CC BY
64
Филологические науки
https://www.doi.org/10.33910/1992-6464-2022-204-241-249
А. В. Ачкасов
ДИАЛЕКТЫ В РОМАНАХ ДИККЕНСА И В РУССКИХ ПЕРЕВОДАХ
Перевод диалектной речи представляет собой сложную задачу, которая обсуждалась преимущественно на эмпирическом материале в рамках критики конкретных стратегий и подходов. В прозе Диккенса региональные диалекты представлены последовательно и дифференцированно, что ставит перед переводчиками задачу поиска метода такой же последовательной передачи диалектной речи. В переводах середины XX века задача стилистической речевой стратификации не решается в полном объеме, что ведет к прагматической редукции речевых характеристик персонажей. В это же время складывается предвзятое отношение к практике доместикации (русификации), возвращение к которой наметилось сегодня и требует новых стилистических экспериментов в переводе художественно прозы.
Ключевые слова: проза Диккенса, региональный диалект, речевая характеристика, перевод, доместикация, просторечие
A. Achkasov
DIALECTS IN DICKENS' NOVELS AND IN TRANSLATION
Translating dialects is a complex issue that has been discussed primarily in relation to particular approaches and experiential insights. A scaled and consistent representation of regional dialects in Dickens 'prose calls for an equal representation in translation. Translations made in the mid-20th century fail to effectively represent stylistic and speech stratification of regional dialects resulting in the pragmatic reduction of regional speech representation. This also entailed a bias towards domestication ('russification') as a translation method. Today, the reemergence of domestication calls for new stylistic experiments in prose translation.
Keywords: Dickens' prose, regional dialect, speech representation, translation, domestication, substandard speech
Вопрос о способах и целесообразности передачи диалектной речи в переводах художественных произведений ставился неоднократно. Нормативные установки в рамках общей теории перевода сводятся к рекомендации передавать диалектную речь, как и другие формы субстандартной речи, адекватными — в широком смысле слова — средствами: при переводе речи персонажей нужен «соответствующий подбор слов и соответствующий синтаксис», чтобы «были видны черты, характеризующие социальный или
территориальный диалект» [13, с. 94]. Практическое решение этой задачи изучалось преимущественно на эмпирическом материале в рамках критики конкретных стратегий и подходов. Разные исследователи единодушны в том, что перевод диалектной речи неизбежно сопряжен с прагматическими, стилистическими и смысловыми потерями. Систематическое воспроизведение диалекта средствами принимающего языка — одним из региональных диалектов, социолектом, просторечием, средствами компенсации
и т. д. — приводит в лучшем случае к снижению функциональности речевой характеристики, а в худшем — к смещению прагматической цели текста или к искажению его смысловой структуры.
Наиболее общую характеристику причин подобных потерь дал Г. Егер, указав, что использование диалектов и вообще «нетрадиционного использования языка» имеют прагматический и семантический аспекты. Прагматическое значение при использовании диалекта «отражает определенное отношение к явлению и должно вызывать определенную реакцию получателя», семантический аспект реализуется «когда один из персонажей может быть локально географически охарактеризован тем, что говорит на диалекте, точно так же, как если бы это было выражено в его текстовой характеристике» [11, с. 156]. Различие систем и подсистем национально-и социомаркированных речевых практик в культурах языка оригинала и перевода, различающихся как качественно, так и количественно, практически исключает возможность установления эквивалентных отношений между этими системами. В этом отношении необходимо упомянуть точку зрения А. Д. Швейцера, который отметил, что различия стратификационного членения речи в разных языках создают основную проблему для перевода «социально детерминированной вариативности языка» [15, с. 160]. Общепринятой практики решения этой задачи нет.
Особое место в истории изучения подходов к передачи стилизованной диалектной речи занимает проза Ч. Диккенса. Речевые особенности разных социальных и региональных групп представлены в его романах систематически, хотя и с разной степенью детализации, и образуют иерархическую систему речевых характеристик. Речь аристократии, городских низов или особый «воровской код» репрезентированы отдельными типизированными элементами, которые тем не менее можно проследить на протяжении всего повествования в разных романах.
