Социальная реальность и политические отношения в контексте сетевой парадигмы: проблемы и перспективы исследования Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Круглый стол

УДК 32.019.5

DOI 10.34823/SGZ.2020.2.51380

Социальная реальность и политические отношения в

контексте сетевой парадигмы: проблемы и перспективы исследования

Отдел исследований социально-политических отношений Института социологии ФНИСЦ РАН совместно с редакцией журнала «Социально-гуманитарные знания» в феврале 2020 г. провели «круглый стол» по теме «Социальная реальность и политические отношения в контексте сетевой парадигмы: проблемы и перспективы исследования». Ниже мы публикуем выступления его участников в сокращении.

Предметом дискуссии являются вопросы, связанные с проблемами развития политических отношений в условиях сетевого общества. Рассмотрены векторы социальных изменений в контексте сетевой реальности.

Ключевые слова: сети, теория сетей, политические отношения, сетевые сообщества, политические коммуникации, социальная реальность.

Social reality and political relations in

the context of the network paradigm:

problems and prospects of research

The agenda of the discussion is dealing with the development of political relations in the context of the social reality of a networked society. Vectors of social changes in the context of network reality are considered.

Keywords: network, network theory, political relations, network communities, political communications, social reality.

О.М. МИХАЙЛЕНОК, доктор политических наук, профессор, главный научный сотрудник, руководитель отдела исследований Института социологии ФНИСЦ РАН.

O.M. MIKHAYLENOK, doctorofpoliticalscience, professor, main researcher, head of the Department for research of social and political relations, Institute of sociology, FCTAS RRAS.

Один из актуальных аспектов изучения проблем политической сферы связан с тенденцией развития сетевых структур, широким распространением цифровых технологий. Это приводит к изменению характера современных политических отношений, рассматриваемых как взаимодействие социальных групп, личностей, социальных институтов по поводу устройства и управления обществом.

Сегодня на слуху такие словосочетания, как «цифросете-вая реальность», «цифросетевое общество», «цифровая экономика» и т.п.

Несколько замечаний по этому поводу. Как вы, наверное, знаете, в информационной сфере различают две формы информации - аналоговую и цифровую. Последняя бурно развилась в связи с огромным потенциалом компьютерных технологий. Цифровая форма позволяет более эффективно и надежно получать, сохранять и передавать информацию (т.е. содержание). Наряду с огромными преимуществами использования цифровой формы информации отмечаются и некоторые недостатки цифровизации. Это, так сказать, нетождественность «первоисточнику», т.е. реальности, которая вообще-то имеет аналоговый характер. Вернее, по большей части отражается в аналоговой форме, которая также в какой-то мере нетождественна собственно реальности и «не зависит от нашего сознания».

Тем не менее мир аналоговой информации весьма значим для нас. Если взять сферу культуры, то здесь можно привести такие примеры аналоговых форм информации, как произведения искусства (книги, музыка, живопись, театр и т.д.). Цифровизация в этом отношении не улучшит наше непосредственное восприятие этих вещей, хотя, конечно, читать книгу в цифровом формате, смотреть оцифрованные картины, наверное, удобно. Данное соображение относится не только к произведениям искусства, но и, например, к восприятию природы непосредственно (аналоговый формат) - вид, звуки, запахи и многие другие составляющие.

Важно также, что цифровизация не покрывает все направления реальной коммуникации, которая и является основой сетевой реальности.

Теперь несколько мыслей по поводу сетевой теории.

Сетевая теория появилась относительно недавно и, как любая новая концепция, претендующая на переосмысление социальной структуры общества, является в настоящее время актуальным предметом научных дискуссий. Причем дискуссионным вопросом остаются не только интерпрета-тивные возможности сетевой теории, ее место и роль в современной социологии и политологии, но и концептуальные основы данного исследовательского направления.

Отметим, что сама сетевая теория на сегодняшний день не является полной и непротиворечивой. Прослеживается множество подходов к обсуждению теоретических вопросов, но что касается изучения собственно сетевой реальности, то здесь явно ощущается отсутствие сколько-нибудь эффективных или достаточно результативных методологических средств.

В общем, как концептуальное видение сетевого социума, так и эмпирическая интерпретация его элементов (составляющих, аспектов) на сегодняшний день, как говорится, оставляют желать лучшего.

Сетевая теория содержит сегодня в качестве проблематичных большой спектр вопросов, касающихся, в частности, и политической сферы. Например, каким образом по отношению к сетевому обществу можно трактовать понятия «власть», «господство», «подчинение», «согласие», «конфликт» и т.д.? Могут ли между отдельными сетями или их сегментами существовать противоречия, конкуренция влияний и т.п.? Существует ли некая «идеология» взаимоотношений акторов сети, сетевых группировок? Можно ли говорить о феномене целеполагания в сетевых структурах? Возможна ли социальная стратификация в сети? Что такое субъектность и объект-ность в сетевой сфере?

Важная общетеоретическая проблема связана с пониманием того, что представляет собой собственно «реальность». В свете этого исходного концепта открывается интерпрета-тивный спектр таких категорий, как виртуальная реальность, новая социальная реальность, сетевая реальность и др.

Г.А. МАЛЫШЕВА, научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

G.A. MALYSHEVA, research fellow, Institute of sociology, FCTAS RAS.

На нынешнем этапе общественного развития, рассматриваемого нами с точки зрения его сетевых аспектов, очевидна ключевая роль процессов цифровой трансформации. Технологический прогресс обуславливает новое качество социальной сетевизации.

Важнейшие тренды цифросетевой эпохи носят универсальный характер и проявляются повсюду в мире. В то же время они далеки от унификации и обладают глокальной спецификой, проявляющейся на различных уровнях - мировых регионов, межгосударственных объединений, национальных государств и отдельных локальностей. Разумеется, в первую очередь нас интересует, как подобного рода тенденции дают о себе знать в реалиях российского общества, каково их влияние на потенциал социальной и политической стабильности в нашей стране и на определение вектора ее дальнейшего развития.

Уже сегодня подавляющее большинство населения планеты живет в окружении цифровых сетей и средств доступа к ним, а в перспективе включенность людей в виртуальную среду будет только возрастать. В России, по данным ВЦИОМ, доля интернет-пользователей достигла 81% населения, при этом 88% из них используют киберпространство для социальной коммуникации, а 83% - для получения региональных, федеральных и мировых новостей.

Усиливающаяся роль технологий в гуманитарной сфере позволяет утверждать, что в наши дни общественная реальность носит гибридный, социотехнологический характер. Одним из ключевых моментов, требующих особого внимания, служит тезис о том, что технологии не являются политически и идеологически нейтральными. Поскольку они создаются людьми, которые сформировались в определенной социальной и культурно-политической среде, следовательно, так или иначе, отражают исповедуемые ими идеи, ценности, жизненные цели и убеждения.

В качестве одного из исходных мы предлагаем положение о том, что в цифросетевом социуме общественное бытие проистекает как минимум в двух измерениях: физическом (офлай-

новом, объективном, т.е. в реальности «живого», материального мира) и виртуальном (онлайновом, в реальности мира «искусственного», сгенерированного компьютерными технологиями). В этом заключается принципиальное отличие сетевого общества наших дней от сетевого общества доцифровой эпохи. Иначе говоря, на данном историческом этапе цифровой трансформации мы имеем дело с феноменом удвоения общественно-политической реальности (по О.Н. Яницкому).

Из этого положения следует, что релевантные с точки зрения данной проблематики социально-политические явления и процессы, а также связанные с ними теоретические дефиниции целесообразно анализировать и формулировать с учетом наличия двух указанных измерений. Особое значение приобретает вопрос о характере взаимосвязи и взаимодействия между физическим и виртуальным пространствами социально-политических отношений.

Данный принцип, как представляется, может сделать результативным выполнение такой исследовательской задачи, как всесторонний анализ актуального российского общественно-политического дискурса, который разворачивается не только в офлайновом режиме, но и на пространстве цифровых сетей - в социальных медиа и в социальных сервисах интернета. При этом особое внимание следует уделить вопросу о диалектике взаимодействия этих двух дискурсивных измерений. Необходимо также иметь в виду, что изучение цифросетевой политической реальности представляет собой весьма сложную задачу, которая предполагает выработку междисциплинарных подходов и методик на основе тесного взаимодействия гуманитарных и технических наук.

Политическая виртуальная реальность представляет собой специфическую интерактивную среду, которая генерируется цифровыми информационно-коммуникационными средствами и сосуществует с объективной политической реальностью. Виртуальное измерение политики было бы неверно воспринимать просто как копию физического мира политики. Хотя оно и воспроизводит весь комплекс ее элементов и взаимодействий, но при этом обладает особыми качественными характеристиками, собственной динамикой и закономерностями развития. Социально-технологическую базу политической виртуальной реальности составляют цифровые сети общественно-политической коммуникации.

Мы можем выделить ряд характеристик, которые отличают ее от офлайнового мира политики. В онлайновом политическом пространстве информационный обмен и циркуляция идей и смыслов имеют не столько вертикальную, сколько (и даже главным образом) горизонтально-сетевую направленность.

