CC BY
316
2014 г. №3(23)
УДК 82.09:821.512.37
ББК Ш5(2=Калм)-4Балакаев А.Г.
Р.М. Ханинова, Д.А. Иванова, Э.Б. Очирова
ЭКФРАСИС В РАССКАЗЕ А. БАЛАКАЕВА «ТРИ РИСУНКА»
Аннотация: в статье рассматривается функция экфрасиса в сюжете рассказа А. Балакаева «Три рисунка», способствующей раскрытию главной идеи произведения - тема несвободы калмыцкого народа в период сталинских репрессий.
Ключевые слова: депортация, Великая Отечественная война, ссылка, экфрасис, калмыки.
R.M. Khaninova, D.A. Ivanova, E.B. Ochirova
EKPHRASIS IN THE SHORT-STORY BY A. BALAKAEV «THREE DRAWINGS»
Annotation: there is regarded the function of ekphrasis in the plot of a short-story by A. Balakaev “Three drawings”, which contributes to the understanding of the main idea of the book, the theme of Kalmyk people's lack of freedom during the period of Stalinist repressions.
Key words: deportation, the Great Patriotic War, exile, ekphrasis, Kalmyk people.
«Дорогой Алексей! Спасибо тебе, обрадовал. Прочитал “Ьурвн зург”. Молодец, надобно писать только так! Никто еще так не писал. Еще раз спасибо. Ее дадим в № 1 за 1963 год» [1, с. 60]. Так в октябре 1962 года высоко оценил полученную рукопись Алексея Гучиновича Балакаева Морхаджи Бамбаевич Нармаев, председатель правления Союза писателей Калмыкии. «Три рисунка» были опубликованы в журнале «Теегин герл» на калмыцком языке к запланированной дате, в том же году в русском переводе Александра Исбаха - в девятом номере журнала «Юность». А в 1964 году вышли в Калмыцком книжном издательстве отдельной книгой, с тех пор не раз переиздавались.
По жанру - в оригинальной публикации это рассказ (келвр), в русском переводе в «Юности» - тоже рассказ, а уже в книжном варианте - это маленькая повесть, состоящая из 19 неравнозначных по объему фрагментов, без заглавия, обозначенных числами. Один из литературных критиков предложил свое жанровое определение - поэма в прозе (Н. Родичев), другой - новелла, позже лирическая повесть (Р. Джамбинова), третий - психологическая повесть (Н. Манджиев). Закрепилось же в исследованиях понятие «повесть». Не вдаваясь в полемику, ограничимся нашим определением -рассказ, ссылаясь, во-первых, на начальное авторское понимание произведения, во-вторых, данный текст отвечает жанру рассказа по всем параметрам. Ср. рассказ М. Шолохова «Судьба человека». Нам представляется, что перемена жанровой дифференциации произошла по тем же причинам, как в случае с публикацией «Одного дня Ивана Денисовича» А.И. Солженицына в «Новом мире», когда для «солидности», придания весу произведению А.Т Твардовским было предложено дефиницию «рассказ» заменить на «повесть», о чем впоследствии вспоминал автор и сожалел, что согласился.
89
• ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА •
«Три рисунка» появились в годы «оттепели», когда стало возможным обратиться к запрещенным ранее темам и проблемам отечественной истории. Уже написаны и опубликованы знаковые произведения для того периода гласности и демократизации в советском обществе - «Оттепель» И. Эренбурга, «Судьба человека» М. Шолохова и «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына.
По словам А. Балакаева, «это было первое произведение в калмыцкой литературе о депортации калмыцкого народа в Сибирь» [1, 1]. Московский переводчик в предисловии к публикации вспомнил, как до войны был в Калмыкии, на олимпиаде искусств, отметил, что «немало горя и испытаний выпало на долю калмыцкого народа в связи с разрушительной войной и жестокими несправедливостями времен культа Сталина...», что эта повесть писателя пропитана глубокой человечностью, освещена высокой идеей интернационального братства [1, с. 4].
