CC BY
237
СОЦИОЛОГИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ФИЛОСОФИЯ
УДК 1/14
ДИСКУССИИ СОВЕТСКИХ УЧЕНЫХ СЕРЕДИНЫ ХХ ВЕКА:
ЦЕНТР - РЕГИОН
© 2009 г. А.А. Касьян 2, Т.Н. Демичева 2, С.В. Куревина 1, Т.В. Логунова 1, Н.Е. Петрова 1
1 Нижегородский государственный педагогический университет 2 Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского
anauka@yandex.ru
Поступила в редакцию 27.05.2009
Дискуссии в советской науке середины ХХ века (философия, биология, языкознание, физиология высшей нервной деятельности, химия, политэкономия) рассматриваются в научном и идеологическом аспектах. Дается анализ их последствий для науки и образования, в том числе на региональном уровне (высшие учебные заведения г. Г орького).
Ключевые слова: наука, образование, идеология, философия, мировоззрение, регион.
В конце 40-х и начале 50-х гг. ХХ века в советской науке проходили дискуссии (философия, биология, языкознание, физиология высшей нервной деятельности, химия, политическая экономия), имевшие широкий резонанс. Различными были формы их проведения, степень участия высшего политического руководства, влияние на последующий ход событий. Эти дискуссии начинались в Москве, затем достигали периферийных научно-образовательных центров. Материалы дискуссий были широко представлены в периодической и научной печати (см. [1]).
Дискуссии имели ярко выраженный идеологический характер, были ориентированы на утверждение государственной идеологии в качестве единственного и необходимого основания научных исследований. В то же время дискуссии не были абсолютно идеологическими. В них имела место научная составляющая, связанная с борьбой различных научных подходов, с противостоянием теорий, имеющих фундаментальное значение в той или иной науке. Поэтому более точным будет определение этих дискуссий как научно-идеологических.
Философская дискуссия (по книге Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии») была первой в их череде - июнь
1947 г.
В докладе А.А. Жданова (согласованном с И.В. Сталиным) выражена официальная позиция высшего политического руководства стра-
ны о положении на «философском фронте». Основные идеи доклада: история философии есть история борьбы материализма и идеализма; марксистская философия принципиально отличается от прежней (партийность, отказ от претензий на статус науки наук, активная роль в мире); история философии предполагает обращение к истории науки, к постмарксистской философии.
В дискуссии обсуждались вопросы о том, как надо было в книге ставить и решать ту или иную проблему, как ее интерпретировать и т.д. Имела место чисто научная полемика между ее участниками. Достаточно резко критиковалась деятельность «генералов» от философии, их теоретическая бесплодность. Разброс текстов с точки зрения славословия Сталина был достаточно широкий: от восхвалений (у большинства) до полного отсутствия упоминаний (В.Ф. Асмус, А.О. Маковельский). Получила обоснование идея разработки философии как методологии научного познания (Б.М. Кедров, М.Э. Омельяновский).
На вопрос о том, как и какой круг людей информировать о философской дискуссии, Жданов ответил: «Так и такой, какой вам будет угодно. Никаких специальных директив от ЦК не будет». Официальный документ по итогам дискуссии принят не был. Может быть, это стало одной из причин постепенного затухания первичного импульса, шедшего из Центра в регионы.
В итоге дискуссии на философском «олимпе» произошли кадровые изменения. В регионах изменений кадрового характера не было. Никто от марксизма не отлучался. Учебник Г.Ф. Александрова не изымался. Был создан журнал «Вопросы философии». Совещание дало импульс к созданию (воссозданию) в вузах философских кафедр. Начался постепенный процесс преодоления жесткой привязанности философии к содержанию философского раздела «Краткого курса истории ВКП(б)». Выражением этого явилось введение в вузах курса диалектического и исторического материализма как самостоятельной учебной дисциплины. Стали пересматриваться учебные программы, создаваться их новые варианты. Были сделаны шаги к созданию нового учебника по истории философии, а также по другим философским дисциплинам. Конечно, все это происходило в рамках марксизма. Речь не шла, разумеется, о каком-то выходе за его пределы.
