CC BY
200
УДК 882
«БЛАГОДЕТЕЛЬ» Е.И. ЗАМЯТИНА В ТРАКТОВКЕ МИШЕЛЯ ГЕЛЛЕРА (ПО РОМАНУ «МЫ»)
© Анна Сергеевна ВЕСЕЛОВА
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, аспирант кафедры истории русской литературы,
e-mail: ruslit09@rambler.ru
Статья посвящена прототипам образа «Благодетеля» в произведениях Е.И. Замятина, И.Г. Эрен-бурга и Б.А. Пильняка. М. Геллер сопоставляет символические изображения глав советского государства с «правдивыми» портретами Ленина и Сталина. Замятин, при написании «Сказок про Фиту» и романа «Мы», обратился не только к жесткой сатире Салтыкова-Щедрина и мрачным пророчествам Достоевского, но и к реальным историческим событиям, например беседе Ленина с Г. Уэллсом. В статье обозначена интересная точка зрения по поводу названия и темы любви романа «Мы».
Ключевые слова: Геллер; Замятин; Благодетель; Ленин; Сталин.
В сборнике материалов международного семинара «Autour de Zamiatine actes du colloque université de Lausanne suivi de E. Zamiatine écrits oubliés» («О Замятине: материалы семинара университета Лозанны и забытые произведения Евгения Замятина»*), посвященного пятидесятой годовщине смерти Евгения Замятина, представлены лучшие специалисты XX в. (Т. Лахузен, Р. Овермеер, М. Нике, Ж. Нива, Е. Эткинд, Ж. Бонамур, М. Геллер, А. Бодэн, М. Голдштайн, Л. Геллер), занимающиеся исследованием разных аспектов творчества Замятина, проблемами творческой эволюции, роли писателя в национальном культурном контексте, связи его художественного наследия с пластическими искусствами и музыкой, вопросами отношений автора с политической и социальной реальностью [1]. Любопытную точку зрения высказывает Мишель Геллер в статье «Le Bienfaiteur» («Благодетель») [2]. Он сопоставляет символические изображения глав советского государства Замятиным, Пильняком, Эренбургом с реальными, «правдивыми» портретами Ленина и Сталина, созданными современниками.
Мишель Геллер обращает наше внимание на то, что из семи главных персонажей в романе «Мы» шесть характеризуются нумерами, а седьмой обозначается с помощью его функции: Благодетель. Идея вневременности содержания этого романа широко разделяется исследователями, которые изучали произведение Замятина. Специалисты, в основном
* Здесь и далее перевод наш. - А. В.
английские и американские, представляют «Мы» как вымысел универсального характера о гипертрофии государства и технократии. Автор, будучи на Западе, сам говорил об этом. Но существует общеизвестный факт, что нельзя полностью доверять словам писателя о его произведении. У Замятина были, несомненно, внелитературные причины, чтобы хотеть выдать роман, который принес ему много неприятностей, за более безобидный, чем он был на самом деле. Однако сильный аргумент, говорящий в пользу локализации романа во времени и его тесных связях с реальностью пяти первых лет революции, это сам персонаж Благодетель.
Постоянно, неумолимо присутствуя в головах нумеров Единого Государства, Благодетель появляется по-настоящему на страницах романа три раза. Д-503, автор записей, которые составляют произведение, строитель межпланетного корабля, первый раз видит издалека «<...> того, кого мы именуем Благодетелем» [3], на празднике правосудия; еще раз издалека - когда он спускается с небес «<...> такой же мудрый и любящежестокий, как Иегова древних» [3, с. 400], на празднике выборов. И, наконец, имеет возможность разглядеть его вблизи при встрече, наедине. Д-503 обращается к Благодетелю, как к Богу. В третий раз, как и в предыдущие, он сначала увидел руки Благодетеля, огромные руки из чугуна, руки палача, далее услышал его голос, доходящий до него с высоты, и ему было дано услышать конечную истину о сущности Единого Государства и о месте, которое в нем занимает Благодетель.
