CC BY
61УДК-323
ЭФФЕКТЫ И РЕЗУЛЬТАТЫ СЕТЕВИЗАЦИИ СОВРЕМЕННОЙ
ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИКИ
И.В. Мирошниченко1
В данной статье автор на основе анализа современных нелинейных трансформационных процессов в обществе выявляет и дифференцирует глобальные эффекты сетевизации современной публичной политики, позитивные и негативные результаты которых проявляются в ее различных измерениях. В работе определяется понятие «сетевая публичная политика», характеризуются механизмы ее формирования и воспроизводства, а также специфика сетевого ландшафта, имеющего уникальные черты в национальных моделях современной публичной политики. Авторский концепт сетевой публичной политики позволяет не только осмыслить современные процессы трансформации политической реальности, но и на основе разработанного аналитического инструментария проводить дальнейшие их теоретические и эмпирические исследования.
Ключевые слова: сетевое общество; эффекты сетевизации; механизмы воспроизводства сетевой публичной политики; сетевой ландшафт публичной политики.
Современные общественные трансформации, затрагивающие социальные, культурные, экономические и политические основания современного общества, обусловлены проникновением и интенсификацией использования во всех сферах жизнедеятельности информационно-коммуникативных технологий и формированием нового типа социальности, изменяющего всю общественную парадигму, - сетевого общества. Сетевое общество является результирующим вектором развития информационной экосистемы [5; 9; 2; 50], где знания и информационные потоки играют определяющую роль. К качествам новой формы коммуникационной организации общества относятся: многоканальность и высокая плотность путей транспортировки информации; ячеистая структура информационных каналов с возможностью индивидуализации каждой ячейки; социальный субъект, выступающий в качестве коммуникационного узла, способного обрабатывать, накапливать и создавать новую информацию [22, 61-63]. В границах парадигмы, обоснованной М. Кас-тельсом, новые информационные технологии инициируют сетевую логику
1 Мирошниченко Инна Валерьевна □ доктор политических наук, доцент кафедры государственной политики и государственного управления Кубанского государственного университета. E-mail: [email protected].
изменений социальной системы [15]. «Именно сети, - пишет Кастельс, - составляют новую социальную морфологию наших сообществ, а распространение сетевой логики в значительной мере сказывается на ходе и результатах процессов, связанных с производством, повседневной жизнью, культурой и властью [16, 494]. В условиях информационного общества социальная коммуникация, трансформируя институты и практики, приобретает совершенно новые сетевые качества универсального характера. Сетевизация современного общества, становясь глобальным явлением, проявляется в различных сферах следующим образом.
1. Фактором, обеспечивающим конкурентоспособность и производительность экономики, становится информационно-технологический базис. Технологическая структура изменяет облик современной экономики так же, как раньше ее изменяла транспортная инфраструктура железных дорог и свободные рынки индустриальных государств, т.е. вектором глобального экономического развития общества становится информационная экономика.
2. Социальная структура общества приобретает сетевые конфигурации, разнообразие которых обусловлено институциональной и социокультурной средой национальных государств. В результате трансформации социальности формируются принципиально новые, согласно определению Б. Вельмана, «персонализируемые сообщества» - сети межличностных связей и взаимодействий, основанные на социальной идентичности и обеспечивающие информацию и поддержку [56, 1]. Они реализуют личные потребности в обществе, опираясь на новые коммуникационные возможности, что, в свою очередь, способствует их встраиванию в глобальное цифровое пространство социальности, созданное Интернетом. В сетевом общественном укладе происходит нивелирование традиционных социальных статусов, так как Интернет обеспечивает установление равноправных коммуникаций «всех со всеми».
3. Все информационные сообщения в новой коммуникационной системе работают в бинарном режиме: быть или не быть в коммуникационной мультимедиасистеме. Все остальные сообщения существуют на уровне межиндивидуальных связей и коммуникаций, которые характерны для традиционных, но все более маргинализирующихся субкультур. Определять систему господства в информационном обществе будут лишь те, «кто взаимодействует и кто включен во взаимодействие в новой системе» [16, 353], т.е. выживают только те, кто принимает сетевую логику, так как мультимодаль-ность и диверсифицированность сетевой коммуникационной системы способствуют интеграции всех существующих и появляющихся когнитивных схем и практик.
4. В социокультурной среде трансформационные процессы связаны с формированием культуры реальной виртуальности, в которых мультмедий-ные и цифровые информационные технологии имеют решающее значение. Появляется система реальной виртуальности, образующаяся современными
СМИ и интернет-технологиями; в ней внешние отображения реальности человека (физической и символической) не просто передают, отображают опыт, «но сами становятся опытом» [14, 58]; в системе виртуальной реальности смыслы формируют пространство культурных кодов, символов и идеологий, становясь продолжением существующего публичного пространства обитания человека. Но система виртуальной реальности, функционирующая как глобальная сеть потоков информации и смыслов, не является «пространством без места» [45, 413]. Она имеет свою цифровую географию, соединяя различные места и локальные сообщества, обладающие определенными физическими, социальными и культурными характеристиками.
Сетевые источники развития современного общества имеют, по наблюдению ряда исследователей, отчетливые синергийные черты [29, 25-26; 12, 99-101], которые можно свести к следующим ключевым моментам, определяющим современные процессы трансформации:
а) сетевое общество - это неравновесная структура, случай стихийного и самоорганизующего возникновения новых форм общества, появившихся в результате научно-технической революции в сфере информатизации;
б) формирование коллективных сетевых структур происходит из простых автокаталитических (требующих притока извне информации / энергии) интеракций между многими индивидами в определенных контекстуальных условиях, т.е. политические интеракции/коммуникации невозможны без импульсов, исходящих из внешней среды;
в) при разрастании / распространении сетевого общества как неравновесной структуры наблюдаются процессы качественных перемен, которые сопровождаются бифуркациями, создающими множественность возможных результатов и обусловливающими нелинейность общественного развития;
г) при разрастании / увеличении сетевых структур главной проблемой становится их координация, рассматривающаяся как основной управленческий механизм.
Синергийные характеристики сетевого общества позволяют охарактеризовать, используя терминологию З. Баумана, «текучесть», неустойчивость современных общественных систем и непредсказуемость социетальных изменений [44]. Можно говорить о сетевых источниках и промежуточных результатах нелинейного развития современного общества, так как формирование сетевого общества является незавершенным процессом. Несмотря на то, что сетевое общество стало маркером современных трансформационных процессов, глубоко затрагивая структуры современного общества, фундаментальные принципы общественного устройства еще окончательно не погибли [39, 7] под натиском сетевых структур и процессов. Сетевая логика сосуществует одновременно в социальной реальности с другими типами логик (традиционного, индустриального, постиндустриального обществ), отчетливо
выделяя сегменты сетевых явлений глобального и локальных масштабов, проецирующихся на все сферы жизнедеятельности, включая политическую.
Эффекты сетевизации как результаты проникновения сетевого общества в публичную политику и воздействия на нее носят многосоставный характер и проявляются в виде изменений на различных ее уровнях, обусловливают появление инновационных механизмов, воспроизводящих ее новый тип -сетевую публичную политику.
Важно при этом рассматривать публичную политику как комплексное многоуровневое явление, интегрирующее различные измерения. Концептуальная система координат публичной политики связана с такими ее взаимосвязанными и взаимообусловленными измерениями, как информационно-дискурсивное, деятельностно-активистское, управленческое и пространственное. Информационно-дискурсивное измерение интерпретируется в категории публичной сферы, где проявляются рефлексивные способности человека включаться в мир политический. Публичная сфера представляет собой информационно-коммуникативное пространство, в котором на основе информации о политических событиях происходит конструирование групп общественности - «публик», участвующих в формировании общественно-политического дискурса. Дискурсивность, или ресурсы коммуникативной власти в публичной сфере, отражает качественные характеристики развития общественности, проявляющиеся в их автономности в производстве общественного дискурса, и способы целенаправленного информационно-коммуникативного воздействия властью, отраженные в политическом дискурсе.