Производство и распространение политического контента осуществляются по принципу интерактивности: потребитель информационного политического продукта одновременно выступает и в качестве ее продуцента, благодаря свойствам технологий Web 2.0. Происходит сжатие пространственно-временных характеристик виртуального политического пространства, обеспечивающее скорость распространения информации, ее оперативность, гибкость и глобальность.

Несмотря на наличие технологий распространения политического контента в цифросетевом пространстве, его действительные эффекты в значительной мере непредсказуемы. Виртуальную политическую реальность отличает «высокий метаболизм» (по выражению О.Н. Яницкого) как следствие трудно прогнозируемого взаимодействия множества факторов.

В онлайновом пространстве появляются специфические модели и формы политического участия, в реализации которых виртуальные цифровые сети играют определяющую роль: конференции и голосования в интернете, краудсор-синг, электронные петиции, участие в форумах и чатах, организация флешмобов, интернет-троллинг, политическое хакерство, «диванный» активизм и т.д.

В цифровом информационном пространстве наряду с пользователями-людьми действуют гибридные и искусственные сетевые политические агенты (компьютерные программы-боты), активность которых возрастает, а функциональность совершенствуется, а также распространяются особые формы агитационно-пропагандистской деятельности (компьютерная пропаганда).

Виртуальная политическая реальность, в отличие от реальности физической, детерриториализирована и не является суверенной с точки зрения полномочий национально-государственной власти. На этом фоне в ряде мировых центров силы наблюдается тенденция к «суверенизации» интернета.

К виртуальной политической реальности лишь частично применимы законы и юридические нормативы, регулирую-

щие физический мир политики. Одним из вызовов сегодняшнего дня является переосмысление и новое определение механизмов, которые обеспечивали бы права и свободы граждан в трансграничном сетевом киберпространстве. Добавим к этому, что совокупность виртуальной и физической политических реальностей целесообразно трактовать как смешанную общественно-политическую реальность.

Таким образом, мы можем утверждать, что бинарная политическая реальность есть атрибут цифросетевого общества, возникающий на актуальном этапе социотехнологи-ческого развития. Это меняет наши представления об общественно-политической действительности и заставляет искать новые подходы к ее научному осмыслению.

О.Г. ЩЕНИНА, кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

O.G. SHCHENINA, candidate of political science, leading researcher, Institute of sociology, FCTAS RRAS.

В процессе становления сетевого общества изменяются многие параметры общественной жизни, происходят преобразования политической действительности. Изучение сетевого общества с использованием идеальных конструктов, таких, например, как политическое, позволяет выделить и описать его новые грани, черты и характеристики. Изменяющиеся свойства политического в сетевом обществе способствует процессу его перерождения в «новое политическое».

Сегодня происходят изменения и категориального аппарата политической науки, переосмысление насущных понятий, категорий, в том числе и политического. Дискуссионность и неоднозначность в подходах к трактовкам и определению политического в целом осложняют исследование его параметров и характеристик в условиях сетевого общества. Существует множество подходов к анализу сущностных характеристик политического, например, на основе использования категорий политической реальности, политического пространства, политических отношений, политической власти.

Хотелось бы отметить, что политическое растворено в мире, вокруг нас и его невозможно устранить из социально-политического контекста любой исторической эпохи. Практически любые социальные процессы и явления включают в себя свойства политического, т.е. оно практически неисчерпаемо. Есть ли пределы у политического? Думается, нет,

поскольку оно, как воздух, окружающий нас, пронизывает все пространство жизни общества и человека.

В поисках объяснительных моделей для сетевого общества, новой цифросетевой реальности достаточно часто используется понятие политического. Оно постепенно приобретает новые черты, которые позволяют определить его как «новое политическое» в условиях цифросетевого мира. Рассмотрим их подробнее.

Цифросетевая реальность предполагает изменения на основе внедрения и распространения инновационных технологий в сфере коммуникаций: расширение пространства политического как реализация его свойства инклюзивности. Свойство амбивалентности политического реализуется в том числе и в виртуальном пространстве, которое все более значимо для современного человека. Тонкая грань между мирами реального и виртуального для индивида становится прозрачной, однако таковой она является и для политического, пронизывающего названные сферы. Политические отношения в виртуальном пространстве цифросетевой эпохи многослойны, обретают новые черты.

В этой связи возникает вопрос: политическое может выступать как свойство сетей? Разумеется, ведь в процессе развития сетевого социума политическое приобретает иные смыслы, а процессы производства и воспроизводства смыслов осуществляются в сетях на основе интеракций и коммуникаций субъектов. В этом контексте политическое приобретает новые свойства, например: интеркорпоральности с точки зрения понимания и производства смыслов; конгруэнтности (согласованности) - используется для анализа и согласования позиций субъектов в процессе получения информации и ее обсуждения.

Поскольку политическое характеризует социум, а значит, и общественные отношения, можно предположить, что оно наряду с изменением отношений в сетевом обществе тоже приобретает иные контуры. Политическое включает политический контекст сетевых связей и отношений. В сетевом обществе остается неизменным общественный характер политического, которое преобразуется в «новое политическое».

Вслед за Клодом Лефором обратим внимание на соразмерность социального и политического. Представляется возможным предположить, что «новое политическое» - это многообразная палитра связей и отношений разного уровня

в сетевом обществе. И это лишь одна из его сторон. Корреляция процессов становления и развития сетевого общества и «нового политического» проявляется в процессах информатизации, сетевизации и цифровизации.

Сетевое пространство бытия «нового политического» заслуживает особого внимания. Под влиянием увеличивающихся информационных потоков возрастает «плотность» социально-политических отношений, происходит, в том числе, и «уплотнение» политического. Имеется в виду их насыщение потоками сообщений, коммуникаций и смыслов. Тем самым политическое становится более емким и значимым.

«Новое политическое» в своей сущности представляет собой новый формат политического пространства сетевого общества, для которого характерны: нелинейный характер развития; неустойчивость и «летучесть» форм; наличие множества связей и отношений сетевого характера; центром всех этих связей и отношений является новый сетевой политический человек; развитие политического напрямую связано с коммуникациями сетевого общества (перемещение информации от одного узла сети к другому).

«Новое политическое» изменяет акценты (формы) связей в политических отношениях. В этом контексте для анализа политического в сетевом обществе перспективным направлением исследования может стать теория сложных сетей (безмасштабные сети, сети «малых миров», от теории простых графов к сложным сетям). Марк Грановеттер в известной статье «Сила слабых связей» рассматривал общество как нерегулярные сети, состоящие из совокупности законченных графов, в которых узлы соединены друг с другом. Соединения между узлами он характеризовал как слабые связи. Аналогичные идеи о «малых мирах» социальных связей в ХХ веке разрабатывались математиками: например, математическая модель «малого мира» С. Стро-гатца и Д. Воттса.

В 90-е гг. прошлого века А.-Л. Барабаши предложил модель на основе распределения узлов сетей по числу связей. Эти сети стали называться безмасштабными. В сетях такого рода у небольшого количества узлов существует большое количество связей, а большое количество узлов может содержать малое число связей. Он выделял основу связывания между узлами: новый узел соединяется с уже существующим узлом в зависимости от того числа связей, которым

этот узел обладает. Таким образом, в этих подходах находит рациональное подтверждение идея всеобщей связанности. И эта характеристика выступает одним из свойств «нового политического» в сетевом обществе. Маркерами «нового политического» будут: масштаб, неопределенность, информационные потоки, сетевизация и цифровизация политических отношений.

«Новому политическому» свойственны адаптация к сетевому обществу; оно находится в процессе постоянного развития, непрерывного возникновения и распада сетей и сетевых структур в самых разных областях. Для него также характерны разнообразие, множественность элементов, составляющих сущность политического.

Одна из основных проблем при анализе столь сложного феномена как политическое - роль и место государства, соотношение государственной и негосударственной сфер жизнедеятельности общества. Происходит переформатирование пространства политического под влиянием трансформации социальных институтов, прежде всего государства.

«Сложность» выступает как одно их свойств «нового политического». Новые направления, получившие развитие в рамках теории сложных систем (теория сложных сетей, наука о сетях), обогащают наши представления о мире политического. Неслучайно в начале нынешнего столетия возникает новое научное направление - междисциплинарное -наука о сложных сетях.

Без сомнения, свое влияние на «новое политическое» оказывают вызовы и риски современного состояния цивилизации в целом, угрозы глобализации. Наиболее серьезным изменениям подвергаются коммуникативная и коммуникационная составляющие «нового политического».

Таким образом, феномен «нового политического» относится к категории сложных для изучения и анализа конструктов в контексте социально-политической организации и функционирования современного сетевого общества.

Б.И. ЗЕЛЕНКО, доктор политических наук, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

B.I. ZELENKO, doctor of political science, main researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

Усиливающийся рост влияния современной цифросете-визации сопровождается появлением новых измерений политического. Они, в свою очередь, репрезентуются самой цифровой средой. То есть сформированная технологическая среда сама становится политическим проявлением. Это согласуется с оценкой политической науки в последнем десятилетии, что дает возможность говорить уже о «новом политическом» и/или новом политическом дискурсе в данной области. Что касается конституирования этой дефиниции, то оно еще не завершено. Но, по сути, новое политическое существует там и тогда, где есть и функционируют сетевые политические отношения.

