CC BY
6DOI 10.47643/1815-1337_2021_8_147 УДК: 343.115
ЕЩЕ РАЗ О СУДЕ ПРИСЯЖНЫХ: ДЕЛО БУШЕЛЛА, МОРАЛЬ И СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ Once again about the jury trial: the Bushell case, morality and social justice
ГЛОБЕНКО Оксана Александровна,
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры «Правовое обеспечение национальной безопасности»
Института комплексной безопасности и специального приборостроения «МИРЭА-Российский технологический университет»,
адвокат Адвокатской палаты г. Москвы.
119454, Россия, г. Москва, пр. Вернадского, 78.
E-mail: Lexy347@mail.ru;
ПОРТНАЯ Елизавета Борисовна,
кандидат социологических наук, доцент кафедры «Правовое обеспечение национальной безопасности»
Института комплексной безопасности и специального приборостроения «МИРЭА-Российский технологический университет»,
адвокат Адвокатской палаты г. Москвы.
119454, Россия, г. Москва, пр. Вернадского, 78.
E-mail: portnaya.elizaveta@list.ru;
GLOBENKO Oksana Aleksandrovna,
Candidate of Legal Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department "Legal Support of National Security "
of the Institute of Integrated Security and Special Instrumentation "MIREA-Russian Technological University",
lawyer of the Moscow Chamber of Lawyers.
78 Vernadsky Ave., Moscow, 119454, Russia.
E-mail: Lexy347@mail.ru;
PORTNAYA Elizaveta Borisovna,
Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor of the Department "Legal Support of National Security" of the Institute of Integrated Security and Special Instrumentation "MIREA-Russian Technological University", lawyer of the Moscow Chamber of Lawyers. 78 Vernadsky Ave., Moscow, 119454, Russia. E-mail: portnaya.elizaveta@list.ru
Краткая аннотация: Статья посвящена исследованию социальной природы судопроизводства с участием присяжных заседателей через призму соотношения моральных и правовых аспектов, определяющих специфику этого института, его эволюции, анализу проблем реформирования судопроизводства с участием присяжных заседателей, причин неоднозначного доктринального восприятия ряда новелл в странах континентального права
Abstract: The article is devoted to the study of the social nature of judicial proceedings with the participation of jurors through the prism of the correlation of moral and legal aspects that determine the specifics of this institution, its evolution, the analysis of the problems of reforming judicial proceedings with the participation of jurors, the reasons for the ambiguous doctrinal perception of a number of novels in the countries of continental law
Ключевые слова: мораль, право, социально-правовая природа, судопроизводство с участием присяжных заседателей.
Keywords: morality, law, socio-legal nature, judicial proceedings with the participation of jurors.
Дата направления статьи в редакцию: 15.06.2021
Дата публикации статьи: 31.08.2021
Немецкая хроника Бруно «О Саксонской войне» 1082 г. содержит рассуждение автора о значимости просвещенности для монарха, обремененности его нормами морали, оправдывая действия Кёльнского епископа Анно, отнявшего будущего Генриха IV от матери, императрицы Агнесы, заботясь «не столько о короле, сколько о королевстве», ссылаясь на Сираха (необученный царь губит свой народ) [1, С. 451-452], и действительно, вся последующая политика императора, пренебрегшего всем тем, чему обучал его воспитатель, продемонстрировало всю тяжесть последствий правления, не обремененного ни разумностью, ни нравственностью. Так, еще в первых летописях государственности и значимых правовых явлений стран континентального права, актуализирован вопрос о соотношении политики, права и морали.
Да, институционализация моральной ответственности носит неформальный характер, как справедливо отмечает Г.В. Мальцев, но и сегодня «право имеет функцию охранять всю совокупность социальных отношений, отвечающих нормам морали и основанных на моральных обязанностях» [2, С. 217]. Исследователей интересуют и универсальные вопросы соотношения морали и государственно-правовых феноменов: отступление от норм морали, превращение права в инструмент достижения сугубо утилитарных целей, проблема разграничения и связи морали и права стали актуальным предметом анализа современных российских [3] и зарубежных авторов [4]. Объектом исследования становятся и более практико-ориентированные вопросы, например, моральные аспекты в системе государственного механизма, что наиболее ярко отражается в системе морально-этических требований к государственным служащим. И эта тенденция носит глобальный характер. Кодекс этики государственных служащих явление, которое «давно и успешно», как указывает в своем исследовании А.Г. Лахман применяется во многих странах мира (США, Франции, Великобритании и др.); «комитет министров Совета Европы 11 мая 2000 г. на своей сессии принял специальный Модельный кодекс поведения для государственных служащих» [5, С. 171], а с 2010 года в России действует «Типовой кодекс этики и служебного поведения государственных служащих Российской Федерации и муниципальных служащих» (одобрен решением президиума Совета при Президенте РФ по противодействию коррупции от 23 декабря 2010 г. (протокол N 21)).
Универсальность и трансграничность вопросов: Предопределено ли право моралью? Каковы критерии разграничения морали и права?
Возможно ли смешивать понятия «существующее право» и «право, каким оно должно быть»? Должна ли политика соответствовать требованиям морали? - определяют актуализацию их обсуждения.
