CC BY
0УДК 81
doi: 10.52470/2619046Х_2023_2_66
ДИАПАЗОН ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ УНИВЕРСАЛЬНОЙ МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ: ИСХОДНАЯ СФЕРА И РАСШИРЕНИЕ ЗОНЫ АКТИВНОСТИ
В.И. Миколайчик, В.В. Белоконь
Аннотация. Объектом исследования в настоящей статье выступают регулярные широко употребительные грамматические формы глагола. Данные морфологические модели в семантическом отношении, а также в плане взаимоотношений с неграмматическими средствами функционально-семантической категории кардинально различаются. Методологической основой научного описания объекта в статье является строгое разграничение грамматических и неграмматических средств, принимающих участие в формировании свойств глагольных действий, обозначаемых сказуемым предложения. По отношению к неграмматическим средствам поля глагольные формы кардинально различаются, одни из них почти полностью подчиняются контексту, другие проявляют вполне определенную семантическую идентифицированность и их взаимоотношения с неграмматическими средствами поля подчинены четким правилам. На основе анализа функций семантически строго организованных глагольных форм, выбор которых детерминирован фактором их употребительности и места в глагольной системе, решена главная задача, состоящая в определении иерархия зон их употребления. В статье детальному анализу подверглись две грамматические формы из микрополя прошедшего времени - имперфект и претерит. Видовое значение этих двух форм включает четко определенный набор признаков, различающихся по взаимодействию с неграмматическими темпорально релевантными средствами поля. Такая семантическая организация обеспечивает этим двум морфологическим моделям активную роль во взаимоотношениях с лексическими и другими неграмматическими темпорально релевантными средствами и эффективность в формирования внутренних свойств глагольных действий. В исходной сфере функционирования в наиболее полном виде проявляется семантический потенциал многозначной морфологической модели. За пределами основной сферы функционирования семантика релятивных аффиксов грамматической формы может использоваться выборочно, вплоть до её полной нейтрализации. При транспозиции формы за пределы индикатива семантика словоизменительных аффиксов может быть вообще не востребована, у словоформы актуализуется лишь семантика корневой морфемы. Авторы считают, что семантический инвариант морфологической модели целесообразно идентифицировать лишь в рамках основной сферы функционирования. В качестве инвариантного предлагается считать устойчивый признак морфологической модели, проявляющийся во всех контекстуальных условиях её применения в основной сфере функционирования.
Ключевые слова: семантическое поле, семантический потенциал, сфера функционирования, оппозиция форм, иерархия компонентов семантики, нейтрализация признаков, доминирующее средство, окказиональное значение
THE RANGE OF FUNCTIONING OF THE UNIVERSAL MORPHOLOGICAL MODEL: THE INITIAL SPHERE AND THE EXPANSION OF THE ACTIVITY ZONE
V.I. Mikolaichik, V.V. Belokon
Abstract. The object of research in the article is the regular widely used grammatical forms of the verb. These morphological models are fundamentally different in semantic terms, as well as in terms of relationships with non-grammatical means of the functional-semantic category. The methodological basis of the scientific description of the object in the article is a strict distinction between grammatical and non-grammatical means involved in the formation of the properties of verbal actions denoted by the predicate of the sentence. In relation to the non-grammatical means of the field, verbal forms are radically different, some of them almost
completely obey the context, others show a well-defined semantic identification and their relationship with the non-grammatical means of the field are subject to clear rules. Based on the analysis of the functions of semantically strictly organized verb forms, the choice of which is determined by the factor of their use and place in the verbal system, the main task is solved, which consists in determining the hierarchy of the zones of their use. In the article, two grammatical forms from the past tense micropole - imperfect and preterite - were analyzed in detail. The specific meaning of these two forms includes a well-defined set of features that differ in interaction with non-grammatical temporally relevant means of the field. Such semantic organization provides these two morphological models with an active role in the relationship with lexical and other non-grammatical temporally relevant means and efficiency in the formation of internal properties of verbal actions. In the initial sphere of functioning, the semantic potential of a multivalued morphological model is manifested in its fullest form. Outside of the main sphere of functioning, the semantics of relational affixes of a grammatical form can be used selectively, up to its complete neutralization. When the form is transposed beyond the indicative, the semantics of inflectional affixes may not be in demand at all, only the semantics of the root morpheme is actualized in the word form. The authors believe that it is advisable to identify the semantic invariant of the morphological model only within the framework of the main sphere of functioning. It is proposed to consider a stable feature of the morphological model as invariant, which manifests itself in all contextual conditions of its application in the main sphere of functioning.
Keywords: semantic field, semantic potential, sphere of functioning, opposition of forms, hierarchy of semantics components, neutralization of signs, dominant means, occasional meaning.
