CC BY
256
УДК 82.03; 82:81'255.2
О. В. Новицкая
доцент каф. переводоведения и практики перевода английского языка ФГБОУ ВО МГЛУ; е-таЛ: oLganovitskaya@gmaiL.com
НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА КАК ЭЛЕМЕНТ РЕЧЕВОЙ ХАРАКТЕРИСТИКИ ПЕРСОНАЖА: ДИАЛЕКТИЗМЫ, ВУЛЬГАРИЗМЫ, ЖАРГОНИЗМЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПЕРЕВОДЕ
Статья посвящена передаче ненормативной лексики - диалектизмов, жаргонизмов, вульгаризмов в художественном переводе, когда эти языковые средства являются неотъемлемым элементом речевой характеристики персонажа. Для решения этой задачи художественный переводчик должен действовать в русле существующей литературной традиции, ориентируясь на прецедентные феномены в текстах оригинальной прозы или драматургии на ПЯ. В русскоязычной прозе существует обширный набор лексико-грамматических и стилистических приемов, с помощью которых можно воспроизвести контаминированную речь, но применять их надо с известной осторожностью.
К ним относятся фонетическое письмо, иноязычное написание отдельных слов или фраз с переводом на русский или без оного, кириллизация, грамматические кальки с ИЯ, а также предсказуемые нарушения грамматической или стилистической нормы ПЯ, обусловленные межъязыковой интерференцией. Однако злоупотребление нетипичным для русскоязычной прозы фонетическим письмом без учета существующих в ПЯ способов передачи фонетических особенностей конкретного языка может иметь плачевный результат.
Отдельную задачу ставит перед переводчиком текст, в котором автор воспроизводит какой-либо местный диалект, отличающийся от литературной нормы ИЯ как с фонетической, так и с лексико-грамматической стороны. Диалектизмы, присутствующие в ИТ, могут компенсироваться в ПТ социолектом, если это соответствует логике развития образа и никак не искажает речевой портрет героя на ПЯ. Переводчик вынужден прибегать к компенсационным мерам, но при выборе их следует руководствоваться приоритетной задачей: сохранением целостности созданного автором образа. Попытки механически подменить при переводе один диалект другим выглядят совершенно неубедительно.
Аналогичную ошибку допускают переводчики при передаче жаргонизмов или обсценной лексики. Попытки передачи их с помощью русских бранных слов или табуированной лексики требуют от переводчика виртуозного владения ПЯ и чувства меры, поскольку подобные элементы социолекта всегда маркированы во временном и региональном отношении.
Ключевые слова: художественный перевод; ненормативная лексика; диалектизмы; жаргонизмы; вульгаризмы; обсценная лексика.
O. V. Novitskaya
Associate Professor, Department of Translation Studies, Translation and Interpreting (the EngLish Language), Faculty of Translation and Interpreting, MSLU; e-mail: olganovitskaya@gmail.com
LEXIS DEVIANTS AS AN INTEGRAL PART OF THE CHARACTER SKETCH: VERNACULARISMS, SLANG, PROFANITY AND THEIR RENDERING IN LITERARY TRANSLATION
The article is focused on rendering various lexis deviants, such as vernacularisms, slang, and profanity in literary translation, when these language tools constitute an integral part of the character sketch. To cope with this task the literary translator must act in line with the existing literary tradition, taking their cues from precedent phenomena in the original target language prose or drama. Russian prose exposes an extensive set of lexical, grammatical, and stylistic devices which may be instrumental when translating contaminated speech. These include phonetic writing, foreign language writing of separate words or phrases with translation into Russian when needed, occasional cyriUization, grammatical calques from the SL, and predictable violations of the TL grammatical or stylistic norms, due to the interlingual interference. Their usage requires precision and deliberation, as being heavy on phonetic writing and ignoring the existing tradition of rendering the phonetic features of a particular language in the TL might have unfortunate results.
