ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В СЕТЯХ: СИСТЕМА ИЛИ СООБЩЕСТВО Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Круглый стол

УДК 32.019.5

DOI 10.34823/SGZ.2021.1.51522

Политические отношения в сетях: система или сообщество

Отдел исследования социально-политических отношений Института социологии ФНИСЦ РАН совместно с редакцией журнала «Социально-гуманитарные знания» в феврале 2021 г. провели «круглый стол» по теме «Политические отношения в сетях: система или сообщество». Ниже мы публикуем выступления его участников в сокращении.

О.М. МИХАЙЛЕНОК, доктор политических наук, профессор, главный научный сотрудник, руководитель отдела исследования социально-политических отношений Института социологии ФНИСЦ РАН.

O.M. MIKHA YLENOK, Doctor of Political Science, Professor, Head of the Department of Social and Political relations research, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Изучение политических отношений в контексте «сетевой теории» предполагает обращение к некоторым моментам понимания ее сущности. Начнем с наиболее общих позиций.

Безусловно, с точки зрения авторов теории, речь идет о реализации сетевого подхода к изучению социальной сферы в широком смысле этого слова. Всякие отношения, которые мы называем социальными, представляют собой сети.

Авторы сетевой теории - в двух ее вариантах - Мануэль Кастельс и Бруно Латур полагают, что сетевой подход имеет всеохватывающий характер. Создатель концепции социального пространства Пьер Бурдье также считал, что сетевое начало охватывает все структуры современного общества.

Много сложностей связано с пониманием гносеологического статуса сетевой теории. К ней неприменимы критерии традиционного представления о теории (хоть классического, хоть неклассического).

Постмодернизм изменил многие представления, в том числе и в познавательной сфере. В частности, современные трактовки теории как феномена гносеологического анализа

или метатеоретического дискурса в постмодернистский период сильно отличаются от классических. Да и существует ли гносеология сегодня как привычный ранее инструмент (уровень) анализа? Но мы сейчас не об этом.

Термин «сетевое общество» Мануэль Кастельс использует для двух основных целей. Одна из них - показать, что реалии современной жизни - развитие новых информационных технологий, смена способов производства, внедрение производственных отношений нового типа - неизбежно ведут к изменению и преобразованию общественных отношений. Другая цель - многопланово продемонстрировать определяющую роль компьютерных информационных сетей в развитии современного общества.

Кстати, и Кастельс, и Латур высоко оценивают познавательный потенциал сетевой теории. Кастельс - потому, что сетевая теория позволяет выходить за рамки традиционных объяснительных схем. Для Латура объекты внимания сетевой теории объясняются привлечением всех возможных способов, которые существуют на сегодняшний день. Но в таком случае весьма вероятно «размывание» собственно объекта исследования.

А если задаться вопросом, какие же предлагаются средства методологического обеспечения сетевого дискурса на новом уровне, то определенного ответа мы не получим. Тем не менее сетевой подход, как считают сторонники сетевой теории, эффективен в ходе решения сложных организационных, гносеологических и управленческих задач, выходящих за рамки сети, когда требуется координация гибких и подвижных элементов сложных интерактивных систем.

Обратим внимание на трактовку Кастельсом понятия «сетевое общество».

Приводя общее определение сетевой структуры и обозначая ее основные компоненты и принципы организации, Кас-тельс начинает с того, что всякое множество взаимодействующих объектов можно рассматривать как сетевой феномен. Сети железных дорог, сети банков, сети учебных заведений, библиотек, и так далее. Возьмем, к примеру, сеть университетов. Конечно, кроме обычных каналов связи и общения, университетская сеть использует и специфические каналы обмена информацией, ресурсами (такие, как конференции, стажировки студентов и приглашение преподавателей из других университетов). Однако иерархия в этой сети не отме-

няется: есть центр - крупнейший и лучший университет или группа таких заведений. Центр обладает большими, чем все остальные участники, ресурсами, что позволяет продвигать собственное видение сетевой динамики. Собственно, подавляющее большинство подобных сетей не соответствуют основным характеристикам сетевых феноменов (равноправие участников, самоорганизация, отсутствие центра, иерархии, целенаправленного регулирования).

По мнению М. Кастельса, в современном мире сетевые принципы общественного устройства постепенно вытесняют иерархические структуры. Причем интересно, что если ранее сеть, сетевая организация была лишь отображением внутренней структуры общества, его подсистем и объединений, правда, трудно распознаваемой, то в современном мире она играет ключевую роль и становится «сознательно внедряемой» (обратим внимание на эту формулировку) внешней структурой общества, ее формой. Примечательно, что несмотря на доминирование сетевого подхода к рассмотрению общества, его авторы полагают, что конкретные элементы и подсистемы общества могут рассматриваться в рамках применяемых в современной социологии методологических приемов и средств.

Мы уже приводили определение сети как всякого множества взаимодействующих объектов. Здесь Кастельс не останавливает свое внимание на упомянутых объектах как сетевых акторах. Мы сейчас не затрагиваем дискутируемую в публикациях проблему возможности рассматривать в качестве сетевых акторов как одушевленные, так и неодушевленные объекты в духе Латура.

Правда, в сетевом дискурсе отчетливо доминирует «очеловеченная» версия, заключающаяся в том, что конституирующими элементами этой сети являются так называемые энергетические узлы или точки сосредоточения кумулятивной энергии взаимодействия индивидов или их групп. Как пишет Рэндалл Коллинз, индивиды суть узлы сетей социального взаимодействия - человеческие тела, где накапливаются эмоциональные энергии, а потоки идей-символов кристаллизуются в виде воображаемых коалиций в разуме.

По поводу вытеснения иерархических структур сетевыми феноменами. Вспомнился пример со сменой отношений простого обмена продуктами и товарами на товарно-денежные отношения в результате развития производительных

сил. Как показала история, этот процесс был весьма длительным, многоэтапным. Какие-то социально-экономические сферы быстрее воспроизводили эти отношения, в некоторых же сегментах социально-экономической жизни простой товарообмен («бартер») сохраняется и до сих пор.

Мы предполагаем, что эту аналогию можно применить и к становлению сетевого общества. Не может в нашем представлении сложившаяся социальная структура моментально превратиться в сетевую. Или мы чего-то не понимаем? А если принять последний тезис, то, во-первых, сетевизация не охватывает одномоментно все социальные отношения; во-вторых, на наш взгляд, различные социальные структуры по-разному «поддаются» сетевизации.

Исходя из этого гипотетического соображения, представляется, что в первую очередь при изучении обозначенных проблем следует выявить проявления сетевых эффектов в различных сферах социального пространства, их масштабы, содержательные аспекты и т.д.

Надеемся, что в выступлениях участников «круглого стола» будут представлены (независимо от высказанных выше идей) оригинальные соображения по обсуждаемой проблеме.

А.В. БРЕГА, доктор политических наук, профессор Финансового университета при Правительстве РФ, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

A.V. BREGA, Doctor of Political Science, Professor of the Financial University under the Government of Russia; Leading researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Развитие политической методологии является отражением изменений политического ландшафта и исследовательских парадигм. На каждом этапе этого развития появляются новые способы постановки и решения научных проблем. В результате практически всегда возникает ситуация, когда исследователи стоят перед выбором: взять на вооружение новые подходы, встроив их в уже имеющийся методологический контекст, или, наоборот, остаться приверженцем проверенной методологии.

В этой связи представителям научного сообщества важно определиться с принципами выбора исследовательской концепции. Очевидно, одним из главных критериев выступает релевантность предлагаемого методологического подхода к ис-

следуемому кругу политических явлений и процессов. Думается, что в этом вопросе важно:

а) исключать использование новых методологий, основанных на плохо сформулированных предположениях о политике;

б) обоснованно использовать системные теории, функцио-налистские и логические модели, поскольку повсеместное их применение увеличивает риск превращения данных подходов в самоутверждающиеся реификации;

в) учитывать нынешнюю тенденцию смещения внимания исследований на способы, с помощью которых можно изменять реальную политическую коммуникацию и политические отношения, а не на причинно-следственные связи;

г) учитывать актуализацию запроса практики на развитие методологий, направленных больше на объяснение и понимание новых феноменов современной политики, чем на подтверждение канона идей, возникших на более ранних исследованиях политики и общества.

В настоящее время, по мере того как политические отношения все слабее поддаются институционализации, традиционные представления о механизмах политического обмена становится труднее использовать при объяснении современных политических реалий. Так, например, сегодня возникла необходимость повторной контекстуализации таких вроде бы устоявшихся понятий, как «агрегация интересов», «политический контроль», «определение повестки дня», «политическое индексирование», «медиаэффекты», в более адекватные для современных условий эмпирические описания.

Вышесказанное относится и к сетевому подходу, который требует своего встраивания в институциональные, системные и другие научные методологии. Сетевой подход в политических исследованиях является отражением современных изменений. Его утверждение в качестве методологии политических исследований обусловлено следующими обстоятельствами:

- значительным ростом возможностей политического участия в связи с развитием сетевых социальных коммуникаций;

- бурным развитием социальных сетей, которые стали альтернативными каналами формирования общественных запросов. Использование различных социальных платформ приводит к тому, что люди имеют возможность не только постоянно обмениваться мнениями о политике и публично оценивать принятые политические решения, но и координи-

ровать свои масштабные действия в режиме реального времени;

- возросшая скорость экономических, социальных и политических изменений привела к тому, что их институциональное оформление не успевает за складывающимися отношениями. В этой связи усиливается потребность в смещении акцентов на исследование связей и отношений, а не институтов;

- сама природа сетевого общества привела к повышению роли неинституциональных акторов в политических взаимодействиях;

- возросшим влиянием информационно-публичного фактора на политику государства.