Наиболее полно, последовательно и дифференцированно в прозе Диккенса реализовано представление региональных диалектов — ярмутского («Дэвид Копперфильд»), йоркширского («Николас Никльби») и ланкаширского («Трудные времена»). Диккенса неоднократно упрекали в излишней натуралистичности при передаче диалектов [28], в их искусственном «конструировании» на уровне отдельных подсистем [27] и в непоследовательности их репрезентации. Так, например, в речи Стивена Блекпула, выходца с севера Англии («Тяжелые времена») объединены «признаки нескольких диалектов» [19, с. 3]. Более существенной в аспекте последовательности репрезентации диалектов у Диккенса представляется сочетание диалектных маркеров и нехарактерных для народной речи стилистических регистров. Когда Стивен Блекпул обращается к рабочим, его речь насыщена лексическими и фонетическими диалектными маркерами, в то время как синтаксически и в смысловом отношении она имеет признаки высокой риторики:
Most o' aw, rating 'em as so much Power, and reg'latin 'em as if they was figures in a soom, or machines: wi'out loves and likens, wi'out memories and inclinations, wi'out souls to weary and souls to hope - when aw goes quiet, draggin on wi' 'em as if they'd nowt o' th' kind, and when aw goes onquiet, reproachin 'em for their want o' sitch humanly feelins in their dealins wi' yo - this will never do 't, sir, till God's work is onmade [24, с. 461].
В романе «Дэвид Копперфильд» персонажи, говорящие на ярмутском диалекте, могут использовать одно и то же слово как в региональной, так и в нормативной форме. При обильном использовании фонетических форм речь персонажа может быть грамматически правильной («I shall be allus here, and everythink will look accordin' to your wishes» [19, p. 19]) и наоборот.
В целом однако можно говорить о системе диалектных маркеров, которые используются на протяжении всего произведения. Наиболее полно и последовательно в прозе Диккенса изображен ярмутский диалект [29], наиболее типичные признаки которого включают фонетические и грамматические маркеры: [g]^-[nk] (anythink, nothink), [nd]^-[nn] (unnerstan', unnerneath), редукция начального [h] (art — heart), редукция [w] перед гласными в неударных слогах (alius — always, summat — somewhat), [ou]^ [э] в неударных слогах (winder, widder), неправильное образование степени сравнения (littlest), появление n в конце личных местоимений (your 'n, yourn), образование второго причасти сильных глаголов без -en (forgiv) и т. д. Элементы непоследовательности в репрезентации региональных диалектов у Ч. Диккенса не влияют на прагматические функции речевых характеристик, а их влияние на семантические функции можно оценить только при скрупулезном сопоставительном анализе способов художественной репрезентации и реального функционирования диалектной речи. Для читательского восприятия, а тем более для перевода, последнее не актуально.
Задача дифференцированного воспроизведения в переводе разных региональных вариантов речи оригиналов разным наборами средств перевода не ставилась и едва ли может быть поставлена даже теоретически. Не обсуждался и вопрос о возможности систематической передаче маркеров диалектной речи разных языковых уровней. Возможности языка перевода, в данном случае русского, ограничены, с одной стороны, объективно сложившейся степенью вариативности разных видов субстандартов, а с другой — сложившимися практиками изображения субстандатной речи. Англоязычная традиция в этом отношении более разнообразна и устойчива, поэтому, по общему мнению, в задачи переводчика входит прежде всего передача прагматической функции диалектной речи — создание речевых оппозиций, маркирующих социальную и локальную
стратификацию общества. В переводе поставленная задача может быть достигнута благодаря использованию маркеров, указывающих на ненормативный (социальная стратификация) и народный (локальная стратификация) речи.