В информационно-коммуникативной среде посредством политического дискурса конституируются и институционализируются различные политические акторы, принимающие участие в делиберативном политическом процессе, который связывает дискурсивные практики с циклическим производством публичных решений на основе диалога и согласования позиций различных акторов публичной политики. Ресурсы публичности политических акторов и характер их публичной деятельности и участия в принятии решений характеризует деятельностно-активистское измерение публичной политики.
Управленческое измерение публичной политики позволяет определить институциональные и технологические характеристики гражданского участия в производстве публичных решений. В системе публичного управления существует политическая и административные подсистемы, задающие институциональный коридор для участия граждан в процессе принятия публичных решений и влияния на них. Политическая подсистема публичного управления результирует дискурсивность публичной сферы, посредством системы политического представительства формируя политический курс. Административная подсистема регулирует процесс принятия публичных реше-
ний после их легитимации и институционализирует практики вовлеченности граждан в административную деятельность.
Пространственные характеристики публичной политики связывают ее различные измерения в единую целостность как действительность объективного порядка, оформленную легитимными практическими схемами, составляющими действительность субъективного порядка. Пространство публичной политики существует в более широких социальных контекстах, что позволяет выявить специфику национальных моделей.
Эффекты сетевизации, оказывая в первую очередь воздействие на трансформацию информационно-дискурсивного слоя, изменяют формат структур и процессов в деятельностно-активистском, институциональном и управленческом измерении публичной политики. На сегодняшний день сформирована глобальная информационно-коммуникативная среда, заключенная в технологический каркас модели, основанной на системной интеграции цифровых процессов обработки и передачи информации, которая за счет постоянного внедрения и совершенствования технологий сетевой коммуникации, продуцирует новые формы индивидуальных и коллективных механизмов аккумуляции информации, создания и распространения новых знаний. Интернет, будучи самой крупной кибернетической сетью в мире, стал технологической площадкой для формирования единого глобального информационного пространства с принципиально новыми возможностями коммуникации, основанными на применении технологий web 2.0 и web 3.0. Посредством интернетизации происходит расширение публичного пространства, так как Интернет включает в себя не только сервисные функции информирования и коммуникации, но и социальное окружение, самостоятельно участвующее в потреблении, производстве и распространении контента. Технологические принципы Интернета, такие как отсутствие иерархии, открытость доступа, ориентированность на персональных пользователей, способствуют созданию единого коммуникативного сообщества, представляющего собой сеть без коммуникативных «разрывов» [43, 17]. Интеграция пространства Интернета (онлайн-пространства) в публичную сферу и его функциональность для продуцирования делиберативного пространства обусловлены цифровой природой (готовностью и открытостью к изменениям) и сетевым этосом политических коммуникаций. Сетевая коммуникация становится системообразующим источником репродуцирования политической сферы, определяя формат политических отношений. Вместе с тем, эффект сетевого расширения публичного пространства создает определенные условия для исключения определенных категорий граждан из новой системы сетевых политических коммуникаций, ограничивая их арсенал включения в публичность традиционными методами. В проблеме цифрового неравенства заключается разрешение вопроса о сетевом бытии индивида в новом информационно-коммуникативном обществе: быть представленным или не представ-
ленным в Интернете, иметь или не иметь возможности политической коммуникации и т.д. Цифровое неравенство актуализируется не только в национальных масштабах, но и на уровне регионов и локальных сообществ, определяя возможность формирования гражданами собственного ресурса публичности.
Глобальное информационно-коммуникативное пространство сетевого общества открыто для концептуализации индивидуальными и коллективными акторами автономных социальных миров, требующих собственных вир-туализированных публичных пространств, но находящихся в тесной связи с общим пространством. Концептуализация индивидом собственного социального мира с проекцией в политическую сферу, рассматривается в контексте его рефлексивной включенности в публичное пространство или, по определению М. Фуко, «управленческой ментальности» [47] как активности, нацеливающей быть критическим и рефлексивным [55]. Дуальность результатов рефлексивной включенности индивида проявляется в эффекте рефеодализа-ции,или возникновении «сетевых феодалов и крепостных» [6, 73-74] в пространстве публичной политики. Так называемые «сетевые феодалы» - индивиды, или политические акторы, на основе легитимных практических схем и эксплицитных понятий самостоятельно и оригинально осмысливают политические события, конструируя вокруг себя, своего места или проблемы публичное пространство с проективным набором публичных решений. Индивиды или политические акторы, которые не участвуют в конструировании публичных пространств, а прибегают к осмыслению политических событий на основе идентификации с созданными «сетевыми феодалами» когнитивных схем и практических решений, становятся «информационными крепостными» в конструируемых публичных пространствах. Смыслы, когнитивные схемы и нарративы, распространяемые и потребляемые публикой в границах публичного пространства «сетевых феодалов», становятся источниками коммуникативной власти. У. Бек говорит о принципиально новом явлении для публичной сферы - «распаде политики» [4, 281-288], на смену властного доминирования национальных государств и централизованных правительств приходит коммуникативная власть многообразных сообществ, сетей и индивидов, обладающих значимыми рефлексивными способностями. Рефлексивная включенность индивида нарушает монополию государства на установление границ идентичности, в расширенной Интернетом публичной сфере с множеством пространственных координат граждане «самостоятельно выбирают, с каким пространством себя ассоциировать (в каких сетях участвовать, а какие формировать самостоятельно) и экспериментируют со своими иден-тичностями» [3, 109-122], изменяя природу властных отношений. В современных обществах социальная энергия и политическое влияние аккумулируется прежде всего на горизонтальных уровнях коммуникации в публичной сфере, связывающих различные локальные сообщества, которые, в свою оче-
редь, включают в себя другие сообщества и сети [26]. Однако в расширяющихся возможностях рефлексивной включенности индивида в публичное пространство и автнономной «маршрутизации» публичных коммуникаций существует угроза усиления власти маргинальных групп, которые могут носить и экстремистский характер. Например, современные транснациональные террористические организации отличаются сетевой организацией и ориентированы на сетевую вербовку, сетевую координацию структур и деятельности, явную и скрытую сетевую пропаганду.
В качестве новых феодалов могут выступать как неинституционализи-рованные сетевые структуры, так и традиционные политические субъекты. Публичные пространства рождаются не только снизу активными самоорганизующимся акторами, но и сверху путем целенаправленного проектирования. Позитивным эффектом рефеодализации публичного пространства является его сетевое топос-структурирование. В сетевом топосе практические схемы, практики, ресурсы акторов публичной политики и структур публичного управления интегрируются в едином согласованном проекте решения конкретной локализованной проблемы. В топосе как интерсубъективной реальности идеи задают границы принимаемых решений. Зачастую топос обусловливает возникновение сетей социальной солидарности, демонстрирующих автономные от публичной власти гражданские действия, направленные на разрешение публичной проблемы. Вместе с тем, формирование публичных пространств также может происходить на основе использования механизмов манипулирования, социального и политического инжиниринга, где феодалами публичных пространств становятся политические лидеры субполитики - мэры городов, директора крупных бизнес-структур, представители региональных медиаструктур и РЯ-агентств, использующие сетевые технологии создания и распространения информации и создающие новую виртуальную реальность.