По мере того как источники и каналы коммуникации становятся более рассредоточенными и объединенными в сеть, идея «сетевого контроля доступа» становится многообещающим направлением исследований, которое ориентировано на выявление факторов и способов динамического взаимодействия между средствами массовых коммуникаций (СМК), социальными сетями, управленческими алгоритмами власти и обычными гражданами. Также исследователи традиционных политических медиа могут продуктивно работать совместно с исследователями сетей, чтобы синхронизировать подходы, создать общие концептуальные словари. В конечном итоге это может помочь объединению подходов политической аналитики с инструментами динамического отображения сети, или Media Cloud, используемых для сравнения характеристик традиционных и новых медиасетей.

Думается, при конвергенции сетевого подхода и традиционных методологий важно придерживаться следующих правил. Во-первых, критически пересмотреть концепции, описывающие коммуникативное взаимодействие власти и общества, а также медиасистем. И концепции, и исследовательские вопросы должны быть открыты для выявления способов, которые путем распространения цифровых сетей в политике формируют и разрушают общественные дискуссии. Анализ должен также учитывать, каким образом различные конфигурации сетевых взаимодействий влияют на принятие решений в политических институтах.

Во-вторых, важно ответить на вопрос: являются ли традиционные концептуальные подходы релевантными для исследования сетевизации политических отношений. Поскольку известные нам концепции разработаны в то время, когда гра-

ницы национальных коммуникаций были относительно четко очерчены, нужно определиться, насколько данные концепции подходят для эпохи глобализации СМК, транснациональных коммуникационных потоков и сложных политических сетей.

В-третьих, требуется переосмысление методов, которые используются в исследовании политических отношений. Традиционные методы выборки и контент-анализа уже не в полной мере соответствуют формам и объемам «больших данных» в гибридных информационных сетях. Поскольку сети нередко образуют противоречивые контуры взаимодействия с процедурами печати и другими традиционными коммуникационными технологиями в политике.

Необходимость конвергенции объясняется и тем, что традиционные подходы остаются актуальными, несмотря на новые конфигурации политических отношений. И тут дело не в предпочтениях исследователя, а в таком сущностном свойстве политики, как иерархичность, что предполагает асимметричность политических отношений. Соответственно, неправомерно ставить вопрос о широком замещении политических отношений, базирующихся на иерархическом порядке, на горизонтальных связях, основой которых являются сетевые взаимодействия. Исследование политических отношений должно учитывать как сетевое, так и традиционное восприятие. Скорее всего, речь нужно вести об изменении соотношения иерархических и сетевых структур в политике, а также о двух сосуществующих типах политической сети - иерархической и горизонтальной.

Разумеется, актуальным остается и использование традиционных методологий. В частности, нормативный и институциональный подходы позволяют оценить, как сетевизация изменяет целевую и структурную организацию политических отношений. Институты играют значительную роль в теории политических сетей, поскольку они зачастую являются исходным пунктом формирования политических сетей. Как справедливо считают X. Хакансон и Я. Иохансон, сеть состоит не только «из акторов и отношений между ними», но и «из определенных действий, ресурсов и зависимостей между ними». Теория сетей не может быть завершенной вне учета закрепленных практик, норм и структур в политических отношениях. Фактически речь должна идти о новом качестве институционального оформления сетевых практик взаимоотношений, подчиняющихся логике совместного действия.

В.В. ЛЮБЛИНСКИЙ, доктор политических наук, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

V.V. LYUBUNSKY, Doctor of Political Science, main researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Обозначу следующие, с моей точки зрения, существенные моменты обсуждаемой темы. Во-первых. Общество является сетевым изначально, но таковым оно не считалось в силу разделенности, локального характера. Оно становится таковым, когда приобрело всеобщий масштаб и соединило локальности в единое целое через информационные и коммуникативные каналы нового виртуального пространства. Именно глобальный уровень и качество этих каналов позволяют говорить о современном обществе как о сетевом. Поэтому между понятиями «общество» и «сетевое общество» можно поставить знак равенства, а значит, тождественны социально-политические отношения, как их рассматривали традиционно и как стали квалифицировать в последние годы - как отношения сетевые.

Сети дифференцированы по уровням взаимодействия индивидов, социальных групп, организаций, а в региональном и мировом масштабе - этносов, народов, стран и т.д. Что касается системы, то она определяет функциональную сторону устойчивой структуры. С одной стороны, общество можно рассматривать как сеть, большую и неустойчивую. С другой стороны, общество не может функционировать, развиваться, решать различные проблемы, не обладая структурой. Таким образом, сети как социальные явления, как правило, не являются долговременными объектами. Так называемая ризомная структура - крайне неустойчивая и характерная для социальных сетей, но не для сферы организации государственной и политической власти и управления.

Относительно функциональности сети: она является сферой существования человека в социальном пространстве, оформляя через связи и взаимодействия феномен общества, экономические и социально-политические отношения. Индивид или социальный субъект, вступая в отношения, уже формирует сеть, которая может быть различной по масштабу, большой или малой, глобальной или локальной. Выживать, существовать и развиваться человек может, только участвуя в сети. Так организовано общество, так оно существует и разви-

вается как сетевое, а люди и социальные группы в различных сферах оказываются опутанными сетями отношений.

Одно дело, когда мы говорим об эффективности системы в различных аспектах. Работающие системы дифференцируются, в том числе по эффективности. Но говорить об эффективности сети, по меньшей мере, странно, учитывая ее ризомный характер. Политическая власть предполагает структуру, а она, со своей стороны, иерархию отношений, однако как сеть может рассматриваться весьма условно.

Во-вторых. Многие специалисты считают, что сетевизация общества вкупе с его цифровизацией принципиально меняет характер мироустройства и развития современной цивилизации. Такая позиция исходит от авторов теории сетевого общества. М. Кастельс и др. утверждают, что: 1) главенствующими становятся сетевые, а не иерархические отношения; 2) сети и отношения, формируемые ими и через них в экономической и социально-политической сферах, лежат в основе современных обществ; 3) сети выравнивают возможности индивидов и социальных групп с точки зрения участия в развитии общества и влияния на политику.

На самом деле главный вопрос, по моему мнению, - это отнюдь не сети и сетевые отношения, а то, как общество структурировано: если нет структуры, то нет и общества; если оно теряет структуру, то распадается. Так как в его основе лежат факторы богатства и власти, ибо оно капиталистическое, то в системе отношений, социально-политических и других, и в условиях новой - сетевой - социальной реальности, по сути, мало что меняется. Общество и отношения в нем, как и прежде, моделируются на традиционных базовых принципах. О реальной меритократии и реальной демократии говорить не приходится.

В условиях цифросетевизации, тех изменений, которые она порождает, социальной справедливости отнюдь не прибавилось. Все укладывается в многократно подтвержденную логику социальных последствий НТП: социальные проблемы становятся сложнее, возрастает несправедливость, а вместе с ней - потенциал грядущей социально-политической конфликтности. Возможностей «выпустить пар», написать обращение, апеллировать к властям и обществу у человека стало значительно больше. Это, безусловно, так и в России. Кроме того, власти и бюрократия через современные коммуникативные технологии находятся под определенным контролем об-

щества. И это плюс. Но нельзя преувеличивать их силу и возможности: социальные проблемы не становятся менее острыми, а жизнь людей более благополучной.

И в этой связи еще один важный момент. Нельзя сетям фактически приписывать качества, которыми они не обладают. То, что все больше граждан по всему миру проявляют активность в сетях, отнюдь не свидетельствует о солидарности между ними. Однако власть чаще всего более консолидированная.

В-третьих. Социальный капитал - многогранный фактор и базовый элемент сетевого общества. Через сеть происходит его манифестация, накопление, реализация и переоценка. Но надо понимать, что термин «социальный капитал» - изобретение не вполне корректное, как, впрочем, и человеческий капитал. Социальный капитал формирует потенциал социальных взаимодействий и влияния, который в условиях цифро-сетевизации общества получает условно адекватную основу для реализации.

По моему мнению, социальный капитал - феномен не только общественный, коллективный, как это определяют авторы данной концепции (Дж. Коулмен, Р. Патнэм, Д. Ноук и др.), но и индивидуальный, учитывая то, что социальное влияние дифференцировано в зависимости от социального статуса и репутации человека. Можно сказать: чем выше статус, чем перед индивидом открывается большее социальное пространство возможностей, связей и влияния, тем большим нематериальным активом, индивидуализированным социальным капиталом он обладает. В этом смысле уровень участия социальных субъектов в политических отношениях и формировании политики напрямую зависит от уровня социального капитала, т.е. уровня «социального веса» индивида или социальной группы.

Особый вопрос - макроуровень социального капитала в обществе. В силу того, что это нематериальный, скорее даже «образный», актив, измерению он не поддается. Важен также такой его компонент, как социальное доверие. Многие специалисты рассматривают его как главный и предпринимают попытки измерить через социологические опросы.

Следует также учитывать вопрос о возможности оптимизации политических отношений в контексте основных компонентов социального капитала - взаимодействия и доверия. Определяющее значение поэтому имеет характер расстанов-

ки и позиций социальных субъектов - порядок, который хаотичен и неуправляем.

В сети политических отношений участвует множество субъектов и структур. В итоге формируются концепции и направления политики, которые суммарно отражают доминирующие интересы в широком общественном контексте, если политика демократична, или более узкий круг интересов, если политика недемократична.

В-четвертых. В условиях сетевизации гражданское общество расширяет свои границы и возможности в политических отношениях. При этом оно не может заменить государство, которое обеспечивает порядок и управление. Хотя часто говорят о гражданском обществе как о феномене, противоположном государству. Оно действительно формируется на основе самоорганизации, которая, однако, является ограниченной, причем не отличающейся высокой солидарностью и консолидированностью, несмотря на возможности его развития через сетевое и виртуальное пространство.