Вопрос о передаче диалектной речи на русский язык традиционно отталкивался от практик русской переводной литературы XIX века, для которых была характерна русификация текста, допускавшая использование широкого набора диалектизмов и просторечия. Такой подход был широко распространен в переводах авторов-современников, в том числе в переводах прозы Дикенса. Были и попытки передачи античных авторов с использованием народного просторечия, что К. И. Чуковский назвал «"омужичением" античного эпоса» [18, с. 102]. В дискуссиях первой трети XX века не исключалась возможность передачи диалектов «посредством чисто диалектических черт собственного языка», с оговоркой, что такой метод имеет характер эксперимента. Если переводчик не «сглаживает» текст и «не обходит трудности», он должен постоянно «удерживаться на грани, за которой уже начинается несоответствие между языковыми особенностями, с одной стороны, и местом действия, иностранной обстановкой, национальностью действующих лиц — с другой» [17, с. 53-54].
Начиная с 30-х гг. XX в. подход изменился, использование в переводах диалектизмов и просторечия вызвало серьезную критику, особенно в отношении русифицирующих переводов XIX века. Такой подход формировался в первой трети XX в., в период активного продвижения охранительной языковой политики и культивацией «некоего "нейтрального", "среднего" стиля, прежде всего в сфере лексики» [12, с. 34]. К. И. Чуковский, отвергая возможность использования таких «словечек как как очинно, ось, завсегда, жисть, куфарка, калидор, обнаковенно, идёть», и задаваясь вопросом о способах передачи «простонародного говора», не дает
на него однозначного ответа. Он лишь положительно отзывается о переводе Н. Дарузес, в котором Джим владеет «интеллигентской, безукоризненно правильной речью» [18, с. 133]. Решение весьма спорное, однако сам ход мысли К. И. Чуковского симптоматичен: положительного ответа на вопрос о передаче диалектной речи не давал никто, речь шла лишь о том, что использование диалектизмов и просторечия граничит с безвкусицей. Постепенно преобладающим методом передачи диалектов в переводе стало использование просторечия, а точнее — «просторечия в широком смысле слова», включая «общенародные» диалектизмы, причем в очень ограниченном объеме [16, с. 253]. В середине XX в. сложился общий консенсус по этому вопросу: нужно показывать только некоторое отклонение от литературной нормы через просторечия [3, с. 324], использовать «некоторые разговорные элементы языка» [4, с. 39]. В середине XX в. критику вызывало использование в переводах не только диалектизмов, но и даже просторечно-нейтральных элементов, что породило отдельную полемику [14]. Такой метод перевода был принят не потому, что он успешно решал задачу передачи диалектов. Это было по сути признанием нецелесообразности использования любого другого подхода, признанием приоритета стилистических и прагматических потерь перед любой формой русификации.
В этом отношении заслуживает внимания тезис А. В. Федорова, который не получил развития. Речь идет о «негативном» методе передачи просторечия и диалектов («ибо здесь вопрос в том, от чего переводчик воздерживается»), благодаря отказу от всего «нарочито-литературного, книжного, способного вступить в противоречие с диалектными или арготическими чертами, свойственными репликам персонажей или авторскому повествованию» [16, с. 255-256]. Использование такого метода также укладывается в общую традицию нейтрализации языка переводов.
Ставшие каноническими переводы прозы Диккенса были опубликованы в 30-томном собрании сочинений середины XX века, и указанные тенденции реализованы в этом издании в полной мере. В переводе романа «Тяжелые Времена», выполненном В. Топер, речь Стивена систематически приводится к языковой норме:
«I'm more leetsome, Rachael, under 't, thanI could'n ha believed». [24, с. 463]
«Я не поверил бы, Рейчел, что так легко примирюсь с этим». [7, с. 167]
«...I never cud'n speak afore so monny, wi'out bein moydert and muddled». [24, с. 453]
«...я всегда путаюсь и сбиваюсь, когда меня слушает много людей». [7, с. 153]
Фрагмент обращения Стивена к рабочим, приведенный выше, передан так:
«А перво-наперво — не видеть в них ничего, кроме рабочей силы, и распоряжаться ими, точно это всего лишь единицы и нули в школьной задаче, или машины, которые не знают ни любви, ни дружбы, ничего не помнят и ничего не желают, ни о чем не тоскуют и ни на что не надеются, и только погонять их, когда все спокойно, и считать, что у них вовсе нет никакой души, а как только станет беспокойно, корить их за то, что они бесчувственные истуканы, — уж это никогда, никогда не поможет, пока божий свет стоит» [7, с. 167].