В то же время усложнение государственно-правовых феноменов, многообразие доктринальных подходов к интерпретации их правовой природы лишь обостряет течение научных дискуссий. От И. Канта до Г. Харта [6] и Дж. Ролза [7], от В.С. Соловьева [8] и современных талантливых российских исследователей (И.А. Исаев [9], В.С. Нерсесянц [10], А.В. Черняева [11] и др.) вопрос о соотношении государственных механизмов, в первую очередь конституционализма [12], права и морали, особенно остро, на наш взгляд, актуализирует дискуссию о сущности права в вопросе формирования того критерия, который определяет правовой характер закона и, в конечном счете, его социальную ценность.
Но наиболее актуальной, с позиций эволюции соотношения государственной власти, права и морали, представляется категория «социальная справедливость», воплощенная в таком институте как судопроизводство с участием присяжных заседателей, здесь, как ни в каком другом правовом феномене с наибольшей выпуклостью очевидно пограничное конвергирование права и морали, сублимированное в понятии социальной справедливости.
Собственно, рождение этого института (оставим в стороне споры о предпосылках его генезиса, вопрос о приоритете во времени возникновения коллегий «соприсяжников», «судных мужей», «скабинов», «рахимбургов», споры о правовой природе таковых - рудименты ли они общинных судов или зарождение новых форм), обретение коллегией присяжных процессуальной самостоятельности, получение исключительного права определения вины подсудимого с наибольшей иллюстративностью демонстрирует весь комплекс предпосылок, детерминировавших потребность в нем. Обратимся к истории. Противоборство испанской и французской фракций при дворе Карла I Стюарта, начавшееся в 1620-е годы [13], дальнейшее политическое и религиозное противостояние, гонения на протестантских лордов, в конечном счете, при Якове II спровоцировали «Славную революцию» 1688 года. В период наиболее острого противостояния, менее, чем за 20 лет до этого, в истории судебной власти Англии происходит знаковое событие. Квакеры У. Пенн и У. Мид свободно заявили о своих религиозных убеждениях и были преданы суду присяжных. Присяжные отказались признать вину подсудимых в незаконных собраниях (собственно, Conventicle Act запрещал многолюдные собрания за пределами англиканской церкви), признав за ними лишь «выступление на улице Гречехен», чем вызвали гнев королевского судьи, оказавшего беспрецедентное давление на коллегию присяжных. Трижды вердикт коллегии присяжных не признавался, присяжные были подвергнуты штрафу за неуважение к суду, и до выплаты штрафа были помещены в тюрьму, но и в четвертый раз коллегия вынесла вердикт о невиновности. Более того, присяжный Эдвард Бушелл отказался платить штраф, заявив о нарушении его прав, предусмотренных Habeas corpus. И этот протест против несправедливого давления королевского судьи, против попытки сделать право орудием сиюминутной политической задачи привел к судьбоносному решению Председателя суда по общим делам сэра Дж. Вогана, признавшего «необходимость совершенной свободы присяжных» [14, С. 44]. Протест присяжных был связан, как представляется, именно с пониманием несправедливости подобного преследования. Так было положено начало восприятию суда присяжных как социального института, позволяющего признать невиновным (хотя бы по действующему праву это было не так), если социальная справедливость требует оправдания подсудимого. И с этого момента суд присяжных не только институт уголовного судопроизводства, но и механизм, выявляющий случаи крайнего противоречия права и морали.
И в каждом правопорядке появление суда присяжных сопровождалось процессами, ярко демонстрирующими, что суд присяжных стоит на страже морали в том ее воплощении, который мы именуем принципом социальной справедливости.
В период борьбы североамериканских штатов история суда присяжных пополнилась рядом процессов, отразивших неприятие актов британского парламента, которые колонисты квалифицировали как явно несправедливые.
Джон Петер Зенгер (американский колонист немецкого происхождения) в Нью-Йорке в 1735 году был обвиняем за свои статьи с критикой губернатора, без согласования с законодательным органом, самовольно смещавшего и назначавшего судей. Надо отметить, что клевета в тот период квалифицировалась не как принято сегодня в большинстве правопорядков (распространение заведомо ложных сведений порочащего характера), но определялось весьма расплывчато, в том числе, как публичные насмешки над королевской властью, до закона «О клевете» 1792 года обвинение в клевете выдвигалось правительством. Присяжные оправдали журналиста, что, следует отметить, немало повлияло на обоснование свободы печати. Итак, присяжные снова стали гласом общественности, заявившим о несправедливости закона, о его противоречии его морали. В этот период был приняты и вовсе далекие от справедливости Британские акты о навигации: «товары, перевозимые из одной американской колонии в другую, могли быть доставлены только на британском судне с уплатой его владельцу соответствующего вознаграждения. ... и присяжные заседатели в Америке зачастую выносили оправдательные приговоры лицам, обвиняемым по этим делам» [15, С. 185 - 186].