Сетевизацию и цифровизацию, по моему мнению, следует рассматривать как новый этап развития, не более того. В технологиях происходит действительно революция, которая влияет на все общество, на жизнь людей. Но это мало меняет характер политических отношений и суть самого общества.

В России развитие сетевого общества мало отразилось на характере политических отношений. Сложилась условно бюрократическая модель демократии и власти. И в эту модель встроены сетевые политические отношения; они фактически подчинены этой модели и обслуживают интересы высшей бюрократии. При таком устроении власти и политических отношений человек со своими проблемами по большей части ею отторгается.

Б.И. ЗЕЛЕНКО, доктор политических наук, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

B.I. ZELENKO, Doctor of Political Science, main researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Хотелось бы отметить, что сегодняшний дискурс гораздо шире анализа политики в сетях или сетей в политике. Уровень постановки вопросов на «круглом столе» и прозвучавших ответов в той или иной мере соответствует уже давно складывающейся онтологии знаний о сетевом обществе.

Разговор в основном ведется в русле теории сетей. Нау-котворящие контуры в этой сфере все больше очерчиваются вокруг «политического сетеведения». Все, что говорится на эту тему, является своеобразной пропедевтикой в новую отрасль знания, составляющую существенную часть современной политики. Это не гипербола, поскольку онтология складывается не на пустом месте: существуют известные «классики» в этой области, есть и неофиты из разных отраслей знаний.

Сложилась ситуация, когда созрела необходимость концептуализации политической сетевизации как научного универсума. Наличествуют: предмет изучения нового политического пространства, вектора новой политики; субъекты в виде сетевых носителей политического сознания; метод, восходящий к основам синергетики. Проблема фундаментального осмысления политического сетеведения уже разрабатывается в Институте социологии ФНИСЦ РАН.

Упомянутая пропедевтика приводит к сущностным выводам.

Во-первых, сеть является онтологической экспансией в массовое сознание, влияющее на изменение картины мира. В нашем случае - изменение политического modus vivendi сетевых акторов.

Во-вторых, главным становится столкновение моделей политического modus vivendi, что выражается в онтологии сетевой экспансии внутри массового сознания. В результате имеется преференция исключительно своей картины мира и исключительно своего modus vivendi. При этом сетевых акторов - множество, со своими разными моделями политических образов жизни.

В-третьих, аналитика констатирует, что мир сетей - это мир прошлого, где существует взаимосвязь во всем. Такой «клубок» событий теперь отсутствует. Они заменены «клубком» сетевых узлов. В данном случае, и это в-четвертых, онтология сетевой экспансии переливается в политическую экспансию через кибервариант, воздействуя на проявления политического образа жизни. Как свидетельствует политическая практика, подобное произошло с движением киберпар-тизан в Беларуси.

Итак, онтология сетевой экспансии стала форматировать различные представления о современной действительности. В прошлом конструировалась одна парадигма мира, где соз-

давался определенный уровень идентичности. В настоящее время данная экспансия, внедряясь в массовое сознание, создает разную идентичность.

Это влияет на модели политических образов жизни в сетях. Все упирается в применение информационно-цифровых технологий, в результате которых виртуальность превращается в реальность. В аналитике верно подмечено, что виртуальные коммуникации стали сильнее вербальных. Именно в них творится, особенно в нашем случае, политическая действительность. Имеется в виду форматирование многообразных моделей политических modus vivendi сетевых акторов.

Философская максима данного обстоятельства в том, что онтологическое системное побеждает случайное. В этом суть онтологии сетевой экспансии, зачастую меняющая политическую парадигму целой страны. Представляется, что и Россию это не обойдет.

Политическое целеполагание подобного рода экспансии заключается в обнаружении узлов воздействия на массовое сознание. И тогда форматирование моделей политического образа жизни сетевых акторов следует рассматривать в когнитивном плане. Такая попытка была нами осуществлена при анализе методологии привнесения политических смыслов в сетевое пространство. Когнитивистика в этом случае зиждилась на теории политической интенциональности в информационно-цифровом преломлении.

Сказанное свидетельствует о наличии прямых корреляций с динамикой политических отношений в сетевом обществе. Привнесение политического смысла в это общество сопряжено с форматированием modus vivendi сетевых акторов под воздействием этой самой экспансии. Оно осуществляется в процессе накопления сетевыми носителями виртуального политического капитала - политических навыков, компетенций и умений, горизонтальных социальных связей, ценностей и моделей поведения, коррелирующих с нормальной политической реальностью.

Переход количества в качество предполагает, в данном случае, перелив политического modus vivendi в политический modus operandi, т.е. в политический образ действия сетевых акторов. Именно так происходит трансформация виртуального в материальное, что существенно кристаллизует и определяет суть онтологии современной сетевой экспансии. Это свидетельствует, что теория политической интенциональ-

ности находит свое дальнейшие развитие уже в практической плоскости и выходит за рамки абстрактных рассуждений.

Проявления modus operandi достаточно полно отражены как в литературе, так и политической практике. Однако анализ носит поверхностный характер. Так, процесс экспансии в виде ризомных узлов изменяет институциональную организацию сетей. И нацеленность здесь не на экстенсивный рост сетей, а на их интенсивный тип развития. Сетевой функционал заключается не только в технологиях, но и в сетевом взаимодействии. Что главное для последнего обстоятельства - нацеленность на «захват» властных приоритетов или на «захват» политических смыслов? Что объективно отражает общественную потребность в сдвиге от протестно-конфронтационной к созидательной доминанте политического modus operandi сетевых акторов?

В основном мы не находим концептуального ответа на эти вопросы ни у политологов, ни у политических социологов. На наш взгляд, ближе всего к ответу находится политическое сетеведение, т.е. та отрасль знания, когнитивистика которой о сетевом пространстве начинает уже зримо складываться. Хотя представления о предмете и методе пока в таком же состоянии.

В этой связи сошлюсь на известный казус в сетевом поле, приобретший почти «перманентный» характер. Имеется в виду постоянная актуализация преодоления, создавшегося в современной России «коммуникативного провала» между властью и социумом. Как говорят классики, мир был «заколдован» отчуждением, невозможностью договариваться ни технологически, ни онтологически.

Сети, как известно, «расколдовали» мир в результате экспансии. Поэтому одним из позитивных моментов сетевого ландшафта стало превращение «коммуникационной пропасти» в коммуникационные возможности акторов. Что верно, поскольку высокий технологизм цифровых платформ и интенсификация соцсетей реально влияют на смыслошдержание политических отношений, из современного функционала которого будет произрастать политическое будущее РФ.

Вместе с тем онтология политического сетеведения содержит свой контент преодоления данного отчуждения, а именно через механизм ризомы. Аналитика, с одной стороны, определяет ее как философскую метафору, обозначающую иное понимание мира, чем классический европейский рацио-

нализм, с другой - как нелинейную сетевую целостность, оставляющую открытой возможность для внутреннего саморазвития. Это сетевидная система со множеством узлов, не имеющая центра и растущая вширь. По Делезу, она лучше подходит к описанию реальности, чем понятие структуры, т.к. отменяет жесткую иерархию отдельных элементов.

Главное в ризоме - невозможность исходить из единой точки зрения в объяснении всех явлений в мире; множественность и плюрализм, а не универсальность; вместо монолога - диалог. Это важно в преодолении отчуждения, как и ризомный принцип соединения сетевых точек и принцип «означающего разрыва». То есть ризома может расти из любого разрыва и отдельно взятой точки. При этом сеть может пережить разрывы, но если узел лишился всех связей, то он окончательно оторвался.

Онтология сетевой экспансии творит эту новую методологию, в частности экстраполируя ее на заполнение «коммуникативного провала» между властью и социумом.

О.А. ВОРОНКОВА, кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

O.A. VORONKOVA, Candidate of Political Science, senior researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Развитие сетевых социально-политических отношений, понимаемых как взаимодействие социальных общностей и личностей в поле власти, происходит в условиях жесткой конфликтности традиционных институциональных форм с процессом переосмысления экзистенциальных оснований социальных связей. В неравновесной среде с заметным перевесом традиционных ценностей «стабильности и единства», заложенных в социоментальной матрице глубинной экзистенциальной потребностью в безопасности, четко проявляется социальный запрос на обновление смысловых ориентиров в меняющемся мире.

Утверждение новой коммуникативно-сетевой реальности, основанной на принципиально новых технологических возможностях связи, вызывает массу вопросов. Изменяют ли IT-технологии систему социального взаимодействия? Что такое личность в коммуникативно-сетевом пространстве: усугубление экзистенциального одиночества или возвращение свободы и выбора? Изменяется ли роль личности в глобальном

процессе технологического переоснащения социального бытия? Возникают ли возможности личностного влияния на принятие решений или, напротив, эти возможности еще в большей степени нивелируются?

Гипотетически технологические процессы могут внести значимый вклад в необратимое развитие индивидуального сознания, мироощущения, вслед за которым должны происходить трансформации коллективных конфигураций сознания. Однако ход таких трансформаций пока не поддается прогнозированию в силу неопределенности и противоречивости открытого взаимодействия, ризомного характера развития сетевых сообществ (способных «уходить» в самые разные ниши социальной жизни, «расходиться» по самым разным направлениям и «сходиться» в самых разных точках). В условиях, когда идеологическое регулирование когнитивно-ментальной сферы более не является ни необходимым, ни достаточным инструментом социополитического взаимодействия, исследование факторов, влияющих на повышение степени упорядоченности сетевой диссипативной системы, становится особенно актуальным.

Развитие новой сетевой социальности стимулирует появление «субъектности нового типа». Мультиплицированный сетевой коммуникативный взаимообмен мнениями, идеями, эмоциональными впечатлениями, реакциями на политические события неизбежно запускает процесс саморазвития личности. Расширение когнитивных горизонтов и возможностей поиска, усвоения и переработки идущей извне информации реформирует процесс самоопределения, социализации и самореализации.