Специфика «нового политического» детерминирована прежде всего онтологической двойственностью цифрового. Последнее существует и объективно, и субъективно. Выступает одновременно и как субстанция, и как модус субстанции. Характеризуется определенным соотношением естественного и искусственного. Ее амбивалентность можно представить как поле для функционирования технологических инноваций и как своего рода целостный, глобализирующийся виртуальный организм. Иллюстрацией этому служит характеристика функциональной амбивалентности пользователя. Будучи одновременно «сетевиком» и «цифровиком», он сам является «медиа» со своим контентом и тиражом, со своей собственной платформой, чаще становится и «политическим пользователем».

Аналитика исходит из того, что цифросетевизация - это новая форма социализации и даже приобретаемой идентичности, когда онлайновый социальный капитал и его быстрое накопление переходит в качественные формы гражданского и политического участия. Осуществляется это через систему онлайн-участия, выступающую аттрактором для разрозненных действий и поведенческих цепочек. Система заставляет «работать на себя», преобразовывая политические паттерны реальности в цифросетевые паттерны. Политическое проявляется здесь уже в конвенциональном смысле. Механизм положительной обратной связи формирует политические и гражданские конвенции цифросетевой среды. Ориентация на существующий политический мейнстрим способствует вовлеченности в систему онлайн-участия, а также ведет к воспроизводству политических образов. В результате

происходит политическое тиражирование паттерна. Примерно таким же образом осуществляется генерация политических отношений в цифросетевом пространстве.

Из сказанного вытекает, что в процессе дигитализации «новое политическое» обусловлено встроенностью в электронный формат. Характерно, что посредством новых медиа формируется политический дискурс именно в процессе сетевой интеракции в цифровой среде, где выстраиваются собственные информационные потоки. Современные сетевые медиапроекты не требуют непосредственного участия в создании контента. Все фрагменты уже заложены в электронную программу. Пользователь лишь собирает из них новую комбинацию с политическим содержанием. Вместе с этим зарождаются сообщества акторов, поддерживающих создание таких комбинаций на постоянной основе. Акторы продуцируют такого рода информацию и осуществляют онлайн- и офлайн-коммуникацию.

В будущем внедрение в дигитализационный процесс когнитивных систем позволит использовать непрерывное перепрограммирование пользователя и эффективнее прогнозировать политические последствия тех или иных действий.

Изложенное подводит нас к когнитивистике рассматриваемого вопроса. А именно: в чем выражается целеполагание нового политического дискурса в этой сфере? В Российской Федерации это обусловлено актуализацией социально-политических отношений между властью и социумом вообще и властью и цифросетевым пространством в частности. Здесь все, как свидетельствует фактическая реальность и реальность виртуальная, взаимно детерминировано. Общественная потребность заключается в стремлении к желательной трансформации от протестно-конфронтационных запросов к созидательной доминанте, которую можно было бы создать в цифросетевом поле. Но власть подозревает, что в этом случае такого рода развитие нацелено на овладение, если не на «захват» властных приоритетов. Однако сущность целепола-гания сетевого сообщества выражается в основном в овладении именно политическими смыслами.

Подобного рода позиция власти актуализирует необходимость преодоления создавшегося в современной России так называемого «коммуникационного провала» между властью и гражданским обществом. Точнее - «коммуникационного

отчуждения», т.е. коммуникационной алиенации. Такой подход укладывается в логику генерации неинституционали-зированных сетевых акторов, происходящей под воздействием ризомной сетевой самоорганизации. В коммуникативной онлайн-среде создаются ризомные (неявные, обладающие способностью развиваться в любом направлении и принимать произвольную форму, некорневую конфигурацию) дискурсивные сети. Ризомная коммуникативная он-лайн-среда способствует формированию автономных от вертикали власти сетевых сообществ вне политического представительства и участия.

Механизм ризомной сетевой самоорганизации содействует появлению как принципиально новых политических акторов, так и нового политического дискурса в связке власть - социум. Что позволяет коммуницировать с властью на равных и способствовать процессу коммуникативного разотчуждения (деалиенации). В этом качестве ризомный принцип выступает реальным деалиенатером в коммуникативных отношениях власти и социума.

Это как раз вписывается в процесс коммуникативного разотчуждения, используя коммуникационные возможности цифросетевых акторов, путем различных электронных практик. Что достаточно полно отражено в литературе. Вместе с тем политическая наука обосновывает и необходимость встраивания сетевых гражданских инициатив в современные политические отношения, что позволит структурировать неиерархическое пространство сетевых коммуникаций.

Минимизация данного отчуждения предполагает новую политическую активность цифросетевых акторов. В концентрированном виде уже обозначился соответствующий тренд. Вначале он был «интернет-активизмом», сейчас уже рассматривается активизм гражданский и политический. Такое разделение искусственно, поскольку, исходя из сущего, и тот и другой активизм во многом тождественны. Императивы государства и социума культивируют активизм гражданина, влияют на него. То есть это субъект-объектные отношения, при которых гражданское самосознание перетекает в политическое сознание. До «превращения» человека из «объекта» в «субъект». Иначе говоря, политически осознавший себя индивид уже субъект гражданственности, и наоборот.

В данном ракурсе активизм политического сетевого гражданина вполне и реально может способствовать коммуникативному разотчуждению власти и общества. Надо признать, что под влиянием этих факторов политическая социология фиксирует примеры политического антиактивизма, влияющие на нормальное течение коммуникативного деа-лиенационного процесса. Наиболее значимые: политическая бедность, абсентеизм, утрата доверия и др. Перепады в социально-экономическом положении моделей, порождающие коммуникационное отчуждение от власти, реально отразились в появлении политической бедности. В политологии она трактуется как неспособность группы граждан эффективно участвовать в демократическом процессе и их очевидная незащищенность перед последствиями намеренно или ненамеренно принятых решений. Политическая бедность коррелирует с материальной бедностью, выводит граждан из публичной сферы. Их пассивность воспринимается как согласие с проводимой политикой. Так, социологи в США и России выявили, что «политическим бедным» в обеих странах является каждый третий гражданин, что не может не сказываться на их политическом активизме.

В РФ институты политического участия, сетевого активизма контрастируют с офлайн- и онлайн-абсентеизмом всех возрастных групп россиян. Что усугубляет конфликт формальных и неформальных практик.

В условиях глобального падения доверия к институтам власти спрос на ее легитимность особенно высок. Согласно опросу Edelman Trust Barometr, общий уровень доверия к власти в мире в 2019 г. составил 50%, в РФ - 29%.

«Новое политическое» в рассмотренной сфере достаточно рельефно проявляется в политическом активизме акторов цифросетевого пространства. Тем не менее, последнее пока не сформировало ясных контуров, по которым можно было бы судить о возникновении нового качества политических отношений в виртуальном поле. Аналитика свидетельствует, что сам по себе перенос политического активизма в цифровое пространство не приводит автоматически к увеличению демократических акторов. Цифросетевой активизм отчасти лишь гарантирует развитие сетевой, прямой демократии. Поэтому формулировать то, каким будет новый политический дискурс в цифросетевом пространстве, можно

весьма условно. Это зависит от политического редукционизма, т.е. экстраполяции новых цифровых технологий на политическую сферу.

Кроме того, углубленный когнитивизм в понимании «нового политического», его опредмечивания влияет на смыс-лосодержащий контент сетевых политических отношений. Из этого будет произрастать политическое будущее РФ.

Цифросетевизация - вопрос времени. Основная проблема в меняющемся дискурсе связана с ролью государства: будет ли оно способно сохранять устойчивое положение в политической системе, либо же позволит социуму в полной мере опираться и на новых неинституциональных акторов, политический активизм которых складывается в условиях трансформирующейся информационно-коммуникационной среды.

О.А. ВОРОНКОВА, кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

O.A. VORONKOVA, candidate of political science, senior researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

В политическом смысле значение становления сетевого коммуникативного пространства трудно переоценить: здесь разворачивается дискурсивная борьба, острая конкуренция за конструирование представлений о мире и путях его трансформации между различными социальными и политическими акторами (гражданами, сетевыми социальными группами и сторонниками различных политических взглядов). Множественные источники информации, исходящие как из медийного мейнстрима, так и из частных выражений мнений, вынуждены адаптироваться к новым форматам взаимодействия, объективно диктуемым характером, логикой функционирования коммуникационных сетей. Происходящие социальные и политические изменения неизбежно следуют этой логике. Вся общественная жизнь становится зависимой от новой «политики коммуникации».

Новая организация и проведение политических взаимодействий как в реальном, так и в виртуальном пространстве требует, с одной стороны, проявления инициативы, активности, а с другой - рефлексивности, обладания навыками аргументации и соблюдения правил коммуникативного поведения. Несоблюдение правил и отсутствие коммуникативных компетенций приводит к снижению конструктивного характера

дискурса, степени его эффективности как инструмента публичной политики и, как следствие, к торможению развития.

В условиях трансформации «политического» в «социопо-литическое» актуализируется практическая значимость вопросов формирования культуры и этики социополитической коммуникации не только в экспертном сообществе, но и среди широких слоев гражданского общества. Эти вопросы требуют глубокого политологического осмысления.