Рефлексивная включенность индивида и его автономность в построении публичного пространства обусловили эффект сетевой трансформации гражданского общества, в результате которого нивелируется деконструкция бинарной оппозиции «государство - гражданское общество», «находя феномен, их объединяющий, - власть, выражающуюся в политических и неполитических формах» [19, 20], сохраняя при этом такие традиционные характеристики, как автономия от государства; взаимосвязь с государством; гарантированный плюрализм ценностей, идеалов и образов жизни, воплощённых в его институциях. Как утверждает М. Фуко, гражданское общество представляет собой отношения власти, укорененные в социальной сети [40, 186]. Гражданское общество теряет свою идеологическую интерпретацию «в терминах рынка и собственнического индивидуализма» [18, 99] и становится средой для самоподдерживающихся связей, в которой переплетены разнообразные неформальные сети солидарностей с различными формами взаимной
поддержки и взаимовыгодных объединений. В основе солидарных сетевых связей лежит процесс идентификации человека с реальными или воображаемыми группами и обретение им собственной идентичности, что, в свою очередь, порождает коллективные действия. В данном контексте гражданское общество рассматривается как тип социальной интеграции различного рода сообществ, в которых индивиды связаны друг с другом коллективными обязательствами. Ф. Фукуяма, подчеркивая сетевую природу развития современного гражданского общества, приводит пример исследования «Янки Сити», где в общине, состоящей из 17 000 членов, было насчитано 22 000 различных сетей солидарности [41, 149]. Нормативное определение сетевой организации гражданского общества не связывается с либеральными политико-идеологическими конструктами и наполняется иным, более универсальным содержанием: оно определяется как «особое пространство бытования гражданских добродетелей - доверия, уважения к другому индивиду, равенства, справедливости...» [25, 24], имеющих различные коннотации в определенных социокультурных средах: западной, восточной, гибридных (латиноамериканской, российской) и т.д. Гражданское общество становится продуктом интеграции символико-смысловых и структурных форм социальной организации на основе горизонтально-сетевых связей, существующих в рамках данной национальной общности, гарантирующей историческую преемственность развития государства.
Деятельностный аспект сетевого гражданского общества заключается в гражданских отношениях, развертывающихся в публичном пространстве. Гражданские отношения (сущее гражданского общества) - это совместная и добровольная деятельность людей, объединенных общими интересами, исключающая рыночные и иерархические отношения между ними и направленная на достижение (решение) общей цели (публичной проблемы). Сетевые структуры как социальные формы гражданских отношений по своей сути нейтральны, они служат механизмами для реализации поставленных целей, которые программируются определенными акторами. Социокультурные основания определяют ценностный характер гражданских отношений (должное), работающих на самоорганизацию всех сфер жизни общества, включая политическую, и не обязательно должны соответствовать формальным нормам и действующим конституциям. Например, гражданские отношения в мусульманских странах основаны на сетевых принципах концепций традиционного ислама: «шура (консультации), иджма (консенсус) и иджтихад (независимое авторитетное истолкование)» [10, 91]. При совпадении интересов государства и гражданского общества сетевые способы деятельности по решению общественно значимых проблем, существующих в рамках гражданских отношений, перенимаются национальными / глобальными механизмами власти, действующими в масштабе всего общества. Именно гражданские отношения становятся частью глобального гражданского общества, под
которым понимается совокупность постоянно трансформирующихся разнородных групп и объединений граждан, использующих технологии социальных онлайн-сетей, на основе сходных ценностей, идеологических предпочтений и социокультурных целей для реализации гражданской деятельности и гражданских инициатив на локальном, региональном, национальном и глобальном уровнях. Двойственная природа глобального гражданского общества обусловлена гражданскими отношениями в рамках «паспортизированного» гражданства и виртуализированными формами социально-политической деятельности в условиях глобального информационного киберпространства» [7, 34-35], что обусловило формирование таких типичных транснациональных движений, как антиглобалисты или «Гринпис». Доступность цифровых информационно-коммуникативных технологий граждан оптимизирует их коллективные действия, заменяя традиционные повседневные практики новыми, которые, по сути своей, инновационны и конвертабельны для различных сфер. Глобальное гражданское общество, универсализируя гражданские отношения, осуществляет политический трансферт сетевых гражданских и политических практик в политический процесс различного уровня, одновременно трансформируя топологию сетевых гражданских обществ национальных государств, способствуя наложению и взаимопроникновению социальных офлайн-сетей (неформальных сетей, основанных на доверии) и онлайн-сетей (сообществ, функционирующих на основе технологий социальных он-лайн-сетей).
Сетевизация гражданского общества обусловливает кризис традиционной системы политического представительства, не отражающего интересы тех социальных групп и общностей, которые возникли в результате сетевых трансформаций в социальной и экономической сферах общества. В современной публичной политике происходит смена «самих паттернов политического представительства и гражданского участия» [24, 137], связанных с эффектом сетевой реверсивной адаптации традиционных политических институтов и структур сетевого гражданского общества. С одной стороны, традиционные иерархические структуры политических институтов начинают мутировать, так как испытывают затруднения, связанные с появлением множества властных центров и распылением информации; они начинают приспосабливаться к сетевым формам организации власти, действуя сообразно логике сетевых коммуникаций. Политические лидеры, политические партии и группы интересов начинают формировать и реализовывать собственную политическую стратегию сетевой политики. Так, в современных государствах ни одна политическая партия в XXI в. не может быть достаточно самостоятельным политическим субъектом за пределами сетевой политики; в свою очередь, сетевая политика партийных элит предстает в перспективе как феномен синтеза информационно-комуникационных технологий и политического воздействия на институты гражданского общества [1, 7]. Для обеспече-
ния легитимности и повышения конкурентоспособности традиционные политические институты создают собственные или же возглавляют уже созданные сетевые структуры гражданского общества. Ярким примером может служить сетевой проект руководства КНР «50 центов партии», реализуемый с 2007 г. в Синете и направленный на «достижение превосходства в общественном мнении в Интернете» и «активного использования новых технологий для укрепления положительной пропаганды» [54]. Суть проекта заключалась в организации системы оплачиваемого комментирования дискуссий в опНпе-пространстве публичной сферы Китая по поводу общественно значимых проблем. Активные пользователи, китайские проправительственные блогеры, участники форумов и социальных опНпе-сетей, высказывающие положительное мнение о правительстве КНР, Коммунистической партии Китая и проводимой государственной политике, получили название «умаодан», или «50 центов партии» (по приблизительным оценкам их более четверти миллиона). Именно столько они предположительно получают за один пост или комментарий, размещённый в Интернете; при этом одновременно была сформирована и социальная сеть волонтеров, выполняющих те же действия бесплатно [33, 73].
С другой стороны, структуры сетевого гражданского общества захватывают традиционные политические институты, создавая синтетические формы политического представительства, например, в виде пиратских политических партий. Интегрирующей целью пиратских политических партий является реформа законодательства в области интеллектуальной собственности, патентов и авторского права. Представители пиратских партий всего мира выступают за свободный обмен информацией и недопустимость его преследования по закону, а также за неприкосновенность частной жизни. Пиратские партии, существующие более чем в 30 странах мира, в национальных масштабах достигли успеха в Швеции, Германии и Франции. Их создание и деятельность координирует неправительственная организация «Интернационал пиратских партий» (РР1), которая также модерирует международные публичные форумы, участвует в качестве наблюдателя в международных организациях (Всемирной организации интеллектуальной собственности, Совете ООН по правам человека), включается в кооперацию с сетевыми партнерами - международными неправительственными организациями (Фондом свободного программного обеспечения, Фондом электронного фронтира, неправительственными организациями «Международные знания», Инициативой «Глобальная сеть» и др.); реализует стратегические и оперативные проекты («Пиратская партия недели», «Женщины-пираты», «Международный бюллетень» и т.д.) [31, 93-104]. В Европе пиратские партии предпочитают выступать единым независимым блоком в традиционном лево-правом направлении, чтобы добиваться своих целей вместе с основными партиями [23].
Сетевые политические партии отражают потребности сетевого гражданского общества в политическом представительстве их интересов в традиционном формате публичной политики. Примером может служить итальянская политическая партия «Движение Пяти Звезд». Основатель партии, популярный комик и политический сатирик Беппе Грилло, заявил о себе как публичный политик благодаря созданному им в 2005 г. персональному блогу, который через три года занял лидирующие позиции среди десяти самых влиятельных в стране, сегодня он входит в двадцатку самых популярных блогов в мире [52]. Для создания программы политической партии политический лидер использовал интеллектуальные ресурсы социальных сетей. Каждый из граждан мог внести предложение в программу партии, и по результатам его публичного обсуждения в сети предложения в виде усовершенствованных программных тезисов находили свое отражение в итоговом документе. На всеобщих парламентских выборах 24-25 февраля 2013 г. политическая партия «Движение пяти звезд» набрала 23,79% голосов в нижнюю и 25,55% в верхнюю палату парламента, вызвав политический кризис в Италии [27], отказавшись от участия в коалиционном правительстве и подготовив пакет предложений, состоящих из 20 радикальных реформ [8]. Одно из фундаментальных изменений политической системы, за которое выступает политическая партия, - обеспечение прозрачности публичного управления путем формирования политики снизу и гражданского участия в принятии политических решений с помощью Интернета [11].