Простонародный характер речи Стивена реализован в оригинале главным образом лексически и орфографически. Лишенная этих диалектных элементов в переводе (вкрапления просторечий — перво-наперво, вовсе, божий свет — даже отдаленно не передают речевую характеристику персонажа), реплика Стивена становится воззванием ритора.
Такой подход реализован систематически: «I mun» — «Я должен», «Haply... 'haply» — «Быть может. быть может», «Fortnet or misfortnet» — «Повезет или нет» и т. д.
Более органично передают ярмутский диалект в переводе «Дэвида Копперфильда» Е. Ланн и А. В. Кривцова, в том числе потому, что его «носители» не произносят воззваний, подобно Стивену:
"Keeping us in sight?" said Ham. "It's like you did, Mas'r Davy. Not that I know'd then, she was theer, sir, but along of her creeping soon arterwards under Em'ly's little winder, when she see the light come, and whispering "Em'ly, Em'ly, for Christ's sake, have a woman's heart towards me. I was once like you!" Those was solemn words, Mas'r Davy, fur to hear!" [21, с. 20].
«Она шла за нами?» — спросил Хэм. — «Может, и так, мистер Дэви. Точно не могу сказать, но вскорости после того она подкралась к окошку Эмли, - пришла на огонек, - и прошептала: "Эмли! Ради Христа, пожалей меня, Эмли! Ведь ты женщина, и у тебя есть сердце. Когда-то и я была такая, как ты!" Ну, как было не выслушать ее после таких слов?» [6, с. 400].
Более равномерное и систематическое распределение просторечий в сочетании с разговорным синтаксисом создают ощутимый и стабильный языковой контраст речи ярмутцев и остальных персонажей. Там, где это возможно, переводчики ищут систематические просторечные или разговорные эквиваленты диалектных слов: «make inquiration» — «разузнать», «kiender» — «за-место», «mawther» — «мамаша», «старуха» и т. д. Вместе с тем в речь персонажей, например, Хэма, вводятся литературные обороты, контрастирующие с такой стратегией — «презирать», «выходец», «не следовало бы», «видите ли», «точно не могу сказать».
Сравнение перевода Е. Ланна и А. В. Кривцовой с переводом И. И. Введенского, который стал одним из основных объектов критики за его русифицирующие переводы еще в XIX веке, позволяет определить границы потенциала русского просторечия и общенародных диалектизмов для передачи диалектной речи. Такое сопоставление актуально только если отвлечься от бессистемного использования просторечия в переводах И. И. Введенского в речи представителей самых разных слоев общества, пренебречь точностью его переводов и сосредоточиться на представителях Ярмута. Эмоциональная реплика миссис Гаммидж передана переводчиками так:
"Yes, yes, it is", cried Mrs. Gummidge. "I know what I am. I know that I am a lone lorn creetur, and not only that everythink goes contrary with me, but that I go contrary with everybody. Yes, yes. I feel more than other people do, and I show it more. It's my misfortun' " [21, p. 20].
«Да, да, думаю!» — воскликнула миссис Гаммидж. — «Я знаю, кто я такая. Я знаю, что я женщина одинокая, покинутая и не только все против меня, но и я всем стою поперек дороги. Да, да! Я более чувствительна, чем другие, и этого не скрываю. Это мое несчастье» [6, с. 53] (Пер. Е. Ланна и А. В. Кривцовой).
«Нет, не вздор, прошу не прогневаться!» — вскричала мисстрис Гуммидж. — «Я знаю, что я такое. Уж я знаю, что я горемычная тварь, и некому защитить меня, бедную, бесприютную, бесталанную. Все идут наперекор моей воле, да и сама я как бельмо на глазу. Да, да. Я чувствую больше всех людей и не умею скрывать своего чувства. Так уж мне на роду написано. В этом всегдашняя моя кручина. Несчастною я родилась и несчастною сойду в могилу» [10, с. 88-89] (Пер. И. И. Введенского).