Культура политического дискурса в глобальной сети, согласно логике М. Кастельса, определяется, с одной стороны, спецификой технологии интернета и его коммуникативной среды, с другой - особенностями данной, исторически сложившейся политической среды, которые так просто не сдают своих позициий. Иными словами, сетевые технологии и практики, ими определяемые, вступают в конфликт с традиционными социальными и политическими формами, и только через этот конфликт происходит развитие.

Политическая культура в условиях конфликта политического традиционализма и инновационных импульсов развития эволюционирует через переосмысление политического опыта. Политические изменения происходят через культурные изменения, а культурные изменения - это изменения ценностей и убеждений, проводимые политическими акторами новых поколений, новой политической элитой, способной менять политическую повестку. Политические изменения заключаются в институциональном утверждении новых ценностей и смыслов.

Институциональные репрезентации различных политических систем могут быть исторически типологизированы по оси: от авторитарно-харизматического до нормативно-правового характера социального и политического взаимодействия, определяющего сформировавшиеся способы принятия решений и разрешения внутренних и внешних конфликтов. Иначе говоря, историческое развитие политических систем идет по пути: от приоритетности применения силы до принятия принципа достижения договоренностей в вопросах разрешения конфликтов. Европейский путь политического развития служит здесь хорошим примером. От монархических систем, жестоких междоусобных и религиозных войн Европа пришла к утверждению переговорно-правового принципа разрешения конфликтов, который, несмотря на все текущие проблемы, все же работает, как показывает опыт Брексита.

Основной задачей исследования сетевой политической культуры в России становится вопрос о смене характера отношений власти и общества под воздействием новых коммуникативных технологий. Начинает ли власть реально относиться к обществу как к политическому субъекту, а не как к объекту применения своих единовластных решений и силовых методов «работы с несогласными»? Меняются ли традиционные авторитарно-харизматические установки массовых слоев по отношению к власти как долженствующей «заботиться», «обеспечивать», «кормить народ» на нормативно-правовые, т.е. долженствующие предоставлять законодательно-правовые условия для развития массовой инициативы, предприимчивости, способности брать на себя ответственность за результаты и последствия своей деятельности.

По уже проведенным наблюдениям и исследованиям, реальные процессы трансформации повседневных практик и развития новой политической культуры в России происходят с большим трудом. Политические институциональные изменения идут по традиционному для России алгоритму: шаг вперед - два шага назад. С трудом добываемые уступки со стороны власти под давлением общественных требований - отказ от сфабрикованного путем «подброса» наркотиков уголовного преследования журналиста («дело Голу-нова») - перекрываются гораздо более мощным откатом к авторитарно-репрессивным практикам: применению пыток для выбивания признаний в «деле Сети». Подобные примеры мотивируют в гражданском обществе серьезный запрос на изменение привычных репрессивно-судебных практик, формируют требование доказательности как основы правовых процедур.

В то же время недовольство и политические запросы к власти со стороны массовых слоев до сих пор сводятся к формату «обеспечения и заботы» нежели к установлению «правил игры». И хотя, по данным Левада-Центра, с 2001 до 2020 года число тех, кто считает, что «государство должно заботиться о всех своих гражданах, обеспечивая им достойный уровень жизни», сократилось (с 71 до 60%), а число сторонников мнения, что «государство должно устанавливать единые для всех «правила игры» и следить за тем, чтобы они не нарушались», увеличилось (с 19 до 31%); поддержка первой позиции перекрывает вторую почти в 2 раза.

Также интересна динамика по вопросу управленческого принципа «сильной руки». С конца 1990-х - начала 2000-х гг. число приверженцев колебалось на уровне 35-45%, а в 2018 г. выросло до 58%. И хотя к 2020 г. это число стало чуть меньше - 49%, это по-прежнему составляет большинство (с учетом «затруднившихся ответить»). Утверждение, что «ни в коем случае нельзя допускать, чтобы вся власть была отдана в руки одного человека», хотя и привлекает в 2020 г. сочувствие большего числа граждан, чем в 2018 г., но составляет всего 22% (против 18%). При этом в 1989 г. цифры были совсем другими, можно сказать, противоположными: 25% - за «сильную руку», 44% - против «власти одного человека».

По мнению представителя политического традиционализма г-на В. Суркова (высказанному в интервью «Актуальным комментариям» и прокомментированному многими СМИ 26 февраля 2020 г.), сложившаяся «естественным образом» «гиперпрезидентская» форма правления «органична для нашей политической культуры, и ее надо формально-юридически закрепить».

В контексте глубокого противостояния традиционализма и инновационного становления новой технологически обусловленной коммуникативной сферы исследование того, что, собственно, представляет собой «политическая культура» в России и каковы факторы, стимулирующие политические изменения и препятствующие им, становится важнейшей задачей.

А.В. МИТРОФАНОВА, доктор политических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН; профессор Финансового университета при Правительстве РФ.

A.V. MITROFANOVA, doctor of political science, leading researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS; professor of the Financial University under the Government of Russia.

В настоящее время рядом с привычными политическими акторами (партии, массовые движения и др.) появляются новые, которые в некоторых странах уверенно теснят дискредитированных в глазах населения старых акторов, даже на выборах (например, в Европе можно отметить успех «Альтернативы для Германии», партии «Истинные финны» и др., в США - появление движения «Tea Party»). Новые акторы стоят особняком от сложившейся политической системы, плохо вписываются в нее, а при отсутствии возможностей

для интеграции в легальное политическое поле могут стать противниками этой системы вплоть до использования насильственных методов борьбы.

Отличительной чертой новых акторов является поли-центричный характер (в отличие от партий) и отсутствие четкой идеологии (в отличие от массовых движений последней четверти ХХ века, которые были крайне идеологизированными). Некоторые акторы не просто не имеют четкой идеологии, но в принципе отказываются формировать собственную политическую повестку дня, следуя вместо этого за протестными настроениями в обществе, что получило неточное обозначение «популизм».

Отсутствие идеологической четкости не означает, что новые акторы вообще внеидеологичны. Идейные различия между ними можно проследить на уровне «социальной среды» (milieu - по Э. Дюркгейму), которая состоит из взаимодействующих индивидов и их объединений, включая более или менее организованные политические группировки. Новые политические акторы формируются в определенных средах, которые в данном контексте следует тоже считать не просто «социальными», а политическими, то есть противопоставляющими себя другим средам в терминах «друг - враг» (по К. Шмитту).

Каждая политическая среда характеризуется общей идентичностью, символами, нарративами, способами интерпретации политических событий. Именно в среде формируется индивид с определенными политическими предпочтениями. Идеологические ориентации среды неизбежно размыты, но на общем уровне можно говорить о «правой», «левой», «исламистской» или иной политической среде (left-wing milieu, right-wing milieu, Islamist milieu и др.).

Среда насыщена разнообразными отношениями индивидов и групп, преследующих собственные цели; сотрудничающих или конфликтующих, но остающихся при этом в рамках среды. Хотя сама среда является политической, значительная доля взаимодействий в ней носит неполитический характер. Процесс перемещения индивида между группировками внутри среды зачастую определяется внеидеоло-гическими факторами взаимодействия - личными знакомствами, дружбой, семейными связями и т.д.

Политическая среда имеет две базовые формы: сообщество и сеть (см.: работы С. Мальтханера и П. Вальдмана

о «радикальной среде» на примере террористических группировок). Политическая среда-сообщество (пример: политизированное этническое или религиозное меньшинство в каком-то государстве, например, баски в Испании, карены в Бирме, мусульмане на Минданао и др.) характеризуется пространственной (географической) концентрацией и высокой сплоченностью, так как обычно подвергается давлению со стороны государства, в котором проживает. Среда-сообщество обычно ориентирована на достижение контроля над определенной территорией (достижение автономии, формирование собственного государства и т.д.).

Политическая среда-сеть географически не ограничена и может быть транснациональной (к примеру, исламисты). Политические акторы, принадлежашие к сети, не стремятся контролировать территорию и легко меняют дислокацию. Граница между сообществом и сетью проходима: этническое сообщество может частично быть транснациональным и включать сетевые элементы (диаспору) - например, черкесов, курдов, палестинцев.

Строго говоря, оба варианта политической среды носят характер сетей, и разделение между ними является условным. Внутри среды отдельные организованные политические акторы представляют собой «хабы» или «узлы» (nodes). Их функцией является не установление контроля над политической средой в целом (для этого у них нет достаточных ресурсов), а обеспечение взаимодействия всех акторов, включая индивидов.

Р. Гриффин предложил термин «групускула» для обозначения политических организаций, полностью сформированных и автономных, имеющих минимальное число активных членов и практически невидимых с позиций традиционной политической системы. Группускулы в принципе не интегрируются в централизованные структуры.

Группускула - не зародыш и не ячейка партии; ее функция заключается в притягивании идеологически сходных групп и индивидов и соединении их через систему неформальных связей (хаб, узел). Это позволяет политической среде организоваться достаточно для осуществления сложных политических проектов (например, для участия в выборах, что и демонстрируют новые акторы). С помощью груп-

пускул (узлов, хабов) создается полицентричная, безлидерская, неиерахизированная политическая сеть с постоянно меняющимися элементами.

