CC BY
818
Е.Н. Евсеева, Т.Ю. Красовицкая
СССР В 1945 - 1953 гг.:
ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ
Победа народа в Великой Отечественной войне возродила в обществе не только утрачиваемые в репрессиях чувства достоинства, уверенности в себе, не только уменьшила страх перед начальством, чиновником. С фронта возвращались люди, прошедшие ад кровавых сражений, пережившие горечь потери друзей, ежедневных картин смерти. Не меньшие испытания пережили люди и в тылу. Уже ставший привычным довоенный аскетизм был усугублен тяготами эвакуации, восстановления заводов, трудностями тылового быта. Но радость Победы над опаснейшим и сильным врагом, а часто и над самим собой, придавала силы налаживать мирную жизнь.
Переход к мирной жизни потребовал и от государства, и от людей значительных усилий для восстановления социальнокультурной сферы СССР.
Фашистские захватчики разрушили 8 4 тыс. школ, сотни вузов и научно-исследовательских учреждений, сожгли и разграбили 430 музеев, 44 тыс. домов культуры, библиотек, клубов.
Значительное число историко-культурных ценностей было вывезено оккупантами в Германию.
Особое внимание уделялось восстановлению и дальнейшему развитию народного образования. С 1949 г. в стране повсеместно начал осуществляться переход к обязательному 7-летнему обучению, и что особенно важно - сельского населения. К 1952 г. в Советском Союзе в основном было введено всеобщее 7-летнее бесплатное образование.
Какие интересы, привязанности могли быть у школьников первых послевоенных лет? Любопытные сведения дало анкетирование 163-х выпускников школ г. Челябинска в 1946 г. Половина юношей и девушек проводили свой досуг за чтением, треть занималась спортом, и только малая часть указала на интерес к музыке и живописи. Любимые писатели - А.М. Горький и Л.Н. Толстой (их назвали 1/3 опрошенных), за ними следовали А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, М.А. Шолохов, В.В. Маяковский, А.А. Фадеев, Н.А. Островский. Никто не упомянул опальных советских авторов и произведения зарубежных писателей. В ответах на вопрос о любимом литературном герое лишь 15 % анкетируемых назвали Павла Корчагина, Андрея Болконского, Татьяну Ларину, Наташу Ростову. Интересно, что часть выпускников отдала предпочтение героям, которые, с точки зрения советской педагогики, никак не могли служить примером для подражания - Платону Каратаеву, Остапу Бендеру, Нехлюдову, Печорину. Молодых людей тянуло, как видим, к непростому
философствованию о смысле жизни, к попыткам понять неординарного и «лишнего» Печорина...
Восстановление разрушенной войной экономики требовало кадров специалистов с высшим и средним специальным образованием. Повсюду в стране открывались новые высшие учебные заведения: во Владивостоке, Иркутске, Новосибирске и других городах. С 1950 по 1955 гг. появилось 50 новых вузов. Непрерывно росло и число студентов. В 194 6 г. на 1-й курс высших учебных заведений страны поступили 205,1 тыс. человек при плане 195 тыс. Конкурса при поступлении практически не было: зачисляли всех, получивших на вступительных экзаменах удовлетворительные оценки. В студенческие аудитории пришли и демобилизованные фронтовики: в 1946 г. их было 41 тыс., то есть каждый пятый студент был фронтовиком. Это был качественно иной контингент студентов, с их, часто не знакомым преподавателям, опытом войны и фронтовой жизни. Они не боялись задавать непростые вопросы, требовали на них ясных ответов, а не изложения только марксистских схем и формул. Что важно, многие из них стремились получить гуманитарное образование. Осенью 1951 г. в аудиториях вузов приступили к занятиям 350 тыс. первокурсников. В начале 50-х гг. в стране действовало 8 00 вузов и более 3 тыс. техникумов, где обучались свыше 3 млн. студентов.
Победа вселила и в интеллигенцию надежды на ослабление идеологического диктата партийно-государственного аппарата.
«...И в конце войны, и сразу после нее, и в сорок шестом году, - вспоминал писатель К. Симонов, - довольно широким кругам интеллигенции <...> казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации...»