Перенасыщенный народным просторечием перевод И. И. Введенского однозначно отсылает читателя к российской культуре — такими словами выражаться диккенсоновский персонаж не может. Возникает ощущение, что переводчик ставит стилистический эксперимент и нагромождает шаблонные просторечные фразы в надежде, что какие-то из них «попадут в цель», и компенсируя многословием неудачные попытки. Е. Ланн и А. В. Кривцова единообразно передают повторяющиеся обороты речи миссис Гам-мидж: "lone lorn creetur" — «женщина одинокая, покинутая». И. И. Введенский передает эту же фразу бессистемно и ситуативно — «горемычная тварь», «Пропала моя головушка!». Вместе с тем, именно при сопоставлении двух версий становятся особо ощутимыми недостатки перевода Е. Ланна и А. В. Кривцовой, выполненного на столетие позже, уже по другим канонам. В их сдержанной передаче потенциал просторечия раскрыт недостаточно, в переводе И. И. Введенского избыток и разнообразие просторечий заслоняют оригинал. Интересно, что в обоих переводах фраза о чувствах миссис Гаммидж передана выбивающимися из просторечного контекста манерными фразами — «Я более чувствительна», «.. .не умею скрывать своего чувства» — хотя разговорные эквиваленты для передачи этого значения в русском языке есть. Подобные стилистические контрасты не замечали даже редакторы.
Следует все же отметить, что 30-ти томное собрание сочинений Диккенса не является «стерильным» в аспекте использования диалектизмов, однако встречаются они преимущественно только ситуативно и в речевых характеристиках второстепенных персонажей. В качестве примера можно упомянуть общенародный диалектизм «головушка», использование которого в переводах высмеивал К. И. Чуковский: «Странно читать, как британские джентльмены и леди говорят друг другу: "И мы не лыком шиты...", "Батюшки!", "Пропала моя головушка!", "Тю-тю!"» [18, с. 100-101]. Этот диалектизм используется
в 30-ти томном собрании сочинений разными переводчиками, в том числе и без прямой связи с оригиналом: «О my poor head!» [25, p. 9] — «Ох, головушка моя бедная!»
[9, с. 278-280)] (перевод О. Холмской), "Oh my head!" [23, р. 470] «Ох, моя головушка!» [8, с. 179] (Перевод Н. Волжиной и Н. Дарузес), "A most impetuous fellow!" [22, р. 375] — «Ох, буйная головушка!» [5, с. 463] (Перевод М. Е. Абкиной). Подобные вольности заметны в общем контексте произведений.
В заключение необходимо добавить, что описанная стратегия передачи диалектов и сложившийся в середине XX века консенсус по этому вопросу актуальны и сегодня: баварская молочница не должна выражаться как техасский ковбой, а пассажирка петербургского трамвая не может говорить на манчестерском диалекте» [1, с. 225-226]. И все же в XX веке есть относительно удачные и принятые критикой примеры передачи стилизованной диалектной речи диалектами принимающего языка. Например, Платон Каратаев переводе «Войны и мира», выполненном Р. Эдмондс, говорит на некоем подобии йоркширского диалекта. В 2000-е годы вновь начались подобные эксперименты, хотя и явно спорные — иностранка в русском переводе романа Й. Бэнкса "The Wasp Factory" говорит на смеси южнорусского диалекта и просторечия: «Вы што, зауседы гэ-так?» [2, с. 94]. В подобных примерах решается прежде всего прагматическая задача, так как семантическая функция речевой характеристики в оригинальных текстах ослаблена или вторична. В этом отношении можно упомянуть переводы на шотландский Б. Финдлея, который открыто декларирует практику перевода «с диалекта на диалект» [26], в этот тренд встроена и практика внутриязыкового субтитрирования фильмов, в которых актеры говорят на одном из региональных диалектов [20] или русифицированный перевод известного ситкома «Теория большого взрыва», выполненный студией «Кураж-Бамбей». Можно сказать, что наме-
чается новый тренд, связанный с переосмыслением прагматических задач коммуникации, что особенно актуально для театрального и киноперевода. Сегодня мы имеем дело с возвращением к практикам доместикации с использованием диалектных и просторечных элементов. Потенциально эти практики могут стать основой для переосмысления преобладающей точки зрения по вопросу передачи диалектной речи и просторечия.
