит (в первую ® очередь, это относится к ортодоксальным феминисткам, негативно воспринимавшим все, что ассоциируется с противоположным полом), так как на их статус стали активно претендовать представители всевозможных «новых гендеров», в том числе те, кто первоначально имел совершенно иную половую идентичность. Абсурд ситуации состоит в том, что между обычной женщиной и тем, кто себя таким об-
разом ощущает либо позиционирует (не говоря уже о тех, кто создает свой пол посредством хирургических процедур), стремятся, начиная с отдельных видов профессионального спорта и заканчивая правом на прерывание беременности, поставить знак равенства, тем самым изменив саму сущность «слабого пола», что a priori безнравственно
и аморально. ^
Видимо, есть логика в утверждении, не имеющем правовой 3
коннотации, что запретный плод слаще, тем более что в понятие *
«запрет», носившее не только с социальной, но и юридической точ- §
ки зрения жесткий императивный характер, в течение длительного §
исторического периода входили ограничения, направленные на «вы- g
ведение за скобки» политического процесса граждан или подданных, | в контексте дееспособности ничем не отличавшихся от той части
общества, которая обладала соответствующими правами, в том числе ■§
правом избирать и быть избранным. Не исключено (хотя утверждения 3
подобного рода кто-то посчитает гипотетическими), что у предста- ь
вительниц «слабого пола», в отличие от «сильного», относительно g
недавно - от семидесяти лет до века - получившим свой нынешний JS
конституционно-правовой статус, не может не возникнуть вопрос: за- *
чем и почему, за какие, так сказать, «заслуги», правящие элиты «Града m
на холме» и Европейского союза актуализировали и возвели в абсолют ®
права, свободы и законные интересы всевозможных меньшинств, g
количество и «номенклатура» которых перманентно возрастают, Ь
а
приобретая характер вседозволенности, все более активно начиная g дискриминировать тех, кто ассоциирует себя со «слабым полом» в его § анатомическом значении? Если тенденции такого рода de facto вос- § принимаются одной из форм «возмещения вреда» соответствующим g категориям граждан или подданным, которые были в силу тех либо ^ иных нравственных, морально-этических или идеологических причин ущемлены в правах и подвергались остракизму со стороны публичных и общественных институтов, то возникает совсем не риторический вопрос: что в итоге олицетворяют собой явления, выходящие за рамки традиционных норм и правил поведения, радикализм которых не может не вызывать ассоциаций (прежде всего у тех, кто хотя бы в самых ^ ш общих чертах знаком с процессами, способствовавшими «уходу» и и
с исторической сцены цивилизаций античности, и последующей ■SI'SI
s s
«варваризации» многого из того, что считалось их «визитной карточ- | а кой»), обусловленных деградацией системообразующих институтов и процедур, длительное время воплощавших в глазах широких слоев населения само понятие «либеральная демократия», декларативность которого в течение многих лет, что становится все более ощутимым,
g
269
была «скрыта» за демагогией и популизмом правящих элит? С другой стороны, если речь идет о дальнейшей реализации тенденций расчеловечивания и формирования бесполого гибрида, лишенного исторических корней и каких-либо нравственных ограничений, то, исходя из логики апологетов «новых ценностей» со всеми вытекающими из этого социальными последствиями (негативный характер которых не составит большого труда предугадать), «женский» вопрос из-за своей «архаичности» и неактуальности («слабым полом» теперь может воспринимать себя любой, кто захочет того, чтобы к нему относились подобным образом, хотя бы на уровне ощущений и персонификации) должен вслед за аналогичными «проблемами прошлого» стать достоянием истории. Скорее всего, перед нами не что иное, как одно из проявлений «игры в демократию», управляемый характер которой уже никто из правящих элит не видит смысла скрывать, что свидетель-.а ствует о кризисе западной модели в завершающей фазе, после которой го деградация общества de facto приобретет необратимый характер.
