БУХАРЕСТСКИЙ МИР 1812 г. И СЕРБСКИЙ ВОПРОС Текст научной статьи по специальности «История и археология»

В. П. Грачев

БУХАРЕСТСКИЙ МИР 1812 г. И СЕРБСКИЙ ВОПРОС

Мирный договор между Россией и Турцией, заключенный в Бухаресте 16 (28) мая 1812 г., является важной вехой как в истории этих двух полиэтнических империй, так и в истории ряда населявших их владения народов. Большое влияние ст. VIII этого договора оказала и на судьбу сербского народа, который с 1804 г. вел самоотверженную борьбу за независимость от многовекового османского господства. Как справедливо отмечал русский историк и политический деятель XIX в. А. Н. Попов, «значение славянских и христианских племен в Турции в отношении нашей политики (российской политики начала XIX в. - В.Г.) ... это - общий европейский вопрос, который вызывает общее вмешательство всех европейских дер-жав»1.

Заключенный в экстремальных условиях накануне наполеоновского нашествия на Россию, Бухарестский договор 1812 г. представлял собой компромисс, который не удовлетворял ни царя, ни султана, ни правительства других европейских государств. Но, пожалуй, более ощутимо решения Бухарестского договора отразились на судьбе сербского народа, который к моменту его заключения считал себя фактически независимым от Порты и, отражая нападения руме-лийских пашей и с трудом преодолевая внутренние неурядицы, создавал новую национальную государственность.

История заключения Бухарестского мира 1812 г. в основном достаточно освещена еще в русской дореволюционной и советской историографии. Однако в ХК - начале XX вв. еще не были известны многие архивные материалы. В этот период публиковались либо единичные документы в журналах, либо подборки документов из отдельных архивов2. Систематическая публикация документов из архивов СССР началась только в 40- 70-е гг. XX в. в связи с изданием сборников документов о русских полководцах, в данном случае

посвященных М. И. Кутузову3, и по истории внешней политики Рос-

4

сии .

Однако нужно признать, что в комплексе неплохо освещенных вопросов, относящихся к истории заключения Бухарестского мира 1812 г., хуже других обеспечен источниками и изучен сербский вопрос, который входил в состав четырех наиболее спорных статей, составивших основу Бухарестского трактата. Видимо, это обстоятельство явилось одной из причин того, что при рассмотрении сербского вопроса наблюдается большой разброс мнений и точек зрения. Изначальная неудовлетворенность правительств, ряда политических деятелей и военачальников результатами Бухарестского мира 1812 г. также оказала влияние на оценки и концепционные построения по данному вопросу в национальных историографиях XIX в., которые формировались на ограниченной базе источников и под влиянием мемуаров современников событий 1812-1813 гг. Например, немецкий историк Л. Ранке, одним из первых опубликовавший в 20-х гг. XIX в. работу по истории сербского восстания 1804-1813 гг., характеризовал положения русско-турецкого договора 1812 г. по материалам книги французского историка начала XIX в. Биньона «История Франции после Тильзитского мира», а оценку решения сербского вопроса - на основе анализа ст. VIII этого же договора. Признавая большое значение и чрезвычайную важность прав, предоставленных сербам вышеуказанной статьей, соблюдения которых Россия всегда могла требовать от Порты, Л. Ранке, однако, воздержался от разъяснения этих прав5.

В российской историографии XIX в. доступ к архивным документам по истории русско-турецкой войны 1806-1812 гг. и Отечественной войны 1812 г. раньше других получили военные историки, генерал-майоры А. И. Михайловский-Данилевский, М. И. Богданович и А. Н. Петров. Два последних руководили работой группы офицеров Генерального штаба, которой было поручено выявлять документы по истории Отечественной войны 1812 г. в архивах России. Сосредоточенные и систематизированные в Военно-ученом архиве материалы послужили достаточно надежной базой для создания капитальных трудов по истории этих войн. Однако в исследованиях вышеназванных военных историков основное внимание уделялось объяснению причин возникновения войн, характеристике стратегических замыслов, описанию планов и развитию военных операций как на всем

русско-турецком фронте, так и на отдельных его участках. В книгах А. И. Михайловского-Данилевского и М. И. Богдановича история дипломатических переговоров в Джурджу и Бухаресте в 1811-1812 гг. не получила должного отражения, а история обсуждения сербского вопроса на мирных переговорах практически осталась неосвещенной6.

История дипломатических переговоров между Россией и Турцией накануне заключения Бухарестского договора и отношение России к сербскому восстанию 1804-1813 гг. в российской историографии впервые фрагментарно были освещены в двух статьях Н. Ф. Дубровина7. Для этих целей последний, по свидетельству А. Н. Петрова, привлек копии документов, которые ранее были подготовлены для Михайловского-Данилевского и не вошли в его книгу. «Дополнив свое сочинение указаниями на Шлёцера, Л. Ранке и других, Н. Ф. Дубровин, - пишет А. Н. Петров, - внес новый вклад в литературу по истории Сербии за время 1806-1812 гг., и уже после него занимались по тем же материалам Военно-ученого архива В. Богишич, Н. А. Попов и другие, писавшие о Сербии»8.

Обстоятельнее и детальнее, с привлечением большого фактического материала архивных источников, описал ход дипломатических переговоров о заключении Бухарестского мира 1812 г. историк и политический деятель А. Н. Попов в ряде статей, которые после его смерти были изданы в трех томах под названием «Отечественная война 1812 г.». В I томе этого труда рассматриваются отношения России с европейскими государствами перед войной 1812 г .9. Для своих сочинений А. Н. Попов впервые использовал с высочайшего разрешения секретные документы, которые до 70-х гг. XIX в. были замурованы под бюстом Александра I в Главном штабе российской армии. Эти и другие материалы позволили А. Н. Попову детальнее, хотя и с большими пропусками, осветить историю обсуждения сербского вопроса на мирных переговорах в 1811-1812 гг.10.

* Главный штаб (полн. Главный штаб его императорского величества) был образован в конце 1815 г. В руках начальника Главного штаба было сосредоточено управление армией. В 1832 г. эта должность была упразднена и во главе военного ведомства вновь был поставлен военный министр. Название Главного штаба сохранилось за группой высших должностных лиц военного ведомства (военный министр, генерал-квартирмейстер, дежурный генерал и др.) (прим. ред.).

Наиболее обстоятельно, с описанием всех 19 конференций, были рассмотрены подготовка и ход мирных русско-турецких переговоров в 1811-1812 гг. в III томе труда А. Н. Петрова «Война России с Турцией 1806-1812 гг.», который был опубликован в 1887 г.11. Полковник, а затем генерал-майор Генерального штаба российской армии А. Н. Петров в 60-70-х гг. XIX в. принимал участие в выявлении архивных документов по истории русско-турецких войн XVIII-XIX вв. и формировании фондов Военно-ученого архива. Из этих материалов была также сформирована подборка документов, до сих пор известная под названием «Дело о сербах», которой пользовались многие российские и зарубежные ученые XIX и XX вв.12. Однако, несмотря на появление весьма солидной источниковой базы, ни в работах А. Н. Петрова, ни в последующих трудах российских исследователей конца XIX - первой половины XX вв. история обсуждения сербского вопроса накануне и в период заключения Бухарестского мира так и не получила должного освещения.

В сербской историографии XIX-ХХ вв. также нет специальных исследований, посвященных истории обсуждения сербского вопроса в период мирных переговоров в Джурджу и Бухаресте. Но эта тема присутствует практически во всех исследованиях по истории сербского восстания 1804-1813 гг. и в обобщающих трудах по истории сербского народа. Однако в них имеет место произвольная интерпретация фактов, содержащихся в трудах российских ученых по данной теме. Наиболее показательной в этом отношении является «История сербского восстания 1804-1813 гг.» Л. Арсениевича-Баталаки13. Автор с огорчением констатирует, что русское правительство, несмотря на обещание позаботиться о судьбе сербов, на деле во время переговоров никогда и ни о чем не спрашивало и не извещало их представителей. М. И. Кутузов и П. В. Чичагов даже в день подписания трактата не сообщили находившимся в Бухаресте сербским депутатам содержание ст. VIII договора. Узнав об этом от турок, сербы не хотели верить, что Россия могла согласиться на столь неблагоприятные для сербов условия, не спросив об этом мнения их пред-водителей14. Впоследствии этот тезис вошел в сербскую, а затем в югославскую историографию.

Наиболее всесторонний и обстоятельный анализ ст. VIII Бухарестского договора с позиций сербской историографии начала XX в. был сделан в работах Ст. Новаковича и М. Гавриловича. Признавая,

что статья о сербах в ходе русско-турецких переговоров всегда вызывала наибольшее сопротивление со стороны турецких уполномоченных, Ст. Новакович тем не менее осуждает российское правительство за то, что оно, отказавшись от границы по Дунаю, изменило свое отношение и к сербскому вопросу, который после этого приобрел для него второстепенное значение. Самым неприятным для сербов было то, что ст. VIII предусматривала вступление турецких гарнизонов в города Сербии, что позволяло туркам бесконтрольно трактовать по своему усмотрению положения ст. VIII договора. Этот тезис также до сих пор продолжает повторяться в сербской историографии. Весьма примечательна общая оценка, которую Ст. Новакович дал договору в целом. «Бухарестский договор, - писал он, - был заключен и не заключен, ратифицирован и не ратифицирован. Им остались недовольны обе стороны, которые его заключили, и все те, кого он касался. В нем по существу не было ничего иного, кроме бродящей закваски новой войны. Но в тот момент невозможно было долее вести переговоры»15.

Иначе оценивал значение Бухарестского мира М. Гаврилович, который в начале XX в. не без основания считал, что при заключении договора решение сербского вопроса не являлось главной целью российской политики. Неожиданность принятия Россией такого решения в отношении сербов как громом поразила повстанцев16. Позднее, в статье «Начало дипломатических отношений Великобритании и Сербии», М. Гаврилович пытался обосновать, что ст. VIII Бухарестского договора представляла собой некий компромисс между реалиями, которые сложились в ходе восстания, и правовым статусом, сформулированным в этой статье в отрыве от конкретной ситуации. Последняя, по мнению М. Гавриловича, не имела никакой правовой основы, поскольку до Бухарестского мира Сербия считалась одной из областей Османской империи, находившейся в состоянии мятежа. По Бухарестскому договору Сербия выделялась в особую административно-территориальную единицу с очерченным в ст. VIII политическим статусом и конкретными привилегиями; бывшая рая наделялась правами, за которые Порта несла ответственность перед Россией. Однако последующие события перечеркнули эту правовую обусловленность, и она навсегда утратила свою полезную значимость. Из этих рассуждений М. Гаврилович делает вывод, что сербские повстанцы хотели видеть пользу не в правовом

статусе ст. VIII, а в том, насколько она отразила реальную ситуацию. «На самом же деле, - заключает Гаврилович, - Бухарестский договор отверг то положение вещей, которое было создано в ходе восстания». И, тем не менее, М. Гаврилович был вынужден признать, что даже при более благоприятной международной ситуации Россия не в состоянии была обеспечить и гарантировать те завоевания, которые были достигнуты сербами в ходе восстания. Поскольку до заключения Бухарестского договора сербы считали себя фактически свободным народом, то они, естественно, никак не могли согласиться с условиями ст. VIII, которая, к тому же, не предусматривала ни механизма примирения сербов с турками, ни гарантий их договоренности. Втянутая в войну с Наполеоном, Россия, по мнению Гавриловича, утратила возможность оказывать давление на Порту, которая и не собиралась предоставлять сербам даже ту малость, которая была зафиксирована в Бухарестском договоре17. Из работ большого знатока сербских и зарубежных архивов, каковым являлся М. Гаврилович, видно, что даже он не имел возможности проследить историю обсуждения сербского вопроса на русско-турецких переговорах в 1811-1812 гг., ограничившись лишь формально-юридическим анализом ст. VIII Бухарестского договора, и в конечном итоге пришел к выводам, которые доминировали в сербской историографии.

Под влиянием работ вышеназванных и других историков и политических деятелей к середине XX в. в сербской историографии сложился довольно устойчивый стереотип в отношении Бухарестского мира 1812 г. и ст. VIII договора. В общих чертах его можно свести к следующим положениям. В процессе мирных русско-турецких переговоров 1811-1812 гг. правительство России никогда не советовалось с сербами и не информировало их о результатах договоренности по сербскому вопросу. Узнав о содержании ст. VIII от турок, сербы были поражены непоследовательностью русского правительства, которое обещало им при заключении мира с Турцией обеспечить полную независимость от Порты. В экстремальных условиях наполеоновского нашествия на Россию ее правительство отодвинуло сербский вопрос на второй план, не обеспечив ни гарантии выполнения условий ст. VIII, ни механизма примирения сербов с турками. Причем, эти положения стали повторяться без анализа быстроменяющейся международной ситуации, заставлявшей русское правительство и М. И. Кутузова идти на вынужденный компромисс практически по всем статьям договора.

Нагляднее всего данная концепция прослеживается в работах югославских ученых по истории государства и права и обобщающих трудах по истории сербского народа. Например, в 1972 г. М. Р. Джор-джевич писал: «Продолжая освободительную войну и рассчитывая на завоевание полной независимости, повстанцы дождались, что сербский вопрос стал решаться без их участия и решился неопределенными и недостаточно гарантированными постановлениями ст. VIII Бухарестского договора, исполнение которой в тогдашней ситуации фактически было предоставлено на усмотрение и добрую волю Турции, в крайнем случае предусматривалось и вмешательство русских, но никак не стремлениями самих повстанцев. Принимая во внимание вновь сложившуюся ситуацию, они отвергли сдачу без всяких условий и выдвинули свое право, чтобы путем прямых переговоров с Портой определить объем самоуправления Сербии, а также и его реальные гарантии»18. Аналогичный подход к освещению интересующего нас вопроса прослеживается и в последней книге Д. Янко-вича, который писал в 1984 г.: «Русские же представители или ничего не говорили им (сербам - В.Г.) о договоре, или долгое время неточно их извещали. Хуршид-паша Нишский известил Карагеоргия о постановлениях договора, которые касались сербов, и предложил свое посредничество при реализации пункта о внутренней автономии»19.