Обобщая проведенный анализ, можно сказать, что потенциал диалектизмов и просторечия в переводах прозы Ч. Диккенса разных веков реализован неравномерно. Канонические переводы середины XX века,
массово издающиеся и сегодня, не решают в полном объеме задачу стилистической речевой стратификации. Более того, «охранительное» отношение к языку перевода («негативный» метод, описанный А. В. Федоровым) ведет к прагматической редукции речевых характеристик персонажей. Сложившиеся практики и их теоретическое обоснование сформировали в определенной степени предвзятое отношение к русификации как методу перевода разных видов диалектной речи. Изучение потенциал диалектизмов в переводе требует новых стилистических экспериментов и переосмысления русифицирующих практик XIX века.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. БеллосД. Что за рыбка в вашем ухе? Удивительные приключения перевода. М.: КоЛибри, 2019. 416 с.
2. БэнксИ. Осиная фабрика. М.: Азбука-классика, 2003. 256 с.
3. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. 2-е изд., испр. и доп. М.: Высшая школа, 1986. 416 с.
4. Гак В. Г. «Коверкание» или «подделка»? (Об одном опыте перевода варваризмов) // Тетради переводчика. Вып. 3. М.: Международные отношения, 1966. С. 38-44.
5. Диккенс Ч. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 8. Барнеби Радж: Роман / под общей ред. А. А. Аникста, В. В. Ивашевой, Е. Ланна. М.: Государственное издание художественной литературы, 1958. 766 с.
6. Диккенс Ч. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 15. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим: Роман: (Гл. I-XXIX) / под общей ред. А. А. Аникста, В. В. Ивашевой, Е. Ланна. М.: Государственное издание художественной литературы, 1959. 527 с.
7. Диккенс Ч. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 19. Тяжелые времена: Роман. Рассказы и очерки. (1850-1859) / под общей ред. А. А. Аникста, В. В. Ивашевой, Е. Ланна. М.: Государственное издание художественной литературы, 1960. 725 с.
8. Диккенс Ч. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 25. Наш общий друг. Кн. 3-4: Роман / под общей ред. А. А. Аникста, В. В. Ивашевой, Е. Ланна. М.: Государственное издание художественной литературы, 1962. 488 с.
9. Диккенс Ч. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 27. Повести 60-х годов: Земля Тома Тидлера; Рецепты доктора Мериголда. Тайна Элвина Друда: Дж. Каминг Уолтерс. Ключи к роману Диккенса «Тайна Эдвина Друда» / под общей ред. А. А. Аникста, В. В. Ивашевой, Е. Ланна. М.: Государственное издание художественной литературы, 1962. 662 с.
10. Диккенс Ч. Давид Копперфильд / пер. И. И. Введенского. СПб.: В типографии Кесневиля, 1853. 451 с.
11. Егер Г. Коммуникативная и функциональная эквивалентность // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике: Сборник статей. М.: Международные отношения, 1978. С. 137-156.
12. Коренева М. Ю. История русской переводной литературы сквозь призму развития русского литературного языка // Res traductorica. Перевод и сравнительное изучение литературоведения. СПб.: Наука, 2000. С. 11-37.
13. Кэтфорд Д. К. Лингвистическая теория перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике: Сборник статей. М.: Международные отношения, 1978. С. 91-114.
14. Петров С. О пользе просторечия // Мастерство перевода. М.: Советский писатель, 1963. С. 71-96.
15. Швейцер А. Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. М.: Наука, 1988. 214 с.
16. Федоров А. В. Основы общей теории перевода (лингвистический очерк). М.: Высшая школа, 1983. 303 с.