Эта трагическая история о судьбе рано повзрослевшего мальчика, стоически переносившего все тяготы военных лет и жизни в ссылке, нашла отклик в сердцах читателей. Со всей страны, по признанию автора, шли к нему письма от взрослых и детей [1, с. 62-65]. «Три рисунка» переведены на многие языки народов мира.
Как свидетельствует А. Балакаев, импульсом к написанию произведения стали сообщение в газете «Правда» от 13 сентября 1962 года о Юлии Федоровиче Чигирине, спасшем двух человек и погибшем под колесами поезда, и Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении героя орденом Красной Звезды. Это напомнило автору другой случай семнадцатилетней давности на станции Чернореченская в Сибири. Так появилась эта вещь, имеющая автобиографический вектор: «Я написал ее в один присест, без отдыха и сна, за два дня, и 15 сентября уже закончил» [1, с. 60].
Повествование ведется от лица рассказчика, семнадцатилетнего Бадмы, который работал на железнодорожной станции. Необычный вид одинокого мальчика, стоящего на перроне, сразу же привлек его внимание одеянием с чужого плеча и березовой палкой. «Полы длинного пальто его, подпоясанного веревкой, касались земли» [2, с. 6]. Подойдя ближе, Бадма увидел крупные слезы, бледное, морщинистое лицо, согнутую от холода спину. «На голове его старая черная шляпа. Мятая, дырявая. Цвет пальто трудно определить: заплатка на заплатке.» [2, с. 7]. Ребенок, возраст которого не указан, напомнил ему жалкого маленького старичка. При первой встрече Бадме не удалось поговорить с мальчиком: тот на контакт не шел, на все вопросы участливого молодого человека отмалчивался, пытался все время убежать. Удалось лишь узнать, что он ждет отца с войны. При второй встрече Боря согласился пойти с новым знакомым в красный уголок станции погреться. Со временем они стали друзьями.
В рассказе «Три рисунка» нас интересует экфрасис - «описание визуальных объектов (реальных или вымышленных), особенно визуальных произведений искусства» [6, с. 301]. Почему в названии произведении подчеркнут экфрастический компонент, какую функцию выполняет он в сюжете? Этот аспект рассказа не был предметом исследования в трудах И. Мацакова [5], Н. Манджиева [4], Н. Родичева, Ван Лие, Н. Содмона, Ж. Эрдни-Байира [1, с. 339-348].
Бадма тогда три месяца работал на станции чистильщиком путевых стрелок. Начальник станции потом перевел его в красный уголок художником, в обязанности которого входило выпускать стенные газеты. Поэтому первый экфрасис представлен карикатурами Бадмы, вначале на двух нерадивых работниц, который дан в восприятии мальчика, не понимающего особенности жанра: «Разве бывает такой человек? <.> Живых людей разве можно так плохо рисовать?..» [2, с. 17, 19]. Художник «девушек
90
2014 г. №3(23)
нарисовал с длинными языками, а доверенные им стрелки плачущими» [2, с. 19]. Реакция мальчика («Ты, Бадма, злой. <...> Смеешься над человеком») так повлияла на автора карикатуры, что он решил замазать свой труд, но не успел: начальству увиденное понравилось, оно смеялось, сказав, что все это здорово. Карикатура возымела действие: зрители оживленно обсуждали детали, смеялись, а девушки умоляли снять ее, обещая исправиться. «Значит, рисунок подействовал» [2, с. 20]. Это, с одной стороны, ободряло художника, а с другой - Борины слова тревожили, в то же время мысль о том, что изъяны души надо исправлять, успокаивала Бадму. По мнению Н.Ц. Манджиева, «жизнь не ожесточила мальчика. У него свое понимание красоты человека, прекрасного. <...> Перед нами предстает целая гуманистическая программа жизни, которая по-новому прочитывается в наши дни» [4, с. 58].
