CC BY
69
Касков А. А. Эссе И. Берлина «Молчание в русской культуре».
УДК 316.75
А. А. Касков
ЭССЕ И. БЕРЛИНА «МОЛЧАНИЕ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ» В КОНТЕКСТЕ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЙ ПОЗИЦИИ АВТОРА
Представленная статья посвящена анализу работы британского философа И. Берлина (1909-1997) «Молчание в русской культуре», его интерпретации культурно-исторических предпосылок, определивших основные черты образа мышления творческой интеллигенции 1930-1950-х гг.
This article is devoted to the analysis of the work of British philosopher I. Berlin (1909-1997) "The Silence in Russian Culture", his interpretation of culture-historical reasons, which determined main outlines of the way of thinking of the creative intelligentsia 1930-1950s.
Ключевые слова: И. Берлин, мировоззренческая позиция, культурно-исторические предпосылки, «Молчание в русской культуре».
Keywords: I. Berlin, culture-historical reasons, outlook position, "The Silence in Russian Culture".
Британский мыслитель Исайя Берлин (1909-1997) [1], автор сборников эссе «Философия свободы. Европа» и «История свободы. Россия» [2], приобрел широкую известность, прежде всего, как историк и теоретик либерализма. Однако ценность его работ не может быть сведена лишь к оригинальным решениям в области истории и политики: существуют все основания для рассмотрения произведений Берлина и в культурологическом аспекте.
Культурная доминанта его работ тем более очевидна, что Берлин в своих историко-философских эссе нередко пренебрегает целым рядом «материальных» факторов, например экономическим или социологическим, что приводит к идеализации и даже интеллектуализации общественных процессов.
Во многом это оправдывается основной идеей творчества Берлина - поиском интеллектуальных истоков развившегося в XX в. тоталитаризма, поскольку очевидно, что сами по себе социальные или экономические потрясения, даже наиболее серьезные, отнюдь не всегда способны привести к возникновению тоталитарных режимов.
Эти искания Берлина наиболее полное отражение нашли в его эссе, вошедших в книгу «История свободы. Россия», посвященную эволюции социально-политических идей, заимствованных русской интеллигенцией на Западе, эволюции общественного сознания под влиянием этих идей и, наконец, их влиянию на русскую культуру.
КАСКОВ Антон Алексеевич - аспирант кафедры культурологии и рекламы Вятского государственного гуманитарного университета © Касков А. А., 2009
Примечательно, что эти эссе были написаны в период с 1952 по 1980 г., задолго до того, как поднятая в них тема стала актуальной в России, где интерес к наследию Берлина обозначился только к середине 1990-х, что связано с окончанием политической и культурной конфронтации постперестроечной России со странами несоциалистической ориентации, а также с возрастанием в нашей стране роли ценностей либерализма.
Однако до сих пор, спустя более двух десятилетий непрерывных демократических и экономических реформ, имя Берлина остается в России малоизвестным, а его наследие - малоизученным, так и не нашедшим применения в ходе преобразования российского общества. В наши дни «несвоевременные» мысли Берлина, если не смотреть на даты под эссе, едва ли произведут впечатление сенсационных откровений. По справедливому замечанию Н. Лукаса [3], Берлин сообщает тривиальные вещи, не претендующие на академичность, автор «Истории свободы» избегает всестороннего анализа рассматриваемого предмета, его выводы и оценки отличаются сильным налетом субъективизма. Однако не следует забывать, что Берлин никогда и не был бесстрастным наблюдателем современных ему социальных, экономических, политических и культурных процессов, происходивших в Советском Союзе. Об этом свидетельствуют не только его «Встречи с русскими писателями», также изложенные в книге «История свободы», но и весь образ его мышления, свойственный человеку дореволюционной России. Что же до философских изысканий и мемуарной литературы, то такие произведения всегда отличались той или иной долей субъективности, что не означает отсутствия их ценности.
О том, что только теперь настает время, которое даст возможность правильно оценить и применить наследие Берлина, говорит он сам: «Либералы не любят насилия, они могут жить только в либеральном обществе, строить общество они не способны. Люди, которые умеют строить, всегда имеют твердость, силу, которой либералы вообще не имеют и не должны иметь. (...) Ельцин, конечно, не либерал, но без Ельциных строительство невозможно. Когда общество построено, тогда возможно быть либералом» [4, с. 161].
Именно теперь живое мировоззрение Берлина становится подчас интереснее и красноречивее сухих выверенных схем: образ мыслей сложно уложить в схему, а попытки сделать это как раз и свойственны тому самому тоталитаризму, против которого так восстает либерал Берлин.
Максимально емкое воплощение мысли Берлина нашли в его эссе «Молчание в русской культуре».