При освещении этого вопроса в обобщающих трудах, издававшихся как в СССР, так и в СФРЮ, к сожалению, встречаются досадные пропуски и неточности, которые, как нам кажется, вытекали из недостаточной изученности вопроса. Например, в I томе «Истории Югославии», изданном в Москве в 1963 г., почему-то не указаны ни дата подписания [16 (28) мая 1812 г.] Бухарестского договора, ни дата его ратификации царем и султаном. Вместо них приведена лишь дата подписания предварительных условий (5 мая 1812 г.). Там же утверждается, что султан отказался ратифицировать статью о Сербии, что не соответствует действительности20. Если бы это было так, то договор не имел бы юридической силы. В «Истории Белграда», изданной в СФРЮ в 1974 г., утверждается, что Бухарестский договор был заключен 2 (14) июля 1812 г., то есть вместо даты его подписания указана дата его ратификации Александром I21.

Принимая во внимание отсутствие специальных исследований по этой проблеме, а также разноречивость оценок и большой разброс мнений и точек зрения при освещении истории обсуждения и

решения сербского вопроса в отечественной и сербской историографии, автор настоящей статьи поставил перед собой задачу выявить факты из опубликованных и доступных ему архивных источников и, не вдаваясь в полемику, систематизировано изложить их, стараясь таким образом воспроизвести общую атмосферу, в которой велись эти переговоры, и показать последовательность изменений в решениях при обсуждении сербского вопроса на всех 19 конференциях (заседаниях) в Джурджу и Бухаресте в 1811-1812 гг.

Заинтересованность в окончании русско-турецкой войны 18061812 гг. у правительств России и Турции прослеживается с начала 1810 г. Еще при назначении главнокомандующего Дунайской армией Н. М. Каменского 2-го ему 7 (19) февраля 1810 г. были даны «полная мочь» на право ведения переговоров с верховным визирем об условиях заключения мира с Турцией и проект мирного договора, состоявший из 15 статей. В статье VII было сформулировано требование петербургского двора, касающееся непосредственно Сербии. В инструкции государственного канцлера России Н. П. Румянцева по поводу этой статьи были даны следующие пояснения: «... Хотя нельзя сказать того, что поведение управляющих в Сербии властей в отношении России заслуживало бы во всех случаях наше одобрение, но е.и.в-во [его императорское величество - В.Г.], особливо уважая сербскую нацию вообще, желает потому на прочном основании утвердить ее благоденствие. Вследствие сего постановление, наиболее е.и.в-ву угодное, было бы то, чтобы Сербия осталась совсем от Порты независимою и основала бы политическое свое существование и образ внутреннего у себя управления единственно под покровительством России». «Точная и непременная» воля царя, по словам Румянцева, заключается в том, «чтобы при заключении мира с Портою доставить земле сей все наивозможные выгоды». Однако в Петербурге понимали, что осуществление этого благого пожелания встретит сопротивление Порты и его конкретная реализация будет сопряжена «с большим препятствием к скорому достижению мира». В связи с этим на Н. М. Каменского не возлагалось «точных обязательств» при решении сербского вопроса на предполагаемых переговорах. Но если такие переговоры начнутся и турецкие уполномоченные категорически откажутся признать полную независимость Сербии, то Каменскому предписывалось ограничиться теми требованиями, которых сербы добивались от Порты ранее сами. «Сами

сербы, - пишет Румянцев, - соглашалися оставаться данниками Порты, лишь бы затем держава сия (Турция - В.Г.) не мешалась отнюдь ни во что во внутреннее у них управление ... ». Соглашаясь в крайнем случае на такой вариант, Каменский, согласно инструкции, должен был добиться того, чтобы сербы платили Порте «сколь можно умереннейшую дань».

С учетом вышеприведенных соображений и была составлена ст. VII проекта договора, полный текст которой формулировался следующим образом: «Блистательная Оттоманская Порта по уважению к тому участию, каковое е.и.в-во самодержец всероссийский по единоверию с сербами приемлет в жребии их и благоденствии, соглашается дозволить им учредить внутреннее у себя правление по собственному сего народа желанию и независимо ни от какой сторонней власти; позволяет также им оставаться во владении всех земель и крепостей, которыми владели они до начатия настоящей войны, не принуждая никого из жителей, ныне земли те и крепости населяющих, какой бы нации они ни были и под каким бы то предлогом ни было, переменять место их пребывания, но оставя всякого в настоящем его жилище спокойно. Сербия же, со своей стороны, в признательность за все ей доставленные выгоды Блистательною Портою, имеет платить ей ежегодно дань, единожды навсегда положенную и определенную без всякой перемены. Дань таковую для внесения в казну Блистательной Порты Сербия будет доставлять в Константинополь со своими депутатами и потому для взымания оной не будут уже никогда посылаться в Сербию ни сборщики, ни же какие-либо другие военные или гражданские турецкие чиновники. В вящее же доказательство искренней дружбы своей к е.и.в-ву самодержцу всероссийскому Блистательная Порта Оттоманская принимает е. и.в-ва ручательство в верном и точном исполнении с обеих сторон всего, сею статьею относительно Сербии постановленного»22.

Однако вскоре, находясь под впечатлением неудач летней кампании 1810 г., Н. М. Каменский сообщил в Петербург: «Не предвижу возможности достигнуть такого мира, какого е.и.в-во желает. Верховный визирь утвердительно объявляет, что Порта не согласна на уплату нам дани и уступку княжеств (Дунайских - В.Г.). Мы не иначе можем принудить ее на уступки, как проникнув в столицу ее. Но число вверенных мне войск несоразмерно для такового предпри-

23

ятия» .

Однако после успешной осенне-зимней кампании, в результате которой русские войска одержали ряд побед под Систовом, Орша-вой, Рущуком, Журжой, Турну, Никополем, Плевной, Ловчей, Сель-ви, а сербские повстанцы - в Сербии, Порта, при посредстве прусского поверенного в делах в Турции Г. А. Вертерна, дала понять российскому правительству, что она согласна начать переговоры о мире и готова пойти на некоторые уступки в пользу России. В связи с этим верховный визирь Юсуф-паша в январе 1811 г. отправил в ставку Н. М. Каменского своего представителя, чтобы выяснить, как отреагировало российское правительство на предложение Порты, сделанное через посредство прусского дипломата24. Принимая во внимание обоюдное желание воюющих держав «приступить к сближению», Каменский, в свою очередь, послал в ставку верховного визиря И. П. Фонтона, как сказано в письме главнокомандующего Н. П. Румянцеву, «для откровенного по сему предмету объяснения и дабы узнать истинные намерения турецкого министерства»25.

По прибытии в Шумлу, где находилась ставка Юсуф-паши, И. П. Фонтону дали понять, что Порта, действительно, хотела бы начать переговоры о мире, но она категорически не может согласиться на установление границы по реке Дунай, как того требует Россия.

Болезнь, а затем и смерть Н. М. Каменского, последовавшая 4 (16) мая 1811 г., не позволили ему продолжить переговоры об условиях заключения мирного договора. Эта ответственная миссия выпала на долю выдающегося русского полководца и дипломата М. И. Голенищева-Кутузова. Его назначение на должность главнокомандующего Дунайской армией совпало с отставкой Юсуф-паши, вместо которого был назначен Ахмед Хуршид-паша. Перед своим назначением на должность великого визиря он подал султану записку, в которой доказывал необходимость для Турции скорейшего заключения мира с Россией26.

Назначая М. И. Кутузова главнокомандующим Дунайской армией, Александр I снабдил его и полномочиями на право ведения переговоров и заключения мира с Турцией27. В инструкции М. И. Кутузову от 12 (24) апреля 1811 г. Н. П. Румянцев писал, что царь «дает ему полное право на заключение мира на тех самых правилах, о коих писано было к графу Каменскому 2-му28. Эти полномочия Кутузов получил 26 апреля (8 мая) 1811 г. в Бухаресте, куда он прибыл раньше в связи с болезнью Каменского29.

Получив полномочия, новый главнокомандующий 7 (19) мая 1811 г. отправил в Шумлу И. П. Фонтона с письмом, в котором предлагал новому верховному визирю прислать в Бухарест своих уполномоченных для ведения переговоров об условиях заключения мирного договора. Вернувшийся из ставки И. П. Фонтон сообщил, что положение дел в Османской империи и ее столице значительно ухудшилось и Порта искренне стремится к миру. Однако в Константинополе знают и о том, что международная ситуация в Европе складывается не в пользу России, и это ставит ее в затруднительное положение. Учитывая последний фактор, Порта не намерена соглашаться на выдвигаемые петербургским двором условия мира.

24 мая (5 июня) 1811 г. трое турецких представителей верховно-

го визиря прибыли в Бухарест и вступили в переговоры с А. Я. Ита-

линским. Когда же стало ясно, что Россия не намерена идти на уступки, реис-эфенди 8 июня 1811 г. предписал турецким уполномоченным покинуть Бухарест, а Кутузову передать, что Порта, хотя и желает мира, но заключит его только при условии безусловной целостности и полной независимости ее европейских и азиатских владений. Однако верховный визирь проигнорировал это предписание

из Константинополя, приказав уполномоченным оставаться в Бухаресте, хотя и не ждал от их пребывания там большой пользы.

Н. П. Румянцев, со своей стороны, сообщил М. И. Кутузову, что

если турецкие уполномоченные не в состоянии предложить ничего нового, то их незачем дальше удерживать в ставке главнокомандующего. Выслушав намек аналогичного содержания из уст бывше-

го посланника в Константинополе А. Я. Италинского, первый турецкий уполномоченный и опытный дипломат Галиб-эфенди невозмутимо ответил, что турецкие уполномоченные достаточно хорошо себя чувствуют в Бухаресте и у них пока нет особых причин покидать ставку М. И. Кутузова30. После этого уже сам Кутузов 10 (22) июля 1811 г. намекнул верховному визирю, что переговоры зашли в тупик и пора бы отозвать из Бухареста турецких уполномоченных. В ответ на это Ахмед-паша сообщил, что Порта согласна заключить мир с Россией на приемлемых для Турции условиях, но прибывший недавно из Парижа поверенный в делах Латур-Мобург вручил Порте ноту, в которой Наполеон требует от султана, чтобы тот ни при каких условиях не мирился с Россией. В личной же беседе с И. П. Фон-тоном Ахмед-паша, как бы между прочим, сказал, что политика

Франции поставила Россию и Турцию в положение, когда им было бы выгоднее объединиться против французов, к которым Порта не имеет теперь никакого доверия31.

Для того, чтобы развеять всякие сомнения, Н. П. Румянцев проинформировал Кутузова, что отношения России с Францией в данный момент пока еще не дошли до разрыва, а вот «вопль народный» в Константинополе уже теперь подталкивает Порту к миру. «Ежели бы Порта снова стала делать предложения к объяснениям, - считает Румянцев, - того не отвергать, но, впрочем, е.в-во изволит судить, что в настоящем положении обстоятельств не время еще ни смягчать требований наших, ни слишком с нашей стороны вызываться к открытию негоциации. Блистательные подвиги, каковыми Ваше высокопревосходительство ознаменовали предводительство Ваше ар-миею при самом начале, и дальнейшие распоряжения Ваши обнадеживают нас, что Порта вынуждена будет сама о мире у нас домо-

32

гаться» .

Тем временем султан Махмуд II, видимо, не без давления Франции и Австрии, произвел перестановки в своем правительстве, а 3 (15) августа 1811 г. приказал новому реис-эфенди Арих-эфенди отозвать из Бухареста турецких уполномоченных. Перемирие и переговоры о мире были прекращены, а военные операции возобновлены. Под Видином, Силистрией и Рущуком В августе 1811 г. турки потерпели серьезные поражения. Готовясь к широкомасштабной наступательной операции, верховный визирь в ночь на 29 августа 1811 г. начал переправу большей части своей армии на левый берег Дуная в 4-5 км выше Рущука. Кутузов, не препятствуя переправе, приказал своим войскам занять выгодную позицию. К началу сентября 1811 г. на левом берегу Дуная сосредоточилась 35-40-тысячная турецкая армия, на правом берегу оставалось 20-25 тыс. человек, а также штаб верховного визиря33.

19 сентября 1811 г. Ахмед-паша послал к Кутузову парламентера Мустафа-агу «со словесным и доверительным объяснением» по поводу возобновления переговоров о мире на условиях status quo ante bellum. He исключая возможности, что это предложение было тактической уловкой визиря с целью выиграть время, Кутузов, тем не менее, попросил канцлера Румянцева, чтобы он сообщил ему мнение царя о целесообразности возобновления переговоров и условия, на которых следовало бы их вести при сложившейся ситуации34.

«Государь император указал мне сообщить Вам высочайшую его волю, - отвечал Румянцев 30 сентября (12 октября) 1811 г. на этот запрос Кутузова, - что ежели бы после одержанного ныне успеха над турками учинили они шаг к сближению, то, не отвергая оного немедленно, войти в переговоры на следующем основании:

1. Приобретения наши ограничить одною Молдавиею и Бессара-биею. Ежели турецкие министры будут крайне затрудняться уступкою всего княжества, то довольствоваться определением границы по реке Серету, продолжая оную по Дунаю до впадения его в Черное море.

2. За уступку нами Валахии назначить денежную от Порты сумму, а политическое же существование сего княжества определить в какой-либо новой форме управления, как-то: учреждением там внутреннего независимого правительства или восстановлением господаря с некоторыми против прежнего отменами в пользу княжества, и таковое постановление обеспечить взаимною гарантиею России и Порты.

3. Обеспечить жителей Сербии сколь можно согласно с желанием сербской нации.

4. Относительно Грузии утвердить за каждою стороной как на суше, так и по берегам Черного моря то, что при подписании мирного трактата будет ими занимаемо.

Когда турецкие министры согласятся на сии четыре главные статьи (подчеркнуто мной - В.Г.), то все прочие пункты мирного трактата е.в-во предоставляет Вам постановить по наилучшему Вашему, милостивый государь мой, усмотрению и немедленно подписать окончательный мир, не теряя времени ... »35.