Индивидуальное сознание изначально противоречиво (по М. Хайдеггеру): с одной стороны, в нем заложено стремление к полной свободе, а с другой - чуждость по отношению к окружающему миру, «обреченность на одиночество». Бытие человеческое определяется им как существующее каждый раз в своей имманентной возможности, которую оно должно постигнуть и раскрыть. Но оно может и утратить себя, никогда не постигнуть смысл своего существования и реализовать себя вне логики постижения смысла, или вообще не реализовать. Социальный мир, в котором осуществляется бытие, создает постоянную опасность потери индивидом осознания своего существования как возможности самораскрытия.

В цивилизации «массового общества» с характерными явлениями атомизации человека и аморфизации масс происходит «усыпление умов», о чем сокрушались экзистенциалисты и теоретики Постмодерна. Личность растворяется в усредненности повседневности. Под влиянием массированного манипулятивного действия СМИ нивелируются вкусы, взгляды и позиции, ослабляются истинные связи, исчезает чувство подлинной свободы.

В этих условиях усиливается моральное и эстетико-бы-товое принуждение, что приводит к доминированию банальных стандартов рутинной жизни, исчезновению размышлений о смысле существования. Усугубляется проблема отсутствия возможностей эффективного воздействия индивида на жизнь общества. Социальная жизнь сводится к простейшей форме существования, в которой человек пассивно приспосабливается к среде, повторяя изо дня в день привычные действия, слова и жесты. Жизнь в застывшем рутинном мире - это непрерывное бегство от свободы, «овеществление человека».

Опасения экзистенциалистов и постмодернистов обретают свежее звучание в XXI веке - «сетевом». Человек сталкивается с чуждой виртуальной реальностью, дистанцируется от мира «живых» контактов, остается наедине с запрограммированным технологическим процессом. Вопрос о том, меняется ли сущность социальных и социально-политических отношений в сетевую эпоху, пока так и остается открытым. Административно-регулятивные отношения на основе ^-технологий становятся еще более инструментaлизированными, т.е. «оцифрованными», более автоматичными и рутинными.

В то же время технологический прогресс утверждает принципиально новые для социальной системности характеристики: динамизм, неустойчивость, переплетенность связей. Главным достоинством сетевого взаимодействия становится равноправный информационный обмен. Важным преимуществом сетевой среды является предоставление широчайшего спектра возможностей для развития. Кроме технических возможностей преодоления расстояний и времени, усиливаются возможности реализации личностных когнитивных и эмоциональных потребностей. Дистанционное одиночество компенсируется технической легкостью управления собственной сферой контактов, способствующей самореализации.

Неизбежная вовлеченность в этот процесс ревитализирует на новом уровне вопросы актуализации индивидуального и

социального сознания. Единомыслие как принцип социального сцепления и одномерность как характеристика «человека системы» отступают даже в мощно зацементированных традиционными скрепами обществах. Но при этом в разы усиливаются технические возможности манипуляции сознанием, ищущим опору в хаотичном мире. Информационные вбросы с разных сторон, интерпретационные искажения и давления обрушиваются на массовое сознание, спутывают его, становясь непосильным бременем, особенно для тех слоев, что оказались насильно выдернутыми из зоны ментально-рутинного застоя и поневоле втянутыми в информационный и событийный круговорот.

Коммуникативно-сетевая реальность требует ментального прорыва из структуры социальных и политических стереотипов, что оказывается трудной задачей не только для сознания обывателя, но и для профессионала любой области привычной деятельности. От современной личности теперь требуется быстрое развитие новых качеств, чтобы соответствовать эпохе, - повышения уровня общей компетентности, коммуникативности и культуры перекрестного общения.

Стремление к «подлинности жизни» понималось экзистенциалистами как полная автономность, независимость выбора от иллюзий и давления статусов и авторитетов. Экзистенциалистская концепция определяла перспективу личности как «становление в результате собственного выбора». «Я» - это активная субъектность, самостоятельно выбирающая из различных возможностей действовать, утверждал Ж.-П. Сартр. Следовательно, личность - это проекция собственных сознательных выборов, а личностный мир - придание смысла тому внешнему миру, в который он помещен. Для этого индивиду необходимо в каждом акте действия выходить за пределы самого себя, преодолевать себя и инерцию своего существования.

Сетевая реальность утверждает на новом уровне эту необходимость и создает возможность трансформации индивидуального состояния пассивного экзистенциального одиночества в состояние активной самодостаточности. Этот процесс способствует самоструктурированию открытой неравновесной (диссипативной) сетевой системы, начинаясь с индивидуального выбора зацепившей внимание единицы информации и стремясь к осознанию собственной позиции, а

затем к целенаправленному действию, меняющему в перспективе характер социальных и политических отношений.

А.В. НАЗАРЕНКО, кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

A.V. NAZARENKO, Candidate of Political Science, leading researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

В современном открытом мультиполярном мире науки по-прежнему доминирует традиционный подход, постулирующий главенство особого рода социальных явлений, определяемых как общество или социум. Отсюда широко распространено стремление к описанию социального строя, социальной структуры, социального порядка, социальной практики, социальной безопасности, социальной культуры и даже социального сознания. Однако, несмотря на постоянные попытки обозначить единственный мотив к объединению людей (целевой, рациональный или ценностный, эмоциональный), позволяющий детерминировать жесткие причинно-следственные связи между ними, а значит, и описывать простую и понятную структуру социально-политических отношений, мы раз за разом наблюдаем очередной теоретический «провал». В результате концепция Ф. Фукуямы о «конце истории», или модель «суверенной демократии» (авторство приписывается В. Суркову), или куда менее внятный проект «русского мира» выглядят лишь как очередная химера.

На протяжении всей истории человечества таковых, светских или религиозных, было немало, причем каждую из них было достаточно трудно всесторонне логически структурировать, а значит, постоянно присутствовало желание с нею бороться. Ведь что было приемлемо для одних, для других являлось серьезным препятствием на их жизненном пути. На этом фоне вполне закономерным выглядит концепт перманентного конфликта между «властью» и «обществом», характерный, заметим, для любого времени. Обремененные властью всегда стремились к порядку и управлению, незыблемость которых - залог собственного благополучия, тогда как остальное «общество» не было склонно разделять их устремления в силу сужения коридора собственных возможностей.

Если мир усеян «пылающими угольями», через которые человеку предстоит «перейти», то именно «человеческая

воля к жизни» (Шопенгауэр) вкупе с «заботой о себе» (Ницше) и превращает его в «желающую машину», способную видеть мир своими глазами, видеть свое место в нем и свои перспективы исключительно в духе шопенгауэровской «воли и представления».

Заметим, что у каждого из нас своя воля и свое представление. Это означает, что некое общее политическое спускается с привычных социальных небес к каждому человеку, априори присутствуя в его отношениях с другими. Технологическая среда, расширившая для человека мир иллюзий и дающая ему поистине неограниченные возможности их воплощения в реальном мире, существенным образом скорректировала этику счастья, этику пользы, а следовательно, и этику межличностных отношений.

Это ведет к избавлению от социально заданной идентичности и любых структурных причинно-следственных шаблонов с их топологией, границами, моралью и культурой. Окончательно отбрасывая «правила» и стирая «границы», человек постепенно начинает освобождаться от ассоциативных условных структурных наслоений в пользу сети, т.е. начинает интуитивно представлять мир как среду или сетевую «экосистему». Интеллект человека, видящего перед собой проблемы и различающего в них истинное и ложное, выходит на первый план его мировосприятия и поведения - представления и воли.

На этом фоне любые попытки научного обоснования сети как возможной новой формы организации социального сводятся, в конечном счете, к очередной «косметически улучшенной» банальной структуре с «вертикальными» и «горизонтальными» связями. Причина этого, на наш взгляд, уже упомянутая нами выше сингулярность любых социальных и политических конструкций в силу иррациональной эмоциональности поведения ее узлов - людей.

Это свидетельствует о стремлении политологической и социологической научной среды любым способом сохранить некую общую социальность, которую можно всегда логически объяснить желанием людей объединиться на основе идеологических платформ или их религиозных версий. Часто речь идет о конвергенции, способной, на первый взгляд, «примирить» структуру и сеть. В результате возникает трудно воспринимаемый социальный гибрид: сеть внутри замкнутой социальной системы.

Данное явление можно охарактеризовать как «размывание» социальной структуры в сеть на низовом уровне, но до определенного предела, который задается свыше существующей социальной и политической структурой. Узлами такой «усеченной» сверху сети становятся люди, возвращающие себе статус «социальных животных» с уже заданной сверху социальной и политической идентичностью, ценностной и целевой ориентацией. В этом случае они действительно обретут склонность к объединению в группы и стаи, но только в пределах четко обозначенных границ социальности.

Следствием всего этого является то, что в фокус социальных, а следовательно, и политических исследований, как правило, попадает лишь политическая организационная идентичность узлов в сети и их соотношение. Это, с моей точки зрения, не что иное как очередной логический социальный и политический научный «тупик».

Продолжая рассуждения в данном контексте, мы невольно приближаемся к необходимости очистить понятие сети от любой «структурности», ассоциативно воспринимая ее в качестве человеческой «экосистемы». Заметим, что человеческие отношения выходят в своеобразный топ любого современного медийного контента. Что, в свою очередь, должно подталкивать исследователей сети смещать акценты в пользу изучения психологических практик - этики желаний и телесных практик, таких как здоровье, экология, медитация, привлекательность, сексуальность. Причем делать это даже в ущерб традиционно стоящим на повестке дня проблемам социальной справедливости, демократии и прав человека.

