CC BY
108
дискурсе. Так, во время встречи на высшем уровне президентов США и России приглашение Дж. Бушем В.В. Путина на свое ранчо является знаковой ситуацией и указывает на то, что именно пребывание на ранчо позволит представителю другой культуры ощутить квинтэссенцию американского духа.
О важности места понятия «ranch» в системе национальных ценностей свидетельствует и фрагмент следующей публикации:
The president loses his temper. "Look", he says, you can tell me to do a lot of things, but you're not going to tell me when to go to the ranch." It's an admirable moment: the president bucking his handler's ceaseless appetite for spin. But the handler is not Karen Hughes, it's Michael Deaver. The ranch is not Prairie Chapel in Texas, but Rancho del Cielo in California. The anecdote comes not from sources in Crawford, but from Lou Cannon's biography. And the president is not George W. Bush, but R. Reagan" (Lizza, 2001).
То внимание, которое уделяется политическими историками анализу отношения различных президентов США к пребыванию на ранчо, - рассматривается ли это пребывание как отдых (vacation) или деятельность на пользу общества («Western White House») — подтверждают наше предположение о роли понятия «ranch» как одного из важных концептов в иерархии американских национальных ценностей.
Подобным же образом нами был проведён анализ ряда других концептов повседневной культуры США, представленных рекуррентной лексикой, а именно, концептов «cowboy», «land», «farm» и «west».
На основании проведённого исследования можно сделать определённые выводы. Концептосфера современного английского языка США, как и концептосфера любого развитого языка, широка и многообразна. Она включает в себя концепты, различные по степени абстракции. В ней присутствуют как идеальные абстрактные концепты - такие как, например, freedom, democracy, opportunity, equality, diversity, faith, leadership, entrepreneurial spirit, так и более конкретные концепты, отражающие реальный опыт повседневной жизни -private property, community, work, family, neighbours, ranch, farm, cowboy и др. Особую ценность для понимания специфики американского менталитета, отражённого в его языковом сознании, имеет осмысление содержательного объёма концептов, выраженных словами-реалиями (ranch, cowboy, quilting), а также национально-специфических прототипов неспецифических концептов (land, farm, work и др.), каковые и составляют основное своеобразие национального сознания, недоступное поверхностному восприятию даже при хорошем знании английского языка.
Аксиологическая система любого этноса, как правило, включает в себя ценности двух порядков - провозглашаемые (идеальные) и реальные, которыми члены данного этнокультурного сообщества руководствуются в повседневной жизни. Анализ таких конкретных концептов как land, farm, work, job, ranch, cowboy и др. позволил определить их национально-специфические прототипы, которые включают в себя определённым образом преломлённые идеальные концепты, несущие в себе этический код нации. Проанализированные концепты «West», «land», «farm», «ranch», «cowboy», «work», «job» принадлежат к константам американской культуры, передают её базовые ценности. Об этом свидетельствует тот факт, что они широко употребляются в качестве художественных образов в литературных произведениях, темой которых является осознание американцами своей идентичности, своих корней, поиска ответа на вопрос «кто
мы?», а также в современном политическом, информационном и публицистическом дискурсах.
Список литературы
1. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. - М, 1972. -
380 с.
2. Гачев Г.Д. Национальный эрос в культуре//Национальный эрос и
культура. - М., 2002. - 400 с.
3. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М., 2001. -
397 с.
4. Кармин А.С. Основы культурологии//Морфология культуры. - СПб,
1997. - 509 с.
5. Клакхон К.К.М. Зеркало для человека: Введение в антропологию. -
СПб, 1998. - 351 с.
6. Кондаков И.В. История культуры повседневности. http://curriculum.
rsuh. ru/index.php?option=content&task=view&id=528&Itemid=26
7. Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные нацио-
нальных менталитетов. - М., 2003. - 349 с.
8. Морковкин В.В., Морковкина А.В. Язык как проводник и носитель
знания// Русский язык за рубежом. - 1997. - № 1 - 2. - С. 44 - 53.
9. Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. - М.,2001. -
834 с.