Однако ожидания интеллигенции относительно либерализации политического режима и расширения свободы творчества оказались несостоятельными.
Уже в 1946 г. были обнародованы три постановления ЦК ВКП(б) о литературно-художественных журналах, кинематографии и театральном творчестве. В первую очередь сталинский режим внес «ясность» в то, как должны функционировать наиболее массово используемые в духовной жизни сферы культуры. Партийные документы подготовил секретарь ЦК ВКП(б) по идеологии А.А. Жданов.
Из постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 г.:
«Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства. Задача советской литературы состоит в том, чтобы помочь государству правильно воспитать молодежь, ответить на ее запросы, воспитать новое поколение бодрым,
верящим в свое дело, не боящимся препятствий, готовым преодолеть всякие препятствия. Поэтому всякая проповедь безыдейности, аполитичности, «искусства для искусства» чужда советской литературе, вредна для интересов советского народа. <...>
В журнале «Звезда» за последнее время, наряду со значительными и удачными произведениями советских писателей, появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды1 советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание <. > Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами <. > Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой <...> ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, - «искусства для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе <. >»
Из постановления ЦК ВКП(б) «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению)» от 26 августа 1946 г.:
«<...> В театральной критике сложилась антипартийная группа последышей буржуазного эстетства.<.> Эти критики утратили свою ответственность перед народом, являются носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему буржуазного космополитизма; они мешают развитию советской литературы <. > Им чуждо чувство национальной советской гордости.<.> Надо решительно, раз и навсегда покончить с либеральным попустительством всем этим эстетствующим ничтожествам, лишенным здорового чувства любви к родине и к народу, не имеющим за душой ничего, кроме злопыхательства и раздутого самомнения. Надо очистить атмосферу искусства от антипатриотических обывателей <. >
Драматурги и театры должны1 отображать в пьесах и спектаклях жизнь советского общества в ее непрестанном движении вперед, всячески способствовать дальнейшему развитию лучших сторон характера советского человека, с особой силой выявившихся во время Великой Отечественной войны».
Постановлением театры обязывались «ставить ежегодно не менее двух-трех высококачественных в идейном и художественном отношении спектаклей на современные советские темы».
Из постановления ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь» от 4 сентября 194 6 г.:
«<...> ЦК ВКП(б) отмечает, что подготовленный министерством кинематографии кинофильм «Большая жизнь» <...> порочен в идейно-
политическом и крайне слаб в художественном отношении <. > в фильме фальшиво изображены партийные работники. Секретарь парторганизации на восстанавливаемой шахте показан в нарочито нелепом положении, поскольку его поддержка инициативы рабочих по восстановлению шахты может якобы поставить его вне рядов партии. Постановщики фильма изображают дело таким образом, будто бы партия может исключить из своих рядов людей, проявляющих заботу о восстановлении хозяйства <. >»
Объектами критики в первом постановлении были «салонная дворянская поэтесса Ахматова» («Не то монахиня, не то блудница, а вернее, блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой») и «мелкобуржуазный пошляк и хулиган Зощенко». Поводы указывались самые нелепые: М. Зощенко обвиняли в очернительстве советской действительности на страницах детского рассказа «Приключения обезьяны», А. Ахматову упрекали в эстетстве и декадентстве. За критикой последовали организационные выводы. Литераторов исключили из Союза писателей СССР, перестали печатать, лишив, таким образом, возможности зарабатывать на жизнь. Журнал «Ленинград» был закрыт, а в «Звезде» поменяли редколлегию.
Постановление о музыке, осуждающее «антинародное» формалистическое направление в музыкальной культуре, появилось позже - в феврале 1948 г. В постановлении ЦК ВКП(б) «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели» указывались композиторы, чья «музыка перестала отвечать своему назначению - доставлять наслаждение». «Черный» список включал выдающихся деятелей отечественной музыкальной культуры: С.С. Прокофьева, Д.Д. Шостаковича, А.И. Хачатуряна, Н.Я. Мясковского.
Примечательно, что все эти партийные решения, принимаемые по специальным вопросам, выносились на широкое всенародное обсуждение. Организуя подобные кампании, власть преследовала несколько целей.