Разрешение проблемы кризиса традиционной системы демократического представительства и снижение ее легитимности в условиях сетевиза-ции публичной политики связаны не только с эффектом сетевого институционального реверса, но и с эффектом новых социальных движений. Новые социальные движения в 1970-х гг. стали источником социокультурной революции в публичной политике западных стран, изменившей структуру властных отношений между государством и индивидом, государством и обществом, индивидом и обществом. Суть новых социальных движений заключалась в том, что они предложили в публичной практике внепарламентские и внекорпоративные нормы (общественные организации, профсоюзы и т.д.) коллективного участия, которые раньше были чужды политическим системам демократических государств. Движения возникали на основе низовых гражданских инициативных групп, связанных с локальными проблемами постматериалистического толка - экологии, молодежи, прав женщин, образования и т.д., но перерастающими в глобальные движения и организации. Например, в Германии в 1960-х гг. новые социальные движения выросли из гражданских групп, протестующих против инфраструктурной модернизации урбанизирующихся городов. В результате из обжитых территорий стали вытесняться малообеспеченные слои населения [49, 36]. Д. Делла Порта и М. Диани утверждают, что новые социальные движения - это неформальные се-
ти, базирующиеся на разделяемых всеми ценностях и солидарностях, мобилизующие своих участников по поводу конфликтных проблем посредством регулярного использования различных форм протеста [46]. Д. Макадам, Дж. Маккарти и М.Н. Залд описывают новые социальные движения как сетевую структуру неформальных групп, исключающую иерархические принципы организации, основанные на чувстве принадлежности к определенному сообществу и коллективной идентичности [51]. Они формируются в публичном пространстве в условиях кризиса идентичности, снятие которого осуществляется путем создания самоорганизаций и ассоциаций, строящихся на идентичности сопротивления [13, 197]. Согласно М. Олсону, возникновение и развитие новых социальных движений определяется тремя группами факторов, которые можно интерпретировать следующим образом:
а) структура политических возможностей как институциональная структура или формальные и неформальные властные отношения в рамках национальной политической системы, регулирующие каналы доступа граждан к ресурсам;
б) способность социальных сетей доверия и поддержки формировать мобилизационные структуры коллективного действия;
в) процесс формирования сетевой культурной идентичности, ценностно-нормативных фреймов, общего для данной группы людей понимания мира и самих себя, которое легитимирует и мотивирует коллективное действие
[53].
Специфика формирования новых социальных движений обусловлена социальным, политико-культурным и политический контекстом национальных политических систем. Конфронтационные и антагонистические стратегии новых социальных движений определяются индикаторами состояния публичной политики в каждом конкретном случае: ограничением свободы (в том числе и публичных дискуссий), возможностей влиять на формирование политической повестки дня и принятие публичных решений, консервацией рекрутирования элит и т.д. Новые социальные движения своей политической деятельностью, в арсенале которой широко представлены различные формы протестной активности, открывают новые каналы к процессу принятия публичных решений для неинституционализированных акторов.
Актуализация неинституционализированных политических акторов в публичной политике происходит под воздействием ризомной сетевой самоорганизации [37, 665]. Суть данного эффекта сетевизации заключается в том, что в коммуникативной среде онлайн-пространства публичной политики формируются ризомные (неявные, обладающие способностью развиваться в любом направлении и принимать произвольную, некорневую конфигурацию) дискурсивные сети гражданской журналистики (блоги, социальные онлайн-сети), которые под воздействием ряда внутренних (наличие ресурсов для публичного действия) и внешних факторов (внутриполитических или между-
народных событий) способны трансформироваться в реальных политических акторов. Ризомная коммуникативная среда онлайн-пространства создает условия для формирования автономных от действующей публичной власти сетевых сообществ, не имеющих доступа к традиционным каналам политического представительства и политического участия. Актуализация политической субъектности сетевых сообществ происходит, как демонстрирует современная политическая практика, стихийно в условиях кризиса/турбулентности политической системы и способствует расширению доступа сетевых сообществ к ресурсам публичной политики, одновременно раздвигая границы пространства национальной публичной политики в целом. В.В. Лапкин говорит о глобальном тренде эмпирически фиксируемых эффектов нелинейного ризомного политического развития [34, 97], которые с течением времени приобретают высокотурбулентный и интенсивно бифуркационный характер. Яркими примерами служат арабские революции с взрывной и лавинообразной сетевой динамикой, где дифференцируемы и органично взаимосвязаны исламистские, националистические, либерально-демократические, модернистские и другие тенденции. Механизм ризомной сетевой самоорганизации способствует формированию принципиально новых политических акторов, публичная деятельность которых основывается на сетевых механизмах коллективной мобилизации и координации политической деятельности в реальности публичной политики.
Несмотря на то, что эффект ризомной сетевой самоорганизации сравнительно недавно стал проявляться в публичной политике современных государств, интенсивность его воздействия постоянно увеличивается, расширяя практики «уличной» публичной политики. Революции на Ближнем Востоке (2011 г.), общенациональные протесты в Украине (2004 г.), Франции (2005 г.), Греции (2008 г.), Испании, Великобритании (2011 г.), Турции (2013 г.) демонстрируют эффективность действия новых, преимущественно неинституционализированных политических субъектов. Вместе с тем, следует подчеркнуть разнообразие содержания и политических результатов универсального механизма ризомной сетевой самоорганизации в национальных контекстах. Например, в Египте сетевая общественность в условиях существующего авторитарного режима потребовала демократизации государства, что отразилось на политических результатах арабской революции - отставка действующего президента страны Х. Мубарака и внесение поправок в Конституцию путем референдума [32, 92-103]. В Испании протестная активность населения была связана с реформированием уже существующего демократического режима с недемократическими девиациями (в избирательной системе - наличие закрытых списков, каудильистский принцип организации политических партий и т.д.), что вынудило правительство назначить внеочередные парламентские выборы, которые серьезно изменили расклад политических сил в стране [42, 71-81].
Важным свойством ризомной сетевой самоорганизации является ее неразрушимость. Точки роста политической активности, будучи подавленными или ограниченными в определенной пространственно-временной локализации, возникают в публичном пространстве вновь, получив источники своего развития/обновления от «ризомного корня» сетевой самоорганизации. В данном случае действующими правительствами государств, которые столкнулись с результатами ризомной сетевой самоорганизации политических акторов, должны быть исключены или существенно ограничены силовые и цензурные методы воздействия на них, так как данными действиями они обусловливают перерождение сетевой самоорганизации в другие, более антагонистические форматы. Речь идет о поиске институциональных форм, с одной стороны, адекватно отражающих потребности сетевых акторов в политическом участии, с другой - направляющих сетевую активность общественности в конструктивное для органов власти русло.
Эффект сетевой гражданской журналистики в публичной политике связан с актуализацией в качестве индивидуальных политических акторов популярных блогеров. В большинстве стран, где медиакратия становится основным механизмом форматирования публичного пространства под интересы политического руководства, широко используются манипулятивные стратегии в формировании общественного мнения, новостные ленты и аналитика общественных блогеров становятся единственно легитимными в представлениях граждан источниками информации, вокруг которых организуется публичный дискурс. Блогеры формируют новые векторы политического влияния гражданской журналистики: во-первых, альтернативность блогерского дискурса обеспечивает конкурентную когнитивную структуру, с помощью которой различные группы общественности стремятся повлиять на процесс публичных решений; во-вторых, влиятельные блогеры имеют ресурсный потенциал для мобилизации общественности на различные публичные действия, как это демонстрирует эффект сетевой самоорганизации; в-третьих, рекрутирование во властвующую элиту высокорейтинговых блогеров для использования их ресурсов (интеллектуального ресурса и ресурса политической публичности) в принятии политических решений (как в манипулятивном, так и в конструктивном аспекте). Например, в Малайзии известный блогерский деятель Джеф Уи был избран членом парламента, где он выступает с активной позицией в отношении расширения доступа к информации и создания системы открытых данных в государстве [17, 14].