10. Телия В.Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический и
лингвокультурный аспекты. - М., 1996. - 284 с.
11. Уфимцева Н.В. Ассоциативный тезаурус русского языка и русское
сознание// Проблема национальной идентичности в культуре и образовании России и Запада. -Т.1. - Воронеж, 2000.
И.Е. Васильев
Уральский государственный университет им. А.М. Горького, г. Екатеринбург
ЭХО ДОСТОЕВСКОГО В ТВОРЧЕСТВЕ ЗАМЯТИНА*
Аннотация
Статья посвящена проблемам традиций Ф. М. Достоевского в творчестве Е.И. Замятина, анализу контекстуальных связей произведений на уровне отдельных мотивов, сюжетных перекличек, близких образов и идей.
Ключевые слова: литературные взаимосвязи, традиции, идейно-образные параллели, творческое влияние.
* Исследование подготовлено в рамках комплексного интеграционного проекта УрО - СО РАН «Сюжетно-мотивные комплексы русской литературы в системе контекстуальных и интертекстуальных связей (национальный и региональный аспекты)».
I. Vasiliev
Ural State University
ECHO OF DOSTOEVSKII IN THE WORKS OF ZAMYATIN
Annotation
The article is devoted to the problems of traditions of F. Dostoevsky in E. Zamyatin's texts; to the analysis of context links at the level of certain themes; parallel plots; similar images and ideas.
Key words: literary correlation, traditions, parallels of ideas and images, creative influence.
Евгений Иванович Замятин родился в семье священника. В 1902 г. окончил с золотой медалью Воронежскую гимназию и поступил на кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института. В студенческие годы много путешествовал, участвовал в политических волнениях на стороне большевиков. Подвергался аресту высылкам. После окончания в 1908 г. института Замятин был оставлен на кафедре и преподавал корабельную архитектуру. В 1908 г состоялся литературный дебют в журнале «Образование». Однако успех пришел позже, с публикацией повести «Уездное» (журнал «Заветы», 1913). Тогда же состоялось знакомство с А. Ремизовым, вхождение в круг «неореалистов» (А. Чапыгин, В. Шишков, М. Пришвин). Публикация сатирической повести «На куличках» (1914) окончилась конфискацией номера журнала «Заветы» с повестью и судом. Пребывание на Севере в 1915 г. отразилось в повести «Север» и рассказах «Африка», «Ела». В марте 1916 г состоялась полуторагодичная командировка в Англию, где, работая по специальности, Замятин строил ледоколы для России. По возвращению в революционную Россию он ведет широкомасштабную культурную работу пестует группу молодых писателей «Серапионовы братья», редактирует журналы. Два раза (в феврале 1919 и августе 1922 г.) подвергался аресту Издает созданные по лондонским впечатлениям произведения «Островитяне» (1918) и «Ловец человеков» (1921), пишет рассказы «Мамай», «Пещера» (1920), в двадцатые годы - несколько пьес («Огни св. Доминика», «Блоха», «Атилла» и др.), статей и литературных эссе. Созданный в 1920 г роман «Мы», будучи напечатанным за границей (в 1924, 1927, 1929 гг.), вызвал на родине волну осуждения. Оказавшийся во внутренней изоляции писатель был вынужден в 1931г. уехать за границу, где писал киносценарии, рассказы «Часы», «Встреча», «Лев», «Виденье», повесть «Бич божий» (посмертные публикации: «Бич божий», 1938; книга воспоминаний «Лица»,1955).
