CC BY
34
УДК 81
Ulanov A.V. DYNAMICS OF ACTIVE AND PASSIVE DISCURSIVE STOCK IN THE RUSSIAN MILITARY DISCOURSE IN 19 - EARLY 20 CENTURIES. This article describes the dynamics of lexical strata of the Russian military discourse of the 19th - the early 20th centuries as a complete language system and illustrated the process of dynamics of the lexical contents of the discourse. The author comes to the conclusion that for two centuries, on the one hand, observance nominations are fixed in the language system, on the other hand, informative background of the texts of military subjects is supported by a more important role of the new terminology. The dynamic process in the Russian language lead to elimination of unnecessary words, if they are not fully complete on the meaning level and hinder the discourse. The main tendency in the change of the speech by military people is the tendency to make your speech most informative, in which the components that make it unnecessarily complex fall out.
Key words: military discourse, active and passive reserve, neologism, archaism.
А.В. Уланов, канд. филол. наук, зав. каф. социально-гуманитарных дисциплин и иностранных языков Сибирского института бизнеса и информационных технологий, г. Омск, E-mail: [email protected]
ДИНАМИКА АКТИВНОГО И ПАССИВНОГО ДИСКУРСИВНОГО ЗАПАСА РУССКОГО ВОЕННОГО ДИСКУРСА XIX - НАЧАЛА XX ВЕКОВ
В статье описана динамика лексических пластов русского военного дискурса XIX - начала XX века как целостной языковой системы и проиллюстрирован процесс развития лексического состава дискурса. Автор приходит к выводу, что на протяжении двух веков, с одной стороны, общевоенные номинации закрепляются в системе языка, с другой стороны, информативный фон текстов военной тематики поддерживается увеличением роли новой специальной терминологии. Основная тенденция изменения языкового наполнения речи военных - это тенденция к увеличению информационной насыщенности речи, в которой исчезают усложняющие речь и смысл компоненты, и наоборот, внесение в высказывания военных моносемичных единиц.
Ключевые слова: военный дискурс, активный и пассивный запас, неологизм, архаизм.
Русский военный дискурс XIX - начала XX века [далее - Военный дискурс], специфике которого посвящена данная статья, находился в процессе непрерывного развития в указанный период. Актуальность нашего исследования исходит из круга понятий, которыми мы оперируем в ходе работы: военный подъязык - дискурс - языковая динамика, а само обращение к явлениям дис-курсивности сквозь призму времени свидетельствует об инновационном подходе в лингвистике - исторической дискурсологии. Отметим, что в современном языкознании работы по истории военного дискурса единичны, что связано с не столько с отсутствием внимания к указанной проблематике, сколько с долго существовавшим в языкознании сомнением в самой возможности анализа дискурсивных явлений сквозь призму исторического языкознания, поэтому историко-дискурсивные исследования в большей степени затрагивают области сравнения языков [1-3].
Русский военный дискурс XIX - начала XX веков включал ряд динамических пластов лексического уровня [4], которые условно можно разделить на архаические, современные и неологистические. Архаический пласт - это совокупность традиционных для военного дискурса лексем, находящихся в стадии устранения из активного запаса военного дискурса. Современный пласт - базовая лексическая часть дискурса, активно функционирующая в рамках данной лексической системы и имеющая перспективы для дальнейшего ее существования. К ней относятся лексические единицы типа: капитанъ, маiоръ, генералъ и т. п., представляющие собой «базу» военного подъязыка. Современный пласт относится к активной части русского военного дискурса.
Помимо архаического пласта, еще одной пассивной частью является пласт неологизмов (неологистический), состоящий в группе лексических единиц разной частеречной организации, входящий в систему военного дискурса, но в целом для речевой практики являющийся инновационной частью, незнакомой носителям языка, в связи с этим нечастотной в устной и письменной речи военнослужащих. Неологистический пласт развивается в ходе расширения денотативного состава экстралингвистического фона военного дискурса, а именно, в связи с развитием военно-технической и военно-экономической сфер. Подобные лексические единицы со временем: (1) становятся активной современной частью, (2) выпадают из языковой стихии дискурса и уходят из употребления.
Приведем лексические примеры каждой из подобных частей.