Texts reproducing any local dialect with specific phonetic and lexical-grammatical deviations from the literary norm constitute a real chaHenge for the translator. The suggested compensation for dialecticisms in the SL may be a sociolect, if this runs in tune with the inner logic of the image. Any quid pro quo on behalf of the translator should be guided by the paramount preservation of the image integrity.
The same is true for the translation of slang or obscene words. These elements of a sociolect are marked in the temporal and regional relation and can hardly be rendered with Russian swear words or obscene language.
Key words: literary translation; lexis deviants; vernacularisms; slang; profanity; offensive language.
Под речевой характеристикой героя или речевым портретом традиционно понимают подбор особых для каждого действующего лица литературного произведения слов и выражений как средство художественного изображения персонажа [Розенталь, Теленкова 1976].
Стилистически маркированными составляющими речевого портрета являются:
• слова и синтаксические конструкции книжной речи;
• просторечная лексика и необработанный синтаксис и т. д.;
• излюбленные «словечки» и речевые обороты, характеризующие литературный персонаж с той или иной стороны (общекультурной, социальной, профессиональной и т. п.);
• слова-паразиты.
Бывает, что для достижения художественной правды автор в речи своего героя использует ненормативные лексические единицы: диалектизмы, вульгаризмы, жаргонизмы и проч.
Учет всех этих факторов и их передача является обязательной задачей художественного переводчика, которому, чтобы с ней справиться, требуются не только глубокие знания ИЯ и ПЯ, но и художественный вкус и чувство меры, потому что иначе речевой портрет, созданный автором, рискует превратиться либо в нелепую и бессмысленную «кальку», либо в грубый речевой шарж.
Для решения этой непростой задачи художественному переводчику следует действовать в русле существующей литературной традиции, он может и должен ориентироваться на прецедентные феномены, отраженные в текстах оригинальной прозы или драматургии на ПЯ.
В русскоязычной прозе существует хорошо разработанный инвентарь, обширный набор лексико-грамматических и стилистических приемов, с помощью которых можно достоверно воспроизвести кон-таминированную речь.
Если посмотреть, как именно передается ломаная речь иностранцев в произведениях русской и советской литературы, можно выделить следующие способы:
• фонетическое письмо;
• иноязычное написание отдельных слов или фраз с переводом на русский или без оного;
• кириллизация;
• грамматические кальки с ИЯ;
• предсказуемые нарушения грамматической или стилистической нормы ПЯ, обусловленные межъязыковой интерференцией.
Так, например, в речи гувернера Карла Ивановича в повести Л. Н. Толстого «Отрочество» [Толстой 1977] есть образцы фонетического письма, воспроизводящего немецкий акцент, с которым говорит персонаж, вместе с тем сделано это чрезвычайно деликатно, потому что нарушение нормативной орфографии - вещь для русскоязычной литературы не самая типичная. Глава «Рассказ Карла Ивановича»
начинается фразой: «Я был нешаслив ишо во чрева моей матрри», которую Толстой продолжает немецким переводом «Das Unglück verfolgte mich schon im Schosse meiner Mutter!». Это, по сути, единственный пример фразы, написанной фонетическим письмом. Далее в тексте присутствуют единичные немецкие вкрапления, сопровождаемые переводом под сносками, если у слова нет совпадающего по форме прямого словарного соответствия в ПЯ, или не нуждающиеся в переводе, если таковое соответствие есть, например, «Папенька и брат Johann приехали в город, и мы вместе пошли бросить Los (жребий), кому быть Soldat и кому не быть Soldat». Также встречаются примеры написания немецких слов в кириллице («Johann вытащил дурной нумеро»), грамматические «кальки» с ИЯ, когда, например, русское предложение повторяет немецкий порядок слов, и типичные для иностранца ошибки в падежных согласованиях или устойчивой сочетаемости («...у меня сердце хочет выпрыгнуть, когда я этого слышу») [Толстой 1977].