Параллель Замятин-Достоевский воспринималась как актуальная уже при жизни писателя. В 1924 г. критик В. Правдухин писал: «В Замятине мы ... мечтали увидеть нового, освеженного грядущим Достоевского, .несущего жизни здоровое социально-художественное дуновение своим писательством» (цит. по: 1, 16). Осознавал значимость Достоевского для формирования своего творчества и сам Замятин: «Много одиночества, много книг, очень рано - Достоевский. До сих пор помню дрожь и пылающие свои щеки - от "Неточки Незвановой". Достоевский долго оставался - старший и страшный даже.», - вспоминал он в автобиографии (2, 11). Достоевский всегда был для Замятина эталонным писателем: и тогда, когда нужно было выделить когорту подлинных творцов (Достоевский оказывался в ряду таких гениев, как Фидей, Пракситель, Леонардо Да Винчи, Гете, Шекспир, Пушкин), и тогда, когда разрабатывались теоретические и практические основы нового метода - «неореалима», «синтетизма». Замятину
был важен «опыт художественно-философского синтеза» в творчестве Достоевского (4, 414), но он ценил и масштаб исканий писателя («Сейчас в литературе нужны огромные, ... философские кругозоры, нужны самые последние, самые страшные, самые бесстрашные "зачем?" и "дальше?"» - писал он совершенно в духе интереса Достоевского к «последним вопросам» (3, 96)), и даже крайности его творческой личности (в статье «Я боюсь» писатель настаивал, что «настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные чиновники, а безумцы, отшельники, мечтатели, бунтари, скептики» (4, 411), то есть излюбленные типы героев Достоевского).
Уже в раннем творчестве Замятина возникают излюбленные Достоевским мотивы страданий, мученичества и мучительства. С ними связаны чувство любви-ненависти одинокого человека, загнанного в подполье душевного одиночества, решающего вечные вопросы смысла жизни в первом опубликованном рассказе «Один»; грех прелюбодеяния, совершенный ради спасения близкого человека («На куличках»); сложные переживания женщины относительно мужа-мучителя, которого она все равно любит и жалеет (рассказ «Письменно»); боль избиваемых детей («Трамвай», «Север», «Чрево»), смерть сиротки Ганьки в «Наводнении». «"Достоевская" жалостливость, видящая униженных и оскорбленных не только в тех, кто непосредственно социально угнетен и растоптан, но даже и в тех, кто их топчет (они ведь сами в определенном смысле " жертвы", продукт среды и обстоятельств), ... присуща всему замятинскому творчеству», - подмечает публикатор замя-тинских произведений (1, 10).
Исследователи видят общность мотивики у писателей: тему детей и «детского», материнско-женского, преступления и наказания (см. 5,6,7,8). По мнению Т.Т. Давыдовой (9, 118-120), в повести «Алатырь» в действиях и утопических идеях князя-почтмейстера Вадбольского по разработке и внедрению всеобщего языка, способного объединить и спасти все народы, слышен отзвук мотива Вавилонской башни, прочитанного через легенду о Великом инквизиторе из романа Достоевского «Братья Карамазовы». Великий инквизитор предрекает гибель объединительного проекта Христа: «На месте храма твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня» (10, т.14, 230). Он сравнивает народы со стадом, покорно идущим за новым пастырем. Вад-больский вызывает в памяти эту сцену, настаивая на необходимости в общем стаде всем блеять одинаково.
В повести «Островитяне», написанной по впечатлениям от Англии как оплота машинно-механистичной западной цивилизации, намечается конфликт индивидуальной свободы и принуждения, столь важный для будущего романа «Мы». Эта проблематика восходит, отмечают многие исследователи, к произведениям Достоевского «Братья Карамазовы» и «Записки из подполья». Главный конфликт в «Островитянах» - конфликт рационального и иррационального, порядка и хаоса, свободы и общественных ограничений. Реализуется он через любовную коллизию, возникшую в «добропорядочном» английском городке, пуританский и ханжеский дух которого выражает и утверждает викарий Дьюли - автор книги «Завет Принудительного Спасения». Он адепт механически-размеренной жизни «по расписанию», придающему осмысленность действиям прихожан, неспособных совладать с собственной свободой. Викарий - прямая противоположность герою «Записок из подполья» Достоевского, который иронизирует над жизнью, рассчитанной «по табличке», для которого «дважды два четыре есть уже не жизнь, .а начало смерти», превращение «из человека в органный штифтик» «без желаний, без воли и без хотений» (10, т.5,
СЕРИЯ «ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ», ВЫПУСК 6
117
119-121). По представлениям же викария как истинного христианина, каковым он себя считает, подчинение правилам и законам - от Бога, а нарушение - от Дьявола, поэтому необходимо «гнать ближних по стезе спасения, гнать - скорпионами, гнать - как рабов. Пусть будут лучше рабами Господа, чем свободными сынами сатаны...». Он уверен: «Спасение приходило бы математически неизбежно», «если бы государство насильно вело слабые души единым путем» (11, 131). Его убеждения напоминают убеждения Великого инквизитора, сторонника насильственных мер, казней во благо.