Неологистическая часть: сейчасъ же послали Рыбакова на мотоциклеткЬ узнать въ чемъ дЬло [5, с. 71]; конно-саперы свертываютъ, наматывая на катушки, телефонныя провода,
и, вмЬстЬ съ аппаратами, раскладываютъ ихъ по двуколкамъ [5, с. 71].
В этот период происходят следующие лексико-семантиче-ские трансформации в системе русского военного дискурса:
1. Сохранение в общей системе военного подъязыка общевоенных номинаций: оборона, наступление.
2. Закрепление фразеологических субстантивных номинаций: генеральный штабъ, главный штабъ, оборонительная линия; процессуальных номинаций: перейти в наступление.
3. Окончательное закрепление военных заимствований: военный раiонъ, военная операция. Заимствования играют информационную ономасиологическую роль, реализуются в спектре родо-видовых связей: операция - наступательная операция: Эта особенность театра, представляя для обеих сторон выгоду в отношении наступательных операций, является весьма невыгодной в отношении обороны [6, с. 10]. Главный театръ может быть разделен на три большие района, имевшие разное значение в оперативном отношении [6, с. 12].
Особая роль заимствований поддерживается и продуктивными моделями словообразования, по которым образуются все новые и новые лексемы: операция ^ оперативный или ^ операционный. Все семантические характеристики данного слова, востребованные военной сферой, структурируют продуктивность данной лексемы на деривационном уровне: Армии австрийцев и германцев могут действовать в тесной... оперативной связи [6, с. 14].
Направлением удара на нижнюю Вислу обходились войска, сосредоточенные в Восточной Пруссии, а ударом на Краков отрезывались войска, собранные в Галиции, так и для действия по внутренним операционным направлениям [6, с. 14].
К отрицательным сторонам следует отнести недостаток пространства для маневра, возможность быть взятым в клещи с флангов и отход главных коммуникационных путей от фланга [6, с. 10].
4. Востребованными остаются номинации других исторических пластов, в частности древнерусского:
Было ли это пророческое предвидение, что далее этой линии русские войска не пройдут, или же предполагалось окончить войну дружным ударом на живую силу противника, втянувшегося вглубь русского театра, и, оттеснивъ врага за линию нижней Вислы и за пределы Галиции, заставить его прекратить борьбу [6, с. 10].
5. Актуализируются номинации, функционировавшие в XIX веке: линия.
6. Регулярность производимости разновременных метафор не уменьшается и в данный период. К примеру, весьма продуктивна лексема театр 'место боевых действий': С другой стороны, Дальне-Восточный и Туркестанский театры настолько удалены от главного Западно-Европейского, что события, разыгравшиеся на них, не могли непосредственно отразиться на ходе военных операций русских войск [6, с. 10]. Появляются относительно новые переносные новообразования: К отрицательным сторонам следует отнести недостаток пространства для маневра, возможность быть взятым в клещи с флангов [6, с. 10]. Коридор 'территория для перехода войск': Если начертание пограничной полосы давало австро-герман-цам охватывающее положение, то русские, напротив, имели в своем распоряжении длинный коридор, представлявший возможность близко проникнуть к столицам обоих враждебных государств [6, с. 14]. Мешок 'территория окружения войск': Отнесение развертывания русских армий на линию Немана, Шары и Стыри, т. е. вне упомянутого выше вдающегося в австро-германскую территорию мешка, не только безнаказанно отдавало в распоряжение врага значительную часть русской земли, но и ставило австро-германские войска в тесную оперативную связь [6, с. 20].
7. Информативный фон текста поддерживается значительным увеличением роли специальной терминологии. Особую роль играют отглагольные номинации терминологического характера:
Левобережный участок не имеет никаких рубежей стратегического характера и в общем удобен для маневренных действий, представляя в хороших грунтовых путях удобные способы передвижения, а по характеру местности много выгодных в тактическом отношении позиций [6, с. 12].