Нелинейная логика развития сетевого общества обусловливает процессы диверсификации политических практик и институциональных форм, охватывая и систему публичного управления. Эффект сетевизации публичного управления непосредственно связан с многосоставными сетевыми изменениями в многослойном пространстве публичной политики, где инструменты политической власти, влияния и контроля рассеяны между разнообразными
акторами, в том числе индивидуальными и коллективными. Под воздействием сетевизации публичное управление становится многослойным и многосторонним. При этом эффект сетевизации публичного управления имеет двойственное проявление. Речь идет о традиционном формате публичного управления, где инкорпорированные сетевые структуры не влияют на изменения принципов и каналов взаимодействия органов власти и гражданского общества, т.е. управление осуществляется посредством влияния латентных политических сетей и сообществ, преследующих свои цели, но определяющих процесс и результаты публичных решений. В зависимости от институционального дизайна публичной политики и политико-культурных традиций государства сетевые структуры в публичном управлении приобретают различные конфигурации. Например, в странах Южной Европы сети в публичном управлении формируются на основе патрон-клиентарных отношений, что способствует сращиванию политико-административной элиты с преступными группировками; сети становятся каналами теневого лоббирования и коррупции. В странах Центральной и Восточной Европы «политические сети представляют собой неформальные коалиции старой и новой политической элиты, пытающихся контролировать политическое пространство» [21, 47].
На современном этапе эффекты сетевизации в системе публичного управления способствуют управленческому кризису [20, 5-12], что обусловлено неспособностью публично-властных прерогатив и административных институтов, организованных по принципам централизации-иерархизации, реагировать на требования снизу, так как специализированные вопросы, которые порождены сложносоставными публичными проблемами, могут решить только модульные политические организации с опорой на сетевые структуры. Так, Ж.-Ф. Ришар полагает, что современные формы политической организации воспроизводят организационные модели, унаследованные от индустриальной, а в некоторых случаях и аграрных эпох [30, 157]. В условиях сложных и глубоких перемен традиционные политические иерархии, которым свойственны неповоротливость и сосредоточенность на себе, сдают свои позиции гибким, разветвленным и быстро реагирующим сетевым структурам. Происходит институциональный разрыв между потребностями сетевого общества к новым неирархическим формам управления и существующей политической организацией современных государств.
Кризис управленческих структур сопровождается кризисом политико-управленческой ментальности, проявляющейся в неготовности национальных политических лидеров брать на себя ответственность национальных политических лидеров за последствия проводимой политики и, по образному замечанию В.В. Лапкина, неуверенности «капитанов» мировой политики и экономики в работоспособности их традиционных «средств навигации» [34, 97]. В результате политико-управленческого кризиса появляется принудительная «линеаризация» кризисных ситуаций и сохраняются прежние неэф-
фективные механизмы финансового, политического и государственного управления.
Сетевое управление, предполагающее наличие и глобального уровня, в отличие от управления через сети, осуществляется на принципиально иных основаниях. Привлечение многих акторов публичной политики к совместному достижению политических целей и публичному управлению связано с сетевым взаимодействием и его координацией, ориентированной на создание условий сотрудничества. Примером организации сетевого управления, основанного на принципах координационного государства, является Европейский союз. Разнообразные практики сетевого управления предполагают интерактивность в постановке общественных целей и обеспечение демократичности при поиске адекватных публичных решений для сложносоставных и значимых для общественности ЕС проблем [38, 229]. К их числу относятся:
- формирования различных сетей из числа представителей исполнительных структур государств - членов ЕС, региональных органов власти, общественных организаций, бизнес-структур и внешних партнеров ЕС;
- создание автономных от вмешательства сверху дисперсных центров принятия решений, включающих в себя сложную систему комитетов, в которых участвуют представители наднациональных и национальных структур;
- реализация разнообразных по своей комплексности, спецификации и формированию сетевых структур реализации программ, направленных на решение публичных проблем отдельных регионов ЕС;
- публичные форумы как коммуникативные площадки для неформальных консультаций и оценки эффективности реализуемых мер и сетевого управления.
Государство в сетевом управлении становится координационным, создавая условия для вовлечения граждан в публичность с помощью регулятивных, финансовых и коммуникативных инструментов, ставя целью повлиять на мотивацию субъектов к объединению усилий для решения совместных задач [35, 89]. Вовлеченность граждан в реализацию публичных решений непосредственно связана с технологиями межсекторного взаимодействия (прозрачный бюджет, социальный заказ, фонды территориального развития, различные технологии социального инвестирования и т.д.) и инвариантными технологиями гражданского участия (гражданские переговоры, гражданские экспертизы, гражданский контроль, гражданские дискуссии и экспедиции). Вовлеченность граждан в публичность связывает коммуникативную власть гражданского общества с политико-управленческим циклом, тем самым существенно ограничивая автономию государства.
Потенциал развития сетевого управления кроется в практиках электронного правительства и электронного участия. Внедрение механизма электронного правительства в структуру сетевого управления качественно трансформирует функцию государства по оказанию публичных услуг с акцентом
на их публичную ценность. Электронное правительство, основанное на механизмах электронного участия, создает условия для реализации постмодернистской модели государства, в котором граждане могут получить возможность контролировать действия правительства посредством участия в сетях как пользователя и управленца. В сетевом пространстве публичного управления «эксперты научно-исследовательских центров, законодатели, политические аналитики, управленцы, заинтересованные граждане, чиновники могут обсуждать возможности дальнейших изменений» [48, 149]. Государство начинает создавать экспертные онлайн-структуры в системе электронного правительства, действующие на постоянной или проектной основе, которые воплощают общественно значимый дискурс регулирования государственного администрирования.
Важной характеристикой сетевого публичного управления является его проектируемость, с помощью которой создаются условия для конструктивного участия разнообразных акторов публичной политики в практике публичного управления. Государство, осуществляя диагностику состояния публичной политики, выступает инициатором и модератором проектных и экспертных сетей, институционализируя публичные импульсы сетевого гражданского общества в практике публичного управления.
В целом выделенные автором эффекты сетевизации публичной политики способствуют формированию в политической онтологии устойчивых механизмов производства сетевой публичной политики (таблица).