Отношения между акторами внутри политической сети можно описать термином «ризома» - корневище, грибница (введено Ж. Делезом и Ф. Гваттари в 1987 году). Любая точка внутри ризомы может быть связана с любой другой вплоть до достижения максимального количества связей; связи в ризоме не образуют линейной структуры. Для анализа новых политических акторов полезным представляется понятие «ризоматическая среда».

Интернет стал основным местом взаимодействий для ри-зоматических политических сред. Эти взаимодействия могут быть двух типов (по Стивену Рэю). Более традиционно интернет используется, как любой традиционный посредник (например, газета), для передачи политических высказываний. Специфика интернета заключается в наличии взаимосвязанных гипертекстовых ссылок, в результате чего у пользователя открывается возможность самостоятельного серфинга в рамках конкретной политической среды. Возможно также использование интернета для политических действий в киберпространстве - например, перегрузки серверов политического противника, блокировки сайтов, взлома баз данных, искажения хранящейся противником информации, создание фейковых аккаунтов в соцсетях и др.

Изучение ризоматических политических сред, в отличие от изучения организаций традиционного типа, не может строиться только на открытых источниках (программах, манифестах, выступлениях лидеров и т.д.), так как этих источников может не быть. Базовыми являются: включенное наблюдение, глубинные и биографические интервью, автоэтнография и другие методы качественной социологии, которые дополняются методами «цифровой гуманитаристики» (digital humanities), например, анализом массивов данных в соцсетях (big data analysis).

Э.С ШИМАНСКАЯ, старший научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

E.S. SHIMANSKAYA, senior researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

Информационно-коммуникационные технологии (ИКТ) в условиях интенсивного информационного обмена предстают как важный инструмент, оказывающий воздействие на

активность людей в реальном мире, видоизменяя традиционные социальные практики и способствуя протестным выступлениям, организованным частично посредством социальных онлайн-сетей.

Заметим, что сетевые коммуникации обладают специфическими чертами, позволяющими формировать политический дискурс как в онлайн-, так и офлайн-среде, вплоть до побуждения членов сетевого сообщества к активным действиям, что не может не отразиться на текущей политической повестке.

Дискурс выступает в роли инструмента, с помощью которого осуществляется коммуникация с реальностью; происходит конструирование смыслов, которые посредством речевых практик воздействуют тем или иным образом как на отдельных индивидов, так и на социально-политические отношения в целом. В этих условиях трудно переоценить значимость информационного пространства в подготовке и координации коллективных действий при отсутствии централизованной организации.

С учетом данных обстоятельств представляется актуальным обратить внимание на процессы, протекающие внутри виртуальных сообществ протестной направленности, а также попытаться выявить механизмы их мобилизации и самоорганизации посредством социальных онлайн-сетей. В этих целях применяются различные технологии, в том числе широко используется платформа интернета и сети мобильной связи, что свидетельствует о трансформации традиционных форм коллективного действия, конструировании коллективной идентичности и значительно большей эффективности в реализации поставленных целей.

Выше упоминалось, что с развитием и внедрением в повседневную практику цифровых технологий ускорились коммуникации посредством каналов передачи потоков информации в пространстве и времени. Как известно, до некоторого времени управление информационными потоками осуществлялось исключительно властью. Развитие сетевой активности и коммуникаций в интернете способствовало децентрализации информационных потоков и расширению политического участия.

Одновременно, однако, стали интенсивно развиваться стратегии противодействия властных структур сетевым политическим протестам в самых разнообразных формах: от

уступок и игнорирования до силового противодействия, уголовного преследования, дискредитации лидеров, хакерских атак, ограничения возможностей коллективного действия в интернете.

С изменением способов организации протестной активности (имеется в виду организация протестов по сетевому принципу) происходит трансформация и форм ее проявления, хотя, конечно, нельзя списывать со счетов по-прежнему существующие традиционные протестные формы.

Согласимся с мнением экспертов, что создаваемые протестующими информационная среда и инфоконтент определенно оказывают влияние на восприятие гражданами деятельности органов власти, их решений и политику в целом. Отсюда вывод: сетевая протестная активность неизбежно приобретает политическую направленность.

Принято считать, что в России интернет и социальные сети впервые сыграли политически важную роль в ходе предвыборной кампании 2011-2012 ш., когда фактически произошло ценностное разделение российского общества. Однако политические требования в тот период не стали актуальными для большинства граждан. Социологи признали, что между уровнем протестных настроений в российском обществе и политической протестной активностью связь не была выявлена.

Зачастую в политологических исследованиях можно встретить определение сетевого политического протеста как формы коллективного действия, ориентированного на оспаривание социальных норм, устранение сформировавшихся дисбалансов в общественно-политических отношениях посредством различных инструментов мобилизации ресурсов на основе сетевого взаимодействия с использованием цифровых технологий и новых медиаформатов. С нашей точки зрения можно добавить и такие отличительные особенности функционала сетевого политического протеста, как равноправие, добровольность, гибкое лидерство, личная вовлеченность, взаимообмен ресурсами во имя достижения общих целей и, естественно, горизонтальная коммуникация.

Со временем все более значимыми становятся новые ценности - качество жизни, справедливость, право на самовыражение, охрана окружающей среды. Именно в их защиту в последнее время наблюдается в России и мире сетевой

политический протест, отличительной особенностью которого стал рост социально-политической активности и даже агрессии.

Отметим, что его формирование происходит в новой ин-фомационно-коммуникативной среде; почти повсеместно протестные акции лишены выраженного лидерства и системы требований, а также не имеют внятной повестки. Несмотря на то что в 2019 году в каждом регионе мира протест шел по своему уникальному сценарию; во всех выступлениях нашло отражение общее недовольство происходящим - ростом имущественного неравенства, качеством жизни, устареванием национальных и мировых элит, разрушением системы социализации и отсутствия достижений на пути к социальному согласию.

Пока в России сетевой политический протест не вошел в стадию радикализации. В какой-то степени это был урок гражданской ответственности. Стало очевидным, что граждане полны решимости вернуть себе право быть соучастником политического процесса. Протестовала не только столица. И снова повод исходил от власти - своими планами проведения мусорной реформы, экологической политикой.

Массовые выступления прошли в Архангельской и Московской областях, Коми и Татарстане. 2019-й - год, когда мусорный протест трансформировался в политический. Трезво оценив сложившуюся ситуацию, население этих регионов быстро и эффективно соорганизовалось в группы и пикеты на пути столичного мусора. Наблюдение за акциями массового протеста, начиная с перестроечных времен, показывает, что их стихийный характер (митинги и пр.) приобретает все более организованные формы. По меткому замечанию О.Н. Яницкого, мы становимся свидетелями возникновения логистики массового протеста.

Пространство недовольства не едино, однако показателен отмечаемый социологами рост запроса российского общества на перемены, политические свободы и равенство перед законом, а также то, что обществу необходимы каналы выхода сетевого протеста, который имеет право на легитимность, может самоорганизовываться на почве воспринимаемой им повестки, и в этом новизна нынешнего этапа протестной активности.

А.В. БРЕГА, доктор политических наук, профессор Финансового университета при Правительстве РФ,

ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

A.V. BREGA, doctor of political science, professor of the Financial University under the Government of Russia; leading researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

Касаясь современной сетевизации политики и политических отношений, необходимо иметь в виду, что сетевые отношения и сетевая организация общества существовали всегда. Однако ещe в недавнем прошлом сетевая организация дополняла ритуальную иерархическую. Теперь же процессы сетевизации активно начинают менять иерархические основы социального регулирования во всех сферах жизнедеятельности общества.

В связи c этим актуализируется потребность осмысления трансформации соотношения принципов иерархичности и новых сетевых форм в политических отношениях современного общества. Другими словами, данную проблему можно обозначить следующим образом: политические отношения между иерархией и сетевизацией.

Общеизвестно, что одним из центральных вопросов политики, а равно и политических отношений, является вопрос власти, проявляющийся в господстве одних социальных сил над другими. Их основу составляют, прежде всего, иерархические отношения, поддерживаемые силой государства. На протяжении столетий этот порядок принимал различные формы организации политических отношений в виде кастового, сословного, классового (и далее индустриально-стратификационного) общества.

Под влиянием современных процессов сетевизации происходит рестратификация социального порядка, принципиально отличающаяся от классового деления индустриального модерна. В результате утрачивается значимость институтов государственного контроля и снижается внутренний уровень социально-политической интеграции.

За последние двдцать лет благодаря наступлению информационной эпохи в обществе и социальном управлении возникли организационные схемы, основанные преимущественно на сетевых отношениях, а не на иерархических. Сети чаще определяются через понятие «отношения», но не «институты», и состоят из акторов, действий и зависимостей между ними, а также определенных ресурсов. Высокая мо-

бильность и сравнительно низкая формализованность сетевой организации, в отличие от иерархической, более подходит для адекватной обработки информационных потоков. Это позволяет исключать государство как посредника в удовлетворении потребностей населения.

В основе рестратификации сетевого общества лежит не принадлежность к какому-либо классу, а высокий уровень образованности и способность к самоорганизации, гибкость и мобильность. Это выводит сетевые принципы организации на первый план, ведь в современном мире, по известному выражению М. Кастельса, «власть потоков информации преобладает над потоками власти».