Объектом исследования в нашей работе выступает морфологический уровень глагольной системы. Личная форма глагола, выступая в роли глагола-сказуемого, является содержательным центром основной коммуникативной структуры языка - предложения. В семантике этой глагольной словоформы, в основном отражаемой в её структуре, выражены признаки, относящиеся к шести различным семантическим сферам и соответствующим грамматическим категориям - времени, вида, числа, лица, наклонения залога. Выражаемые аффиксальными морфемами глагола-сказуемого различные категориальные значения чрезвычайно разнообразны по составу компонентов и механизму взаимодействия с неграмматическими средствами своего семантического поля. Например, грамматические категории лица и числа по сути представляются внешними по отношению к глагольному действию, практически не связаны с внутренними свойствами глагольного действия, они обычно дублируют информацию, относящуюся к субъекту - подлежащему предложения. Семантика выражающих эти значения аффиксальных морфем однозначна и не варьирует. Эти две грамматические категории в исследованиях глагольной проблематики обычно как прямой объект анализа не фигурируют.
К числу важнейших грамматических категорий, интенсивно исследуемых в научных работах разного уровня, относятся наклонение и залог. Грамматическая категория наклонения органически вписана в общую функционально-семантическую категорию модальности. Формы наклонения семантически вплетены в общий контекст, выступают как органическая часть общей системы средств выражения модальности, включая разнообразные синтаксические структуры, и, как правило, анализируются в рамках общего включающего разноуровневые средства выражения функционально-семантического поля модальности.
Фактически то же самое можно сказать о грамматической категории залога, так как морфологические средства этой функционально-семантической категории тесно вплетены в общую систему средств выражения субъектно-объектных отношений.
В нашей статье объектом исследования выступают грамматические категории времени и вида, что вполне соответствует давно сложившейся традиции, согласно которой среди грамматических категорий глагола именно эти две категории обычно привлекают наибольшее внимание. Обе категории отличаются разветвленностью плана содержания и наличием значительной системы разноуровневых выразительных средств. Особо следует отметить категорию
глагольного вида, а также примыкающую к ней обширную семантическую сферу способов глагольного действия, отражающую многочисленные и разнообразные внутренние свойства глагольных действий. В сфере выражения внутренних признаков глагольного действия в ряде синтетических языков, в частности славянских, обнаруживается развитая языковая подсистема средств словообразовательного уровня. Русский язык располагает богатейшим набором деривативных аффиксов, детализирующих процесс по признакам из области вида и способов действия уже на лексическом уровне. В языках аналитической типологии, таких как дари и близкородственных ему западноиранские языках фарси и таджикский, подобная деривативная аффиксация отсутствует полностью. Для выражения значений из области вида и способов действия здесь наряду с лексическими средствами активно используются формальные структуры морфологического и словообразовательного уровней.
Главной целью нашего исследования является определение роли грамматической формы в выражении временных и видовых признаков глагольного действия на основе идентификация компонентов её временной и видовой семантики. Основным условием достижения поставленных целей мы считаем точное разграничение вклада формы и неграмматических средств одного с ней семантического поля в формирование темпоральных и аспектуальных свойств глагольных действий.
Разграничение вклада грамматических и неграмматических средств в формирование внутренних свойств глагольных действий представляет ключевую проблему. Дело в том, что в традиционной грамматике, не в последнюю очередь под влиянием получившей значительную популярность теории инварианта, достаточно прочно укоренился подход, согласно которому все значения, при выражении которых употребляется грамматическая форма, по крайней мере в своих основных функциях, рассматриваются в качестве компонентов её семантики.
Исходя из этого подхода, логично предположить, что чем больше функций у формы, перечень значений, при выражении которых она фигурирует, тем богаче её семантика.
Из временных глагольных форм в этом отношении представляет интерес грамматическая форма глагола, называемая во многих европейских языках презенсом. В русском языке её называют формой настоящего времени, в западноиранских языках - формой настояще-будущего времени. Функции этой формы в целом везде аналогичны. Она употребляется при выражении пяти временных значений: настоящее конкретного момента («Мальчик читает книгу»), расширенное настоящее («Сестра учится на курсах повышения квалификации»), постоянное («Земля вращается вокруг Солнца»), будущее («Завтра брат едет в Санкт-Петербург»), прошедшее («Представляешь, вчера на улице неожиданно встречаю старого знакомого»). Из теории вариативности вытекает, что у этой формы пять временных значений, актуализу-емых в определенных контекстуальных условиях. Однако вполне уместным представляется вопрос, какое из средств играет решающую роль в формировании временных признаков глагольного действия - грамматическая модель, так легко вписывающаяся в разнообразные ситуации во всех временных планах (настоящее, будущее, постоянное, прошедшее), или неграмматические средства, в частности лексические (например, наречия «завтра», «вчера», «сейчас», «всегда»), обладающие конкретной семантикой, не подчиняющейся контексту, включая грамматические модели, например, ту же форму презенса? При наличии подобных лексических темпорально релевантных средств временные признаки глагольного действия всегда совпадают с их семантикой, в то время как морфологическое средство в лице презенса полностью подчиняется контексту. Если презенс так легко вписывается в различные контексты, встречается при выражении пяти абсолютно разных временных значений, то не будет ли правильнее рассматривать презенс скорее как семантически аморфное образование, лишенное собственной семантики, представляющее собой сосуд, который может быть наполнен разным содержанием. Здесь, однако, необходимо учесть случаи употребления презенса в ситуациях
отсутствия других темпорально релевантных средства, когда временные признаки действия определяются лишь морфологической моделью. В таких случаях у презенса проявляется собственная временная идентифицированность. Хотя и в этих контекстуальных условиях на временные признаки глагольного действия воздействует также лексическая семантика глагола. Если глагол обозначает действие, доступное конкретному восприятию, то в презенсе действие выглядит как «настоящее конкретного момента»: «Мальчик читает книгу». Если же глагол обозначает обобщенное действие, не укладывающееся в рамки момента наблюдения, то временные признаки под влиянием семантики глагола и контекста будут - расширенное настоящее: «Я работаю над докладом», «Пишу первую главу». Общий контекст тоже серьезно воздействует как на форму, так и на глагольную семантику.