Второй экфрасис - карикатура на столяра Кулакова, делающего мебель на сторону в рабочее время. Для придания большего сходства Бадма несколько раз заходил к нему, сделал некоторые наброски. Тот, узнав о заказе, зашел в красный уголок. Здесь также дан диалогический экфрасис: обсуждение увиденного художником и зрителем. «Хлопец! Говорят, что ты малюешь мой портрет. Пришел поглядеть» [2, с. 28]. Столяр, увидев работу, громко засмеялся: «Не худо. Только нос шибко велик.» [2, с. 28]. Взрослый человек, как и мальчик Боря, тоже не разбирался в особенностях жанра карикатуры: Боре не понравились длинные языки, Кулакову - большой нос. Столяр советовал исправить недостатки: «- К тому же надо было меня рисовать не нюхающим деньги, а щупающим их.
Я изобразил старика сидящим на множестве стульев, столов и шкафов и принюхивающимся, чтобы определить, откуда пахнет деньгами» [2, с. 28]. Казалось бы, особой разницы нет, но в психологическом плане совет показателен: человек как бы программирует изображение, деньги есть и будут. На это направлено и следующая поправка работника: «Только вот у этих столов ножки получились кривые. Я делаю прямые, правильные. Поправь, ради бога, эти ножки. А то люди подумают, что я и в самом деле делаю кривые столы. Обязательно поправь» [2, с. 28-29]. Поэтому общая характеристика показательна: «По правде говоря, намалевано не так уж плохо. Хоть и не все, как полагается в натуре» [2, с. 28]. Старик вопреки ожиданию художника не обиделся, объяснив почему: «Меня доселе ни один человек не рисовал. Большое тебе спасибо» [2, с. 28]. Поэтому, видимо, его и беспокоило, похож или не похож он на рисунке. Но главное, по словам мастера, другое: «Кроме того, люди, посмотрев мой портрет, еще больше заказов будут давать. Все это к лучшему» [2, с. 28]. Характерно, что Кулаков дважды повторяет в разговоре с Бадмой, что это портрет, придавая значимость автору и его модели, отмечает умение, напутствует, что всякое дело надо делать с душой, тогда изделие получится мастерским, красивым [2, с. 29]. Лишь в конце разговора столяр назвал увиденное в конкретной жанровой дефиниции: «А за карикатуру тебе премного благодарен» [2, с. 29], подкрепляя подношением-свертком, в котором два ломтя ржаного хлеба и свиного сала. Так карикатура воздействовала на объект изображения совсем иначе, чем ожидалось.
Позже Балакаев, рассказывая об истории своих книг, вспоминал: « Я работал художником в красном уголке, а числился чистильщиком стрелок. Поначалу я действительно чистил железнодорожные стрелки, но потом Кожевников (Михаил Александрович Кожевников - начальник железнодорожной станции Чернореченская Красноярского края, где жил и работал в ссылке будущий писатель. - Р.Х., Д.И.,Э.О.), узнав о моем умении рисовать, перевел меня в художники с сохранением зарплаты чернорабочего» [1, с. 10].
91
• ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА •
В рассказе «Три рисунка» Бадма уточнил, что на вопрос начальника станции умеет ли он рисовать, ответил утвердительно, но подчеркнул, что плохо. Бадма припомнил, как Ермотик, секретарь партийного комитета узловой станции, однажды расспрашивая о житье-бытье, узнал о его тайном альбоме с рисунками, не успокоился, пока не увидел, видимо, успев показать тогда и начальнику станции. Поэтому, хотя этот экфрасис - альбом с рисунками не описан в тексте, по реакции двух зрителей на увиденное ими можно судить об определенных умениях рисовальщика. «Ну, ну, не скромничай. Видел твои рисунки. Ермотик показывал» [2, с. 10], - сказал начальник станции. Это характерологическая и сюжетообразующая функция экфрасиса в тексте: юноша не показывал никому свой альбом по неназванным причинам, содержание и количество рисунков не обозначено, но случайное знакомство начальства с ними влечет за собой приглашение на работу.