В русскоязычной литературе за долгие годы сложились традиционные способы передачи фонетических особенностей ломаной русской речи у немцев, французов, японцев, финнов, евреев, поляков, китайцев и проч. Вот так, например, в книге А. Я. Бруштейн «Дорога уходит вдаль» разговаривают по-русски старая нянька Юзефа, возможно, литовка или полька, и еврей-полотер Рафл:
- Не умеет? Он? - Юзефа смертельно оскорблена. - А когда Дроздова, генеральша, разродиться не могла, кто помог? Все тутейшие доктора спу-галися, - из Петербургу главного профессора по железной дороге привезли, так ен только головой покрутил. «Не берусь, сказал, не имею отваги!» А наш взял - раз-раз, и готово! Сделал репарацию (так Юзефа называет операцию) - родила генеральша, сама здорова, и ребеночек у ей живой!
- А за гэтых Дроздовых, - говорит он (Рафл) вдруг, - вы, тетечко, не ударяйтеся, пожалейте свою сердцу. Я у их мало что не десять годов подлоги (полы) натираю. У их свою заработанную копейку из горла вырывать надо! [Бруштейн 2009].
Для передачи их речи автор использует фонетическое письмо, речевые неправильности, диалектизмы (с комментариями или переводом), лексические и грамматические кальки с родного языка героев, в данном случае, польского или идиша, а также ожидаемые в данной коммуникативной ситуации нарушения грамматической нормы русского языка.
Следуя классическим проверенным «рецептам», современные авторы весьма успешно учат своих героев «говорить по-русски». Например, персонаж многих романов Б. Акунина Масахиро Сибата подобно истинному японцу испытывает сложности с произнесением отсутствующих в японском звуков [л] или [ш], поэтому в его речи появляются фразы типа «.. .письмо от борьсего господзина», а также русские кальки с японского: «Это ваша новая наложница, - вздохнул камердинер. -Только она звонит так нетерпеливо». Для создания дополнительного колорита автор использует вкрапления отдельных японских слов в кириллице с последующим переводом: «Вакатта (понял (яп.))? Вакаттэ-мас, - браво ответил Маса. - Дэ мо... (понял, но (яп.)») [Акунин 2015].
Аналогичными правилами должны руководствоваться литературные переводчики, когда им предстоит передавать ломаную речь иностранцев. Злоупотребление нетипичным для русскоязычной прозы фонетическим письмом без учета существующих в ПЯ способов передачи фонетических особенностей того или иного языка, может иметь плачевный результат.
Так, персонаж из книги Оливии Голдсмит «Клуб первых жен» в оригинале говорит по-английски с сильным акцентом, переданным с помощью фонетического письма. Он родился и вырос на Кубе, речевые искажения, вызванные межъязыковой интерференцией, типичны для языковой пары испанский / английский, причем автор дополнительно подчеркивает, что характерное пришепетывание, замена межзубного звука [0] альвеолярным [d] и несоблюдение долготы / краткости гласных придают речи персонажа некоторый шарм:
He gulped and asked, "And what do chou do, Mrs. Cushman?" in his charming accent [Goldsmith 2005].
В переводе используется фонетическое письмо, но желаемого эффекта достигнуть не удается, и вместо требуемого испанского акцента у персонажа проступает отчетливый и даже несколько карикатурный китайский акцент:
Dey always try to, chou know. Dey say dey deed eet with some help, as eef dey could select a goddamn trim color by demselves. Puhleeze! [Goldsmith 2005].
Они всегда хотят кледит, знаес ли. Они говолят, сто сами мне помогали. Как будто они могут выблать нузный оттенок. Ха-ха! [Голдсмит 1994].
В итоге речевой портрет героя на ПЯ вступает в резкое противоречие с созданным автором ИТ образом.
