CC BY
57
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
А.В. Ростокинский
УДК 343
Человеческие свойства и криминал
В настоящей статье анализируются криминологическое значение позиций учения Православной Церкви о зле, исходящем из сердца, этологических доктрин внутригруп-повой конкуренции и борьбы за статус как первопричины нарушения основных норм социальной регуляции. Автор доказывает отсутствие непреодолимых противоречий между данными концепциями со ссылками на многочисленные примеры противоправного поведения из Св. Писания и богословских толкований о конфликтах на уровне семьи, общины (малого общества) и государства (большого общества).
Ключевые слова: зло, грех, криминал.
Зло и Криминал в семье
Для христианина основным, наиболее общим принципом описания первопричин правонарушаю-щего поведения человека является, безусловно, признание пораженности самой человеческой природы первородным грехом, о котором сообщает Книга Бытия (гл. 2 и 3). При этом первородный грех как умышленное нарушение запрета (заповеди), исходящего от Отца и Творца, определенным образом трансформирует саму природу человека: «...и открылись глаза, .и узнали они» (Быт. 3:7), появляется рефлексия, стыд и попытки оправдаться (Быт. 3:10—12), но утрачивается возможность прежнего общения с Богом и прежней жизни в райском саду, прежнего бессмертия, прежнего господства над всеми другими тварями и даже сохранения прежнего телесного облика первых: «И сделал .Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их» (Быт. 3:21).
Очевидно, с момента описанных событий именно стыд становится основным регулятором внутрисемейного поведения людей. Стыд — совершенно особенное интеллектуально-чувственное переживание: в какие-то доли секунды я понимаю, что я ничтожен, плох, нет никого хуже меня. Как раз этим стыд отличается от других чувств, даже чувство вины более конструктивно: оно толкает нас что-то сделать — извиниться, исправить ситуацию. Чувство стыда все
© Ростокинский А.В., 2016
возможные действия блокирует. Доли секунды вы находитесь в шоке и оцениваете себя крайне негативно. Стыд — это переживание угрозы ближайшим социальным связям и, конечно же, связи человека с Богом. Наверно, лучше всего понять, что такое стыд, можно через оценку его социально-психологических функций.
Во-первых, именно стыд «запускает» отношения социальной солидарности. Именно чувство стыда заставляет нас придерживаться одобряемых в семье, а потом и в малом обществе норм поведения. Бог говорил Моисею: «Весь Израиль услышит сие, и убоится, и не станут впредь делать среди тебя такого зла» (Втор. 13:11). Стыд прямо связан с нашим самоопределением, так как заставляет нас задуматься о себе и автоматически повышает наше внимание к оценкам окружающих. Тем самым стыд помогает нам вести себя соответственно с заповедями и другими, создаваемыми на их основе общепринятыми нормами.
Во-вторых, стыд — средство воздействия на поведение индивида окружающими его лицами. Порой человек начинает испытывать стыд только потому, что его стыдит группа, к которой он принадлежит. Ему самому, может, и не стыдно, но он видит негативную оценку окружающих, испытывает дискомфорт даже без наказания, ограничения личных прав.
В-третьих, стыд регулирует выражение всех эмоций человека. К примеру, если мы сильно кого-то любим, стыд будет регулировать степень выражения любви. Все остальные чувства также проходят проверку на стыд: могу ли я выразить ту или иную эмоцию, не будет ли это постыдно?
Но вернемся к ситуации изгнания как распаду первого союза человека и Творца, его Небесного Отца. «Бог благословил в особенности шестой день, — писал св. Гр. Палама, — в который Он не только извлек из земли живую душу пресмыкающихся и четвероногих, но и показал дело, достойное Его собственного Совета, подведя итог всему, и собрал в одном и величайшем существе чувственное и разумное начало. Ибо Он Своей Божественной благодатью вложил Самого Себя в это существо, сотворив его по Своему образу и подобию, и возвысил на земле человека, сознающего самого себя» [1; 218]. Распад прежнего единства порождает не только поиск способов восстановления прежнего состояния, но и способов организации своей жизни, которым первые люди не были научены. Вероятно, они были даже физически не готовы для проживания на земле, о чем свидетельствует упоминание (Быт. 3:21) о «кожаных одеждах». Вероятно, Творец взял нечто такое, что уже было опробовано на других живых тварях, называемых нами высшими животными, которые к тому моменту уже проживали на земле и имели определенную социальную организацию. Поэтому допустимо говорить не о животной природе человеческой семьи и самой семейной организации общества, а о принятии первыми людьми «животных» способов выстраивания общежития. Таких путей было несколько: добровольное принятие греха, предложенного Змием (Быт. 3:6—7), вынужденное
следование заповедям «будет поражать тебя [Змия] в голову» (Быт. 3:14) — оборонительная агрессия, вынужденное ограничение потребления и труд (Быт. 3:17—19,21), а также научение приемам насильственной конкуренции, наблюдаемым у зверей.
Примерами такой борьбы за кормовую территорию, за внимание представителей противоположного пола, за внимание и расположение доминанта изобилует поведение прежде всего обезьян (приматов). Если сильно вооруженные «специализированные» хищники и крупные травоядные обычно избегают причинения друг другу смертельных ранений, то обезьяны, лишенные мощных клыков, бивней, рогов, копыт не обзавелись и соответствующими поведенческими «тормозами» животной агрессии. Результатом часто становится внутрисемейное насилие, третирование младших и слабых, а то и убийство сородичей и представителей наиболее близких видов, если можно условно назвать убийством действия животного, не знакомого с понятиями греха, добра и зла, жизни и смерти. Именно убийством в семье Адама (Быт. 4:3—8) знаменуется начало земной истории человечества. Причиной здесь выступает конкуренция между братьями, поводом — неприятие Каином предпочтения, оказанного дарам Авеля при отрицании заповеди Бога «ты господствуй над ним [грехом]» (Быт. 4:7).
