CC BY
31
Педагогическая лингвистика
УДК 8П.Ш'243:81'282.842
ЭКОЛОГИЯ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА В ЕВРОПЕЙСКОМ СОЮЗЕ
К.А. Мележик
Аннотация. В статье рассматривается проблема идентификации экологии европейского английского языка (ЕАЯ), т.е. его взаимоотношений с людьми, составляющими Европейское сообщество, их национальными языками и административно-политической инфраструктурой. Определяется роль ЕАЯ в процессе вторичной социализации, связанной с интернационализацией как всего сообщества, так и его граждан. Предлагается трактовка экологии ЕАЯ как взаимодействия индивидуальных, социальных, политических и культурных факторов.
Ключевые слова: контактный английский язык, экология языка, Европейское сообщество, языковая политика.
ECOLOGY OF ENGLISH IN EUROPEAN UNION
K. Melezhik
Abstract. The problem of identification of ecology of European English (EE) is discussed in the article. It is claimed that EE ecology is discovered through its relations with individual citizens of EU, their national languages and the language policy of EU administration. EE is argued to be evolving in the process of secondary socialization accompanying internationalization of the society. EE ecology is treated as interaction of individual, socio-political and cultural factors.
Keywords: contact English, language ecology, European Union, language policy.
В последней трети 20 в. общий лексикон европейцев пополнился такими номинациями, как, например, Евросоюз, Еврокомиссия, евроэкономика, еврооптимисты, евроскептики, и т.п. Наряду с ними закрепилось и наименование контактного языка - евро-английский (Euro-English). Еще в 1981 г. один из основателей социолингвистики, теоретик диглоссии и создатель международного теста TOEFL Ч. Фергюсон писал, что английский язык (АЯ) широко используется на Европейском континенте в качестве международного языка: «Конференции часто проводятся на АЯ (их тезисы публикуются по-английски), и это при том, что лишь немногие участники являются носителями АЯ. На этих конференциях АЯ большинства участников отличается от АЯ Англии» [10].
Термин «Euro-English» впервые ввел в обиход Б. Карстенсен в 1986 г., обсуждая использование АЯ европейцами в межнациональной коммуникации: «АЯ, который используют эти люди, - это своего рода евро-английский язык, и заметно, что он значительно отличается от современного реального английского узуса, который служил его исходной моделью» [8, р.832].
Для обозначения сообщества, представители которого объединяются на основе постоянного использования европейского АЯ, М. Бернс
создала в 1995 г. номинацию: a European-English-using speech community [7, р.6]. По ее мнению, в процессе использования АЯ европейцы настолько эффективно адаптируют его и вводят столько инноваций, что, в недалеком будущем, он потеряет связь с традиционным АЯ и будет восприниматься как самостоятельный вариант [7,
р.7].
Автор «Оксфордского справочника по мировому английскому языку» Т. Мас Артур констатировал, что в практических целях следует рассматривать «евро-английский (если только термин окажется жизнеспособным) - как АЯ всех стран ЕС, за исключением Соединенного Королевства и Ирландии. Однако же, такой евро-английский ни в коем случае не однороден, и основной водораздел в настоящее время проходит между севером и югом» [14, p.160].
По мнению шведского лингвиста С. Моллин, «термин евро-английский относится к потенциально независимому варианту АЯ в Европе», т.е. это должен быть нативизированный и институциональный вариант, имеющий официально закрепленный статус второго языка [15, p.5]. В современных условиях, когда евро-английский язык (ЕАЯ) постоянно используется в качестве инструмента академической, общественно-политической, бытовой
коммуникации представителями различных
национальных языков стран-членов Европейского Союза, он служит одним из наиболее очевидных и, одновременно, наиболее сложных факторов европейской языковой ситуации. Сложность понимания ЕАЯ как фактора европейской языковой ситуации заключается в переплетении новых социолингвистических,
психолингвистических и лингвокультурных условий его функционирования, которые связаны с созданием Европейского сообщества.
Может ли быть однозначно определена функционально-прагматическая роль ЕАЯ на европейском континенте? Разделим этот вопрос на составляющие его взаимосвязанные аспекты:
Какова экология ЕАЯ, т.е. каковы его взаимоотношения с людьми, составляющими Европейское сообщество, с их национальными языками, с инфраструктурой и экономикой этого сообщества?
