CC BY
35
Примечательно, что не умирают почти все другие. «Лучевые» и «операционные», безнадёжные и выписывающиеся «с улучшением» или «без улучшения», т.е. отпущенные домой умирать, - все они остаются «живыми» не только потому, что волею автора их смерть выведена за пределы повествования. Главное - потому, что, мысленно перейдя границу смерти и приняв её, эти люди победили саму смерть. Признание смерти как части жизни делает её принадлежностью этой жизни. Такова народная мудрость, лишённая видимого христианского контекста, которую, пережив на собственной шкуре, «прозаически» разъясняет Олег Костоглотов медсестре Зое: «<...>человек может переступить черту смерти, ещё когда тело его не умерло. Ещё что-то там в тебе кровообращается или пищеварится - а ты уже, психологически, прошёл всю подготовку к смерти. И пережил саму смерть. Все, что видишь вокруг, видишь уже как бы из гроба, бесстрастно. Хотя ты не причислял себя к христианам и даже иногда напротив, а тут вдруг замечаешь, что ты-таки уже простил всем обижавшим тебя и не имеешь зла к гнавшим тебя. Тебе уже просто всё и все безразличны, ничего не порываешься исправить, ничего не жаль. Я бы даже сказал: очень равновесное состояние, естественное» (28). Но, отрицая христианский подтекст своего открытия, Костоглотов интуитивно вовлекает себя в него, отнюдь не случайно вспомнив евангельские слова о гнавших и обижавших и добившись от Кадмина ответа на вопрос о происхождении поговорки «Мягкое слово кость ломит». Николай Иванович Кадмин, один из четы Кадминых, таких же ссыльных, как сам Костоглотов, и единственных близких его
Библиографический список
1.
2.
References
1. Solzhenicyn A.I. Rakovyj korpus. Moskva: Sovremennik, 1991. tekste v kruglyh skobkah).
2. Posledovanie zaupokojnoj litii, Kondak, glas 8.
друзей, рассказал ему в письме о рукописной повести XV в. о Китоврасе, читающейся в Толковой Палее. Китоврас (Кентавр), ломавший всё на своем пути, пощадил убогий дом умолившей его вдовы, при этом пострадав сам, сломав ребро. «И вот размышлял теперь Олег: этот Китоврас и эти писцы Пятнадцатого века - насколько ж они люди были, а мы перед ними - волки. Кто это теперь даст ребро себе сломать в ответ на мягкое слово?..» (334). И, оставивший когда-то умирать в одиночестве тяжело больного, чтобы насладиться остатками жизни, Олег Ко-стоглотов принимает последний вздох Шулубина Алексея Фи-липпыча, на смертном одре повторявшего: «Весь не умру <...> Не весь умру». «И тут дошло до Олега, что не бредил Шулубин, и даже узнал его, и напоминал о последнем разговоре перед операцией. Тогда он сказал: «А иногда я так ясно чувствую: что во мне - это не всё я. Что-то уж очень есть неистребимое, высокое очень! Какой-то осколочек Мирового Духа. Вы так не чувствуете?»» (389).
Чувствовал Олег Костоглотов, как никто другой, что «во мне не всё - я» - единственное, что даёт основания не только примириться со смертью на земле, но и надеяться на жизнь человека там, где смерти нет в принципе. «Со святыми упокой, Христе, Души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная» [2]. Минейный код существует как закон, на действие которого человек, не ведая того, уповает в самые важные моменты жизни. И прежде всего - перед лицом смерти, которая становится мерилом действия этого кода в пути к ней каждого из живущих и надеющихся на жизнь вечную.
(Tekst citiruetsya po 'etomu izdaniyu. Ssylka na stranicy ukazyvayutsya v Статья поступила в редакцию 21.04.15
Солженицын А.И. Раковый корпус. Москва: Современник, 1991. (Текст цитируется по этому изданию. Ссылка на страницы указываются в тексте в круглых скобках). Последование заупокойной литии, Кондак, глас 8.