Второй по времени была дискуссия в биологии - печально знаменитая августовская (1948 год) сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина (ВАСХНИЛ). Она была поистине трагической по последствиям как для науки, так и для судьбы многих людей, их научной и педагогической деятельности.
Сессия завершала противостояние генетиков и сторонников агробиологии, которое началось в середине 30-х годов. Суть теоретических разногласий заключалась в понимании механизмов наследования признаков живыми организмами. Представители генетики полагали, что живая клетка содержит гены - структурные элементы, хранящие и передающие потомству наследственную информацию. Целью агробиологии была разработка методов, позволяющих в короткие сроки под воздействием внешних условий создавать высокопродуктивные сорта культурных растений и улучшенные породы домашних животных.
Сессия ВАСХНИЛ была организована по согласованию с высшими партийными органами, установочный доклад президента Академии Т. Лысенко был одобрен И.В. Сталиным. Тот факт, что политическое руководство встало на сторону агробиологии Лысенко, объяснялся ее независимостью от влияния западных идей, соответствием здравому смыслу, а главное - казалось бы открывающимися перспективами быстрого подъема сельского хозяйства. Исход дискуссии был предопределен уже в первый день ее работы, хотя защитить научный статус генетики пытались П.М. Жуковский, А.Р. Жебрак,
С.И. Алиханян, Б.М. Завадовский и другие. Некоторые из них по окончании работы сессии выступили с заявлениями об ошибочности своих взглядов.
Вскоре после сессии ВАСХНИЛ состоялось расширенное заседание Президиума АН СССР, одобрившее ее решения. По стране прокатилась волна увольнений генетиков из академических и учебных организаций. Так, от работы были отстранены антимичуринцы: по Минпросу
РСФСР - 41 чел., по УССР - 4 чел., по БССР - 2 чел., по Казахской ССР - 2 чел., по Литовской ССР - 2 чел. и т.д. (см. [2]).
Дискуссия по языкознанию (1950 год) также имела свои предпосылки. Ее принципиальное отличие от предыдущих - непосредственное участие в ней Сталина.
Основанием обсуждения проблем языкознания было т.н. «новое учение о языке» академика Н.Я. Марра. Его концепция, помимо лингвистического, имела и философско-идеологическое содержание: идея детерминированности лексико-грамматического строя языка политикоэкономическим устройством общества, социальной иерархией; идея классовости языка; объявление марксизма методологической основой языкознания; направленность против западноевропейской лингвистики. В 40-е гг. «новое учение о языке» фактически приобрело официальный статус.
В мае 1950 года в «Правде» было объявлено о начале дискуссии по языкознанию. Открыл ее академик А.С. Чикобава, последовательный оппонент Марра. В течение полутора месяцев на страницах газеты высказывались взгляды и в поддержку Марра, и с его критикой. В июне в той же газете была опубликована статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании», которая задала однозначный вектор обсуждения лингвистических проблем, исключающий какую-либо полемику. Ее суть в следующем: 1) язык коренным образом отличается от «надстройки», т.е. политических, правовых, культурных и других форм деятельности человека и общества, тем, что порожден не базисом, а всем ходом истории общества; 2) язык связан с производственной деятельностью людей в том плане, что его словарный состав отражает изменения в данной сфере; 3) язык безразличен к людям, но люди небезразличны к языку, они стараются использовать его в своих интересах; 4) с помощью языка может выражаться любая идеология, но нельзя приписывать некую идеологию самому языку; 5) общество, в том числе и классовое, представляет собой целостное единство, и язык - одно из связующих его звеньев.
Дискуссия положила конец времени, когда учение Марра провозглашалось единственно верным, а все иные мнения относились к проявлениям чуждой идеологии. Выступление Сталина освободило лингвистов-преподавателей от необходимости внедрять не признанное в мировой науке «новое учение о языке».