Как представляется, поиск ответов на эти вопросы требует пересмотра традиционных представлений о социолингвистической природе вариативности языка. В 1969 г., формулируя задачи социальной лингвистики, В.М. Жирмунский называл две главные: 1) изучение социальной дифференциации языка (в связи с социальным расслоением общества) и 2) изучение социальной обусловленности развития языка [2, с.14]. Проблемы, о которых писал В.М. Жирмунский, являются центральными для социолингвистики какого-либо национального языка, поскольку их решение позволяет, во-первых, представить его в реальных формах существования, имеющих социальную обусловленность и, во-вторых, выявить механизм взаимодействия социальных и языковых факторов, обусловливающих контакты между представителями различных социальных групп [3, с.4].
Для того, чтобы раскрыть функционально -прагматическую природу ЕАЯ, необходимо учитывать, что социальная обусловленность форм его существования в пределах отдельной страны уходит на второй план, поскольку как контактный устный и письменный инструмент межнациональной коммуникации, он оптимально отвечает потребностям всего европейского сообщества, где интернационализм проникает во все формы его жизнедеятельности.
Интернационализация на национальном, отраслевом и институциональном уровнях определяется как процесс интеграции международного, межкультурного, или глобального измерения в назначение, функции и осуществление административно-политической, социокультурной, деловой, образовательной и т.п. активности общества [13].
Интеграция международного и
межкультурного измерения в жизнедеятельность общества предполагает индивидуальную вторичную социализацию его членов. Социологи определяют социализацию как «всестороннее и последовательное вхождение индивида в объективный мир общества или в отдельную его часть» [1, с.212]. В этом вхождении следует различать первичную социализацию, которой индивид подвергается в детстве, становясь членом конкретного национального
лингвокультурного сообщества, и вторичную социализацию. Вторичная социализация представляет собой интернализацию новых институциональных или институционально обоснованных сообществ: это каждый последующий процесс, позволяющий уже социализированному индивиду входить в новые секторы объективного мира [1, с.213-214].
Интернализация определяется как внесение некоторых аспектов внешнего мира в личную психическую жизнь человека, приводящее к тому, что внутренняя репрезентация внешнего мира оказывает влияние на его мышление и поведение. Интернализация относится к ситуациям, в которых убеждения, ценности и стиль поведения одних индивидуумов перенимаются другими [5]. Членом нового общества индивид становится лишь в ходе длительного процесса вторичной социализации, отправным пунктом которого является интернализация языка [1, с.217], наиболее значимой части и наиболее важного инструмента социализации. В отличие от первичной социализации, имеющей универсальный характер, вторичная социализация является ситуативной и индивидуальной. Это, например, социализация в интернациональном сообществе студентов, деловых людей, блоггеров и др. участников ситуативно-обусловленной
коммуникации, которые используют языковые средства для достижения взаимопонимания.
При всех национальных и лингвокультурных различиях стран Европы, интернализация ЕАЯ в процессе вторичной социализации - это обязательный фактор, посредством которого усваиваются общие мотивационные и интерпретационные схемы интернализации всей интернациональной сферы. Бельгийский социолингвист Ф. ван Парийс утверждает, что общий язык должен быть обязательным условием для успешного осуществления процесса европейской интеграции: «Чтобы интеграция стала реальностью, и мы могли общаться на равных началах, ЕС должен принять единый язык, лингва франка, функционирующий помимо и за пределами существующих национальных и
региональных языков» [16, р.17]. По его мнению, только такая стратегия может предоставить всем странам ЕС равный доступ к инструментам интеграции: «Когда речь заходит о выборе лингва-франка, АЯ является единственным адекватным средством, потому что за последние десятилетия мы стали свидетелями такой конвергенции относительно выбора второго языка, что любые попытки поиска других альтернатив будут необоснованны и неоправданны» [16, р.23].
Анализируя роль ЕАЯ как функционально-прагматического регионального варианта, обслуживающего коммуникативные потребности социально ограниченных деятельностных сообществ, и, исходя из понимания ситуативного характера его использования, мы видим, что будучи инструментом вторичной социализации, ЕАЯ выполняет две функции. В бытовой коммуникации это ролевая, лингвокультурная функция, когда пользователь оказывается в ситуативно-ограниченном, нерегулярном
сообществе, где ему приписывается определенная роль, предполагающая лингвокультурную идентификацию, в первую очередь, по определенным языковым признакам.
В специализированной коммуникации это информативно-репрезентативная функция, когда пользователь оказывается в ситуативно-ограниченном регулярном сообществе, принадлежность к которому определена сферой его деятельности, т.е. ЕАЯ служит для говорящих инструментом репрезентации
специализированного культурного опыта и поведения [12, р. 11], и используемые ими языковые средства раскрывают эту взаимосвязь. Исходя из известного тезиса С.Г. Тер-Минасовой, мы можем сказать, что, где бы не использовался ЕАЯ, он одновременно выполняет интегрирующую функцию по отношению к представителям говорящего на нем коллектива и разобщающую функцию по отношению к тем, кто к данному коллективу не принадлежит [6, с.15].