Иной контекст:
Для противной стороны описываемый участок не имеет никаких активно-оперативных выгод, так как приводит к фронтальному форсированию Вислы [6, с. 13]
8. Новый лексический пласт складывается не только из вновь внесенных в русский военный дискурс лексем, но и путем новообразований из старых лексем: пример - слово обороноспособность: Центр рассматриваемого участка (южная возвышенная часть Восточной Пруссии) покрыт многочисленными озерами разной величины, которые вместе с лесами увеличивают пересеченность участка и усиливают его обороноспособность [6, с. 13]. Появляется лексема шоссированный: Восточнее Западного Буга и до линии Ковель-Кобрин движение хотя и более затруднительно, чем в соседнем Привислинском районе, но вполне возможно тем более, что участок этот пересекается сетью шоссированных дорог [6, с. 18].
8. В военном дискурсе отражаются новые военно-теоретические понятия: приграничная полоса России более соответствовала господствовавшей в девятнадцатом столетии доктрине сосредоточенного расположения войск, тогда как фланговые выступы в Восточной Пруссии и Галиции, наоборот, вполне
Библиографический список
сходились с шлиффеповской доктриной двадцатого века, доктриной окружения, требующей сильных флангов [6, с. 20].
Языковое пространство источников первой половины XIX века характеризуется старославянских языковых средств и оборотов (архаичные морфологические формы местоимений, устаревшие существительные и союзы): Дьйствiе ые, по важности и успЬху онаго, можно назвать весьма искуснымъ, поелику даже и въ случаЬ неудачи несправедливо было бы осуждать Фридриха; великость предпрiятiя и удобность времени, избраннаго для исполненiя онаго, извиняютъ таковое вторжен/е, поколи-ку вторженiе можетъ быть извинительно [7, с. 8]. В этом же отрывке - массив иносказательных форм и умолчаний: военная операция - «дЬйст^е ае», «предпрiятiе».
Отчасти частотность подобных номинаций обусловлена исключительной ролью Российской Армии в то время, исключительным уважением к ней со стороны действующей власти. Тем самым формы «изящной словесности» служат средством служебного этикета, формирующим уважительный тон письменной военной коммуникации. Особую роль здесь играют обладающие высокой, «торжественной» стилистической окрасной глаголы и существительные:
Военная политика можетъ обнимать (=охватывать) всЬ соображешя, служащ/я основан/емъ для предначерташя (=планирования) войны, различныя отъ техъ, коими занимается Политика дипломатическая и Стратег/я [7, с. 49].
Военное краснорЬч/е было предметомъ многихъ сочинен/й; мы упоминаемъ объ ономъ только какъ объ одномъ изъ сред-ствъ къ вспламенешю (=стимулированию и (или) мобилизации) войскъ. Воззван/я Наполеона и Гоафа Паскевича-Эри-ванскаго; рЬчи древнихъ Полководцевъ къ ихъ воинамъ; рЬчи Генералиссимуса Суворова къ своимъ солдатамъ привели къ тЬмъ же послЬдств/ямъ, хотя путями совершенно противу-положными [7, с. 56].
Высокий характер высказываний поддерживается и частотностью афористических выражений: Восторгъ побуждаетъ къ величайшимъ подвигамъ; трудно только постоянно поддерживать его; и войско, вспламененное, но потерявшее потомъ бодрость духа, скорЬе приходитъ въ безпорядокъ [7, с. 56]
Динамические процессы в русском языке подводят коммуникантов к необходимости устранения ненужных, неполных в информационном плане, затрудняющих речевую практику компонентов. Основная тенденция изменения языкового наполнения речи военных - тенденция к увеличению информационной насыщенности речи, устранения ненужных усложняющих компонентов, внесение в высказывания военно-теоретических моносе-мичных единиц.
Таким образом, лексический уровень русского военного дискурса на протяжении XIX века проходит путь эволюционного развития, который связан с увеличением количества новых номинаций, с одной стороны, а с другой, - с переосмыслением и дополнением семантики других лексических единиц.
1. Щеброва, А.Я. Тип скифской культуры Алтая и его военный дискурс // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. - 2007. - № 7. - № 25.
2. Юсупова, Т.С. Функционально-стилистические и прагматические характеристики англозычного военного дискурса: автореф. дис. канд. филол. наук. - Самара, 2010.
3. Андреев, Н.И. Особенности терминологии немецкого военно-политического дискурса в аспекте перевода на русский язык // Вестник Московского университета. - 2011. - № 1. - Сер. 22.
4. Уланов, А.В. О применении диахронического подхода к изучению русского военного дискурса // Вестник Сибирского института бизнеса и информационных технологий. - 2013. - № 4(8).