Написанное в 1957 г., оно стало логическим продолжением эссе «Генералиссимус Сталин и ис-
Культурология
кусство властвовать» (1952) и предшественником эссе «Обязательства художника перед обществом» (1966). В наиболее раннем из этих произведений Берлин рассматривает особенности идеологического и внутриполитического влияния советского тоталитаризма на интеллектуально-духовную жизнь гражданского общества, в наиболее позднем - эволюцию идеи исканий истины русской интеллигенцией, истины, связанной прежде всего со служением народу. Обе вышеуказанные темы содержатся в эссе «Молчание в русской культуре».
Вполне очевидно, что целью Берлина было показать логическую взаимосвязь между современным ему угнетенным положением русского (советского) народа с тем отчаянным поиском его блага и борьбой за него, которые предпринимала русская интеллигенция на протяжении всего XIX в. Такая логика повествования исключает понимание молчания как феномена, издревле свойственного русской культуре, как традиции, как символа [5] и даже протеста. Тем не менее такая, предельно конкретная трактовка «молчания» Берлином, связанная с концепцией молчания как непродуктивной творческой мысли в атмосфере господства официальной идеологии, вполне оправдана общей канвой повествования.
Вынужденное молчание интеллигенции в условиях официально «найденной истины» мыслится Берлином как логический тупик напряженных поисков, как абсурд, увенчавший многословные литературно-идеологические баталии, в которых с таким пылом участвовала русская интеллигенция конца XIX - начала XX в.
Первая глава «Молчания» посвящена эволюции образа мышления передовой части российского общества в XIX в. Немецкая идеалистическая философия, затем учения французских социалистов и, наконец, марксизм подготовили ту почву, на которой сформировался советский тоталитарный режим. При этом Берлин справедливо отмечает особую восприимчивость российского общества к влиянию идей: «В отличие от Запада, где философские системы... постепенно выдыхались в атмосфере циничного безразличия, в Российской империи они становились символом. веры, вскормленной ненавистью к консервативной идеологии... В условиях абсолютистского государства, где отвлеченные идеи и мечты легко становятся заменой реальности (. ) эти учения определяли судьбу своих приверженцев в такой мере, которая вряд ли известна в других культурных сообществах» [2, с. 339]. Из этого Берлин контекстуально выводит мысль о тоталитарности российского мышления: «Превратить историю, или логику, или одну из естественных наук. в теодицею, искать и. найти в рамках этих наук ответы на мучительные нравственные и религиозные сомнения, трансформировать эти науки в светскую теологию - все это.
не ново в истории человечества. Но русские довели этот процесс до острого и отчаянного героического наслаждения» [2, с. 339]. И далее: «Вера в существование одной-единственной истинной цели, служению которой нужно подчинить всю свою жизнь, одного-единственного метода, позволяющего эту цель обнаружить, и лишь избранного круга людей, способных открыть и объяснить и объяснить истину, - это древнее и хорошо известное убеждение может принимать разные формы. Но и в самом идеальном варианте оно... тоталитарно» [2, с. 341].
Интересно, что это замечание Берлина о тоталитарности мышления русской интеллигенции последних двух третей XIX в. перекликается с мнением Николая Бердяева. Однако, в отличие от Берлина, полностью сосредоточившегося на осмыслении влияния западных идей на передовую русскую мысль XIX в., Бердяев, заглянувший несоизмеримо глубже в историю России, не связывает проявление тоталитарности русского мышления с появившейся в XIX в. возможностью ухода в мир отвлеченных размышлений. Он пишет о тоталитарности как о неотъемлемом свойстве русского мышления: «Очень важно отметить, что русское мышление имеет склонность к тоталитарным учениям и тоталитарным миросозерцаниям. Только такого рода учения имели у нас успех. В этом сказывался религиозный склад русского народа. Русская интеллигенция всегда стремилась выработать себе тоталитарное. миросозерцание, в котором правда-истина будет соединена с правдой-справедливостью» [6, с. 62]. И далее: «Русское мышление гораздо более тоталитарно и целостно, чем мышление западное, более дифференцированное.» [6, с. 72]. На первый взгляд, налицо перекличка с Берлином. Однако в этом выводе Бердяев, в отличие от Берлина, опирался, помимо прочего, и на анализ трудов славянофилов, тогда как Берлин, по справедливому мнению Ж. Нива, «показывает нам лишь левую половину русской мысли. (...) Целая сторона русской философии скрыта или задавлена, что является следствием то ли свободного выбора, то ли простого отвращения» [7].
Значимость определения истоков тоталитарности русского мышления заключается в возможности конструктивного поиска средств к недопущению рецидивов тоталитаризма в России по принципу sublata causa tollitur effectus (устранена причина - устранена и болезнь (лат.)).
