CC BY
27
Из архива русской мысли
К. В. Артем-Александров
ЧЕТВЕРТЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНГРЕСС ФИЛОСОФОВ*
K. V. Artem-Aleksandrov The fourth International Congress of philosophers
Четвертый Международный конгресс философов — как это и было намечено на III-ем Гейдельбергском — состоялся в назначенный срок, 6-11 апреля 1911 года в итальянской Болонье. Русская печать неожиданно широко оповещала об этом событии. Две статьи дал Б. В. Яковенко — в «Русских ведомостях» и в «Журнале Министерства народного просвещения». В петербургской «Речи» 13 апреля, почти на другой день по окончании его работы свое видение конгресса предложил С. И. Гессен. В седьмом номере «Русской мысли» статью «Парламент философии» дал А. Штейнберг. Наконец, в третьей книге «Вопросов философии и психологии» за 1911 год большую статью поместил Арнольд Руге — неокантианец и один из основателей международного журнала по философии культуры «Логос».
Что касается русских участников конгресса, то назову сначала имена, легко доступные по современным справочникам. В Болонью приехал всем известный писатель П. Д. Боборыкин, к философам, впрочем, не имевший никакого отношения; здесь были уже завсегдатаи подобных мероприятий А. В. Васильев, С. И. Гессен, Е. В. Де-Роберти, В. Н. Ивановский, А. З. Штейнберг и Б. В. Яковенко. Далее идет имя малоизвестное — Якубаниса Генриха-Романа Ивановича, преподавателя истории древней философии и логики на двух киевских Высших женских курсах и автора недавно переизданной книжки об Эмпедокле — и имена почти или совсем неизвестные — кандидата физико-математических наук и казначея Московского Психологического общества Н. А. Абрикосова, гейдельбергского студента Алексея Минора (по замечанию Ф. А. Степуна, «минорнейшего Минора»), а также киевлян Блувштейна, Вениамина Готтесмана и Карла Клугхайта.
Из письма Е. Н. Трубецкого М. К. Морозовой мы узнаем, что на конгресс в Болонье были «званы некоторые русские профессора, в том числе Петра-
* Продолжаем публикации, начатые в нашем журнале: том 15 (вып. 4) за 2014 г. (С. 191-194) и том 16 (вып. 1) за 2015 г. (С. 187-192)
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 4
405
жицкий, Новгородцев (оба не поедут) и я. Продолжится он недельку, будут Виндельбандт, Риль (их не было — К. В. А. А.) и многие другие; но меня это мало соблазняет. Уж очень чуждо бы я себя чувствовал; приглашают сделать сообщение» и дают 8 минут времени! И к чему мне все эти имманентности». Совсем по-русски князь добавил: «Всех бы их отдал за одну твою улыбку. Когда-то ее увижу!»
Помимо того, в число русских участников конгресса попали немецкий философ культуры Герман Кайзерлинг, приехавший в Болонью из своего эстонского имения Рохукюле, поляки П. Елинек, В. Козловский, В. Лютославский и жена Н. О. Лосского Людмила Владимировна, дочь знаменитого педагога В. Я. Стоюнина. А. Штейнберг в своих воспоминаниях сообщает, что на конгрессе был Лев Шестов: «Я приехал, в сущности, из-за Бергсона — пояснял он Штейнбергу — хочу увидеть своими глазами, что немцы в нем открыли, и, главное, на фоне всей современной философии... Это тоже любопытно».
В кулуарах поговаривали об исчерпанности самой идеи конгресса и связывали эту ситуацию с будто бы сознательным игнорированием его немцами. Действительно, на Болонском конгрессе их представлял О. Кюльпе — «величина в философском смысле даже не второразрядная» (как о нем выразился один из русских участников). Напротив, все авторы, написавшие о Четвертом философском конгрессе, отмечали их необходимость для развития философии: главные доклады на конгрессе, так сказать, замеряли философскую температуру человечества, поворот или какой-либо прорыв) в философии. Помимо того, писал С. И. Гессен, «путем личного знакомства и устных дебатов конгресс мог бы достичь того, чего не в состоянии сделать литературная полемика: сломить лед взаимного предубеждения и непонимания».
Но к организаторам Четвертого конгресса, к уровню его научного содержания претензии были у всех или почти у всех. Б. В. Яковенко, сам работавший в постоянном комитете Международных философских конгрессов, написал: «Самым лучшим и плодотворным по организации был первый, Парижский конгресс, сконцентрировавший свою работу около относительно малочисленных, но зато обширных докладов. Женевский был уже много хуже; Гейдельбергский — хуже Женевского; и, наконец, Болоньский — образцово плох и хаотичен». Выдающиеся европейские философы, кого так ждали рядовые участники конгресса и кто был уже заявлен в его программе не приехали. Не приехали Виндельбандт, Риль, Коген, Аррениус, Освальд, Пуанкаре, Файхингер, Эйкен, Штамлер, Кассирер. Означенный в программе регламент не соблюдался и нужные доклады приходилось либо высиживать на секциях, либо их разыскивать. На ужине, устроенном накануне открытия, чтобы участники могли познакомиться друг с другом самым неформальным образом, было столпотворение, давка и суета. Гардероб был ужасен: «некоторые ушли не в своих шляпах и в испачканной и потрепанной верхней одежде, не без труда отыскав ее где-то под вешалкой».