В последнее время даже власти предержащие стали все больше внимания уделять именно контенту телевидения, кино, театра, литературы, а также медиаритуалам и даже религиозным практикам как единственному централизованному «неканоническому» средству формирования некой общей этической воли, остающемуся в их распоряжении. Причем делается это пока исключительно на старой эмоциональной основе - унижения, страха и надежды. Для России это, по моему мнению, является своеобразной аксиомой.

Невольно напрашивается вывод о том, что без глобального изменения эмоциональных установок в направлении эмпатии, стимулирующей возникновение новых культурных форм глобального общежития, у человека, возможно, не будет шансов на глобальное «озеленение» жизни, создание

различных «экосистем», «расширение» прав, а значит, в конечном счете, и на новое «справедливое перераспределение богатств и власти».

Поскольку этический контекст топологически и качественно детерминирует человеческую сетевую «экосистему», возникает вполне закономерный вопрос о ее устойчивости. Думается, чем больше в ней «связей» и чем более разнообразен их диапазон, тем более устойчивой и способной к саморазвитию она выглядит. То есть речь идет об органической устойчивости сети в противовес традиционному восприятию в духе «истинности» единственной связи, формирующей систему бинарных связей: «согласия - противостояния». Именно это и ведет к вожделенному, с точки зрения любой моноцентрической власти, «разрыву» сетевой человеческой экосистемы на социальные «капсулы» со своими границами и «красными линиями» - работа, семья, друзья, национальность, религиозность, гражданственность, - с присущими им самосознанием и эмоциями.

Данное обстоятельство, в свою очередь, заставляет нас взглянуть на проблему технологий с весьма неожиданного ракурса - как политического «посредника» в межличностном взаимодействии. Подобный посредник, с одной стороны, может либо направленно ограничивать его, культивируя у обеих сторон ощущение «одиночества» на работе, в семье, в компании, либо, наоборот, создавать условия для «безграничного» совершенствования за счет «стирания» границ и асимптотического приближения к другой стороне диалога. Таким образом, знаковая фраза из культовой книги 1990-х «Одиночество в сети» «одиноким бываешь только тогда, когда на это есть время» начинает обретать свой истинный смысл.

С другой стороны, речь идет об управлении временем. Все возрастающая скорость передачи информации, качество обработки и представления данных фактически создают его. То есть, владея временем, можно управлять моральными паттернами социальности - человеческим одиночеством или, наоборот, его востребованностью. Тот, кто обладает властью, должен задуматься, чем занять освободившееся время человека. Вполне вероятно, что именно за этим «прячется» проблема управления сетевой социальностью с помощью новых технологических посредников, которые занимают место субъекта социальных и политических отношений.

О.Г. ЩЕНИНА, кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

O.G. SHCHENINA, Candidate of Political Science, leading researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Анализ политических отношений в сети позволяет выявить связи между субъектами политических коммуникаций, проанализировать уже существующие и предложить вероятностные модели топологии политических коммуникаций, которая может рассматриваться, с учетом непрерывности, как свойство компьютерных сетей, а также иных видов сетевого пространства.

В сфере современных информационно-коммуникационных технологий понятие «топология» активно используется для отражения взаимодействия между компьютерами и другими устройствами в компьютерных сетях. Топология компьютерных сетей представлена на основе схемы связей между устройствами: компьютерами, серверами, роутерами и другими компонентами сети. Она имеет несколько классических видов: звезда (чаще всего используемый вид для локальных компьютерных сетей), кольцо и шина (магистраль). В процессе совершенствования ИКТ-технологий этот перечень был расширен; в него вошли следующие топологии: смешенная, сеточная, ячеистая и дерево. Каждая из них предлагает свою комбинацию организации связей технических устройств или компонентов сети, однако чаще всего они используются не в чистом виде, а применяется на практике их комбинация.

Попытаемся охарактеризовать основные параметры топологии политических коммуникаций, рассматриваемой не только как системы организации взаимодействий субъектов (коммуникантов). Она будет гораздо сложнее и шире, поскольку технологический аспект - лишь один из множества элементов многогранной системы политических коммуникаций в сетях.

Представляется, что в этом контексте наиболее перспективным будет применение синергетического подхода, который позволяет всесторонне проанализировать сложные самоорганизующиеся системы, в том числе и социальные, находящиеся в неустойчивых состояниях. Весьма перспективно применение в исследованиях топологии политических коммуникаций теории диссипативной структуры И. Пригожина.

При использовании трактовки диссипации как процесса рассеивания энергии, информации возможно рассмотрение

этапов преобразования и развития коммуникаций в сетях как фракталов (новые структуры, возникающие в сети). Они преобразуются в аттракторы, свидетельствующие о переходе объекта в новое состояние. Этот переход может быть связан с информационными потоками и их переформатированием при прохождении от одной точки бифуркации до другой (аттрактор выступает как устойчивый отрезок этого пути). В сетевом пространстве коммуникаций точки бифуркации совпадают с узлами сетей, однако не все узлы будут выступать точками бифуркаций, лишь только те из них, которые обладают значительным числом связей.

Так изменяется само коммуникативное действие (по Ю. Хабермасу). Его характеризуют спонтанность, фрагментарность, стихийность, сглаживание подходов к дилемме «реальное - виртуальное», повседневность сетей коммуникаций как проявление новой реальности.

Конфигурации политических коммуникаций частично задаются параметрами программного обеспечения, и здесь возникает ряд вопросов. Влияет ли технологическое обеспечение на эффективность политических коммуникаций? Его роль состоит в маршрутизации политических коммуникаций либо возможности их контроля? Возможно ли рассматривать программные конфигурации политических коммуникаций в сетях? Либо хаос коммуникаций рассматривать как упорядоченность - управляемый хаос, создаваемый технологической составляющей?

Неслучайно возникновение в социально-гуманитарном знании топологического ракурса исследования коммуникаций, который предлагает их переосмысление в контексте исследования пространства (труды Пьера Бурдье и Курта Левина). В данном случае пространства сетевого и присущих ему форм коммуникаций (работы Рене Тома) либо их трансформации в сетях.

Использование в этом контексте одного из ключевых понятий топологии (на основе «теории множеств» Г. Кантора) - гомеоморфности, рассматриваемой как сохранение свойств объектов в процессе их деформации (трансформации), - позволяет проводить не только количественный, но и качественный анализ сетевых политических коммуникаций. И в этой связи уместно вспомнить мнение Ч. Тилли о связи количественных и качественных данных в социологии относительно применения смешанного (количественно-качествен-

ного) подхода к исследованию социальных объектов. Коммуникации являются, прежде всего, социальным феноменом, поэтому изучение атрибутивных свойств и характеристик, в том числе и политических коммуникаций, позволит расширить представления об их природе и сущности в условиях новой сетевой реальности.

Система коммуникаций определяет устойчивость сети. Политические коммуникации будут сохранять свойство гомеоморфности при сохранении их устойчивости, которая основывается на предположении: чем больше узлов коммуникаций, тем устойчивее сеть.

Использование топологического метода в политологии чаще всего находит отражение в сетевом анализе на основе широких технологических возможностей программного обеспечения. Основываясь на возможностях визуализации, в процессе анализа создаются карты сетевых конфигураций субъектов либо объектов исследуемых феноменов. Кроме того, использование теории графов, а также метода моделирования позволяет дать глубокий анализ количественного спектра сетевых политических коммуникаций.

Исследование топологических аспектов политических коммуникаций связано с изменяющимся социальным пространством сетевого социума и модификацией форм социальных объектов. И здесь на первый план выходят основные компоненты топологического подхода - топология пространства и топология формы. Топологическая концепция Джона Ло («социальная топология» Дж. Ло) может стать основой для синтеза этих двух компонентов, рассматриваемых в современной науке чаще всего обособленно.

Возможно, на мой взгляд, введение понятия «коммуникативный набор», включающего не только информацию, но и множество социокультурных компонентов, таких как ценности, смыслы, идеи, установки, мировоззрение, идентичность коммуникантов.

Г.А. МАЛЫШЕВА, научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

G.A. MALYSHEVA, Research fellow, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Общественно-политическая среда, в которой обитает современный человек, под воздействием цифровых технологий и сетевых процессов подвергается коренному преобразова-

нию. Можно сказать, что сейчас мы живем в цифровом социуме, точнее - в обществе цифровой сетевизации, или циф-росетевом постмодерне.

Степень виртуализации политического пространства такова, что оно, по сути, представляет собой реальность двойственного, комбинированного, смешанного характера, т.е. физическую, первичную общественно-политическую реальность с масштабными и функционально значимыми включениями элементов второй, онлайновой реальности - мира цифровых виртуальных коммуникаций.

В свою очередь, под политическими отношениями мы традиционно понимаем взаимодействие различных субъектов - социальных общностей, групп, отдельных граждан и институтов - по вопросам власти, государственного устройства и управления обществом. Возникает вопрос: как эти отношения меняются в условиях трансформационных процессов, которые затрагивают цифросетевую социально-политическую среду и придают ей признаки дополненной реальности? Отметим в этой связи несколько моментов.

В онлайновых реалиях взаимодействие по политическим вопросам происходит на технологических платформах интернета - в сообществах, соцсетях, блогах, чатах, мобильных приложениях, на форумах, персональных сайтах, новостных сервисах и т.д. Символическим воплощением политических отношений становится цифровой контент, создаваемый индивидуальными и коллективными участниками сетевых коммуникаций и циркулирующий в интернет-пространстве.

Рассматривая политические отношения цифросетевого социума как конвергентный феномен, мы отмечаем трансформацию его субъектов и форм их взаимодействия, притом что предмет этих отношений остается в целом неизменным - это вопрос о власти, доминировании и способах его достижения.

