CC BY
36ПЕРЕЧИТЫВАЯ КЛАССИКУ
Эдельман М.
ЭСКАЛАЦИЯ И РИТУАЛИЗАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО КОНФЛИКТА (Реферат)
Ref. ad op.: Edelman M. Escalation and ritualization of political conflict // The American behavioral scientist. - Princeton, N.J., 1969. - Vol. 13, N. 2. - Р. 231-246.
Американский политолог Мюррей Эдельман был одним из первых, кто обратил внимание на значение процесса формирования смыслов в политике. В статье «Эскалация и ритуализация политического конфликта», позже превратившейся в главу книги «Политика ка символическое действие» (1971), он утверждает, что массовое поведение нередко формируется не столько фактами, сколько социальными установками и восприятием. Опираясь на идеи Дж.Г. Мида, Э. Кассирера и А. Шюца, Эдельман ставит в центр анализа способность человека к символизации и способность изменять свои установки и ценности, ориентируясь на других людей. Таким образом, политические установки человека сформированы в основном внешней средой, и немаловажную роль в этом играют политики: «Другими словами, политические действия возбуждают или удовлетворяют людей не столько благодаря гарантии и сохранности их стабильных существенных требований, а из-за изменения их требований и ожиданий» (р. 232). Например, акт голосования подается политиками как возможность влияния общества на политику, хотя эмпирические исследования такую возможность ставят под сомнения.
В первом разделе статьи, озаглавленном «Политическая динамика эскалации» Эдельман поясняет, как работают описанные
им процессы на практике. То, что действия власти способствуют формированию разделяемых представлений, само по себе не объясняет готовности масс жертвовать, нападать, убивать или терпеть угнетение. Есть основание предполагать наличие параллельного процесса, объединяющего группы с разными заботами в единую политическую силу, проистекающую из сознания собственной идентичности. Этот процесс легче всего обнаружить на примере международного конфликта.
В большинстве современных исследований международных конфликтов в качестве единицы анализа рассматривается нация: именно нации вступают в конфликт, и публичные отчеты о международных организациях и переговорах создают впечатление, что центральную роль здесь играют национальные интересы. Однако внутри каждой из наций есть разнородные и конфликтующие группы, мнения которых по международным проблемам различаются: «голуби» и «ястребы», сторонники протекционизма и свободы торговли и т.п. Каждая из групп стремится получить определенные преимущества во внутренней политике: деньги, статус, политические назначения и др. Чтобы достичь этих целей, нужно иметь широкую общественную поддержку. Ее можно получить, отождествляя частные интересы с абстрактным, эмпирически неопределимым «национальным интересом», ибо люди привыкли использовать этот термин для описания целей страны на международной арене (р. 233). Таким образом политики объединяют людей, которые по-разному смотрят на вышеперечисленные внутренние проблемы.
Той же цели служит механизм эскалации и деэскалации конфликта, который Эдельман описывает на примере холодной войны. К эскалации конфликта прибегают агрессивно настроенные «ястребы». Укрепление позиций «ястребов» в Кремле ведет к более широкой поддержке «ястребов» в Пентагоне, и наоборот. «Ястребы» в соперничающих странах заинтересованы в том, чтобы распространять информацию о достижениях противоположной стороны. То же самое можно сказать о «голубях» - группах, которые стремятся к деэскалации конфликта. Таким образом, публичные действия стимулируют и помогают контролировать требования, страхи и ожидания к выгоде определенных групп, которые при этом нередко не выглядят как очевидные бенефициары. Тем не менее военные приобретают статус и ассигнования, промышленность - контракты, трудящиеся - рабочие места и т.п. В результате целый спектр разных групповых интересов, связанных с внутренней политикой,
начинает восприниматься сквозь призму конфликта между государствами. Вне зависимости от того, насколько эмпирически обоснованна вера в монолитный враждебный заговор (факты обычно противоречивы и не поддаются верификации), эти убеждения служат мобилизации масс на поддержку групповых интересов. По мысли Эдельмана, «ритуальное участие во взаимной эскалации (или деэскалации) на основе мифических заговоров приносит инструментальные приобретения, которые однако не воспринимаются в качестве таковых» (р. 234).