Но и в наши дни наибольшее количество убийств, прозванных «бытовыми», во всем мире совершаются именно в семьях как следствие продолжительных межличностных конфликтов, нежелания и неспособности их участников ограничить собственный эгоизм и найти себе достаточно мудрого и влиятельного арбитра, способствующего примирению. Поэтому в традиционных культурах дети провопят много времени в смешанных по возрасту коллективах (это не только сверстники, но и более старшие или младшие мальчики и девочки). В этих условиях роль медиатора (мирителя) значительно более выражена. Старшие дети вмешиваются в конфликты младших и останавливают их, если конфликты слишком затягиваются или становятся опасными.
Проще всего было бы объяснить распространенность подобных проявлений в семейной жизни людей рудиментарными и атавистическими психосоциальными проявлениями в рамках вульгарного эволюционизма, т. е. зоологическим происхождением рода человеческого. А раз «человек произошел от обезьяны», то каких же проявлений следует от него ожидать? Однако описанные проявления ввиду морфологического (телесного) сходства организма человека и обезьяны в большей мере соответствуют именно обезьяньим приемам обхождения с ближним, а не крокодильим, верблюжьим или каким-то иным... Неслучайно в древнерусской демонологии часто упоминается бес «псиголовец» (кинокефал). Скорее всего, данный образ символизирует именно обезьяну [17; 10].
Обратившись к особенностям поведения двух видов наиболее внешне похожих на нас шимпанзе, ученые за почти 50 лет наблюдений выявили
существенные различия. Например, у более крупных и агрессивных черных шимпанзе (Pan troglodytes), живущих к северу от реки Конго, убийства весьма распространены: выходит около 30 загубленных обезьяньих жизней на 100 000, что вполне сопоставимо с человеческими обществами, вроде населения Колумбии, ЮАР или Забайкальского края [22].
92% шимпанзе-«убийц» составляют самцы, как правило, молодого возраста, тогда как у людей-убийц доля мужчин, в среднем, превышает 95%. Похож и процент самцов среди жертв: 73% и 79% у шимпанзе и у людей соответственно. Характерно и то, что 34% убитых шимпанзе погибли во внутрисемейных и внутригрупповых «разборках», а примерно 66% — в конфликтах за территорию. Типичное убийство у них выглядит примерно так: группа из восьми взрослых самцов патрулирует границы своей территории, набредает на самца из другого сообщества и в едином порыве забивает. Но и у людей чаще всего конфликты с групповым насилием возникают в тех местах, где встречаются люди между собой незнакомые, представляющие различные семьи, территориальные или субкультурные сообщества.
В стаях ближайшего вида шимпанзе — бонобо, обитающих на другом берегу р. Конго, наблюдается совершенно иная картина. В стаях шимпанзе обыкновенного господствует патриархат, молодые самцы быстро покидают матерей и сестер, пребывают на периферии владений стада под присмотром более старших самцов. В пятнадцати сообществах шимпанзе обыкновенного исследователи выявили 152 «убийства»: 58 — прямо на глазах у людей, 41 — с надежными уликами и 53 — при невыясненных обстоятельствах. В четырех сообществах бонобо с использованием тех же коэффициентов стоило ожидать не менее двух десятков «убийств». Однако обнаружилось лишь одно и то не доказанное. Как пишет известный приматолог Ф. де Вааль, «подтвержденных сообщений об агрессии с летальным исходом среди бо-нобо нет». Внутривидовая агрессия ограничивается тумаками и воплями. Вместо войны и насилия бонобо «разрешают конфликты и социальные проблемы частым, беспорядочным и бисексуальным сексом» [23].
Таким механизмам Св. Писание противопоставляет выстраивание стабильных семейных отношений и родовую иерархию на примере пра-патриархов от Адама до Ноя (Быт. 4:25; 5:1—32). Именно семейное научение обеспечивает освоение соответствующих социальных ролей и лучшее приспособление к реальным условиям среды, но не на уровне обезьяньего торможения агрессии, а с преодолением последствий первородного греха и развращенности человека. Если действия среды постоянны и неизменны, как, например, действие сил гравитации, суточные колебания света и темноты или сезонные колебания температуры, научение не является необходимым. Реакция животных на такие колебания является инстинктивной, жестко запрограммированной. Тогда как семейное научение может происходить в определенные, четко фиксированные периоды телесного развития (онтогенеза), и такие чувствительные периоды являются нашей специфи-
ческой врожденной характеристикой, относительно независимой от индивидуальной изменчивости.
Так, способность детей к освоению языка и передаваемых в нем правовых норм прослеживается в возрасте от двух до семи лет и не зависит от того, какой язык дети вокруг себя слышат. Эксперименты с обучением черных шимпанзе, горилл и бонобо языку глухонемых свидетельствуют о том, что когнитивные способности у этих видов достаточны для усвоения символов и оперирования знаками. Освоение языка человекообразными обезьянами происходит у них в ходе общения, как и у детей, а не путем формирования условных рефлексов. О наличии у высших животных ума, рассудка и чувств пишет и архм. Киприан (Керн) [1; 247].
После грехопадения Адама и Евы, а также изгнания сына Адама, Каина, естественное общение первых людей с Богом нарушается. Св. Писание упоминает только о некоторых потомках Адама, которые стремились восстановить такое общение: при Еносе «начали призывать имя Господа» (Быт. 4:26), «ходил Енох пред Богом...Бог взял его» (Быт. 5:24), «Ной...обрел благодать пред очами Господа» (Быт. 6:8). Очевидно, что прочие потомки прапатриархов в целом следовали первой модели общежития, характерной для бонобо, вплоть до «межвидового скрещивания» с другими тварями, называемыми в писании сынами Божиими (Быт. 6:1—4). И этот результат был противен Богу: «и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце своем» (Быт. 6:6). Злодеяния людей приводит Бога к решению прекратить Потопом прежнее «свободно-эволюционное развитие» проточеловечества. Но то человеческое «зло от юности его [человечества]» (Быт. 8:21). Сохранив лишь одну семью Ноя и необходимое количество представителей других животных видов, Бог дает Ною заветы: к спасению (Быт. 6:14—21; 7:1—3), к сохранению жизни на земле (Быт. 7:15—17), к умножению человечества (Быт. 9,1-7), к соблюдению Завета (Быт. 9:8—17).