Вместе с тем дискуссия не решила ряда существенных проблем советского языкознания. Самое главное - обсуждение итогов дискуссии и перестройка работы вузов проходили в условиях бесконечного комментирования и безудержного восхваления «гениальных трудов Сталина», без какой-либо попытки их творческого лингво-философского осмысления. Изучение языка в вузе и как учебного предмета, и как объекта науки оставалось зажатым в тесных рамках одной, официально навязываемой линии, которая на этот раз определялась сталинскими постулатами. Тотальная борьба с учением Марра привела к тому, что были дискредитированы (на определенный период) некоторые его плодотворные идеи в области языковой семантики. К некоторым ученикам и последователям академика Марра были применены административные меры.
Летом 1950 года состоялась совместная научная сессия Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, решавшая две задачи: во-первых, защита учения академика И.П. Павлова от попыток необоснованной критики, превращения в «музейный экспонат» и т.п.; во-вторых, определение главных направлений в развитии павловского учения с целью придания ему статуса теоретического основания для комплекса медицинских и психологических наук.
Открывая сессию, президент АН СССР С.И. Вавилов выразил обеспокоенность тем, что усилия отечественных физиологов переместились «в сторону от Павловского учения». Упреки за «ревизионизм» в физиологии высшей нервной деятельности и неспособность организовать работу в русле павловского наследия прозвучали в адрес руководителей крупнейших научных организаций - Л.А. Орбели, П.К. Анохина, А.Д. Сперанского. В ходе дискуссии и в завершающем документе сессии учение Павлова о физиологии высшей нервной деятельности было канонизировано как несомненное, абсолютно истинное достижение советской науки, которое должно служить единственной теоретической основой медицинских и психологических наук. Однако, в отличие от биологической дискуссии 1948 года, критика была более конструктивной, лояльной, уравновешенной признанием реальных заслуг критикуемых ученых.
В значительной степени это объясняется изначальным согласием научного сообщества по ключевым вопросам физиологии высшей нервной деятельности. Все признавали, что теория Павлова обладает научной ценностью. Можно сказать, что она носит парадигмальный характер. Но неверной является ее оценка как единственной парадигмы в физиологии высшей нервной деятельности, медицине и тем более -психологии.
В ходе совместной сессии АН СССР и АМН СССР отчетливо звучала мысль об оторванности академической науки от вузовской. Эта критика была вполне обоснованной. Одним из следствий «павловской» научной сессии была активная ротация кадров, расширение социальной базы академической науки за счет «провинциальных» специалистов. Другим положительным следствием стала реализация наукой своей просветительской функции, что способствовало ликвидации медицинской безграмотности населения.
В середине ХХ века в отечественной науке проходило широкое обсуждение одной из первых квантово-химических теорий - теории резонанса, разработанной американским ученым Л. Полингом: антирезонансная кампания. Ведущее положение теории резонанса состояло в том, что реальная молекула есть результат резонанса - наложения некоторых приемлемых структур, каждая из которых характеризует те или иные особенности строения и химических свойств молекулы. К идее резонанса близка концепция мезомерии, которую выдвинул английский химик К. Ингольд.
Кульминацией кампании явилось Всесоюзное совещание «Состояние теории химического строения в органической химии», проходившее с 11 по 14 июня 1951 года. Обсуждение касалось не только оценки обоснованности теории резонанса и теории мезомерии, но и, в целом, роли квантово-механических методов в научных исследованиях по химии.
Резкая обличающая критика теории резонансных структур и ее приверженцев была дана профессором Г.В. Челинцевым. Основные обвинения были обращены в адрес ученых-химиков Я.К. Сыркина и М.Е. Дяткиной. Выступая на совещании, они полностью признали свои «ошибки». Критика обличающей стороны обрушилась и на организаторов совещания, в том числе и на Президента АН СССР А.Н. Несмеянова, который одним из первых в стране поддержал теорию резонанса и возглавил в Институте органической химии целое научное направление, используя ее идеи.
В то же время совещание при сохранении словесной атрибутики тех лет проходило в спокойной обстановке. С беспощадной критикой резонанщиков выступило очень небольшое число участников совещания. При этом другие выступающие, в том числе и многие крупнейшие ученые-химики, в сущности поддержали и квантово-механический подход к теории строения органических соединений, и основные идеи мезомерии. Официальная интерпретация совещания - осуждение ошибок отдельных советских ученых, некритически воспринявших теорию резонанса. Фактически же совещание поставило точку в антирезонансной кампании, которая пошла на убыль. В этом обнаруживается ее принципиальное различие с дискуссией в биологии и ее последствиями.