Следующее эхо «поэмки» Ивана Карамазова - пьеса «Огни святого Доминика» (1920). Действие в ней, как и в фантазиях героя Достоевского, происходит тоже в XVI веке в Севилье, во времена инквизиции, жаждущей насильственным путём добиться веры людей в церковь.
В 1920 году появилась еще одна параллель роману Достоевского - образ Благодетеля в романе «Мы», взявшего на себя роль пастыря человеческого стада, избавленного от бремени свободы выбора, накормленного «хлебами земными», счастливого в своем неведении сомнений, отрешении от ответственности за свою судьбу Замятин демонстрирует устройство жизни Единого Государства, в котором царит фанатичное служение пользе, математически рассчитанному порядку, машинному строю. Благодетель в духе карамазовского инквизитора утверждает, что человек слаб, недостоин свободы и нуждается в принудительном воздействии: «Я спрашиваю: о чем люди - с самых пеленок - молились, мечтали, мучились? О том, чтобы кто-нибудь раз навсегда сказал им, что такое счастье -и потом приковал их к этому счастью на цепь. Что же другое мы теперь делаем, как не это? Древняя мечта о рае. Вспомните: в раю уже не знают желаний, не знают жалости, не знают любви.» (11, 450). В мире насильственного счастья человек лишен индивидуальности и является всего лишь частицей «мы» - коллектива, отбросившего «старого Бога» и «старую жизнь» и вытеснившего случайность, стихию, самостоятельно развивающуюся природу за пределы искусственного города. Иезуитская мораль Благодетеля, якобы пекущегося о человеческом благе, а на самом деле отрицающего свободу человеческой личности во имя сомнительного счастья без фантазии и мечты, свидетельствует об «антихристовой сущности мироустройства, ведущего не к спасению души, а к ее погублению (судьба Д-503)» (1, 205). Правы те критики, которые полагают, что «облекая в плоть и кровь образов постулаты старика инквизитора, доводя их до абсурда, писатель . хотел продемонстрировать их безнравственность, антигуманность» (13, 260), что вместе с Достоевским отстаивал идеалы свободы личности. Замятину близки мысли Достоевского о приоритете духовного над социальным и историческим, о необходимости перемены всего состава человеческой личности, ее перерождении, поэтому он отстаивал идею перманентности революций и не был согласен с тем, что социальная революция 1917 года поставила точку в развитии человечества.
Замятин создает в романе «Мы» образ противоречивого героя, рефлектирующего героя-философа, напоминающего героя-идеолога социально-философских романов Достоевского. Он находится в ситуации и процессе исповеди, организующей тексты произведений. Будучи носителем высоких идеалов, он находится в глубоком разладе с действительностью, осмысляет несовершенство мира, желая его усовершенствовать, бунтует, но впадает в депрессию и беспомощность. В конце концов, Д-503 сдается обстоятельствам, отказываясь от обретений пробудившейся души. Это поражение человечности глубоко ранит художника, вызывая наше сочувствие и одновременно разочарование.
Между тем в человеке Замятин, как и Достоевский, ценит свободу воли, развитое самосознание, духовный поиск. Подобно героям Достоевского, персонажи Замятина задаются вечными вопросами о Боге и духовном прозрении, вере и безверии (портной Тимоша из «Уездного», Сеня Бабушкин и Селиверст из повестей «Непутевый», «Знамение», герои рассказов «Сподручница грешных» и «Землемер»). Встречаются у Замятина герои-мечтатели, как и у Достоевского, люди не от мира сего («Африка», 1916; «Север», 1918), роковые красавицы (героиня 1-330 из романа «Мы», напоминающая Настасью Филипповну из романа «Идиот») психологически раздвоенные люди (тот же тихоня Тимошка, выступающий домашним деспотом, Д-503 после встречи с женщиной 1-330 в романе «Мы»), убийцы, мучительно переживающие свое преступление (Софья в «Наводнении»).