Позже по времени, но не менее яркими и знаковыми процессами сопровождается появление суда присяжных в российском дореволюционном праве. Суд присяжных - долгожданная новелла в российской судебной системе XIX века. «В теоретических разработках составителей Судебных уставов 1864 г., - отмечает А.М. Мойсинович, - суд присяжных виделся идеальным судом общественной совести» [16, С. 143]. И действительно, ряд резонансных процессов показал действенность этого механизма «общественной совести». Достаточно вспомнить процесс об украденном старушкой чайнике, защитником в этом процессе выступал Ф.Н. Плевако. Да, случай почти комический. Почти. Прокурор в процессе отметил тяжелые жизненные обстоятельства, в которые попала обвиняемая, но «. собственность священна, все гражданское благоустройство держится на собственности, и, если позволить людям посягать на нее, страна погибнет» [17, С.8]. И формально-юридически прав - нарушена норма закона, защищающая собственность, деяние вполне квалифицируется как преступление против собственности, все элементы состава налицо. Что же смутило великого русского адвоката? Где он усмотрел диссонанс морали и права? «Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесят языков обрушились
на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь... Старушка украла старый чайник ценою в тридцать копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет, безвозвратно» [17, С. 8]. И присяжные оправдали старушку. Почему? Да потому, что один из важнейших признаков преступления - общественная опасность вызвал сомнение. «Если деяние формально подпадает под норму уголовного закона, но в силу малозначительности не представляет общественной опасности, оно преступлением не является» - резюмирует Г.М. Резник [17, С. 8], и не согласиться с ним означает признать право костной, мертвой субстанцией. Dura lex, sed lex, конечно, но все ли помнят, как родилась эта сентенция - в абсурдно решении, стоившем жизни нескольких человек. Вот и не дает много столетий праву превратиться в систему формальных, не соответствующих требованию справедливости застывших норм, этот механизм «общественной совести».
Деятельность суда присяжных спровоцировала и доктринальные исследования по целому ряду вопросов: и общеправовых, заставив вспомнить о «правовом законе», соотношении морали и права (П.И. Новгородцев, Б.А. Кистяковский, В.С. Соловьев и др.), и криминологических, в том числе, о детерминантах преступности, причине и условиях совершения преступления, правовой природе социальных факторов в этой системе, их связи с нравственными аспектами в механизме преступной деятельности, предупреждении и прогнозировании преступности (С.В. Позднышев, М.Н. Гернет, Д. Дриль), и все эти исследования, отметим, направлены были на примирение права с социальной справедливостью.
Однако, так ли однозначно само понятие справедливости в разных правопорядках, и в разные эпохи эволюции судебных систем? Интересно отметить, что испанский просветитель одного из первых романо-варварских королевств VI века Толедского - Исидор Севильский пытался соединить два понятия справедливости: aequitas и iustitia, как права, данные природой, и права, данные законом [18, С. 139-143].
Постреволюционные преобразования в России привели к появлению нового понимания справедливости - «революционной», к отторжению классической конструкции суда присяжных Декретом о суде № 1 в ноябре 1917 года и появлению новых судов, некоторые из них предполагали участие «народного элемента», а иные носили название «суды общественной совести» [19, С. 15], но совесть изменила своим неизменным постулатам. Декрет утвердил и революционные трибуналы, по образу трибуналов Французской революции, включавшие председателя и 6 заседателей. В период расцвета советской процессуальной науки предпочтение было отдано институту народных заседателей. В 1990-е годы доктринальные подходы к категории социальной справедливости изменились, что привело к осознанию необходимости возврата к классической форме суда присяжных. В 1995 году Н.В. Радутная писала: «Возрождение в России суда присяжных - одно из несомненных достоинств проводимой в стране судебной реформы и важное средство становления судебной власти и правового государства» [20, С. 5]. И сегодня, после целого ряда реформ российская современная модель суда присяжных остается классической, совершенствуя механизм деятельности, но храня верность главному принципу - суд присяжных должен остаться «судом совести».
Гибридные формы суда присяжных в ряде правовых систем - это так же ответ на коррекцию понимания социальной справедливости. Пример тому -современная французская модель, соединившая элементы суда шеффенов и суда присяжных, но и такая форма, как верно отмечает С.А. Насонов, хранит верность «внешнему» разделению «коллегии присяжных и профессионального судьи, и это разделение наблюдается на всех этапах судебного разбирательства, за исключением завершающего этапа - разрешения дела», прообраз такой модели исследователь видит в женевской модели 1981 г., итальянской 1913 г. и венгерской 1914 г. [21, С. 105], и все эти формы, как представляется, допустили исключение на стадии вынесения вердикта именно потому, что сочли несправедливой ставшую часто проявляться тенденцию злоупотребления правом на оправдательный вердикт модель. Реакция на это злоупотребление была двоякой - коррекция модели суда присяжных, как случилось в вышеуказанном случае, и коррекция законодательного механизма формирования коллегии присяжных. Нельзя не согласиться с С.А. Насоновым: «гибридные модели ярко демонстрируют последствия потери функциональной взаимосвязи между субстанциальными началами производства в суде присяжных и особенностей процессуальной формы и вряд ли представляют собой оптимальный способ решения проблем, возникающих в рассматриваемой форме народного участия в осуществлении правосудия» [21, С. 111-112].