Семья Ноя, более многочисленная, чем семья Адама, сталкивается с первым известным проявлением борьбы за иерархию, когда один из сыновей высмеивает пьяного отца, вербализирует своеобразное посягательство на старшинство в семье. Признавая опасность подобных посягательств, Ной, тем не менее, не изгоняет от себя Хама с его женой и потомками, а учреждает для них институт рабства (Быт. 9:25—27), в общем неоднозначно оцениваемый Св. Писанием. В этой связи важно избежать произвольного смешения юридических и нравственных, этических категорий. Впрочем, семейное патриархальное рабство не следует отождествлять с государственным рабовладением античных государств.
Восстановление нарушенного первородным грехом единства свободной человеческой воли с Божественной волей проходит через стадии, которые условно можно назвать «рабским повиновением», «сознательным служением» и «сыновним единением» с Богом. Так, апологет Марк Минуций
Феликс писал, что христианин «сохраняет свою свободу ... и преклоняется только перед Богом, которому он принадлежит» [14; 57]. То же суждение мы встречаем у св. Ирнерия Лионского [14; 66]. Поэтому выражение «раб Божий» надлежит понимать лишь так, что человек духовно работает в соответствии с волей Бога, «с радостью идет к Нему в послушание» [9; 9]. Тогда как человеческие иерархии и правовые состояния являются преходящими и функциональными изобретениями человеческого разума, не изменяющими ни природу человека, ни образ Божий в ней. Последний, писал св. Г. Палама, включает такие свойства, как разумность и духовность, свободу воли, способность к господству и начальству над прочими тварями, бессмертие, способность к святости, творчеству, отображение троичности Создателя (тело, душа и Дух) [1; 238—247].
Свобода как «голая» возможность определять себе цели и выбирать линию поведения без какого-либо внешнего контроля является своеобразной фикцией. Наиболее свободным является тот субъект, который может контролировать большее количество условий своей деятельности. Поэтому, с точки зрения христианина, абсолютно свободен один Бог, все остальные ограничены, как минимум, Его волей. Любой субъект, кроме Него, конечен, вынужден учитывать конечное количество условий своей деятельности, как теоретической, так и практической, а значит, выбирать всякий раз из конечного множества вариантов.
В каких же отношениях существует свобода человеческого выбора? Очевидно, что именно в сфере душевной деятельности личности. При этом альтернативами свободного выбора в каждом частном случае выступают добро и зло, добродетель и грех. Они существовали задолго до возникновения всех социально-экономических, культурных, правовых и прочих систем, до появления самого общества и всех его институтов. Именно кризис такого выбора, сделанного первыми людьми, предстает в Св. Писании как первородный грех Адама и Евы. Нравственный выбор в соответствии с Божьей волей открывает путь к искуплению греха, к личному спасению. Только в этом выборе человек, по мнению диакона А. Кураева, по-настоящему свободен [3; 7—9]. Действительно, все в мире совершается по воле Божьей, кроме греха, существование которого лишь допускается Богом. Также и все формы человеческого общежития являются лишь порождениями человеческой тварной природы, конечного человеческого разума и существуют лишь Божьим допущением.
Неповиновение и криминал в малом обществе
Восполнение отношений с членами семьи вступлением человека в малое общество (коллег, товарищей, соседскую общину и др.) характеризует период перехода от детства к взрослости. Данный период характеризуется нарастанием конфликтов, связанных с определением собственного положения в новых для человека отношениях, потому Апостол назвал мир сей
«позорищем» (1 Кор. 4:9) и «ристалищем» (1 Кор. 9:24) (см. комментарии). Но любой конфликт способен привести не только к умножению греха, нарушению не только заповедей, но и законов общежития.
Основными противоречиями здесь выступают конфликт между тремя составляющими человеческой природы: телом, душой и Духом, нарушение иерархии потребностей. Тело в большей мере стремиться к обеспечению физической безопасности, духовные запросы, например, в признании окружающими, в социальном успехе, всегда выполняют «вспомогательную роль» с точки зрения телесного удовлетворения, составляющего пусть и базовый, но низший уровень нашего развития.
Возвышение его, основанное на противостоящих разуму страстях, приводит к разнообразным грехам: от чревоугодия до похоти, от трусости до ленности. Легко убедиться, что в основе их всех лежат вполне естественные потребности (в безопасности, пище, продлении рода). Например, негативная реакция (страх) по отношению к незнакомцу появляется у детей в возрасте 5—6 месяцев и описана во многих культурах. Ученые-этологи, изучающие взаимодействие биологического и социального в поведении человека, полагают, что она служит защитным механизмом, ограничивающим чрезмерное любопытство ребенка, способствующим упрочению связей с матерью и другими близкими родственниками. Хотя по мере взросления выраженный страх перед чужими постепенно пропадает, замечено, что и взрослые люди часто стараются избегать контактов с посторонними, ощущают дискомфорт от общения с незнакомцами, сильно отличающимися внешними данными и поведенческими характеристиками. Ясно, что в осмотрительности нет греха. Греховно предпочтение удовлетворения именно телесных позывов за счет игнорирования заповедей спасения души благими делами и помыслами или отрицания Св. Духа, например, неоказание помощи страждущему ввиду его внешнего отличия, уклонение от контактов с коллегой по причине незнакомства с ним. Противоправным и преступным является удовлетворение страстей в неприемлемых, опасных для общества формах, недозволенным способом, например, оскорблением или агрессией против незнакомых лиц, не представляющих никакой реальной опасности, как, например, поступили жители Содома (Быт. 19:4—6).