После совещания расширилось издание трудов классиков отечественной химии, а также монографической литературы по теоретическим вопросам химии и новых учебников по органической химии. Антирезонансная кампания оказала влияние и на тематику печатных материалов по методике обучения химии. Возросло количество публикаций о вкладе отечественной науки в мировую, о мировоззренческих и методологических аспектах химии. Но критика теории резонанса привела к замалчиванию в течение нескольких лет этой концепции в научной печати и в учебной литературе. Пострадала от этого в первую очередь отечественная квантовая химия, хотя антирезонансная кампания не привела к ликвидации или, наоборот, к возникновению каких-либо научных структур. Ученые не перестали использовать квантово-механические методы расчета параметров молекул.
И, наконец, последняя дискуссия. В 1936 году высшим политическим руководством СССР было объявлено о построении в стране первой стадии социализма. Возникла необходимость в научном обосновании развития нового строя и его отражении в учебной литературе. Но ни в одном учебнике не было раздела по политэкономии социализма. В июле 1951 г. был составлен проект учебника, который стал предметом обсуждения на дискуссии по политэкономии (10 ноября - 8 декабря 1951 г.). Председательствовали на дискуссии Г.М. Маленков и М.А. Суслов. К единому мнению участники так и не пришли. Широкого освещения в средствах массовой информации дискуссия не имела. Материалы дискуссии составили 38 томов, однако опубликовано было лишь два документа, содержание которых отражает ход и итоги дискуссии: текст выступления академика К.В. Островитянова и «Справка о спорных вопросах,
выявившихся в ходе дискуссии по проекту учебника политэкономии».
На основании анализа материалов дискуссии Сталин пишет «Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией
1951 г.». В данной работе он высказывает и обосновывает собственную позицию по основополагающим вопросам политэкономии: об объективном характере экономических законов; о существовании и особенностях товарного производства при социализме; о действии закона стоимости при социализме; об уничтожении противоположностей между городом и деревней, умственным и физическим трудом, а также формулирует основные экономические законы социализма и капитализма. В «Замечаниях...» были затронуты и вопросы развития современной капиталистической системы. Данный труд Сталина опубликован не был, но до преподавателей и специалистов был доведен через партийные органы. В качестве реакции на «Замечания...» ряд ученых (например, А.И. Ноткин, Л.Д. Ярошенко, А.В. Санина, В.Г. Венжер) пишут адресованные лично Сталину письма, в которых высказывают собственное мнение по проблемам политэкономии. Ответы Сталина на эти письма были напечатаны в газете «Правда» в 1952 году. Но текст самих писем не приводился. Это, конечно, давало одностороннее представление о дискуссии. «Замечания» и «Письма Сталина» под общим названием «Экономические проблемы социализма в СССР» были напечатаны в сентябрьском номере журнала «Большевик» и в газете «Правда» (3 и 4 октября
1952 г.). Положения, получившие отражение в данной работе, стали восприниматься как истина в последней инстанции.
Эти события имели серьезное значение для развития экономической науки в СССР. Был дан импульс и определены приоритетные направления теоретических исследований по политэкономии. В 1954 г. под грифом Института экономики АН СССР вышло первое издание учебника «Политическая экономия», в котором был раздел, отражающий теоретико-методологическую базу социалистического хозяйства. Учебник переиздавался несколько раз. Тем самым вектор развития советской экономической науки был определен вплоть до 80-х годов ХХ века.
Дискуссия по политэкономии завершала «большие» события «в центре». Каким был отклик на научно-идеологические дискуссии в провинции, в периферийных вузовских и научных структурах? Город Горький может быть своеобразной моделью: с одной стороны, это не
«центр» (не Москва, не Ленинград, не АН СССР, не МГУ и т.п.), с другой стороны, это крупный научно-образовательный центр.