5. Гоштовтъ, Г. Дневник Кавалермскаго Офицера. - Парижъ, 1931 [Э/р]. - Р/д: http://www.runivers.ru/lib/book7708/439317/
6. Зайончковский, А. Подготовка России к мировой войне. - СПб., 1926 [Э/р]. - Р/д: http://www.runivers.ru/lib/book3212/10418/
7. Аналитически обзоръ главныхъ соображенм военнаго искусства. - СПб., 1833 [Э/р]. - Р/д: http://www.runivers.ru/lib/book3035/9544/
Bibliography
1. Thebrova, A.Ya. Tip skifskoyj kuljturih Altaya i ego voennihyj diskurs // Izvestiya RGPU im. A.I. Gercena. - 2007. - № 7. - № 25.
2. Yusupova, T.S. Funkcionaljno-stilisticheskie i pragmaticheskie kharakteristiki anglozihchnogo voennogo diskursa: avtoref. dis. kand. filol. nauk. - Samara, 2010.
3. Andreev, N.I. Osobennosti terminologii nemeckogo voenno-politicheskogo diskursa v aspekte perevoda na russkiyj yazihk // Vestnik Moskovskogo universiteta. - 2011. - № 1. - Ser. 22.
4. Ulanov, A.V. O primenenii diakhronicheskogo podkhoda k izucheniyu russkogo voennogo diskursa // Vestnik Sibirskogo instituta biznesa i informacionnihkh tekhnologiyj. - 2013. - № 4(8).
5. Goshtovtjh, G. Dnevnik Kavaleriyjskago Oficera. - Parizhjh, 1931 [Eh/r]. - R/d: http://www.runivers.ru/lib/book7708/439317/
6. Zayjonchkovskiyj, A. Podgotovka Rossii k mirovoyj voyjne. - SPb., 1926 [Eh/r]. - R/d: http://www.runivers.ru/lib/book3212/10418/
7. Analiticheskiyj obzorjh glavnihkhjh soobrazheniyj voennago iskusstva. - SPb., 1833 [Eh/r]. - R/d: http://www.runivers.ru/lib/book3035/9544/
Статья поступила в редакцию 01.10.14
УДК 811.161.Г37
Zhukovskaya L.I. MENTALITETVS MENTAL'NOST': DISTINCTIVE FEATURES OF LANGUAGE EXPLICATION OF THE CONCEPT IN MODERN RUSSIAN SPEECH. In the work distinctive features of language realization of the concept mentalitet / mental'nost' in the modern Russian national conceptual sphere as the reflection of the process of "import of concept". The question of potential distinguishing of the language representation of mentalitet and mental'nost' in theoretical comprehension and in native speaker's speech is being solved. The researcher sees a very small conceptual, semantic and stylistic difference in the functioning of the Russian words mentalitet and mental'nost' in the speech of the modern Russian speakers and mentions about the insufficient acquisition of these terms in the cultural conscience. At some stage of the work the author notices that the word mentalitet tends to have a meaning of 'a particular category of conscience', and the word mental'nost' means 'a way of realization of mentality, a set of specific properties of this category'. The research is partly based on the materials of the Internet National Corpus of the Russian Language.
Key words: concept of mentalitet / mental'nost', national conceptual sphere, import of concept, language explication, modern Russian speech.
Л.И. Жуковская, соискатель каф. современного русского языка и общего языкознания, Нижегородский гос. университет им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород, E-mail: [email protected]
МЕНТАЛИТЕТ VS МЕНТАЛЬНОСТЬ: ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКОВОЙ ЭКСПЛИКАЦИИ КОНЦЕПТА В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ РЕЧИ
В работе рассматриваются особенности языковой реализации концепта менталитет / ментальность в современной русской национальной концептосфере как отражение процесса «импорта концепта». Ставится вопрос о возможности разграничения его языковых представлений в виде менталитет и ментальность в теоретическом осмыслении и в речевой практике носителей языка. Отмечается, что факт концептуальной, семантической и стилистической нераспределенности в функционировании слов менталитет и менталь-ность в речевой практике современных носителей языка указывает на недостаточную освоенность термина в культурном сознании. На определенном этапе исследования автор отмечает, что иногда отчасти имеет смысл говорить о тяготении слова менталитет к значению 'определенная категория сознания', а ментальность - к значению 'способ реализации менталитета, совокупность определенных свойств указанной категории'.