Те же взаимосвязи встречаются и на более высоком уровне борьбы за социальное признание, выступающим вторым уровнем развития человека в обществе, — удовлетворения потребностей души. Именно на этом уровне проявляется просто зияющая пропасть между способностью человека контролировать внешнюю среду обитания и полной несостоятельностью управлять проявлениями социальной жизни. Для объяснения этого противоречия еще Платоном (IV век до Р.Х.) было введено понятие «тимос» — «страстное (сердечное, неистовое) стремление к признанию и утверждению человеческого достоинства». Логическое движение тут таково: тимос, или стремление к признанию (желание желания другого), постулируется как
свойство, отличающее человека от животного мира. Это свойство приводит к первой войне, в которой человек ставит на карту свою жизнь, идя на бой во имя только признания его исключительным (мегалотимия), как Каин, который презрев заповеди, «восстал» на брата.
Но благодаря этому же свойству человек обретает свободу от страха телесной смерти. Платон полагал, что именно победивший в правойне с риском для собственной жизни становится прагосподином, а тот, кто сдался ради сохранения жизни, становится прарабом. Прагосподин, став господином, получил удовлетворение своей потребности к сверхпризнанию. Но удовлетворение это не полно, и в этом условие дальнейшего движения истории. Господин принципиально неудовлетворен тем, что он признан как исключительный всего лишь НЕ равным ему (абсолютно) рабом, а раб принципиально неудовлетворен полным отсутствием какого бы то ни было признания. Это приводит к продолжению человеческой войны [10].
Естественно, состояние непрерывной войны всех против всех неприемлемо для любого общества. Чтобы обезопасить себя и дать возможность максимальному количеству людей удовлетворить потребность в сверхпризнании, в человеческом обществе существует сложнейшая иерархия, сохраняется деление на множество малых обществ, соседских общин, профессиональных коллегий, родов (колен) и семей и др. Тот, кто не может в силу каких-то причин занять высокое положение в структуре большого общества или общины, может реализовать свои потребности в профессиональном сообществе или клубе по интересам.
Здесь тоже возникает опасность противоречия и впадения во грехи самовозвеличения: гордыни, зависти, лжи, стяжательства, идолослужения и др., если старания человека не направлены к спасению души и деланию блага окружающим людям. «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу» (Гал. 5:13), — учит Апостол. Отрицание греха в сознании человека, умышленное игнорирование греха и необходимости борьбы с ним — суть потворство греху. Оно создает условия для замещения человеческих восприятий, ассоциаций, мотивов и реакций (поступков) звериными независимо от того, к какому слою принадлежит потворствующее лицо, в какие социальные группы оно включено и в каких группах локализуются последствия его поступков. Воспроизводство «маленького общества», бесконечная регрессия общества является отрицанием пути единения людей в большое общество, в том числе и единения посредством веры, самосовершенствования, борьбы с грехом.
Заметим, что для человека, который считает, что мир создан для него одного, доброта невозможна: по-доброму никто приказы выполнять не будет, как сыновья Илии (1 Цар. 2:12—17). Да и постоянно приходится быть настороже по отношению ко всем другим людям: вдруг еще кто-то найдется, кто считает, что мир создан для него одного, и попытается нам при-
казывать. Так думал фараон (Исход 10:27—28), не воспринимая ни слова Моисея, ни знамения. Но даже слово человека, занимающего в группе высокое положение, обладающего опытом и ресурсами, может принимать форму завуалированного приказа, усиливать недоверие. Приводить к пониманию — значит обращать внимание человека на критерии и методы, которые позволят ему самому принять правильное решение. Так и наказание (покарание) преступившего закон должно служить к научению его и других людей, а не просто блокировать возможность совершения нежелательных поступков в последующем, и тем более не служить целям вымещения злобы, канализации групповой агрессии на наказуемого члена. «Престани от гнева и остави ярость» (Пс. 36:8), — учил Давид. Подобную мысль встречаем мы и у Екклесиаста, который заповедует: «Отстави ярость от сердца твоего, и отрини лукавство от плоти твоея» (Еккл. 11:10), и у Апостола, который повелевает воздевать на всяком месте «чистые руки без гнева и сомнения» (1 Тим. 2:8).
Именно на уровне малого общества в постоянном опыте разумного ограничения личного и группового эгоизма создаются предпосылки для открытия человеческой души для даров Духа, освоения третьего уровня развития. На нем требования любви к Богу и любви к ближнему становятся основными определителями (детерминантами) человеческого поведения. Среди этих заповедей важнейшей является заповедь любви к Богу, как к самому себе. Из ее смысла следует заповедь любви к ближнему как имеющему в природе своей образ Божий. Не случайно, как отметили этнографы, даже у самых диких племен, живущих на доцивилизован-ных стадиях развития социума и ничего не слышавших ни о пророках, ни о Христе и Св. Писании, существуют нормативные системы, аналогичные по содержанию нашим нравственно-правовым заповедям, так как Закон Божий (Исх. 20:13—16) является не только сводом правил поведения, но прежде всего вечным законом бытия. Вероятно, и заповеди существовали задолго до Моисея и даже до появления человечества, только формы их закрепления и выражения были какими-то иными, не доступными нам.
В примитивном обществе соответствующие предписания адресуются (табуируются) крайне узкому кругу лиц, например, членам семьи дикарей. Потребовались тысячи лет эволюции, чтобы правовые предписания были распространены вначале на всех соплеменников как «родственников» тотемного предка, а уже потом и на множество свободных лиц из разных племен (колен), образующих единый народ Израилев (античный полис, град земной). Их общий выбор жить вместе, почитая общее право, стал праобразом всех конституционных актов современности.
Но именно христианство первым распространило нравственные принципы как заповеди спасения на отношения между всеми людьми на все человечество, пораженное грехом. Потому христианская шкала ценностей теоцентрична и христоцентрична, тогда как корпоративные, тради-
ционные и правовые ценности — воплощенные в обычаях, сводах и кодексах малых обществ — утилитарны, служат организации человеческого общежития, совместной деятельности. Например, центральное положение в правовой системе занимают так называемые естественные права и свободы человека, сформулированные в эпоху Просвещения в духе антропо-центричного гуманизма.