Стоит подчеркнуть, что специфика виртуальных коммуникаций определяется наличием технологий цифрового контроля, т.е. надзора над пользователями цифровых сетей и системой цензурирования в интернете, понимаемого как трансграничное пространство с высокой степенью прозрачности национально-политических сегментов.

Цифровые сети имеют вполне определенные и привязанные к географии физического мира центры сбора данных и управления. Решающим фактором формирования ценностных и идеологических мотиваций участников онлайновых

политических отношений становится принадлежность основных технологических мощностей всемирной паутины тем или иным глобальным игрокам.

Онлайновое политическое пространство, поскольку оно технологически и идеологически регулируемо, служит целям социальной манипуляции, индоктринации, контроля над политической социализацией граждан и внедрения в социум заданных культурно-политических паттернов. Не следует забывать, что цифровые сети, как и любая технология, служат для продвижения идей и ценностей своих создателей, владельцев, правообладателей и цензоров. Виртуальное индоктри-нирование имеет не только внутриполитическую, но и экстерриториальную направленность, являясь цифросетевой формой глобальной политико-культурной колонизации.

Очевидно также, что в цифровых сетях наличествует иерархия участников, обладающих определенными статусными позициями, а также сумма правил, которые определяют взаимодействия между ними. Киберпространство имеет собственную стратификацию и систему властных отношений, в нем есть свои элиты и политическая конкуренция. Дисбаланс сил в цифросетевом социуме целесообразно рассматривать сквозь призму поставленного М. Кастельсом вопроса о сетевой власти как о способности одного из социальных акторов асимметрично влиять на решения других акторов желательным для его воли, интересов и ценностей образом, путем принуждения и/или конструирования смыслов и дискурсов.

Цифровой мир централизован, управляем и, как следствие, структурирован. Развитие цифровых сетей является одновременно спонтанным и программируемым, а их текущее состояние контролируется сетевыми технологическими и корпоративными узлами, а также, напрямую и опосредованно, государственно-политическими институтами национального и наднационального уровня. Исходя из этого, мы должны признать, что цифровые глобальные сети как политическая и социально-экономическая модель, присущая техносоциаль-ному общественному укладу, или капитализму цифровых платформ, не могут быть объяснены в рамках концепта ри-зомы и требуют более многостороннего подхода.

Следует добавить, что виртуальное политическое пространство не рассматривается нами как пространство автономное. Внедряемые через онлайновую среду политические идеи и установки проходят обкатку в сфере физических контактов,

т.е. подвергаются внешней, офлайновой структуризации. Таким образом, особенности функционирования онлайновой политической среды дополняют и усложняют общую картину доминирования, противоречий и конфликтности в системе политических отношений комплексной, смешанной общественно-политической реальности.

Субъектами политических отношений онлайновой реальности служат как индивидуальные, так и коллективные пользователи киберсетей - интернет-сообщества. К ним также можно причислить и искусственные сущности в интернете -политические компьютерные программы-боты. Возможно, следует даже говорить не о субъектах онлайновых политических отношений, а об идентичностях, участвующих в цифровых сетевых взаимодействиях, которые можно рассматривать в качестве политических отношений второй реальности.

Исследователи выделяют: а) цифровую персональную идентичность как характеристику интернет-пользователя в качестве индивидуального сетевого агента; б) идентичность как определенный набор ценностей, норм и идейных приоритетов, характеризующих то или иное цифровое онлайновое сообщество.

На платформах социальных медиа происходит конструирование виртуальных личностей, которые в интернете являются репрезентациями физических персонажей. Политические взаимодействия второй реальности осуществляются от лица виртуальной цифровой идентичности или множественных идентичностей, создаваемых пользователем в сетях.

Первичность физической идентичности пользователя-субъекта политических отношений, как правило, не подвергается сомнению - без физического мира виртуальные личности не существуют. Даже боты являются производным от действий физических субъектов. Тем не менее за цифровым аватаром человека в интернете признается известная самостоятельная роль и обратное влияние на офлайновые политические практики.

Допускается также, что симбиоз двух реальностей, благодаря наличию цифровых отпечатков персональных интеракций и возможности собирать и анализировать большие данные, создает некий совокупный цифровой профиль личности. Этот профиль прослеживается во всех проявлениях социальной активности гражданина, будь то в офлайне или онлайне

общественной и политической жизни, что лишает его приватности и делает цифровую идентичность публичной.

Исходя из вышеизложенного, мы видим одну из задач исследования в том, чтобы вписать проблему сетевизации политических отношений в наши представления о дополненной политической реальности, выявив специфику и динамику их проявлений в цифросетевом общественном пространстве.

Л.И. НИКОВСКАЯ, доктор социологических наук, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН, профессор РАНХиГС.

L.N. NIKOVSKAYA, Doctor of Sociology, main researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS; Professor of the RANEPA.

Сетевой подход к исследованию общества фиксирует сложность и нарастающее многообразие современного социума на основе увеличивающегося влияния новых, электронных информационно-коммуникативных технологий. Меняется и система отношений в формирующейся цифросетевой среде. На смену властному доминированию государств и правительств приходит коммуникативная власть многообразных сообществ, сетей и индивидов, обладающих значимыми рефлексивными возможностями. Нарастание фактора сетевых сообществ, значимости коммуникации и доверия существенно меняет характер государственного управления. Оно все меньше должно строиться по принципу «господство - подчинение», переходя к иным основаниям управления на основе принципов «руководство - принятие».

В сетевом обществе постоянное и уже необратимое расширение доступа населения к широкополосному мобильному интернету и интенсивное развитие интерактивных информационно-коммуникационных технологий 2.0, предлагающих новые, немыслимые ранее возможности взаимодействия граждан между собой и общества с властью. Это способствует практической реализации новой модели взаимоотношений власти и гражданского общества на основе использования электронных инструментов, повышающих интенсивность общественного взаимодействия в принятии социально значимых решений.

Теперь субъектность в ее сетевом (горизонтальном) выражении - это коллективные акторы, которые группируются по интересам в социальных сетях и массовых движениях. Мно-

гообразие становится ресурсом и стимулом развития. Нарастает потребность в органическом единстве государственного управления и общественного самоуправления, в тесном взаимодействии государства и гражданского общества в осуществлении управленческих и властных функций.

Сегодня в России можно уже четко выделить четыре основные группы интерактивных интернет-площадок для формирования массовых гражданских инициатив и решения социально значимых проблем в публичной сфере: работа с обращениями граждан; краудсорсинговые и краудфандинго-вые платформы; волонтерские сервисы; группы по обмену мнениями граждан. Средства массовой информации, социальные сети, блоги и иные средства онлайн-коммуникации позволяют в кратчайшие сроки аккумулировать значительные человеческие и финансовые ресурсы, подключать ресурс государства, бизнеса, всего общества для оперативного решения социальных задач.

С точки зрения конфликтологического подхода мы становимся свидетелями вызревания в новых условиях фундаментального противоречия между потребностью сохранения монолитности (суверенности) вертикали государственной власти и неумолимо растущим гражданским и общественным плюрализмом, который взывает к жизни формирующееся сетевое общество. Причем характер этого противоречия в применении к социальной действительности имеет антиномичную суть. Каждый раз разрешение того или иного противоречия требует реального поиска баланса интересов между публичной властью и гражданским обществом как антиномичного соединения однородного правового пространства с многообразным выражением интересов.

Если преобладает тип отношений «господство - подчинение», то идет навязывание одной и подавление другой воли. Такие отношения предполагают позиционное неравенство сторон, монологовый, директивный режим выстраивания коммуникаций, свертывание и монополизацию информационных каналов, преобладание администрирования над публичной политикой. Чаще всего господство реализуется в жестких нормативах «можно - нельзя», «правильно - неправильно». При преобладании типа отношений на принципах «руководство -принятие» доминирует ориентация на диалог, поиск компромисса и сотрудничества. Это реализуется в управленческих принципах организации, обращения, убеждения.

При стремительном развитии сетевой публичной политики традиционные иерархические политические институты начинают «вибрировать», т.к. испытывают трудности, связанные с появлением множества властных центров и распылением информации. Управленческие модели такого типа уже не могут в полной мере отвечать быстро меняющимся условиям окружающей среды, когда решения приходится принимать при наличии высокого уровня неопределенности и риска, когда ряд акторов политики действует в логике как открытых, так и латентных сетевых (паутинных) отношений.

Исследования муниципальной публичной политики, взятые в контексте сетевого подхода, показали, что растущее значение горизонтальных сетей значительно усиливает функции административных структур в сфере организации и координации взаимодействия различных сетей. Они объективно должны выдвигаться в разряд ведущих акторов сетевой политики и управления, перестраивая традиционное администрирование координационными методами и практиками «умного», гибкого со-управления.

Ставка именно на открытость и транспарентность работы с общественными организациями и населением, активное использование консультативных механизмов привлечения гражданских инициатив при администрациях муниципальных образований, опора на проектно-сетевой принцип организации общественной активности всегда выступает существенным ресурсом развития территорий и формирования доверия к деятельности власти. Отсутствие же накопленного реального социального капитала не компенсируется абсолютизацией чисто технологического свойства, связанного с использованием интернет-коммуникаций, и не способствует формированию ни эффективного муниципального публичного взаимодействия, ни благополучного социально-политического самочувствия реального местного сообщества.

Несмотря на широкое распространение социальных сетей в обществе и использование сетевых технологий в управлении, государством не закреплен их официальный юридический статус как полноправных площадок для транслирования гражданских инициатив во властные структуры. Государство прислушивается к мнению «сети», но оно не обязано реагировать на гражданские инициативы.