В общем, у презенса мы можем в качестве собственного временного значения отметить значения «настоящее конкретное» и «расширенное настоящее». Однако оба значения зависят также от лексической семантики глагола. С учетом же всех функций презенса приходим к выводу, что собственные временные признаки презенса имеют весьма неустойчивый характер, легко нейтрализуются контекстом. Остальные три временных значения, при выражении которых фигурирует презенс, выражаются другими - неграмматическими - средствами, фактически при пассивном участии формы; можно сказать, что она к ним нейтральна, их нет оснований относить к числу компонентов ее семантики. Но при этом мы не вправе игнорировать сам факт употребления презенса при выражении данных временных значений. Тем более, что во многих языках презенс является единственной регулярной формой для выражения трех из отмеченных пяти временных значений, исключая будущее и прошедшее историческое.
Презенс ввиду своей исключительной употребительности занимает важное место в глагольной морфологической системе. Но как средство темпоральной характеристики глагольных действий в конкретных речевых ситуациях ввиду своей предельной семантической аморфности, детерминирующей его абсолютную подверженность влиянию неграмматических темпорально релевантных средств, презенс практически бессилен, ничтожен. Есть достаточно оснований отнести данную морфологическую модель к тем, что в определенной степени соответствуют общепринятому понятию «форма», которая есть оболочка, способная наполняться различным содержанием. Хотя такое признание в целом не подвергает сомнению сложившийся в грамматической традиции подход к морфологическим моделям, согласно которому грамматическая форма представляется как формальное и содержательное единство. Уместно вспомнить в этой связи известное высказывание А.А. Потебни, что грамматическая форма есть в первую очередь содержание, а не звук.
Основной сферой функционирования презенса является пространство настоящего времени («настоящее конкретного момента», «настоящее расширенное») и «постоянное». В персидском языке конкурентом презенса в выражении действия с временной характеристикой «настоящее конкретного момента» выступает специализированная форма, однако она является факультативной. В дари и персидском языках имеется также специализированная форма для выражения постоянного действия. Но она имеет факультативный характер и стилистически узко маркирована. Поэтому основным средством выражения названных значений в обоих иранских языках является все та же форма настояще-будущего времени.
Употребление для выражения будущего действия - вторая сфера использования пре-зенса, во многих языках в этой функции у презенса есть конкуренты, превосходящие его по употребительности.
Употребление для выражения действия с признаком «прошедшее историческое» - специфичная и сильно обусловленная контекстуально функция презенса. Её к числу главных сфер использования этой формы относить нет оснований.
Итак, наш анализ функций презенса позволяет сказать, что при оценке выражаемых с его участием пяти различных временных значений его роль традиционно преувеличивается, в то время как очевидно недооценивается роль неграмматических, в частности лексических, темпорально релевантных средств. На подобное явление, довольно распространенное в традиционной грамматике под влиянием популярной теории инварианта, указывает видный современный русист И.Г. Милославский: «Приписывание морфологической категории тех номинативных элементов значения, которые выражены другими языковыми средствами, не способствует прогрессу в представленияхоб устройстве русского языка» [10, с. 212].
С позиций теории инварианта достаточно непросто объяснить вполне типичный случай, когда среди компонентов семантики морфологической модели указываются несовместимые и даже прямо противоположные признаки. Наглядным примером подобного явления может служить определение семантики и функций некоторых широко употребительных грамматических форм. В научных и научно-методических работах по грамматике близкородственных западноиранских языках дари и персидского у временной формы глагола, называемой простым прошедшим временем, среди компонентов семантики помимо временного значения «прошедшее», отмечаются такие видовые признаки, как краткость и однократность, но при этом отмечается, что при наличии в предложении соответствующих лексических аспектуально релевантных средств с противоположной семантикой эта форма может использоваться для выражения как длительных, так и многократных действий. Отметим также, что такая идентификация семантики формы претерита не является оригинальной. Она скорее всего заимствована из дефиниций содержания данной морфологической модели в наиболее исследованных европейских языках. Подобная трактовка функций и семантики формы претерита в индоевропейских языках может считаться типичной. В приведенном определении в составе компонентов семантики формы присутствуют прямо противоположные признаки - долгота и краткость, однократность и многократность.