Только человек обладает свободой воли, имеет речь, культуру, создает произведения искусства, руководствуется в своих действиях моралью и чувством ответственности, а его социальная организация столь пластична и разнообразна по своим проявлениям, что далеко превосходит таковую у любого другого вида животных. Однако данные исследований приматологов показывают, что все эти способности в зачаточной форме представлены и у высших человекообразных обезьян, живущих большими стадами. Уже у них встречаются определенные ритуалы, целью которых является выделение «своих», направление внутривидовой агрессии в безопасное для всех русло, закрепление иерархии в группе — обучение, снятие волнения, беспокойства и др.
К. Лоренц и Н. Тинберген — основоположники этологии — в качестве одной из важнейших задач рассматривали проверку пригодности гипотез, полученных в результате наблюдения за животными, для изучения человеческого поведения. Историк Т. Молнар, признавая полезность этологии человека, считает ее достоинством именно совпадение этологичес-кого понимания человеческой природы с христианским мировоззрением. Психолог Д. Кэмпбелл также признавал, что этологические и социобиоло-гические концепции человеческой природы находятся «в согласии с традиционными религиозными моральными учениями», поскольку в них заключена вековая человеческая мудрость [2].
Более того, выявленные этологами закономерности не отрицают даже модель функционального разделения сознания и подсознания, достаточно популярную среди современных сторонников фрейдизма и неофрейдизма. Вкратце ее можно описать так: «подпрограммы» организации социального взаимодействия, создания и закрепления новой информации заложены в сознании, а «подпрограммы стирания», уничтожения информации — находятся в подсознании.
Так, Э. Фромм, подобно этологам, считает оборонительную агрессивность у человека основанной на врожденном нейрофизиологическом механизме, хотя и не признает спонтанной агрессивности, считает ее чисто реактивной, возникающей в ответ на реальную или воображаемую угрозу, отделяет оборонительную агрессивность от злокачественной агрессии, связанной с жестокостью и деструктивностью. Как и К. Лоренц, Э. Фромм связывает подобные проявления со специфическими условиями человеческого существования, признавая податливость человека на манипуляции его инстинктами. Специфику этого процесса философ видит
в существовании у человека особых экзистенциальных противоречий: «Он (человек) — часть природы, подчиненная ее физическим законам и неспособная их изменить. Одновременно он как бы противостоит природе. Он связан кровными узами и в то же время чувствует себя безродным. Заброшенный в этот мир случайно, человек вынужден жить по воле случая и против собственной воли должен покинуть этот мир. И поскольку он имеет самосознание, он видит свое бессилие и конечность своего бытия. Человек — единственное живое существо, которое чувствует себя в природе неуютно, не в своей тарелке, ведь он чувствует себя изгнанным из рая. И это единственное живое существо, для которого собственное существование является проблемой» [19; 195]. Решение данной проблемы представляет собой выбор между механизмами психологической защиты (бегством) и нравственным самосовершенствованием (преодолением тварности).
Если у человека нет власти над миром, то над чем у него есть власть? У него есть власть над собой. А это неограниченный источник творчества, созидания, гармонии с миром, радости бытия. Человек не имеет власти над другими, ему необходимо взять на себя ответственность перед всем миром. Человек понимает, что ему не стоит делать другим то, что он не хотел бы, чтобы другие делали с ним. Он также понимает, что ему стоит делать другим то, что он хотел бы, чтобы другие делали ему. Только открытию этих связей нашему уму обычно мешают, как писал еще Евагрий Понтийский (V—VI века от Р.Х.), «помыслы [житейского] попечения, если истинно слово [Божие], глаголющее, что ум должен быть привержен своему сокровищу. Ибо сказано, "где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (Мф. 6:21)» [4; 422].
Механизмы «житейской» психологической защиты могут сослужить пользу как средство преодоления тревоги, снятия напряжения лишь в том случае, если человек прибегает к ним достаточно редко, пока не найдет более рациональный способ разрешения конфликта. Если же человек прибегает к ним слишком часто, то у него развивается состояние, которое Фрейд назвал неврозом. Если прибегать к психологической защите всякий раз, когда ситуация тревожит вас, формируется неадекватное поведение: кто-то моет руки десять раз на дню, другой испытывает необъяснимую боязнь темных мест, третий остерегается встречаться с кошками, девушками и т. д. Эта система направлена на ограждение сознания от неприятных, травмирующих переживаний, сопряженных с внутренними и внешними конфликтами, тревогой и дискомфортом.
Признаки такого поведения очень просто заметить не только во вспышках слабо мотивированной брутальной агрессии (и аутоагрессии), но и в саморазрушении личности использованием различных психостимуляторов, в ведении бизнеса к разорению и банкротству, в деградации социальных связей, сексуальной неразборчивости, в «адреналиновом голодании». Ту же природу имеет массовый спрос на средства и методики
разблокирования подсознания (блокировки сознания), высвобождения его их культурных «оков»: от кухонного оккультизма и пресловутого НЛП до тяжелых синтетических наркотиков.
Подтверждением этих рассуждений могут служить достаточно типичные примеры диффузии приемов территориального поведения приматов в практику человеческого общежития. Ранним утром обезьяны-тамари-ны (Вост. Бразилия) оглашают окрестности криками высокого тона. Солируют обычно альфа-самец и альфа-самка. «В действительности же населению окрестностей (главным образом обезьяньему) напоминалось, что данная территория занята и бдительно охраняется. Доказательством охранительного значения этого концерта было то, . что другие члены той же группы на него не реагировали, зато отвечали [из] соседних кланов» [18; 113]. Сходная картина имеет место в поведении группировок делин-квентных подростков, расписывающих заборы и стены гаражей стилизованными названиями своих «мобов», «контор» и «бригад», и отдельных взрослых лиц, «фанатеющих» от собственных достижений. Именно такое назначение имеют бесконечные ремонтные работы в квартирах, автомашинах, на дачных участках и в возглавляемых организациях, выставление в открытое окно ревущих колонок музыкальных центров. Очевидно, помимо «обозначения владения» в этом присутствовал и элемент демонстрации собственной половой состоятельности, понимаемой совершенно по-обезьяньи, как и при подаче звуковых сигналов из машины незнакомым прохожим противоположного пола.
