CC BY
54
УДК 81.276.6
Елена Иосифовна Голованова
Челябинский государственный университет
ЭГОЦЕНТРИЧЕСКИЙ СТИЛЬ В СОВРЕМЕННОЙНАУЧНОЙКОММУНИКАЦИИ
В статье рассматривается новое явление в современной научной коммуникации, связанное с изменением отношения исследователя к своему индивидуальному опыту, с повышенным вниманием к собственному «Я». Автор рассматривает различные примеры реализации эгоцентрического стиля в научных текстах как проявления феномена эго-дискурсивности.
Ключевые слова: научная коммуникация, эгоцентрический стиль, эго-дискурсив-ность, языковое сознание, личность ученого.
Одной из характерных черт научной коммуникации считается стремление к объективности, предпочтение рационально-логических форм познания и объективации знания интуитивному познанию, основанному на чувственно-перцептивном, обыденном опыте человека. Между тем в последние десятилетия все чаще в академической коммуникации встречаются примеры обращения исследователей к своему личному, субъективному опыту, не связанному с профессиональной деятельностью, и даже к фактам частной жизни, рассматриваемым под научным углом зрения.
Осознание участниками научного общения ценности индивидуального опыта и повышенный интерес к собственному «Я» мы предлагаем обозначить термином «эго-дис-курсивность». На языковом уровне этот особый формат научной коммуникации проявляется в эгоцентрическом стиле, т. е. активном использовании личных местоимений первого лица, соответствующих форм притяжательных местоимений, апелляции к автобиографическим данным, к лично пережитым ситуациям. Эго-дискурсивность как новая тенденция коммуникативного взаимодействия ученых отразилась и в характере посвящений к монографиям, словарям, учебным пособиям, выходящим в конце XX - начале XXI века (подробнее см. [2]).
И. А. Зимняя, рассуждая о трех группах характеристик языка, обеспечивающих социальные, интеллектуальные и личностные функции человека, указывает на их взаимосвязь и особое внимание уделяет третьей группе. Ученый подчеркивает, что язык выступает в данном случае в качестве средства рефлексии, самовыражения, служит средством внутреннего диалога в структуре самосознания личности [4. С. 28]. Следовательно, внимание к собственному субъективному опыту и автобиографическим фактам как проявления эго-дискурсивности в научном взаимодействии обусловлены усилением личностного начала в современной коммуникации в целом, важной ролью «образа-Я» в обществе, активно осуществляемым сегодня процессом самопознания личности.
Первые отрефлексированные опыты эго-дискурсивной деятельности связаны с исторической наукой. В качестве примера можно привести книгу челябинского историка И. В. Нарского «Фотокарточка на память: Семейные истории, фотографические послания и советское детство». В предисловии к книге автор пытается осмыслить предложенный им жанр: «Может ли, например, исследователь интервьюировать близких родственников, использовать историю собственной семьи в качестве основы для изучения общих проблем семейной истории, выступать не только в качестве субъекта, но и объ-
© Е. И. Голованова, 2012.
екта аналитических процедур, комбинировать факты с вымыслом семейных преданий и авторских фантазий? Все эти вопросы остаются открытыми, и ответы на них, данные в этой книге, лежат на моей совести. Вопросы, поднимаемые в этой книге, казалось бы, требуют сухого академизма и предельного соответствия процедуре «научности». Однако, несмотря на авторство историка-профессионала, это не научная монография в строгом смысле слова, а скорее исследовательско-беллетристический эксперимент, результатом которого явилось причудливое сплетение автобиографических, справочных и исследовательских эссе, выстроенных в определенные сюжетные линии. Проводя своего рода семейное расследование на основе фамильных фотографий, устных рассказов, домашних архивов и собственных воспоминаний, автор создает свой особенный и личный «фототекст», объединивший в себе черты не только автобиографического эго-документа, но и «места памяти» - мира, в котором, несмотря на всю невозможность восполнить чувство утраты фотографией или текстом, живут и будут продолжать жить дорогие и важные для него люди» [5].
Обращение к автобиографическим фактам и личным ощущениям в последние годы стало довольно распространенным и в лингвистической среде. При этом события личной, частной жизни автора реконструируются всегда под определенным углом зрения и предполагают наличие не только «внешней», но и «внутренней», исследовательской перспективы.
Один из ярких примеров - статья доктора филологических наук, профессора Г. Д. Ахметовой «Отзвуки войны в жизни и в книгах: повесть А. Рекемчука «Железное поле» в иноязычной аудитории». Как видим, название статьи вполне согласуется с требованиями научного стиля и призвано точно отразить ее содержание. Между тем в самом тексте статьи от рассуждений о реалистической основе повести А. Рекемчука и ее преломлении в художественном произведении автор неожиданно переходит к размышлениям о судьбе своих собственных родственников (выделения курсивом наши. - Е. Л):«Самой страшной, самой памятной была битва под Сталинградом, в которой принял участие и мой дед - Николай Алексеевич Поволочко. Еще и потому запомнилась она, что совсем недалеко, в маленьком селе Успенка, остались ждать мужа и отца жена и трое детей. А среди этих детей-моя будущая мама» [1. С. 88].