Бадма не был профессионалом: «... я совсем не художник. Только пробую. Никакой школы не кончал» [2, с. 37], - пояснил он своему маленькому другу. Действительно, в 1946 году у Балакаева еще не было специального образования, в 1949 году он поступил в Красноярскую художественную школу им. В.И. Сурикова, которую окончил в 1952 году.
В экспозиции рассказчик сообщил, что у него есть три рисунка, которые он бережет более семнадцати лет, как самую дорогую реликвию, они - память о его юном друге. В оригинале же текст начинается с упомянутого нами ранее знакомства рассказчика с материалом из «Правды», который вызвал его воспоминания о прошлом [3, с. 31]. Нет там вначале и прямого обращения к читателям [3, с. 32]. В переводе: «Рисунки эти имеют свою историю. Мне хочется рассказать ее вам, дорогие друзья» [2, с. 5]. Но на протяжении всей повести об этих рисунках ничего не говорится. Тем самым завязывается сюжетная интрига: почему они сохранены, ведь действие происходило в первые годы сибирской ссылки калмыцкого народа, когда людям, казалось бы, не до искусства, надо было поначалу выживать в несправедливых условиях сталинских репрессий.
Этот авторский прием использован сознательно, подготавливая читателя к восприятию того, что осталось после гибели мальчика. Надеясь увидеть отца, ушедшего на войну, Боря встречает воинские эшелоны. Когда слегла его мама, он вынужден идти пасти коров у деда Далчи за мешок картошки, который так и не получил. Он стал попрошайничать на станции, но люди часто бывали немилосердными, думая, что вор, гнали с вокзала, не давали возможности погреться. В отчаянии Боря стал петь и танцевать, зарабатывая свой хлеб. И солдаты, вспоминая свой дом и родных, сострадали ему: доставали из вещмешков съестное и отдавали артисту. Заработком Боря щедро делился с другими. Так он стал кормить маленькую русскую девочку, с которой подружился на станции. Она тоже приходила сюда, чтобы встретить своего отца.
Уже закончилась война, а сын все еще надеялся на встречу с отцом, Бадма его подбадривал калмыцкой пословицей («Келэр одсн ирдмн, курзэр дарсн ирдмн биш» [3, с. 47]), которая в переводе не приведена. Мальчик гибнет под колесами поезда, спасая свою подружку. Последняя его просьба Бадме: передать отцу, когда тот вернется, бумаги из кармана его пальто, которые, оказывается, он все время носил с собой.
Только в самом конце повести читатель узнает историю трех рисунков. Эти бумаги и есть три рисунка Бори, о которых он никому не говорил и никому не показывал, потому что мечтал показать отцу. «Бумаги были сложены вчетверо и завернуты в газету. Три листка плотной серой бумаги. Видимо, они были свернуты уже давно и
92
2014 г. №3(23)
протерлись на сгибах» [2, с. 51]. Указание на способ хранения, описание материала передают отношение мальчика к своему труду и к отцу, а также на отсутствие хорошей бумаги для рисования по известной причине.
Разложив тогда на столе бумаги, Бадма увидел запечатленные на них заветные желания мальчика... Первое из них - увидеть калмыцкую степь. «Первый рисунок. Степь. Тюльпаны. Из-за горизонта поднимается большое оранжевое солнце. А в небе парит орел» [2, с. 52]. Пейзаж имеет характерные символы родного края: степь, цветы, солнце, птица. Поднимающееся, а не опускающееся солнце означает рождение нового дня - жизни, не сидящий на кургане, а парящий в небе орел - высоту духа, стремление к свободе, вольный полет. В рисунке цветовым пятном выделено только солнце как центральный образ, оранжевый спектр передает жар климата, так контрастирующий с сибирским. И это понятно: мальчик не видел наяву тюльпаны, их разноцветье, как не встречал и орла. Интересно, что имя его старшего друга - Бадма - означает цветок лотоса, священного цветка в монгольском мире, который растет в низовьях Волги. Но флористическим образом степи на рисунке закономерно стал тюльпан.