Еще один пример своеобразной интерпретации справедливости в модели судопроизводства с участием народного элемента шведский суд шеффенов. Но, в данном случае более интересна аргументация отказа от классической модели суда присяжных. Шведский профессор П. Экелёф критикует классическую модель суда присяжных как «неестественное распределение» судебных задач, нерациональное игнорирование специальной квалификации судей, которая не используется для оценки доказательств, предполагает высокую вероятность ошибки, которую могут допустить присяжные, именно эти детерминанты, считает исследователь, привели к появлению в правопорядках, использующих классическую модель присяжных, сложной системы формальных правил оценки доказательств [22, С. 97-100]. Однако не следует забывать, что модель гражданского общества, специфика соотношения государства, общества и личности, сложившиеся в ходе специфической эволюции шведской государственно-правовой системы, привели к формированию особых принципов - патернализма и социального конформизма, под призмой которых институт суда шеффенов приобретает совсем иные черты, когда позиция шеффена, привносит в формально-юридический процесс восприятие деяния с позиций социальной справедливости. Позволим себе напомнить, что именно в скандинавских странах наиболее активно «прижился» институт пробации, ограничивающий дальнейшую криминализацию личности преступника, функционирует достаточно интересный усиленной дискрецией институт ленсмана (интересно, что появление института в Норвегии датируется ещё XII веком), принятие решений которым, как представляется, зиждется именно на понимании целесообразности привлечения к ответственности [23, С. 81-82] на основании принципа справедливости.
Поэтому при рассмотрении вопроса о рецепции зарубежных новелл при реформировании национальной модели суда присяжных важно понимать не только особенности правовых систем, но и специфику интерпретации принципа справедливости в этой связи. Как писал К. Мит-
термайер, исследуя суд присяжных в XIX в разных странах «воззрения на суд присяжных зависит от быта страны и понятий народа» [24, С. 39].
Тем не менее, любая правовая система, приемлющая суд присяжных, допускает механизм принятия решения, при котором присяжные судят на основе морального критерия, принципа справедливости. Презумпция невиновности, разъясненная присяжным, в вопросе установления вины хранит верность римской сентенции: лучше отпустить виновного, чем наказать невиновного. Механизм вынесения оправдательного вердикта допускает, что мораль и право могут существенно разниться, допускает возможность отдать приоритет моральной ценности, в чем и видится социальная ценность суда присяжных. В этой мыслительной деятельности присяжный скорее сам для себя отвечает перед собственной совестью на вопрос: справедливо ли привлечь к ответственности в данном случае? Подчас понимая, что по закону следует наказать, но принцип справедливости требует отойти от формально-юридической интерпретации, отвечая на вопрос: виновен ли подсудимый. Однако, чем далее развивается и усложняется правовая система, тем сложнее ответить на этот вопрос. Еще в XIX веке А. де Токвиль, ознакомившись в американской правовой и судебной системой, писал: «Суд присяжных был учрежден в малоразвитом обществе, где на его решение выносились лишь несложные вопросы, касающиеся голых фактов; привести его в соответствие с требованиями высокоразвитого общества - задача нелегкая, ибо общество выросло интеллектуально и духовно и взаимоотношения людей значительно усложнились» [25, С. 209-210].
И поэтому особая задача состоит в интерпретации правовой природы вердикта, в коррекции доктрины, лежащей в основе разделения компетенции коллегии профессиональных судей и коллегии присяжных. Этому вопросу посвящен целый ряд исследований (Н.А. Полякова [26], Ю.В. Шидловская [27], Ю.В. Стрелкова [28] и др.).
Наиболее популярна доктрина «факта и права», однако, на сегодняшний день комплексный, неоднозначный характер вопросов, подлежащих рассмотрению коллегией присяжных заставляет усомниться в возможности строгого разграничения. Обратимся к наиболее показательным примерам.
С.А. Насонов в одном из своих исследований ссылается на постановление ЕСПЧ по делу «Лермит против Бельгии (Lhermitte v. Belgium) от 26 мая 2015 г., где, в частности, анализируемые материалы позволяют констатировать, что перед коллегией присяжных был поставлен вопрос, который сложно интерпретировать как вопрос факта: «Установлено ли, что подсудимая Женевьева Лермит, представшая перед этим судом, страдает от психического расстройства или дефекта, который лишает ее контроля над ее действиями?» Как пишет исследователь: «подобные вопросы не могут ставиться перед российскими присяжными, в полномочия которых не входит установление вменяемости подсудимого» [29, С. 144]. В российской судебной практике, тем не менее, присяжные, отвечая на вопрос, констатируют, в том числе: «Н. совершил убийство потерпевшей в состоянии алкогольного опьянения и непосредственно после распития спиртного, что существенным образом отразилось на его поведении, поскольку из вышеприведенных характеристик его личности следует, что именно в состоянии алкогольного опьянения Н. склонен к агрессивному поведению» [30]. И в этом случае не усматривается отхождение от классической доктрины «факта и права», поскольку присяжные отвечая на соответствующий вопрос, опираются на допустимые доказательства, исследованные в процессе. Сама конструкция суда присяжных специфична, она предполагает высокую степень корреляции вопросов права и факта, поэтому абсолютизировать это разделение бессмысленно. Так или иначе присяжные вынуждены осмысливать вопросы права, разрешая, например, дилемму о наличии признака «заведомости», или анализируя поведение подсудимого с точки зрения наличия юридической, или же сугубо моральной обязанности оказать помощь. Доктрина «факта и права» предполагает вынесение вердикта коллегией присяжных заседателей именно по вопросам факта. Здесь уместным представляется цитата Г Мейер: «Мы знаем, что полное разделение вопросов факта и права невозможно, но нельзя сказать, что его нельзя провести даже до известной степени» [31, С. 38]. Поэтому логичным представляется толкование п. 26 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 23 от 22.10.2005 года: «... формулируя вопросы, судья должен учитывать, что полномочия присяжных заседателей, согласно части 1 статьи 334 УПК РФ, ограничиваются решением вопросов о доказанности обстоятельств, предусмотренных пунктами 1, 2 и 4 части 1 статьи 299 УПК РФ», то есть вопросов факта, но тем не менее, это толкование не ограничивает возможности присяжных включать в свою мыслительно-аналитическую деятельность и фактические, и правовые аспекты, само понятие «вина», в конце концов, основной конструктивный признак субъективной стороны как элемента состава. И для принятия решения присяжным иногда необходимо в сферу аналитического процесса включить и факт девиантности поведения жертвы, и факты, доказанность которых определяется экспертизой, и, наконец, интерпретация этих сведений о фактах воспринимается под призмой юридической оценки стороны обвинения и защиты.