Для конструктивного снятия глубинного противоречия между потребностью в монолитности и устойчивости политичес-

кой власти и плюрализмом гражданских интересов и инициатив в целях формирования устойчивого социального порядка главной проблемой является выстраивание на принципиально иной основе отношений между государством и гражданами, их общественными объединениями. Эволюция этих отношений видится через укрепление институтов межсекторного социального партнерства, публичной политики, государственного управления на основе публичных ценностей, позволяющих сформировать такую стратегию общественного развития, в которой гражданская самоорганизация дополнялась бы системными усилиями государства.

Благодаря этому механизму формируется цивилизованная практика социальных отношений, основанных на солидарности и ответственности субъектов публичного управления. Представляется, однако, что немалую роль играет и более сбалансированное присутствие иерархического начала. Имеется в виду, что государственная власть должна занять место хоть и важного, но не единственного актора формирования повестки дня и принятия социально значимых решений. При этом способности государственных и муниципальных органов как переговорщиков и медиаторов кардинально возрастают и приобретают решающее значение, поскольку сетевое общество перестает быть просто пассивным легитиматором социально значимых решений, активно включаясь в процесс их обсуждения и принятия.

Э.С. ШИМАНСКАЯ, старший научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

E.S. SHIMANSKAYA, Senior research fellow, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Если рассматривать политические отношения как сетевой феномен, существующий в социальной реальности и в условиях интенсивного информационного обмена, то информационно-коммуникационные технологии (ИКТ) представляют собой важный инструмент, оказывающий определенное воздействие на активность людей, в том числе и протестную, в офлайн-пространстве. Именно с возникновением ИКТ повсеместно стали распространяться в современном обществе сетевые структуры наряду с такими понятиями, как «социальная сеть», «сетевая культура». Именно структура сетевых взаимодействий выступает в качестве основной детерминанты социального поведения, в то время как, согласно учению

М. Кастельса, сетевой коммуникации принадлежит ключевая роль в структурировании современного общества и социально-политических отношений. По мнению исследователей И. Лысака и Л. Косенчука, для общества сетевых структур характерно качественное изменение коммуникативной среды, в которой информация играет определяющую роль, так как «по своей природе она является ресурсом, который легче других проникает через любые преграды и границы». При этом новейшие технологии играют роль «связующего звена в сетевом обществе, объединяя его и создавая единое интерактивное пространство».

Актуализация деятельности социальных сетей все чаще сопровождается появлением информационных противоборств. За волной цифровизации и широкого доступа в интернет следом и как следствие появляются интернет-форумы, оппозиции, критики. Активность проявляют и платформы социальных сетей, которые зачастую становятся своего рода бизнес-структурами. И что особенно примечательно, эти платформы все больше начинают управлять сознанием людей, что было особо отмечено и в выступлениях многих участников давосского форума в 2021 г. В частности, прозвучали обвинения в адрес цифровых гигантов в том, что они подменяют государство: регулируют свободу слова, кому какую позицию высказывать. Это звонок для тех представителей власти, кто до сих пор не понял, что текущие политические технологии стремительно устаревают и необходимо внедрять новые системы управления смыслами и организацией социальных процессов.

В этой связи наша задача как исследователей заключается в первую очередь в том, чтобы готовить общество к очень некомфортным в информационном плане временам. Когда привычное и вполне освоенное нами информационное пространство начнет меняться, и, вероятно, не в лучшую сторону. Это огромный вызов для всех. Сейчас площадками для интернет-баталий становятся ТикТок и другие развивающиеся мессенджеры и видеосети. Однако любая публичная информационная площадка (будь то форум, мессенджер, блог-платформа или соцсеть) не вызывает никаких драконовских решений со стороны властей до тех пор, пока она не приобретает статус массовой площадки для неконтролируемого общения. За примером далеко ходить не надо. Недавние несанкционированные протестные акции в Москве и других

городах России явились результатом именно такого типа общения. Поэтому со стороны Роскомнадзора в отношении восьми социальных сетей и интернет-платформ, в том числе Facebook, Instagram, Twitter, TikTok, YouTube, Telegram, а также «ВКонтакте» и «Одноклассники» принято решение о составлении протоколов об административном правонарушении в связи с призывами к подросткам участвовать в несанкционированных акциях и о направлении их в суд. В свою очередь, общественность проинформирована, что власти выступают за полноценное присутствие представительств иностранных IT-компаний в Российской Федерации.

А.В. МИТРОФАНОВА, доктор политических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН; профессор Финансового университета при Правительстве РФ.

A.V. MITROFANOVA, Doctor of Political Science, leading researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS; Professor of the Financial University under the Government of Russia.

Хотелось бы обратить внимание на долгосрочные последствия социальной работы православных и православно-ориентированных неправительственных организаций (НПО) в условиях кризиса социального государства: от благотворительности к сетевой солидарности. Проведено исследование, основой которого являются глубинные интервью с волонтерами, сотрудниками и клиентами НПО, а также экспертные интервью, взятые в 2018-2019 гг. в пяти регионах России.

Для постсоветского общества характерным явлением стали процессы социального распада, сопровождающиеся кризисом институтов государства. Советский период отличался перевесом государства над промежуточными социальными институтами (семья, община, рабочий коллектив), что привело их к упадку. В последнее советское десятилетие нараставший (и остававшийся незамеченным) кризис государственности проявился в общем падении социального доверия и создании отдельными людьми личных сетей поддержки из так называемых «нужных людей», которые не укрепляли, а еще больше разрушали гражданскую солидарность. В конечном итоге поздне- и постсоветский кризис государственности привел к общему кризису социальности как таковой и полному сбою социальных ориентиров, когда люди теряют представление о социальном поведении.

Лишившись защиты государства и не имея возможности обратиться к промежуточным институтам, постсоветский человек оказался наедине с враждебными силами, находящимися вне его контроля. Многие прибегали к девиантным способам выхода из ситуации (участие в криминальных сообществах, деструктивных религиозных группах, алкоголь, наркотики и т.д.). Семейные связи не могли компенсировать распадавшуюся социальность, так как они разрушались на протяжении всего ХХ в. в ходе форсированной модернизации и к его концу приобрели форму ложной солидарности -непотизма,кумовства и подобных явлений.

В отличие от других государств, находившихся в сходной ситуации (например, стран Латинской Америки во второй половине ХХ в.), кризис социальности не был компенсирован религиозными общинами. Постсоветские конгрегации храмов (если говорить о православии) строятся большей частью на индивидуальном обращении верующих за религиозными услугами.

Конгрегация состоит из индивидов, которые не связаны ни богослужебной, ни внебогослужебной активностью («сакральный индивидуализм», по выражению И. Забаева), и солидарность между которыми может возникать только ситуативно. В то же время приход в религиозную общину может обречь человека на разрыв прежних социальных связей, т.к. религиозное обращение в постсоветском обществе продолжает носить индивидуальный характер, вырывая человека из привычной среды, а часто даже из семьи.

Как известно, в постсоветском обществе формируется новая социальность, которая уже не опосредована государством целиком и полностью, но основана на восстановлении и укреплении промежуточных социальных институтов. Эта солидарность носит сетевой характер, т.к. не связана ни с местом проживания, ни с конкретными храмовыми конгрегациями.

Один из вариантов этой новой социальности представлен социально-благотворительной волонтерской деятельностью православных и православно-ориентированных НПО. Субъектом такой деятельности становятся люди, считающие распад социальности ненормальной ситуацией, а солидарное поведение - нормальным и должным. В этой среде наблюдается ностальгия по советскому прошлому (как правило, малознакомому из-за возраста), поскольку советское общество

воспринимается как солидарное, а современное общество -острокритически как разобщенное.

Социальная работа современных НПО отличается от традиционной религиозной благотворительности, ее цели значительно превосходят простое оказание помощи людям в трудной жизненной ситуации. Главной целью социальной работы является восстановление общественного доверия и солидарности, которое происходит на нескольких уровнях.

В первую очередь, восстанавливается целостность личности не только клиента, но и, прежде всего, помогающего, добровольца или сотрудника.

Во вторую очередь, устанавливается стабильное доверие между активистами группы или движения, представляющих собой пространство солидарности.

В третью очередь, отношения доверия и солидарности создаются между активистами и кругом клиентов социальной работы. Возникают островки солидарного пространства, к которым «прибивает» как нуждающихся (необязательно клиентов социальной работы), так и добровольных помощников с разной степенью вовлеченности.

В четвертую очередь, социальность восстанавливается в «большом обществе» за пределами социального проекта, который выступает как модель солидарного поведения и вызывает появление подобных же островков (возможно, уже не с целями социальной работы и без религиозной составляющей). Понятие «проект» может рассматриваться в данном случае и в смысле «наброска» будущего общества, представленного не в том плачевном виде, в каком оно существует сейчас, а таким, каким оно должно быть, по мысли активистов социальных инициатив, т.е. солидарным.

Сети новой солидарности, в отличие от предыдущего исторического периода, объединяют людей вне зависимости от территории проживания, семьи, этнической группы или членства в конкретной религиозной конгрегации. Также следует отметить, что мотивацией для участия в этих сетях не является получение индивидуальной или групповой материальной выгоды за счет остальных членов общества. Сетевая солидарность представляет собой новое явление для России и знаменует зарождение новых социальных связей после коллапса 1990-х годов.

И.С. ЯЖБОРОВСКАЯ, доктор политических наук, профессор, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

I.S. YAZHBOROVSKAYA, Doctor of History, Professor, main researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

В процессе становления новых направлений жизнедеятельности и функционирования в рамках усложняющихся подсистем сетевого общества значительно изменяются взаимосвязь и взаимодействие между различными общностями и личностью. В частности, эволюционируют место, роль и позиции людей, социальных групп и целых слоев в сфере политических отношений. Их представления наполняются новым содержанием в сопоставлении с развитием политического процесса, верифицируя ход осмысления массами этого процесса, механизмы и динамику политических позиций - запуская их проверку с помощью инструментов сетевизации.