Второе желание мальчика - встретить отца с войны. «На другом рисунке изображен солдат. Навстречу ему бежит мальчик. А поодаль видно высокое строение, на котором реет красное знамя» [2, с. 51]. Как и в первом примере, здесь тоже один цветовой маркер. Красное знамя символизирует победу в Великой Отечественной войне. Здесь также акцентирована событийная динамика: не два человека бегут навстречу друг к другу, а маленький - к большому, так как это взгляд рисовальщика на свою мечту, подтвержденный в жизни: дежурство на станции в ожидании счастья. Не уточненное рассказчиком строение на рисунке - здание станции, скорее всего.
Третье желание ребенка - стать художником. «А на третьем листке: человек с большой головой, расставив длинные ноги, рисует. В руках у него кисти и краски. Рядом мальчик. У него тоже кисти» [2, с. 52]. В оригинале сюжет этого рисунка иной: мальчик не рисует, а танцует [3, с. 50].
Характерно, что писатель ничего не сообщил о том, чем, какими средствами были выполнены рисунки, - карандашом, ручкой, кистью, акварелью, гуашью. Сознательный ли это авторский прием, неизвестно. Быть может, в контексте повествования подразумевается, что это рисунки черно-белые, сделанные простым карандашом и от этого приобретающие графическую четкость и выразительность, тем более что только в двух из них выделены цветовые символы жизни и победы, возможно, цветными карандашами.
О калмыцкой степи Боря говорил с Бадмой. Он просил рассказать старшего друга о ней, так как видел в малом возрасте, в памяти у него ничего не осталось. Часто о степи вспоминала его мама. Мальчик внимательно слушал рассказы Бадмы, воображая, какая она, калмыцкая земля, так отличающаяся от сибирской. Герой теперь потрясен: «Я и не знал, что рассказы мои так глубоко проникли в самое сердце его. А я вот каждый день орудовал кистью и никогда не пытался нарисовать родную степь» [2, с. 52]. Быть может, это было самозащитой взрослого человека, пытающегося не бередить душу спецпереселенца.
Первый рисунок отразил веру мальчика в то, что правда восторжествует, что калмыцкий народ, несправедливо обвиненный в предательстве и сосланный в Сибирь, увидит еще свой степной край.
О своем желании стать художником Боря сообщил Бадме как-то в разговоре, когда тот спросил его, кем он думает стать, когда вырастет. «Как ты, художником, - не задумываясь, ответил он» [2, с. 38]. На возражения старшего товарища, что тот
93
• ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА •
не художник, так как не имеет специального образования, выразил разочарование: «- А я-то думал, что ты художник! - Для этого надо много учиться, - сказал я, оправдываясь» [2, с. 38].
Так, в русском переводе повести третий рисунок, с одной стороны, показал двух друзей, занятых одним делом, с другой - явил процесс учебы: от старшего к младшему. Кроме того, рассказчик прямо не выразил своих чувств и размышлений, связанных с детскими рисунками, не отметив ни их достоинств, ни их недостатков: только констатация увиденного. Отреагировал он лишь на первый рисунок. Такой психологический лаконизм писателя, возможно, апеллировал к зрительскому сопереживанию, чтобы будоражить творческое воображение читателя при описании закрепленных на бумаге образов.