Интересную и сложную задачу ставит перед переводчиком текст, в котором автор воспроизводит какой-либо местный диалект, отличающийся от литературной нормы ИЯ как с фонетической, так и с лексико-грамматической стороны. Весьма показателен в этом случае перевод повести Фрэнсис Бернетт «Таинственный сад», выполненный Н. Демуровой. Один из самых обаятельных образов в книге -горничная Марта, деревенская девушка, говорящая на йоркширском диалекте. Автор с помощью фонетического письма любовно выписывает характерные для йоркширцев речевые особенности: оглушение звонких согласных, редукцию финальных нозальных звуков в герундиях и причастиях, редукцию взрывных и щелевых согласных в служебных словах, редукцию начального звука [h]. Делает это писатель строго в рамках существующей в ИЯ литературной традиции и так дотошно, что «Таинственный сад» непременно упоминается в любой энциклопедической статье, посвященной йоркширскому диалекту, ибо может служить наглядным пособием по его графической передаче [Beal 2010; Petyt 1985]. Йоркширский диалект действительно отличается от британского нормативного произношения настолько, что неподготовленный слушатель может просто не понять ни слова, что и происходит по ходу действия с маленькой героиней повести, Мэри, которая раздраженно перебивает тараторящую горничную: «"What do you mean? I don't understand your language," said Mary» [Бернетт 2015].
Переводчик сознательно отказывается от плотного фонетического письма и прибегает к нему всего один раз в самом начале (на наш взгляд, не совсем логически оправданно):
"That there? That's th' moor," she said. with a good-natured grin. "Does tha' like it?"
"No," answered Mary. "I hate it."
"That's because tha'rt not used to it," Martha said, going back to her hearth. "Tha' thinks it's too big an' bare now. But tha' will like it" [Burnett 2013].
- Это-т? - проглатывая звуки на йоркширский манер, отозвалась та.- Эт пустошь. Нравится?
- Нет! - уверенно отвечала Мэри. - Она какая-то отвратительная!
- Просто ты еще не привыкла, -сказала девушка с таким сильным акцентом, что Мэри поморщилась [Бернетт 2015].
Как видно при сопоставлении ИТ и ПТ, переводчик позволяет себе деликатные переводческие расширения, разумеется, отсутствующее в тексте оригинала, а фразу о том, что Мэри не понимает горничную, опускает вообще. Далее речь Марты, являющейся одним из основных персонажей повести, передается без фонетического письма, но она обильно уснащается просторечиями:
"Who are you callin' names?" she said. "You needn't be so vexed. That's not th' way for a young lady to talk. I've nothin' against th' blacks. When you read about 'em in tracts they're always very religious [Burnett 2013].
Ты на кого намекаешь? - грозно осведомилась Марта. - Не советую тебе так заноситься. И распускать язык на всякие выражения маленькой леди вроде тебя не надо. А против черных я плохого ничего не имею. В разных там книгах про них написано, что они страсть какие религиозные [Бернетт 2015].
Таким образом, диалетизмы, присутствующие в ИТ, компенсируются в ПТ социолектом, что как нельзя лучше соответствует логике развития образа и никак не искажает речевой портрет героини на ПЯ [Русская диалектология 1965].
Однако диалектная девиация не всегда может быть компенсирована просторечиями, поскольку появление диалектизмов в речи персонажа далеко не всегда обусловлено издержками образования или низкой языковой культурой. Переводчик вынужден прибегать к компенсационным мерам, но при выборе их следует руководствоваться приоритетной задачей: сохранением целостности созданного автором образа. Именно заданная автором логика развития образа должна быть правильно понята и бережно сохранена переводчиком, именно ее следует в первую очередь учитывать при выборе переводческой стратегии.