Во-первых, интеллигенции напоминали, что лозунг «искусство принадлежит народу», принципы партийности и классовости (метод социалистического реализма), существовавшие в довоенные годы, никто не отменял. Интеллигенция - слой образованных людей, главный смысл деятельности которого заключается в «служении народу». И если «народ» не понимает, если ему «не нужно» то или иное произведение, значит, следует подчиниться основному требованию к деятелям культуры -создавать произведения, понятные советским людям. «Всенародное обсуждение» власть использовала как инструмент воздействия на умонастроения наиболее думающей и сомневающейся части (прослойки) советского общества.
Во-вторых, предоставляя возможность населению высказаться вслух, невзирая на авторитеты, партийные органы тем самым способствовали выходу негативных эмоций у людей, выводя себя из-под критики за послевоенные несбывшиеся надежды и неосуществленные мечты.
В-третьих, у рядового советского человека возникало ложное ощущение своей «сопричастности» к большой политике, к процессу принятия решений верховной властью.
За всеми этими проработками явно просматривалась фигура Сталина. Вождь внимательно следил за новинками советской литературы и кино. В Кремле для него оборудовали специальный зал для просмотра фильмов. Сталину удавалось сохранять дистанцию при проведении погромных кампаний. Инициируя их, вождь выглядел защитником справедливости.
Находясь в апогее культа собственной личности, вождь мог позволить себе и некоторые «чудачества», особенно в первые послевоенные годы.
В 194 6 г. журнал «Знамя» опубликовал повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Фронтовик, демобилизованный из армии по ранению, поведал читателям о «своей войне». Автор стал родоначальником нового жанра советской литературы -«окопной» прозы. Стиль изложения, фактура материала резко отличались от принятых схем изображения боевых действий. Книга поразила читателей своей правдивостью. В том же году увидела свет повесть Веры Пановой «Спутники», тоже о войне «как она есть» - без придуманной героики, без ложного пафоса. Война была показана автором как «трудная работа». Эти повести стали символами новой послевоенной литературы.
И хотя произведения Пановой и Некрасова получили одобрение самого Сталина и им присудили сталинскую премию, не они определяли лицо послевоенной художественной прозы. Литературным образчиком времени стали романы С. Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» (1947 г.) и «Свет над землей» (в 2 кн., 1949 - 1950 гг.), рисующие лубочные картинки минувшей войны и героические будни послевоенной колхозной деревни. Романы М. Бубеннова «Белая береза» (1947 г.) и Ф. Панферова «Борьба за мир» (в 2 кн., 1945 - 1947 гг.) и «В стране поверженных» (1948 г.) представляли собой типичные заказные произведения, изображающие события недавнего прошлого в духе решений партии и правительства.
В 1947 г. партийная печать подвергла критике роман А.А. Фадеева «Молодая гвардия», изданный в 1945 г. Подчеркивались серьезные недостатки книги, написанной руководителем Союза советских писателей: «...Из романа выпало самое главное, что характеризует жизнь, рост, работу комсомола, - это руководящая, воспитательная роль партии, партийной организации». В новой редакции романа (1951 г.) писатель учел замечания: он показал деятельность руководителей партийного подполья г. Краснодона, представил образ вдумчивого партийного руководителя.
Прямолинейностью, схематизмом характеров героев, упрощенностью страдали литературные произведения на так называемую «производственную тему». Фабрикацию подобных романов остро высмеял поэт А.Т. Твардовский в конце 50-х гг. в поэме «За далью даль»:
Роман заранее напишут,
Приедут, пылью той подышат,
Потычут палочкой в бетон,
Сверяя с жизнью первый том.
Глядишь, роман, и все в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред И в коммунизм идущий дед,
Она и он передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал.
Пристальное внимание власти уделяли кинематографу, самому доступному и на самом деле любимому широкими слоями населения виду искусства. Для человека послевоенного общества психологически было весьма характерным желание отдалить себя от негативных воспоминаний, связанных с войной. Самой доступной формой отвлечения от реальности было посещение кинотеатра. Каждый новый фильм становился событием, люди смотрели их помногу раз. Одним из «чудачеств» партии, впрочем, небескорыстным, стал показ целого ряда трофейных фильмов.