Самым ярким событием на конгрессе было выступление Анри Бергсона. Он всех привел в восторг. Председательствующий О. Кюльпе сравнил его с Декартом, Кантом и Мэн ди Бираном и воскликнул — «Мы слушали учителя!» А. Штейнберг даже описал знаменитого француза: «Малого роста, с несораз-
мерно большой головой, с глубоко сидящими глазами и несколько хищным профилем, Бергсон характерен своей манерой жестикулировать и как бы через силу выговаривать слова своими частыми паузами и повторениями незначительных слов».
Рационалист С. И. Гессен тоже уделил Бергсону довольно много места в своей статье. Вообще-то, С. И. Гессен считал, что знаменитый француз, борясь с абстрактным мышлением, не понимал гегелевского конкретного понятия и потому всегда оставался в преддверии философии. И вот его характеристика выступления А. Бергсона: «Всей манерой говорить Бергсон подчеркивает бедность и недостаточность языка: он все время борется с языком, паузой, жестом руки, наклонением головы и всего тела он подчеркивает неудовлетворенность найденным словом. Только что с трудом найденное, оно тотчас же отбрасывается, чтобы быть замененным другим, столь же неточным и неудовлетворяющим. Чувствуешь, что в течение всей своей речи Бергсон говорит непрерывно об одном и том же. Лишь словесная невыразимость этой основной мысли заставляет его развертывать эту саму по себе простую мысль, в курс лекций, в целую философскую систему».
Разумеется, в статьях о конгрессе, опубликованных в отечественной печати работа его освещалась достаточно полно, Конечно же, оценивались отдельные — удачные или очень удачные — доклады, но все авторы, все-таки сошлись на положительной оценке его общих результатов. Во-первых, все заметили очень квалифицированное крепкое представительство обновленной католической схоластики. Во-вторых, «во всем блеске своих лучших представителей» показала себя математическая логика. В-третьих, отмечали возрождение эстетической философии, имея в виду выступление Б. Кроче. Наконец, хотя центральной проблемой конгресса было познание (в частности, в аспектах отношения веры и знания, интуиции и науки все авторы в качестве четвертого результата отметили начавшийся пересмотр места гносеологической проблематики в философии. Гносеология, которая в 80-90-е гг. признавалась основной проблемой всякого философствования, теперь понемногу теряла такой статус. В согласии с новым настроением «за ней хотя и было признано центральное, но в то же время только предварительное, пропедевтическое значение. Ее разрешением лишь открывается доступ к основным вопросам философии, к метафизическим спекуляциям; сама же по себе теория познания не в силах дать философии подлинный фундамент». (Б. В. Яковенко). В отходе от гносеологии А. Штейнберг — наверное, под впечатлением от выступления Бергсона — увидел другие оттенки: «Такое отношение к охранительнице от философского легкомыслия как нельзя лучше выражает охватившую философские круги жажду сбросить с себя цепи разумной умеренности и найти выход из тюрьмы, в которой разум сам себя стережет».
Несмотря на многочисленность русских участников конгресса, они вели себя довольно скромно. С докладом «Проблема причинности в свете современного знания» выступил киевский эмпириокритик В. Готтесман, Н. О. Лосский в секции психологии предложил доклад «Теория познания и проблема исхожде-ния знания», в котором он рассматривал теорию познания как теорию истины,
оставляя за ее пределами вопрос о происхождении знания. П. К. Энгельмайер выступал дважды: об общей теории творчества и по философии техники.
Вот и все. Конечно, был доклад известного не русского, но жительствующего в российской империи философа — Кайзерлинга. Нам-то его слава не нужна!
Помимо этих сведений в реферируемых статьях содержались другие, не менее любопытные. Сообщалось, что на совещании славянских участников конгресса (оно было созвано чехами) решался вопрос о том, какой из славянских языков может стать официальным при работе будущих конгрессов. Увы, славяне по этому вопросу не сговорились! Помимо того, чехи предлагали провести в 1914 г. в Праге славянский философский конгресс.
В свою очередь, русские участники совещания снова — как это уже было на Женевском, 1904 г. конгрессе — поговорили о российском философском съезде. Они считали, что если бы этот их замысел осуществился бы, то это помогло бы образованию общероссийского философского общества, созданию философского издательства, наконец, «создании нового идейного синтеза и укрепления своей философской культуры».
Интересное сообщалось в статье С. И. Гессена: «На конгрессе решено также основать итальянское издание журнала "Логос", который начнет выходить уже с января 1912 г. под редакцией профессора Вариско (в Риме) и профессора Болуччи (Перуджия)». Странно . Разве конгресс был уполномочен на такое решение?
Несколько городов предлагали свое гостеприимство будущему пятому философскому конгрессу — Барселона, Оксфорд, Нью-Йорк, Лондон. Был выбран Лондон. Предполагалось, что лондонский конгресс поведет Б. Бозанкет.
Уже упомянутый Арнольд Руге завершил свою статью в «Вопросах философии и психологии» следующими словами: «Со стороны России такого приглашения на этот раз не последовало. Но тот большой интерес, который Россия обнаруживает к философии позволяет нам надеяться, что мы в недалеком будущем увидим русских в роли гостеприимных хозяев философского
конгресса......Для нас, западноевропейцев, Россия представляется в духовном
и культурном отношении тем же, чем Америка в отношении техники: страной неограниченных возможностей».