Несмотря на то что институты играют существенную роль в формировании политических сетей, однако не они, а связи и отношения выступают ведущим конструктом политического пространства. Вместе с тем не все так однозначно. Считать, что сетевая организация подменит иерархическую сущность политических отношений, несколько преждевременно.

Безусловно, неизбежны противоречия и конфликты между имеющейся иерархически выстроенной архитектурой государственного управления и горизонтальными связями сетевого взаимодействия, где государственный контроль и интерпретация политических смыслов значительно снижаются. Разрешение зреющих противоречий, скорее всего, лежит в конвергенции иерархических и сетевых форм политического взаимодействия. Такое взаимопроникновение приведет к новой конфигурации институционального оформления сетевых практик в политике.

Сосуществование и соперничество иерархичности и сетье-вости в политике естественным образом заставляют задуматься о методологических основаниях исследования этих процессов. Дело в том, что сегодня политическая наука в основном базируется на методологии системного, институционального, социокультурного, сравнительного подходов. Данные методологии давно апробированы в исследовательской практике, их эвристические возможности известны. В то же время бурное развитие сетевой реальности в политике привело к появлению одноименного подхода. Исследовательский потенциал сетевого подхода пока еще в полной мере не проявился и не получил широкого применения в политических исследованиях.

Думается, что сетевой подход в силу объективных причин имеет существенные гносеологические и процедурные ограничения, например, при исследовании политических институтов, политической культуры или политического лидерства. К тому же перечисленные области политического уже сложились как элементы иерархического порядка. Вместе с тем под влиянием сетевизации они меняются, приобретают иную конфигурацию, вбирая новые качества и проявления. Соответственно, и возможности сетевого подхода будут расширяться. Однако пока сетевой подход является дополняющим, поскольку иерархия в политическом, несмотря на все современные тенденции, продолжит оставаться базисом политических отношений.

Л.И. НИКОВСКАЯ, доктор социологических наук, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

L.N. NIKOVSKAYA, doctor of sociology, main researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

В дискуссии о сетевой проблематике хочется выделить главную мысль: сетевой подход к политике и управлению формирует свою исследовательскую стратегию, которая опирается на новый характер отношений между государством и обществом, между публичной и частной сферами общественной жизни.

Напомню, что общее кредо теории политических сетей состоит в том, что в противоположность плюрализму и корпоративизму она способна «схватить» сложность и текучесть современного процесса принятия политических решений и формирования политики. Теория сетей модифицирует понимание властно центрированной политики в направлении политики взаимной ответственности и обязательств. Сетевой подход подчеркивает возрастание значимости «горизонталей» в общественном развитии, обозначает ограничения иерархически организованного политико-административного управления, противопоставляя ему концепцию управления «governance», в которой интенсивность отношений государства и общества рассматриваются в качестве основы повышения эффективности публичного управления, с одной стороны, и его демократичности - с другой.

Изменяющееся в политическом контексте общество начала XXI века формирует запрос на расширение доступа граж-

дан и организаций гражданского общества к процессу принятия решений, на увеличение прозрачности власти и ее ответственности за свою деятельность перед обществом. Административные институты и, соответственно, современная бюрократия вынуждены двигаться от формального следования букве закона к модели эффективной координации, посредничеству и нестандартным решениям, требующим инициативности в поиске решений социально значимых проблем.

Государство все больше приобретает характер координационной структуры, которая интегрирует и регулирует расширяющиеся и дифференцирующиеся сетевые сообщества на основе универсальных публичных ценностей. Очевидно, что нарастание фактора сетевых сообществ, значимости новых способов коммуникации и роли доверия существенно меняет характер госуправления. Оно все меньше должно строиться по принципу «господство - подчинение», переходя к иным основаниям управления на основе принципов «руководство - приятие».

Проведенные нами исследования в 2010-2019 гг. по тематике политико-административного управления и публичной политики в РФ показывают, что в контексте теории политических сетей российская практика реализации публичных взаимодействий власти, гражданского общества находится в самом начале своего становления. Особенно это касается переопределения роли и места государства в формирующемся сетевом пространстве.

Пока административные полномочия власти еще значительно доминируют в публичной сфере. Сложное сплетение противоречивых тенденций возникает в точке сопряжения претензий на усиление регулирующей роли государства и возросших запросов «повзрослевшего» общества на гражданское участие на равных с ним. Растет модальность более активного отношения к социальным основам своей жизни у молодого и более образованного, обеспеченного сегмента российского общества, у жителей мегаполисов и областных городов.

Перспективными направлениями гражданского участия в глазах населения сегодня являются здравоохранение, образование, активная старость, адаптация социально уязвимых групп населения и др., т.е. практически вся социальная сфера жизни общества. Причем формируется такой вид участия, который можно смело охарактеризовать как общественно-

гражданский: ключевым аспектом современной демократической «повестки дня» для активистов становится проблема структурирования гражданского общества таким образом, чтобы оно могло влиять на государство, на равных взаимодействовать с ним. Создание подлинно демократического порядка не может быть лишь результатом «живого творчества масс снизу», а предполагает различные формы общественно-государственного партнерства.

Проявляющиеся контуры сетевого общества в социально-политической сфере все больше обнаруживают себя в нарастающем противоречии между монолитом суверенной власти и растущим многообразием гражданской и деловой инициативы. Выход из этого «рокового» противоречия состоит не в ослаблении государственных начал регулирования общественными процессами. Как показал опыт 1990-х гг., да и нынешней непростой социально-экономической, кризисной ситуации, этот путь ведет к потере российской идентичности, к анархии, потере управляемости обществом и распаду.

Видятся перспективы эволюционной адаптации типичной для России ригидной системы вертикального доминирования государства над обществом, к нарождающимся снизу практикам сетевых взаимоотношений гражданских и предпринимательских организаций с органами власти. Из этих практик может вырасти горизонтальная сеть почвенных связей, укрепляющих вертикаль власти и вместе с нею определяющих качество публичной политики. Это будет сильное государство, мощь которого зиждется не на репрессивно-силовых атрибутах, а на разветвленной корневой системе реальной «низовой» народной инициативы гражданского и социального свойства.

Таким образом, как показывают эмпирические исследования, формирующееся сетевое общество неумолимо предопределяет изменение традиционного государственного управления в направлении модели общественно-государственного управления.

В.В. ЛЮБЛИНСКИЙ, доктор политических наук, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

V.V. LUBLINSKIY, doctor of political science, main researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

Как показывает практика, нынешняя модель политических отношений в России нуждается в совершенствовании,

так как не обеспечивает конкурентоспособность страны, развивается по традиционным лекалам. Россия фактически застыла, длительное время топчется на месте, не сумев преодолеть наследие «сырьевой ориентации». Если все останется так, как есть, то со временем это может отразиться на влиянии России в мире со всеми вытекающими негативными последствиями внутри страны.

Сложившаяся ситуация в полной мере касается и политики, нацеленной на решение социальных проблем. А они весьма серьезные - падение уровня благосостояния, возрастание бедности, чрезмерные разрывы в уровне жизни и доходах. В условиях цифросетевой трансформации обостряется проблема занятости. В перспективе общество ожидает глубокое переустройство сферы социально-трудовых отношений, массовое обесценение и обновление профессий, обновление социальной структуры. В любом случае, подобные изменения подрывают устойчивость общества, повышают уровень социально-политических напряжений, создают угрозы социальных взрывов.

Социальная политика стала утрачивать эффективность, так как не обеспечивает равновесное развитие, реализацию фактора справедливости, выравнивание социального положения. Между тем это базовые функции, игнорировать их нельзя, иначе неизбежен рост социальной напряженности и конфликтов. В принципе социальная политика должна объединять две цели одновременно (эффективность и справедливость), решая задачу по оптимизации роста благосостояния и распределения. Но добиваться этого непросто, учитывая противоречивость интересов участников социально-политических отношений - работодателей, работников. Только в рамках некой идеальной системы отношений указанные цели могут дополнять и усиливать друг друга: справедливость может способствовать эффективности, и наоборот. Главный участник - работодатели, которые руководствуются принципом «рыночной справедливости»; у них целью является максимизация результата, выраженная в максимальной прибыльности предпринимательской активности. Социальная гармония в рамках подобной модели нереальна.

Необходимо построить систему политических отношений, способную обеспечить надлежащее функционирование институтов власти, эффективное управление социально-эконо-

мическими процессами, что в результате могло бы сформировать в России новую модель роста, опирающуюся в своей основе на передовые сферы деятельности. А это невозможно без усиления роли государства на всех направлениях развития, в частности в решении социальных проблем. Оно может корректировать диспропорции, снижая социальное неравенство до относительно безопасного уровня, используя механизмы перераспределения - через налогообложение и социальные расходы. Ничто при этом не может отменить механизм социальной конкуренции, реальную борьбу за лучшие социальные позиции, которая в перспективе будет усиливаться.

Роль политического фактора в экономическом и социальном развитии возрастает по мере усложнения общества, количественного и качественного роста населения и трудовых ресурсов. Это связано с тем, что любой сбой в развитии чреват серьезными социальными последствиями, которые можно предупреждать через политические отношения с помощью адекватных политических решений и действий.