Эффекты сетевизации и их влияние на формирование механизмов сетевой публичной политики
Эффекты сетевизации публичной политики Результаты сетевизации публичной политики Измерение публичной политики, в которой проявляются эффекты сетеви-зации Формирование механизмов сетевой публичной политики как результат сете-визации
Позитивные Негативные
Эффект сетевого расширения публичного пространства Интеграция онлайн-пространства в публичную сферу и его функциональные характеристики для продуцирования де-либеративного пространства (готовность и открытость к изменениям сетевой коммуникации) Цифровое неравенство как способ ограничения использования возможности коммуникации в онлайн-пространстве публичной политики Информационно- дискурсивное Механизм сетевой коммуникации производства публичного пространства
Продолжение таблицы
Эффекты сете-визации публичной политики Результаты сетевизации публичной политики Измерение публичной политики, в которой проявляются эффекты сетеви-зации Формирование механизмов сетевой публичной политики как результат сетевизации
Позитивные Негативные
«Сетевые феодалы и крепостные» в публичном пространстве Самостоятельные политические акторы (сетевые феодалы) на основе когнитивных схем конструируют публичность как пространство событий. Политические акторы/ индивиды, разделяющие когнитивные схемы, присоединяются к сконструируе-мой публичности Присоединение к сконструируе-мым публично-стям индивидов (сетевых крепостных) может обеспечиваться технологиями политического инжиниринга и мани-пулятивными технологиями Информационно- дискурсивное Рефлексивная включенность индивида в публичное пространство Коммуникативная власть
Эффект сетевой трансформации гражданского общества Гражданское общество становится средой, способствующей формированию действенных солидарно-стей и складывающихся на ее основе формах самоорганизации и гражданской активности Социокультурные, основания определяют ценностный характер гражданских отношений и могут не соответствовать формальным нормам и действующим конституциям Когнитивное Институциональное Политико-культурное Деятельностно-активистское Механизм обретения идентично-сти в сетевом публичном пространстве Механизм инсти-туционализации сетевых структур гражданского общества Механизм политического трансферта инновационных гражданских практик
Эффект сетевого институционально-го реверса Появление новых институциональных форм и диверсификация политических практик обусловлены сетевой реверсивной адаптацией традиционных политических институтов и сетевых структур гражданского общества Кризис системы институтов демократического представительства и ее легитимности Институциональное Механизм сетевого мутирования политических институтов
Окончание таблицы
Эффекты сете-визации публичной политики Результаты сетевизации публичной политики Измерение публичной политики, в которой проявляются эффекты сетеви-зации Формирование механизмов сетевой публичной политики как результат сете-визации
Позитивные Негативные
Эффект новых социальных движений Появление сетевых политических акторов, формирование новых каналов гражданского участия Кризис системы институтов демократического представительства и ее легитимности Высокий уровень конфликтности Институциональное Деятельностно-активистское Механизм формирования неин-ституционализи-рованных политических акторов
Эффект ри-зомной сетевой самоорганизации Появление новых сетевых акторов, деятельность которых расширяет пространство публичной политики, легитимизирует новые демократические режимы «Цветные революции» и масштабные проте-стные движения Институциональное Деятельностно-активистское Механизм ри-зомной сетевой самоорганизации
Эффект сетевой гражданской журналистики Блоггеры актуализируют общественный дискурс, имеют ресурсный потенциал для мобилизации общественности и влияние на циркуляцию политических элит Манипуляции общественным мнением и репрессии по отношению к гражданским журналистам со стороны государства Информационно- дискурсивное Институциональное Деятельностно-активистское Механизм сетевой актуализации общественного дискурса в производстве публичных решений Механизм сетевой мобилизации общественности Механизм формирования сетевых лидеров
Эффект сете-визации публичного управления Привлечение многих авторов публичной политики к совместному достижению политических целей и публичному управлению на основе сетевого взаимодействия, его координации и создания условий для сотрудничества Инкорпорация в систему публичного управления латентных сетевых структур, и трансформирование ими процесса принятия политических решений Деятельностно-активистское Институциональное Управленческое Механизм сетевого управления Механизм электронного участия
Однако формирование сетевой публичной политики представляет собой незавершенный проект нелинейного развития, ее проявления связаны с различными эффектами сетевизации. Таким образом, под определение сетевой публичной политики попадают лишь те политические явления и события, в которых наблюдается «прорастание» эффектов сетевизации поверх рутинных практик традиционной публичной политики. Сетевая публичная политика формируется не по плану властвующего «архитектора», а в результате интеграции взаимодействующих усилий рефлексирующих политических акторов, каждый из которых позиционирует свой план обустройства социально-политического порядка в интерактивном политическом пространстве. В сетевой публичной политике термин «демократия» приобретает новое содержание, включающее «сложность структурности» [28, 48] принятия публичных решений в условиях существования и конкуренции множественности «публичных режимов» в политическом пространстве, каждый из которых институционализирован вокруг определенной сетевой структуры или публичной проблемы.
Практики сетевой публичной политики и возможности их распространения и развития возникают в пределах сетевого ландшафта. Сетевой ландшафт публичной политики объединяет в себе различные ландшафтные звенья, представленные сетевыми структурами и сетевыми сообществами разной степени устойчивости, которые связаны между собой коммуникативными связями различной плотности и интенсивности, существующими в определенной социокультурной среде. Сетевой ландшафт привязан к политическому пространству и отражает институциональные (формальные и неформальные) и коммуникативные (публичные и латентные) характеристики сетевых конфигураций из разных слоев публичной политики.
Понятие «сетевой ландшафт публичной политики», обеспечивая преемственность сетевой публичной политики с социокультурной эволюцией политической онтологии в целом, интегрирует все многообразие сетей, характеризующихся плюралистичными основаниями самоорганизации и различными темпоральными характеристиками развития сетевых структур, сообществ, акторов (традиционного общества, модерна, постмодерна). Исследование эффектов и результатов сетевизации в современной публичной политике показало, что сетевые акторы в публичной политике актуализируют старые (традиционные кланово-родовые, местнические, патрон-клиентарные сетевые отношения) и новые (сети солидарностей, дискурсивные, сети новых социальных движений) социальные сети или основываются на причудливых формах их конвергенции и мутации. Например, террористические организации, базирующиеся на социальном капитале традиционных обществ, широко используют современные сетевые практики, интегрируясь в органы власти и управления и создавая коррупционные сети, что делает их подвижными и трудно уязвимыми; сетевая организации стала единственным способом «сохранять устойчивость террористических организа-
ций и их способность к регенерации» [36]. Другим примером конвергенции нового и старого является глобальное управление в ЕС [38, 111-215], где европейская бюрократия зачастую оказывается малоконтролируемой для публичных сетевых структур, способной, манипулируя информацией и осуществляя латентные/теневые взаимодействия с лоббистами, существенно деформировать в процессе сетевой координации выработанные публичные решения. Изменения сетевого ландшафта могут быть обусловлены как трансформацией сетевых конфигураций, так и характером коммуникации между ними, что непосредственно отразится на механизмах производства сетевой публичной политики.
Библиографический список
1. Акопов Г.Л. Сетевой аспект политики российских партийных элит: проблемы теории и практики: автореф. дис. ... канд. полит. наук. Ростов н/Д, 2003. С. 7.
2. Бард А., Зюдерквист Я. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. СПб.: ООО «Юнайтед Пресс», 2004.
3. Баринова Д.С. Методологические аспекты исследования виртуального пространства Интернета // МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин / гл. ред. М.В. Ильин. М.: Центр персп. методологий социально-гуманит. исслед. 2010. С. 109-122.
4. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 281-288.
5. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.: Academia, 1999.
6. Беляева Н.Ю. Развитие концепта публичной политики: внимание «движущим силам» и управляющим субъектам // Полис. 2011. № 3. С. 73-74.
7. Буряк В.В. Глобальное гражданское общество и сетевые революции: монография. Симферополь: ДИАЙПИ, 2011. С. 34-35.
8. В Италии «Движение пяти звезд» объявило о желании возглавить новое правительство. [Электронный ресурс]. URL: http://www.rbc.ru/rbcfreenews/20130311074535.shtml (дата обращения: 24.07.2013).
9. Гелбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М.: Прогресс, 1969.
10. Гражданское общество: теория и современная практика в мировом и российском измерениях: материалы круглого стола сотрудников РУДН // Вестник РУДН. Сер. Политология. 2009. № 4. С. 91.
11.Грилло Дж. «Мы - Французская революция. Но без гильотины». [Электронный ресурс]. URL: http://pics-masters.v4. rbcdaily.ru/world/562949986204319 (дата обращения: 21.07.2013).
12.Делез Ж., Гванттари Ф. Ризома: тысяча плато // Восток. 2005. № 11/12. С. 99-101.
13Жаде З.А. Потенциал идентичности в условиях роста протестных настроений в российском обществе // Экстраординарность, случайность и протест в политике: тематическое и методологическое поле сравнительных исследований: сб. науч. ст. / под общ. ред Л.В. Сморгунова, Е.В. Морозовой. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2011. С. 197.
14.Землянова Л.М. Сетевое общество, информационализм и виртуальная культура // Вестник МГУ. Сер. 10: Журналистика. 1999. № 2. С. 58.
15.Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура; пер. с англ. / под ред. О.И. Шкаратана. М., 2000.
16.Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе: антология. М.: Academia, 1999. С. 353, 494.