Далее приводятся выдержки из рукописи воспоминаний деда, а также фрагменты опубликованной книги с его участием. Завершается этот объемный фрагмент статьи комментарием: «Железное поле было и в нашей семье», после чего лингвист возвращается к анализу художественного текста. Однако уже через два абзаца - вновь автобиографический комментарий автора: «В нашей семье тоже хранится засушенный подснежник, который прислал своим детям мой дед». И далее продолжение: «Брат моей бабушки - Николай Иванович Ганьшин, пропавший без вести в 1942 году, писал письма своей дочке Нине <.. .> (приводится полный текст одного из писем). Нина Веденеева (Ганьшина) сохранила письма отца и создала на их основе документальную повесть «Память сердца» [1. С. 90]. Заканчивается статья авторским комментарием выдержек из произведений А. Рекемчука.
В статье профессора С. А. Питиной «Наивная картина мира и семейная этимология», автор воспроизводит историю своей переписки с однофамильцем отца [7]. Обращает на себя внимание, что эта статья, как и любое научное произведение, характеризуется логичностью, последовательностью изложения, использованием терминологии (научная картина мира, наивная картина мира, обыденное мышление, автостереотипы и т. п.), но при этом ее содержанием становится факты частной жизни ученого, а именно - поиски этимологических корней фамилии, которые сопровождаются рефлексией и лингвистическими комментариями автора: «Перед Новым 2007 годом мои родители передали интереснейшее для меня письмо от московского однофамильца моего отца А. И. Дыжина. Инженер по образованию, кандидат технических наук и автор книги обо всех
известных ему Дыжиных, Ю. В. Дыжин изучил все доступные ему телефонные справочники России и ближнего зарубежья, позвонил каждому и в результате нашел сведения о 200 Дыжиных. За письмом последовали звонки и телефонная переписка, обмен фотографиями, поиски общих черт <...>. Ю. В. Дыжин считает, что все обладатели довольно редкой фамилии, несомненно, являются родственниками. Кроме «официальной» версии происхождения фамилии он приводит еще несколько (больше всего ему нравится вариант о связи фамилии его прадеда с дворянской фамилией графа Ладыжин, незаконнорожденным сыном которого он был). В этимологические поиски включились сначала московские Дыжины, затем обнаруженные родственники в разных городах. Интересные судьбы, семейные саги, документальная хроника нескольких десятилетий и даже веков позволили воссоздать семейную наивную картину мира, менявшуюся параллельно изменениям историческим и лингвокультурным» [7. С. 189-190].
В некоторых случаях внимание к автобиографическим фактам, к истории семьи становится значимым элементом стиля ученого-лингвиста. Так, например, В. П. Тимофеев в целом ряде своих исследований прямо указывает на источник лингвистических размышлений и выводов - речь своей матери, Евдокии Михайловны Тимофеевой, и других родных. В качестве иллюстрации используем текст написанной им главы из коллективной монографии «Русский язык для делового общения», озаглавленной «Язык деловой личности» [9].
Начало изложения отражает общетеоретические подходы автора к анализу фактического материала и строится вполне традиционно для научной коммуникации: «Стиль не выходит за пределы системы языка, он на ней и основывается, а с точки зрения речи стиль избирателен. В официально-деловом стиле, например, не должно быть разговорно-просторечных и художественных речевых элементов, но вполне уместны элементы научной речи, поскольку официально-деловая речь стремится к абсолютно адекватному отражению жизни» [9. С. 164]. Стиль изложения - нейтральный, используются безличные конструкции, пассивный залог, стереотипные речевые формулы, способствующие объективной подаче языковых фактов. Например: «Чтобы конкретизировать официально-деловую речь, надо указать.», «Официально-деловой стиль речи обычно связан с.», «Любой деловой документ имеет свою форму.», «.этому должно быть посвящено специальное исследование» и т. п.
Однако когда автор переходит к изложению важнейших научных положений относительно существа проблемы - языка деловой личности - он обращается к своему личному опыту. Представим этот фрагмент, «захватив» также предыдущий абзац - отчасти для контраста, отчасти для репрезентации его переходного характера (выделения курсивом наши. - Е.Г.):
«Личность в деловых документах наиболее полно представляется в бытовых деловых документах - в заявлении, справке, расписке и под., но и то более в грамматической форме лица: я + глагол-сказуемое. Может быть и форма «Мы», но, в данном случае, я оставляю то малое исключение, которое, касается стороны, коллектива, собрания и т. п. «Я» в деловом документе совпадает с автором документа. Таковыми являются, например, автобиография, доверенность, заявление, объяснительная записка и под. В таких деловых документах закрепляется жизнь человека.