Ситуация международного конфликта порождает ценностно окрашенные Я-концепции и роли. Без конфликта не было бы «ястребов» и «голубей». Таким образом, Я-концепции создаются за счет принятия общих представлений, или мифов, относительно хода событий. Механизм мобилизации масс, описанный в данном примере, работает благодаря тому, что конфликт имеет характер холодной войны, т.е. намерения противника остаются неясны. Когда конфликт переходит в вооруженную фазу, нехватка информации относительно позиций соперника исчезает. Однако малые войны и случайные перестрелки, ассоциирующиеся с холодной войной, усиливают веру в реальность угрозы со стороны противника.
Прежде чем перейти к другим примерам, Эдельман выделяет характерные черты мобилизующих мифов как социально-психологического феномена.
1. Различные интересы и тревоги переводятся в общий план или сюжет, предполагающий далеко идущие изменения или сохранение социального порядка; и судьба больших коллективов оказывается ключевым элементом такой парадигмы. Согласно ей, ничто в мире не происходит случайно, все имеет определенную цель.
2. Политические мифы сводятся к набору архетипических моделей, хотя они и весьма существенно варьируются в деталях. Они изображают либо врагов, плетущих заговоры против национальных интересов; либо спасителей / героев / лидеров, за которыми надо следовать или ради которых надо жертвовать и терпеть. Все типы политических отношений укладываются и транслируются в эти формы.
3. Процесс перевода интересов на язык мифов имеет ряд общих черт. Протагонистами мифического конфликта выступают лидеры и олигархи. Верховные вершители политики представляются в мифах монолитными и решительными, даже если в действительности они разделены на группы и их намерения не столь однозначны. Наконец, принятие мифических формулировок со-
провождается страхом, гневом, фрустрацией, т.е. эмоциями, сдерживающими эмпатию и готовность к пониманию чужих проблем и внутренних конфликтов.
По мнению Эдельмана, преобразование в миф не определяется природой конкретной политической проблемы. Он пишет о двух противоположных способах осознания и понимания социальных проблем: первый характеризуется систематической проверкой гипотез эмпирическими наблюдениями и осторожностью в выводах, второй предполагает восприятие посредством внушения, формирования веры, невосприимчивой к опровержению фактами. Во втором случае наблюдаемое отрицается и подавляется, если оно не поддерживается социальными санкциями. Напротив, мифическое и ненаблюдаемое публично одобряется, поскольку оно вызывает общественную поддержку.
Второй конфликт, рассматриваемый в статье, - межрасовые отношения на примере борьбы за гражданские права в США. По мысли Эдельмана, ни одна из сторон этого конфликта - ни сторонники свободы и равенства, ни приверженцы «данного Богом порядка» - не предлагают цели, которую можно было бы объективно обосновать в качестве достижимого консенсуса. Функция их призывов иная - они вызывают поддержку и оппозицию. При этом семантическая неоднозначность делает их убедительными символами общественной конденсации.
В то же время маневрирование на политическом поле, по-видимому выходящее за рамки этих целей, дает вполне ощутимые и разнообразные выгоды: обе стороны приобретают сторонников и деньги, а также роли и Я-концепции, или идентичности. Необходимость сохранять приобретенную идентичность объясняет эмоциональность, с которой люди защищают свои роли. Эскалация такого конфликта дает участвующим в нем политическим силам возможность играть роли, которые имеют поддержку. Например, полицейский повышает престиж своей роли защитника закона и охранника порядка. Повышенное внимание к теме гражданских прав дает представителям негроидной расы и тем, кто им симпатизирует, политические выгоды в виде программы борьбы с бедностью, права голоса и позиций в мэриях некоторых важных городов. Что, возможно, важнее, новые роли дают представителям этих групп новые основания для самоуважения и новые Я-концепции. Эти выгоды растут по мере эскалации конфликта, хотя этот эмпирический факт не соответствует символическому определению проблемы и поэтому систематически недооценивается.