Попытки механически подменить при переводе один диалект другим выглядят, на наш взгляд, совершенно неубедительно. Так, в рассказе японского писателя Харуки Мураками «Yesterday» действует герой, говорящий на кансайском диалекте японского языка, широко распространенном на севере Японии [Palter, Slotsve 1995], причем, как пишет автор, он этот диалект сознательно выучил, словно иностранный язык, французский или английский, и довел до уровня носителя. О кансайском диалекте написано множество исследований,
он, подобно йоркширскому диалекту английского языка, является предметом национальной гордости, тщательно и бережно сохраняется и отличается от общепринятого японского целым рядом лексико-грамматических и фонетических особенностей [Tse 1993]. При переводе этого рассказа с японского на английский переводчик сознательно ушел от фонетического письма, просто первая же реплика героя снабжается авторской ремаркой, представляющей собой переводческое расширение: «"Yeah, for sure," Kitaru replied in his heavy Kansai accent» [Murakami 2014] (Наши наблюдения позволяют предположить, что этот прием передачи иноязычных диалектизмов на английский у английских художественных переводчиков является приоритетным, см. например, перевод на английский язык романа М. А. Булгакова «Белая гвардия» [Bulgakov].)
Однако когда рассказ Мураками переводился на русский, редактор и переводчик решили передавать кансайский диалект японского языка трасянкой, причем это было сознательное стратегическое решение, которого редактор книги Максим Немцов совершенно не стесняется: «... мы с ним (переводчиком А. Замиловым) долго думали, что может для русского уха послужить кансайским диалектом. Нам показалось, что украинский суржик не подходит, да и надоело. Только речь заходит о диалектах, сразу вспоминают одесский суржик. Сибирские диалекты не настолько отличаются от нормативного языка. А подошла нам тра-сянка - это белорусско-русский смешанный суржик. Белорусы тогда решили, что это жест недоброй воли от издательства «Эксмо» в сторону президента Лукашенко, накинулись на бедного Замилова и на меня с вопросами...» [Как отличить хороший перевод от плохого 2016].
Терминологические вольности и общая филологическая состоятельность подобных заявлений, сделанных редактором и профессиональным переводчиком М. Немцовым остаются на совести автора и вряд ли нуждаются в дополнительных комментариях, но результат, при котором переводчик, по сути, стал заложником редакторских радикальных решений, выглядит следующим образом:
- Тогда почему говоришь на кансайском?
- Вывучыу на вопыте. Сабраушысь з духам.
- В смысле?
- Ну, як бы прылежна вучыуся. Запаминау глаголы, сушчаствительныя, ударэнни. Прымерна так жа, як вучат ангельский ти хранцузский. Некальки разоу ездзиу пракцикавацца у Кансай [Мураками 2016].
Переводчика и редактора не смущает, что трасянка, строго говоря, диалектом не является. Ее, прежде всего, описывают как совокупность социолектов. Известные белорусские исследователи неоднократно отмечали спонтанный, индивидуальный, бессистемный и даже «хаотичный» характер смешения белорусского и русского языков [Мечковская 1994], поэтому как подобный язык можно сознательно выучить и совершенствовать, остается за гранью понимания. В результате речевой портрет подменяется грубым речевым шаржем, что искажает образ, делает его карикатурным и неестественным. Ни о каком достижении эквивалентности говорить при столь бесцеремонном переводческом вторжении в «ткань» ИТ просто невозможно.
Ту же самую ошибку часто допускают переводчики при передаче жаргонизмов или обсценной лексики. Попытки передачи их с помощью русских бранных слов или табуированной лексики требуют от переводчика виртуозного владения ПЯ и колоссального чувства меры, поскольку подобная лексика, безусловно, являясь элементом социолекта, всегда маркирована во временном и региональном отношении, т. е. четко ассоциируется с определенным отрезком времени и регионом употребления [Левин 1998; Мокиенко 1994].
При переводе романа Донны Тартт «Щегол» переводчику предстояло работать с речью подростков, поэтому обойтись совсем без ненормативной лексики означало бы погрешить против авторской правды. Но основные претензии возникают именно к пространственно-временной маркированности жаргонизмов и вульгаризмов. Персонажи, живущие и действующие в Нью-Йорке начала 1990-х, когда мобильные телефоны и компьютеры были редкостью, начинают в ПТ изъясняться на сленге фейсбука, т. е. смещаются во времени почти на три десятка лет, а об их национальной принадлежности остается только догадываться:
"I heard an' all."