УДК 821. 161. 1. 09
Tereshkina D.B., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Russian Presidential Academy of National Economy and Public
Administration (branch in Veliky Novgorod, Russia), E-mail: [email protected]
"CHETYI-MINEY" IN THE DRAMA OF A. K. TOLSTOY "THE DEATH OF IVAN THE TERRIBLE". Chetyi-Miney», the annual range of hagiographic texts, is a conceptual phenomenon in Russian literature. The tradition of the text in the literature of the New time is not specifically studied. However, it is wide and varied, from direct quotes to allusions, details, images and symbols of the text. The article analyzes the direct reference to the "Chetyi-Miney" by A. K. Tolstoy. The monk-hermit mentions examples of a true Holy life, described in the lives of saints. He is intended to Ivan the Terrible for repentance, but forgiveness of sins is not available for him: his sins are too strong before God and men. The tsar-despot dies in sin, just as he kept throughout his life. Anti-life becomes the key to eternal damnation, a source of torment. The author shows that this truth is served by A. K. Tolstoy not in the form of ready-made formulas, but it is postulated as a law of human life by artistic means.
Key words: Chetyi-Miney, a sample of life, tyranny, sin, retribution, artistic detail.
Д.Б. Терешкина, канд. филол. наук, доц. Российской академии народного хозяйства и государственной службы,
г. Великий Новгород, E-mail: [email protected]
"ЧЕТЬИ-МИНЕИ" В ДРАМЕ А.К. ТОЛСТОГО "СМЕРТЬ ИОАННА ГРОЗНОГО"
«Четьи-Минеи», годовой круг агиографических текстов, является концептуальным явлением в русской словесности. Традиция памятника в литературе Нового времени специально не изучалась; при этом она является широкой и многообразной - от прямых цитат до аллюзий, деталей, образов и символов минейного текста. В статье анализируется прямая отсылка А.К. Толстого к «Четьим-Минеям». Образцы истинно святой жизни, описанные в круге житий святых, упоминает монах-отшельник. Он призван к Ивану Грозному для покаяния, однако прощение грехов оказывается царю не доступным: слишком сильны его грехи перед Богом и людьми. Царь-тиран умирает во грехе - так же, как он вел всю свою жизнь. Анти-житие становится залогом вечного проклятия, источником мучений. Автор статьи показывает, что эта истина подается А.К. Толстым не в виде готовой формулы, а художественными средствами постулируется как закон человеческой жизни.
Ключевые слова: Четьи-Минеи, образец жизни, тирания, грех, воздаяние, художественная деталь.
«Четьи-Минеи» упоминаются А.К. Толстым в драме «Смерть В драме «Смерть Иоанна Грозного» упоминание Четьих-Ми-
Иоанна Грозного» как деталь художественного текста, однако де- ней находится в одном из ключевых эпизодов: разговоре Ивана таль эта является очень значимой. IV с монахом-затворником перед смертью царя, которая была
предсказана самодержцу в Кириллов день (18 марта). По приказу Ивана Грозного схимник, проживший в затворе много лет и не знавший обо всем, что произошло за это время в мире, приведен к царю, который хочет получить от монаха совет, как спасти царство, теснимое со всех сторон внешними врагами и раздираемое внутренними противоречиями. Разговор Иоанна с отшельником начинается примечательно: царь расточает подвижнику похвалы, втайне надеясь на единственно верный совет в гнетущий его предсмертный час: И о а н н (садясь) Я много слышал о тебе. Ты долго Затворником живешь. В глубокой келье Свой слух и зренье суете мирской Ты заградил. Таким мужам, как ты, Господь дарит чудесное прозренье И их устами истину гласит. [1, с. 361]
Однако отшельник кратким смиренным ответом словно отсекает и льстивые речи царя, и всякие его надежды на спасительные слова: С х и м н и к
Так, сын мой; есть в Минеях-Четиих Тому примеры; но до тех мужей Мне далеко. [1, с. 361]
Затворник одним обращением к авторитетному тексту прямо указывает царю на то, что ни один смертный не может быть прорицателем Божьей истины - даже такой подвижник, как этот безымянный отшельник. Каким тогда контрастом выступает жизнь самого царя, который в разговоре со схимником, не знающим положения дел, перечисляет всех, кто пал его жертвой! По сути, весь диалог Ивана Грозного с отшельником сводится к воспроизведению царского синодика, который Иван Грозный незадолго до прихода монаха пополнял с Годуновым новыми записями, решая перед смертью: «Ни одного из тех, / Которых я казнил за их измены, / Я не оставлю без поминовенья». Итог разговора Ивана Грозного со схимником оказался для царя неутешительным: С х и м н и к
Тогда - у Бога помощи проси! И о а н н
И никакого наставленья боле Ты мне не дашь? С х и м н и к Царь, прикажи меня Отвесть обратно в келию мою. И о а н н (вставая) Святой отец, молися за меня! С х и м н и к
Всемилостивый Бог да ниспошлет Мир совести твоей!
