CC BY
17
УДК 821-3(470.344).09”19”
ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ И АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ЧУВАШСКОЙ ПРОЗЫ КАК ФАКТОР ЭСТЕТИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ МАЛЫХ И СРЕДНИХ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ФОРМ
DOCUMENTARY AND AUTOBIOGRAPHICAL REALITY OF THE CHUVASH PROSE AS A FACTOR OF AESTHETIC INTERACTION OF SHORT AND MEDIUM NARRATIVE FORMS
Н. Н. Осипов N. N. Osipov
ФГБОУВПО «Чувашский государственный педагогический университет им. И. Я. Яковлева», г. Чебоксары
Аннотация. В статье исследованы некоторые особенности формирования и развития документальных и автобиографических жанровых образований в их национальном и индивидуальнохудожественном своеобразии чувашской прозы.
Abstract. The article studies the peculiarities of formation and development of certain documentary and autobiographical genres in their national and individual artistic originality of the Chuvash prose.
Ключевые слова: генетическая взаимосвязь малых жанров со средними жанрами, крупная и средняя проза, повесть, роман, автобиографичность, документальность, композиционная структура.
Keywords: genetic interaction of short and medium genres, major and medium prose, story, novel, autobiographical character, documentary character, composition structure.
Актуальность исследуемой проблемы. В настоящее время в чувашском литературоведении все чаще и чаще говорят о проблеме генетической взаимосвязи малых жанров со средними жанрами. Актуальность обусловлена необходимостью целостного исследования и систематизации взглядов ученых на этот процесс, обобщения и дальнейшего осмысления.
Материал и методика исследований. Материалом исследования стали произведения малой и средней формы чувашских писателей ХХ века, а также некоторые произведения башкирских и удмуртских мастеров слова. В работе применялись приемы сопоставительного и целостного изучения текста, а также историко-типологического анализа.
Результаты исследований и их обсуждение. Вопросов, связанных с возникновением романтико-приключенческих повестей и романов, касаются в своих работах многие литературоведы. В рамках литературного развития Чувашии эта проблема впервые теоретически была обозначена в трудах чувашского ученого Г. И. Федорова [3]. По его мнению, процесс постепенного обретения малыми жанрами художественного индекса круп-
ных и средних повествовательных форм (повести и романы) наблюдается у многих чувашских прозаиков ХХ века: «...романы часто выливаются практически в циклы новелл или повестей, а повести, как правило, - в вереницу или цикл различных эпизодов и событий» [3, 27]. Романы «Черный хлеб» М. Ильбека, «Тенета» и «Беглец» Хв. Уяра возможно и должно рассматривать как романы, созданные в виде серии портретов. Роман «Беглец», к примеру, вбирает в себя повесть «Сыбай Вазюк», которая ни хронологией сюжета, ни цепочкой фабульных событий, ни системой героев или же системой образных деталей, казалось, не связана (конечно, лишь внешне) с основными коллизиями всего крупного жанра. Но взаимосвязи, вырастающие из аллюзий, ассоциаций, создают цельную и вполне выверенную концепцию единства всех, как бы отдельно выстроенных фрагментов. По мнению того же профессора Г. И. Федорова, это продиктовано глубинными внутренними импульсами художественного пространства романа.
Оба произведения Уяра («Тенета», «Беглец»), отмечает известный литературовед, составлены из очерков, рассказов, свидетельств русских писателей о чувашах. Писатель долгие годы собирал этот материал и в результате объединил его в одной книге «Русские писатели о чувашах» (1946). Этот процесс продиктовал мастеру необходимость дискретного, фрагментарного осмысления мира, воплощаемых коллизий.
Безусловно, этот фактор не единственно определяющая константа фрагментарности повествования Хв. Уяра, есть и другие причины. Одной из них, очевидно, является бережное отношение к творчеству каждого очередного русского очеркиста, писателя, поэта, журналиста. Сам же он «организует» весь этот материал и «вплавливает» его в толщи динамично создающейся эстетической действительности своих романов. Это вызывает к жизни феномен краткости и сжатости языка, бережного отношения к жизненному материалу.