Архитектоника регионального отклика на дискуссии начала складываться после философской дискуссии, а утвердилась после биологической дискуссии (см. [3]). Реакция властных структур (а это прежде всего партийные органы) первоначально была минимальной. В обкоме КПСС 16 сентября 1947 года состоялось совещание с научными работниками вузов по вопросам идеологической работы. Во вступительном слове секретаря обкома философская дискуссия была лишь один раз упомянута. В документах горкома партии - ни одного упоминания. Протоколы заседаний партбюро ГГУ за период с 24 июня по 25 декабря 1947 года (их 21!) не содержат никаких упоминаний о дискуссии. Правда, в Плане идеологической работы парторганизации университета на 1-й семестр 1947/48 учебного года тема дискуссии представлена весьма основательно. Внимание к философской дискуссии постепенно нарастало, что явилось следствием соответствующего приказа Минвуза СССР (декабрь 1947 года). Об этом свидетельствуют решения общего партсобрания ГГУ (январь 1948 г.) (в его постановлении философская дискуссия выступает одним из оснований идеологической работы партийной организации вуза), деятельность ученых советов университета и факультетов, кафедр, методологических семинаров.
Для сравнения с университетом - педагогический институт. Ситуация в нем во многом определялась субъективным фактором: участником дискуссии был представитель кафедры марксизма-ленинизма ГГПИ В.И. Фомин, который уже в конце июня выступил на расширенном заседании кафедры по итогам дискуссии. А дальше на всех уровнях и во всех возможных формах научно-образовательной деятельности вуза - развитие темы философской дискуссии. К середине учебного года уровень обсуждения стал примерно таким же, как в ГГУ. Налицо то, что называлось словами «кампания», «кампанейщина», что осуждалось, но сохранялось. Происходило некое значительное событие (политическое, идеологическое, социальное и т.д.), на которое предполагалась соответствующая реакция. Постепенно первичный импульс затухал. Тем более что он распространялся в определенной социально-культурной среде, которая не была инертной, пассивной по отношению к нему, а влияла и деформировала его.
Первой реакцией на августовскую сессию ВАСХНИЛ стало общее собрание работников
биологической науки г. Горького (сентябрь
1948 года). Основной доклад был сделан ректором ГГУ А.Н. Мельниченко (биолог). В докладе звучали мотивы критики и самокритики, уверения и призывы работать на пользу обществу. Очевидна была позиция: осудив т.н. формальную генетику, пройти через испытания с минимальными потерями, сохранить биологическую науку и биологическое образование. Еще до собрания вышел приказ по университету, который обязывал провести мероприятия по перестройке биологического образования: реорганизация кафедры генетики (руководимой прежде С.С. Четвериковым) в кафедру дарвинизма и генетики; кадровые перестановки; пересмотр учебных программ и учебных планов; пересмотр планов научной работы; пропаганда решений сессии и т.д. Преподавание биологической науки и научная работа в ней были приведены в соответствие с новыми требованиями -таков был лозунг новой кампании. Центральным событием стало партийное собрание университета, демонстрировавшее раскаяния и разоблачения, призывы к перестройке. Но вся кампания носила во многом показной характер - дело сводилось к словесным штампам, некритическому усвоению учения Лысенко и наследия Мичурина, критика генетики сводилась к обвинениям в идеализме, низкопоклонстве перед Западом при отсутствии серьезной научной аргументации.
Различия между столичными и провинциальными (горьковскими) событиями, связанными с генетикой, объясняются в первую очередь их различным статусом. Инициатива проведения «большой» дискуссии отчасти исходила из научного сообщества, а провинциальной - из центров администрирования и идеологического управления. Дискуссия в ВАСХНИЛ была более свободной, в ней не так явно применялось административное и идеологическое давление, было реальное противостояние генетиков и лы-сенковцев. После придания решениям августовской сессии ВАСХНИЛ директивного статуса их содержание закоснело в виде лозунгов и приказов, суть которых можно выразить несколькими словами: генетику и генетиков изгнать, внедрить новое биологическое учение. В Москве сначала была дискуссия, а потом изгнание генетиков. В г. Горьком наоборот - сначала «кадровые» решения. В «центре» со стороны «мичуринцев» в дискуссии участвовали специалисты высокого ранга, в провинции - в основном неофиты. Положение «лицом к столице» многие участники провинциальной дискуссии воспринимали как необходимость «делать
лицо», демонстрировать фасад перестройки, свою идеологическую активность.