В оригинале каждое описание детского рисунка сопровождалось отзывом. Первый: «Эн зургас геЙYртэ седкл орв, хол хальмг тег сангдв» [3, с. 49] (дословно: «Этот рисунок передавал тоску, вспомнилась далекая калмыцкая степь»). Второй: о том, что мальчик столько дней приходил на станцию, после ухода эшелона долго глядел вслед, не замечая тогда никого вокруг, с такой тоской он ждал отца. Третий: «Боря, Боря, Борис... Чи мини тускар сандг бээ^ч» [3, с. 50] (дословно: «...Ты и обо мне вспоминал»). Так мальчик, вначале назвавшись «Некян идян» («Никто»), как Одиссей у Гомера при встрече с Полифемом, затем - Борей, заслуживает взрослое имя - Борис как признание рассказчиком личности юного друга.
Боря очень хотел увидеть отца, которого не знал. Он ушел в армию еще до войны, а сын хранил его фотокарточку, сказав Бадме, что отец похож на него. Эта детская оговорка примечательна, она по сути своей психологическая, ведь сын никогда не видел отца, поэтому сравнение носит обратный характер. В повести это еще один вид экфрасиса, замещающий человека в жизни калмыцкой семьи, хотя самого описания снимка в тексте нет. Пожалуй, это все, что останется от Бориного отца у его родственников.
Итак, экфрасис дан в произведении А. Балакаева двумя видами - рисунками и фотографией. Рисунки принадлежат двум персонажам, первому - неизвестные рисунки и известные карикатуры, второму - пейзаж и жанровые сценки. Сделаны они непрофессионалами: Бадмой - по долгу службы, Борей - по зову сердца. Карикатуры увидели все на станции, а детские рисунки только Бадма после смерти Бори, и то не сразу, потрясенный смертью друга.
По признанию рассказчика, хотелось прикрепить их на стену, но боялся, что бумага выцветет на солнце и контуры рисунков сотрутся. «Я храню рисунки в чемодане. Вынимаю редко. Но стоит мне извлечь их на свет, я смотрю долго, пристально и не могу оторвать от них свой взор. И мне кажется, что они оживают, начинают двигаться, дышать» [2, с. 5]. Здесь силой воспоминаний человека неподвижное изображение перерастает в другой вид экфрасиса - мультипликацию. «Тогда я спешу спрятать их обратно. Но руки не подчиняются мне. Снова и снова смотрю на дорогие для меня рисунки» [2, с. 5].
Имя мальчика-калмыка имеет славянское происхождение. В тексте не уточнено, это настоящее его имя или так называют русские люди, затрудняющиеся произносить калмыцкие имена. Борис, возможно, сокращенный вариант имени Борислав, основу которого составляют слова «бор» (борьба) и «слав» (слава), то есть борющийся за славу. В контексте произведения можно прочесть это как имя мальчика, борющегося за славу своего народа. Одним из проявлений этой борьбы явилась вера Бори в возвращение отца-бойца, а иллюстрацией - его три рисунка.
94
2014 г. №3(23)
Так, Боря спрашивает у Бадмы после рассказа о калмыцкой степи:
« - В Сибири или в калмыцкой степи лучше?
Я растерялся.
- Это - дело привычки, - неопределенно сказал я, чтобы уйти от прямого ответа.
- Нет, ты честно, правильно ответь на мой вопрос, - настаивал Боря.
- Сибирякам Сибирь хороша, калмыкам в калмыцкой степи хорошо.
- Тогда почему же нас привезли сюда?
Я не выдержал и рассердился на Борю. Мне показалось, что он задал вопрос, который висит на кончике языка всех калмыков. Но никто не смеет на него ответить, потому что в те годы об этом и спрашивать не разрешалось.
Был, правда, один ответ, казенный. Каждый знал, что этот ответ - большая ложь. Но если ты хочешь быть на свободе, хотя и вдали от родины, принимай эту ложь за правду или, во всяком случае, делай вид, что доволен судьбой.
- Не задавай мне пустые вопросы!
Взяв кисть и краску, я вернулся к прерванной работе.
- А ты от моего вопроса не увиливай, - строго, мудро, как взрослый,
сказал Боря и встал за моей спиной.