И о а н н (провожает схимника и, отворив дверь, говорит) Святого старца
Отвесть опять в его обитель! [1, с. 366-367] Полное одиночество, в котором остался Иван Грозный, лишило царя не только утешителей в смертный час, но даже сострадателей: исповедь и покаяние царя не могут принять его приближенные, которым самодержец внушил животный страх. И даже молитва к Богу, по пути которой шли все святые и уподобляющиеся им простые смертные, недоступна царю: сам о себе Иван Грозный говорит как о злодее - подобно классицистическому герою трагедии А.П. Сумарокова «Дмитрий Самозванец», главным злом которого были неимоверные жестокость и тирания. «Гордыня, самовластье правителя и неизбежность Божьего возмездия - ведущая тема трагедии А.К. Толстого» [2]. В драме А.К. Толстого, однако, сильна романтическая традиция осмысления истории, а потому тема судьбы, ее безграничной власти над человеком, ее знамений проходит через всю драму. Иван Грозный видит комету - и расценивает ее как вестницу своей погибели. Схимник напоминает царю предзнаменование, свершившееся в день рождения будущего самодержца: разразившаяся в этот день гроза словно предвещала и прозвание царя, и величие славы его, которая и впрямь оказалась непревзойденна. Однако эта же гроза, которая сопровождала царя в последний день его жизни и разрушила его терем (ту его часть, где был убит отцом царевич Иван), словно подводила страшный итог жизни правителя, не оправдавшего предзнаменований и «прогневившего» небеса. Царь призывает волхвов, желая узнать свое будущее, и они предсказывают ему скорую смерть, за что подвергают-
ся заточению, а позже приговариваются к казни. Перекличка со сказанием о вещем Олеге, несомненно, очевидна, однако А.К. Толстой уходит от уже прописанной гениальным Пушкиным темы судьбы и ее возмездия всемогущему князю за неверие и желание оказаться выше предначертанного. В драме «Смерть Иоанна Грозного» сильна именно минейная традиция, о которой словно вскользь упоминается в словах схимника. На эту традицию указывает еще несколько деталей и мотивов драмы.
Иван Грозный имеет царственное имя, данное ему в честь деда, отца Василия III. Однако по рождению его прямое имя -Тит, ибо святым покровителем Ивана Грозного по дате рождения (25 августа), был апостол «из семидесяти» Тит, чье имя толковалось как «почтенный». В драме А.К. Толстого к этому имени нет прямой отсылки, однако указание на день рождения царя есть, а учитывая многажды повторенную дату смерти царя - 18 марта, - дата рождения Ивана Грозного, несомненно, имелась в виду - следовательно, поминался и небесный покровитель царя, чье житие, путь от язычника к христианину, толковавшему «Символ веры», позабыл Иван Грозный, «почтенным» не ставший даже перед смертью. Впрочем, и свое царское имя тиран «истребил» буквально «на корню»: по отношению к самому себе Иоанн был полной противоположностью значению имени, которое носил (Иоанн - «Бог помиловал») и отрицанием пути «апостола любви» Иоанна; по отношению к родному сыну его Иоанну он стал убийцей - и истребил не только «семя свое», но и продолжение своего пути и своего имени (о чем сам Иоанн Грозный сокрушается, понимая, что слабовольный Феодор не может стать таким правителем государства, каким мог быть сын Иоанн).