Дискуссии по другим наукам в горьковских вузах имели примерно такую же архитектонику, как отклики на дискуссии по философии и особенно биологии. Но они имели менее жесткие последствия, чем дискуссия в биологии.
***
Дискуссии советских ученых середины ХХ века имели широкий общественный резонанс, своего рода всеохватность в территориальном, научно-дисциплинарном и антропологическом «измерениях». Они касались всех научных и образовательных структур, всех научных дисциплин, каждого субъекта соответствующих сфер деятельности. Но первоначальный импульс, идущий от центра, имел неоднозначную траекторию своего движения. Она во многом определялась той социально-культурной средой, в которой происходило его распространение. Эта среда порождала неоднородность движения в научно-образовательном пространстве, заданном руководящими указаниями и директивными решениями. Первичный импульс мог затухать и даже деформироваться (разумеется, в известных пределах) в зависимости от социального, культурного, научного, личностного «наполнения» того или иного региона.
Передача «сигнала», касающегося научных дискуссий, из центра в регионы имела двух основных адресатов - партийно-идеологические структуры и научно-образовательные сообщества. Принятие и реализация этих сигналов партийными органами и научными коллективами были различными. Для партийных функционеров не было больших различий в объектах дискуссий. Для них содержание сигнала было второстепенным. Для ученых же эта сторона дела играла значительную роль, т.к. затрагивала сферу научных идей, теорий, методов, идеалов, которые не подчиняются решениям партийных форумов, затрагивала их профессиональную деятельность.
«Большие» дискуссии в крупных научных центрах были именно дискуссиями, посвященными реальным научным проблемам. Их «последействие» в провинциальных научных сообществах уже невозможно назвать дискуссиями в точном смысле этого слова. Это были скорее кампании, имеющие целью утверждение, пропаганду официально признанных истин. Поступающие в вузы циркуляры, приказы не предполагали и не требовали никаких дискуссий, а были нацелены на скорейшее искоренение «ложных» теорий, точек зрения как тупико-
вых ветвей развития науки, бесцельно растрачивающих материальные и интеллектуальные ресурсы страны.
В динамике научных дискуссий чувствуется некоторое смягчение идеологического давления. Это проявлялось в степени вмешательства партийно-государственных структур в ход дискуссий, в тональности критики, в жесткости организационных выводов, в масштабах освещения научных событий центральным партийным органом - газетой «Правда». Например, ход дискуссии по проблемам наследственности освещался очень детально, а сессия двух академий по сохранению и защите павловского научного наследия - сравнительно бегло. Соответственно этому и проходившие в провинции кампании по распространению учения Т.Д. Лысенко - И.В. Мичурина и учения И.П. Павлова имели различный масштаб. После сессии ВАСХНИЛ (1948 г.) выходили в свет объемные публикации в местной печати, проходили региональные совещания научной общественности, партийные собрания, расформировывались кафедры и даже увольнялись работники. В 1950 г. после сессии АН СССР и АМН СССР не было мероприятий такого масштаба, в местной печати были лишь сжатые информационные сообщения, на вузовских партсобраниях вопрос о павловской сессии не доминировал.
Но в любом случае по масштабам, продолжительности, влиянию на научную и учебную деятельность научно-идеологическая перестройка была значительным фактором вузовской жизни. Во всяком случае участники этих событий не воспринимали ее как временную кампанию. Перед руководством вузов вставали практические проблемы - соединить новую нормативность с решением текущих организационных вопросов: изменение учебных планов и тематики НИР, комплектование библиотек, оборудование учебно-лабораторных комплексов, переподготовка кадров. Кадровая проблема была одной из сложнейших в регионах. Из-за нехватки специалистов многие преподаватели совмещали основную работу с работой в других вузах. Поэтому кадровая политика вузов определялась не только указаниями свыше, но и текущей ситуацией.