Тогда, подняв глаза, он обнаружил: «Передо мною сидел лысый, сократовски-лысый человек, и на лысине - мелкие капельки пота» [3, с. 451]. Это Бог и человек, самый человечный из всех. Читатель без колебаний идентифицирует Благодетеля. В 1921 г. сотни из миллионов его портретов, того кого называли Вождем, украшали самые маленькие города и деревни советской республики. Прилагательное «сократовский» не требовало разъяснений. И данная мысль М. Геллера подтверждается следующим фактом: в первой версии воспоминаний о Ленине Горький написал этот портрет: «А этот лысый, картавый, плотный, крепкий человек, потирая одною рукой сократовский лоб <...>» [4]. Конечно, словосочетание «сократовский лоб, череп» вызывает определенные ассоциации с внешним портретом В. И. Ленина, но из этого не следует, что Е.И. Замятин имел в виду главу советского государства, когда прописывал образ Благодетеля. По нашему мнению, это сочетание слов используется автором просто как характерное для литературных героев с их определенной художественной функцией.
Французский ученый считает, что Евгений Замятин не сразу пришел к Благодетелю. И приводит следующие аргументы в пользу этой версии. Первый набросок сделан в рассказах, опубликованных автором в ноябре 1917 г. в газете «Дело народа». Модель, которая вдохновила Замятина, очевидна: сказки Салтыкова-Щедрина. Объект сатиры - это действительность большевиков, которые хотят принудить людей к счастью. В трех «Сказках про Фиту» появляется первое воплощение Благодетеля. И Замятин не оставляет никаких сомнений в идентичности прототипа. Он набросал первый литературный портрет Ленина. Героя сказок звали Фита. Таково было название предпоследней буквы русского алфавита до 1917 г. Родословная героя дана в первой сказке: Фита самопроизвольно появился в подвале полицейского участка; усыновленный инспектором Улья-ном Петровичем, он стал Фита Ульянов. Его внешность не изменяется: с детства он был «<...> вида почтенного, лысенький и с брюшком <...>» [5]. Фита, однако, став губернатором, переходит к действиям, затевая реализацию своих планов. Он хочет строить Единое Государство. Утверждения, что Фита
приобрел фамилию Ульянов и намеревался создать Единое Государство достаточно спорны, поскольку в самих сказках об этом не сказано. Фита внушил себе, что его желание всемогуще, что единственно правильная -прямая линия, что свобода должна быть предписана законом: «Сим строжайше предписывается жителям неуклонная свобода песнопений и шествий в национальных костюмах» [5, с. 41]. Те же самые мысли содержатся в первой записи инженера Д-503. В последней сказке жители, попавшие под власть Фиты, носят медные пластинки с номерами и серую униформу. В первой сказке Замятин убежден, что Фита скоро исчезнет, как дьявольская иллюзия, оставив после себя чернильное пятно и сургучную печать за номером. В сказке под заглавием «Великий Ассенизатор», опубликованной в газете «Дело народа» (№ 21 (8), июнь 1918), была сформулирована надежда, что конец героя, брата-близнеца Фиты, неминуем.
М. Геллер подчеркивает, что в 1920 г., в то время, когда Замятин работал над романом «Мы», он уже понял, что опыт, направленный на создание Единого Государства, не готов к тому, чтобы от него отказались. Писатель был свидетелем крайне жестокой Гражданской войны, установления полицейской системы, которая далеко превосходила все, что было известно России, словом, первой попытки создания коммунизма без промедления, скачкообразным переходом из царства необходимости в царство жестко контролируемой свободы.
Фита, Великий Ассенизатор, развивался для того, чтобы вскоре принять в романе, как и в жизни, облик Благодетеля, равного Богу. На этой стадии жестокая сатира Салтыкова-Щедрина недостаточна. Замятин обращается к мрачным пророчествам Достоевского. Великий Инквизитор покидает легенду, его философия становится идеологией Единого Государства. Монолог Благодетеля при встрече с Д-503 точно представляет сцену «Братьев Карамазовых». М. Геллер отмечает параллель не только с литературными произведениями, но и с историческими событиями. Замятин, предписывая Благодетелю раскрыть секрет Единого Государства его оглушенному собеседнику, исходит из реального факта: беседа Ленина с Гербертом Уэллсом в октябре 1920 г. в Москве.