Как отмечает Эдельман, данная модель несовместима с привычными представлениями о политическом конфликте, поскольку последние отражают мифы, которые не выдерживают серьезного анализа. Тем не менее она полностью совместима с эмпирически наблюдаемыми результатами конфликта. Данная модель выявляет функцию неопределенности и путаницы относительно политических проблем, союзов и линий размежевания сторон конфликта. «Сосредоточив внимание на случаях изменений в политической поддержке и оппозиции, можно объяснить связи между распределением ресурсов - заявленным и реальным - и такими сдвигами» (р. 238).
Эдельман рассматривает основные динамические факторы, способствующие состоянию покоя или насилия в сфере расовых отношений. Он подчеркивает важность мифа о симбиотическом социальном порядке, в котором негры играют подчиненную, а белые - верховную роль на основании разных способностей, или юридических прав, или данного Богом статуса, или народной воли. Единственное, что противоречит этому мифу, - это концепция равенства прав вне зависимости от цвета кожи и расы, а также представление о прогрессе в деле ее утверждения (см. Декларацию независимости и серию законов о гражданских правах 1950-х -конца 1960-х годов). Следует подчеркнуть, что все мифические формулировки, в которые люди облекают общественные проблемы, основываются на таких посылках, которые не поддаются эмпирическому наблюдению или верификации. Очевидный конфликт между мифами, выражаемыми в законах о гражданских правах, и мифами, оправдывающими неравенство, имеет своим следствием то, что вместе с тем или иным мифом индивид принимает Я-концепцию, роль или идентичность, которой он дорожит и которую стремится защитить.
Эдельман усматривает некоторые систематические причины того, что индивиды выбирают ту или иную Я-концепцию в зависимости от своего социального статуса.
• Белые, принадлежавшие к состоятельному среднему классу, поддерживали эгалитарный миф, поскольку конкуренция со стороны представителей негроидной расы не угрожала их занятости и социальному статусу. К тому же, эгалитарный миф способствовал более благотворной Я-концепции.
• Белые, принадлежащие к рабочему классу, поддерживали устоявшийся расовый миф. Социальному статусу такой группы эгалитарная идея угрожала напрямую - жители негритянских гетто могли составить конкуренцию белому рабочему классу. При
этом последние имеют больше возможностей наблюдать жизнь в гетто. Это способствует трансляции экономических и социальных страхов в миф угрозы.
• Во многом те же страхи и тот же опыт наблюдения объясняет преобладающую реакцию белых полицейских на негров и вообще на бедных.
• Негры колебались между принятым расовым мифом и заявленным эгалитарным. Человек из этой группы, переезжая в северные штаты из-за провозглашенной политики равенства, не мог больше верить в состоятельность старого расового мифа; тем не менее, находясь в гетто, он не мог поверить в то, что отношение к его группе на самом деле изменилось. Государственные программы, которые были направлены на расселение гетто, только заставляли члена этой группы оказаться в среде незнакомцев. «Такой конфликт между позиционированием себя и ожиданиями, переданный различными средствами публичной политики, неизбежно порождает дальнейшее отчуждение, страх и гнев» (р. 241), - пишет Эдельман. Социологические исследования восприятия ситуации с гражданскими правами в негритянских гетто показывают, что хотя публичная политика и формирует веру в равные права, повседневный опыт и реальные действия властей сигнализируют об обратном. Поэтому негры в гетто меньше верят в прогресс в этом отношении, чем белые и негры вне гетто.
Такая комбинация представлений и моделей поведения составила взрывоопасную смесь, поскольку она укрепляла в больших группах белых и негров веру в расовый конфликт, а также противоположные мифы, рационализировавшие позиции обеих сторон конфликта. Рабочий класс видел в представителях негроидной расы угрозу и создавал миф о заговоре против установленного порядка. Защищаясь от угрозы, рабочий класс приобретал новую свободу - свободу дискриминации «черных». В свою очередь, этот миф порождал отраженную реакцию у представителей негроидной расы: получалось, что распространенное мнение об их группе как бы дает им право на грабежи и разбои, запугивание бизнесменов и т.д.