Из этой инструкции хорошо видно, что в конце сентября 1811 г. правительство России статью о Сербии рассматривало не второстепенной, как это иногда утверждалось в исторической литературе, а включало ее в состав четырех главных статей, которые должны были определять основу мирного договора. Более того, соглашаясь на уступку Валахии, Александр I требовал добиваться на переговорах таких условий для Сербии, которые в большей степени отвечали бы желаниям сербов, что вряд ли можно рассматривать как уступку.

Между тем, Кутузов, еще до получения ответа из Петербурга, постепенно блокировал турецкую группировку на левом берегу Дуная, а корпус генерала Е. И. Маркова, переправившись на правый

берег в 18 верстах от Рущука, 2 (14) октября 1811 г., разгромил вторую группировку и захватил ставку визиря. Турецкие войска на правом берегу Дуная разбежались, а сам Ахмед-паша укрылся в Рущу-ке. Артиллеристы из корпуса Маркова, захватив 6 турецких военных кораблей, начали обстрел из корабельных пушек турецкого лагеря на левом берегу Дуная. 4 и 5 октября 1811 г. русские войска заняли Туртукай и Силистрию.

Получив известие о бегстве Ахмед-паши в Рущук, Кутузов сказал: «Побег визиря приближает нас к миру, [ибо] по обычаю турок, визирь, находящийся в плену, лишается полномочий договариваться о мире. Если бы визирь не ушел, то некому было бы известить султана о том положении, в которое мы поставили его армию»36.

По получении инструкции о новых условиях переговоров Кутузов 9 (21) октября 1811 г. писал Румянцеву: «Предложение визиря бессомненно и весьма малозначаще, но я почел нужным воспользоваться ... сделанным от него первым шагом, дабы начать предварительные объяснения о мире и свести его до благоразумнейшей ба-зы»37. 10 (22) октября 1811 г. изложение «базовой основы» для переговоров было направлено верховному визирю и сводилось к следующим пунктам: договаривающиеся стороны соглашаются признать границей р. Серет; Россия и Турция должны гарантировать восстановление и расширение привилегий, предоставляемых Валахии и ее господарям; урегулирование сербского вопроса путем обеспечения безопасности и спокойствия сербов; в отношении границ в Азии должен быть принят принцип ий possidenis . Признание этих условий обеими сторонами позволило бы заключить мирный договор без созыва специального конгресса38.

На следующий день Кутузов отдал приказ по армии об установлении перемирия с турками39. 13 (25) октября 1811 г. Кутузову доложили, что группа турецких представителей прибыла на правый берег Дуная и просит переправить ее в Джурджу к главнокомандующему российской армией. В тот же день турецкая делегация была доставлена в ставку. Утром 14 (26) октября 1811 г. Кутузов принял драгомана Д. Мурузи, который сообщил, что турецкая делегация

* ий possidenis - «как владеете» (лат.), существовавшее или существующее в определенный момент территориальное положение воюющих сторон, сложившееся в результате военных действий.

снабжена полномочиями, подписанными только верховным визирем, и не имеет полномочий султана. Несмотря на отсутствие султанских полномочий, Кутузов согласился принять депутацию.

Церемония взаимного представления состоялась вечером того же числа. Первым уполномоченным с турецкой стороны визирь назначил муфти-заде Селима Моилу, вторым - Галиб-эфенди, третьим -Гамид-эфенди, первым секретарем - Кетер-эфенди, вторым секретарем - Незиб-эфенди, первым драгоманом - князя Д. Мурузи. Позднее выяснилось, что в роли первого уполномоченного фактически выступал опытнейший турецкий дипломат Галиб-эфенди, который в 1807 г. в Слободзее возглавлял русско-турецкие переговоры о перемирии, а в К08-1811 гг. был в должности реис-эфенди40. Муфтий Селим Моила был вписан в полномочия в качестве первого уполномоченного из уважения к его духовному званию.

Первым уполномоченным на переговорах с российской стороны был назначен бывший посланник в Константинополе, тайный советник А. Я. Италинский, вторым - генерал-майор И. Сабанеев, третьим -действительный статский советник И. П. Фонтон.

После официальной церемонии представления уполномоченных Галиб-эфенди, оставшись наедине с Кутузовым, заявил, что отсутствие султанских полномочий не должно помешать переговорам, в ходе которых можно было бы выработать проект не только отдельных статей, но и договора в целом. Подобный прецедент уже имел место при заключении Ясского мира в марте 1791 г., напомнил он Кутузову. «Не могу я упустить случая, столь для нас благоприятного, - писал Кутузов Румянцеву по этому поводу, - я должен употребить все мои старания, дабы столь давно желаемое и теперь начатое дело не прервалось и мы не потеряли всей пользы, дарованной нам действием нашего оружия и счастливым стечением обстоятельств. Визирь уже согласен на назначение Серета границею, чего, признаюсь Вам чистосердечно, не смел я надеяться; следовательно, главная статья постановлена... »41.

Перед началом официальных заседаний (конференций) Кутузов сообщил Румянцеву, что, судя по первым впечатлениям, наибольшие затруднения должны возникнуть при обсуждении двух других главных статей: о размерах денежной контрибуции, которую должна уплатить Порта, и о Белградской крепости, которую российские полномочные предполагают сохранить за сербами. Турецкие

же уполномоченные, по словам Кутузова, упрямо твердят: «Ежели оставить крепость в руках сих мужиков и пьяниц (т.е. сербов - В.Г.), то отвечать нельзя, чтобы вскоре Белград не был продан ими за 1 тыс. червонных. Между тем как Белград есть ключ позиции Порты со стороны Баната»42. Учитывая такое настроение турецких уполномоченных в отношении сербов, Кутузов писал: «Вторая статья, подверженная непременному затруднению, есть сохранение за сербами Белградской крепости: сия статья, на которую Порта никогда не согласится, да и действительно не может она оставить ключ своих владений в руках у народа, ей недоброжелательного, и который по невежеству своему или корыстолюбию может при первой остуде Порты с Австрией впустить в столь важную крепость австрийские войска. Впрочем, теперь, когда мы не требуем более Валахии, не вижу я, какой бы сие могло для нас быть пользы, а потому и положил я вовсе о Белграде не упоминать, уверен будучи, что и турки о сем упоминать не будут»43. Основываясь на предварительных беседах с князем Д. Мурузи и Галиб-эфенди, М. И. Кутузов за день до официального открытия первой конференции в Джурджу писал военному министру России Барклаю-де-Толли: «... Трудно будет удостоверить турков, что оставя крепости в руках сербов, возможно будет им почитать их своими подданными. Сербы, один раз будучи отделены от нас Большою и Малою Валахиею, конечно, будут искать покровительство австрийского дома ... Чтобы, впрочем, удержать для сербов привилегии, как то: собственное их правление, право доставления установленной подати через своих депутатов в Константинополь и неимения никаких турецких правителей, возможно будет назначить и постановить одну военную дорогу для прохода гарнизонов турецких, на что и турки согласятся»44.

Предложения Кутузова, касавшиеся содержания обсуждаемых на переговорах статей, меры по установлению перемирия и блокаде турецкой армии были одобрены Александром I, за исключением статьи о Сербии. В этой связи Н. П. Румянцев писал Кутузову: «По представленным от Вашего высокопревосходительства весьма основательным причинам о трудности сохранить за сербами Белград и о маловажности от того для нас пользы е.в-во соизволяет, чтобы в том не упорствовать, но выговорить по крайней мере, чтобы кроме Белграда турецкие войска не занимали других крепостей в Сербии, чтобы внутреннее в оной земле управление установлено было по собст-

венному произволу нации и обеспечено ручательством России. Его величеству угодно, чтобы Ваше высокопревосходительство употребили колико возможно старание, дабы о жребии Валахии и Сербии сделано было постановление на основании вышесказанном, но чтобы, домогаясь о том, не терять однако же из виду и того, что главная цель есть мир с Портою, полагающий границею реку Серет ... , чтобы отнюдь не прерывать настоящей негоциации, и чтобы оная наипос-

45

пешнее вела нас к миру» .

Первая официальная конференция мирного конгресса состоялась

в Джурджу 19 (31) октября 1811 г.46. На ней обсуждались статьи о границах и о привилегиях Валахии; вопрос о Сербии не затрагивался47. К ноябрю 1811 г. окончательно выяснилось, что верховный визирь Ахмед-паша рассчитывал использовать мирные переговоры для того, чтобы собрать новые войска в Румелии и подтянуть их к Рущуку. Об этом свидетельствовало и то, что просьба о присылке султанских полномочий была отправлена в Константинополь только через 3-4 дня после прибытия турецких уполномоченных в Джурд-жу48. Несмотря на это, Кутузов принял решение продолжать переговоры до присылки султанских полномочий и не ставить на обсуждение статью о сербах, поскольку он предвидел «невозможность одержать все требуемые для них выгоды». «Отступая от оных (от сербов -В.Г.) теперь, - пишет Кутузов, - могли бы мы в случае разрыва повредить влиянию нашему в том краю; турки, бессомненно, тогда бы воспользовались согласием нашим на уступку им Белграда, дабы представить сие легковерным сербам в доказательство, сколь мало мы о их благосостоянии печемся и что мы жертвуем ими собственным нашим выгодам»49. Придерживаясь этого принципа, российские уполномоченные на одиннадцати конференциях, проходивших в Джур-джу с 19 октября по 7 ноября 1811 г., вопрос о Сербии не обсуждали50.

Тем временем в Константинополе состоялось несколько заседаний Государственного совета (мухавара), на которых обсуждался вопрос о возможных уступках Турции в пользу России. Участники первого заседания, решив перестраховаться, постановили: поскольку согласно шариату все земли империи являются собственностью султана, то только он один имеет законное право решать этот вопрос.

Однако молодой султан также опасался взять на себя такую ответственность и по его настоянию мухавар собирался трижды. В конце концов было принято решение заключить мир с Россией на умеренных

условиях. Узнав об этом, французский поверенный в делах Латур-Мобург стал запугивать султана тем, что если Порта заключит мир с Россией и уступит ей хотя бы часть своей территории, то Наполеон, отобрав ее у России, присоединит к Польше и никогда не вернет Турции.

Венский двор, в свою очередь, уверял султана в неизбежности скорой войны между Россией и Францией и настоятельно советовал использовать это обстоятельство для того, чтобы не уступать России того, что она требует. Под давлением Франции и Австрии султан Махмуд II дезавуировал согласие верховного визиря признать границу по реке Серет и направил ему новую инструкцию, согласно которой русско-турецкая граница в Европе должна проходить по реке Прут51. Александр I, со своей стороны, настаивал на том, чтобы все завоеванные русскими области на Кавказе оставались за Россией, как вознаграждение за уступку Порте Валахии.

В связи с новыми инструкциями, поступившими из обеих столиц, очередная, 12-я конференция, состоялась 17 (29) ноября 1811 г., то есть через 10 дней. На ее открытии Галиб-эфенди объявил, что 15 ноября получены полномочия султана на переговоры, согласно которым он, Галиб-эфенди, назначается первым уполномоченным с турецкой стороны, и что эти полномочия предоставляют всем прежним турецким уполномоченным право вести переговоры и подписывать мирный договор. Затем Галиб-эфенди объявил, что султан дезавуирует согласие верховного визиря признать границей реку Серет, поскольку на предшествующих одиннадцати конференциях турецкие представители не были снабжены полномочиями султана.

После этого объявления дальнейшие переговоры становились бессмысленными, и российские уполномоченные покинули зал заседа-ний52. Опасаясь, что Кутузов немедленно отдаст приказ об уничтожении окруженной турецкой группировки, Галиб-эфенди вечером того же дня послал Д. Мурузи к И. П. Фонтону, чтобы убедить русских продолжить переговоры по другим статьям договора. Желая знать суть изменений по другим статьям, Кутузов поручил А. Я. Ита-линскому встретиться с Галиб-эфенди и выяснить интересующие его вопросы. Из протокола беседы первых уполномоченных, которая состоялась 18 ноября 1811 г., видно, что султан соглашался предоставить сербам только те права и привилегии, которыми пользуются все подданные Османской империи. Но султан категорически воз-

ражал против включения в мирный договор не только особой статьи о сербах, но и любых постановлений о них, которые могли бы поставить под сомнение суверенитет его империи. А. Я. Италинский в ответ на это решительно заявил, что если султан и Порта не признают законных прав сербов, то они «будут вынуждены обратиться за помощью к какой-либо иностранной державе в надежде улучшить свое положение»53.

На 13-й конференции, состоявшейся 21 ноября (3 декабря) 1811 г., полномочные подписали протокол о прекращении переговоров. 22 ноября (4 декабря) 1811 г. Александр I дал указание Кутузову возобновить военные действия, которые, по его мнению, принудят турок сделать новый шаг к сближению. При возобновлении переговоров российские уполномоченные должны будут руководствоваться следующими условиями: «1) чтобы река Серет была принята границею, так как о том было уже согласовано; 2) что о Сербии сделано будет постановление, обеспечивающее спокойное и безмятежное существование сей нации; 3) относительно границ в Азии, о чем е.в-во подтверждает все то, что по сей статье сообщил я Вашему сиятельству в секретной моей депеше от 12 числа сего месяца»54.

Тем временем окруженная турецкая армия, страдая от наступивших холодов, болезней и голода, несла неслыханные до той поры потери. К концу ноября 1811 г. из 36 тыс. человек в ней насчитывалось не более 12 тыс.; из 8 тыс. лошадей осталось лишь 60 голов55. Чтобы спасти оставшихся от неминуемой гибели, Кутузов 25 ноября (7 декабря) 1811 г. подписал с верховным визирем соглашение о передаче остатков турецкой армии «на сохранение», что в действительности означало добровольную сдачу в плен. После разоружения пленные были размещены на зимние квартиры в Валахии56.

В конце ноября - начале декабря 1811 г. ставка Кутузова была перемещена из Джурджу в Бухарест, куда переехали и все уполномоченные для ведения переговоров о мире57.