Английский писатель передал свою беседу с Лениным в книге «Россия во мгле». Глава, которая этому посвящена, называется «Мечта Кремля». Надо признаться, что ни в «России во мгле», ни в следующей книге, в своих мемуарах, английский писатель не передал ничего захватывающего о его беседе с Лениным. Возможно, впрочем, что эта беседа не представляла ничего интересного. Но не исключено, что Уэллс просто не понял своего собеседника, по меньшей мере, не понял его до конца. Ленин, в свою очередь, не оставил записей, касающихся этой встречи. В тот год, когда Замятин закончил свой роман, который цензура не должна была пропустить, Илья Эренбург писал «Необычайные похождения Хулио Хуренито». Книга была опубликована и имела большой успех в СССР. Эренбург представил свою версию «Легенды о Великом Инквизиторе». Человек, которого автор назвал Коммунист (с прописной буквы) и который управляет грустным и замороженным кораблем России, произносит монолог. Его речи происходят не на фоне черных закоулков Севильи или фантастических зданий из стекла, где заседает Благодетель, а на фоне Кремля в Москве.
Особый интерес к этому рассказу держится в основном на внелитературных обстоятельствах. Ленин читал роман Эрен-бурга - его вдова подтверждает это - и дал ему высокую оценку. Его библиотека в Кремле содержала два экземпляра книги. Следует заметить, что в переиздании 1964 г., что означало конец тридцатипятилетнего перерыва, глава с названием «Как Великий Инквизитор покинул легенду» отсутствовала. Книга Эренбурга стала монологом Великого Инквизитора, одобренным Лениным. Это придает еще большее значение его словам, которые опять возвращаются к теориям севильского кардинала.
По словам М. Геллера, капитан Кремля убежден в том, что они ведут человечество к лучшему будущем, к коммунизму, и что кто-то должен этим управлять, хоть это и нелегко. Благодетель говорит: «<...> о чем люди -с самых пеленок - молились, мечтали, мучились? О том, чтобы кто-нибудь раз навсегда сказал им, что такое счастье - и потом приковал их к этому счастью на цепь. Что же другое мы теперь делаем, как не это? Древняя мечта о рае <...>» [3, с. 450]. Благодетель
напоминает: «<...> синий холм, крест, толпа. Одни - вверху, обрызганные кровью, прибивают тело к кресту; другие - внизу, обрызганные слезами, смотрят. Не кажется ли вам, что роль тех, верхних, - самая трудная, самая важная» [3, с. 449].
М. Геллер приходит к мысли, что идеи Благодетеля и Коммуниста имеют одно и то же происхождение: речи Великого Инквизитора. Положительное отношение Ленина к роману Эренбурга означает, что он выразил те же идеи в процессе его беседы с Г. Уэллсом.
Исследователи обычно объясняют название романа Замятина желанием повернуть в насмешку моду на «коллективизм», которая часто наблюдалась в первые годы революции у поэтов пролеткульта. Эта точка зрения в научной литературе хорошо обоснована, но лишь частично. Французский ученый обозначает в своей статье несколько иную точку зрения: «Называя свой роман «Мы», автор подчеркивает иерархический характер революции, который увеличивает неравенство и четко делит общество на две части: руководящее меньшинство и подчиняющееся большинство» [2, с. 93]. Название романа отправляет нас к манифесту Великого Инквизитора: «<...> мы дадим им тихое, смиренное счастье <...> мы убедим их <...> Мы заставим их работать <. > Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами <. >» [6]. Великий Инквизитор восхваляет это разделение на два клана: «мы» и «они». Но в этом контексте «мы» требует одного «я», Благодетеля. Даже говоря с самим собой, он говорит «мы», т. к. он воплощение власти.