Я понял, что мне не уйти так легко от ответа.
- Потому что - война. Война есть война.
- Ты не сердись, - успокоил меня Боря. - Я бы у тебя не спросил. Мама моя велела. Она говорит, что ты грамотный, умный.
- Я не грамотный, я дурак, - отрезал я, еще больше сердясь на себя, что не сумел правдиво ответить. Да разве мне самому было все так ясно?.. Да разве я уже ответил на этот вопрос себе самому?!» (курсив наш. - Р.Х., Д.И., Э.О.) [2, с. 30-32]. В оригинале нет этого развернутого объяснения причины, почему Бадма не мог ответить Боре: «- Би сурhульта бишв, би їізргтзв, - бол^ урдкасн YЛYhэр би шYPYлкYв» [3, с. 41] (дословно: «Я не грамотный, я глупый, - еще больше рассердился я на себя»).
Почему писателем так и не приведен смысл казенного ложного ответа, осталось неясным. Или это осторожная авторская позиция, или художественный прием, на наш взгляд, ослабляющий тему произведения. Но в любом случае тогдашнему широкому читателю было непонятно, за что такие страдания и муки всему народу, ведь, как мы знаем, калмыки защищали родину, а в 1944 году были сняты с фронтов и отправлены в ссылку, частью - в Широклаг. Некоторые критики пишут, что отец Бори погиб на фронте, но об этом в самом произведении ничего не говорится. Если исходить из того, что его отец как калмык мог быть отправлен в Широклаг, где находились не офицеры, а рядовой состав, тогда становится понятной временная неизвестность его местонахождения. Если он погиб на войне, должно было прийти извещение, как семье Бадмы, если пропал без вести - другая ситуация. В некоторых случаях калмыки-воины, поддерживаемые их командованием, могли продолжать воевать и после 1944 года, выдавая себя за представителей другой национальности.
Число «три» в ракурсе семейной темы рассказа может отражать триаду: отец -мать - ребенок, следовательно - род и его продолжение, шире - народ, его будущее. У Бадмы отец погиб на войне еще в 1942 году, не узнав о депортации земляков. У трех берез похоронен Боря. Это уточнение подчеркивает не степной ландшафт, не свидание с родной землей. Рассказчик в свое время сравнил выздоравливающего после голода мальчика с тюльпаном. В завершение истории он обращается к читателям, если смогут, навестить могилу ребенка, возложить ему цветы, ведь он так любил их: это отсылка и к первому Бориному рисунку. В оригинале эта мысль - подношение
95
• ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА •
цветами - подкреплена авторским утверждением, что Боре не нужно награды, что он геройски умер. «ТерYнэс YЛY ачллкн Боряд керго» [3, с. 50] (дословно: «Лучшей награды Боре не надо»). Смерть Бори Гаряева, погибшего, но спасшего чужую жизнь, становится важной в идейном понимании произведения - дружба русского и калмыцкого народов, выдержавшая все испытания историей.
Таким образом, визуальное (экфрасис) в рассказе Алексея Балакаева тесно взаимодействует с вербальным компонентом, усиливая художественный эффект и идею произведения.
Список литературы
1. Балакаев А.Г. Моя жизнь, моя правда. - Элиста: АПП «Джангар», 2000. 472 с.
2. Балакаев А.Г. Три рисунка. Маленькая повесть. - Элиста: АПП «Джангар», 1997. 53 с.
3. Балакан А. Ьурвн зург // Теегин герл. - 1963. - № 1. - С. 31-50.
4. Манджиев Н.Ц. Калмыцкая проза о депортации (некоторые аспекты концепции человека). - Элиста, 2005. 240 с.
5. Мацаков И.М. Современная калмыцкая проза. - Элиста, 1970. 110 с.
6. Шкаренков П.П. Экфрасис // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. - М., 2008. С. 301-302.
96