Не исключено (другого восприятия, вероятнее всего, и быть не должно), что апологеты и популяризаторы западной модели политического режима обратят внимание на тот факт, что авторские выводы и обобщения в той либо иной степени обусловлены тем S «специфическим» обстоятельством, что акцент в них чаще всего делается не на юридической, а социальной составляющей тех обще— ственных процессов, которые являются предметом историко-право-§ вого и сравнительно-правового анализа, в то время, как критическая jj направленность исследования, вытекающая из необходимости научно § обосновать утверждение о декларативном характере народовластия с в рамках либеральной демократии, предполагает более углубленное рассмотрение учредительных и аналогичных нормативных доку-о ментов, регламентирующих соответствующие отношения в области g реализации непосредственных и представительных форм публичной С власти. Однако парадокс, о котором мы неоднократно говорили, состоит в том, что одной из особенностей, имеющей место в последнее 270 время в государствах так называемого коллективного Запада во главе ^ с Туманным Альбионом и «Градом на холме» (помимо подмены CV «права» как регулятора общественных отношений всевозможными ® суррогатами, прежде всего некими правилами, не имеющими ничего общего с актами законодательных, исполнительных или судебных
«V
органов), становятся, приобретая более востребованный алгоритм, лицемерие, демагогия и непрофессионализм1 правящих элит и поли-
1 Причем тенденции, о которых идет речь, наблюдались в политической истории государств коллективного Запада с периода первых буржуазных революций, когда значительно актуализировался
тической бюрократии наднационального и национального уровней, решения и действия которых не выдерживают никакой, даже снисходительной критики. Исходя из того, что предпосылки процессов, наблюдаемых в последние годы1, корнями уходят в прошлое (в том числе с точки зрения фиктивности и декларативного характера прав
и свобод человека, не говоря о дискриминации по этническому или ^
тендерному признаку), то, что происходит сейчас, невозможно понять, 3 тем более оценить вне исторического контекста и его специфики,
в связи с чем, как правило, акцентируя внимание на одних вопросах §
и выводя за скобки другие, по нашему мнению, менее дискуссионные. §
Именно данным обстоятельством в какой-то степени можно объяснить §
ш
те «особенности», выбранных авторами предмета и метода исследо- |
вания, которые так или иначе диссонируют с тем, что принято соот- 3
03
носить с конституционным правом или историей государства и права ■§
в их, так сказать, чистом виде. Неординарность и непредсказуемость 3
процессов, вызванных либо спровоцированных системно-институци- ь
ональным кризисом западной модели политического режима, требуют ш
использовать в рамках анализа подходы, нестандартность которых £
не может не бросаться в глаза, вызывая тем самым неадекватную £
реакцию со стороны оппонентов. т
Когда мы констатируем фиктивный и декларативный характер ®
прав и свобод, с известной постоянностью обращая внимание на это ®
обстоятельство, речь прежде всего идет о том, что так либо иначе Ь
связано с осуществлением в государствах коллективного Запада §
(многие из которых - справедливо или нет принципиального значения 3
не имеет - идентифицируют себя, причем делая это с настойчивостью, з
в подавляющем большинстве случаев заслуживающей более адек- ■§
ватного применения, в качестве оплотов демократии и примеров для ^
подражания) непосредственных и представительных форм демократии, в своей совокупности олицетворяющих буржуазно-либеральный
£■§ О Ш
3 ч
политический режим, провозглашенный в учредительных актах при ^ I переходе от феодальной общественно-экономической формации, ассоциирующейся с абсолютизмом и монархической формой правления, 271 к капиталистической, институционально базирующейся на разделении ^ ^
__со со
процесс смены элит и прихода во власть представителей «третьего сословия», стремившихся реализовать на практике принципы равноправия и всеобщности, длительное время носившим ^ ^ декларативный и дискриминационный характер, даже при наличии нормативно-правовых до- ^ ^ кументов, провозглашавших их. 1 То, что с обществом государств коллективного Запада происходят процессы, во многом обусловленные постмодернистской спецификой социальных отношений, в том числе отказом от христианских традиций и ценностей, в известной степени напоминает собой пир во время чумы, участники которого олицетворяют собой все негативное, что было спровоцировано гипертрофированной абсолютизацией прав и свобод.
властей и системе сдержек и противовесов. При этом мы не отрицаем того очевидного и, по сути, бесспорного факта1, что выборы и парламентаризм, лежащие в основе современной государственности республиканского и монархического типа, в глазах широких слоев населения рассматриваются как проявление подлинного народовластия и механизм контроля за организацией и деятельностью публичной власти. По нашему мнению, с которым ни при каких условиях не согласятся апологеты и пропагандисты западной модели политического режима (даже с учетом тех беспрецедентных процессов, невольными участниками которых являются все те дееспособные граждане и подданные, кто обладает активным и пассивным избирательным правом), фиктивность и декларативность не носят, более того, в ближайшей перспективе de jure, по всей вероятности, не будут носить четко выраженного дискриминационного характера (как это имело место в целом ряде европейских государств вплоть до окончания Второй мировой войны или в Прибалтике после нелегитимной ликвидации Советского Союза), по крайней мере до тех пор, пока правящие элиты продолжают концентрировать в своих руках всю полноту государственной власти. Тем не менее факт, игнорировать который становится все сложнее, особенно если речь идет о парламентаризме, S остается фактом: интеллектуальный уровень избранников народа уже давно не влияет на электоральные механизмы, при отсутствии — у претендентов на получение соответствующего мандата партийной § и финансовой поддержки, в связи с чем избиратель практически 5 лишается возможности что-либо изменить кардинальным образом § (нельзя не вспомнить, в частности, как несколько лет назад было про-^ игнорировано мнение тех, кто выступал против легализации в одном из «старейших» государств Европейского союза семейных отношений о между так называемым «родителем номер один» и «родителем номер g два») в тех случаях, когда его представитель в национальном или над-С национальном законодательном органе чисто формально ассоциирует себя с избирательным округом и его населением, так как представляет 27,2 партию и ее структуры. Таким образом, парламентаризм носит ис-^ ключительно партийный характер.
CV Говоря о том, что Соединенное Королевство - в лице Англии ® - является прародиной современного парламентаризма со всеми вытекающими из этого последствиями, мы не должны игнорировать специфические, характерные для англосаксонской модели пред-
1 В качестве иллюстрации можно привести любую конституцию или аналогичный учредительный акт (за исключением отдельных монархий), где принцип народовластия закреплен в той или иной форме.