Сборы за просмотр этих фильмов были колоссальными. Но советские люди, особенно молодежь, впервые получили возможность увидеть зарубежные фильмы. Особенно значимым стало это событие для молодежи, которая не видела заграницы, той жизни, которую сумели увидеть многие фронтовики. До сих пор современники вспоминают популярные в послевоенные годы фильмы: «Девушка моей мечты», «Тарзан», «Серенада солнечной долины». Романтика этих фильмов стала важным импульсом для многих шестидесятников, детей XX съезда, как их называют.
Из отечественных фильмов самыми популярными были комедии И.А. Пырьева и Г.В. Александрова: «Сказание о земле Сибирской» (1947 г.), «Кубанские казаки» (1950 г.), «Весна» (1947 г.). Фильмы рассказывали о послевоенной жизни - радостной, счастливой, полной изобилия. В действительности ничего подобного не было, но сюжеты кинолент совпадали с настроениями зрителей: так должно быть и так будет. Да и герои этих фильмов уже отличались от героев предвоенных. Центральным стержнем сюжета, несмотря на обязательный «производственный фон», все-таки становилась мелодрама, подлинные уже, а не ходульные человеческие чувства. Послевоенный зритель полюбил «Кубанских казаков» не за горы продуктов, которых так недоставало у него на столе, а за любовь главных героев, за прекрасные песни, исполняемые и нынче. Но смелый, ловкий и справедливый Тарзан также стал культовым героем для молодежи, особенно для послевоенных подростков. Красота и элегантность М. Рокк восхищала советских девушек.
В этих условиях власть начала разворачивать кампанию борьбы с низкопоклонством и раболепием перед иностранщиной. Власть настаивала, чтобы предпочтение отдавалось кинокартинам
историко-биографического жанра, посвященным отечественной истории, лентам о войне и роли в ней верховного главнокомандующего Сталина. Фильмы режиссеров Г.М. Козинцева «Пирогов» (1947 г.), Г.Л. Рошаля «Академик Иван Павлов» (1949 г.) и «Мусоргский» (1950 г.), М.Э. Чиаурели «Клятва» (1946 г.) и «Падение Берлина» (1949 г.) не сходили с экранов советских кинотеатров.
Партийная цензура строго следила за идейной выдержанностью снимаемых кинолент. Секретариат ЦК ВКП(б) запретил выпускать на экраны страны вторую серию фильма С.М. Эйзенштейна «Иван Грозный» ввиду ее «антиисторичности и антихудожественности». От кинорежиссера В.И. Пудовкина, снимающего фильм «Адмирал Нахимов», Секретариат потребовал существенной переделки сценария и изменения отдельных, уже отснятых, сцен. Но в центре внимания режиссеров все же оказывался реальный человек, его характер, его вклад в историю и культуру страны. Веселых героев «Волги-Волги», талантливо сыгранных прекрасными актерами, зрителю не с кем было сравнить, приходилось верить только режиссеру. О лауреате Нобелевской премии И.П. Павлове, об адмирале Нахимове, о гениальнейшем хирурге и педагоге Н.И. Пирогове можно было прочитать в книгах, сравнить с тем, что было показано в фильме, подумать.
С «формализмом» боролись и в изобразительном искусстве. Учрежденная в 1947 г. Академия художеств СССР во главе с А.М. Герасимовым превратилась в оплот метода социалистического реализма в живописи. От художников требовали изображения положительного героя, понятного советским людям. Самыми «проходными» были полотна и скульптуры, посвященные вождю, историческому прошлому, минувшей войне, мирной жизни советской страны.
Создавались в эти годы и прекрасные произведения: картины А.П. Бубнова «Утро на Куликовом поле», Ю.М. Непринцева «Отдых после боя» (по поэме А.Т. Твардовского «Василий Теркин»), А.И. Лактионова «Письмо с фронта», А.А. Пластова «Сенокос» и «Жатва», монумент советским воинам в Берлине скульптора Е.В. Вучетича.