Эти паттерны восприятия обусловили переход от ощущения стабильности к состоянию неопределенности, вызванной угрозой ролям и статусам, связанным с установившимся порядком, со стороны внешней группы. Эдельман подчеркивает, что это упрощенное объяснение: описанные механизмы по-разному воздействуют на разных индивидов.
Во втором разделе статьи, озаглавленном «Ритуализация политического конфликта», Эдельман замечает, что политика предполагает конфликт групп, но не каждый конфликт предполагает эскалацию. В предыдущем разделе показано, как политический конфликт может стабилизироваться.
В любых конфликтах, включающих значительную часть населения, бывают периоды, когда ожидание неограниченного угнетения или подавления легитимных требований способствует эскалации и иногда - насилию. В качестве примера Эдельман приводит протесты американских рабочих против работодателей в конце XIX в. Властям удалось подавить протесты и выстроить систему регулирования такого типа конфликтов.
Автор отмечает, что ключевым для стабилизации является умение предвидеть границы конфликта. Например, в случае с американскими рабочими государство дало членам этой группы право на забастовки и на официальное представительство. Экономический эффект таких действий был минимален, зато они имели огромное психологическое значение. Автор отмечает, что «в результате случилось не устранение конфликта, а его ритуализация» (р. 243). Ритуали-зация конфликта способствует социальному взаимодействию, переговорам и кооптации. Также ритуализация способствует принятию массами мифа о защищенном статусе и политике, основанной на объективном стандарте справедливости. Таким образом, отмечает Эдельман, эскалацию вызывает не использование переговоров, а отклонение от уже закрепленных ритуалов.
В третьем, заключительном разделе - «Символический конфликт и демобилизация масс» - Эдельман выделяет две формы конфликта, которые кажутся не тем, чем являются в действительности, - они влияют на состояние умов, а не на реальные инструментальные выгоды: (1) конфликты, связанные с абстрактными целями, у которых нет однозначных эмпирических референтов; (2) ритуализированные конфликты. И те и другие имеют общую политическую функцию: они «демобилизуют большие группы людей, которые в противном случае могут использовать свои политические ресурсы для достижения соответствующих инструментальных целей» (р. 244).
Первый случай Эдельман иллюстрирует примером символического конфликта между коммунистами и сторонниками свободного предпринимательства: нежелание занимать одну идеологическую сторону с коммунистами приводит к ослаблению поддержки гражданских прав и помощи бедным, к эффективному контролю
над бизнесом, как в 1950-е годы в Америке. Примером второго случая может служить электоральный конфликт между партиями в двухпартийной системе: иногда партии являются весьма схожими идеологически, но имеют полярные мнения по одному незначительному вопросу, а иногда - совершенно разными, но имеющими неоднозначные идеологии. В любом случае такая система вовлекает в политику большой сегмент граждан и таким образом легитимирует выборы и выбранных. При этом двухпартийная система ни в коем случае не предлагает массам влиять на политические процессы, но позволяет политически активным группам продвигать нужные им решения, не допуская помех со стороны общественности.
Символический или ритуализированный конфликт позволяет каждой из вовлеченных групп использовать ресурсы для торга, имея относительную свободу от массовой публики, которая могла бы быть затронута. Эдельман подчеркивает, что этот эффект - не обязательно следствие целенаправленной манипуляции, он может быть непреднамеренным последствием изменения представлений, обусловленных публичной политикой, и наблюдается и у масс, и у элит.
Д. В. Волкова, студентка департамента политической науки НИУ ВШЭ;
О.Ю. Малинова, доктор философских наук, главный научный сотрудник ИНИОН РАН, профессор МГИМО МИД России, e-mail: omalinova@mail.ru