Такую сюжетность можно заметить, к примеру, в произведениях В. Иванова-Паймена. Во многих его рассказах, романе «Мост» воочию заметно присутствие одного общего рассказчика, «организующего» (фактически цементирующего) все жизненные впечатления под своей эгидой, под эгидой видения одного, конкретного лица. Примеры такого рода возможно найти в творчестве и других писателей, все они будут доказывать справедливость того положения, которое высказано выше. Тяготение чувашской прозы к краткости, а не ко всеобъемлющей эпической полноте нужно усматривать и в феномене ассоциативно нарастающих гротескных эпизодов не только в тотальной краткости иронии, но часто и в документальной портретистике. «Невымышленные факты и события, особенно в мемуарах, исповедальных очерках, требуют остановки на каждом эпизоде отдельно. Это создает фрагментарность сюжета, диктует необходимость обращения к разорванной действительности» [3, 31].
Важно уяснение такой природы прозы и в плане того, как крупная и средняя проза настойчиво тяготеет к дискретной краткости. Такая взаимообратимая ситуация наблюдается в творчестве выдающегося чувашского прозаика Леонида Яковлевича Агакова. Изучение его новеллистики не может не обогатить наши представления о движении малых жанров к крупным формам и наоборот. Такая взаимообратимость, разумеется, наталкивает на мысль о том, насколько важно осмысление роли малых форм прозы в становлении художественного мира всей чувашской литературы. К слову сказать, эта характерность присуща не только чувашской литературе. Этим свойством отмечены и произведения таких башкирских мастеров слова, как А. Хакимов, Х. Мухтар. Вот, положим, повесть Ха-
сана Мухтара «Перед бурей» [2]. Все произведение выстроено на цепочке эпизодов, приключений, которые происходят с мальчиками Васей Барановым (русский) и Салихом (башкир) в преддверии будущей революции. Эпизоды эти настолько же едины, насколько разъединены, поэтому повесть дискретна и фрагментарна и в сюжетном, и в повествовательном отношении. Есть и другой фактор. Феномен того, как мальчики крепнут в предреволюционной борьбе, осмыслен писателем в автобиографическом ключе. А данность автобиографической прозы требует именно краткости, именно как бы центробежности сюжета, ибо он основывается на отдельных случаях, событиях исследуемой реальности. Такова же и повесть «Радуга» А. Хакимова. В ней повествование дробится потому, что оно строится на воспоминаниях главного героя, Ислама. Главы повести так и названы: 1 - «Ислам» (пожилой человек, отец семейства); 2 - «Сафура» (будущая жена Юлая); 3 - «Ганна» (возлюбленная Ислама в бытность войны, к ней и едет Ислам «на побывку», в результате которой у него возникает желание «приветить» Сафуру); 4 - «Юлай» (сын Ислама, добродушный парень, влюбленный в Сафуру; отец против этих отношений).
Подобным же образом можно расценивать трилогию удмуртского автора Игнатия Гаврилова «Корни твои» [1]. И здесь фрагментарная центробежность сюжета регулируется воплощенной действительностью разных героев. Это писатель Василий Камашев, «оказавшийся среди дезертиров и бандитов», Никита Бакин, «ждущий войны с Германией», поэт-антисоветчик Илья Зангари. И, естественно, это Сергей Климов, главный герой трилогии, драматург и поэт, человек открытой души, непосредственный, преданный идеям развития родной национальной культуры. Важно учесть еще и тот фактор, что роман во многом автобиографичен; в судьбе Сергея Климова отражено многое из судьбы самого автора. «Это произведение, - отмечает А. Шкляев, - оценивают как первый роман о становлении удмуртской творческой интеллигенции, подчеркивая при этом его автобиографичность» [4, 235]. Отсюда можно проложить мост к автобиографической трилогии чувашского писателя-драматурга П. Н. Осипова (трилогия «Эльгеевы» в романах - «Эль-геевы», «Братья», «Павел Эльгеев»).