ставительной власти свойства и отличительные черты (со временем заимствованные «заморскими территориями» не только в колониальный период, но и после получения независимости и образования на их основе отдельных штатов1), многие из которых прямо или косвенно были обусловлены социальными дискриминационными механизмами, традиционно использовавшимися при формировании соответствующих представительных институтов национального,
регионального и местного уровней2. Несмотря ни на что, практика по- -
добного рода de facto продолжает действовать до сих пор (естественно, §
речь не идет о реализации активного избирательного права, так как §
голоса наследственного аристократа и деклассированного маргинала, g
по сути, ничем, в том числе с материальной точки зрения, не отли- |
чаются, чего не скажешь о «стоимостном равенстве» депутатского 3
мандата3, который, опираясь на поддержку партийных функционеров ■§
и финансирование со стороны заинтересованных спонсоров, получит 3
о
один кандидат и не получит другой, не располагавший аналогичным ь
объемом ресурсов), поэтому у нас нет оснований рассматривать g
парламентаризм и представительную демократию в качестве од- g
ной из форм реального, а не декларативного народовластия. Более *
того, нельзя не учитывать, что политический режим, олицетворяю- m
щий собой западную модель демократии, все чаще ассоциируется ®
не с большинством в его, условно говоря, традиционном понимании, g
заручившимся поддержкой соответствующего процента обладающих Ь
избирательным правом граждан или подданных, необходимого для по- g беды на общенациональных парламентских выборах и «легитимации»
s.
нового кабинета, а совокупностью «меньшинств», представляющих |
незначительное число избирателей, тем не менее, дающее им право ®
I
273
Например, как отмечает в своей монографии В. И. Лафитский, избирательное право в Пенсильвании «было предоставлено всем мужчинам (речь идет, естественно, исключительно о белых колонистах. о - Авт.), которые постоянно проживали в колонии, достигли возраста двадцати одного года, обладали g земельными наделами площадью свыше 100 акров (50 акров - для бывших наемных работников), j ч либо занимались ремеслами, либо уплачивали налоги... Они должны были «верить в Иисуса Хри- ^ S ста, не пользоваться дурной славой, не вести нетрезвый либо бесчестный образ жизни» [2, с. 218]. Напомним, что членство в верхней палате действующего британского парламента (где большую часть мест в течение многих столетий занимают наследственные лорды, часть из них, это тот, кто - ex officio - обладает определенным публичным статусом и осуществляет соответствующие властные полномочия, как, например, архиепископ Кентерберийский и другие представители ^ ® англиканской церкви, часть это те, ко занимает свою должность пожизненно, без передачи ее по наследству, и кому данное звание пожаловано короной), Палаты лордов, до сих пор носит не только отчетливо выраженный социальный характер, но и не имеет по-прежнему никакого отношения g g к электоральным процедурам, так как не формируется посредством выборов. ^ ^
Критически анализируя современный британский парламентаризм, нельзя не учитывать и факт партийной дисциплины, отражением которой является институт так называемых кнутов, выступающих в качестве надсмотрщиков за тем, с какой активностью участвуют в дебатах и как голосуют депутаты, представляющие в палате общин соответствующую политическую организацию (а не избирателей какого-либо округа, как может кому-то показаться на первый взгляд), причем как правящую, так и оппозиционную.
в случае невозможности формирования однопартийного правительства объединиться в коалицию, не выражающую, даже в ситуации подобного рода, интересы превалирующей части дееспособного населения страны.
В контексте отмеченной «специфики» нельзя не обратить внимание и на достаточно объективный факт, что так называемая многопартийность, с которой в большей либо меньшей степени сопряжены организация и практика парламентаризма, нередко носит фиктивный характер (оппоненты нам тут же с пеной у рта возмущенно возразят, аргументируя собственное мнение тем обстоятельством, что даже если выборы и дальнейшее конституирование законодательного органа ассоциируются не более, чем с двумя политическими партиями (еще совсем недавно носившими «организационно неоформленный характер», например, как в Соединенных Штатах, если речь идет о демократах и республиканцах, представлявшими, по сути, «временные клубы по интересам» \ не имевшими уставных документов, фиксированного членства, взносов, функционирующих на постоянной основе руководящих структур2 и региональных отделений, прочих атрибутов, необходимость в которых de facto возникала лишь в период подготовки и проведения избирательных кампаний), то и это не что иное, S как многопартийность). Говоря о том, что имеющая место «вариативность», связанная с наличием в политических системах государств, — ассоциирующих себя с либеральной демократией, организаций, так § или иначе отражающих интересы различных групп населения, носит 5 фиктивный характер, речь в первую очередь идет о последователь-§ ном (время от времени складывается впечатление о преднамеренном ^ и целенаправленном векторе процесса) стирании идеологического плюрализма, исходя из которого у граждан и подданных, обладав-о ших активным избирательным правом, была возможность отдать g свой голос за партию, идеи которой они разделяли. Чисто внешне С с институциональной точки зрения принципиальным образом ничего
274
С институциональной и социальной точек зрения ничем не отличавшимся от элитарных клубов, в том числе различных масонских лож, белых аристократов (описанных в классической британской и американской художественной литературе), вход в который для не членов и непосвященных, СО прежде всего «цветных» и женщин, длительное время был категорически запрещен [3]. ^ 2 Следует иметь в виду, что сформулированный тезис во многом носит исторический подтекст, так ^ как обусловлен тем обстоятельством, что даже в среде отцов-основателей Соединенных Штатов ^ и авторов действующей Конституции к партийному строительству относились весьма вариативно, вплоть до полного отрицания организаций подобного рода и их непосредственного участия в политическом процессе. Тем не менее полностью отрицать сам факт существования политических партий (условно «северян» и «южан», если использовать терминологию периода гражданской войны, или «ослов» и «слонов», исходя из их официальных логотипов), отражавших и выражавших интересы различных сегментов общества на соответствующих этапах государственного строительства, нельзя, несмотря на то, что они в течение многих лет носили организационно не оформленный характер.