Еще одним минейным сочетанием имени и даты стал Кириллов день. Именно его как день смерти царю возвещают волхвы. 18 марта церковью празднуется память Кирилла, архиепископа Иерусалимского (IV в.), «пастыря доброго», кротко и незлобиво управлявшего епархией 35 лет, последовательно проводившего в жизнь православное учение. «Кириллов день» становится проклятием для Иоанна Грозного, забывшего православное учение и так и не подготовившегося к смерти, несмотря на ухищрения и всю свою царскую власть. Святой Кирилл словно стал напоминанием царю о его мимолетном желании уйти в монастырь тезоименитого Кириллу святого - Кирилла Белозерского, чтобы в уединении оплакивать свои грехи, встать на житийный путь. Тезоименитство святых стало указанием на Божественную закономерность и возмездие тогда, когда менее всего грешник был готов к нему.
Примечательно, что о своей смерти, при осознании всех своих грехов, царь помышляет именно в минейной традиции: упокоиться так и тогда, как этого удостаивались только почитаемые святые. Насмехаясь над предсказанием волхвов, Иван Грозный пророчествует:
...Солнце уж заходит, А я теперь бодрей, чем утром был, И проживу довольно лет, чтоб царство Устроить вновь! В мой смертный час, когда Митрополит у моего одра Молиться будет со святым синклитом, Я им скажу: «Не плачьте, я утешен, Бо легкую приимет сын державу Из рук моих!» Так отойду я к Богу! [1, с. 388] Лжепророчество Иоанна полностью опровергается внезапной для него смертью к вечеру того же Кириллина дня. Царь так и не успел причаститься, уверовав в свою неуязвимость и победу над судьбой. Иван Грозный умирает как зверь, затравленный, жестокий, на всех обозлившийся, не готовый к встрече с Господом. Конец властелина судеб только подтвердил мысль, выраженную в эпиграфе к драме - словах из книги пророка Даниила: «Рече царь: «Несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея!» Еще слову сущу во устех царя, глас с небесе бысть: «Тебе глаголется, Навуходоносоре царю: царство твое прейде от тебе, и от человек отженут тя, и со зверьми дивними житие твое!»» (Дан.М: 27). И чтение Книги пророка Даниила, и драма А.К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» говорят о ничтожности власти земного царя перед властью Царя Небесного и о необходимости смирения перед волей Господней. Только в этом случае жизнь человека приближается к житию и вписывается в общий минейный круг, по которому почившие не поминаются, как в синодике Ивана Грозного, а почитаются, как в Четьих-Ми-неях, за богоугодные дела.
Библиографический список.
1. Толстой А.К. Против течения: Поэзия. Драматургия. Проза. Составление, предисловие и комментарии О.Е. Майоровой. Москва: Слово, 2001.
2. Драматическая трилогия А.К. Толстого. История русской литературы XIX века. А.П. Ауэр, Н.Л. Вершинина, Л.А. Капитанова и др. Часть III (1870-1890). Available at: http://istlit.ru/txt/ruslit19_3/58.htm
References
1. Tolstoj A.K. Protiv techeniya: Po'eziya. Dramaturgiya. Proza. Sostavlenie, predislovie i kommentarii O.E. Majorovoj. Moskva: Slovo, 2001.
2. Dramaticheskaya trilogiya A.K. Tolstogo. Istoriya russkoj literatury XIX veka. A.P. Au'er, N.L. Vershinina, L.A. Kapitanova i dr. Chast' III (1870-1890). Available at: http://istlit.ru/txt/ruslit19_3/58.htm
Статья поступила в редакцию 28.04.15
УДК 81-114.4
Ostanina M.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Germanic Philology and Methods of Teaching
Foreign Languages, Gorno-Altaisk State University (Gorno-Altaisk State University, Russia), E-mail: [email protected]
THE CONTENTS OF ENTRIES IN ALTAI-RUSSIAN TRANSLATION DICTIONARY. The research describes a model of an Altai-Russian translation dictionary. The researcher names 18 aspects of a word meaning to be included in dictionary entries that have been worked out on the basis of practice-oriented approach (such as word stress, plural forms of nouns and some adjectives, form-building of verbs with conjugation affixes, participle forms, style and dialect reference, set phrases with a word, etc.). According to this approach, a dictionary plays two important functions: it is composed for purposes of users, who learn Altai as a foreign language; it can be used for self-education. The author suggests division of Altai postpositions into two types: "proper" postpositions that require nouns in nominative, dative, accusative and terminal cases, and postpositional words that form izafat combinations with nouns in genitive. The paper also mentions some issues on adnouns, indefinite accusative forms in Altai.