К сожалению, социальное государство сейчас во многих случаях формально, нежели реально. По моему мнению, в связи с ростом социального неравенства в мире, в том числе его сохраняющимся высоким уровнем в России, можно определенно говорить о кризисе социального государства.

В то же время нельзя не учитывать, что фактор цифро-сетевизации меняет характер политических отношений, которые в результате становятся более открытыми и продуктивными. Политика оказывается в сфере пристального внимания граждан и общества. Со своей стороны, используя современные коммуникационные технологии, они имеют определенные преференции при оказании воздействия на политические решения, особенно затрагивающие интересы людей. В условиях цифросетевого общества человек может получать значительно больше информации, обмениваться этой информацией, формировать позиции, продуцировать действия в защиту своих социально-экономических и политических прав, находить работу, решать жизненные проблемы, не выходя из дома. Политические отношения начинают лучше отражать социальную реальность и, в свою очередь, способствуют ее улучшению, решению социальных проблем через систему обратной связи, которую властям игнорировать или обойти уже невозможно.

Важным является также то, что цифросетевизация общества становится фактором роста социального капитала, который способствует эффективности развития в результате снижения транзакционных издержек через социальную включенность, взаимодействие и доверие. И, что весьма существенно, может оказывать глубокое воздействие на благосостояние граждан. Установлено, что граждане, активно участвующие в сетевых сообществах, во всех отношениях более успешны и имеют большие жизненные перспективы.

В итоге формируется новая, демократическая модель политических отношений. И это серьезный прогресс в социально-политическом развитии, в том числе в России.

Как бы то ни было, но суть проблемы политических отношений гениально отражена во фразе В.И. Ленина о том, что «политика - концентрированное выражение экономики». Хотя можно было бы внести небольшое уточнение, сформулировав так: «политика - концентрированное отражение социальных интересов». Этот вывод, сделанный сто лет назад, в полной мере сохраняет свою актуальность и в нашу, цифросетевую, эпоху. Социальная реальность остается незыблемой: характер политических отношений в современном мире определяется социально-экономическими факторами, внутренними и внешними.

Политические отношения в условиях современного общества в большей степени становятся производными от трансформаций, которые происходят в социально-трудовых отношениях. Власть утрачивает былую способность управлять процессами в обществе. Авторитарные и иные модели политических отношений, ограниченные элитными и олигархическими группами, исключающими формирование политики на широкой демократической основе, в эпоху цифрови-зации доживают свой век. И власть поэтому вынуждена перестраиваться, соглашаться на координационную модель политики, когда решения формируются путем согласования позиций благодаря активному применению современных средств коммуникации.

Суть координации политики, и в частности социальной политики, в том, что она формируется при активном участии различных акторов (участвующих сторон). При таком подходе политическая ответственность дифференцируется и усиливается. Государство при этом отвечает за стабиль-

ность, стратегию развития, макроэкономическое и отраслевое регулирование. В свою очередь, бизнес - за сферу производства товаров и услуг, прибыль, коммерческий результат, конкуренцию, факторы производства, ресурсное обеспечение, налоги. Профсоюзы отстаивают интересы работников различных профессий, прежде всего в области занятости, оплаты труда и условий труда, социальную справедливость в области распределения. Политические партии формируют политическую повестку дня, предлагают обществу социально-экономические программы развития на основе политической конкуренции и борьбы за избирателей. Общественные организации осуществляют активность - каждая в рамках своей сферы деятельности. Правоохранительные структуры поддерживают состояние законности и стабильности в обществе, осуществляя правоприменительную практику и надзор в области социального законодательства и социально-трудовых отношений.

В заключение можно сказать, что в ходе процесса цифро-сетевизации оптимальным вариантом для России было бы формирование координационной модели социальной политики, которая в силу открытости потенциально предполагает участие множества акторов. Формально это означает, что в результате политические решения могут быть более взвешенными и эффективными. Насколько это справедливо, покажет будущее.

Л.В. МАКУШИНА, кандидат исторических наук, доцент, старший научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

L.V. MAKUSHINA, candidate of history, associate professor, senior researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

Oдна из особенностей цифросетевой эпохи состоит в том, что постепенно теряют свою эффективность (или ее восприятие людьми) институты представительной демократии. Появление социальных сетей радикально меняет как методы создания повестки дня (теперь это все чаще происходит «снизу вверх»), так и способы организации общественных движений. При этом традиционные институты представительной демократии не исчезают. Но их роль меняется, а влияние уменьшается.

В России профсоюзы, объединенные в Федерацию независимых профсоюзов России (ФНПР), на сегодня остаются самой многочисленной общественной организацией (около 20

млн человек). Однако за период своего существования (с 23 марта 1990 г.) ФНПР растеряла огромную часть рядовых членов, и процесс сокращения ее численности продолжается.

По данным опроса, проведенного ВЦИОМ в августе 2009 г., в качестве причин недоверия профсоюзам России как демократическому институту граждане называют следующие: деятельность профсоюзов незаметна, бесполезна, неэффективна, их просто нет - 39%; они не отстаивают интересы работников, выполняют волю властей - 16%; не доверяет профсоюзам, затрудняются сформулировать причины своего недоверия, но, тем не менее, не доверяют - 46%.

Деятельность профсоюзов почти не находит отражения в федеральных и региональных СМИ. Сюжеты о трудовых конфликтах есть, но они редки и в основном касаются либо предприятий с иностранным капиталом - «Форд», «Кока-Кола» и др. - либо угроз забастовок бюджетников. Поэтому в общественном сознании профсоюзы уже не выглядят как организация, защищающая интересы работника.

Требования профсоюзного движения к власти и работодателям более чем за сто лет их существования в России практически не изменились. Так же, как и в начале профсоюзного движения, главными требованиями остаются: восьмичасовой рабочий день, отмена штрафов на производстве и повышение зарплаты.

Но мы живем в эпоху глобальной цифросетевизации и экономики 4.0. Новые формы занятости затрудняют колдо-говорное и законодательное регулирование этой сферы. Невозможность применения трудового законодательства, приспособленного к традиционным формам производства, приводит к ущемлению прав наемных работников. Коллективные договоры на предприятиях либо отсутствуют, либо заключаются практически полностью на условиях работодателей. Невыплата зарплаты, массовые увольнения, повсеместное нарушение трудовых прав давно уже стали нормой и приводят к социальным конфликтам. Колдоговор-ное регулирование социально-трудовых отношений все чаще меняется на гибкое, ориентированное на индивидуальные потребности человека на основе частных договоров. Следствием этого является разрушение традиционных связей наемных работников с профсоюзами.

При этом потребность в коллективной защите интересов наемных работников остается, но структурно-организационных предпосылок для ее реализации больше нет. В результате чего относительно защищенными оказываются интересы высококвалифицированных работников и кадрового ядра предприятий, но значительно ухудшается положение «рядовых» работников. Появляется тенденция к делению трудовых коллективов на «лидеров» и «аутсайдеров».

В ситуации фактической отстраненности профсоюзов от разрешения социально-трудовых конфликтов этим приходится заниматься государству: региональной администрации, МВД, судебно-правовой системе во главе с прокуратурой. Роль защитника наемных работников от произвола работодателей почти полностью взяла на себя Государственная инспекция труда. Все это создает дополнительную напряженность во взаимоотношениях бизнеса и власти.

В такой ситуации совершенно закономерным является общественный запрос на действительно независимые профсоюзы, поскольку люди начинают осознавать необходимость объединения на рабочих местах для защиты своих интересов. Способствовать развитию имиджа современных профсоюзов и повысить доверие к ним (речь идет не только о России) может применение сетевых социальных технологий. Так, сети заменяют традиционные институты, представляя возможности для горизонтальной организации и невиданного медиаохвата.

В области активного использования социальных сетей уже существует заслуживающий внимания зарубежный опыт. В США и Европе хорошо известна платформа «UnionBook», которая является официальной платформой для профсоюзных организаций. Сетевая активность американских профсоюзов привела к тому, что миллионы американцев используют социальные сети для поиска работы. При этом решение проблем занятости, борьбы и солидарности является вполне естественным содержанием сетевой политики профсоюза. Кроме того, сети дают возможность избежать кризиса представительной демократии, если их использовать как площадку для дискуссий, участия граждан в принятии решений.

Профессиональные социальные сети как инструмент коллективной защиты профессиональных интересов работников в России только формируются. Они призваны стать

мощным инструментом создания, накопления и обмена информацией между участниками сети, источником осведомленности и влияния на целевую аудиторию, а также ресурсом для профессионального роста и карьерного продвижения. Время покажет, будут ли они неким развитием традиционного профсоюзного движения или же полностью возьмут на себя его функцию - реализацию идеи солидарной борьбы за общие экономические интересы группы.

А.В. НАЗАРЕНКО, кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

A.V. NAZARENKO, candidate of political science, leading researcher, Institute of sociology, FCTAS RAS.