Как выяснилось, эта проблематика становится все более актуальной. По этой причине совместными усилиями ученых Российской академии наук, Высшей школы экономики, польского Института политических исследований ПАН были обсуждены в ходе совместных семинаров, проведенных в 2020 г., проблемы расширения опросов, не ограничиваясь выборочным зондированием текущих настроений населения. Опросы проводились в рамках международной программы социальных исследований по теме «Социальные сети и социальные ресурсы». Результаты исследования дали представления о внутрисемейных и межличностных связях. Ученых интересовало в этом массиве данных общение в сетях работающего социального слоя в возрастных группах от 25 до 39 лет и от 40 до 54 лет.

Эта проблематика хорошо просматривается на материалах анализа сетевых отношений на важных этапах развертывания системной трансформации рубежа ХХ и XXI вв. на примере Республики Польша. Так, профессор А. Шпочиньский продемонстрировал весьма убедительные методики организации и использования опросов по вопросам политики, укрупнив и расширив фронт исследований в условиях сетевизации общества. В докладе польского ученого «Значимость прошлого и социальные отношения в сети» были сформулированы важнейшие методологические установки, позволяющие понять, как действует одна из главных функций интеграции сообществ - обращение к опыту и наследию прошлого,

формирование и поддержание чувства близости и связей в обществе. Одним из механизмов создания и поддерживания этого чувства является «сетьевость» общественной жизни -функционирование единицы в сети ее контактов с другими, что оказывает значительное влияние на формирование ею позиций и компетентности, определяющих затем предпочтения, выборы и поведение. Другой важной функцией социальной памяти является легитимация общественного порядка.

Весьма трудной задачей является отражение реального влияния «присутствия в сети» в отношении различных элементов памяти общества. Ибо речь идет о взглядах, позициях и установках, которые в том или ином объеме служили и служат для формирования индивидуальной и коллективной идентичности. Обращения к прошлому формируются или поддерживаются в сетях; сетьевость в коллективной памяти является эффективным механизмом формирования позиций и установок. Нарушение целостности общественного сознания, навязывание «нормальных» воззрений разрушает функционирование опыта старших поколений как не соответствующего актуальной политической направленности.

Применение предложенной учеными-социологами методики тщательного анализа оказывается весьма полезным. Ибо для оздоровления общества настоятельно требуются постоянное диагностирование его настроений и научная верификация «исторической политики». С этим выводом в наше время невозможно не согласиться.

Л.В. МАКУШИНА, кандидат исторических наук, доцент, старший научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

L.V. MAKUSHINA, Candidate of History, Associate Professor, Senior researcher, Institute of Sociology, FCTAS RAS.

Еще в 80-е гг. прошлого века футурологи (в частности, американец Джон Нейсбит в своей работе «Мегатренды») предсказывали, основываясь на анализе тенденций развития общества конца ХХ в., что мир в обозримом будущем перейдет от иерархических структур организации и управления к сетям. В России поистине взрывной характер эти процессы приобрели в последнее время в связи с «коронакризисом». Они коснулись, в том числе, сферы занятости и социально-трудовых отношений. Чуть ли не единственным препятствием для быст-

рого и окончательного перехода к сетевому взаимодействию оказалась проблема контроля над работником и его работой в условиях дистанционной занятости. Но и это препятствие рано или поздно будет преодолено, так как в сетевых организациях успех дела определяет не контроль над работником, а его итоговая эффективность.

Происходят изменения в экономике, политике, меняется роль человека труда. Повышаются требования к квалификации работника, совершенствованию не только его профессиональных компетенций (hard skills), но и очень важных над-профессиональных компетенций (soft skills), таких, например, как управленческие и коммуникативные навыки (в том числе нетворкинг), эмоциональный интеллект. В топ самых востребованных у работодателей soft skills попадают навыки удаленной работы. В обществе начинает меняться отношение к работе как постоянному, жестко регламентированному занятию. Возможности и трудовая мобильность человека при сетевой организации социума существенно увеличиваются, возрастает и «гибкость» занятости.

Вместе с тем появляются риски превращения «гибкой» занятости в «нестабильную». В условиях современного кризиса предприниматели, и не только в России, все чаще практикуют использование таких форм занятости, как оформление работников на проектную работу, а не в штат; увеличение доли временных контрактов; оформление работника не по трудовому договору, а по договору гражданско-правового характера; привлечение самозанятых и пр. По сути, это не что иное, как формы занятости, характерные для прекариата, со всеми вытекающими из этого негативными последствиями для работника. Так, в России за время самоизоляции и ограничений в экономике более чем в сто раз увеличилось количество россиян, работающих дистанционно.

Развитие новых форм занятости и обучения, прежде всего дистанционных, создает потенциал для серьезных и долговременных изменений на рынке труда, в сфере образования и переквалификации. Поэтому для массового и активного внедрения этого формата работы важно максимально защитить права людей в соответствии с законом. А пока на рынке труда чувствуют себя уверенно только 15% россиян.

Важнейшими вопросами в условиях сетевизации социально-трудовых отношений в современном обществе остаются следующие: как будут организованы работники в условиях

сетевизации? Как будут строиться отношения между сторонами социально-трудовых отношений? Сейчас «нестабильно занятые» - это огромная неструктурированная группа людей. Но если они ad hoc объединяются, то получают реальную возможность заявлять о своих правах и требовать их исполнения. И первые примеры подобной партисипативной демократии уже есть.

Сегодня российские политики для решения посткризисных проблем рынка труда рассматривают три основных направления: а) проведение активной политики государства; б) развитие системы социальной защиты; в) адаптация системы три-партизма к новым условиям. Особые надежды возлагаются на социальный диалог (положение о нем внесено в поправки в Конституцию).

Однако трудно себе представить реализацию системы три-партизма в ее теперешнем виде в условиях нарастания процессов сетевизации. Представляется, что для России, с ее тягой к традиционности, державности, политической, социальной и культурной моноцетричности, переход к сетевому взаимодействию будет непростым.

С 2020 г. в России началась работа по формированию новых модулей к программе «Инновационные механизмы социального партнерства» (реализуется при поддержке Комитета общественных связей и молодежной политики правительства Москвы). Суть ее состоит в том, что пандемия позволяет «обкатать удаленку» как в работе, так и в учебном процессе, показать важность создания социальных сетей в сфере социально-трудовых отношений, которые, по мнению ее разработчиков, должны остаться и после пандемии.

Футурологи, эксперты в области инновационного и стратегического управления считают, что это вопрос политический. Процессы, связанные с глобальной цифросетевиза-цией, могут «способствовать формированию новой культуры свободы и благополучию населения». Но вполне возможны, с их точки зрения, и другие последствия, когда, наоборот, увеличится «и без того рекордный уровень неравенства и нестабильности». С этой точкой зрения трудно не согласиться.

О.М. Михайленок. В выступлениях участников нашего круглого стола присутствует стремление в той или иной степени обновить методы исследования политических отношений, прежде всего в связи с сетевым подходом.

Политические отношения представляют собой сложный многоаспектный и многосторонний социальный феномен. Можно выделить различные уровни проявления этих отношений. Существует глобальный уровень, который включает и глобальных акторов; существует региональный уровень; можно говорить о политических отношениях между различными странами и можно рассматривать политические отношения внутри одной страны. Например, выделить общероссийский уровень политических отношений, включающий соответствующих субъектов, далее идет региональный уровень политических отношений - и так вплоть до муниципального уровня, на котором тоже формируются специфические политические отношения.

Другой вопрос заключается в том, в какой мере мы можем говорить о сетевизации политических отношений. Сегодня в публикациях встречаются такие словосочетания, как «политические сети», «сети политических отношений», «сетевые аспекты политических отношений» и т.д. Проблемой представляется то, что в соответствии с сетевой теорией любая система или структура общества содержит в себе «невидимую», скрытую сетевую основу. Но каким образом эта скрытая основа превращает ту или иную структуру в сетевую?

В связи с этим можно вспомнить некогда популярную теорию мировой революции, согласно которой относительно одномоментно в результате этой революции весь мир станет социалистическим. Осознание неосуществимости этих ожиданий привело к формулированию компромиссной идеи о возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране. Чем-то это напоминает ситуацию с сетевой теорией. Очевидно, что различные социальные структуры постепенно и в разной степени поддаются воздействию «сознательного» стремления продвинуть процесс сетевизации.

Так или иначе, политические отношения являются той частью социальной реальности, которая в контексте сетеви-зации оказывается проблематичной для анализа. В какой-то сфере и в какой-то степени сетевая составляющая проявляется уже и сегодня. Безусловно, не все сетевые структуры, с которыми мы имеем дело, соответствуют основным представлениям сетевой теории. Даже и в самой развитой сетевой структуре - компьютерной сети не наблюдается равноправия акторов, в той или иной мере присутствует иерархия, всегда можно выделить центр и периферию сети. Можно

также говорить о возможностях управления сетевой динамикой и о границах сетей (пусть они представляют собой нечто неопределенное, размытое), т.е. о локальном, а не о всеобщем их характере.

Тем не менее, исходя из неослабевающего внимания научного сообщества к сетевой теории и ее влиянию на быстрые темпы преобразования социальных отношений в непонятных, неоднозначных и непредсказуемых направлениях, нам требуются общие усилия в поисках новых методологических средств, позволяющих объяснить и предвидеть вероятные последствия этих жизненно важных изменений.

В этом смысле обращение к проблематике сетевой теории, создающейся на наших глазах, а конкретнее - к анализу современных политических отношений в контексте этой теории, дает шанс на понимание того, почему так стремительно и непредсказуемо происходят изменения в общественном организме.

В дальнейшем можно было бы попытаться сформулировать некоторые соображения, касающиеся данной области исследования, с учетом перспектив реализации сетевой теории.