Ключевые слова: концепт «менталитет / ментальность», национальная концептосфера, импорт концепта, языковая экспликация, современная русская речь.
Концепты, будучи лингво-культурно-ментальными образованиями, всегда выступают в качестве своего рода посредников между внеязыковой действительностью и языком. По мнению Н.Д. Арутюновой, концепт «становится как бы контрагентом людей. Люди постоянно взаимодействуют друг с другом и с природой, но они осмысливают это взаимодействие через отношения с отвлеченными понятиями, получающими символическую значимость» [1, с. 3]. Сказанное выше справедливо и для концепта менталитет / ментальность, который выступает как «мировоззренческий концепт», говоря словами Н.Д. Арутюновой.
В настоящее время в национальной концептосфере отчетливо формируется тенденция к «новому осмыслению» основ традиционной русской культуры в связи с проблемой национальной идентичности этноса, с извечным поиском «национальной идеи». При этом осознается необходимость в обобщающем понятии, объем и содержание которого могло бы охватить такие давно воспринятые в культуре, но не имеющие четкой терминирован-ности обозначения, как «дух народа», «народное мировоззрение / мироощущение», «национальный характер» и пр. На роль такого обобщающего понятия сегодня претендует распространенное терминоупотребление менталитет / ментальность. В наши дни эти слова являются значимыми обозначениями важных духовных, культурных, этических ценностей в плане национальной идентичности этноса, о чем свидетельствует значительная активизация этих терминов в современной русской речи, особенно в языке СМИ или в политическом дискурсе.
Как пишет Т.Б. Радбиль, слово менталитет, употреблявшееся примерно с 20-х гг. XX в. в качестве узкоспециального исторического (Л. Февр и М. Блок) и культурно-антропологического (Л. Леви-Брюль) научного термина, сегодня проходит стадию «популяризации» (как это было в свое время с такими строгими научными понятиями, как «квант», «черная дыра» или, позднее, «виртуальная реальность» и т.п.), становясь общепринятым и даже в чем-то «модным» обозначением всего, что, так или иначе, связано с нематериальной, духовной сферой деятельности человека [2].
Отсюда становится важным вопрос о том, как входит это понятие в языковое сознание носителей языка, насколько они
осознают его объем и содержание, как соотносится его теоретическое научное осмысление с его употреблением в стихии живой русской речи, пусть и в книжной ее ипостаси - публицистическом или научно-популярном дискурсе.
Необходимо отметить особую семантическую природу этого концепта как смыслового образования, входящего в национальную концептосферу на базе иноязычного источника. Иными словами, данный концепт обозначен в языке посредством заимствованного слова. Таким образом, мы имеем дело с явлением «импорта концепта», который понимается как «внедрение в иную культуру концепта - ментального образования, опирающегося на многослойный культурный опыт, сконцентрированный в индивидуальном и коллективном языковом сознании» [3, с. 253].
В.И. Карасик указывает на те параметры, по которым могут быть охарактеризованы чужие концепты, импортируемые в русскую национальную концептосферу: это признак формальности, признак наличия ценностного компонента, признак разновидности ценностного компонента и признак ценностной специфики. Ученый обращает внимание на то, что ряд подобных импортируемых концептов употребляются в современной русской речи просто как дань моде, без смысловой и коммуникативной мотивированности. Однако существуют и такие концепты, которые заполняют определенную лакуну в концептосфере, как в номинативном, так и в ценностном плане, выделяя те явления и те ценностные ориентиры, которых до этого в нашей культуре не было [3, с. 253].
Концепт менталитет /ментальность относится именно к таким концептам. В плане его языкового освоения это означает внедрение в его концептуальное содержание новых по отношению к существующей в языке-источнике лексико-семантической системе когнитивных признаков и переосмысление сложившегося оценочного потенциала.
Согласно представлениям современной когнитивной лингвистики, наиболее адекватное понимание подобных явлений может быть осуществлено при учете известных расхождений экстралингвистического, понятийно-терминологического содержания концепта, которое актуализовано в научных работах и энциклопедических источниках, и собственно языковой семантики