Известное крылатое выражение гласит, что одно из главных богатств духовной культуры чувашского народа составляют «сто тысяч слов» (И. Я. Яковлев). Число это, разумеется, условно и является фигуральным отражением количественной и качественной обширности и содержательности национального художественно-языкового наследия. Обозначив таким образом общекультурную ценностную координату объекта изучения, следует обратить внимание на то, что эти «сто тысяч слов» не представляют собой некой единообразной массы. В филологии и литературоведении существуют разные способы классификации и квалификации художественных произведений: по жанрам, по сюжетному механизму, по композиционной структуре, по стилям и т. д. Есть, естественно, и другие способы сегментации корпуса художественных произведений, основанные на различении типов их сюжетосложения, подвигающих сюжет и композицию к обретению целостности и самобытности художественного мира. Все это представляет собой одну из фундаментальных граней художественной формы произведения, соответственно, такая сегментация позволит по-новому осветить некоторые существенные стороны национальной устно-поэтической и профессиональной культуры, в частности, творческой системы Леонида Агакова, Хведера Уяра, Виктора Рзая, Ктра Мишши и т. д.
Значительное место в творчестве писателей 30-х годов XX столетия занимают жанры малой прозы: очерки, очерки-зарисовки, очерки-рассказы, фельетоны и т. д. Писатели возрождают и развивают жанр рассказа путем расширения и усложнения художественной формы. Они стремятся к изображению внутреннего мира простого человека, того, что не видно окружающим, показывают героев в момент их душевных потрясений. Следует все же заметить, что художественное наполнение внутреннего пространства рассказов и новелл происходит не только за счет интенсификации содержания психологического образа. Важную и существенную функцию выполняет документальное освещение реальной действительности. Не удивительно поэтому, что, например, повесть И. Тукташа «Бычий лог» состоялась на факте функционального переосмысления ее очеркового публицистического статуса с позиции художественной поэтики. Нелишне заметить, что процесс этот у многих прозаиков проистекал (происходит, совершается, вытекает) и протекает по методу интенсивного обращения писателей чаще не к вымыслу, а к домыслу. Это явилось следствием того, что, во-первых, такое мировоззрение таило в себе потенции продвижения малой прозы к формам средним и крупным. Чувашская малая проза, как проза и других народов, в 1930-е годы черпала романный сюжет или сюжет повести из очерков и рассказов. Это стало для писателей школой мастерства и документальнопублицистического художественного вымысла. В ходе этого они проводили исследования на актуальность, злободневность тем и сюжетов. Обобщающими результатами творчества явились потом повести и романы, выросшие из очерков и рассказов (правда, уже в последующие годы).
Резюме. Очерковая документальность тесно взаимосвязана с теми идеями, которые проповедуют писатели-прозаики. Они напрямую вытекают из их личного опыта, журналистской, творческой деятельности, т. е. из их автобиографичности. Следовательно, завершая данные размышления, можно сказать, что два эти фактора и влияют во многом на феномен фрагментарно-дискретного характера крупной чувашской прозы, прозы народов региона Урала и Поволжья. Автобиографичны и документальны все разобранные выше романы писателей. Вместе с тем крупные формы при этом произрастают из недр малых отрезков воплощаемой жизни.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гаврилов, Игнатий. Корни твои. Роман-трилогия / Игнатий Гаврилов ; перевод с удмуртского С. Никитина. - Ижевск : Удмуртия, 1990. - 576 с.
2. Мухтар, Хасан. Перед бурей / Хасан Мухтар. - Уфа : Башкир. кн. изд-во, 1989. - 304 с.
3. Федоров, Г. И. Художественный мир чувашской прозы / Г. И. Федоров. - Чебоксары : Изд-во Чуваш. ун-та, 1996. - 303 с.
4. Шкляев, А. В зеркале романа / А. Шкляев // Игнатий Гаврилов. Корни твои. Роман-трилогия. -Ижевск : Удмуртия, 1990. - С. 230-246.