Как и у Достоевского, многие сюжеты Замятина основаны на авантюрно-приключенческой, а то и криминальной основе. Развитие сюжета протекает в атмосфере неожиданных поворотов, резких изменений. В субъективированном повествовании, использующем устную речь рассказчика или форму записок, много недоговоренностей, пропусков, намеков. По мнению В.А. Туниманова, прототипом самодеятельных поэтов Едыткина и Сосулина, героев рассказов «Алатырь» и «Африканский гость» был капитан Лебядкин («Бесы») (14, 62). Ученый видит наличие «триединого мотива», идущего от Достоевского: «преступление - наказание - очищение» в рассказах Замятина «Чрево» и «Наводнение»
Таким образом, Замятин, участвуя в творческом диалоге с Достоевским, многое у него заимствует (иногда усиливая, иногда переосмысляя), подтверждая известный факт, что «.новая эпоха стремится и собственные режимы мысли (ее логику типы дискурса и пафос) идентифицировать "через Достоевского", а точнее - через манеру его письма и природу сознания героя, как бы удостоверяя новую правду в преднайденной писателем голосовой партитуре» (15, 4).
Список литературы
1. Михайлов О. Гроссмейстер литературы //Замятин Е.И. Избранное. -
М., 1989.- С. 3-28.
2. Замятин Е. Автобиография // Странник. -1991. - Вып.1.
3. Замятин Е. Я боюсь: Литературная критика. Публицистика.
Воспоминания. - М., 1999.
4. ЗамятинЕ. Сочинения/Сост. Т.В.Громова, М.О.Чудакова;Авт.
послесл. М.Чудакова; Коммент. Е.Барабанова. - М., 1988.
5. Попова И.М. «Женственное» в творчестве Е.И. Замятина и
Ф.М. Достоевского//Вестник Тамбовского ун-та. - Сер.: Гуманит. науки. - Тамбов, 1997. - Вып. 1. - С. 54-59.
6. Попова И.М. «Чужое слово» в творчестве Е.И. Замятина (Н.В.
Гоголь, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский). - Тамбов, 1997. - 151 с.
7. Попова И.М. Антиномия свободы личности в «Островитянах» и
«Мы» Е. Замятина и в «Записках из подполья» Ф. Достоевского // Вестник Тамбовского ун-та. - Сер.: Гуманит. науки. - Тамбов, 1996. - Вып. s. - С. 59-65.
8. Попова И.М. Литературные знаки и коды в прозе Е.И. Замятина:
функции, семантика, способы воплощения: Курс лекций. - Тамбов, 2003. -148 с.
9. Давыдова Т. Т. Русский неореализм. Идеология, поэтика, творческая
эволюция: Учебное пособие. - М., 2006. - 336 с.
10. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Л., 1972-1990.
11. Замятин Е. Избранное / Сост., подгот. текста и вступ. ст.
О.Н.Михайлова. - М., 1989.
12. Живолупова Н.В. Проблема свободы в исповеди антигероя. От
Достоевского к литературе ХХ века (Е. Замятин, В. Набоков, Вен. Ерофеев, Э. Лимонов) // Поиск смысла. - Нижний Новгород, 1994. - С. 180-208.
13. Павлова-Сильванская М. Это сходное «мы», это коварное «мы» //
Дружба народов. - 1988. - № 11.
14. Туниманов В. А. Что там - дальше? (Достоевский и Замятин) //
Русская литература. - 1993. - № 1. - С. 61-80.
15. Исупов К. Г. Компетентное присутствие (Достоевский и Серебря-
ный век) //Достоевский: Материалы и исследования. - Т. 15. - СПб., 2000.