Отношение европейцев к ЕАЯ следует рассматривать в трех аспектах: как отношение индивидуальных граждан; как отношение национально-культурных сообществ; как отношение официальных структур Евросоюза.
Во-первых, отношение европейцев к ЕАЯ обусловлено тем, что функции, выполняемые им в странах Евросоюза, предопределяют преимущества, которые дает владение общим контактным языком. В индивидуальном аспекте это возможность в полной мере осуществлять свое право свободы передвижения в границах ЕС, право проживать, учиться и найти наиболее оптимальную работу в любой стране ЕС.
Интернациональный опыт и знание АЯ стали кардинальными аспектами квалификационной характеристики, и те, кто ими обладает, получают преимущество на международном рынке труда. Подавляющее большинство европейцев положительно воспринимают ЕАЯ как инструмент общения еще и потому, что он идентифицируется с их собственным выбором, а не с американской или британской языковой экспансией. Контактный язык способствует не только структурной интеграции общества, но и формированию европейской идентичности. Вместе с тем, количество европейцев, заявляющих, что они достаточно свободно владеют АЯ, остается в пределах 38%.
Во-вторых, в социально-политическом и экономическом аспекте ЕАЯ ускоряет европеизацию стран-членов ЕС, позитивно влияет на экономический рост, стимулирует развитие европейского социального
пространства, обеспечивает равные возможности всех участников и способствует региональной идентификации всех граждан. Владение АЯ увеличивает транснациональный социальный капитал и расширяет доступность европейских социально-политических сетей. В свою очередь, расширяется круг деловых связей и открываются новые возможности участия в политической жизни и общественно-политического влияния в контексте европейской интеграции. Общение на одном контактном языке сокращает издержки, необходимые для ведения международного бизнеса, и, тем самым, оказывает положительное влияние на рынок труда, способствует европейскому экономическому росту и географической мобильности бизнеса [11, p.191,193].
В-третьих, в аспекте объединенной Европы наблюдаются глубокие расхождения между отношением к ЕАЯ большинства жителей Европы, для которых он не ассоциируется с национальной территорией, а служит инструментом коммуникации, свободным от «исторического балласта, отягчающего национальные языки» [11, р.188], и проводимой Евросоюзом искусственной политикой поддержки многоязычия. По мнению А. де Сваана, чем больше фрагментирован лингвистический ландшафт Европы, тем больше потребность в общем языке, который осуществляет объединяющую функцию в многоязычном регионе. Хотя ЕАЯ служит основным средством коммуникации в Европе, официальное признание этого факта все еще является табу в органах ЕС, и, как это ни парадоксально, бездействие Еврокомиссии в этом вопросе работает на пользу фактической
консолидации использования АЯ в европейской языковой ситуации [9, р.577,578].
Поддерживая необходимость изучения и описания всех языков в научных целях, А. де Сваан призывает отделять коммуникативный аспект языка от вопросов культуры и власти, отказаться от искусственной поддержки многоязычия как официальной политики и признать реальность использования английского в качестве европейского лингва франка [9, р.577]. По мере расширения ЕС все больше возрастает роль языка-посредника. Как кратко охарактеризовал эту ситуацию А. Сваан, «чем больше языков, тем больше английского» [9, р.578], и авторы официальной языковой политики Евросоюза должны признать, что ЕАЯ - это не столько первый иностранный язык среди других иностранных языков в коммуникации и системе образования, сколько основной контактный язык.
Как заметила Т.Б. Крючкова, распространение ЕАЯ продолжается де-факто, и его трудно остановить, поскольку оно происходит не в результате политических решений, а в результате добровольного выбора миллионов граждан, осуществляемого по чисто прагматическим соображениям. Пока ученые и политики дискутируют, жизнь идет своим чередом, и ЕАЯ занимает все более устойчивые позиции. Так, например, вся деятельность вспомогательных служб органов Евросоюза - секретариатов, групп референтов и т.п. - осуществляется только на английском языке [4, с.36].
Утверждение, что ЕАЯ является языком-агрессором и вытесняет национальные языки из традиционных сфер функционирования, представляется таким же ошибочным, как, например, утверждение, что Интернет является
агрессором по отношению к бумажным носителям информации.