17. Федоров А. В. О художественном переводе. Работы 1920-1940-х годов. СПб.: Изд-во филологического факультета, 2006. 256 с.
18. Чуковский К. И. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 3: Высокое искусство; Из англо-американских тетрадей / сост. Е. Чуковская, П. Крючкова. М.: Агентство ФТМ, ЛТД, 2012. 640 с.
19. Brook G. L. The language of Dickens. London: Andre Deutsch Publ., 1970. 269 p.
20. Diaz Cintas J. Audiovisual translation: An overview of its potential // New trends in audiovisual translation / ed. by J. Diaz Cintas. Bristol; Buffalo; Toronto: Multilingual Matters Publ., 2009. Р. 1-18.
21. Dickens Ch. The personal history of David Copperfield. London: Chapman & Hall Publ., 1890. 179 p.
22. Dickens Ch. Barnaby Rudge. London: Chapman & Hall Publ., 1891. 859 p.
23. Dickens Ch. Our mutual friend. London: Chapman & Hall Publ., 1892. 685 p.
24. Dickens Ch. Christmas books and hard times. London: Chapman & Hall, 1894. 568 p.
25. Dickens Ch. The mystery of Edwin Drood. New York: The New American Library Publ., 1961. 287 p.
26. Findlay B. Motivation in a surrogate translation of Goldon // The Translator as Writer / ed. by S. Bassnett, P. Bush. London: Continuum International Publ., 2006. P. 46-57.
27. Leavis Q. D. Dickens and Tolstoy: The case for a serious view of David Copperfield // Dickens the Novelist / ed. by F. R. Leavis, Q. D. Leavis. Harmondsworth: Penguin Publ., 1972. Р. 60-164.
28. Page N. Speech in the English novel. London: Longman Publ., 1973. 172 p.
29. Poussa P. Dickens as sociolinguist: Dialect in David Copperfield // Writing in Nonstandard English / ed. by I. Taavitsainen, G. Melchers, P. Pahta. Amsterdam: John Benjamins Publ., 1999. Р. 27-44.
REFERENCES
1. Bellos D. Chto za rybka v vashem ukhe? Udivitel'nye priklyucheniya perevoda. M.: KoLibri, 2019. 416 s.
2. Benks I. Osinaya fabrika. M.: Azbuka-klassika, 2003. 256 c.
3. Vlakhov S., Florin S. Neperevodimoe v perevode. 2-e izd., ispr. i dop. M.: Vysshaya shkola, 1986. 416 s.
4. Gak V. G. "Koverkanie" ili "poddelka"? (Ob odnom opyte perevoda varvarizmov) // Tetradi perevodchika. Vyp. 3. M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1966. S. 38-44.
5. Dikkens Ch. Sobranie sochinenij: v 30 t. T. 8. Barnebi Radzh: Roman / pod obshchej red. A. A. Aniksta, V. V. Ivashevoj, E. Lanna. M.: Gosudarstvennoe izdanie khudozhestvennoj literatury, 1958. 766 s.
6. Dikkens Ch. Sobranie sochinenij: v 30 t. T. 15. Zhizn' Devida Kopperfilda, rasskazannaya im samim: Roman: (Gl. I-XXIX) / pod obshchej red. A. A. Aniksta, V. V. Ivashevoj, E. Lanna. M.: Gosudarstvennoe izdanie khudozhestvennoj literatury, 1959. 527 s.
7. Dikkens Ch. Sobranie sochinenij: v 30 t. T. 19. Tyazhelye vremena: Roman. Rasskazy i ocherki. (1850-1859) / pod obshchej red. A. A. Aniksta, V. V. Ivashevoj, E. Lanna. M.: Gosudarstvennoe izdanie khudozhestvennoj literatury, 1960. 725 s.
8. Dikkens Ch. Sobranie sochinenij: v 30 t. T. 25. Nash obshchij drug. Kn. 3-4: Roman / pod obshchej red. A. A. Aniksta, V. V. Ivashevoj, E. Lanna. M.: Gosudarstvennoe izdanie khudozhestvennoj literatury, 1962. 488 s.