Однако с точки зрения истории культуры ограниченностью взгляда Берлина на первоистоки русского тоталитарного мышления можно пренебречь. Дело в том, что Берлин довольно четко прослеживает цепочку сменявших друг друга идей, приведших в итоге «к торжеству социализма», и большая правда заключается в том, что славянофильских учений среди них не было. Весь ряд учений от
Михеева М. А. Эстетический подход в изучении феномена моды
гегельянства до марксизма был сплошь заимствованным. И ленинизм, возникший на основе марксизма, сложно назвать абсолютно самостоятельной, самобытной философией [8]. Впрочем, об этом заявляет и сам Берлин в эссе «Обязательства художника перед обществом»: «Я вовсе не хочу сказать, что если бы Герцен и его друзья не прочли Сен-Симона, либо если бы Белинский с Тургеневым ... не прочли Жорж Санд, либо если бы в Россию не ввозили контрабандой трактаты Пьера Леру, Луи Блана или. Фурье и Фейербаха, то в 40-х годах XIX века не было бы никакого общественного недовольства, никаких кающихся дворян, а в 60-х - никаких заговоров, репрессий и, хотя бы в зачатке, организованного революционного движения. (...) Мне просто хочется отметить, что русская мысль и литература приобрели известные нам формы прежде всего благодаря влиянию, оказанному на конкретные слои русского общества 30-40-х годов XIX века данными французскими доктринерами и возникшими на их основе дискуссиями - особенно теми, что касались искусства» [2, с. 65-66].
Так что в любом случае Берлин прав в том, что «семена марксистской идеологии, проникшей в Россию в 1870-1880-е годы, пали здесь на почти идеальную почву» [2, с. 341].
Этот промежуточный вывод, который логически делит анализируемое эссе Берлина на две части, очень важен для правильного понимания мысли автора о том, что вынужденное молчание русской культуры стало не столько результатом внезапного влияния на нее «сторонних» социально-политических процессов, начавшихся в 1917 г., сколько органичным продолжением (и в чем-то завершением) процессов собственно культурных, подготовленных ходом российской истории.
Примечания
1. Существует достаточно обширный материал о биографии и творческом наследии Берлина. См., например, Эткинд А. Предисловие // Берлин И. История свободы. Россия. М., 2001. С. 5-8. См. также Шайтанов И. Русское интервью Исайи Берлина // Вопросы литературы. 2000. № 5. С. 127-167. Последующие ссылки на Игоря Шайтанова даны по этой публикации.
2. Берлин И. Философия свободы. Европа. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 448 с.; Берлин И. История свободы. Россия. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 544 с. Далее все ссылки на И. Берлина даны по этому изданию в тексте с указанием номеров страниц.
3. Аукас Н. Краткий обзор необходимых фактов // http: //www.strana-oz.ru/?numid=1&article=118.
4. Шайтанов И. Русское интервью Исайи Берлина // Вопросы литературы. 2000. № 5. С. 127-167.
5. См. Эпштейн М. Слово и молчание в русской культуре // Звезда. 2005. № 10. С. 202-222.
6. Бердяев Н. А. Русская идея: основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // Мыс-
лители русского зарубежья: Бердяев, Федотов. СПб., 1992. С. 37-258.
7. Нива Жорж. V. Pro et contra: Исайя Берлин, скептический наблюдатель // http://nivat.free.fr/livres/ retour/07c.htm.
8. См. Василенко Л. В., Прохоренко А. В. Влияние идей Карла Маркса на российскую общественно-политическую жизнь конца XIX - начала XX в. // Карл Маркс и Россия: рубежи столетий. Третьи Марксовские чтения: материалы Всероссийской научно-практической конференции, г. Нижневартовск, 18-19 мая 2001. Екатеринбург, 2002. С. 101-106.
УДК 391
М. А. Михеева
ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД В ИЗУЧЕНИИ ФЕНОМЕНА МОДЫ
В статье рассматриваются социально-психологические и социально-классовые основания моды, мода как явление культуры, а также эстетический подход к изучению моды.
In article are considered socially - psychological and socially - the class bases of a fashion, a fashion as the culture phenomenon, and also the aesthetic approach to fashion studying.
Ключевые слова: мода, эстетика.
Keywords: fashion, aesthetic.
Мода является важнейшим фактором эволюции не только костюма, но и современного общества в целом. Изучать моду как особый феномен человеческой культуры начали еще в конце XVIII в., трактуя ее как эстетическое явление, связанное прежде всего с изменением эстетического идеала и вкуса в области искусства и в костюме.
Однако понять истинную сущность явления «мода», раскрыть глубинные механизмы ее возникновения и функционирования в обществе дал возможность социологический подход к изучению моды. Исследователи моды в конце XIX-XX вв. рассматривали моду прежде всего как социальный феномен, анализируя социальные причины ее происхождения и развития, а также социальные, экономические и культурные последствия ее действия.
Моду изучали с самых разных точек зрения: социальной психологии и психоанализа, экономики рыночного капитализма и культурологии, - и в каждом случае мода представала как важнейший компонент современного человеческого общества, определяющий динамику его развития. Дизайнеру, создающему культурные образцы, которые могут
МИХЕЕВА Мария Александровна - аспирант кафедры философии и политологии Нижегородского государственного архитектурно-строительного университета
© Михеева М. А., 2009