Мир стремительно меняется на наших глазах, и, хотя причиной этих изменений заявлена революция в информационно-технологической сфере, первое, что начало стремительно меняться, - это гуманитарная сфера, т.е. все то, что связано с бытием человека, - онтология, мораль, культура, социальность, психология и политика. ^временная бытийная реальность представляет собой новый качественный этап развития человека и его политического творения -социума.

Человеку всегда казалось и продолжает казаться, что он результат собственного сознательного выбора, в то время как он является лишь случайной производной, созданной социальной машиной, им же и придуманной. В результате его начинает преследовать ощущение того, что он просто не понимает ни себя, ни мир, в котором живет. Поскольку политика и социальность получили возможность продавить раздирающее человека противоречие «человеческое - социальное» в пользу последнего, шмиттовскую константу политического - различение друга и врага - можно интерпретировать как его неудовлетворенность рукотворной окружающей социальностью.

Эпоха постмодерна закономерно вернула в центр мироздания человека, открыв ему возможность выстраивать, наконец, собственную реальность - инобытийную, конкурирующую с предзаданными условиями функционирования социальной машины. Правда, на этом пути осталось одно серьезное препятствие, которое очень трудно обойти, -объективизм, синтезирующий реальность по лекалам ее

следствий. Человеческое тождество в этом случае встраивается в возникшую конфигурацию различия, отбрасывая человека назад к специфической определенности реальной индивидуальности.

Пока можно констатировать, что четырехсотлетний период революционных потрясений завершился имплозией -обвалом социального и культурного вовнутрь, к человеку. Это нарушило кажущиеся рациональными традиционные причинно-следственные цепочки, на которых держались социальность и культура, за которыми долгое время ловко скрывалась политика. Следовательно, чтобы адекватно оценивать реальность и синтезировать ее, человеку придется пройти по пути постструктурной деконструкции не только социального и культурного, но и его субъективности до момента вытесненияколлективного из его намерений и памяти.

При этом нельзя сбрасывать со счетов риск хроно-центрической реинтерпретации и концептуальной ревизии всей предшествующей социальности и культуры, а также видения будущего. Однако взвешенный постструктуралистский подход к интерпретации новой бытийной реальности не только освободит человека от различного рода регулирующих начал, но и существенно расширит пространство для творческого конструирования новой идентичности. Это не предполагает автоматического возрастания способностей человека к свободному творчеству и сознательной ориентации на него. Речь идет только о росте его потенциальных возможностей, а ими еще надо научиться правильно пользоваться.

Заметим, что проблема идентичности человека как субъекта в экзистенциальной метафизике Хайдеггера, в психоанализе Лакана, в постмодернистском синтезе постструктурализма и психоанализа Дерриды, Фуко и Делеза разрешалась по-разному и с различными перспективами. Интен-циональность хайдеггеровского субъекта переосмысливалась Дерридой как «желание» - бессознательная, стихийная, иррациональная сила, не позволяющая реализовывать рациональные замыслы. Лакановский подход к топологизации структуры субъекта и эдипизации его «желания», вплоть до раболепного шизофренического желания человека быть любимым, не разделялся Делезом, для которого разрушение всех структуралистских мифологем - фрейдовской личности, структуралистских представлений о коммуникативности и

бинарного принципа различия - объяснялось с позиций подвижной, децентрированной сетки - ризомы. Она позволяла множить реальности, фиксируя тем самым новый нелинейный способ организации целостности в противовес традиционному стержневому.

Специфика феномена власти, по Фуко, как власти над сознанием человека научных дискурсов, имеющих негативный императив, благодаря Делезу получала новое, дополненное измерение - «желание». То есть власть как стихийная сила субъективного бессознательного, противостоящая целеполаганию сознания субъекта, могла в равной мере играть роль как подавляющей, репрессивной силы зла, так и высвобождающей, эмансипирующей силы добра. Иначе говоря, проблема человека как субъекта, синтезирующего себя и новую реальность, имеет многозначное решение.

Нельзя обойти стороной еще один существенный сдвиг в мировосприятии, косвенно влияющий на разрешение проблемы субъекта. Речь идет о новом феномене, ставшем доступным человеку для конструирования виртуального пространства коммуникаций, отличного от эмпирической реальности, - о цифре. Знания о ней сначала определенным рациональным образом «оцифровываются», затем в каком-то виде «переносятся» и «замещаются» доступной, абстрактной и известной математической структурой.

Заметим, что «цифровой» образ мышления все чаще находит свое отражение в стилистической форме языка, в вербальном поведении человека, его креативной деятельности, культурных и социальных категориях, даже несмотря на то, что в ряде случаев он опосредован метафорой конкретности и рациональности.

И, наконец, последнее, результирующее и, может быть, самое главное - о политическом рациональном и эмоциональном социальном. Любые представления, высказывания и действия человека всегда пребывают в тени двойной детерминации. Эмоциональное личное отношение человека со своим окружением, как правило, маскируется рациональными попытками объяснить поведение тем, что он знает и во что верит. Возникает дилемма «рациональное политическое - эмоциональное социальное», разрешение которой для человека всегда интрига.

На первый взгляд, в свете традиционной социо-культур-ной заданности она должна разрешаться в пользу эмоционального. Ведь если рациональное политическое в человеке берет верх над эмоциональным, то чувства человека мельчают, и он легко проходит путь от любви и признательности к простой благодарности и далее к недовольству по отношению к своему окружению. Это означает, что социальное разрушается и человек или остается один, или обречен на интеллектуальную и моральную катастрофу, а возможно, и на тяжелое психическое заболевание.

Если же все происходит наоборот, то у человека сохраняется детская наивность - стремление к подобным себе в надежде сделаться частью глобального социального -«людской массы». А это уже иной подход к рациональному политическому - альтруистский.

Подобный выбор является, на наш взгляд, фундаментальным. Не менее важными в этом контексте видятся причины, условия и механизмы перехода социальной эмоциональности - эмпатии - в политическую рациональность и наоборот. Синтезирующие новую социальность эмоции не всегда трансформируются в политику, равно как и наоборот. Процесс взаимных переходов требует дальнейшего анализа, отдавая приоритет изучению новой цифросетевой бытийной реальности, возникающей на стыке политического, психологического и технологического, субъективной основой которой является человек с его эмпатией и «желаниями».

О.М. МИХАЙЛЕНОК. В заключение хотелось бы отметить, что среди множества обсуждаемых сегодня проблем в данной сфере можно назвать и такие: структурирование сети - центр и периферия; ядро акторов и более пассивные «окраины»; статусное расслоение в сети; одномерные (плоские) и многомерные (объемные) сети.

Наряду с вопросами, касающимися теоретических аспектов исследования сетевого феномена, весьма актуальна интерпретация соотношения сетевой парадигмы и сегодняшней социально-политической реальности.

Например, важная проблема - эволюция общественных институтов, какие изменения происходят в этом отношении и каким образом это связано с усилением тенденций развития сетевого общества.

В частности, можно указать на явные изменения в подходах к пониманию эволюции феномена так называемого социального государства, профсоюзов, молодежных движений и т.д.

Важный раздел проблематики связан с вопросами государственной и общественной безопасности. Как выясняется, иерархическая и жестко структурированная система всех направлений обеспечения безопасности также требует изменений в соответствии с тенденциями эволюции социума. Не исключено, что одним из факторов этих изменений в перспективе станет влияние сетевой составляющей структуры общества.

Еще ряд проблем связан с тем, что сегодня все отношения государственных, властных, управленческих структур основаны на формуле «мы - они», т.е. ни о какой равноправной коммуникации речи не идет. Все эти горячие линии и доски объявлений, даже сайты типа «госуслуги», конечно, несколько расширяют возможности получения информации, но эта, пусть и оцифрованная, сфера не представляет собой коммуникативные отношения акторов социальных сетей (равноправие участников, открытость, обратная связь любого участника коммуникации с любым другим, т.е. доминантность горизонтальных связей, отсутствие формального и фактического центра влияния и т.д.).

В некоторых публикациях речь идет об использовании государством, властью сетевых структур для повышения эффективности управления социальными и политическими процессами в обществе.

В то же время, например, Латур и другие авторы утверждают, что сетевая парадигма подразумевает возможность коммуникативных связей между индивидуумами, группами людей, а также корпорациями, организациями. Таким образом, перспектива развития сетевого социума включает возможность коммуникации между различными акторами (индивиды, группы, социальные, политические организации, властные, государственные структуры). Связи, возникающие в процессе сетевой коммуникации, находятся в центре столкновения традиционной структуры социума и его сетевого формата. Какой из этих факторов будет преобладать в длительной перспективе - вопрос пока проблематичный.

Нас, конечно же, интересуют, и не в последнюю очередь, векторы социальных изменений и динамика политических

отношений. Собственно, что представляют собой политические отношения в период их эволюции в сторону, позволим себе заметить, утраты уже сегодня некоторых сущностных функций в социальном организме? Можно ли говорить о кризисе в сфере политической? До кризиса дело, может быть, пока не дошло, но симптомы наблюдаются. Тем не менее, следует проанализировать последовательное освоение сферы политических отношений вплоть до сегодняшней стадии. В этом плане у нас имеется большой исследовательский опыт. И затем, на наш взгляд, целесообразно попытаться найти подходы к изучению этого феномена в контексте сетевой реальности.