9. Dikkens Ch. Sobranie sochinenij: v 30 t. T. 27. Povesti 60-kh godov: Zemlya Toma Tidlera; Retsepty doktora Merigolda. Tajna Elvina Druda: Dzh. Kaming Uolters. Klyuchi k romanu Dikkensa "Tajna Edvina Druda" / pod obshchej red. A. A. Aniksta, V. V. Ivashevoj, E. Lanna. M.: Gosudarstvennoe izdanie khudozhestvennoj literatury, 1962. 662 s.
10. Dikkens Ch. David Kopperfil'd / per. I. I. Vvedenskogo. SPb.: V tipografii Kesnevilya, 1853. 451 c.
11. Eger G. Kommunikativnaya i funktsional'naya ekvivalentnost' // Voprosy teorii perevoda v zarubezhnoj lingvistike: Sbornik statej. M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1978. S. 137-156.
12. Koreneva M. Yu. Istoriya russkoj perevodnoj literatury skvoz' prizmu razvitiya russkogo literaturnogo yazyka // Res traductorica. Perevod i sravnitel'noe izuchenie literaturovedeniya. SPb.: Nauka, 2000. S. 11-37.
13. Ketford D. K. Lingvisticheskaya teoriya perevoda // Voprosy teorii perevoda v zarubezhnoj lingvistike: Sbornik statej. M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1978. S. 91-114.
14. PetrovS. O pol'ze prostorechiya // Masterstvo perevoda. M.: Sovetskij pisatel', 1963. S. 71-96.
15. ShvejtserA. D. Teoriya perevoda: Status, problemy, aspekty. M.: Nauka, 1988. 214 s.
16. FedorovA. V. Osnovy obshchej teorii perevoda (lingvisticheskij ocherk). M.: Vysshaya shkola, 1983. 303 s.
17. Fedorov A. V. O khudozhestvennom perevode. Raboty 1920-1940-kh godov. SPb.: Izd-vo filologicheskogo fakul'teta, 2006. 256 s.
18. Chukovskij K. I. Sobranie sochinenij: V 15 t. T. 3: Vysokoe iskusstvo; Iz anglo-amerikanskikh tetradej / cost. E. Chukovskaya, P. Kryuchkova. M.: Agentstvo FTM, LTD, 2012. 640 s.
19. Brook G. L. The language of Dickens. London: Andre Deutsch Publ., 1970. 269 p.
20. Diaz Cintas J. Audiovisual translation: An overview of its potential // New trends in audiovisual translation / ed. by J. Diaz Cintas. Bristol; Buffalo; Toronto: Multilingual Matters Publ., 2009. R. 1-18.
21. Dickens Ch. The personal history of David Copperfield. London: Chapman & Hall Publ., 1890. 179 p.
22. Dickens Ch. Barnaby Rudge. London: Chapman & Hall Publ., 1891. 859 p.
23. Dickens Ch. Our mutual friend. London: Chapman & Hall Publ., 1892. 685 p.
24. Dickens Ch. Christmas books and hard times. London: Chapman & Hall, 1894. 568 p.
25. Dickens Ch. The mystery of Edwin Drood. New York: The New American Library Publ., 1961. 287 p.
26. Findlay B. Motivation in a surrogate translation of Goldon // The Translator as Writer / ed. by S. Bassnett, P. Bush. London: Continuum International Publ., 2006. P. 46-57.
27. Leavis Q. D. Dickens and Tolstoy: The case for a serious view of David Copperfield // Dickens the Novelist / ed. by F. R. Leavis, Q. D. Leavis. Harmondsworth: Penguin Publ., 1972. R. 60-164.
28. Page N. Speech in the English novel. London: Longman Publ., 1973. 172 p.
29. Poussa P. Dickens as sociolinguist: Dialect in David Copperfield // Writing in Nonstandard English / ed. by I. Taavitsainen, G. Melchers, P. Pahta. Amsterdam: John Benjamins Publ., 1999. R. 27-44.