17.Кац Дж.Э. Перспективы коммуникации в социальных сетях и вызов гражданской журналистики традиционной прессе. Ч. 2 // Информационное общество. 2012. № 2. С. 14.
18.Лэйн Д. Гражданское общество в странах ЕС: идеология, институты и продвижение демократии // Полис. 2012. № 2. С. 99.
19.Макарычев А.С. Гражданское общество в России: между государством и международным сообществом // Публичное пространство, гражданское общество и власть: опыт развития и взаимодействия / отв.ред. А.Ю. Сунгуров. М.: РАПН; РОССПЭН, 2008. С. 20.
20.Мамут Л.С. Сетевое государство // Государство и право. 2005. №11. С. 512.
21.Михайлова О.В. Политические сети: проблема эффективности и демократичности политических альянсов // Вестник МГУ. Сер. 21: Управление (государство и общество). 2011. № 3. С. 47.
22.Назарчук А.В. Сетевое общество и его философское осмысление // Вопросы философии. 2008. № 7. С. 61-63.
23. Официальный сайт SecurityLab. [Электронный ресурс]. URL:http://www.securitylab.ru/ (дата обращения: 20.06.2013).
24.Павлова Т.В. Современное гражданское участие: к изучению новых форм коллективного действия в условиях глобализации // Новые направления политической науки: гендерная политология. Институциональная политология. Политическая экономия. Социальная политика. М.: РАПН; РОССПЭН, 2007. С. 137.
25.Патрушев С.В. Гражданская активность: институциональный подход (перспективы исследования) // Полис. 2009. № 6. С. 24.
26.Покровский Н.Е. Дискуссионные вопросы социологического конгресса // Социс. 2003. № 10.
27.Политический кризис в Италии давит на рынки. [Электронный ресурс]. URL: http://www.vestifinance.ru/ articles/25497 (дата обращения: 12.07.2013).
28..Посконин В.В., Посконина О.В. Значимость понятия «дискурс» в модели делиберативной демократии // Вестник Удмуртского университета. Правоведение. 2007. № 6. С. 48.
29.Пригожин И.Р. Сетевое общество // Социс. 2008. № 1. С. 25-26.
30.Ришар Ж.-Ф. Двадцать лет спустя. Глобальные проблемы и способы их решения // Россия в глобальной политике. 2003. Т.1, № 2. Апрель-июнь. С. 157.
31 .Ровинская Т. Пиратские партии: политический продукт информационного общества // Мировая экономика и международные отношения. 2012. № 12. С. 93-104.
32.Рябченко Н.А. Online-социальные сети в публичной политике: «семь мостов» Египта // Человек. Сообщество. Управление. 2011. № 4. С. 92-103.
33.Рябченко Н.А., Мирошниченко И.В. Институционализация публичной политики в online-пространстве современной России. Краснодар: Просвещение-Юг, 2012. С. 73.
34.Семененко И. С. «Альтернативный капитализм» или альтернатива капитализму?: круглый стол // Мировая экономика и международные отношения. 2012. № 7. С. 97.
35.Сморгунов Л.В. В поисках управляемости: трансформация теории публичного управления в ХХ веке // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2011. Сер. 6. Вып. 4. С. 89.
36.Соловьев Э.Г. Исламистская террористическая сеть и проблемы борьбы с терроризмом. [Электронный ресурс]. URL: http://www.islamrf.ru/news/umma/islam-world/2685 (дата обращения: 20.07.2013).
37.Постмодернизм: энциклопедия / под ред. А. А. Грицанова, М.А. Можейко. М.: Интерпрессервис-Сервис; Книжный дом, 2001. С. 665.
38. Транснациональное политическое пространство: новые реалии международного развития / отв. ред. М.В. Стрежнева. М.: ИМЭМО РАН, 2010. С. 111-215, 229.
39.Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М., 2004. С. 7.
40.ФукоМ. Интеллектуалы и власть. М.: Праксис, 2006. С. 186.
41.Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию; пер. с англ. М.: АСТ, 2008. С. 149.
42.Хенкин С. Испания в полосе турбулентности // Мировая экономика и международные отношения. 2012. №4. С. 71-81.
43.Apel K.-O. Auseiandersetzungen in Erporobung des transzendental pragmatischen Ansatzes. Frankfurt, 1997. С. 17.
44.Bauman Z. Liquid Modernity. Cambridge, 2000.
45.Castells M. Internet galaxy: Reflections on the Internet, business, and society. Oxford, New York: Oxford univ. press, 2001. P. 413.
46.Della Porta D., Diani M. Social Movements: an Introduction. Oxford: Blacr-well, 1999.
47.Foucault M. Governmentality // The Foucault Effect: Studies in Governmental-ity. Chicago, 1991.
48.Fox C.J., Miller H.T. Postmodern Public Administration: Towards Discourse. London: Sage, 1995. P. 149.
49.Haussermann H., Lapple D., Siebel W. Stadtpolitik. Frankfurt a/M, 2007. S. 36. 50..Martin W.J. The Information Society. London: Aslib-Association For Information Management, 1988.
51.McAdam D., McCarty J. D., Zald M.N. Comparative Perspectives on Social Movements: Political Opportunities, Mobilizing Structures and Cultural Framing. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2004.
52.Nasceil Movimento (a 5 stelle) di Liberazione Nazionale di Beppe Grillo. [Electronic resource]. URL: http://www.polisblog. it/post/5708/nasce-il-movimento-di-liberazione-nazionale-di-beppe-grillo (Date of application: 17.07.2013).
53.Olson M. The Logic of Collective Action. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1965.
54. Usha Haley. China's Fifty Cent Party for Internet Propaganda. [Electronic resource]. URL: http://www.huffingtonpost.com/usha-haley/ chinas-fifty-cent-party-f_1_b_749989.html. (Date of application: 5.06.2013).
55. Walters W., Haahr J. Governmentality and Political Studies // European Political Science. 2005. Vol. 4, № 3.
56. Wellman B. Physical place and cyberspace: the rise of networked individualism // International Journal of Urban and Regional Research. 2000. № 1. P. 1.
NETWORKING EFFECTS AND RESULTS OF MODERN PUBLIC POLICY
Inna V. Miroshnichenko Dr. Sci. (Political Science), Assistant professor, Chair of public policy and public
administration, Kuban State University
In this article the author identifies and differentiates the global networking effects of modern public policy, both positive and negative results of which are shownin its various spaces. In this paper defines the concept of "public policy network", characterized the mechanisms of its formation and reproduction, as well as the specifics of the networkland scape has unique features in national models of modern public policy. The author's concept of a public policy networks can comprehend the processes of transformation of modern political reality, also as the basis of the further theoretical and empirical research.
Key words: network society; networking effects; reproduction mechanisms ofthe
public policy networks; public policy; networkland scape.
References:
1. Akopov G.L. Network aspect of policy of the Russian party elite: Problems of the theory and practice: abstract of dissertation. Rostov-on-Don, 2003. P. 7. (In Rus.).
2. Apel K.-O. Auseiandersetzungen in Erporobung des transzendental pragmatischen Ansatzes. Frankfurt, 1997. C. 17. (In English).
3. Bard A., Zyuderkvist Ya. New ruling elite and life after capitalism. St. Petersburg: Junajted Press Publ., 2004. (In Rus.).
4. Barinova D.S. Methodological aspects of research of virtual space of the Internet // METOD: The Moscow yearbook of works from the disciplines of social sciences / In M.V. Il'in Ed. Moscow: Center of perspective methodologies of social and humanitarian researches Publ. 2010. P. 109-122. (In Rus.).
5. Bauman Z. Liquid Modernity. Cambridge, 2000. (In English).
6. Bek U. Society of risk. On a way to other modernist style. Moscow: Progress-Traditsiya Publ., 2000. P.281-288. (In Rus.).
7. Bell D. Future post-industrial society. Experience of social forecasting. Moscow: Academia, 1999. (In Rus.).
8. BelyaevaN.Yu. Development of a concept of public policy: attention to "driving forces" and operating subjects // Polis. 2011. № 3. P. 73-74. (In Rus.).