В моем домашнем архиве сохранилось два комплекта крестьянских деловых документов по продаже домов - «без сноса» и «на слом», с печатью советской власти и подписями. По-деловому, эти обремкавшиеся подлинники никого, конечно, не интересуют, но применительно к теме, о которой я пишу, они скажут собою главное: деловые документы - это не только прерогатива высшей власти, но они гарантируют и гражданское состояние самых низших слоев населения, и те тщатся составлять эти документы, но так и не одолевают их «заковыристых» синтаксических конструкций, несмотря на мобилизацию
всей своей грамоты. Так же, если не хуже, исполняют документы и наши современники. <.> Но вот «естественные» документы:
Доверенность
Дана настоящая Тимофееву Павлину Дмитриевичу в том что я Тимофеев Георгий Дмитриевич доверяю ему продать мой дом. С надворной постройкой находящегося в с. Сладчанском Спицынского с/совета по цене его личного усмотрения К настоящей доверенности
Подписуюсь [Подпись]
20/Х1-39 г.» [9. С. 166-168].
После слов: «Еще подлинник» - автор приводит тексты договоров купли-продажи дома в деревне Сладчанке, а также дома в деревне Мазуриной и справки, разрешающей эту продажу. Во всех документах фигурируют имена реальных родственников автора -отца, Тимофеева Павлина Дмитриевича, и сестры, Тимофеевой Татьяны Павлиновны. В дальнейшем тексте статьи жанры делового письма: заявление, объявление, автобиография, доверенность, справка, расписка, докладная записка, характеристика - последовательно характеризуются автором без обращения к конкретным текстам, но по определенным критериям - содержательным и структурным.
Подобное обращение к личному архиву автора, на наш взгляд, отражает особенности самосознания лингвиста, для которого каждый факт его биографии становится объектом пристального лингвистического изучения.
Внимание к автобиографическим документам - письмам, запискам родных - характерно и для других работ Вячеслава Павлиновича. В частности, его книга «Фразеология диалектной личности» [8] содержит раздел «Фразы в семейной переписке», где обильно приводятся тексты из личного архива автора наряду с фотодокументами.
Ярким примером реализации эго-дискурсивности выступает статья профессора Омского государственного университета Б. И. Осипова, опубликованная в сборнике научных трудов «Проблемы номинации и речевой коммуникации в профессиональной среде» [Осипов 2008]. Хотя название статьи не отличается каноническим характером: «Отвечайте на тот вопрос, который вам задают (об одном несчастливом жанре делового общения)», в нем актуализированы значимые для указанного научного сборника термины и понятия деловое общение и жанр.
Начало статьи вполне вписывается в представления об академической коммуникации: «В последние годы выходит большое количество брошюр, статей и других материалов по культуре деловой речи. Есть и специальные пособия для государственных служащих. Такова, например, вышедшая несколько лет назад работа коллектива саратовских ученых под руководством проф. О. Б. Сиротининой» [6. С. 194]. Далее автор в качестве достоинства названной книги называет отмеченный в ней жанр ответов на запросы, жалобы и письма трудящихся. «Однако, - указывает исследователь, - подробный разбор требований культуры общения и культуры речи автор данного раздела Е. П. Захарова дает только для жанров индивидуальной беседы и публичного выступления». И продолжает: «Не могу сказать, чтобы жанру ответов на запросы и жалобы (или, как сокращают в конторах, ОГ - «обращения граждан») уделялось большое внимание и в других известных мне пособиях соответствующей тематики. Между тем едва ли кому-то из моих соотечественников удалось прожить без единого обращения к властям по тому или иному вопросу нашей не слишком хорошо организованной жизни. Так что тема эта представляется не только злободневной, но и более злободневной, чем хотелось бы» [6. С. 194]. Казалось бы, начало вполне типичное - в нем обосновывается обращение к научной проблеме. Правда, наличие языковых меток персональности, субъективно-оценочных средств и маркеров психологической напряженности не позволяет признать такое обоснование абсолютно нейтральным. Сравните: «не могу сказать», «едва ли кому-то из
моих соотечественников.», «нашей не слишком хорошо организованной жизни», «более злободневной, чем хотелось бы».