Согласно теории инварианта назначение неграмматических показателей, включая лексические, состоит в актуализации семантического потенциала формы, что логически обосновывает отнесение обоих признаков - длительности и краткости - к числу компонентов семантики формы. Различие между противоположными признаками в данном определении состоит лишь в том, что краткость присуща форме в нейтральном контексте, а длительность нуждается в актуализаторе, нейтрализующем признак краткости. В этом мы не видим противоречия. Однако весьма непросто представить себе семантический инвариант данной формы, совместимый с обоими значениями, представить себе инвариантное значение, обобщающее прямо противоположные признаки. Не вызывает сомнения тот факт, что сама возможность использования формы при выражении действий с противоположными признаками означает, что эти признаки каким-то образом связаны с семантикой формы, иначе форма в одном из двух контекстов не могла употребляться. Логичным представляется предположение, что ведущим признаком у формы выступает какой-то другой признак, по отношению к которому длительность и краткость представляются то ли совместимыми, то ли нейтральными. Но на том этапе анализа грамматической формы, который в традиционной грамматике считается если не завершающим, то решающим, этот вопрос остается без ответа.
По традиции после идентификации состава компонентов семантики грамматической формы, а он включают все те значения, при выражении которых она фигурирует, следует дифференциация контекстуальных условий и средств, способствующих выражению разных признаков. В перечне этих средств указываются также и лексические показатели, относящиеся к данному семантическому полю. Если речь идет о грамматической категории времени, то такими средствами являются наречия времени, а также другие слова или их сочетания, играющие роль обстоятельств времени. Среди аспектуально релевантных лексических
средств указываются разнообразные обстоятельства образа действия. Классифицируются типовые синтаксические структуры, способствующие дифференциации и актуализации разных значений. Однако ввиду того, что роль средств, не принадлежащих к морфологическому уровню, согласно теории инварианта является вспомогательной, этот этап анализа на состав компонентов грамматической семантики глагольной формы не влияет. Фактически финальным этапом анализа формы является определение перечня значений, при выражении которых она фигурирует.
Изучение механизма взаимодействия грамматических и неграмматических средств функционально-семантической категории в целях разграничения вклада языковых средств разных уровней в формирование общего значения, как нам представляется, не должно противоречить теории инварианта. Такое разграничение может лишь уточнить пределы её применимости и, очевидно, представление о содержании самого инварианта.
Логично также предположить, что применимость теории инварианта варьирует с учетом специфики категориальных значений и устройства системы языковых средств их выражения. Ведь с точки зрения отношений с лексическими средствами семантического поля грамматические категории кардинально отличаются. Это касается также таких двух разных глагольных категорий, как время и вид. Время как признак, является внешним по отношению к обозначаемому глаголом-сказуемым предложения действию, не связано практически с его внутренними свойствами. Этим обусловлена в общем-то довольно прозрачная в своем механизме система выразительных средств, используемых для выражения временных признаков глагольного действия. В русском языке, например, есть регулярно используемые широко употребительные формы, количество которых совпадает с тремя временными планами
- прошедшее, настоящее, будущее. Констатация двух форм прошедшего времени в русском языке объясняется аспектуальной дифференцированностью глаголов, темпоральных различий между этими формами в прямом отношении нет.
Функционально-семантическая категория темпоральности включает богатый набор лексических средств, уточняющих временные признаки глагольных действий ввиду полифункциональности и семантической аморфности грамматических некоторых форм времени, например, презенса.
В некоторых других языках грамматическая система глагола помимо форм с чисто временным значением включает формы видо-временные, являющиеся одновременно компонентами плана содержания и плана выражения двух функционально-семантических категорий
- темпоральности и аспектуальности. Здесь картина кардинально другая. Это связано с тем, что категория вида, особенно примыкающая к ней обширная сфера способов глагольного действия, характеризуется наличием внушительного перечня значений - конкретных и абстрактных. Для их дифференциации языку требуется такой же богатый арсенал выразительных средств. В русском языке средства выражения видовых и временных значений достаточно определенно разделены: категория времени располагает грамматическими моделями морфологического уровня с вполне четкой временной семантикой, в то же время в этом языке аспектуально релевантные средства сосредоточены на лексическом и словообразовательном уровнях. Русский язык располагает богатейшим набором деривативных аффиксов, используемых для выражения значений в семантической сфере аспектуальности и способов глагольного действия. А вот в западноиранских языках (персидский, дари, таджикский,) деривативная аффиксации в этой области отсутствует полностью. Значения, относящиеся к сфере вида и способов глагольного действия, выражаются средствами других уровней языка - собственно лексического, исключая словообразование, а также морфологического и синтаксического. Некоторые морфологические модели активнейшим образом используемых в качестве аспек-туально релевантных языковых средств. Эти модели включают в качестве компонентов своей
семантики - грамматических признаков - временные и видовые семы. Ввиду отсутствия четкого перечня базовых семантических элементов грамматической категории вида при анализе видо-временных глагольных форм в западноиранских языках иранисты обычно не проводят достаточно четкой дифференциация видовых и временных значений. Индикативные глагольные формы со всеми их признаками рассматриваются в рамках категории времени. Что мы и наблюдаем в приведенном нами выше определении формы претерита, в котором наряду с временным признаком «прошедшее» фигурируют чисто видовые «длительность», «краткость»», «однократность», «многократность».