Предпринятые Кутузовым меры вызвали крайнее неодобрение Александра I, который 12 (24) декабря писал главнокомандующему: «Не могу я скрыть от Вас неприятное впечатление, которое произвели надо мною последние депеши ваши. Мирная негоциация не вперед подвигается, но назад. Вам следовало при столь явном нарушении доброй веры со стороны турецких чиновников решительно им объявить, что прекращение военных действий последовало един-

ственно по соглашению визиря на известные кондиции, но что оные отвергаются, то Вы немедленно разорвете перемирие и начнете тем, чтобы принудить к сдаче корпус, окруженный на левой стороне Дуная. Твердые сии изъяснения имели бы несумненно полный успех ... Если бы и разрыв последовал, я оный предпочитаю миру на иных условиях, как те, кои мною Вам были назначены ... ». Упрекал царь Кутузова и за переезд уполномоченных в Бухарест, поскольку там, по словам Александра I, «отверзается лишь пространное поле всем интригам иностранных держав посредством их агентов, там находящихся». Исходя из политической ситуации, сложившейся к этому времени в Европе и на русско-турецком фронте, Александр I считал, что «мир, неприличный достоинству России, будет для нее более вреден, нежели полезен». Царь предупреждал, что если султан откажется одобрить условия, согласованные ранее с великим визирем и турецкими полномочными на переговорах в Джурджу, то он не утвердит конвенцию о принятии турецкой армии под присмотр и сохранение, объявит всех оставшихся в ней военнопленными и отправит в глубь России. В этом же письме Александр I предписывал Кутузову: «Не приступать к подписанию мира иначе, как на тех условиях, кои мною Вам предписаны». В случае отказа турецких уполномоченных подписать мир на этих условиях, царь приказывал немедленно начать военные действия58.

Этот рескрипт Александра I Кутузов получил в Бухаресте 20 декабря 1811 г. (1 января 1812 г.). На 14-й конференции, которая состоялась в Бухаресте 31 декабря 1811 г. (12 января 1812 г.), турецкие уполномоченные твердо заявили, что султан отказывается утвердить статьи о границах в Европе и Азии и включить в договор статью о Сербии. Российские уполномоченные, со своей стороны, объявили о решительном отказе царя признавать иную границу, кроме как по реке Серет, а граница в Азии должна остаться такой, какой она была до 31 декабря 1811 г. Российские полномочные потребовали также, чтобы в мирный договор непременно была включена статья о сербах, которая при посредстве России гарантировала бы им безопасность, свободу и право выбора ими самими формы их внутреннего управления. Если турецкие уполномоченные откажутся признать эти главные требования российской стороны, то переговоры будут прекращены, а Кутузов возобновит боевые действия и двинет войско в глубь Румелии, которая после разгрома армии осталась без серьезной защиты59.

В надежде выиграть время, Галиб-эфенди просил воздержаться от подобных действий, пока не будет получен ответ из Константинополя. Однако Кутузов 31 декабря 1811 г. (12 января 1812 г.) отдал приказ о возобновлении военных действий, но согласился на пребывание турецких полномочных в Бухаресте60. В письме к верховному визирю он писал по этому поводу: «Его императорское величество, российский государь ... требует, чтобы река Серет стала новой границей между обеими империями в Европе, как об этом была достигнута договоренность с вашей светлостью, чтобы приобретения, сделанные нами в Азии ... , остались в его владении, и, наконец, чтобы заключено [было] под его гарантией соглашение относительно сербов, которое облегчило бы им спокойное существование, гражданскую свободу и избранную ими самими форму внутреннего управления. Е.и.в-во заявляет, что в случае, если уполномоченные Блистательной Порты не согласятся тотчас же на эти предложения, то перемирие будет прервано, а солдаты турецкой армии, переведенной на эту сторону, будут рассматриваться как военнопленные»61.

Извещения о возобновлении боевых действий Кутузов отправил в Константинополь и Белград. Российский дипломатический представитель в Сербии Ф. И. Недоба сообщил это известие верховному вождю сербов Карагеоргию и Правительствующему совету Сербии в середине первой декады января 1812 г.62.

Быстро менявшаяся политическая ситуация в Европе и засекреченность русско-турецких переговоров о заключении мира не могли не беспокоить сербских повстанцев. Карагеоргий и Правительствующий совет в начале января 1812 г. приняли решение направить в ставку Кутузова, а затем в Петербург депутацию в составе трех членов Правительствующего совета: попечителя внутренних дел Якова Ненадовича, попечителя финансов Симу Марковича и секретаря совета Михаила Груйовича. По прибытии в Бухарест депутаты объявили, что цель их поездки, как пишет Кутузов, «состоит единственно в том, чтобы повергнуть и себя, и весь народ сербский к ... стопам е.и.в-ва и просить продолжения к оному высочайшего покровительства государя императора».

Получив от Кутузова разрешение на поездку в Петербург, подорожные документы и деньги, сербские депутаты в сопровождении подпоручика российской армии Радича 12 (24) января выехали из Бухареста63. В столицу России депутаты прибыли 4 (16) февраля

1812 г., а 8 (20) февраля были приняты государственным канцлером Н. П. Румянцевым.

За день до их прибытия в Петербург Александр I лично распорядился, чтобы сербские депутаты были хорошо приняты и должным образом устроены64. В соответствии с указанием царя Румянцев направил отношение к министру финансов Д. А. Гурьеву с указанием, чтобы сербским депутатам выдали деньги: Я. Ненадовичу и С. Марковичу по 750 руб. на месяц, а М. Груйовичу - 300 руб. Кроме того, на оплату меблированных комнат им полагалось по 550 руб. каждому, на оплату загородных поездок - 600 руб., на лекарства и прочие нужды - 200 руб.65. В субботу 10 (22) февраля 1812 г. Румянцев известил депутатов, что на следующий день они будут приняты Александром I и императрицей Елизаветой Алексеевной66. Позднее депутатов принимали также другие члены императорской семьи и многие члены российского правительства.

Подписанное Я. Ненадовичем, С. Марковичем и М. Груйовичем прошение сербского народа депутаты вручили Н. П. Румянцеву 5 (17) марта 1812 г., т.е. спустя месяц после прибытия в Петербург. В этом документе подробно рассказывалось о бедственном положении сербов, разъяснялись беспокоившие петербургский двор причины, побудившие повстанческое руководство поддерживать связи с Австрией, излагались цели приезда депутатов в Россию и основные нужды сербского народа. Авторы прошения писали: «Народ желает, а мы за славу и счастие почитаем ... , да будет оный е.и.величеством покровительствуем, да избавится от ига оттоман, да существует не лишась высочайшей монаршей милости. Народ желает и готов посвятить себя святейшей его воле. Сравнивая общее желание с необходимо-стями, коими по ныне народ нуждается, оные состоят в военных надобностях ... А как в продолжение настоящей с Портою войны обратила бы она [Россия - В.Г.] силу своих войск к отмщению Сербии, то необходимо нужно корпус е.и.в-ва войск отделить в оную, где общей силою можно бы всегда отражать всякое неприятельское покушение. За счастие народное почитаем, если при заключении мира с Портою народ сербский под неколебимым е.и.в-ва покровительством, не под иным, но под его благим законом, с сохранением имени Сербии, по его монаршему благоволению, утвердится от Порты независимым. А напротив того, несчастием народным почитаем, если он всемилостивейшего покровительства лишен будет». Прося канц-

лера «тончайше войти в состояние народа сербского», депутаты по данному им верховным вождем поручению просили о помощи в «народных нуждах» и о разрешении в дальнейшем обращаться за ней непосредственно к царю, и чтобы Румянцев письменно удостоверил в этом Карагеоргия67.

Есть основание полагать, что в Петербурге с сербскими депутатами довольно обстоятельно обсуждался вопрос и об участии сербов в так наз. Адриатической экспедиции, осуществление которой было поручено новому главнокомандующему Дунайской армией адмиралу П. В. Чичагову. На это, в какой-то степени, указывают как двухмесячное пребывание сербских депутатов в Петербурге, так и явно повышенное к ним внимание Александра I, членов императорской фамилии и министров. Есть некоторые намеки на это и в письме самих депутатов к Карагеоргию от 20 марта (1 апреля) 1812 г. Информируя верховного вождя обо всех приемах у царя и членов его семьи, депутаты писали, что они «имели честь посетить всех министров», которые «обнадеживали их добром». Сам граф Румянцев, «благодетельно ходатайствуя . и доброжелательствуя сербскому народу, весьма старается доставить удовлетворение в отношении народных нужд». Румянцев сообщил депутатам, что М. И. Кутузову уже предписано отправить в Сербию 1 тыс. пудов пороха и соответствующее количество свинца. Царь и министры, уверяли депутаты Карагеоргия, обещали и в будущем финансовую, военную, и материальную помощь Сербии. Опасаясь излагать в письме суть политических переговоров, депутаты намекали, что они по приезде домой разъяснят все вопросы и надеются «весьма обрадовать» народ их решением. В этом же письме они сообщали и свои впечатления о положении в самой России: в Петербурге «важные движения происходят во всех полках, и многие деташаменты и корпуса посылаются; очень великие приуго-товления делаются на границе польской; носится слух, якобы война с французами. Депутаты предупреждали Карагеоргия, чтобы он не беспокоился относительно их столь длительной задержки в Петербурге - она связана с тем, что они с нетерпением ожидают «вожделенного решения»68. Можно предполагать, что «вожделенное решение» было связано с утверждением засекреченного плана Адриатической экспедиции, в которой сербам отводилась весьма важная роль.

* деташаменты - отдельные вооруженные формирования.

Перед отъездом сербских депутатов домой канцлер Румянцев 30 марта (11 апреля) 1812 г. подготовил докладную записку на имя Александра I, в которой предлагал «для приласкания» сербов пожаловать Карагеоргию осыпанную бриллиантами табакерку с надписью «За веру и отечество», ценой в 5 тыс. рублей. Депутатов предлагалось наградить золотыми медалями на алых лентах с портретом Александра I и с такой же надписью на обороте. Кроме медалей канцлер советовал наградить их же саблями с надписью «За храбрость» или же часами, осыпанными бриллиантами, ценой до 1 тыс. руб. На обратный путь им было выдано по 400 червонных каждому69. Однако позднее, в письме к министру финансов Д. А. Гурьеву, канцлер внес некоторые изменения - сербские депутаты должны быть награждены золотыми медалями с надписью «За усердие»70.

Еще до отъезда депутатов в Сербию Румянцев написал письмо Кутузову, в котором сообщал последнее решение царя по сербскому вопросу: «При замирении с Портою устроить участь сего народа наилучшим образом, а между тем снабдить его военными снарядами и подкрепить корпусом войск для совокупного действия противу общего врага... »71.

Поскольку сербские депутаты спешили вернуться домой, то Румянцев 11 (23) апреля 1812 г. обратился к министру финансов Д. А. Гурьеву и сообщил ему, что сербская депутация отправилась из Петербурга, не дожидаясь изготовления назначенных им наград и подарков. Канцлер просил министра выдать сербским депутатам 500 голландских червонных, награды же отправить позднее через службы МИД России, а подарки с курьером в штаб главнокомандующего Дунайской армией72. Получив проездные документы и деньги, сербские депутаты 15 (27) апреля 1812 г. выехали из Петербурга в Сербию. Их пребывание в столице России продолжалось более двух месяцев73.

В Сербии тем временем начали распространяться панические слухи, порожденные секретностью ведущихся в Бухаресте русско-турецких переговоров и разговорами о скорой войне между Россией и Францией, что якобы неизбежно повлечет за собой вывод российских войск из Сербии. Поводом к усилению тревоги послужил приказ о перемещении одного из российских батальонов Нейшлотско-го полка из Белграда под Неготин для поддержания действий сербских войск в этом районе. Чтобы успокоить белградских жителей

Младен Милованович обратился с просьбой к командованию Дунайской армии об оставлении батальона в Белграде и о вводе в Сербию еще 2-тысячного корпуса российских войск74.

Известие о заключении в Париже 14 марта 1812 г. франко-австрийского договора, по которому Австрия обязывалась выделить 30-тысячный корпус своих войск для войны с Россией, еще больше усилило панические настроения среди сербов75.

Между тем на русско-турецком фронте в январе-феврале 1812 г. не произошло существенных изменений. Остатки окруженной под Рущуком турецкой армии были разоружены и отконвоированы на 50 верст в глубь Валахии. Из-за обильного ледохода по Дунаю подразделения российских войск не могли переправиться на правый берег. В связи с этим Кутузов 25 января (6 февраля) 1812 г. предписал А. П. Зассу сообщить Карагеоргию его согласие «производить в действо предполагаемую им (верховным вождем - В.Г.) экспедицию противу турок на Дрине». Для осуществления этой операции главнокомандующий предлагал привлечь находившийся в Белграде Нейшлотский батальон российских войск76. Когда же Дунай покрылся достаточно прочным льдом, четыре отряда российских войск 2 (14) февраля 1812 г. перешли на правый берег Дуная, но там не оказалось никаких турецких войск. Поскольку при создавшейся ситуации военные действия не могли стать решающим фактором, который мог бы повлиять на скорейшее заключение мира с Турцией на предлагаемых Александром I условиях, то петербургский двор решил использовать политику дипломатического устрашения, которой пользовались российские дипломаты в отношениях с Портой в период правления султана Селима III. С одной стороны, Н. П. Румянцев предписывал Кутузову внушать верховному визирю и первому уполномоченному Галиб-эфенди мысль о том, что Наполеон продолжает предлагать Александру I, как сказано в письме, «воспользоваться настоящею войною к конечному ниспровержению Оттоманской империи в Европе ... и быть готовым ко взаимному разделу остатков сей державы». Чтобы разрушить эти замыслы, не соответствующие намерениям петербургского двора, российский император не только предлагает заключить с Портой мир, но и выражает согласие «взять на себя попечение охранить Оттоманскую империю». Порта же, пишет Румянцев, «вместе с миром пусть потребует от нас союза, в силу которого обе державы обоюдно бы обязалися охранять

друг друга от общих им неприятелей»77. С другой стороны, Александр I писал Кутузову: «Желая кончить ... войну с Портою, не нахожу лучшего средства для достижения сей цели, как произвести удар под стенами Цареграда совокупно морскими и сухопутными силами»78. Осуществление этой операции было возложено на генерал-губернатора Одессы Э. О. Дюка-де-Ришелье. Вскоре план удара по столице Османской империи был отменен — якобы по причине начавшейся в тех краях чумы.