Не менее популярна доктрина «преступление и наказание». Тем не менее, ряд исследователей полагает, что «разорванность» вопросов о вине, снисхождении и наказании влечет несистемность позиции присяжных. При этом доктринальные позиции по этому вопросу разделились. Петропавловский В.Г. [32, С. 36], Ильюхов А.А., Саркисян А.Ж. полагают, что «зарубежный опыт, судебная практика, а также мнение ряда авторов, дает основание предложить, принимать участие присяжным заседателям в принятии решения о назначении вида и размера наказания, поскольку вопрос о снисхождении, отнесенный к их компетенции, прямо относится ко второй части судебного разбирательства». [33, С. 174-175]. Другие же авторы, напротив, полагают важным исключить из компетенции присяжных вопрос о том, заслуживает ли обвиняемый снисхождения, по сути, более относимый к вопросу о наказании, традиционно разрешаемому профессиональным судьёй [34, С. 10]. Возможно по этой причине ряд правопорядков предпочитает смешанные коллегии.
Изменение, усложнение вопросов, которые предстоит разрешать современного присяжному заседателю, дискуссионность вопроса в отношении доктрины, лежащей в основе разделения компетенции коллегии присяжных заседателей и профессиональных судей, тем не менее, должны исключить спорность в отношении самой природы вердикта. Вердикт, несомненно, - результат решения о вопросе факта, основанный на внутреннем убеждении присяжного, представляющем некий баланс между требованием права и велением совести, зиждущийся на принципах
справедливости и разумности.
Еще одна существенная проблема - целесообразность так называемого «третьего вердикта», нашедшего самобытное и яркое воплощение в шотландской модели суда присяжных как вердикт о недоказанности виновности. Исследуя эту форму вердикта, Ю.В. Стрелкова анализирует многочисленные аргументы сторонников и противников этого «третьего вердикта», инициативы его упразднения, с одной стороны, отмечающих «стигматизирующий характер и отсутствие юридической необходимости, так как недоказанность обвинения означает непреодоление стандарта доказанности «вне разумных сомнений» и автоматически ведет к признанию подсудимого невиновным», сторонники сохранения «третьего вердикта» же указывают на тот факт, что судебное разбирательство проводится и для того, чтобы установить, доказало ли государство обвинение вне разумных сомнений. Иногда применение «третьего вердикта» важно и психологически, «в делах об изнасиловании присяжные, вынося вердикт о недоказанности, демонстрируют, что их решение основано на нехватке сопутствующих доказательств, а не на недоверии к показаниям жертвы» [35, С. 40 -44]. И здесь причиной дискуссионности, трижды не позволившей прийти к однозначной позиции не только на доктринальном, но и государственном уровне обсуждения проблемы в 1975, 1985, 1994 году, видится именно различный подход к интерпретации принципа справедливости.
При всей дискуссионности вопроса о разделении компетенции коллегии присяжных заседателей и профессионального судьи, при многочисленных предложениях о рецепции элементов зарубежных моделей суда присяжных заседателей, российская правовая система и в процессе последней реформы судопроизводства с участием присяжных заседателей сохранила традиционную систему принятия вердикта, скорректировав лишь вопросы, актуальность новеллизации которых определилась многолетней апробацией института. Введя суд присяжных в судопроизводства районных судов, сократив количество присяжных заседателей, законодатель остался верен краеугольной позиции: присяжные - судьи факта. А значимые для деятельности суда присяжных правовые позиции Конституционного Суда РФ, позволили разрешить тонкие доктриналь-ные коллизии, имеющие существенное практическое значение. И позволим себе отметить: именно, руководствуясь принципом справедливости.