Key words: dictionary entry, Altai language, pedagogical lexicography, irregular Altai affixation, translation dictionary, postpositions, izafat, adnouns in Turkic languages, plural forms of adjectives in Altai, countables and uncountables in Altai.
М. А. Останина, канд. филол. наук, доц. каф. германской филологии и МПИЯ, Горно-Алтайский государственный у
ниверситет, г. Горно-Алтайск, E-mail: [email protected]
СОДЕРЖАНИЕ СЛОВАРНОЙ СТАТЬИ В АЛТАЙСКО-РУССКОМ ПЕРЕВОДНОМ СЛОВАРЕ
В статье описывается модель алтайско-русского переводного словаря. Называются 18 компонентов содержания словарной статьи (ударение в слове, формы множественного числа, некоторые формы спряжения глагола, формы причастия и деепричастия, устойчивые сочетания, т.п.), разработанных на принципах практико-ориентированного подхода в составлении словаря. В рамках этого подхода словарь должен отвечать двум задачам: служить средством обучения языку как иностранному; подходить для самообучения. Автор затрагивает вопрос деления послелогов на два типа: послелоги, образующие сочетания с существительными в именительном, дательном, винительном и исходном падежах, и послеложные слова, сочетающиеся с существительными в родительном падеже (изафет 3 типа). Кратко обсуждаются вопросы субстантивации прилагательных и функции форм определенного и неопределенного винительного падежа.
Ключевые слова: словарная статья, алтайский язык, педагогическая лексикография, исключения в словоизменении в алтайском языке, переводной словарь, послелоги, изафет, субстантивные прилагательные в тюркских языках, формы множественного числа у прилагательных в алтайском языке.
Предполагаемая модель алтайско-русского словаря строится на принципах педагогической лексикографии. Суть этого направления описана в работе профессора И. Бурханова (Польша), согласно которому словарь выполняет две важные функции: 1) он ориентирован на обучение языку как иностранному (learner-oriented dictionary-making); 2) он используется с целью самообучения (self-instruction) [7, с. 130]. Далее в статье мы представим материал, который показывает специфику содержания в нем словарных статей в рамках практико-ориентированного подхода, и опишем требования, которым должен отвечать словарь, призванный знакомить пользователей с языковым материалом изучаемого неродного языка.
Концепция обучающего словаря в современном мире очень актуальна. Современный переводной словарь во многих случаях становится пособием для самообучения неродному языку. Одним из главных требований перед словарями у современного читателя, на наш взгляд, является практическая направленность таких изданий и особый подход к подаче информации, которая не ограничивается узкими рамками некой специализации (например, только орфография, семантика или словообразование). Важным компонентом содержания переводного словаря становится не только значение слова, но прагматические, стилистические особенности семантики слова, выявляемые в результате функционирования слова в речи, а также правила синтаксического построения предложения и многие грамматические нюансы, необходимые для понимания и овладения речью на неродном языке. Как видно, практико-ориентированный подход к составлению словаря во многом обусловлен сегодняшним временем.
Исходя из предъявляемых обществом требований к справочным изданиям, словарям и базам данных, мы считаем, что при описании лексемы в проектируемом алтайско-русском переводном словаре необходимо, чтобы словарная статья затрагивала следующие аспекты:
(1) заглавие статьи (лексема);
(2) ударение в слове;
(3) указание на омонимию слов, если имеется;
(4) стиль;
(5) диалект;
(6) грамматические словоформы, отображающие принцип гармонии гласных и согласных фонем: релятивный аффикс и аффикс формы множественного числа для существительных, форма деепричастия на =ып, причастия на =ар и сказуемого в настоящем времени в 3 лице ед. ч. на =ат;
(7) формы, составляющие исключение в парадигме склонения или спряжения слова;
(8) неполные словоизменительные парадигмы слов;
(9) часть речи лексемы;
(10) показатель, определяющий существительное как исчисляемое или неисчисляемое;
(11) значения лексико-семантических вариантов;
(12) семантические валентности; падежи при согласовании и управлении зависимым словом;
(13) грамматические конструкции, в которой используется лексема;
(14) помета на ограниченный контекст употребления лекси-ко-семантического варианта или лексемы;