не изменилось, как может показаться на неискушенный взгляд, тем не менее радикальные трансформации последних десятилетий, в основе которых лежат пресловутые политкорректность, толерантность и мультикультурализм, не могли не отразиться на мировоззренческом наполнении многопартийности и социальной идентификации составляющих ее элементов1.
Парадокс состоит в том, что количество «общественных объединений», в частности политических партий, не только не умень- s шается, наоборот - число организаций (в отношении большинства § из них можно использовать термин «однодневки»), представляющих §
деклассированные, деструктивные сегменты общества, растет, при- g
0}
чем в известной прогрессии, свидетельствуя о том, что системно- |
институциональный кризис западной модели демократии, одним 3
03
из «сакральных» олицетворений которой является парламентаризм, *
коснулся, помимо прочего, и фундаментальных основ партийного 3
строительства, целью которого традиционно рассматривалась борьба ь
за власть с ее концентрацией в руках функционеров после победы g
на национальных, региональных и местных выборах. Как ни странно, Ц
процесс маргинализации затронул массовые партии самой разной *
идеологической ориентации2, при этом причины носили чаще всего ®
объективный характер, прежде всего неудовлетворенность сторонни- §
ков в лице электората тем, как «избранниками народа», получившими g
депутатский мандат, выполнялись, взятые на себя предвыборные Ь
обещания, носившие, как оказывалось на практике, демагогический g
и популистский характер. Другими словами, хотя многопартий- §
ность de jure продолжает существовать как одна из базовых кон- §
ституционно-правовых гарантий, с которыми в глазах граждан или ь
3
В контексте сказанного нельзя не согласиться с мнением Гордона Вуда одного из крупнейших американских историков, изложенным им в одной из своих фундаментальных монографий, по- 3 священной становлению Соединенных Штатов, но от этого не менее актуальным для процессов, Ш наблюдающихся сейчас как в Старом, так и Новом Свете: «...Возможно, идеи меньше значат для 3 £ людей, живущих в более стабильном обществе. Только тогда, когда идеи превращаются в стерео- ^ I типные отражения, становятся важными уловки, лицемерие и . подозрительность к тому, во что верят люди. Лишь в относительно устойчивом обществе (какими еще совсем недавно являлись «Град на холме» и Европейский союз. - Авт.) идеология превращается в привычку, в набор широко распространенных и подсознательных условностей, предполагающих готовые объяснения людям, которых не принуждают задавать серьезные вопросы. И наоборот, вероятно, лишь в относительно неустойчивом, неупорядоченном обществе, где вопросы возникают быстрее, чем ответы, идеи приобретают действительную жизненную важность и созидательность...» [4, с. 61].
В качестве иллюстрации можно привести процесс маргинализации партий коммунистической ^ Ц* ориентации в Италии и других европейских государствах, которые после окончания Второй мировой войны составляли в рамках парламентской борьбы весьма серьезную конкуренцию всем остальным общественным движениям и организациям. В настоящее время именно партии крайнего левого толка (выступавшие когда-то всего лишь за легализацию абортов, прочих гражданских прав и свобод представительниц слабого пола) деградировали настолько, что практически не участвуют в политическом процессе, преимущественно ассоциируясь с поддержкой так называемых меньшинств, популяризацией однополых браков и гендерного разнообразия.
275
а а I
подданных ассоциируется западная модель либеральной демократии, de facto в качестве ее воплощения необходимо рассматривать структурирование правящих элит в рамках единой «корпоративной организации» господствующего класса, периодически, в зависимости от итогов электоральных процедур, изменяющей «цветовую окраску», персональный состав избранников и идеологическую риторику (напоминающее, скорее, смену театральных декораций, длящегося на протяжении десятилетий спектакля под названием «Политический процесс», участники которого преимущественно играют, заранее написанные для них, детально отрепетированные роли), не имеющего никакого отношения к тому, что население подразумевает под партийным плюрализмом1.