Завершая обсуждение факторов,
определяющих экологию ЕАЯ, подчеркнем, что она определяется взаимоотношениями ЕАЯ с людьми, составляющими Европейское сообщество, с их национальными языками, с административно-политической инфраструктурой. Отметим три фактора, которые представляются основополагающими для понимания экологии ЕАЯ:
Во-первых, он возникает и развивается в многоязычном контексте Европейского Союза, что изначально предусматривает необходимость межкультурного и межнационального общения, в рамках которого соотношение языков не является чем-то раз и навсегда закрепленным.
Во-вторых, он подвергается естественному влиянию других языков и выступает как один из нескольких языковых кодов, которыми владеют коммуниканты, и, соответственно, используется ими в межкультурных коммуникативных ситуациях, но для самого ЕАЯ культурные и национально-специфические характеристики не релевантны - это язык для коммуникации, а не для идентификации говорящих на нем.
В-третьих, ЕАЯ может получать определенную ситуативную лингвокультурную идентичность от своих пользователей, членов сообществ формирующихся на основе практики взаимодействия людей в разделяемой области интересов; и условием вхождения в то или иное сообщество является вторичная социализация путем усвоения новых лингвокультурных и языковых норм в ограниченных наборах коммуникативных ситуаций, диапазон которых варьируется от обмена простыми высказываниями до научной дискуссии.
Литература:
1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман; пер. с англ. Е. Руткевич. - М.: Медиум, 1995. - 323 с.
2. Жирмунский В.М. Вопросы социальной лингвистики / В.М. Жирмунский. - М.: Просвещение, 1969. - 140 с.
3. Конецкая В.П. Социология коммуникации: учебник / В.П. Конецкая. - М.: Междунар. ун-т Бизнеса и Управления, 1997. - 304 с.
4. Крючкова Т.Б. Языковая политика и реальность / Т.Б. Крючкова // Вопросы филологии. -2010. - № 1(34). - C. 30-39.
5. Психологическая энциклопедия [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http: //dic.academic.ru/contents.nsi7enc _psychology/
6. Тер-Минасова С.Г. Язьж и межкультурная коммуникация / С.Г. Тер-Минасова. - М.: Слово, 2000. -624 с.
7. Berns M. English in the European Union // English Today. - 1995. - Vol. 11. - No. 3. - P. 3-11.
8. Carstensen B. Euro-English // D. Kastovsky, A. Szwedek (eds.). Linguistics across historical and geographical boundaries. In honour of Jacek Fisiak on the occasion of his fiftieth birthday. Volume 2. (Trends in Linguistics, Studies and Monographs, 32.) Berlin - New York: de Gruyter, 1986. - P. 827-835.
9. De Swaan A. Endangered languages, sociolinguistics, and linguistic sentimentalism // European Review, 2004, vol. 12, n. 4. - P. 567-580.
10. Ferguson Ch.A. Foreword to the First Edition // Kachru B.B. (ed.) The Other Tongue. English across Cultures. Chicago: University of Illinois Press. - 1992. - P. xiii-xvii.
11. Gerhards J. From Babel to Brussels. European Integration and the Importance of Transnational Linguistic Capital. Berlin: Freie Universität Berlin. - 2012. - 222 p.
12. House J. What Is an 'Intercultural Speaker'? // Alcón Soler E., Safont Jordá M.P. (eds.) Intercultural Language Use and Language Learning. Dordrecht: Springer. - 2007. - P. 7-21.
13. Knight J. Updated Definition of Internationalization // International Higher Education newsletter. - 2003. - № 33. - Режим доступа: http://www.bc.edu/content/dam/files/research_sites/cihe/pd f/IHEpdfs/ihe33.pdf
14. McArthur T. Oxford Guide to World English. Oxford: Oxford Univ. Press, 2002. - 501 p.
15. Mollin S. Euro-English. Assessing Variety Status / Sandra Mollin. - Tübingen: Gunter Narr, 2006. - 230 p.
16. Van Parijs Ph. English as the European Union's Lingua Franca // Economie publique, 2004. - N 15. - Р. 1332. - Режим доступа: http://economiepublique. revues.org/1670
Сведения об авторе:
Мележик Карина Алексеевна (г. Симферополь, Россия), кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой иностранных языков № 3 Института иностранной филологии Таврической академии (структурное подразделение) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет имени В.И. Вернадского», e-mail: [email protected]
Data about the author:
K. Melezhik (Simferopol, Russia), candidate of philology, associate professor, chief of foreign languages department, Institute of Foreign Philology, Taurida Academy, V.I. Vernadsky Crimean Federal University, e-mail: [email protected]