Так, 07 июля 2020 г. Конституционный Суд РФ вынес Постановление № 33-П «По делу о проверке конституционности пункта 1 части третьей статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Р.А. Алиева» № 33-П. Суть жалобы, инициировавшей конституционное судопроизводство, состояла в следующем: после вынесения приговора защитник подсудимого получил от присяжных заседателей письменные заявления о нарушении тайны совещания при обсуждении и вынесении вердикта, так как доступ в совещательную комнату имели посторонние лица. Конституционный Суд РФ, с одной стороны, уточнил правовую природу пояснений присяжного заседателя в апелляционной инстанции, с другой разрешил коллизию процессуальных функций. Согласно части первой статьи 56 УПК Российской Федерации, свидетелем является лицо, которому могут быть известны какие-либо обстоятельства, имеющие значение для расследования и разрешения уголовного дела, и которое вызвано для дачи показаний, за исключением случаев, предусмотренных ее частью третьей. По смыслу этой статьи в ее системной связи с положениями статей 29 и 30, а также главы 42 данного Кодекса присяжный заседатель, входящий в состав суда, рассматривающего уголовное дело, не может в том же самом деле иметь статус свидетеля, а потому вызываться на допрос и давать показания по правилам статей 187-190, 278, 278.1 и 389.13 данного Кодекса. Правовая позиция Конституционного Суда РФ позволила эту коллизию разрешить, сочтя норму п. 1 ч. 3 ст. 56 УПК не препятствующей допросить в апелляции присяжных для выяснения нарушений без придания им статуса свидетелей. При этом присяжные не должны разглашать сведения о суждениях во время совещания и позициях при голосовании. Вполне очевидно, что при разрешении коллизии процессуальных функций Конституционный Суд РФ отошел от буквального толкования, применяя телеологическое, определяя совершенствование деятельности механизма суда присяжных в своих правовых позициях на основании критерия справедливости.
Особая социальная функция суда присяжных требует ответить на вопрос: Можем ли мы дальнейший вектор реформирования судопроизводства с участием присяжных заседателей определять только лишь правовыми детерминантами? Однозначно - нет. Социальная ценность суда присяжных - в хранении этой тонкой, отшлифованной веками практики соединения морального и правового критерия в процессе механизма принятия решения присяжным заседателем, и не важно, это единоличное выражение затем суммируемых мнений или коллегиальное, это вердикт, требующий единогласного принятия или допускающий принцип большинства, это, в первую очередь, тот самый мостик, который обеспечивает трансцедентную связь закона и критерия, определяющего его правовой характер, того самого критерия, который определяет смысл права, являет собой оправдание его бытия - справедливость.
Библиография:
1. Немецкие анналы и хроники X-XI столетий. - М. : Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2012. - 560 с.
2. Мальцев Г.В. Нравственные основания права. Изд. 2-е. - М.: Изд-во СГУ, 2009. - 552 с.
3. Гусейнов А.А. Мораль и право: линия разграничения. // Lex Russica. - 2018. - № 8 9141). - С. 7-22.
4. Tamanaha B. On the Instrumental View of Law in American Legal Culture, Washington University in St. Louis - School of Law, Paper № 080143, august 2008, P. 4.
5. Лахман А. Г. Право и мораль: теория и реальность. // Власть и управление на Востоке России. - 2011. - № 1 (54). - С. 165-172.
6. Харта Г. Право, свобода и мораль. - М., 2020. - 136 с.
7. Ролза Дж. Теория справедливости. - Новосибирск, 1995. - 507 с.
8. Соловьев В.С. Собрание сочинений В.С. Соловьева. Под редакцией С.М. Соловьева и Э.Л. Радлова. Второе издание. Т. 8. - СПб.: Книгоиздательское товарищество «Просвещение», 1914. - 624 с.
9. Исаев И.А. Теневая сторона закона. Иррациональное в праве: монография. - М., 2017. - 368 с.
10. Нерсесянц В.С. Философия права. 2-е издание. - М.: Норма: ИНФРА-М, 2015. - 848 с.
11. Черняева А.В. Справедливость и законность в политико-правовой концепции Дж. Роллза. Дисс. ... канд. юрид. наук. - СПб., 2010, - 171 с.
12. Баренбайм П. Соотношение доктрин верховенства права и правового государства как главный вопрос философии права и конституционализма. - М., 2013. - 128 с.
13. Буров С.В. Фракции и политическая борьба при дворе Карла I Стюарта. // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского уни-
верситета. - 2011. - №7. - С. 220-274.
14. Осипова Н.В. Организационно-правовые основы становления и развития института суда присяжных. Проблемы его деятельности в России: дисс. ... канд. юрид. наук. - Уфа, 2003. - 171 с.
15. Белозерова И.И., Санеев С.О. Историко-правовой анализ института суда присяжных в англосаксонской правовой семье и России. // Пробелы в российском законодательстве. - 2012. - №3. - С. 185 - 187.
16. Мойсинович А.М. Дискуссия о суде присяжных в российском обществе во второй половине XIX в. // Наука и жизнь. - 2010. - № 2-1. -
С. 142-146.
17. Плевако Ф. Н. Избранные речи. - М.: Юрид. лит., 1993. - 544 с.
18. Марей Е.С. Энциклопедист, богослов, юрист Исидор Севильский и его представления о праве и правосудии. - М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2014. - 280 с.
19. Кожевников М.В. История советского суда, 1917-1956 гг. - М.: Гос. изд-во юрид. лит., 1957. - 383 с.