М. Геллер высказывает оригинальную точку зрения, говоря, что «Мы» - это роман о любви. Все персонажи связаны между собой эмоциональными отношениями. Но традиционный треугольник любовных романов принимает здесь специфический характер. Здесь три угла, это: Он, Она и Благодетель. В системе Единого Государства Благодетель появляется как соперник любовников, т. к. он требует всеобъемлющей любви к своей личности. Его необходимо любить, т. к. он провозглашает, что «<...> истинная, алгебраическая любовь к человечеству - непременно бесчеловечна, и непременный признак истины - ее жестокость» [3, с. 449-450]. Нужно
его любить, т. к. он палач, он тот, кто не щадит себя для блага человечества.
Благодетель остался бы литературной фигурой, снабженной связью с реальностью первых лет революции, если бы он не покинул страницы Замятина для других книг и жизни.
В 1929 г. имена Замятина и Пильняка оказались объединенными по случаю первой «охоты на ведьм» в советской литературе. По утверждению М. Геллера, в 1926 г. в своей «Повести непогашенной луны» Борис Пильняк в первый раз воскрешает Благодетеля как ипостась Сталина. Если Замятин нарисовал первый литературный портрет Благодетеля-Ленина, то честь описать в первый раз Бла-годетеля-Сталина принадлежала, несомненно, Пильняку. Замятин, как мы видели, прибегнул в эпизоде встречи Благодетеля с Д-503 к литературным источникам и подлинному историческому событию: визиту Уэллса. Пильняк основал центральную коллизию своей повести на литературном произведении, «Мы» Замятина, и на основе реального факта, смерти народного комиссара (Фрунзе) на войне. Фрунзе умер в процессе операции, которая, по мнению медиков, не была необходима.
Благодетель Пильняка в дальнейшем называет себя Первым и занимает дом № 1. В его рабочем кабинете «<...> три телефонных аппарата - три городских артерии приводили в кабинет, чтобы из тишины командовать городом, знать о городе, о всех артериях <...> На стене в кабинете, за письменным столом, был проложен радиоприемник с двумя парами наушников, и ротой во фронт выстроилась система электрических звонков -от звонка в приемную до звонка «военной тревоги»» [7]. Мы не видим лица первого, так же как Д-503 сразу не мог видеть лица Благодетеля. «За письменным столом в кабинете на деревянном стуле сидел негорбящий-ся человек <...> и лица этого негорбящегося человека не было видно в тени» [7, с. 86]. Первый вызвал командующего армией для того, чтобы дать ему приказ проопериро-ваться. «<...> я себя чувствую вполне здоровым, никакой операции не надо, не хочу» [7, с. 87], - ответил командарм. «<...> тебе надо сделать операцию <...> Этого требует революция» [7, с. 86-87], - настаивал Первый. И он воскликнул: «<...> не нам с тобой гово-
рить о жернове революции. Историческое колесо - к сожалению, я полагаю, - в очень большой мере движется смертью и кровью -особенно колесо революции <. > Ты помнишь, как мы обсуждали, послать или не послать четыре тысячи людей на верную смерть. Ты приказал послать. Правильно сделал. - Через три недели ты будешь на ногах. Ты извини меня, я уже отдал приказ» [7, с. 86-87].
Реинкарнация Благодетеля, Первый, поглощенный революцией, потревожил здоровых людей, которые нуждаются в революции и посылании на смерть. Колесо истории покрыто кровью и смертью. Номер журнала «Новый мир» (май 1926 г.), где появилась «Повесть непогашенной луны», был конфискован, произведение запрещено и переиздано в Советском Союзе только в 1988 г. Сталин обрушился на Пильняка, доказывая, что последний очень хорошо передал смысл беседы между Первым и командующим армией. На похоронах Фрунзе, 4 ноября 1925 г., Сталин произнес загадочную фразу о том, что, должно быть, это справедливо, что старые товарищи также умирают, легко и просто. Их смерть необходима Благодетелю для реализации его планов, проникнутых любовью к человечеству. Жизнь и Благодетель берут на себя написание конца «Повести непогашенной луны». М. Геллер отмечает, что произведение Пильняка запретили, и автор действует почти так же, как Д-503: он предает то, что дороже всего его сердцу. «<...> восстановив обстановку, при которой писалась повесть, я нахожу необходимым заявить: не учтя внешних обстоятельств, я никак не ожидал, что эта повесть сыграет в руку контрреволюционного обывателя и будет гнуснейше им использована во вред партии; ни единым помыслом не полагал я, что пишу злостную клевету. Сейчас мне видно, что мною допущены крупнейшие ошибки, не осознанные мною при написании; теперь я знаю, что многое, написанное мною в повести, есть клеветнические вымыслы. Бор. Пильняк. М., 25 ноября 926 г.» [8]. Мы считаем, что французский ученый субъективно истолковал слова Пильняка. Тогда было трудное время, и было сложно разобраться в сложившейся ситуации. Возможно, что автор «Повести непогашенной луны» понял, что
ошибался в некоторых моментах, и изменил свою точку зрения.