Между тем, в самом названии некоторых глагольных форм, например, в другой дефиниции имперфекта «прошедшее длительное время» явно присутствует видовой признак. Это говорит о том, что по крайней мере некоторые из форм должны быть определены как видо-временные.
В этом отношении наше внимание привлекли две грамматические формы - имперфект и претерит. Наш анализ их функционирования в дари и персидском языках позволил определить их как активных членов системы разноуровневых языковых средств, используемых для выражения видовых значений.
Главная сфера использования претерита и имперфекта - это обозначение прошедших событий в условиях, которые в литературоведении характеризуются понятием «связный план повествования». Названные речевые условия более всего характерны для художественных текстов, хотя и не ограничиваются лишь этим функциональным стилем, поскольку элементы образного описания прошедших событий характерны и для других стилей, в частности, для разговорно-бытового. При употреблении в этой основной сфере своего функционирования, при полной нивелировке контекстом их временных различий имперфект и претерит используются исключительно как средство дифференциации глагольных действий по основным видовым признакам, активно взаимодействуя при этом с неграмматическими аспектуально релевантными средствами. Хотя и за пределами этой сферы обе формы тоже активно употребляются.
Между претеритом и имперфектом формально существуют различия по временной семантике. У претерита в минимальном контексте действие по временному значению характеризуется как просто прошедшее, без каких-либо дополнительных временных признаков: ■jo^f jjj ¿*üö [dost-am candrozpes az xäna raft] - «Мой друг несколько дней
тому назад уехал из дома». В условиях связного плана повествования претерит выражает действие с временным признаком «прошедшее конкретное»: f^^J v ■ jocü ■ J f^j
¿j^ j v ¿jlj^u f^ü VJ^'c^ [mohassel ba darsxäna dar-ämadpost-e mez-e xodnesast wa ba
xändan-e matnpardäxt] - «Студент зашёл в аудиторию, сел за свой стол и стал читать текст».
У имперфекта собственным значением, проявляющимся в нейтральном контексте, является «прошедшее конкретное»: fSf'ü'ü [mehmänän jam 'mesodand] - «Гости
съезжались». При наличии неграмматических средств, препятствующих выражению собственного значения имперфекта, действие обладает другим временным значением: ■ j fjOf vs -^jj ^^j vj^Ij [dar gozasta maräsem 'arusi ba tarz-e digar bargozär
mesod] - «В прошлом свадьба проходила по-другому». Имеющееся в предложении лексическое темпорально релевантное средство, обладающее конкретной семантикой и по этой причине контекстуально доминирующее, нейтрализует собственное временное значение имперфекта и детерминирует временную характеристику действия как просто «прошедшее».
Таким образом, в условиях связного плана повествования, где временные свойства глагольных действий находятся под решающим влиянием контекста, различия между пре-теритом и имперфектом по временному значению полностью нивелируются, и здесь формы используются исключительно как средство дифференциации глагольных действий по видовым признакам, образуя в данных речевых условиях оппозицию чисто видового характера.
Видовая идентифицированность формы претерита проявляется в наиболее наглядной форме при употреблении в условиях связного плана повествования. Рассмотрим примеры употребления формы претерита в тех контекстуальных условиях, где нет неграмматических аспектуально релевантных средств: Im^I* ¡¡»j» v^jfj^ ^t^J^ j m^ JmIüj Vs ¿ü^» ^ Ij »f vlj J [ebtedä cehre-ye pirmard tayyire nakard wa ba'd labän-es ba xandaye az ham bäz sod] - «Сначала лицо старика не изменило выражения, а затем его губы раскрылись в улыбке»; üjj^ м» ^JJ ^Im^ [nure ba del-es tabid] - «В его сердце сверкнул луч надежды»; fbj fJc^ jI [änjä mädar-e malaxakräyäftand] - «Там они нашли мать кузнечика». Во
всех примерах действия, выраженные глаголами в форме претерита, могут характеризоваться как непроцессные, предельные, краткие и однократные.
Другими видовыми признаками, присущими обычно непрцессному действию, являются завершенность и результативность, которые особенно очевидны тогда, когда прошедшие действия следуют друг за другом, сменяют друг друга, например:^^ v» ^J^jlj ¿j^ jo^ j^j üJo^ Ju^ Io^jIc^ [con ba kestzär-e xodrasidzer-e deraxte nesat tä qadre
esterähat konad] - «Когда он пришёл на своё поле, то присел под деревом немного отдохнуть».