Но в эти же годы Н.В. Томским был создан и памятник Н.В. Гоголю в Москве, так не похожий на прежний, любимый москвичами памятник, задвинутый подальше от глаз, в глубину двора. Советскому правительству был нужен другой Гоголь - не измученный собственной сатирой автор, сжегший свои «Мертвые души». Гоголь Н.В. Томского, этот «генерал от литературы», и поныне открывает перспективу московского бульвара. Такой Гоголь был весьма под стать и символу искусства того времени -монументу Сталина работы Вучетича, поставленному на ВолгоДонском канале (на отливку огромнейшей фигуры вождя пошло 33 т. меди).
Огромные потери в послевоенные годы продолжала нести наука. Безапелляционное и бездушное вмешательство партийных органов ощутили на себе многие отрасли науки и
исследовательские направления. Продолжалась практика насаждения пренебрежительного отношения к достижениям западной научно-технической мысли, усилилось цитатничество. Целые научные направления объявлялись вредными, антимарксистскими.
Наиболее показательной в этом отношении стала дискуссия биологов.
Из письма академика Т.Д. Лысенко И.В. Сталину от 27 октября 1947 г.: «<...> Если мичуринские теоретические установки, которых мы придерживаемся и на основе колхозносовхозной практики развиваем, в своей основе правильны, то назрела уже необходимость нашим руководящим органам образования и сельского хозяйства сказать свое веское слово, внести резкий перелом в дело воспитания наших кадров биологов, агрономов и животноводов <. > Прошу Вас, товарищ Сталин, помочь этому хорошему, нужному для нашего сельского хозяйства делу».
Из письма И.В. Сталина Т.Д. Лысенко от 31 октября 1947 г.: «Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину».
Поддержка вождя дала возможность Т.Д. Лысенко спокойно готовить проект доклада «О положении в биологической науке», в котором он громил своих научных оппонентов. Накануне печально знаменитой сессии Всесоюзной сельскохозяйственной академии им. В.И. Ленина (ВАСХНИЛ), в августе 1948 г., Сталин прочитал этот доклад и внес немало изменений и исправлений. 2 7 июля в течение часа он, как впоследствии признавал сам Лысенко, «подробно объяснял. свои исправления, давал указания, как излагать отдельные места доклада». На сессии оппоненты Лысенко, куда более способные и знающие ученые, подверглись разгрому. Ряд важнейших направлений биологии (физиология растений, теория эволюции, экология) и селекции, и особенно хромосомная теория наследственности Г. Менделя и Т. Моргана, попали в разряд «антинаучных» и «буржуазных». И это понятно: теория наследственности была опасной для классовой идеологии большевизма.
Около 3 тыс. биологов лишились работы. Как видим, вмешательство Сталина в биологическую дискуссию не только предопределило личную победу президента ВАСХНИЛ Лысенко и его единомышленников над генетиками, но и обеспечило на долгие годы господство классового подхода в научно-исследовательских направлениях, и не только гуманитарных.
В аналогичном ключе проходила в 1950 г. дискуссия по вопросам языкознания.
По поручению вождя грузинский филолог А.С. Чикобава написал и опубликовал в газете «Правда» статью с критикой теории языковеда Н.Я. Марра (18 64 - 1934).
Академик Марр еще до 1917 г. был известным специалистом в области археологии и изучения кавказских языков (главным образом, древнеармянского и древнегрузинского). Но после прихода большевиков к власти он увлекся идеями интернационализма и мировой революции и выступил с так называемой «новой теорией» языка, которую сам он называл яфетической (по имени одного из библейских героев - Яфета, сына Ноя). Одна из основных идей этой теории утверждала классовость языка.
Взгляды Марра едва не сыграли до войны трагическую роль в сравнительной лингвистике, позиции которой были очень сильны в мировой науке. Многие лингвисты, его противники, были репрессированы (например, Е.Д. Поливанов - блестящий исследователь десятков языков). От окончательного разгрома лингвистику спасало лишь то, что последователями Марра были малообразованные люди (например, Б. Аптекарь). Такие «ученые» были гораздо страшнее Марра. Сам же Сталин довольно спокойно относился к работам Марра, способствуя тому, чтобы Марр стал вице-президентом АН СССР. Но накануне войны его отношение к Марру изменилось.