9. Buryak V. V. Global civil society and network revolutions: monograph. Simferopol: DIAYPI Publ., 2011. P. 34-35. (In Rus.).
10.Castells M. Internet galaxy: Reflections on the Internet, business, and society. Oxford, N.Y.: Oxford univ. press, 2001. P. 413. (In English).
11.Delez Zh., Gvanttari F. Rizoma: A Thousand Plateaus // Vostok. 2005. № 11/12. P. 99-101. (In Rus.).
12.Della Porta D., Diani M. Social Movements: an Introduction. Oxford: Blacr-well, 1999. (In English).
13.Foucault M. Governmentality // The Foucault Effect: Studies in Governmental-ity. Chicago, 1991. (In English).
14.FoucaultM. Intellectuals and power. Moscow: Praksis Publ., 2006. P. 186. (In Rus.).
15.Fox C.J., Miller H.T. Postmodern Public Administration: Towards Discourse. London: Sage, 1995. P. 149. (In English).
16.Fukuyama F. Trust: social virtues and way to prosperity. Moscow: AST Publ., 2008. P. 149. (In Rus.).
17.GelbreytDzh. New industrial society. Moscow: Progress Publ., 1969. (In Rus.).
18. Civil society: the theory and modern practice in world and Russian measurements: materials of a round table of employees of PFUR // Bulletin of the PFUR. Series of Political science. 2009. № 4. P. 91. (In Rus.).
19.Grillo Dzh. "We - the French revolution. But without guillotine". [Electronic resource]. URL: http://pics-masters.v4. rbcdaily.ru/world/562949986204319 (Date of application: 21.07.2013). (In Rus.).
20.Haussermann H., Lapple D., Siebel W. Stadtpolitik. Frankfurt a/M, 2007. S. 36. (In English).
21. Kastells M. Information Age: Economy, Society and Culture / In O.I. Shkara-tan Ed. Moscow, 2000. (In Rus.).
22. Kastells M. The formation of the society of networks // New post-industrial wave in the West: anthology. Moscow, Academia, 1999. P. 353, 494. (In Rus.).
23. Kats Dzh.E. Communication prospects on social networks and a challenge of civil journalism to the traditional press. Part 2 // Information society. 2012. № 2. P. 14. (In Rus.).
24.Khenkin S. Spain in a turbulence strip // World economy and the international relations. 2012. № 4. P. 71-81. (In Rus.).
25. Leyn D. Civil society in EU countries: ideology, institutes and democracy advance// Polis. 2012. № 2. P. 99. (In Rus.).
26.Makarychev A.S. Civil society in Russia: between the state and the international community // Public space, civil society and power: Experience of development and interaction / In A.Yu. Sungurov Ed. Moscow: RAPN Publ.; ROSSPEN Publ., 2008. P. 20. (In Rus.).
27. MamutL.S. Network state // State and right. 2005. №11. P. 5-12. (In Rus.).
28.Martin W.J. The Information Society. London: Aslib-Association For Information Management, 1988. (In English).
29.McAdam D., McCarty J. D., Zald M.N. Comparative Perspectives on Social Movements: Political Opportunities, Mobilizing Structures and Cultural Framing. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2004. (In English).
30.Mikhaylova O.V. Political networks: problem of efficiency and democratic character of political alliances // Bulletin of the MSU. Series of Management (State and Society). 2011. № 3. P. 47. (In Rus.).
31.Nasceil Movimento (a 5 stelle) di Liberazione Nazionale di Beppe Grillo. [Electronic resource]. URL: http://www.polisblog. it/post/5708/nasce-il-movimento-di-liberazione-nazionale-di-beppe-grillo (Date of application: 17.07.2013). (In English).
32.NazarchukA.V. Network society and its philosophical judgment // Philosophy questions. 2008. № 7. P. 61-63. (In Rus.).
33. Official site of SecurityLab. [Electronic resource]. URL:http://www.securitylab.ru/ (Date of application: 20.06.2013). (In Rus.).
34.Olson M. The Logic of Collective Action. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1965. (In English).
35.Patrushev S.V. Civil activity: institutional approach (research prospect) // Polis. 2009. № 6. P. 24. (In Rus.).
36.Pavlova T.V. Modern civil participation: to studying of new forms of collective action in the conditions of globalization // The New directions of political science: Gender political science. Institutional political science. Political economy. Social policy. Moscow: RAPN Publ.; ROSSPEN Publ., 2007. P. 137. (In Rus.).
37. Pokrovskiy N.E. Debatable questions of the sociological congress // Socis. 2003. № 10. (In Rus.).
38. Political crisis in Italy presses on the markets [Electronic resource]. URL: http://www.vestifinance.ru/ articles/25497 (Date of application: 12.07.2013). (In Rus.).
39.Poskonin V.V., Poskonina O.V. Importance of the concept "discourse" of model of deliberative democracy //Messenger of the Udmurt university. Jurisprudence. 2007. № 6. P. 48. (In Rus.).
40. Postmodernism: the encyclopedia / In A.A. Gritsanov, M.A. Mozheyko Eds. Moscow: Interpresservis-Servis Publ.; Knizhnyy dom Publ., 2001. P. 665. (In Rus.).
41.Prigozhin I.R. Network society // Socis. 2008. № 1. P. 25-26. (In Rus.).
42. Rishar Zh.-F. Twenty years later. Global problems and ways of their decision // Russia in global policy. 2003. V. 1, № 2. April/June. P. 157. (In Rus.).
43.Rovinskaya T. Piracy parties: political product of information society // World economy and international relations. 2012. № 12. P. 93-104. (In Rus.).
44.Ryabchenko N.A. Online-social networks in public policy: "seven bridges" of Egypt // Human. Community. Management. 2011. № 4. P. 92-103. (In Rus.).
45.Ryabchenko N.A., Miroshnichenko I.V. Institutionalization of public policy in online-space of modern Russia. Krasnodar: Prosveshchenie-Yug Publ., 2012. P.73. (In Rus.).
46.Semenenko I.S. "Alternative capitalism" or alternative to capitalism? : round table // World economy and international relations. 2012. № 7. P. 97. (In Rus.).
47.Smorgunov L.V. In search of controllability: transformation of the theory of public management in the XX century // Bulletin of the St. Petersburg University. 2011. Ser. 6. № 4. P. 89. (In Rus.).
48.Solov'ev E.G. Islamic terrorist network and problems of fight against terrorism [Electronic resource]. URL: http://www.islamrf.ru/news/umma/islam-world/2685 (Date of application: 20.07.2013). (In Rus.).
49.Transnational political space: new realities of the international development / In M.V. Strezhneva Ed. Moscow: IMEMO RAN Publ., 2010. P. 111-215, 229. (In Rus.).
50. Uebster F. Theories of information society. Moscow, 2004. P. 7. (In Rus.).
51. Usha Haley. China's Fifty Cent Party for Internet Propaganda. [Electronic resource]. URL: http://www.huffingtonpost.com/usha-haley/ chinas-fifty-cent-party-f_1_b_749989.html. (Date of application: 5.06.2013). (In English).
52. In Italy "The movement of five stars" declared desire to head the new government. [Electronic resource]. URL:http://www.rbc.ru/rbcfreenews/201303110745 35.shtml (Date of application: 24.07.2013). (In Rus.).
53. Walters W., Haahr J. Governmentality and Political Studies // European Political Science. 2005. Vol. 4, № 3. (In English).
54. Wellman B. Physical place and cyberspace: the rise of networked individualism // International Journal of Urban and Regional Research. 2000. № 1. P. 1. (In English).
55. Zemlyanova L.M. Network society, informatsionalism and virtual culture // Bulletin of the MSU. Series of Journalism. 1999. № 2. P. 58. (In Rus.).
56. Zhade Z.A. Identity potential in the conditions of growth of protest moods in the Russian society // Extraordinariness, accident and protest in policy: thematic and methodological field of comparative researches / In L.V. Smorgunov, E.V. Morozova Eds. Krasnodar: State University Publ., 2011. P. 197. (In Rus.).