Признак краткости может легко нейтрализоваться при наличии в контексте лексических показателей длительности, делающих действие длительным: jJ^ f^IJf» ^^j
^ [wali ähesta-ähesta mokälema tayyir kard] - «Но постепенно тон беседы изменился». ^j jjM^ jü j Jjsj jjj m» jjj ^^j^j [dar natija rawäbet-e zan wa sawhar roz-ba-roz tirtar sod] - «В результате, отношения жены и мужа постепенно испортились». Здесь контекстом нейтрализован признак краткости и придан признак длительности. Непроцессность здесь тоже затушевана, хотя и сам процесс протекания действия не находится в фокусе внимания. Обращаем внимание, что действия обладают признаком результативности, хотя этот признак предопределен также лексической семантикой глаголов-сказуемых и контекстом.
Непроцессным действиям, выражаемым глаголами в форме претерита, может придаваться признак многократности: fO J» »I^ jI <^fj^ü ^j^f j 'üJ^j ^fj^ü üfj^f m» ^J^ ^^ (JLjü^ MIj fI»j J^f [mas'alahä-ye mota'dede rä tamrin kardam wa änqadr tamrin namudam ke ba-kolli yak satranjbäz-e mäher sodam] - «Я отработал многие позиции и так натренировался, что стал вполне квалифицированным шахматистом».
Итак, предельность - единственный видовой признак, который всегда присутствует у действия, обозначаемого глаголом в претерите. Три других компонента видовой семантики претерита - непроцессность, краткость и однократность - являются неустойчивыми. так как могут нейтрализоваться контекстом. Часто действие в претерите выглядит результативным, но этот признак обычно обусловлен лексическим значением глаголов, претерит лишь способствует его выражению.
Среди неустойчивых признаков видового значения претерита несколько особняком стоит признак однократности действия. Дело в том, что по понятию однократность/многократность глагольное действие квалифицируется не всегда. Для длительных действий, даже непроцессного характера это понятие обычно нерелевантно. Квалификация действий по значению однократности/многократности обычно происходит тогда, когда речь идет о более-менее ограниченных по продолжительности процессах, особенно кратких, моментальных. Только в этих случаях обычно возникает представление о противопоставлении однократных и многократных действий. Поэтому такой неустойчивый компонент видового аспекта грамматической семантики претерита, как однократность, не является постоянным, возникает лишь по необходимости. Но если потребность квалифицировать глагольное действие по значению однократности/многократности возникает, то сам претерит в минимальном контексте квалифицирует действие как однократное.
Претерит нередко используется в условиях, когда внутренние свойства действия не являются предметом интереса, то есть для выражения так называемых общефактических дей-
ствий, например: —j.' j j f'.j oj .j v v'^0 j—ij. ^¡j'Jj j' Vo ¡¡j'J »' 'j^'C^j. j i' ¡^'^i ^j^jj [farda pesar wa mädar har du ba báyca raftand kacálu rá ba jawálhá andäxtand wa ta cást kár kardand] - «На следующий день сын и мать вдвоем пошли на огород, собирали картошку в мешки и работали до полудня»; <J>!» v'v' vj'^ j M^ ffJ^i ¿.»i^ j^b^
jfj. [sáh-bábá baráye wos'at wa ábádi-ye mamlakat xedamát-e ziyáde namud] - «Ахмад-Шах Баба сделал многое для расширения и благоустройства страны».
Видовая семантики имперфекта
При отсутствии в контексте неграмматических аспектуально релевантных средств действие, выражаемое глаголами в форме имперфекта обозначают непредельное действие в процессе совершения. Рассмотрим некоторые примеры процессных действий: 'j jjj ^J'J^ j^v' f¿J ¡>^(J¡o vj'^ ^j—ij Tv Vs ^j'j joj vjj^ f^j—i j 'f^^ <Jijj f^j. [án roz goláli-ye
zebá mesl-e hamesa baráye gereftan-e áb ba kenár-e nahr-e bozorg meraft wa dar del-as omaide sor mezad] - «В тот день красавица Голали как всегда шла к большому ручью набрать воды и в её душе теплилась надежда»;^С^^ v ^^^ 'j .j^i'j ¿j. f^jj^i [saxse ba yake az dostán-e xodxatt menewest] - «Человек писал письмо одному из своих друзей».
В приведенных примерах действия, выраженные глаголами в форме имперфекта, представляют собой типичные образцы процессных непредельных действий.