В это же время английский и шведский посланники в Турции, С. Каннинг и Гамель, также пытались внушить Порте мысль о выгоде для нее заключить мир с Россией. Однако дипломатические демарши в Бухаресте и Константинополе, вопреки ожиданиям петербургского двора, вызвали прямо противоположную реакцию со стороны Порты. Султан категорически запретил своим уполномоченным в Бухаресте соглашаться на уступки в Азии и принимать статьи о Валахии и Сербии. Соответствующая инструкция была доставлена верховному визирю 4 (16) марта, а Кутузов ознакомился с ней 6 (18) марта 1812 г. Новые условия султана, естественно, не удовлетворили российских уполномоченных, и переговоры вновь были приоста-

новлены79.

В Петербурге еще не знали об этих решениях Порты и продолжали усложнять по сути уже проигранную дипломатическую игру. В секретном отношении от 5 (17) марта 1812 г. Румянцев писал Кутузову: «Е.и.в-ву угодно, чтобы Ваше сиятельство тотчас позвали к себе Галиб-эфенди и, требуя от него непроницаемой тайны, известили бы его именем е.и.в-ва, что государь император, не взирая на войну, существующую между Россиею и Оттоманскою Портою, никогда не взирал равнодушным оком на существование Турецкой империи, которое е.в-во находит необходимо нужным в общем составе Европы. Посему е.в-во, извещая султана посредством его полномочного о грозящей ему опасности, не взирая на все обещания французского правительства, кои опытом доказываются быть столь лицемерными, предлагает султану от искреннего сердца превратить войну, ныне существующую, в теснейшую дружбу ... Пусть происки держав, желающих порабощения Европы, уничтожатся с посрамлением от тесной связи двух сильных империй, которые суть Российская и Оттоманская ... В случае недостижения желаемой цели не останется ничего другого делать е.в-ву, как с сокрушением сердца со-

гласиться на предложение Франции и силами своими содействовать к падению Турецкой империи»80.

По получении писем от Кутузова и известий из Константинополя от английского и шведского посланников о нежелании Порты идти на территориальные уступки и на заключение союзного договора с Россией в Петербурге поняли, что политика угроз и лестных обещаний не может привести к желаемой цели. Тогда Александр I 22 марта 1812 г. отправил Кутузову написанное своей рукой секретное послание, в котором писал: «Обстоятельства час от часу становятся важные для обеих империй. Величайшую услугу Вы окажете России поспешным заключением мира с Портою. Убедительнейше Вас взываю любовию к своему отечеству обратить все Ваше внимание и усилия к достижению сей цели. Слава Вам будет вечная. Всякая потеря времени в настоящих обстоятельствах есть совершенное зло. Отстраните все побочные занятия и с тем проницанием, каковым Вы одарены, примитесь сами за сию столь важную работу. Для единственного Вашего сведения сообщаю Вам, что если бы невозможно было склонить турецких полномочных подписать трактат по нашему желанию, то, убедясь наперед верным образом, что податливость с Вашей стороны доставит заключение мира, можете Вы сделать необходимую уступку в статье о границе в Азии: в самой же крайности дозволяю Вам заключить мир, полагая Прут по впадении оного в Дунай границею. Но сие вверяю я личной вашей ответственности и требую необходимо, чтобы ни одно лицо без изъятия не было известно о сем моем дозволении до самого часу подписи (мира -В.Г.). На сию однако же столь важную уступку не иначе повелеваю Вам согласиться, как постановя союзный трактат с Портою (подчеркнуто мной - В.Г.). Я надеюсь, что Вы вникните во всю важность сего предмета и не упустите из виду ничего нужного к достижению желаемой цели»81.

Обострившаяся международная ситуация и нависшая угроза наполеоновского вторжения в Россию побуждали петербургский двор спешить с заключением мира с Турцией и идти на уступки ей даже по основным статьям договора. В этой связи не была исключением и статья о сербах. Чтобы добиться ее включения в мирный договор, М. И. Кутузову рекомендовалось сообщить верховному визирю, что в «свое время», т.е., видимо, при заключении союзного договора, Александр I не будет возражать, если султан сам «начертает поста-

новление» о сербах. Однако при подписании договора в статью о сербах непременно следует внести пункт о предоставлении Сербии свободного внутреннего управления. В инструкции от 22 марта (3 апреля) 1812 г. Румянцев писал по этому поводу: «Относительно Сербии обеспечить спокойное существование сей нации обещанием со стороны Порты, что она не будет вмешиваться во внутреннее в оной земле управление, но предоставит то на волю и произвол жителей. Государь император не оспаривает султану ни право взимать по-прежнему дань с Сербии, ни других преимуществ, которые могут служить к ознаменованию владычества его над сею землею, а в вящее доказательство искреннего своего расположения и по сей статье, его же султанову величеству предоставляет начертать в свое время, как он за благо признает постановление между двумя дворами о сей нации, довольствуясь, чтобы в мирном трактате одно то в пользу ее было выговорено, что во внутреннем у себя управлении будет она совершенно свободна»82. В начале апреля 1812 г. Кутузову были даны полномочия и на право заключения оборонительного и наступательного союза с Турцией, который, видимо, рассматривался петербургским двором как один из моментов дипломатической игры, связанной с планом так наз. Адриатической экспеди-

83

ции .

В Бухаресте Кутузов 3 (15) апреля 1812 г. возобновил неофициальные переговоры с Галиб-эфенди и сообщил ему «ультимативные условия» о тех статьях, которые предполагалось обсудить на очередной официальной конференции. «Ультимативные условия» сводились к следующему: «Река Серет является, как и было договорено прежде, границей двух империй в Европе; спокойное существование сербов будет гарантировано обещанием со стороны Порты, что она не будет вмешиваться во внутреннее управление этой нации, а предоставит это ей самой». Тогда же Кутузов дал понять Галиб-эфенди, что российский император не намерен оспаривать у султана его право на суверенитет в отношении Сербии и получение с сербов подати. «Чтобы дать наиболее убедительное доказательство в искренности его (царя - В.Г.) намерений по этому поводу, - заявил Кутузов Галиб-эфенди, - е.и.в-во предоставляет великому государю установить в свое время порядок отношений между обоими дворами касательно этой нации и довольствуется лишь тем, чтобы в трактате было упомянуто в пользу сербов, что они будут совершенно незави-

симы в своем внутреннем управлении». Эту беседу Кутузов заключил словами: « Если Порта готова принять эти предложения России, то е.и.в-во ограничится просто заключением мира на предлагаемых умеренных условиях, но если особые интересы побуждают к тесному союзу между двумя империями, то он уполномочен подписать вместе с трактатом о мире и отдельную статью, касающуюся союза». Ультимативный характер требований российской стороны, парировал в свою очередь Галиб-эфенди, отнимают даже надежду на возможность дальнейших переговоров. К тому же, по мнению первого турецкого уполномоченного, предложенные Кутузовым условия почти ничем не отличались от прежних. «В отношении Сербии, - заявил Галиб-эфенди, - Порта Оттоманская соглашается включить в трактат статью, содержащую только помилование и общую амнистию сербам, а также обеспечение их безопасности и спокойствия». Не дав определенного ответа по другим статьям, Галиб-эфенди в очередной раз прибегнул к уже проверенной уловке, пообещав сообщить условия Кутузова верховному визирю, который, в свою очередь, запросит новую инструкцию у султана84. Становилось очевидным, что турецкая сторона сознательно затягивает переговоры в расчете на начало русско-французской войны.

В Петербурге считали, что Кутузов недостаточно энергично ведет дело в нужном России направлении. Царь уже не скрывал своего раздражения по поводу действий нелюбимого им военачальника. В надежде ускорить переговоры о заключении мира и союза с Турцией, а заодно приступить к реализации секретного плана Адриатической экспедиции, предусматривавшего диверсию в тыл французской армии, Александр I принял решение заменить Кутузова своим любимцем, адмиралом П. В. Чичаговым, который был одним из авторов вышеназванного плана. По поводу назначения П. В. Чичагова на должность главнокомандующего Дунайской армией было заготовлено два рескрипта: рескрипт от 5 (17) апреля 1812 г. был составлен на случай, если мир с Турцией еще не будет заключен, другой, от 9 (21) апреля 1812 г., на случай, если мир будет заключен. Чтобы сгладить неприятность по поводу отстранения Кутузова от командования армией и ведения переговоров, в рескрипте от 5 (17) апреля указывалось, что царь желает видеть Кутузова «заседающим в Государственном совете», и поэтому он должен сдать армию Чичагову, поспешив с приездом в Петербург85. В рескрипте от 9 (21) апре-

ля царь писал: «Заключение мира с Оттоманскою Портою прерывает действия Молдавской армии; нахожу приличным, чтобы вы прибыли в Петербург, где ожидают вас награждения за все замечательные заслуги, кои вы оказали мне и отечеству. Армию, вам врученную, сдайте адмиралу Чичагову»86.

Назначая П. В. Чичагова главнокомандующим Дунайской армией, царь одновременно передавал в его подчинение Черноморский флот и управление Дунайскими княжествами. Перед Чичаговым были поставлены две, как сказано в инструкции, «не терпящие ни малейшего промедления» задачи: 1) мирные переговоры с турками; 2) вооружение балканских христиан и славян, «могущих тем усилить военные действия» российской армии на Балканах. Коварное поведение Австрии и ее присоединение к Франции, говорилось в той же инструкции, «заставляют Россию использовать все, находящиеся в ее руках, способы для разрушения вредных замыслов правителей этих государств». Главнейший из этих способов, по словам Александра I, «состоит в обращении к нашей стороне воинского духа славянских народов, как то: сербов, босняков, далматов, черногорцев, бокесцов, кроатов, иллирийцев, кои, будучи вооружены и приведены по воинской части в устройство, сильно содействовать нам могут». Царь не исключал возможности привлечь на сторону России и венгров, которые в тот период были недовольны политикой австрийского правительства. «Все сии народы в соединении с нашими регулярными войсками, - говорится в инструкции, - составят ополчение довольно огромное, чтобы не только противустоять замыслам Австрии, но и произвесть сильную диверсию на правом крыле французских владений и служить нам сугубым средством к нанесению ударов со стороны Ниссы и Софии. Целью сей диверсии противу Франции быть должно завоевание Боснии, Далмации, Кроации и направление ополчения сего на возможные пункты, лежащие на берегу Адриатического моря, предпочтительно же на Триест, Фиум, Бокка ди Котора и прочие»87. Петербургские политики рассчитывали, что в этих адриатических городах российские войска и ополчения балканских славян установят связь с английским флотом и начнут продвигаться к Тиролю и Швейцарии, где соединятся с народами этих стран, которые также недовольны тамошними правителями. «Все, что может возвысить дух славянских народов для направления оного к нашей цели, -наставлял Александр I Чичагова, - должно быть Вами употреблено,

как то: обещание им независимости, установление славянского царства, награждение людей, имеющих между ними влияние, деньгами, знаками отличия, приличным проименованием начальников и войск, и прочие подобные сим побудительные средства, со нравами сих народов и обстоятельствами сообразные. Гражданское устройство всех сих народов поручается прозорливому усмотрению и соображению Вашему».

Поскольку после заключения австро-французского союза отношения между Австрией и Россией существенно изменились, то Александр I требовал от Чичагова, чтобы он по прибытии в Бухарест убедил турецких полномочных в необходимости заключения не только мира, но и союза между Россией и Турцией. Если до его приезда мирный договор еще не будет заключен Кутузовым, то Чичагову давались полномочия изменить прежние условия некоторых статей договора. В этой связи в инструкции указывалось: «Должно будет требовать, чтобы турки не токмо не прекословили вспоможениям, каковые мы от сербов и прочих христианского исповедания народов, под державою их живущих, получить можем, но изъявили бы истинное и охотное расположение содействовать всеми находящимися в руках их средствами противу общих врагов». Для большей убедительности сказанного, царь соглашался, чтобы Порта после победы над австрийцами и французами вернула себе Рагузинскую (Дубров-ницкую - В.Г.) и Ионическую республики. Для склонения Порты к скорейшему признанию дополнительных статей союзного договора царь предписал отправить в Константинополь А. Я. Италинского и И. С. Бароцци. Если же Порта откажется принять эти условия и не согласится подписать мир с Россией, то Чичагов, согласно инструкции, должен был стараться «распространить действия внушений ... и на все части Оттоманской империи: греков возбуждать к сложению тягостного для них магометанского ига; с Али-пашою (Янинским -В.Г.) войти в переговоры, подавая ему обнадеживания на независимость и на признание его королем эпирским, из албанцев стараться через приглашения и особливо посредством достаточной платы составить особые войска ... ». В организацию войска балканских народов Александр I советовал Чичагову не вмешиваться и предлагал придерживаться в этом вопросе существующих у этих народов порядков. Вооружение и боеприпасы для славян царь предполагал «испросить» у англичан, которые доставят их в порты Адриатиче-

ского моря на своих кораблях. Сам же адмирал Чичагов «для подкрепления славянского ополчения» должен был выделить «достаточное число пехоты с приличною частию кавалерии и артиллерии, не теряя из виду, чтобы мы в случае продолжения войны с Портою могли оставаться безопасно в оборонительном положении против нее». Александр I, со своей стороны, обещал постараться уговорить английское правительство поддержать своим флотом и находившимися в Сицилии войсками атаки российских войск и славянского ополчения на Боку Которску, Триест, Фиуме, Рагузу, а также помочь

при блокаде Корфу, чтобы пресечь сообщение с турецкими берега-

88

ми .

В письме к главе российской миссии в Стокгольме П. К. Сухте-лену Н. П. Румянцев следующим образом разъяснял замысел Адриатической экспедиции. Если война России с Францией неизбежна и если в нее будет втянута Австрия, то чтобы нанести удар по интересам этих враждебных держав, царь вынужден будет осуществить обширный план, основные положения которого изложены в инструкции адмиралу П. В. Чичагову от 9 (21) апреля 1812 г. Этот план предусматривает объединение, как сказано в письме, «не под его (царя - В.Г.) властью и тем более не под его суверенитетом, а лишь под его знаменами и лишь во время этой войны с его собственными войсками все славянские народы, которые, начиная с Сербии, где мы уже сейчас находимся, окружают с юга австрийские владения до Адриатического моря. Достигнув этих мест, мы при поддержке англичан и совместно с ними должны будем изгнать французов с этих берегов, а затем попытаться соединиться с недовольными в Тироле, Швейцарии и Северной Италии и оказать им помощь. Общеизвестно, что на всей этой обширной территории, от Иллирии до границ собственно Франции, под пеплом тлеет огонь, и нужны лишь сигнал и поддержка, чтобы он разгорелся и чтобы искры его могли попасть даже в самое сердце Франции»89.