Дело заключалось в том, что индустриальное развитие страны требовало однородного образования для всего населения. Сеть школ с образованием на нерусских языках уже со второй половины 30-х гг. неуклонно сокращалась, а сеть школ с образованием на русском языке - увеличивалась. «Интернационалистская» подоплека «яфетической теории» уже не помогала, а мешала развитию этого непростого и неоднозначно оцениваемого и в наши дни процесса. Введение всеобуча, в том числе и в сельской местности (а нерусские народы в подавляющем большинстве и были сельскими жителями), обострило вопросы, поднятые в статье Чикобавы.
В среде научной филологической общественности статья Чикобавы вызвала смятение и споры, кто прав, а кто ошибается. Но летом 1950 г. в «Правде» были опубликованы три статьи Сталина, посвященные дискуссии.
Предоставим слово вождю:
«Со времени смерти Пушкина прошло свыше ста лет. За это время были ликвидированы в России феодальный строй, капиталистический строй и возник третий, социалистический строй. Стало быть, были ликвидированы два базиса с их надстройками, и возник новый, социалистический базис с его новой надстройкой. Однако, если взять, например, русский язык, то он за этот большой промежуток времени не претерпел какой-либо ломки, и современный русский язык по своей структуре мало чем отличается от языка Пушкина».
«Говорят, что многочисленные факты скрещивания языков, имевшие место в истории, дают основание предполагать, что при скрещивании происходит образование нового языка путем взрыва, путем внезапного перехода от старого качества к новому качеству. Это совершенно неверно. Скрещивание языков нельзя
рассматривать как единичный акт решающего удара, дающий свои результаты в течение нескольких лет. Скрещивание языков есть длительный процесс, продолжающийся сотни лет. Поэтому ни о каких взрывах не может быть здесь речи».
«Он [Марр] был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма <...> дискуссия помогла делу также и в том отношении, что она вскрыла идеологические прорехи в советском языкознании».
Специалистам, как и многим думающим людям, далеким от лингвистики, стало понятно, что последователи Марра и его научная школа разгромлены, что речь идет о новой политике. Научной общественности пришлось в очередной раз ударно латать прорехи в знании марксизма.
То, что речь идет о новой политике, прекрасно поняли и многие простые люди, до сих пор ничего не знавшие о «яфетической теории». У замечательного советского писателя Ф. Абрамова в его романе-трилогии «Пряслины» о судьбах российской деревни есть эпизод, когда председатель колхоза Лукашин попадает на районное совещание по вопросам языкознания: «Хотелось поскорее в парткабинет, хотелось самому своими глазами почитать. Прочитал. Посмотрел в окно - там шел дождь, посмотрел на Сталина в мундире генералиссимуса и начал читать снова: раз это программа партии и народа на ближайшие годы, то должен он хоть что-то понять в этой программе. Несколько успокоился Лукашин после того, как поговорил с Подрезовым. Подрезов словами не играл. И на его вопрос, какие же выводы из трудов товарища Сталина по языку нужно сделать практикам, скажем им, председателям колхозов, ответил прямо:
"Вкалывать"».
На мировоззрение вождя, безусловно, повлияли научнотехнический прорыв США и Великобритании в развитии физики и создании атомного оружия. После войны Сталин осознал, что прогресс в науке и технике зависит не только от «передовой» идеологии, но и от финансирования научных разработок. Во время избирательной кампании 194 6 г. по выборам депутатов в Верховный Совет СССР Сталин подчеркнул: «...Я уверен, что если мы окажем должную помощь нашим ученым, то они сумеют в ближайшем будущем не только догнать, но и превзойти достижения науки за пределами нашей страны». За этими словами скрывался жесткий политический расчет Сталина, его подготовка к «холодной войне».
Дело в том, что и над учеными-физиками нависала опасность не менее грозная, чем над биологами-генетиками. Однако грозовое облако их миновало. Еще в августе 1945 г. был создан Специальный комитет в составе Л.П. Берии, Г.М. Маленкова, Н.А. Вознесенского, Б.Л. Ванникова, А.П. Завенягина, И.В.