Следует различать научную составляющую («слагаемое») научно-идеологических кампаний и их идеологический фон. К первому «слагаемому» относятся конкретные научные проблемы, подлежавшие решению, а после завершения научных дискуссий на столичном уровне - установки и запреты, касающиеся конкретных имен, идей, научных направлений. Идеологиче-
ский фон составляли общие для всех дискуссий установки: требование критики и самокритики, осуждение «низкопоклонства перед Западом» и «космополитизма» в науке, верность марксизму-ленинизму.
Своим научным слагаемым (научной составляющей) дискуссии затронули в регионах некоторое число ученых, работавших в русле запрещенных научных направлений, и соответственно - руководителей вузов, принявших на работу этих «лжеученых». Для значительной части вузовских работников перестроечные кампании в науке не имели прямого отношения к их деятельности и по сути свелись к демонстрации «фасада» перестройки: сигнал принят, понят и реализован. В основном «работа над ошибками» сводилась к эклектическим поправкам, вычеркиванию одних и вписыванию других имен, идей. Такие изменения «научного продукта» часто не касались сути научных исследований, а затрагивали лишь вербальное оформление, публичный итог научной деятельности - лекции, доклады, публикации, тексты диссертаций. Профессионалы понимали, что решение научных проблем не всегда вписывается в жесткую оппозицию «либо-либо»; что наука имеет собственную логику развития, не сводимую к решению практических задач и воплощению идеологических принципов. Поэтому их выступления чаще всего были более обтекаемыми, сдержанными. В перестроечной активности многих участников тех событий есть изрядная доля показной риторики, не имеющей никакого конструктивного значения. Логично предположить, что мотивы таких выступлений следует искать в социальной тревожности, желании продемонстрировать личную лояльность по отношению к идеологическим нововведениям властей предержащих.
Дискуссии в науке были инициированы государством, что не может быть оценено однозначно: только положительно или только отрицательно. Государство (СССР), если оно абсолютно и полностью обеспечивает науку в организационном и финансово-экономическом аспектах, не может не оказывать влияния на ее развитие и функционирование. Другое дело -характер этого влияния, его формы, механизмы и проч. И в современных условиях государство (Российская Федерация), разумеется, не в таких формах, как в рассматриваемый период, может и должно выступать инициатором дискуссий по актуальным проблемам развития общества. Примером такой дискуссии может быть обсуждение национальной (русской) или государственной (российской) идеи. А также обсуждения проблем места России в современном мире, путей ее развития, будущего российской цивилизации, места и роли науки в современной России, традиций российской культуры в контексте глобализации современного мира и т.д.
Список литературы
1. Дискуссия по книге Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии». 16-25 июня 1947 г. Стенографический отчет // Вопросы философии. 1947. № 1; О положении в биологической науке. Стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ им. В.И. Ленина. 31 июля - 7 августа 1948 года. М., 1948; Научная сессия, посвященная проблемам физиологического учения академика И.П. Павлова. 28 июня - 9 июля 1950 г. Стенографический отчет. М., 1950; Состояние теории химического строения в органической химии. Всесоюзное совещание 11-14 июня 1951 г. Стенографический отчет. М., 1951.
2. Поиск. 1998. 25 июля - 7 августа.
3. Государственный общественно-политический архив Нижегородской области. Ф. 3, 258, 275, 786, 932; Центральный архив Нижегородской области. Ф. 377, 2533, 2595, 2734.
SOVIET SCIENTISTS' DISCUSSIONS IN THE MIDDLE OF THE 20th CENTURY:
THE CENTRE VERSUS THE REGIONS
A.A. Kasyan, T.N. Demicheva, S. V. Kurevina, T. V. Logunova, N.E. Petrova
Discussions in the Soviet science of the middle of the 20th century (philosophy, biology, linguistics, physiology of higher nervous activity, chemistry, political economy) are considered in scientific and ideological aspects. The authors analyze their after-effects for science and education including the regional level (higher educational establishments in the city of Gorky).
Keywords: science, education, ideology, philosophy, world-view, region.