"Yeah." This was our routine: too cool for everyone else, always
in on the same joke. "Tough luck. That really bites." "Thanks."
"Hey - shoulda played sick. Told you! My mom blew up over all that shit too. Hit the fucking ceiling! Well, er," (...)
- Да, уж рассказали, чо.
- Ага. - У нас так было заведено: никаких соплей, шутки только для своих.
- Невезуха. Вот уж прилетело.
- Спасибо.
- Блин, ты б прикинулся больным. Говорил же тебе! Моя мать тогда тоже на говно изошла. Аж потолок забрызгало! Ну вот да. <...>
"Anyway. So," he said in a moving-right-along voice [Tartt 2013].
- Ваще. Короче? - сказал он таким - «ладно, проехали» тоном (пер. А. Завозовой) [Тартт 2015].
При этом текст перевода содержит серьезную смысловую ошибку, потому что речь в этом диалоге идет не о бурной реакции матери одного из персонажей, а о причине, вызвавшей подобную реакцию, именно ее автор и характеризует словосочетанием that shit, но переводчик этого не понял.
Ту же самую ошибку мы встречаем ниже, когда для передачи английской обсценной лексики переводчик прибегает к русскому мату. (ВНИМАНИЕ! ПРИВЕДЕННЫЙ НИЖЕ ОТРЫВОК СОДЕРЖИТ НЕПРИСТОЙНЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ!)
"Right, later." I was annoyed -what the fuck was his problem?
Next to me my lab partner, Sam Weingarten, was shaking his head. "What a dick," he said, in a loud voice, so loud everybody in the hall turned. "You're a real dick, Cable, you know that?" [Tartt 2013].
Я разозлился: да что за херня с
ним творится
?
Сэм Вайнгартен, с которым мы вместе сидели на лабораторках, покачал головой:
- Ну и мудак, - сказал он так громко, что все в коридоре обернулись. - Какой же ты мудак, Кейбл. (пер. А Завозовой) [Тартт 2015].
В этом случае четырнадцатилетние нью-йоркские подростки в переводе не просто становятся значительно старше, но и меняют свое отношение к событиям, на которые реагируют. Из текста оригинала совершенно понятно, что автору нужен обсценный синоним слова «подлец, подонок», а не «придурок», что получилось при переводе. Это смысловая ошибка, на которую переводчик права не имеет.
Обсценная лексика появляется в русскоязычной оригинальной и переводной прозе нечасто, но, вместе с тем, можно говорить о сложившейся в литературном русском языке традиции работы с этим лексическим пластом [Левин 1998]. Переводчику можно ориентироваться не только на произведения Ю. Алешковского или переводы романов Г. Миллера или И. Уэлша, где табуированная лексика, по сути, в процентном отношении составляет львиную долю авторского словаря. Существуют художественные тексты, где брань является не самостоятельным языком, а декоративным элементом, не главным,
а вспомогательным средством для создания речевого портрета героя. Перевод романа Донны Тартт широко обсуждался в прессе, так что у переводчика Анастасии Завозовой была возможность публично заявить о выбранной переводческой стратегии и обосновать выбор переводческих решений. В своем интервью крупному сетевому изданию m24.ru от 29 марта 2016 года она говорит, казалось бы, очень правильные слова: «Хороший перевод, по-моему, это когда переводчик сделал ровно то, что было у автора. А легко это читается, как читается по-русски <...>. Может быть, где-то оправдано, что по-русски читается сложно, тяжело, грамматически неправильно. Это абсолютно нормально. Тартт писала и всем переводчикам, и своему американскому редактору, что ее текст нельзя «приглаживать» и править - особенно в последней части романа. Что вот как она сделала большой, огромный, немного смазанный и очень живой текст со сленгом, русским матом, огромными предложениями, авторской пунктуацией, то вот так это, пожалуйста, и надо оставить, потому что роман должен был быть похож на "Щегла", на картину - где-то все точечно прорисовано, а где-то комки, куски краски и следы от кисти» [Завозова 2016].