Итак, как представляется, кризис, переживаемый западной моделью политического режима, de facto носит не только беспреце-„о дентный по своим масштабам характер (условные пределы которого возможно установить, судя по всему, лишь гипотетически, так как все труднее понять, в какой конкретной области этических, культурных, брачно-семейных отношений он проявит себя в ближайшей либо
§
00 1 Подчеркнем, что переживаемый сейчас кризис западной модели демократии не возник на пустом ^ месте, так как его предпосылки формировались где-то годы, где-то десятилетия, а где-то в течение ^ нескольких веков, в зависимости от целого ряда причин, анализу которых и посвящено настоящее ^ исследование. Если говорить о Европейском союзе, то речь идет в основном о послевоенном периоде, хотя не следует игнорировать и тех социальных и этнических проблем, которые уходят своими ^ корнями в колониальную эпоху таких государств, как Франция, Бельгия, Италия, Нидерланды ^ (а до недавнего времени и Соединенного Королевства). На это обстоятельство обращают внима-
* ние многие авторы, в том числе профессор Принстонского университета Ян-Вернер Мюллер: «... р Очевидный триумф западноевропейского пути, распространявшегося в 1990-х годах все дальше ^ на восток, не снял всех проблем, которые продолжали тревожить континент в целом. Когда в За-5 падной Европе наконец появились стабильные демократии, это произошло в весьма специфических исторических условиях: в международном плане на европейские страны были наложены серьезные ограничения, они имели не слишком этнически разнородное население и могли опираться на на-^ дежные системы массовых и народных партий. Но теперь Европа во многом избавилась от прежних СО оков. Массовые партии повсюду теряли избирателей, а парламенты, серьезно ослабленные полити-^ кой послевоенного конституционного (напомним, что во Франции и Италии практически сразу же ^ после окончания Второй мировой войны были приняты новые демократические конституции, чуть позднее в Португалии и Испании ликвидируются диктаторские режимы. - Авт.) урегулирования, продолжали терять влияние. После 1968 года (речь идет о событиях во Франции и ряде других западноевропейских государств, где имели место беспрецедентные студенческие беспорядки, поддержанные широкими слоями населения. - Авт.) все большие подозрения вызывала бюрократическая, процедурная легитимность; государство уже не воспринималось как подходящий инструмент, который ... должен использоваться достойными людьми для совершенствования общества. СО Вопреки многочисленным оптимистическим предсказаниям западноевропейских консерваторов, СМ расцвета христианской демократии (во что это в итоге «эволюционировало» наблюдается в течение нескольких последних лет в ряде государств. - Авт.) в Центральной и Восточной Европе после 1989 года так и не произошло. А там, где это случилось, как в Венгрии, цветение закончилось к середине 1990-х годов. Таким образом, под угрозой оказались сами основания послевоенной демократии, что породило у некоторых наблюдателей ностальгию по тому, что они считали подлинной массовой демократией 1950-х и 1960-х годов в противовес «постдемократическому» состоянию, наступившему после 1989 года. Однако те, кто испытывает эту ностальгию, забывают, что 1968 год был вызван в том числе кризисом системы представительства и что европейские демократии уже никогда не могли легитимным образом вернуться к эпохе до провозглашения новых требований идентичности - со стороны женщин, геев или этнических меньшинств» [5, с. 389].
О
с
с: 277
о
см
см
¡а
среднесрочной перспективе), но и охватывает важнейшие, системообразующие институты, в течение многих лет олицетворявшие собой демократию в ее либеральной интерпретации. Парадокс, наблюдавшийся в течение всех стадий реализации подобной формы взаимодействия (в рамках так называемого общественного договора, заключенного, как нас убеждают историки государства и права, с привлечением народа) правящего класса, стоящего за ним национального и наднационального промышленного и финансового капитала, и населения, обусловливается, помимо прочего, тем обстоятельством, что, § провозглашая в учредительных документах демократию в качестве § политического режима, в основе которого лежит народовластие в под- Ш линном значении этого слова, североамериканские и европейские | отцы-основатели, осознанно или неосознанно, конструируя фунда- 3 мент будущей государственности, заложили в него несколько мин ■§ замедленного действия, в той либо иной степени сработавших после 3 того, как «слабый пол», расовые и этнические сегменты общества ь (в количественном отношении составлявшие значительный процент ш населения), статус которых в течение многих лет носил исключи- ё тельно дискриминационным характер, начали осознавать очевидный £ факт, что с социальной и политической точки зрения воспринимаются лицами второго сорта, лишенными возможности быть полноценными §§ гражданами и подданными своих государств. Речь не идет о том, что § на современном этапе цивилизационного развития женский и расовый Ь вопросы не отличаются от того положения, в котором они находились § еще несколько десятилетий назад, изменения носят кардинальный 3 характер, тем не менее проблемы существуют. з Естественно, говоря о женском или расовом вопросах, в том числе ■§ в социальном и политико-правовом контексте, мы не должны, пыта- ^
Ш
I I
ясь доказать фиктивность западной модели политического режима, лицемерие которого становится все более очевидным, ставить знак равенства или тождества между тем, что было в период буржуазно-либеральных революций и радикальной трансформации общества, основанного на феодально-монархических формах организации 27 публичной власти, и тем, что имеет место в настоящее время, когда ^ ш постмодернизм приобретает характер, свойства и черты варваризации и и нового типа (не исключено, что по своим последствиям этот процесс Ь1 Ь1 можно будет в итоге поставить в один ряд с крушением Западной | | Римской империи и эпохой, известной в медиевистике как «темные века»1), так как ситуации, если быть объективными и последователь-
1 Не исключено, что у кого-то из читателей может возникнуть впечатление (на наш взгляд, обманчивое), что авторы, критикуя тенденции тех фундаментальных процессов, с которыми в большей либо
с: 277
см
ными с исторической точки зрения, не сопоставимы a priori и отличаются принципиальным образом как в лучшую, чего нельзя отрицать, тем более игнорировать под какими угодно предлогами, так и в худшую сторону, что закономерно по целому ряду обстоятельств. Нет веских причин выдавать желаемое положение дел за действительное, так как демократию либерального типа следует рассматривать и воспринимать не иначе, как модель общественных отношений, в рамках которых равенство и всеобщность из чисто декларативных принципов взаимодействия правящих элит и населения в рамках формирования органов власти эволюционировали в соответствующие механизмы «управляемого народовластия», где каждому из участников «игры в демократию» отведена строго определенная роль.