Курчатова, П.Л. Капицы, В. Махнеева, М.Г. Первухина. На комитет возлагалось «руководство всеми работами по
использованию внутриатомной энергии урана». Научноисследовательские отрасли, подведомственные Берии, были выведены из зоны критики и гонений на ученых. И это понятно: многие из них работали над созданием атомного оружия.
В 1947 г. в СССР вступил в действие крупнейший в мире синхрофазотрон для исследования атомных частиц. Весной 1953 г. на комитет дополнительно были возложены вопросы руководства всеми специальными работами «по атомной промышленности, системам «Беркут» и «Комета», ракетам дальнего действия». Новые, наукоемкие, технологии применялись по преимуществу в оборонной промышленности при создании новых образцов вооружений. Весьма логичны и ясны прагматические мотивы власти. Однако эти технические новшества и технологии были отгорожены от гражданского сектора промышленности стеной секретности и поэтому не могли сколько-нибудь серьезно повлиять на технический потенциал производства в целом. Финансирование науки в бюджете страны 194 6 г. увеличилось в три раза, научные работники всех сфер получили значительные прибавки к зарплате.
Однако органы госбезопасности следили за всеми крупными советскими учеными, составляя на них подробные досье, включающие особенности психологии опекаемого. По всем научным учреждениям прокатились так называемые «суды чести», на которых ученым приходилось разбирать и анализировать свое научное поведение. Зачастую дело этим не ограничивалось: разбиралось и их поведение в личной жизни, в быту. И хотя эти «суды чести» не существовали в ведомстве Берии, материалы на ученых все-таки собирались.
Любопытны чекистские характеристики академиков, составлявших цвет отечественной науки послевоенных лет. Вицепрезидент АН СССР И.П. Бардин «в быту с учеными не общается, вследствие чрезмерной жадности его жены». Математик И.М. Виноградов «нелюдим, не эрудирован в других областях наук, <. > холостяк, употребляет в значительных дозах алкоголь». Геолог А.Н. Заварицкий «по характеру сварлив, ведет замкнутый образ жизни». Физик И.В. Курчатов «по характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат». Президент Академии наук СССР в 1945 - 1951 гг. физик С.И. Вавилов, родной брат Н.И. Вавилова, крупнейшего генетика, репрессированного еще в 30-е гг., «политически настроен лояльно, в обращении прост, в быту скромен».
Ощутимый урон духовной жизни, развитию культуры и науки страны в конце 4 0-х гг. нанесла борьба властей с космополитизмом. Она надолго уронила престиж страны-победительницы фашизма в мировом общественном мнении.
Советский энциклопедический словарь 50-х гг. разъясняет, что «космополитизм» - «реакционная проповедь отказа от патриотических традиций, независимости и национальной культуры <...> является оборотной стороной и маскировкой агрессивного
буржуазного национализма». Начатая Ждановым кампания «против низкопоклонства перед иностранщиной» трансформировалась в борьбу против космополитизма. Объектом травли стали советские евреи.
Многие евреи принадлежали к элите советской науки и культуры, занимали ответственные государственные посты. В развертывающейся с одобрения вождя кампании учитывался фактор бытового антисемитизма1, присутствующий в различных слоях советского общества. На заседании Секретариата ЦК партии 3 февраля 1948 г., проходившем под председательством Г.М. Маленкова, было принято постановление «О роспуске объединений еврейских писателей и о закрытии альманахов на еврейском языке». Основной удар обрушился на Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), внесший во время войны значительный вклад в борьбу с фашизмом, имевший международные контакты.
Председатель комитета, руководитель Государственного еврейского театра в Москве, народный артист СССР С.М. Михоэлс был убит, а члены комитета арестованы. Всего по «делу ЕАК» в 1948 - 1952 гг. были репрессированы (приговорены к расстрелу и различным срокам лишения свободы) 110 человек.
В январе 194 9 г. Оргбюро ЦК партии приняло решение начать разоблачение космополитизма. Газета «Правда» опубликовала статью «Об одной антипартийной группе театральных критиков», послужившую началом кампании.