Между подобными поведенческими реакциями и иными формами не-одобряемого окружающими — в том или ином случае — поведения не существует непреодолимой границы, какого-то качественного скачка в нарастании отклонений (девиации). Более того, неожиданная отрицательная реакция на поведение, обычное в традициях некоторой малой группы, со стороны окружающих лиц, не разделяющих ценности и традиции малой группы, может быть воспринято представителем последней именно как агрессивное и требующее немедленной защиты. Если одновременно «защищаются» множество субъектов, так или иначе противопоставляющих себя ограничивающему воздействию со стороны «большого» общества, вполне допустимо говорить о наличии предпосылок для формирования совершенно особого «маленького» общества с соответствующей, во многом уникальной субкультурой.
Выбор поведения в обществе и проблема свободы личного выбора
Главное отличие христианского подхода к проблеме зла в обществе заключается в том, что он отрицает неизбежность зла. Так, С.Л. Франк утверждал, что «у зла нет причин, нет оснований, его не должно быть, и ни к чему строить такие схемы мироздания, которые рационально и аргументировано показывали бы необходимость зла и предоставляли ему уютное
место» [20; 28—30]. Человеческий выбор в таком случае низводится до выбора одного из двух «юридически равнозначных» вариантов поведения уп-равомоченного лица. Такую позицию критиковал и Г. Флоровский: «Здесь человеческая мысль претерпевает жгучий соблазн доказать необходимость греха, его неизбежность во всем равновесии и этим "оправдать Бога". Подобает... преодолевать эти искушения» [17; 420—421].
Поскольку мы по природе своей не можем знать конечную цель Господа, посылающего нам страдания (допускающего их), то и действовать мы должны так, чтобы получить прощение грехов в соответствии с апостольским посланием: «со страхом и терпением совершайте свое спасение» (Фил. 2:12). Выбор правомерного варианта поведения выступает не только испытанием личной веры, но и средством упражнения в добродетели: «К свободе призваны вы, братья, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти.» (Гал. 5:13).
Следовательно, христианская шкала ценностей теоцентрична и хрис-тоцентрична, тогда как корпоративные, традиционные и правовые ценности утилитарны, служат организации человеческого общежития. Например, центральное положение в правовой системе занимают так называемые естественные права и свободы человека, сформулированные в эпоху Просвещения в духе антропоцентричного гуманизма. Нравственное состояние в этой системе — личное дело каждого. «Естественной» считается и языческая «свобода» выбирать себе объекты поклонения, которыми обычно становятся вещные блага. Правовая система как наиболее общая и универсальная система норм общежития является одновременно и самой «далекой» от ценностей христианской веры. «Поддержание внешнего общественно-правового порядка, — пишет Е.М. Замятин, — само по себе не вызывает в душах расцвета христианской любви, но оно устанавливает в человеческом общении тот внешний ритм миролюбия, терпимости и корректности, который неизбежно, хотя и незаметно, передается и в души людей. Этим расчищаются пути к возможности единения» [5].
Поэтому, с одной стороны, расширение произвола некоторых субъектов, представляющее атавизм первобытных представлений о правде и справедливости как деле «семейном» или «внутреннем» некоторой группы является умышленным противопоставлением членов этой группы всем остальным людям и их нравственным чувствам. С другой стороны, любое нарушение права греховно, поскольку отрицает возможность мирного объединения, т. к. отрицает универсальность даже несовершенно воплощенной в праве Божьей воли. Тем самым, как минимум, ограничивается понимание величия промысла Божия, а как максимум — отрицается право других на свободное обращение к Богу.
«Взрывоопасность. межцивилизационной ситуации в значительной степени обусловлена тем, что западная либерально-гуманистическая идеология, исходя из представлений о собственной универсальности, навязы-
вает себя тем людям, которые воспитаны в иных духовно-нравственных традициях и имеют иные ценностные ориентиры. Эти люди видят в тотальном диктате западной идеологии угрозу своей идентичности» [7; 38] — угрозу своей свободе нравственного выбора. Произвольный «перенос» юридических категорий и подходов в сферу духовных отношений составляет основу для многих явлений, отражающих кризис свободы в современном обществе. Кризис этот характеризуется тем, что человеку предлагается много альтернатив, каждая из которых декларируется как «нравственная» или «культурная» ценность.
Выбор в таких условиях совершается, казалось бы, свободно, но результатом выбора является удаление и отвращение человека от заповедей и Истины. Никакой свободы в таком «выборе», конечно же, нет, поскольку свобода предполагает наличие, как минимум, осведомленности о существе дела. Если цель личного спасения (как мегацель духовной деятельности) не декларируется вовсе, а подменяется вопросом признания со стороны окружающих, то вопрос о свободном выборе в его христианском понимании и ставить бессмысленно. Вещное благополучие всех или части их не может быть тождественно духовной свободе одного.
Исключение нравственной составляющей из все большего числа сфер общественной жизни приводит на личностном уровне к состоянию отчуждения своего жизненного мира от общества и торжества бессознательного [21; 23]. Именно к торжеству бессознательного ведет постоянное внушение людям того, что не существует, и постоянное ограничение актуальной информации о том, что есть. Такой «выбор» представляется христианину как выбор духовного небытия. При этом нравственно дезориентированным субъектом могут сознательно обращаться в небытие внешние, общественные условия жизни индивида, ошибочно воспринимаемые как источник зла.
Формами обращения в небытие становятся радикальные идеологии и преступность, прежде всего ее специфический подкласс деяний экстремистской направленности. Радикалы или радикалисты (от лат. radix — корень) предлагают меры, как они сами утверждают, по разумному (рациональному) и коренному переустройству жизни общества. Ценность личного свободного выбора они отрицают, считая демократию диктатурой пропаганды и рассматривая основные ценности общежития не как результат развития естественного жизненного начала, а как институты, обслуживающие инновации некоторого технологического уровня.