20. Радутная Н.В. Зачем нам нужен суд присяжных? - М., 1995. - 38 с.
21. Насовнов С.А. Дисфункционализм гибридных моделей производства в суде присяжных в законодательстве зарубежных стран. // Юридическая наука. - 2017. - № 2. - С. 104-113.
22. Крылова Б.С. Введение в шведское право. - М., 1986. - 335 с.
23. Кристи Н. Пределы наказания. Пер. с англ. В.М. Когана. - М.: Прогресс, 1985. - 174 с.
24. Миттермайер К. Суд присяжных в Европе и Америке. Под ред. Н. Ламанского. Т. I - Петербург, 1865. - 82 с.
25. Токвиль А. де. Демократия в Америке. - М.: Прогресс, 1992. - 554 с.
26. Полякова Н.А. Правосознание присяжных заседателей как основание вынесения вердикта: дисс. ... канд. юрид. наук. - Челябинск, 2007. - 264 с.
27. Шидловская Ю.В. Вердикт как итоговое решение по исследования доказательств присяжными заседателями // Правовые проблемы укрепления российской государственности, 2013. С. 235-238
28. Стрелкова Ю.В. Вердикт присяжных заседателей в уголовном судопроизводстве: теоретические основы и правоприменительная практика: дисс. ... канд. юрид. наук. - М., 2018. - 229 с.
29. Насонов С.А. Европейские модели производства в суде присяжных: суд присяжных в Испании (сравнительно-правовое исследование). // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. - 2016. - № 4. - С. 141-146.
30. Приговор Алтайского краевого суда от 27 июня 2018 г. по уголовному делу № 2- 5/2018 г. по обвинению Н. в совершении преступлений, предусмотренных п. «б» ч. 2 ст. 158; п. «б» ч. 2 ст. 105; ч. 1 ст. 119; ч. 2 ст. 294 УК РФ // https://sudact.ru/regular/doc/cUOrtgn4j9YV
31. Мейер Г. Вопросы факта и права на суде присяжных, в особенности о постановке вопросов присяжным. - СПб., 1866. - 234 c.
32. Петропавловский В.Г. Основные вопросы присяжным требуют уточнения // Российская юстиция. - 2006. - № 2. - С. 36-37.
33. Ильюхов А.А., Саркисян А.Ж Вопросы правоприменительной практики, возникающие при формировании вопросного листа, разрешения проблем виновности и назначения наказания в судах с участием присяжных заседателей. // Вестник экономической безопасности. - 2017. - №4. - С. 172- 175.
34. Вдовенков В.М. Организационно-правовые аспекты становления суда присяжных в Российской Федерации. Сборник материалов международного научно-практического семинара «Уголовно-процессуальный кодекс РФ и суд присяжных. Хабаровск, 17—21 ноября 2003 г.». - Хабаровск, 2003.
35. Стрелкова Ю.В. Вердикт присяжных заседателей в уголовном судопроизводстве: теоретические основы и правоприменительная практики: дисс. ... канд. юрид. наук. - М., 2018. - 221 с.
References (transliterated):
1. Nemeckie annaly i hroniki X-XI stoletij. - M.: Russkij Fond Sodejstviya Obrazovaniyu i Nauke, 2012. - 560 s.
2. Mal'cev G.V. Nravstvennye osnovaniya prava. Izd. 2-e. - M.: Izd-vo SGU, 2009. - 552 s.
3. Gusejnov A.A. Moral' i pravo: liniya razgranicheniya. // Lex Russica. - 2018. - № 8 9141). - S. 7-22.
4. Tamanaha B. On the Instrumental View of Law in American Legal Culture, Washington University in St. Louis - School of Law, Paper № 080143, august 2008, P. 4.
5. Lahman A.G. Pravo i moral': teoriya i real'nost'. // Vlast' i upravlenie na Vostoke Rossii. - 2011. - № 1 (54). - S. 165-172.
6. Harta G. Pravo, svoboda i moral'. - M., 2020. - 136 s.
7. Rolza Dzh. Teoriya spravedlivosti. - Novosibirsk, 1995. - 507 s.
8. Solov'ev V.S. Sobranie sochinenij V.S. Solov'eva. Pod redakciej S.M. Solov'eva i E.L. Radlova. Vtoroe izdanie. T. 8. - SPb.: Knigoizdatel'skoe tovarishchestvo «Prosveshchenie», 1914. - 624 s.
9. Isaev I.A. Tenevaya storona zakona. Irracional'noe v prave: monografiya. - M., 2017. - 368 s.
10. Nersesyanc V.S. Filosofiya prava. 2-e izdanie. - M.: Norma: INFRA-M, 2015. - 848 s.
11. CHernyaeva A.V. Spravedlivost' i zakonnost' v politiko-pravovoj koncepcii Dzh. Rollza. Diss. ... kand. yurid. nauk. - SPb., 2010, - 171 s.
12. Barenbajm P. Sootnoshenie doktrin verhovenstva prava i pravovogo gosudarstva kak glavnyj vopros filosofii prava i konstitucionalizma. - M., 2013. - 128 s.
13. Burov S.V. Frakcii i politicheskaya bor'ba pri dvore Karla I Styuarta. // Trudy istoricheskogo fakul'teta Sankt-Peterburgskogo universiteta. -2011. - №7. - S. 220-274.