Судя по дате составления этих документов, т.е. 9 (21) и 12 (24) апреля 1812 г., находившиеся еще в Петербурге сербские депутаты в той или иной степени были проинформированы канцлером о существовании плана Адриатической экспедиции, в реализации которой сербам отводилась весьма заметная роль.

Французские и австрийские дипломаты в апреле 1812 г. также усилили давление на Порту. Французский поверенный в делах Латур-

Мобург вручил реис-эфенди письмо Наполеона, адресованное султану Махмуду II, с предложением заключить с Турцией союзный договор, по которому Франция обязывалась возвратить Порте все ее владения, завоеванные Россией в течение последних 60-ти лет и гарантировать целостность Османской империи. Австрийский интернунций Штюрмер, в свою очередь, убеждал Порту, что венский двор также готов подписать обязательство сохранять в неприкосновенности ее владения. Если же Порта заключит мир с Россией и сама уступит ей часть своих провинций, то, пугал Штюрмер, Австрия и Франция «такого трактата не признают»90. Вялые демарши английского посланника в Турции Каннинга, пытавшегося убедить Порту отказаться от предложений Франции, не имели успеха. Несколько активнее действовал шведский посланник Гамель, который внушал Порте мысль, что за падением России последует порабощение всей Европы. Чтобы спасти северные и южные окраины Европейского континента от французского завоевания, было бы благоразумнее объединиться с Россией.

Трудно сказать, к каким голосам больше прислушивался молодой султан Махмуд II, однако вскоре турецкие уполномоченные в Бухаресте получили инструкции из Константинополя с предписанием возобновить переговоры о заключении мира91. До возобновления официальных конференций Галиб-эфенди в одной из частных бесед обратил внимание Кутузова на то, что российский вариант статьи о сербах не позволяет султану принимать самостоятельные решения без согласия российского монарха. Поэтому, с точки зрения турецких уполномоченных, пишет Кутузов, «это требование наше само собою опровергает право владычества, которое мы представить султану желаем»92.

В середине апреля Ахмед-паша предложил возобновить и довести до конца переговоры о заключении мира. Кутузов принял предложение и 18 апреля 1812 г. подписал инструкцию российским уполномоченным, основу которой составили «ультимативные требования» Александра I от 22 марта 1812 г. Первая статья этой инструкции касалась непосредственно Сербии. При ее составлении Кутузов учел требование Александра I и вышеупомянутое замечание Галиб-эфенди. В новом варианте статьи о Сербии Кутузов требовал, чтобы Порта обеспечила и гарантировала: «Мирное и спокойное существование сербов и предоставление им возможности самим устанавливать систему гражданского и внутреннего управления в своей стране и са-

мим осуществлять управление; при этом суверенные права султана ни в какой мере не должны быть ущемлены или умалены»93.

На 15-й конференции Бухарестского конгресса, которая состоялась 19 апреля 1812 г., Галиб-эфенди, вопреки своим прежним заверениям, вновь объявил, что Порта не может согласиться на уступку своих владений в Азии, что граница в Европе должна быть установлена по реке Прут, за исключением Измаила и Килии, которые остаются за Турцией, что Россия должна заключить мир с Персией. Сербам же, заявил первый турецкий уполномоченный, султан может обещать только прощение и забвение их прошлых деяний.

На следующий день Кутузов писал царю, что, судя по заявлениям Галиб-эфенди, «Порта не имеет искреннего желания к миру», и что он, Кутузов, был вынужден, со своей стороны, объявить Галиб-эфенди, чтобы «все, мною при откровенных разговорах сказанное, было предано забвению и comme поп avenue »94.

На 16-й конференции российские уполномоченные 20 апреля 1812 года поставили условие: если турецкая сторона откажется решать вопросы о границах, то обсуждение других статей утрачивает всякий смысл. Переговоры вновь были приостановлены до получения инструкций из Константинополя95.

Воспользовавшись перерывом в переговорах, верховный визирь 23 апреля 1812 г. отправил письмо Карагеоргию, в котором предупреждал, что он по приказу султана дал пашам Румелии и Боснии распоряжения готовить войска для наступления на Сербию. «Когда разгорится брань, - пишет Ахмед-паша, - знаю я, да и вы знаете, что бедный народ попран будет ногами, будет разорен и пленен, и с обеих сторон много крови прольется. Того ради предупреждаю вас, ибо у нас в обыкновении извещать наперед о том, что быть имеет. Вы знаете, что все сербы и весь народ, находящийся там, все были царские (султановы - В.Г.) подданные, да и теперь, если хотите быть подданными, я могу упросить царя, чтобы простил всю старую вашу вину и что было доселе да предастся забвению, как относительно народа, так и всех старейшин, и чтобы любил вас и более, нежели прежде. Сие есть в моей руке и я могу то сделать. К тому извещаю вас, что ежели имеете намерение просить, искать или свя-

* comme non avenue - как не имевшее место (фр.).

зать что-либо (договориться о чем-либо) с царем нашим, я и то могу окончить и утвердить и связать дело с царем нашим, так как вы желаете и в уме имеете, ибо я есмь царский главнокомандующий, сераскир, и все то, что скажу, царь не развяжет. К тому однако же должен ты ведать, что никто другой не должен вмешиваться, но токмо я, и ты, и наш царь да ведаемо; и если сему что-либо подобное думаете связать, то ты по получении сего моего письма пошли ко мне верного и разумного твоего человека и скажи ему, чтобы мысль твою мне изъявил, потом я его отправлю к вам. Особенно пусть идет сюда тот, кого назначишь, чтобы никакого сумнения не имел»96.

Ожидаемые инструкции верховного визиря были доставлены в Бухарест 27 апреля (9 мая) 1812 г. Галиб-эфенди предложил российским уполномоченным вернуться к редактированию статей мирного трактата с учетом последних предписаний визиря. «С того дня, - пишет Кутузов, - все время проходило в пустых и упорных спорах с его (Галиб-эфенди - В.Г.) стороны»97. Чтобы как можно дольше затянуть переговоры, опытный турецкий дипломат непрерывно выдвигал на первый план вопросы процедурного характера. То он предлагал вести переговоры без показной пышности, то настаивал при обсуждении вопросов держать предмет переговоров в строгом секрете и т.д. и т.п.98. За этими уловками Галиб-эфенди просматривалось не только стремление выиграть время, но и желание турецкой стороны скрыть от французских и австрийских советников характер уступок Порты в пользу России.

Международная ситуация в Европе к этому времени складывалась крайне неблагоприятно для России. М. И. Кутузов хорошо понимал это и, по его собственному признанию, был вынужден пойти «на самую крайность». После некоторых колебаний он, наконец, решил воспользоваться тайным разрешением Александра I установить границу по реке Прут.

В проекте статей, приложенном к инструкции Кутузова российским уполномоченным от 3 (15) мая 1812 г., по поводу Сербии указывалось: «К статье, относящейся к сербам, предложенной раньше Высокой Портой, будет добавлено, что, по настоятельной просьбе этого народа (сербского - В.Г.), ему будет даровано устройство применительно к жителям островов (Ионических - В.Г.) и некоторых других областей, как в смысле внутреннего управления, так и в отношении установления и порядка взимания податей»99.

После обсуждения сделанных российскими уполномоченными уступок наиболее спорные вопросы были разрешены, и к 5 (17) мая 1812 г. был согласован текст проекта мирного договора, который состоял из шести статей. «Вышеупомянутые шесть параграфов, - говорилось в протоколе, - долженствуют в дальнейшем быть утверждены, отредактированы и включены в трактат, дабы при божьей помощи установить полный мир и дружбу». Статья IV проекта о сербах гласила: «Хотя нет сомнений, что Блистательная Порта, следуя своим принципам, проявит милосердие и великодушие по отношению к сербскому народу, который издавна подвластен этой державе и платит ей дань, но учитывая то участие, которое сербы принимали во время этой войны в боевых действиях, было признано необходимым вполне определенно обусловить их безопасность. В силу этого Блистательная Порта дарует сербам прощение и всеобщую амнистию и они не будут подвергнуты каким-либо репрессиям за их действия в прошлом. Крепости, которые они могли воздвигнуть в продолжение военных действий на землях, на которых сами проживают и которые не существовали прежде, впредь, становясь бесполезными, будут разрушены. Блистательной Порте будут возвращены во владение все прежде существовавшие крепости, паланки и другие укрепления с артиллерией, припасами и прочим военным имуществом, и она будет располагать в этих укреплениях свои гарнизоны так, как ей заблагорассудится. Однако, для того, чтобы эти гарнизоны не притесняли сербов, что противоречило бы правам сербов, как ее подданных, Блистательная Порта, движимая чувством великодушия, обещается договориться с сербским народом о необходимых мерах безопасности. Она предоставляет сербам по их требованиям те же преимущества, которыми пользуются подданные островов Архипелага и других областей, и распространит на них свое высокое благоволение, предоставляя им самим самоуправление в их внутренних делах, устанавливая общую подать, собираемую от них непосредственно». От имени России предварительные условия мирного договора 5 (П) мая 1812 г. подписали: А. Я. Италинский, И. Сабанеев, И. Фон-тон. В тот же день они были утверждены и М. И. Кутузовым100. Рапортуя царю об этом событии, Кутузов 7 (19) мая писал: «Прелиминарные статьи мирного с Портой трактата, ... действительно, подписаны и обоюдными полномочными разменяны 5-го числа сего месяца». Копию на французском языке Кутузов отправил в Петербург,

а оригинал на турецком языке за подписями полномочных султана был оставлен в канцелярии Дунайской армии101.

На следующий день после подписания прелиминарных статей, т.е. 6 (18) мая 1812 г., в Бухарест прибыл адмирал П. В. Чичагов. Поскольку прелиминарный договор был уже подписан и разменен, Чичагов, как и было условлено в Петербурге, вручил Кутузову рескрипт царя от 9 (21) апреля 1812 г., согласно которому Кутузов по случаю заключения мира с турками должен был сдать командование Дунайской армией и явиться в Петербург для награждения «за все знаменитые заслуги»102. В тот же день адмирал отправил Александру I депешу, в которой обращал внимание царя на то, что в прелиминарном договоре ничего не сказано ни об оборонительном, ни о наступательном союзе. В связи с этим Чичагов сообщал о своем намерении потребовать у верховного визиря пропуск для А. Я. Ита-линского, чтобы отправить его в Константинополь для продолжения переговоров о заключении союзного договора между Россией и Турцией103. Между тем на 17-й конференции Бухарестского конгресса, которая состоялась 8 (20) мая 1812 г., были согласованы и подписаны статьи о прекращении военных действий на суше и на море и о полной амнистии всем участникам русско-турецкой войны 1806-1812 гг. В тот же день были уточнены детали в статьях о границах в Европе и Азии. На 18-й конференции, состоявшейся 9 (21) мая, долго обсуждался еще один спорный вопрос - о сроках вывода российских войск с территории Османской империи. Турецкие уполномоченные настоятельно требовали, чтобы российские войска, находившиеся в европейских владениях Порты, были выведены оттуда в течение одного месяца, а из азиатских владений - через три месяца, считая со дня размена ратификационными грамотами. После длительных и упорных препирательств, наконец, было решено, что российские войска, находившиеся как в европейских, так и в азиатских владениях Турции, должны покинуть их в течение трех месяцев после размена ратификаций104.

Согласованный и подписанный уполномоченными обеих сторон текст прелиминарного договора Кутузов отправил верховному визирю в Шумлу с чиновником дипломатической канцелярии при Дунайской армии И. С. Бароцци. По ознакомлении с ним Ахмед-паша 11 (23) мая 1812 г. писал: «Предварительный договор, подписанный нашими уполномоченными и пересланный нам Вашим превосходи-

тельством для приложения печати, подписан нами, снабжен печатью и передан обратно»105. На следующий день, т.е. 12 (24) мая 1812 г., Кутузов издал и разослал по армии приказ о передаче главного командования Дунайской армией адмиралу П. В. Чичагову. Однако он не покинул Бухареста и продолжал вести переговоры вплоть до официального подписания мирного договора106.

В Петербурге к этому времени уже получили донесение Кутузова о подписании прелиминарных статей договора. «Подписанные пункты, - сообщал Румянцев Чичагову 13 (25) мая 1812 г., - не в полной мере удовлетворили ожидание» царя. Но более всего Александра I огорчило «послабление» Кутузова, которое он сделал туркам в статье об азиатской границе. Царь был готов согласиться с границей в Европе по р. Прут, но при условии, чтобы расположенные на азиатском побережье Черного моря суверенные государства, которые ранее признавали сюзеренитет России, оставались под властью России. «Буде турецкие полномочные и в том, и в другом будут решительно отказывать, - пишет канцлер, - то предложить им как крайнее средство к довершению мира, чтобы относительно Азии утвердить то, что уже постановлено прелиминарными пунктами, но чтобы в таком случае европейская граница была восстановлена на основании прежнего условия, т.е. по р. Серет»107. Однако это и другие предписания из Петербурга не успели дойти к моменту официального подписания окончательного текста мирного договора.