Одной из достаточно распространенных разновидностей действий, выражаемых с использованием имперфекта, являются многократное действие. Что послужило основанием для практически единодушного признания иранистами признака многократности как одного из основных признаков имперфекта наряду с длительностью. Хотя сама форма, разумеется, прямо такого действия не выражает, такое значение придается действию соответствующими неграмматическими средствами - обстоятельствами: of f¿J v° .jv'J^ f^jj^j. jj ^j ¡HJ ^o^ ^j^ ^fjí ^o^ ^j^ jj.v'j ^j^^ j ^j^ of^'^o^ f^.^. [ser 'ali ham mesl-e kudake ba dombál-es medawid. Dar in hál gáhe su-ye caman, gáhe su-ye rodbár-e kucek wa gáhe su-ye hamsáye-yes medid] - «Шер Али тоже, как ребенок, бежал за ним. При этом он посматривал то на луг, то на ручей, то на своего соседа». Многократное действие вполне может рассматриваться как разновидность процессного.
Процессное действие, выражаемое глаголами в имперфекте, может ограничиваться по продолжительности контекстуальными средствами: .j o>'J v f^Jf j ¡p'j .^^j v°
ojf^Jf vJj^o1 ^'j [do sal ba hays-e mo'allem wa cár sal-e digar ba hays-e
sarmo'allem-e lise-ye balqis kár mekardam] - «Я два года работала преподавателем и еще четыре года - старшим преподавателем в лицее «Балкис»; ¡jjj ij^^ f^^j. ö^j'i^ V^^ij vjTf.o vj. vo oj^i jj'j f^^j. 'j ^¿v Tjo' ¿Lj'i^ ^^j vo cj^i f^''—bi'^j. [conjáy tangi Mekard qatráte ke pestar bar-ámada bud ba sor 'at rawán mesodandaz 'aqab-e ánhá qatrát-e digar ba harakat meoftádand] - «Так как места было мало, капли воды, которые выступили раньше, быстро вытеснялись оттуда, за ними приходили в движение другие капли».
Итак, у формы имперфекта в числе компонентов видовой семантики мы установили два устойчивых признака: процессность, длительность. Главным является процессность, длительность, являясь сама по себе важным свойством глагольного действия, обусловлена процессностью. выступает по отношению к ведущему видовому признаку как второстепенный, отраженный.
Многократность, часто отмечаемая иранистами в дефинициях этой формы, скорее должна рассматриваться как окказиональный признак, так как проявляется в особых контекстуальных условиях, обычно при употреблении глаголов моментального действия.
У претерита к окказиональным можно отнести наряду с однократностью признак результативности, образуемый взаимодействием семантики формы и терминативных глаголов: f¿'Jo j' ¿j'j. j jjjj'fo j' ^j'j [maqála rá xánd wa roznáma rá kenár gozást] - «Он про-
читал статью и отложил газету».
Относительно всего набора компонентов плана содержания функционально-семантической категории аспектуальности следует отметить еще три типа отношений морфологического средства с теми элементами плана содержания данной категории, которые не относятся к видовой семантике грамматической формы глагола. Одну группу образуют признаки, к которым форма нейтральна, и они свободно придаются выражаемому глаголом в этой форме действию. Ко второй группе относятся признаки семантического поля, противоположные по значению неустойчивым компонентам семантики формы.
Отдельно следует отметить группу признаков, противоположных устойчивым компонентам видовой семантики формы. Эти признаки не могут придаваться действию, выраженному глаголом в данной форме.
Формы претерита и имперфекта, активно взаимодействуя с неграмматическими средствами функционально-семантической категории аспектуальности, используются как эффективное средство дифференциации действий по основным видовым признакам, а также наиболее общим из тех, что принадлежат к примыкающей к виду семантической области способов глагольного действия. Действия, выражаемые глаголами в формах претерита и имперфекта, по видовым признакам четко дифференцированы. Базовыми понятиями, лежащими в основе этой дифференциации, являются значения. процессности/непроцессности и предельности/непредельности. Оба понятия не противостоят друг другу и в то же время не являются взаимно обусловленными. Процессное действие выражается как процесс, не достигающий в рамках воспринимаемого временного периода того результата, на достижение которого обычно направлено. Непроцессное действие предъявляется в финальной стадии, достигающее определенного результата - прямого или косвенного. Понятия предельности/ непредельности и процессности/непроцессности прямо не зависят друг от друга. Есть, однако, косвенная взаимозависимость этих понятий, проявляющаяся в том, что непроцессное действие всегда предельно, а процессное прежде всего ассоциируется с непредельностью, хотя в целом к понятию предельности/непредельности индифферентно. Основных же типов глагольных действий по аспектуальной характеристике три: непредельное процессное, непроцессное (всегда предельное) и процессное предельное. Первые два типа абсолютно противостоящие, а вот третий тип объединяет в себе признаки обоих типов. Этот тип в русской аспектологии называется длительно-ограничительным подвидом совершенного вида (попеть, потанцевать, посидеть). В выражении процессных предельных действий в за-падноиранских языках формы претерит и имперфект не противостоят, а конкурируют друг с другом, что вполне согласуется с их видовой семантикой.
В целом имперфект и претерит в западноиранских языках, где глаголы на лексическом уровне отличаются крайней семантической абстрактностью, представляют собой эффективное средство дифференциации глагольных действий по видовым признакам.