Именно такие подходы пропагандируются в идеологиях радикальных прогрессистов. Но подобным образом ведут себя и консервативные радикалы, фундаменталисты. Они тоже требуют силой публичной власти изменить внешние условия жизни общества, как им кажется, для уменьшения греха. Как отмечает М. Рац, «любая традиция или идеология имеет шанс, приобрести форму фундаментализма, теряя толерантность и способ-
ность к диалогу, становясь монологичной и агрессивной, начиная сознавать (и объявляя) себя единственно верным учением. Реализация предлагаемых идей приобретает в связи с этим насильственный характер» [12; 24—25]. В лучшем случае выбор добра подменяется поисками и обличением зла в некоторых частях общества или властных структурах. Не бороться с грехом в душе человека призывают радикалы, а улучшать на свой лад окружающий мир. Акт радикальной трансформации воспринимается ими не меньше как «расколдование» изначально заколдованного мира. В этом состоит предпосылка трансформации любой радикальной доктрины, в худшем случае, в квазирелигиозное учение [13; 183—186].
Опасность тех грехов, умножение которых неизбежно повлечет реализация радикального проекта, преуменьшается. Опасность роста нетерпимости с трудно предсказуемыми последствиями для общества и окружающего мира тоже игнорируется. Понятие непримиримой войны с грехом в душе человека причудливо и произвольно трансформируется в призыв к утеснению предполагаемых носителей социального зла. О таких «преобразователях» давно было сказано: «И многие лжепророки восстанут и прельстят многих» (Мф. 24:11).
В то же время на всем протяжении истории существовали иные лица, которые противопоставляли свои личные или корпоративные интересы правам окружающих, фактически злоупотребляли собственным правом, реализуя его в противоречии общепринятыми принципами. К той же группе относятся, безусловно, и экстремисты (от лат. «ех^етш» — крайность). Данный термин, в широком понимании, обозначает приверженность к крайним взглядам и радикальным мерам. В узком понимании, это отрицание существующих политических и правовых норм, ценностей, процедур, основных принципов организации политических систем, стремление к подрыву политической стабильности и низвержению существующей власти, существующего правопорядка. В данном случае имеет место очевидное отрицание ценности и свободного выбора, и правовых свобод любых лиц. Это отрицание, использование преступных приемов, лишь слегка прикрывается радикальными лозунгами.
Здесь, как и в случае радикального отрицания свободы выбора, имеет место отношение к другому лицу не как к цели, но как к средству. Поэтому невозможно говорить ни применительно к радикалам, ни к экстремистам о любви к ближнему, как и о любви к Богу, для которого люди равны, «. нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3:8—11).
Однако, с точки зрения права, смешивать радикализм и экстремизм недопустимо. Можно быть отчужденным от большинства граждан максималистом, отшельником, приверженцем радикальных идей и учений, но не совершать экстремистских акций, соблюдая законы общежития и государства. Для экстремизма в любом случае характерно такое поведение
гражданина, которое нарушает охраняемые законом права и свободы других граждан, как минимум создает явную и непосредственную угрозу такого нарушения, например, при провокации беспорядков, волнений.
Оттого экстремизм и называют «разжиганием», что характеризуется он умышленной эскалацией некоторого конфликта, а именно неправовым и аморальным способом распространения информации: оскорбительным, неприличным, соединенным с насилием вандализмом. Ничего подобного в правомерной полемике или агитации радикалов, в споре представителей различных конфессий о догматах веры в церковной проповеди и т. п. нет и быть не может. Поэтому экстремизм всегда противоправен и не может быть в идеях или в словах, он — в приемах насаждения идей, в создании условий совершения любых преступлений на почве вражды и ненависти к представителям некоторой части общества.
Радикализм негативно оценивается большинством граждан, но признается явлением допустимым, правомерным. В чрезвычайных ситуациях многие государства даже шли на радикальные реформы для преодоления патологий общественного развития, устранения последствий катастроф, отражения внешней угрозы. Поэтому запрет преследования за мысли и убеждения, если они не соединяются с общественно опасными действиями, закреплен во многих актах международного права и российского законодательства, прежде всего в ст. 13 Конституции РФ.
Ценность терпимости во внутренней и внешней политике государств была признана мировым сообществом. 16.12.1995 года на 28 сессии Генеральной Ассамблеи ООН была принята Декларация принципов толерантности. В ст. 1 Декларации содержится наиболее полное на сегодняшний день определение данного понятия: «. Уважение, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур нашего мира, форм самовыражения и проявления человеческой индивидуальности. Терпимость — это единство в многообразии, то, что делает возможным достижение мира и ведет от культуры войны к культуре мира. Терпимость — это не уступка, снисхождение или потворство, а. активное отношение, формируемое на основе признания универсальных прав и свобод человека. Она не может служить оправданием посягательства на эти основные ценности. Терпимость должны проявлять отдельные лица, группы и государства» [15; 345—346]. Подразумевается, что каждый вправе придерживаться своих убеждений и признает такое же право за другими, люди обладают правом жить в мире и сохранять свою индивидуальность [6; 123].
И такой подход признается христианством и всеми мировыми религиями, поскольку насильственное обращение кого-либо в свою веру есть воспрепятствование его собственному познанию добра, а значит и Бога. Принуждение и воспрепятствование — не просто отрицание ценности свободы воли, но и ценности свободы многих членов общества, отрицание ценности Божественного откровения. Ибо дух человека преобразует-
ся любовью, свободой, убеждением, примером и воспитанием, а не силою. Сила не строит дух, а только пресекает нападающую, агрессивную «про-тиво-духовность».
Вместе с тем, перед национальным законодателем встает непростая задача определения конкретного перечня деяний, которые составляют содержание преступной экстремистской деятельности, влекут наказание по закону. Проблема эта особенно сложна, с одной стороны, потому, что у политической элиты возникает искушение объявить «экстремистами» и «мятежниками» своих оппонентов и угрожать им уголовным преследованием. С другой стороны, необходимо исключить, снять вопрос об ответственности самого государства за общественно вредные последствия проводимой политики, которая может быть радикальной. Но это не исключает ответственность отдельных должностных лиц за совершенные преступления, для чего потребуется проявление политической воли правоприменителя, ибо «при умножении нечестивых умножаются беззакония; но праведники увидят падение их» (Пр. 29:16).