Как ни парадоксально, управляемость при всем демократизме конституционно-правовых норм, провозглашающих народ источником ^q и носителем власти (не только формирующим представительные ор-cq ганы национального, регионального и местного уровней и легитимирующим непосредственно или коллегией выборщиков - мандат главы а государства, но и осуществляющим контроль над их деятельностью), cq можно считать одним из важнейших инструментов, при помощи кото-
со рых правящей элите удается до сих пор, несмотря ни на какие, в том ?? -
& меньшей степени связан системно-институциональный кризис западной модели политического режима, намеренно сгущают краски, акцентируя внимание исключительно или преимущественно ^ на негативных социальных проявлениях, связанных с вопросами, уже достаточно давно не име-^ ющими в Соединенных Штатах, Европейском союзе или Соединенном Королевстве тех проблем, g сравнительно-правовому и историко-правовому анализу которых de facto посвящается настоящее р исследование. Вне всякого сомнения, мнений по тем проблемным вопросам, которые традиционно ^ носят дискуссионный характер, как говорится, воз и маленькая тележка, поэтому, констатируя 5 тот факт, что предпосылки, переживаемого в течение последних лет кризиса западной модели либеральной демократии, в своей значительной массе имеют весьма глубокие корни, уходящие в прошлое, процитируем одного из французских ученых, писавшего в середине ушедшего века ^ (когда без тени сомнений о западной модели политического режима можно было рассуждать как CQ об одном из примеров для подражания для стран, освободившихся от колониальной зависимости) ^ следующее: «.Находится все больше людей, осознающих (хотя подчас и весьма туманно), что за-^ падная цивилизация не может бесконечно развиваться в одном и том же направлении и что в какой-JX то момент (европейский мыслитель, мнение которого мы приводим, не мог себе и в страшном сне представить, что будет твориться в его стране и на континенте в эпоху постмодернизма, в противном случае его обобщения носили бы, на наш взгляд, еще более жесткий, бескомпромиссный характер, особенно учитывая тот факт, что инакомыслие сторонников традиционных христианских ценностей в контексте ложно понимаемых толерантности и мультикультурализма будет восприниматься не иначе, как посягательство на базовые основы демократии и права человека. - Авт.) она достигнет СО определенной точки, в которой развитие прекратится, а сама цивилизация возможно полностью СМ исчезнет в результате страшного катаклизма. Уже достаточно того, - подчеркивает Рене Генон, ^ которого нельзя не поддержать, - что многие начинают понимать, что цивилизация, которой так СМ гордятся современные люди (прозрение здоровой части общества, которой de jure были навязаны нестандартные стереотипы поведения, свойственные для тех или иных меньшинств, естественно, когда-нибудь все-таки наступит, однако совершенно не исключено, что системные деформации, обусловленные приведением всех к общему знаменателю, de facto будут носить необратимый характер. - Авт.) отнюдь не занимает привилегированного положения в мировой истории и что ее может ожидать та участь, которая ранее постигла множество других цивилизаций, исчезнувших в более или менее отдаленные эпохи и подчас оставивших после себя лишь едва различимые или почти совершенно нераспознаваемые следы» [6, с. 8].