Но роль этих грамматических форм в рамках индикатива не ограничивается лишь этой функцией. Они используются также и за пределами своей важнейшей сферы функционирования, то есть в тех условиях, когда внутренние свойства глагольных действий не являются предметом интереса для участников речевой коммуникации. Обычно такое действие обозначается изолированно, не является элементом описываемой ситуации. Примеры подобных действий мы приводили, иллюстрируя способность форм претерита и имперфекта употребляться с временным значением вне рамок связного плана повествования. Такое действие мы называем аспектуально неохарактеризованным, к его определению подходит термин «общефактическое действие», предложенный Храковским В.С. [15].
В ходе исследования мы пришли к следующим выводам:
1. Важнейшие морфологические модели в лице видо-временных глагольных форм имперфекта и претерита функционируют в широком диапазоне, сферы их употребления четко
устроены иерархически. Основной сферой их функционирования являются условия, называемые в литературоведении связным планом повествования. Обе формы изначально предназначены для дифференциации глагольных действий по внутренним свойствам, относящимся к сфере вида и примыкающей к ней обширной сфере способов глагольного действия. Специфика их видовой семантики делает их эффективным участником механизма разноуровневых языковых средств аспектуальной дифференциации глагольных действий. При этом различия по временному значению этих двух форм нивелируется контекстом и формы используются лишь как аспектуально релевантное средство. То есть, формы с учетом своих главных функций, своего изначального предназначения являются видовыми и именно этим определяется их место в системе глагола. Их временная семантика при этом играет второстепенную роль.
2. Второй сферой функционирования в рамках индикатива для имперфекта и претерита является употребление за рамками основной сферы, то есть вне контекста, называемого связным планом повествования. За пределами основной сферы они используются для выражения прошедших действий преимущественно как темпорально релевантное средство, сохраняя свою видовую идентифицированность лишь частично.
3. Третья сфера функционирования характерна лишь для претерита, она состоит в выражении аспектуально неохарактеризованных или, по-другому, общефактических, действий. Имперфект в этой роли в западноиранских языках практически не фигурирует.
4. Четвертой сферой для претерита и третей для имперфекта является использование за рамками индикатива в синтаксических структурах косвенной модальности. Впрочем, этой сферы в данной статье мы не касались.
5. У других морфологических моделей сферы функционирования могут выглядеть иначе. Например, некоторые факультативные формы помимо своей семантической определенности отличаются также и единственной узкой сферой своего функционирования. Подобное свойство можно отметить и у отдельных регулярных форм, например, перфекта.
Библиографический список
1. Авилова Н.С. Вид глагола и семантика глагольного слова. М., 1976.
2. Арутюнова Н.Д. О минимальной единице грамматической системы // Единицы разных уровней грамматического строя языка и их взаимодействие. М., 1969.
3. Бондарко А.В. Проблемы грамматической семантики и русской аспектологии. СПб., 1998.
4. ВсеволодоваМ.В. Поля, категории и концепты в грамматической системе языка // Вопросы языкознания. № 3. 2009.
5. Ефимов В.А, Расторгуева В. С., Шарова Е.Н. Персидский, таджикский, дари. // Основы иранского языкознания. Новоиранские языки: западная группа, прикаспийские языки. М., 1982.
6. Идеографические аспекты русской грамматики / под ред. В.А. Белошапко-вой, И.Г. Милославского. М., 1988 г.
7. Киселева Л.Н. Язык дари Афганистана. М., 1985.
8. Краткая русская грамматика / под ред. Н.Ю. Шведовой, В.В. Лопатина. М., 1989.
9. МасловЮ.С. Очерки по аспектологии. Л., 1984.
10. Милославский И.Г. Морфологические категории современного русского языка. М., 1981.
11. Островский Б.Я. Вопросы грамматической семантики глагола языка дари. М., 2004.
12. Рубинчик Ю.А. Грамматика современного персидского литературного языка. М., 2001.
13. Современный русский язык / под ред. В.А. Белошапковой. М., 1989.
14. ЧертковаМ.Ю. Грамматическая категория вида в современном русском языке. М., 1996.
15. Храковский В.С. Некоторые проблемы универсально-типологической характеристики аспекту-альных значений // Ученые записки Тартуского университета. Тарту. 1980. Вып. 557.
16. ЭдельманД.И. Категория времени и вида // Опыт историко-типологического исследования иранских языков. М., 1975. Т. II: Эволюция грамматических категорий.
В.В. Миколайчик
доктор филологических наук, профессор профессор кафедры средневосточных языков
Военный университет имени князя Александра Невского Министерства обороны Российской Федерации, г. Москва E-mail: mikolai4ik@yandex.ru
В.В. Белоконь
кандидат филологических наук
заместитель начальника кафедры средневосточных языков Военный университет имени князя Александра Невского Министерства обороны Российской Федерации, г. Москва E-mail: vbelokon@yandex.ru