14. Osipova N.V. Organizacionno-pravovye osnovy stanovleniya i razvitiya instituta suda prisyazhnyh. Problemy ego deyatel'nosti v Rossii: diss. ... kand. yurid. nauk. - Ufa, 2003. - 171 s.
15. Belozerova I.I., Saneev S.O. Istoriko-pravovoj analiz instituta suda prisyazhnyh v anglosaksonskoj pravovoj sem'e i Rossii. // Probely v ros-sijskom zakonodatel'stve. - 2012. - №3. - S. 185 - 187.
16. Mojsinovich A.M. Diskussiya o sude prisyazhnyh v rossijskom obshchestve vo vtoroj polovine XIX v. // Nauka i zhizn'. 2010. - № 2-1. - S. 142-146.
17. Plevako F. N. Izbrannye rechi. - M.: YUrid. lit., 1993. - 544 s.
18. Marej E.S. Enciklopedist, bogoslov, yurist Isidor Sevil'skij i ego predstavleniya o prave i pravosudii. - M.: Russkij fond sodejstviya obrazovaniyu i nauke, 2014. - 280 s.
19. Kozhevnikov M.V. Istoriya sovetskogo suda, 1917-1956 gg. - M.: Gos. izd-vo yurid. lit., 1957. - 383 s.
20. Radutnaya N.V. Zachem nam nuzhen sud prisyazhnyh? - M., 1995. - 38 s.
21. Nasovnov S.A. Disfunkcionalizm gibridnyh modelej proizvodstva v sude prisyazhnyh v zakonodatel'stve zarubezhnyh stran. // YUridicheskaya nauka. - 2017. - № 2. - S. 104-113.
22. Krylova B.S. Vvedenie v shvedskoe pravo. - M., 1986. - 335 s.
23. Kristi N. Predely nakazaniya. Per. s angl. V.M. Kogana. - M.: Progress, 1985. - 174 s.
24. Mittermajer K. Sud prisyazhnyh v Evrope i Amerike. Pod red. N. Lamanskogo. T.I - Peterburg, 1865. - 82 s.
25. Tokvil' A. de. Demokratiya v Amerike. - M.: Progress, 1992. - 554 s.
26. Polyakova N. A. Pravosoznanie prisyazhnyh zasedatelej kak osnovanie vyneseniya verdikta: diss. ... kand. yurid. nauk. CHelyabinsk, 2007. - 264 s.
27. SHidlovskaya YU.V. Verdikt kak itogovoe reshenie po issledovaniya dokazatel'stv prisyazhnymi zasedatelyami // Pravovye problemy ukrepleniya rossijskoj gosudarstvennosti, 2013. S. 235-238
28. Strelkova YU.V. Verdikt prisyazhnyh zasedatelej v ugolovnom sudoproizvodstve: teoreticheskie osnovy i pravoprimenitel'naya pr aktika: diss. ... kand. yurid. nauk. - M., 2018. - 229 s.
29. Nasonov S.A. Evropejskie modeli proizvodstva v sude prisyazhnyh: sud prisyazhnyh v Ispanii (sravnitel'no-pravovoe issledovanie). // ZHurnal zarubezhnogo zakonodatel'stva i sravnitel'nogo pravovedeniya. - 2016. - № 4. - S. 141-146.
30. Prigovor Altajskogo kraevogo suda ot 27 iyunya 2018 g. po ugolovnomu delu № 2- 5/2018 g. po obvineniyu N. v sovershenii prestuplenij, pre-dusmotrennyh p. «b» ch. 2 st. 158; p. «b» ch. 2 st. 105; ch. 1 st. 119; ch. 2 st. 294 UK RF // https://sudact.ru/regular/doc/cUOrtgn4j9YV
31. Mejer G. Voprosy fakta i prava na sude prisyazhnyh, v osobennosti o postanovke voprosov prisyazhnym. - SPb., 1866. - 234 c.
32. Petropavlovskij V.G. Osnovnye voprosy prisyazhnym trebuyut utochneniya // Rossijskaya yusticiya. - 2006. - № 2. - S. 36-37.
33. Il'yuhov A.A., Sarkisyan A.ZH. Voprosy pravoprimenitel'noj praktiki, voznikayushchie pri formirovanii voprosnogo lista, razresheniya problem vinovnosti i naznacheniya nakazaniya v sudah s uchastiem prisyazhnyh zasedatelej. // Vestnik ekonomicheskoj bezopasnosti. - 2017. - №4. - S. 172- 175.
34. Vdovenkov V.M. Organizacionno-pravovye aspekty stanovleniya suda prisyazhnyh v Rossijskoj Federacii. Sbornik materialov mezhdunarodnogo nauchno-prakticheskogo seminara «Ugolovno-processual'nyj kodeks RF i sud prisyazhnyh. Habarovsk, 17—21 noyabrya 2003 g.». - Habarovsk, 2003.
35. Strelkova YU.V. Verdikt prisyazhnyh zasedatelej v ugolovnom sudoproizvodstve: teoreticheskie osnovy i pravoprimenitel'naya pr aktiki: diss. ... kand. yurid. nauk. - M., 2018. - 221 s.