В течение всего года проходила кадровая чистка во всех министерствах и ведомствах, научных организациях, редакциях газет и журналов: отовсюду изгоняли евреев. Чистке по национальному признаку подверглось даже Министерство государственной безопасности СССР. Тень подозрения упала и на ближайших соратников Сталина. По «делу ЕАК» арестовали и осудили жену Молотова - П.С. Жемчужину. Самого Молотова освободили в марте 1949 г. от обязанностей министра иностранных дел СССР. Еврей Каганович вместе с Андреевым и Ворошиловым, женатых на еврейках, были отстранены вождем от решения конкретных дел.
В узком кругу в декабре 1952 г. Сталин высказал мысль, что «любой еврей-националист - это агент американской разведки. Евреи-националисты считаю>т, что их нацию спасли США (там можно быть богачом, буржуа и т.д.). Они считают себя обязанными американцам».
Смерть Сталина весной 1953 г. остановила маховик государственного антисемитизма.
Выводы
1 Антисемитизм - одна из форм национальной и религиозной нетерпимости, выражающаяся во враждебном отношении к евреям.
Содержание духовной жизни и направленность культурных процессов в СССР в первые послевоенные годы показывают, что после победы в войне верховная власть так и не выступила с программой ее либерализации. Она и не собиралась ее изменять. Надежды интеллигенции оказались тщетными. Речь и не могла идти о какой-либо либерализации, ибо сохранялась прежняя идеологическая доктрина - марксизм-ленинизм по-сталински - как единственная база единоличной власти партии.
Партия по-прежнему стремилась сохранять не только власть над огромной страной, но и господствовать над каждой личностью, ее волей, ее интересами, ее стремлениями доискаться до ясных ответов на «вызовы времени», ее попытками изменить свою жизнь, построить собственное будущее.
Ответом партии на рост критических настроений населения, особенно творческой интеллигенции, и творческие поиски в науке, литературе и искусстве стала новая волна идеологических кампаний по борьбе с «низкопоклонством и раболепием перед иностранщиной», космополитизмом, безыдейностью, новая волна репрессивных мер против сомневающихся и недовольных.
Таким образом, и сами «вызовы времени» для большинства людей оставались неизвестными. Лишь промелькнули перед многими картины неведомого им «заграничного мира», одним - из рассказов фронтовиков, другим - из трофейных кинофильмов, которые быстро были отвергнуты партийными пропагандистами как враждебные, идеологически чуждые и т.п. Набирала обороты «холодная война», и партия требовала от общества новых усилий для победы и в этой мировоззренческой схватке.
По целому ряду направлений советская наука и культура оказались отброшенными на десятилетия назад из-за глухого занавеса, отгородившего отечественную интеллигенцию от научно-технических и культурных достижений Запада. «Россия -родина слонов», - горько иронизировали современники. Советские учебники утверждали, что не Стефенсон, а отец и сын Черепановы построили первый паровоз, не братья Райт, а наш соотечественник Можайский поднял в небо первый самолет, противопоставляли работы Мичурина «реакционному учению» биологов Вейсмана и Моргана и т.п. Научные теории западных ученых объявлялись вредными, обращение к ним было возможно только с критических позиций.
Однако оставались и те, кто, пройдя фронт, побывав за границей, пришел в студенческие аудитории. Принесенные ими воздух свободы и критический настрой соединялись в умах и сердцах людей с собственным житейским опытом, собственными чаяниями и ощущениями своих возможностей. Все это, соединяясь, превращалось в сложнейшую духовную атмосферу, подавить которую полностью оказался не в состоянии идеологический гнет сталинского режима.
Смерть Сталина возродила надежды. Близился XX съезд.
Источники и литература
Источники
Власть и художественная интеллигенция: Документы ЦК РКП(б) - ВКП(б), ВЧК - ОГПУ - НКВД о культурной политике 1917 - 1953 гг. М., 1999.
Хрущев Н.С. Воспоминания. М., 1997.
Литература
Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. М.,
1993.
Волкогонов Д. Сталин: Политический портрет. Кн.2. М.,
1996.
Громов Е.С. Сталин: власть и искусство. М., 1998.
Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945 - 1953. М., 2000.
Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. Т.2. Апогей и крах сталинизма. М., 1997.