Торжественная церемония подписания текста договора состоялась 16 (28) мая 1812 г. на последней, 19-й конференции Бухарестского конгресса. Русско-турецкий мирный договор состоял из XVI статей. Сербский вопрос регулировался ст. VIII, которая в окончательной редакции гласила:

«Сообразно тому, что постановлено статьей IV предварительных пунктов [5 (17) мая 1812 г. - В.Г.], хотя и нет никакого сомнения, что Блистательная Порта по правилам своим употребит снисхождение и великодушие против народа сербского, как издревле подданного сей державе и дань ей платящего, однако же, взирая на участие, какое сербы принимали в действиях сей войны, признано за приличное постановить нарочные условия о их безопасности. Вследствие чего Блистательная Порта дарует сербам прощение и общую амнистию, и они никоим образом не могут быть обеспокоиваемы за прошедшие их деяния. Крепости, какие могли они построить по случаю

войны в землях, ими обитаемых, и коих там не было прежде, будут, так как оные для будущего времени бесполезны, разрушены, и Блистательная Порта вступит во владение по-прежнему всеми крепостями, паланками и другими укрепленными местами, издревле существующими, с артиллериею, военными припасами и другими предметами и военными снарядами, и она там учредит гарнизоны по своему благоусмотрению. Но дабы сии гарнизоны не делали сербам никаких препятствий в противность прав, подданным принадлежащих, то Блистательная Порта, движимая чувствами милосердия, примет на сей конец с народом сербским меры, нужные для его безопасности. Она дарует сербам по их просьбе те самые выгоды, коими пользуются подданные ее островов Архипелажских и других мест, и даст им восчувствовать действие великодушия ее, предоставив им самим управление внутренних дел их, определив меру их податей, получая оные из собственных их рук, и она учредит, наконец, все сии предметы обще с народом сербским».

Согласно другим статьям Бухарестского договора, «главноупол-номоченный» с российской стороны М. И. Кутузов и верховный визирь Порты Ахмед-паша должны утвердить мирный договор и сопутствующие ему акты в течение 10 дней, а царь и султан обязуются ратифицировать их не позднее 4-х недель, считая со дня заключения.

По этому же договору российские войска должны были быть выведены из пределов Османской империи, как со стороны Молдавии и Валахии, так и из Азии в трехмесячный срок, считая со дня ратификации монархами этих государств. До истечения этого срока, говорится в ст. XI, «управление и порядок вещей останутся в таком состоянии, в каком они теперь существуют под властию российского императорского двора, и Блистательная Порта Оттоманская никоим образом не будет в то мешаться до истечения срока, назначенного для вывода всех войск, которые будут снабдевать себя всеми

съестными припасами и другими нужными предметами до послед-

108

него дня их вывода ... » .

Подлинные тексты Бухарестского договора и отдельных секретных статей были составлены и подписаны российскими уполномоченными на французском языке и турецкими полномочными - на турецком языке; затем стороны обменялись этими текстами. Утвердив тексты договора своей подписью, М. И. Кутузов в тот же день,

т.е. 16 (28) мая 1812 г., отправил копию в Петербург. В сопроводительном письме он писал канцлеру Румянцеву: «Примите, милостивый государь, покорнейше мое поздравление по случаю сего важного предприятия, после тяжелых пожертвований, трудов и домогательств, с преодолением всех препятствий к желаемому концу приведенного в то время, когда обстоятельства Европы соделывают мир с Портою толико для нас полезным»109.

В дни подписания русско-турецкого договора о мире возвращавшиеся из Петербурга домой сербские депутаты находились в Бухаресте. Воспользовавшись этой оказией, новый главнокомандующий Дунайской армией П. В. Чичагов отправил с ними Караге-оргию письмо, датированное 16 (28) мая 1812 г. В нем Чичагов писал, что по просьбе сербских депутатов он согласен усилить находившийся в Сербии российский корпус «новыми войсками». Кроме того он намерен отправить в Сербию нескольких офицеров для формирования и обучения «особого войска из разных сербских войск», которые могли бы действовать совместно с российскими войсками, находившимися в Сербии. Чичагов обещал также снабжать сербское войско порохом, свинцом и прочим военным снаряжением. Адмирал просил Карагеоргия прислать своего представителя в главную квартиру главнокомандующего Дунайской армией, чтобы он мог передавать Чичагову все просьбы о нуждах сербов. В заключение Чичагов не упустил случая сообщить, что из Петербурга в Бухарест уже доставлены богатые дары царя верховному вождю, которые он и пересылает с депутатами по назначению110.

В данной связи обращает на себя внимание то обстоятельство, что в этом письме Чичагов ни одним словом не обмолвился о таком важном событии, как заключение мирного договора с Турцией, который, по существу, лишал сербов многих преимуществ, завоеванных ими в течение восьмилетней кровопролитной войны за независимость от османского ига. Поскольку имеющиеся в нашем распоряжении документы не дают прямого ответа на этот давно волнующий историков вопрос, то по этому поводу можно строить только предположения и догадки. С нашей точки зрения, это сознательное умолчание Чичагова было обусловлено несколькими обстоятельствами. Во-первых, настоятельным требованием турецких уполномоченных не разглашать условия статей договора до их ратификации султаном и царем. Во-вторых, нежеланием нового главнокомандую-

щего заранее отпугнуть сербов от участия в Адриатической экспедиции, в которой им отводилась важная роль. В-третьих, Чичагов был не согласен с условиями заключенного Кутузовым мира и надеялся коренным образом изменить его условия в ходе дальнейших переговоров с Портой о заключении союзного договора и в процессе реализации плана Адриатической экспедиции, успешный исход которой, по замыслу Чичагова, должен был привести к созданию на Балканах ряда независимых государств и, в первую очередь, сербского.

Бухарестский мирный договор 1812 г. и приложенные к нему секретные статьи были ратифицированы Александром I 11 (23) июня 1812 г., за день до вторжения наполеоновских полчищ в Россию. Султан же пока воздерживался от ратификации договора, настаивая на изменении статей о Сербии и Азии и требуя исключения из него всех секретных статей. Задержка с ратификацией осложняла деятельность прибывшего в Константинополь А. Я. Италинского, поскольку Порта до размена ратификационными грамотами отказалась признавать его в качестве официального посланника России. В связи с этим Италинский был вынужден прибегнуть к посредничеству английского посланника Р. Листона, который сменил на этом посту С. Кан-нинга в июне 1812 г. В беседе, состоявшейся 29 июня 1812 г. Р. Лис-тон спросил реис-эфенди, почему султан настаивает на изменении ст. VIII Бухарестского договора. В ответ на это реис-эфенди заявил, что Османская империя включает в себя большое число христианских народов, которые исповедуют ту же религию, что и русские. Поэтому требование России включить в Бухарестский договор ст. VIII, по словам донесения Италинского, «направлено к независимости сербов и к постепенному образованию множества мелких республик в европейских владениях Оттоманской империи». Конкретизируя свою мысль, реис-эфенди пояснил, что другие христианские народы непременно воспользуются этим опасным примером сербов и также, как и они, будут требовать тех же преимуществ, а впоследствии постараются придать своим требованиям еще большую силу. «Словом, - заключает свое донесение Италинский, - Порта предвидит угрожающие ей затруднения и, как всякое правительство, старается предупредить их и избежать»111. Адмирал Чичагов, в свою очередь, настаивал, чтобы Италинский требовал от Порты решительного ответа, согласна ли она заключить с Россией оборонитель-

ный и наступательный союз, а в случае ее отказа предупредить, что мирный договор будет расторгнут, а военные действия будут возоб-новлены112. Угрозы главнокомандующего возымели свое действие, и султан, наконец, согласился ратифицировать Бухарестский договор, но без секретных статей. Размен ратификационными грамотами был произведен в Бухаресте 2 (14)июля 1812 г., а Александр I получил его в Смоленске 18 (30) июля 1812 г.113.

На следующий же день после размена ратификациями, т.е. 3 (15) июля 1812 г., П. В. Чичагов отправил Ф. И. Недобе в Белград копию текста ст. VIII Бухарестского договора с инструкцией, в которой предписывал разъяснить сербам причины, побудившие Россию согласиться на такие условия, и убедить Карагеоргия в необходимости вступить в переговоры с Портой о заключении сербо-турецкой конвенции . Верховный вождь, в свою очередь, известил Чичагова о получении предложения Порты начать переговоры о заключении аналогичного соглашения. Однако Карагеоргий нашел его неприемлемым, поскольку, с его точки зрения, сдача туркам крепостей и орудий не только обезоружит сербский народ, но и обесчестит его. Разъясняя причину своего отказа, Карагеоргий писал Чичагову, что поскольку сербских представителей не было на переговорах при заключении Бухарестского договора и ни одна из договаривающихся сторон не передала сербам аутентичного текста ст. VIII русско-турецкого договора, то они до сих пор еще не знают всех условий этой статьи и поэтому не могут приступить к переговорам с турецким полномочным115.

Занятая сербами позиция весьма осложнила и без того непростое положение Италинского в Константинополе. До середины июля 1812 г. реис-эфенди сначала уверял Италинского в том, что Порта не имеет известий о размене ратификациями, затем ссылался на отсутствие самого договора, что не позволяет объявить народу о заключении мира, а, следовательно, признать полномочия российского посланника. Наконец, реис-эфенди признался, что Порта до сих пор не знает истинных намерений петербургского двора в отношении статей о Сербии и Азии и поэтому не может в дальнейшем определять свою политику в этих регионах. «Я начинаю думать, - писал Ита-линский Чичагову 14 (26) июля, - что поведение Порты, т.е. отсрочивание обнародования мирного договора и признание меня ми-

нистром е.в-ва русского императора, зависит от того, что она не уверена, что этот мир будет поддержан с нашей стороны».

Анализируя первые донесения Италинского из Константинополя, русский историк XIX в. А. Н. Попов не без основания считал, что турецкое правительство не могло не знать, что происходило в это время в Сербии и Валахии. У Порты было достаточно оснований не доверять русскому правительству не по одним только «внушениям» французских и австрийских агентов. Чичагов в это время уже устанавливал связи с подвластными Порте балканскими народами и пашами, приступил к формированию ополчения из ее подданных и увеличил численность российских войск в Сербии. Короче говоря, он приступил к реализации плана Адриатической экспедиции. Все эти действия, предполагал А. Н. Попов, не могли внушить Порте доверия в том, что Россия действительно желает поддержать только что заключенный мир116. Однако эти сюжеты выходят за пределы рассматриваемой темы и нуждаются в отдельном и более обстоятельном рассмотрении.

В заключение подведем итог рассмотренным нами фактам. Недостаточная источниковая база и изначальная неудовлетворенность заинтересованных сторон результатами компромиссного русско-турецкого мира 1812 г. способствовали тому, что в российской и сербской историографии ХК-ХХ вв. наметились разные подходы к оценке как всего Бухарестского договора 1812 г., так и ст. VIII, определявшей дальнейшую судьбу сербского народа. Историки России, исследовавшие проблемы русско-турецкой войны 1806-1812 гг. и Отечественной войны 1812 г., как правило, сосредотачивали основное внимание на выяснении причин возникновения этих войн и на анализе военных операций. Дипломатическая сторона решения сербского вопроса на мирных переговорах ими освещалась фрагментарно, а в их оценках ст. VIII чаще всего подчеркивалось ее позитивное значение для истории сербского народа. В сербской же историографии ход обсуждения сербского вопроса на переговорах освещался еще слабее, чем в российской и советской историографии. Выводы и оценки по этому вопросу сербскими историками, как правило, делались по окончательным результатам переговоров, т.е. на основе анализа ст. VIII Бухарестского договора. При таком подходе к решению проблемы комплекс причин, побудивших правительство России согласиться на вынужденное признание неблагоприятной

для сербов ст. VIII, оставался не до конца понятным и не всегда верно истолкованным. Поэтому, нам кажется, что детальное восстановление фактической истории обсуждения сербского вопроса на всех 19 конференциях мирного конгресса, проходивших в Джурджу и Бухаресте, поможет лучше понять логику поступков правительства России и причины, которые не позволили М. И. Кутузову принять иное, более благоприятное для сербов, решение.

Факты подлинных и достоверных источников свидетельствуют, что еще в начале 1810 г. Турция и Россия были заинтересованы в прекращении начавшейся в конце 1806 г. войны и заключении мира. Однако предложенные петербургским двором условия не устраивали Порту. Наибольшее сопротивление вызывали статьи о границах в Европе и Азии, а также статьи о статусе Валахии и Сербии. Эти четыре спорные статьи составляли базовую основу всех промежуточных проектов мирного договора. С начала 1810 г. в инструкциях главнокомандующим Дунайской армией Александр I предписывал добиваться для сербов по возможности полной независимости и сохранения за ними всех отобранных у турок городов. Но в то же время в Петербурге понимали, что достижение этих требований будет сопряжено с очень большими трудностями. В связи с этим Александр I допускал возможность альтернативного решения сербского вопроса. Он считал, что если эти трудности окажутся совершенно непреодолимыми и станут препятствием для заключения мира, то в крайнем случае Н. М. Каменский и М. И. Кутузов могут согласиться на те условия, которых сербы добивались от Порты до начала русско-турецкой войны. В частности, согласно инструкции от 7 (19) февраля 1810 г. Каменский должен был требовать от Порты, чтобы она предоставила сербам право «учредить внутреннее у себя правление по собственному народа желанию и независимо ни от какой власти позволить ... им оставаться во владении всех земель и крепостей, которыми владели они до начатия войны», т.е. до 1806 г. Сербия же должна была платить Порте ежегодную дань, которая устанавливалась однажды и навсегда без всяких изъятий. Эта исходная установка царя сохранялась до сентября 1811 г.

В конце сентября 1811 г. Александр I согласился уступить Порте Валахию, что потребовало внесения коррективы и в статью о Сербии. В этой связи Кутузов писал царю, что после вывода российских войск из Валахии сербы неизбежно будут просить помощи у Авст-

рии, которая заинтересована в присоединении Белграда. Турки, естественно, понимают это и ни при каких условиях не согласятся оставить в руках сербов Белград. В связи с этим Кутузов допускал возможность уступить его туркам. В конце октября 1811 г. царь согласился с доводами Кутузова, но потребовал, чтобы кроме Белграда турки не занимали других городов в Сербии.