Четырнадцать лет спустя после его встречи с Лениным, Герберт Уэллс возвращается в Москву и беседует со Сталиным. М. Геллер отмечает: описывая «кремлевского мечтателя» 1920 г., английский писатель показал себя полным уважения, однако окрашенного некой иронией. В 1934 г. Уэллс не сомневался ни минуты, что перед ним Благодетель. Он писал, что никогда не встречал человека более искреннего, лояльного и честного; этим качествам, а не его оккультным и чудовищным действиям, Сталин, по мнению фантаста, обязан уважением, которым он безраздельно пользовался в России. Уэллс встречает Сталина после окончания коллективизации, жертвы которой исчисляются миллионами, и за четыре месяца до убийства Кирова, которое станет сигналом к началу «Великого Террора».
«Впоследствии одежда сменилась <... > Лица изменились тоже. Но в течение семидесяти лет кресло Благодетеля всегда занято», -заключает французский исследователь [2, с. 96].
В своем романе «Мы» Евгений Замятин сделал одно открытие: Благодетель - необходимый элемент тоталитарного государства, которое автор окрестил Единым Государ-
ством. Благодетель - всемогущий палач и любящий отец, фанатик любви к человечеству, если обратиться к выражению Достоевского. И в конце своей статьи Мишель Геллер приводит слова, которые приписывают Анри Барбюсу, о том, что кем бы человек ни был, он нуждается в Благодетеле.
1. Autour de Zamiatine actes du colloque université de Lausanne suivi de E. Zamiatine écrits oubliés. Lausanne, 1989.
2. Heller M. Le Bienfaiteur // Autour de Zamiatine actes du colloque université de Lausanne suivi de E. Zamiatine écrits oubliés. Lausanne, 1989. P. 89-97.
3. Замятин Е. Избранное. М., 1989. С. 337.
4. Горький М. Собрание сочинений: в 16 т. М., 1979. Т. 16. С. 137.
5. Замятин Е. Собрание сочинений: в 5 т. М., 2003. Т. 2. С. 35.
6. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 12 т. М., 1982. Т. 11. С. 305.
7. Пильняк Б.А. Расплеснутое время: романы, повести, рассказы. М., 1990. С. 86.
8. Пильняк Б.А. Мне выпала горькая слава: письма 1915-1937. М., 2002. С. 310.
Поступила в редакцию 7.04.2011 г.
UDC 882
Ye.N. ZAMYATIN’S “BENEFACTOR” IN MICHELLE HELLER’S INTERPRETATION (BASED ON NOVEL “WE”) Anna Sergeyevna VESELOVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Post-graduate Student of History of Russian Literature Department, e-mail: ruslit09@rambler.ru
The article is devoted to the prototypes of “Benefactor’s” image in Zamyatin’s, Erenburg’s and Pilnyak’s works. M. Heller compares symbolic representation of Heads of the Soviet State with Lenin’s and Stalin’s “true” portraits. Zamyatin, while writing “Stories about Phita” and novel “We”, appeals not only to Saltykov-Shedrin’s blistering satire and Dostoevsky’s bleak prophecies, but to real historical facts, for example Lenin and H. Wells’ conversation. There is an interesting point of view in connection with the novel’s (“We”) title and theme of love.
Key words: Heller; Zamyatin; Benefactor; Lenin; Stalin.