числе идеологические издержки, de jure и de facto концентрировать в своих руках рычаги воздействия на общественно-политические процессы, даже при условии деградации и регресса основных, системообразующих институтов, олицетворяющих собой демократию в ее, так сказать, либеральных проявлениях. Несомненно (и в этом
случае нет предмета для дискуссии, если не обращать внимание ^
на отдельные рецидивы, которые достались в наследство от колони- 3
ального периода), женский и расовый вопросы, являвшиеся камнем S
преткновения на протяжении нескольких веков, во многих аспектах §
решены или близки к тому, чтобы их отправили на свалку истории, §§
вместе с тем трудно избавиться от ощущения, что известная часть §
из того, с чем в научной, учебной и публицистической литературе, |
как правило, ассоциируется западная модель политического режима, 3
03
традиционно носит, причем с момента закрепления в учредительных ■§
документах, декларативный, популистский характер. Если объективно 3
смотреть на вещи, то никто не будет опровергать из-за его реальности ь
вполне очевидный и неоспоримый факт, что за последние десятилетия §
«слабый пол» и население с темным цветом кожи в социальном и по- Ц
S
литическом плане из категории лиц второго сорта, где они числились, *
даже при наличии образования, собственности и иного имущества m
(ушедший ХХ в. в этом отношении необходимо рассматривать как §§
период, в течение которого права и свободы человека, независимо g
от пола, расы и этнической принадлежности, ломая стереотипы, Ь
предубеждения и шаблоны поведения, вышли на авансцену исто- g
рического процесса), постепенно приобрели статус полноценных §
с конституционно-правовой точки зрения граждан или подданных. §
Масштаб трансформаций de facto превзошел все гипотетические g
ожидания, более того абсолютизация прав и свобод всевозможных ^ меньшинств в итоге приобрела беспрецедентный и гипертрофиро ванный характер, в результате чего актуализировались идеи и тен-
S и
денции, преимущественно основанные на не совсем адекватных ^ §
морально-нравственных «ценностях» и «правилах», позволяющие сделать вывод о том, что дискриминация и ущемление прав, в том числе по гендерному и расовому признаку, в реальности - и это мы должны признать как аксиому - никуда не исчезли: в отличие от тех критериев, на которых базировались ограничения и цензы недавнего прошлого, лишавшие «слабый пол» и представителей тех или иных | | «цветных» групп населения возможности участвовать в политическом процессе, в современных условиях «водораздел проходит», помимо прочего, по «линии» легализации и популяризации «вариативной» половой идентичности, нетрадиционных брачно-семейных отношений,
279
гендерных форм ксенофобии и сегрегации. Тем самым деградация общественного сознания налицо.
Социальные процессы, достаточно отчетливо наблюдаемые (причем их интенсификация не оставляет сомнений в том, что ситуация, судя по всему, со временем будет лишь усугубляться) в Европейском союзе и «Граде на холме», свидетельствуют о том, что право как механизм регулирования общественных отношений все более активно приобретает характер не только «обслуги», но и «заложника» политики (вернее, неподконтрольных электорату политических бюрократов, национального и наднационального управленческого аппарата), в связи с чем, говоря о тенденциях, фундаментальность которых не вызывает каких-либо серьезных, ничем не оправданных возражений, следует учитывать весьма симптоматичный факт: приоритет в сфере регламентации тех или иных социальных процессов отдается под различными „о благовидными предлогами всевозможным правилам, не имеющим под го собой легальной конституционной основы1 и устанавливаемым структурами исполнительной власти, взявшими на себя не характерные для № них полномочия, ограничивая тем самым функции представительных § органов. «Новые ценности» и «правила» (вместо правовых норм, § нравственных императивов и стереотипов поведения) становятся, 2 в том числе с институциональной точки зрения, идеологическими доминантами, на базе которых формируется модель взаимодействия — широких слоев населения и правящей элиты, все менее утруждающей § себя необходимостью выполнения тех задач, с которыми не связаны ^ интересы победившей на парламентских или президентских выборах § политической организации и ее функционеров. Власть с максимально ^ возможной концентрацией в руках крайне ограниченного круга доверенных лиц необходимо рассматривать как конечную цель, к которой о с завидной постоянностью стремится финансовый и промышленный ^ капитал, спонсируя кандидатов, представляющих конкретную партию, С участвующую в избирательном процессе соответствующего уровня. Следовательно, выборы принципиально, по существу, ничем не отли-280 чаются от конкурса на замещение вакантной должности публичного или корпоративного характера, за исключением одной формальности: (V с кем - территориальным округом и его электоратом или политической ® организацией - в глазах населения будет в итоге ассоциироваться ^ претендент2. Таким образом, представительная форма демократии,
1 В первую очередь, если в качестве иллюстрации брать «Град на холме», речь идет о судебных решениях прецедентного характера («оригинально» интерпретирующих или толкующих соответствующие поправки к Конституции), оказывающих прямое или косвенное воздействие на тех, кто осуществляет законотворчество.
2 В этом случае как бы особняком стоят организация и деятельность пресловутых коллегий вы-
¡а
а
олицетворением которой является парламентаризм, приобретает еще более фиктивный характер, так как избранник народа, получивший свой мандат благодаря пропорциональной системе, представляет в национальном и региональном законодательном органе партию, а не дееспособное население, своими голосами наделившее его властными полномочиями1.