Эклектичность текста оригинала является элементом авторского идиостиля, поэтому переводчик должен ее сохранять, но при этом нельзя вмешиваться в логику развития образа, нельзя подменять одного героя другим.
Стало принято напоминать о том, что перевод есть самое внимательное чтение, но перевод художественный - это прежде всего высокопрофессиональная работа, потому что переводчику предстоит проанализировать ИТ не только с общекультурных и литературоведческих позиций, но и понять лингвистическую составляющую, чтобы достичь при переводе максимальной адекватности. Главное качество хорошего перевода - адекватность оригиналу, и судить о степени этой адекватности можно вполне объективно и профессионально.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Акунин Б. Статский советник. М. : Захаров, 2015. 288 с. Бернетт Фрэнсис. Таинственный сад / пер. Н. М. Демуровой. М. : Махаон, 2015. 280 с.
Бруштейн А. Я. Дорога уходит вдаль. М. : АСТ, 2009. 864 с. Голдсмит О. Клуб первых жен / пер. С. Кодаченко, Н. Сихарулидзе, Н. Тер-новской, Л. Шорыгиной. М. : Олма-пресс, 1994. 466 с.
Завозова А. Любимую книгу переводить не нужно. URL : www.m24.ru/ articles/100708
Захарова К. Ф., Орлова В. Г. Диалектное членение русского языка. 2-е изд. М. : Едиториал УРСС, 2004. 176 c.
Как отличить хороший перевод от плохого. Максим Немцов, Нина Назарова и Ася Боярская - об особенностях перевода Village Specials, 27 декабря 2016 г. URL : www.the-village.ru/village/weekend/specials.../253481-books-translation-features
Левин Ю. И. Об обсценных выражениях русского языка // Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М. : Языки русской культуры, 1998. С. 809-819.
Мечковская Н. Б. Языковая ситуация в Беларуси: Этические коллизии двуязычия // Russian Linguistics 18/3. 1994. С. 299-322.
Мокиенко В. М. Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное // Русистика. Берлин, 1994. № 1/2. С. 50-73.
Мураками Харуки. Yesterday / пер. А. Замилова, ред. М. Немцов. М. : Эксмо, 2016. 248 c.
Розенталь Д. Э.,Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических терминов. Изд. 2-е, испр. и доп. М. : Просвещение, 1976. 543 с.
Русская диалектология / под ред. Р. И. Аванесова и В. Г. Орловой. М. : Наука, 1965. 306 c.
Тартт Донна. Щегол / пер. А. Завозовой. М. : Corpus, 2015. 832 c.
Толстой Л. Н. Отрочество. М. : Московский рабочий, 1977. 120 c.
Швейцер А. Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. М. : Наука, 1988. 215 с.
Beal Joan C. An Introduction to Regional Englishes. Edinburgh University Press, 2010. 120 p.
Bulgakov M. The White Guard / transl. from Russian by M. Glenny, with an epilogue by V. Nekrasov. McGraw-Hill Book Company. 288 p.
Burnett Frances Hodgson. The Secret Garden. Охйлй University Press, 2013. 288 p.
Goldsmith O. First Wives'Qub. Arrow Books, 2005. 482 p.
Murakami Haruki. Yesterday, translated from the Japanese by Philip Gabriel. The New Yorker. URL : www.newyorker.com/magazine/2014/06/09/yesterday-3
Palter DC and Slotsve Kaoru Horiuchi. Colloquial Kansai Japanese. The Dialects and Culture of the Kansai Region. Boston : Charles E. Tuttle Publishing, 1995. P. 32-34.
Petyt K. M. 'Dialect' and 'Accent' in Industrial West Yorkshire. John Benjamins Publishing, 1985. 401 p.
Tartt Donna. The Goldfinch. ABACUS, 2013. 864 p.
TseP. Kansai Japanese: The language of Osaka, Kyoto, and western Japan. Boston : Charles E. Tuttle Publishing, 1993. P. 41-46.