Дальнейший текст развеивает все сомнения и убеждает читателя в нестандартности содержания статьи: «Начну издалека. В 1956 г. на окраине города Кургана я был задержан милиционером за то, что .рисовал одно из зданий водопровода». Автор подробно рассказывает все последовавшие за этим события: привод в отделение милиции, допрос у майора, предупреждения и запреты. Претензии к подростку выразил вопрос: «А вы знаете, что стратегические объекты фотографировать и рисовать категорически запрещено?» [6. С. 194]. Это один из нескольких эпизодов, рассказанных автором в статье из его советской и постсоветской жизни. В заключительной части статьи автор вновь возвращается к случаю из своего личного опыта, с рассказа о котором начал (про рисунок водопровода), после чего следует авторский директив: «Не давайте спуску чиновникам. Добивайтесь ответа. Ответанато, о чем спрашиваете» [6. С. 202].
Перед нами, конечно, нестандартный текст. Он наполнен эмоциями, широко использует нарратив, при этом минимально насыщен специальными лингвистическими терминами и рационально-логической аргументацией. Но проблема, которая ставится автором в статье, в результате представлена вполне реальной и требующей разрешения с участием лингвистов.
В целом, анализируемое явление в научном дискурсе отражает изменение в восприятии себя и своей деятельности современным ученым. Для лингвиста любые ситуации использования языка, в том числе ситуации межличностного, повседневного общения, пережитые им самим, становятся объектом профессиональной рефлексии. Ведь объекты изучения не существуют в реальном мире, они конструируются познающим сознанием для целей исследования. Таким образом, подобные «лирические отступления» в научном тексте полнее раскрывают особенности сознания и личности самого исследователя как главной фигуры научного познания, демонстрируют его умение мыслить самостоятельно, неординарно, творчески. Они фиксируют мысль исследователя (а затем - читателя) на самых привычных вещах и ситуациях.
Проведенный анализ показал, что ученый нового времени - не отрешенный от мира, погруженный в себя познающий субъект, а реальный, чувствующий, включенный в многообразные виды человеческой активности индивид. Он не «боится» апеллировать к обыденному знанию, к собственным ощущениям. Научное познание предстает как живой, реальный процесс, сопровождающийся разнообразными эмоциями (ср. название статьи: «<.>Где эмоция, там и когниция» [3]).
Таким образом, современный научный текст можно рассматривать как вербализацию сложных когнитивных процессов, в которых тесно переплетаются научные знания и представления с отрефлексированными результатами обыденного, повседневного, межличностного опыта исследователя.
Список литературы
1. Ахметова, Г. Д. Отзвуки войны в жизни и в книгах: повесть А Рекемчука «Железное поле» в иноязычной аудитории [Текст] / Г. Д Ахметова // Русский язык в современном Китае: сб. ст. II Междунар. науч.-практ. конф., г. Хайлар, КНР, 11-12 апреля 2012 г. - Чита; Хайлар: ЗабГГПУ, 2012. - С. 84-90.
2. Голованова, Е. И. Личностное начало в современном научном дискурсе (на примере текста посвящения к книге) [Текст] / Е. И. Голованова // Ученые записки Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета. Сер. Филология, история, востоковедение. -2011.-№2 (37). - С. 41-47.
3. Демьянков, В. З. Лингвопсихология как раздел когнитивной лингвистики, или: Где эмоция - там и когниция [Текст] / В. З. Демьянков, Л. В. Воронин, Д. В. Сергеева, А. И.
Сергеев // С любовью к языку : сб. науч. тр. Посвящается Е. С. Кубряковой. - М. ; Воронеж : Институт языкознания РАН ; Воронежский гос. ун-т, 2002. - С. 29-36.
4. Зимняя, И. А. Лингвопсихология речевой деятельности [Текст] / И. А. Зимняя. - М. ; Воронеж : Мос. псих.-соц. ин-т; МОДЭК, 2001. - 432 с.
5. Нарский, И. В. Фотокарточка на память : Семейные истории, фотографические послания и советское детство (Автобио-историо-графический роман) [Текст] / И. В. Нарский. - Челябинск : Энциклопедия, 2008. -516 с.
6. Осипов, Б. И. Отвечайте на тот вопрос, который вам задают (об одном несчастливом жанре делового общения) [Текст] / Б. И. Осипов // Проблемы номинации и речевой коммуникации в профессиональной среде: сб. науч. тр. - Челябинск : Энциклопедия, 2009. - С. 194-202.
7. Питина, С. А. Наивная картина мира и семейная этимология [Текст] / С. А. Питина // Житниковские чтения (VIII; 2007) : Информационные системы : гуманитарная парадигма : Материалы Всерос. науч. конф., Челябинск, 20-22 февраля 2007 г. - Челябинск : Энциклопедия, 2007. - С. 189-191.
8. Тимофеев, В. П. Фразеология диалектной личности : словарь [Текст] / В. П. Тимофеев. - Шадринск : Изд-во Шадринск. пед. ин-та, 2003. - 176 с.
9. Тимофеев, В. П. Язык деловой личности [Текст] / В. П. Тимофеев // Русский язык для делового общения : коллект. монография. - Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 1996. - С. 164-175.