Наконец, в каждом случае начало гражданской деформации происходит в результате деформации духовной, в форме отказа от единения своей воли с волей Божией и потворства греху, подмены нравственных ценностей любой традиционной религии ценностями личными, выражающими индивидуальное или групповое своеволие, гордыню и идолопоклонство. Оттого организаторов и провокаторов столкновений на почве межобщинной вражды и ненависти «нельзя считать истинно верующими, поскольку. так называемые межконфессиональные конфликты возникают на почве искажений религиозных учений в угоду политическим амбициям», интересам борьбы за власть [11; 204]. О таких деятелях апостол Павел сказал: «Их конец — погибель, их бог — чрево, и слава их — в сраме: они мыслят о земном» (Фил. 3:19).
На основании изложенного, христианское учение о свободном выборе относится не к вопросам юридического состояния человека, но к соотношению его индивидуальной воли с волей Божественной. Только выбор между благодатью и грехом делается человеком свободно. Тем самым открывается возможность воссоединения верующего с Богом, восстановления единения и сыновнего общения. Поэтому выбор соединения личной воли с одной лишь Божественной волей признается условием повышения степени внутренней свободы личности. Ограничение свободы нравственного выбора в современном обществе ведет не только к умножению грехов, но и создает угрозу совершения общественно опасных деяний, дестабилизации основ общежития. Для противодействия этим явлениям необходимо различать радикальные теории, различные планы коренных преобразований и экстремизм как попытку обоснования такими теориями совершения преступлений.
Греховность теории заключается в подмене ценности смирения и покаяния ценностями трансформации общественных институтов. Тем самым
фактически признается неспособность к нравственному выбору некото -рой части общества. Греховность экстремистских действий заключается в произвольном и преступном ограничении одним лицом как гражданских прав, так и свободы выбора другого лица.
Вместо заключения
. Обычно за этим следует вопрос, а как быть с духовной бескомпромиссностью, непреклонным исповеданием своей веры, ведь кого-то такое поведение может огорчить-прогневить? Некоторые люди, лучше знакомые с каноническими текстами, приводят примеры: «Кто не со мной, тот против меня, и кто не собирает со мной, тот расточает» (Мф. 12:30) или «О, вы, которые уверовали. Не берите в союзники и покровители ни иудеев, ни христиан! Они одинаковы в своей враждебности к вам. Тот, кто берет их в союзники и покровители, тот сам из них. Аллах не ведет к прямому пути неправедного, который вредит самому себе, делая неверующих своими покровителями и сторонниками» [8; 105]. Простая внимательность поможет снять эту, казалось бы, неразрешимую дилемму: в приведенных фрагментах речь идет о вопросах вероисповедания, обретения даров Небесных, а не об организации мирских взаимоотношений, политической, хозяйственной и культурной жизни, получения светского образования, наконец.
В самом деле, работа христианина на фирме, возглавляемой иудеем или жизнь мусульманина в государстве, возглавляемом христианином, вовсе не противоречит исповеданию каждым из них своей религии. Если только у них хватает такта и здравого смысла не допускать притеснения и не оправдывать допущенные притеснения особенностями своего вероисповедания, т. е. хватает ума вместе вырабатывать разумные правила, сообща их соблюдать, применять, при необходимости защищать. А для лиц, не наделенных умом и здравым смыслом, как известно, и закон не писан. Ни Божий, ни человеческий.
Комментарии
В старославянском переводе слово «позорище» не имеет уничижительного значения, обозначает просто место развлечений, привлечения (праздного) внимания; «ристалище» — место проведения соревнований, игр, борьбы за первенство, стадион.
Литература
1. Архм. Киприан (Керн) Антропология св. Григория Паламы. Антропология св. Григория Паламы. М., Паломник. 1996.
2. Гороховская Е.А. Споры вокруг этологии человека: конфликт и взаимовлияние биологического и гуманитарного подходов [Электронный ресурс] URL://http://www.ethology.ru (дата обращения: 21.11.2016).
3. Диакон Кураев А. Грехопадение // Человек. 1996. №6.
4. Евагрий Понтийский. О помыслах. // У истоков культуры святости. Памятники древнецерковной аскетической и монашеской письменности. М., 2002.
5. Замятин Е. Иван Александрович Ильин и его книга «О противлении злу силою» // Русская неделя, 18.07.2006 г.
6. Заруднева Н.И. Этническая толерантность российских средств массовой информации (юридический аспект обеспечения) // Философия права. 2007. № 2.
7. Илларион, епископ. Христианский ответ на вызов секулярного гуманизма // Православная беседа. 2005. № 5.
8. Коран / Пер. с арабского. Казань, 2001.
9. Ничипоров Б., протоирей. В помощь унывающему атеисту // Православная беседа. 2005. № 4.
10. Платон. О государстве / Пер. с греч. М., 1965. Гл. IV.
11. Политический режим и преступность / Под ред. В.Н. Бурлакова, Ю.Н. Волкова, В.П. Сальникова. СПб., 2001.
12. Рац М. Диалог в современном мире // Вопросы философии. 2004. № 10.
13. Ростокинский А.В. О сущности радикализма и экстремизма с точки зрения христианской концепции свободы выбора // «Черные дыры» в Российском Законодательстве. 2008. № 2.
14. Скурат К.Е. Святые отцы и церковные писатели (I—IV века). Воронеж: Изд. Воронежско-Липецкой епархии, 1998.
15. Толерантность. М., 2004.
16. Ферри Э. Криминальная социология. М., 2006.
17. Флоровский Г. Метафизические предпосылки утопизма // Путь. Орган русской религиозной мысли. Книга 1. М., 1992.
18. Фридман Э.П. Приматы. М.: Наука. 1979. С. 113.
19. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.
20. Шмеман А, протоирей. Водою и Духом. Париж, 1986.
21. Ярославский А.Б. Соотношение соционормативной культуры общества и со-ционормативной культуры отдельной личности // Философия права. 2005. № 2.
22. [Электронный ресурс] URL: http://www.nature.com/nature/journal/v513/n7518/ full/nature13727.html (дата обращения: 21.11.2016).