Как мы видим, какой бы из злободневных проблем, так или иначе
характеризующих специфику, особенности и отличительные черты 3
западной модели либеральной демократии (начиная с окончательно- |Ш§
го решения пресловутых «женского» и «расового» вопросов, одним 3§
из наиболее противоречивых и непредсказуемых последствий кото- Ш
рого фактически станет гипертрофированная абсолютизация прав | и свобод, с актуализацией «новых ценностей», спровоцировавших
легализацию всевозможных «меньшинств», в том числе многочис- *
ленных «гендеров», и заканчивая не известными формами и разно- 3
видностями колониализма, сегрегации и нацизма) не коснуться, у нас ь
невольно возникают вопросы, ответы на которые чрезвычайно трудно, ш
если вообще реально, найти вне критического сравнительно-право- ё
вого и историко-правового анализа совокупности тех предпосылок, *
которыми обусловлены, а в отдельных случаях спровоцированы ®
общественно-политические процессы, прямо или косвенно связанные §
§
с кризисом политического режима, в доктрине государства и права §
традиционно именуемого демократическим. Вывод, к которому приш- Ь
ли авторы в контексте данного исследования, можно с некоторыми Ш§
|
__о
борщиков, решения которых, связанные с легитимацией четырехлетнего президентского мандата, ^
могут диссонировать с мнением электората, выраженным в рамках избирательного процесса. ^
1 Следует иметь в виду, что в Соединенных Штатах партийное представительство (выражением § которого являются соответствующие квоты, используемые и демократами, и республиканцами
при формировании регионального и федерального судейского корпуса) характерно не только для ®
законодательной, но и для судебной власти, в связи с чем мнение служителя Фемиды, особенно 3
по политическим вопросам, правам и свободам, нередко обусловлено тем фактом, к какой партии Ш
он непосредственно принадлежит. Ярким примером могут служить президентские выборы 2004 г. 5!*
Как отмечает в своей монографии почетный профессор истории Иллинойского университета -- I Роберт Римини, одним из вопросов, который обсуждался в рамках избирательной кампании (можно подумать, что других проблем в стране нет?!), «...были однополые браки. Верховный суд штата Массачусетс, постановил, что не может быть отказано в браке однополым парам, такой же позиции придерживались некоторые политики в штатах Орегон и Калифорния, но Буш говорил,
что поддерживает поправку к конституции о запрещении однополых браков. Евангелистские ^ ®
группы охотно поддерживали кандидатуру "возродившегося в вере" христианина, и их появление И И на избирательных участках подтвердило слова близкого Бушу политического советника Карла
Роува о том, как важно привлечение евангелистского электората. Не приходится удивляться, что ^ ^
11 штатов приняли законы, запрещающие однополые браки. Буш победил, получив 51 % голосов | | избирателей (в том числе благодаря брату, губернатору штата Флорида. — Авт.) против 48 % у Керри, но в голосовании коллегии выборщиков, где Буш набрал 279 голосов, а Керри 252, отрыв оказался куда меньше. Если бы Керри выиграл выборы в Огайо, его 20 голосов выборщиков изменили бы результаты выборов, а в этом штате большинством 62 % был принят запрет на однополые браки. Очевидно, в Огайо спор об однополых браках привел к избирательным урнам многих консерваторов и обеспечил Бушу победу с небольшим отрывом» [7, с. 456, 457].
281
непринципиальными оговорками сформулировать, не претендуя на исключительность и безапелляционность, следующим образом: кризис, предпосылки которого начали формироваться уже на стадии перехода от феодализма к этапу государственного строительства, получив «родовую травму», вызванную дискриминацией и поражением в правах тех либо иных категорий граждан и подданных, последствия которой ощущаются до сих пор, не только носит системно-институциональный характер, затронув важнейшие сферы взаимодействия господствующих классов, национальных и наднациональных правящих элит и широких слоев дееспособного населения, но и оказывает перманентное, все возрастающее давление на процессы, одним из закономерных результатов которого станут дальнейшая стагнация, регресс и деградация общества. Западная модель политического режима, несмотря на прошлые заслуги, судя по всему, исчерпала тот „о потенциал, который был когда-то в нее заложен либеральной циви-лизационной парадигмой, в связи с чем ей на смену в ближайшей или краткосрочной перспективе должно придти качественно совершенно № иное понимание того, в каком направлении двигаться дальше, в про-
§ тивном случае, крах неизбежен.
о
со
2 Список литературы:
1. Бьюкенен, П. Самоубийство сверхдержавы / П. Бьюкенен / пер. с англ.
5 К.М. Королева. - М. : АСТ, 2016.
2 2. Лафитский, В.И. Великие конституции (Истоки, факторы развития
¡5 и роль в современном мире) / В.И. Лафитский. - М. : БИБЛИО-ГЛОБУС, 2017.
^ 3. Хаггер, Н. Соединенные Штаты Америки: тайна рождения / Н. Хаггер
О : пер. с англ. - М. : Ниола-Пресс, 2010.
4. Вуд, Гордон С. Идея Америки. Размышления о рождении США /
< Гордон С. Вуд : пер. с англ. - М. : Весь мир, 2016.
§ 5. Мюллер, Я.-В. Споры о демократии. Политические идеи в Европе со
282
го «V о «V
сч
ХХ века / Я.-В. Мюллер / пер. с англ. А. Яковлева. - М. : Изд-во Ин-та Гайдара, 2017.
6. Генон, Р. Кризис современного мира / Р. Генон. - М. : Эксмо, 2008.
7. Римини, Р. Краткая история США / Р. Римини / пер. с англ. О. Алексаняна. - М. : КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2018.