Между тем и султан, и Порта, и верховный визирь до начала официальных переговоров, которые начались в Джурджу 19 (31) октября 1811 г., категорически отрицали возможность включения в проект договора какой бы то ни было статьи о сербах. Предвидя «невозможность одержать все требуемые для сербов выгоды», Кутузов, чтобы не создавать непреодолимых препятствий для мирных переговоров, на первых одиннадцати конференциях, проходивших с 19 октября по 17 ноября 1811 г., вообще не ставил на обсуждение предлагаемую российской стороной редакцию статьи о сербах. Вопрос о сербах был поставлен лишь на 13-й конференции 21 ноября 1811 г. турецкими уполномоченными, которые официально заявили, что султан возражает против включения в договор особой статьи о сербах, но согласен предоставить им права, которыми пользуются все подданные его империи. Это и другие условия, объявленные турецкими уполномоченными на 13-й конференции, были отвергнуты российскими уполномоченными, и Кутузов, возобновив военные действия, принудил капитулировать окруженную под Рущуком армию верховного визиря. Несмотря на столь сокрушительное поражение, турецкие уполномоченные на 14-й конференции, которая состоялась теперь уже в Бухаресте 31 декабря 1811 г., подтвердили свой отказ включить в договор статью о сербах, после чего военные действия были возобновлены, а окруженная армия турок полностью была объявлена военнопленной. Но и эта катастрофа не сломила упрямства турок. Более того, настойчивость Порты все больше и больше возрастала по мере приближения русско-французской войны. В середине марта 1812 г. в Париже был подписан франко-австрийский договор, согласно которому Австрия обязывалась выставить 30-тысячный корпус для войны с Россией.

Усилия Кутузова активизировать военные действия на правом берегу Дуная не давали желаемых результатов, так как там практически не было турецких войск и, следовательно, военные операции перестали быть решающим фактором, влиявшим на исход перегово-

ров. Политика дипломатического давления на Порту при посредстве английских и шведских представителей в Константинополе также не дала ожидаемых результатов. Понимая серьезность нависшей над Россией угрозы, султан Махмуд II в марте 1812 г. в очередной раз запретил своим уполномоченным на переговорах соглашаться на включение в договор статьи о Сербии. Между тем, Александр I под влиянием вышеназванных обстоятельств был вынужден сочетать политику силового давления и угроз с политикой «лестных обещаний», предложив султану «тайную дружбу» и союз против Франции и Австрии. Но и эта дипломатическая уловка оказалась напрасной. Накануне войны с Францией у петербургского двора не оставалось иного средства, как, скрепя сердце, согласиться на более значительные уступки потерпевшей сокрушительное поражение на поле брани Турции. В этой связи Александр I 22 марта 1812 г. писал Кутузову: «Всякая потеря времени в настоящих обстоятельствах есть совершенное зло». В этом же письме царь давал Кутузову «тайное согласие» на установление границы с Турцией по реке Прут и соглашался на то, чтобы Порта предложила свою редакцию статьи о сербах при одном непременном условии: в ней должно быть предусмотрено право сербов «на совершенно свободное внутреннее управление».

В частной беседе с первым турецким уполномоченным Кутузов 3 апреля 1812 г. дал понять Галиб-эфенди, что если Порта согласится включить статью о сербах в договор, в которой гарантирует им спокойное существование и невмешательство в дела их внутреннего управления, то российский император не будет оспаривать у султана его право на суверенитет в отношении Сербии и получение с нее подати. После этого турецкие уполномоченные начали обнаруживать признаки возможного согласия на включение в договор статьи о сербах, но при условии, что в ней им будут гарантированы только помилование и амнистия.

Александру I в это время казалось, что престарелый дипломат екатерининской эпохи недостаточно энергично ведет переговоры в нужном России направлении. Поэтому в начале апреля 1812 г. царь принял решение об отстранении М. И. Кутузова с поста главнокомандующего Дунайской армией. При назначении на эту должность адмирала П. В. Чичагова Александр I передавал ему право на заключение мира и союза с Турцией. В случае согласия Порты на заключение союза с Россией, Чичагов должен был требовать, как сказано в

инструкции, «чтобы турки не токмо не прекословили вспоможениям, каковые мы от сербов и прочих христианского исповедания народов, под державою их живущих, получать можем, но изъявили бы истинное и охотное расположение содействовать всеми находящимися в руках их средствами противу общих врагов», т.е. французов и австрийцев. Но еще до прибытия Чичагова в Бухарест Кутузов в середине апреля предписал российским уполномоченным, чтобы они на 15-й конференции требовали от турок предоставления сербам «возможности самим устанавливать систему гражданского и внутреннего управления в своей стране и самим осуществлять управление». Но при этом, как сказано в инструкции, права султана в отношении Сербии не должны быть «ущемлены или умалены». Турецкие уполномоченные 19 апреля 1812 г. отвергли этот компромиссный вариант статьи о сербах, а Кутузов на 16-й конференции дезавуировал предложенные российскими уполномоченными на 15-й конференции уступки. Под угрозой все ближе надвигавшейся войны с Францией Кутузов, по его словам, был вынужден пойти «на самую крайность» и сделать уступки туркам по основным статьям договора, не исключая и статью о сербах. Он согласился признать редакцию статьи о Сербии, которую предложили турецкие уполномоченные, но настоял на том, чтобы к ней было добавлено требование российской стороны о предоставлении сербам права внутреннего управления, которым пользовалось население Ионической республики. После этого спорные вопросы по другим статьям договора были разрешены, и 5 (17) мая 1812 г. был составлен и подписан проект шести основных статей русско-турецкого договора о мире. В ст. IV прелиминарного договора Порта соглашалась объявить сербам всеобщую амнистию, гарантировала их безопасность и впервые соглашалась предоставить Сербии право, которым пользовалось население Ионической республики, и самоуправление в их внутренних делах. Согласно этой же статье сербы должны были платить Порте общую для всей Османской империи дань, срыть возведенные во время восстания крепости, возвратить туркам Белград и другие города, в которых до восстания находились турецкие гарнизоны. В статье оговаривалось также, что верховный вождь сербских повстанцев договорится особо с представителями Порты по остальным вопросам взаимоотношений сербов с турками, руководствуясь постановлениями данной статьи. После несущественных редакционных

исправлений и добавлений статья о сербах прелиминарного договора была включена как ст. VIII в текст основного русско-турецкого договора, который и был подписан уполномоченными обеих сторон на последней, 19-й конференции в Бухаресте 16 (28) мая 1812 г.

Кутузов утвердил договор в тот же день, т.е. 16 (28) мая 1812 г., Александр I ратифицировал его 11 (23) июня, султан Махмуд II -в конце июня, размен ратификационными грамотами состоялся в Бухаресте 2 (14) июля 1812 г. Копия ст. VIII Бухарестского договора была отправлена П. В. Чичаговым в Белград 3 (15) июля 1812 г., т.е. на следующий же день после размена ратификационными грамотами. Ознакомившись с условиями ст. VIII, Карагеоргий под разными предлогами уклонился от их выполнения, что через год послужило одной из причин жестокого подавления турками Первого сербского восстания и привело к утрате тех преимуществ, которые были зафиксированы ст. VIII Бухарестского договора. Но поскольку право сербов на самоуправление в их внутренних делах впервые было зафиксировано в международном договоре, то ст. VIII ратифицированного обеими сторонами договора послужила той законной основой, которая позволила сербам легально требовать восстановления утраченного при подавлении в 1813 г. восстания права и при поддержке России продолжать борьбу за расширение политических свобод народа в условиях Османской империи.

Примечания

1 Попов А.Н. Славянская заря в 1812 г. // Русская старина. Т. 76 (декабрь). СПб., 1892. С. 631.

2 Уляницкий В.А. Материалы к истории восточного вопроса 1808 - 1813 гг., извлеченные из архива императорского Константинопольского посольства // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. Кн. 4 (199). М., 1901. С. 1-196; Горяинов С.М. 1812 г. Документы Государственного и Санкт-Петербургского главного архива. СПб., 1912.

3 Фельдмаршал Кутузов. М., 1947; Кутузов в Дунайских княжествах. Сборник документов. Кишинев, 1948; М.И. Кутузов. Сборник документов под ред. Л. П. Бескровного. Т. III. М., 1952. (далее - Кутузов ... III).

4 Внешняя политика России XIX и начала XX в.: Документы российского Министерства иностранных дел. Отв. ред. акад. А. Л. Нарочницкий. Серия I. 1804 - 1815. М., 1960-1972 (далее - ВПР). Т. VI. М., 1962; Первое сербское восстание 1804-1813 гг. и Россия. Кн. 2. М., 1983. (далее - Первое сербское ... II).

5 Ранке Л. История Сербии по сербским источникам. Перевод с немецкого П. Бартенева. Издание 2-е. М., 1876. С. 232.

6Михайловский-Данилевский А. И. Описание турецкой войны в царствование императора Александра I с 1806 до 1812 гг. Часть вторая. СПб., 1843. С. 261-264; Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 г. по достоверным источникам. Т. I. СПб., 1859. С. 77.

7Дубровин Н. Ф. Сербский вопрос в царствование императора Александра I // Русский вестник. Т. 46. Кн. 7-8. М., 1863. С. 89-167, 525-676; он же. Материалы для истории царствования Александра I. Турецкая война 1806-1812 гг. // Военный сборник. Т. 36. СПб., 1864. С. 203-256.

8 Петров А.Н. Война России с Турцией 1806-1812 гг. Т. III. СПб., 1887. (далее -Петров А. Н. Война России... III). С. 450-451.

9 Попов А.Н. Отечественная война 1812 г. Т. I. Сношения России с иностранными державами перед войной 1812 г. М., 1905.

10 Он же. Славянская заря 1812 г. // Русская старина. Т. 76. СПб., 1892. С. 617-642; Т. 77. СПб., 1893. С. 87-120.

11 Петров А. Н. Война России ... III.

12 Об этом см.: Грачев В. П. Первое сербское восстание 1804-1813 гг. в собраниях

B. Богишича // Центральная и Юго-Восточная Европа в новое время. М., 1974.

C. 271-291.

13АрсенщевиЬ - Баталака Л. Исторща српског устанка. Део други. Београд, 1899. С. 889-913.

14 Там же.

15 НоваковиЬ Ст. Васкрс државе српске. Београд, 1954. С. 173, 179-180.

16 ГавриловиЬ М. Сполна политика Србще у XIX веку // Из нове српске исторще. Београд, 1926. С. 24. Указанная статья впервые была опубликована в 1901 г.

17 ГавриловиЬ М. Почеци дипломатских односа Велике Британще и Србще // Из нове српске исторще. Београд, 1926. С. 100-103.

18 ЪорР/евиЬМ. Р. Питаае самоуправе Србще 1791-1830 гг. Београд, 1972. С. 82.

19 ЛпкоуИ Б. Бгр8ка (Мауа ргу(^ ш1апка. Ве(^га<1, 1984. Б. 179.

20 История Югославии. Т. I. М., 1963. С. 321.

21 Исторща Београда. Ка. 2. Београд, 1974. С. 56, 64.

22 ВПР. Т. V. С 361-367. Н. П. Румянцев - Н. М. Каменскому, 7 (19) февраля 1810 г.; Проект мирного трактата с Портой (Приложение).

23 Петров А. Н. Война России ... III. С. 112, 125-161.

24 ВПР. Т. VI. С. 19-20. Н. М. Каменский - верховному визирю Юсуф-паше, 16 (28) января 1811 г.

25 Там же. С. 685. Примечание 33. Н. М. Каменский - Н. П. Румянцеву, 21 января (2 февраля) 1811 г.

26 Петров А. Н. Война России. III. С. 322.

27 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. Канцелярия МИД. Д. 1958. Л. 7, 8. Александр I - Кутузову, 12 (24) апреля 1811 г.

28 Там же. Л. 2-3. Румянцев - Кутузову, 12 (24) апреля 1811 г.

29 Кутузов ... III. С. 343-344. Кутузов - Румянцеву 26 апреля (8 мая) 1811 г.

30 Петров А. Н. Война России ... III. С. 325-329.

31 Там же. С. 331.

32 ВПР. Т. VI. С. 140-141. Румянцев - Кутузову, 18 (30) июля 1811 г.

33 Петров А. Н. Война России ... III. С. 331-332.

34 Кутузов ... III. С. 612-616. Кутузов - Румянцеву, 20 сентября (2 октября) 1811 г.; там же. Протокол переговоров Кутузова с Мустафа-агой от 19 сентября (1 октября) 1811 г.

35 ВПР. Т. VI. С. 181-182. Румянцев - Кутузову, 30 сентября (12 октября) 1811 г.

36 Кутузов ... III. С. XX.

37 Там же. С. 650. Кутузов - Румянцеву, 9 (21) октября 1811 г.

38 ВПР. Т. VI. С. 715. Примечание 232. Кутузов - верховному визирю Ахмед-паше, 10 (22) октября 1811 г.

39 Кутузов ... III. С. 652. Кутузов - Зассу, 13 (25) октября 1811 г.

40 Об этом см.: Грачев В. П. Сербский вопрос в период Слободзейского перемирия // Национальное возрождение балканских народов в первой половине XIX в. и Россия. М., 1992. С. 31-70.

41 ВПР. Т. VI. С. 208-212. Кутузов - Румянцеву, 15 (27) октября 1811 г.

42 Петров А. Н. Война России ... III. С. 347.

44 ВПР. Т. VI. С. 208-212. Кутузов - Румянцеву, 15 (27) октября 1811 г.

44 Кутузов ... III. С. 672-673. М. И. Кутузов - М.Б. Барклаю-де-Толли, 18 (30) октября 1811 г.

45 ВПР. Т. VI. С. 215-216. Румянцев - Кутузову, 26 октября (7 ноября) 1811 г.

46 Кутузов ... III. С. 762. Примечание 2.

47 Там же. С. 684-685. Кутузов - Румянцеву, 29 октября (10 ноября) 1811 г.

48 Там же. С. 700-701. Кутузов - верховному визирю Ахмед-паше, 3 (15) ноября

1811 г.

50 ВПР. Т. VI. С. 237-239. Кутузов - Румянцеву, 10 (22) ноября 1811 г.

50 О программе этих 11 конференций см.: Петров А. Н. Война России ... III. С. 346-351.

51 Подробнее об этом см.: Петров А. Н. Война России ... III. С. 854-856.

52 ВПР. Т. VI. С. 244-246. Кутузов - Румянцеву, 28 ноября (10 декабря) 1811 г.; Попов А.Н. Отечественная война 1812 г. Т. I. М., 1905. С. 335-348.

53 ВПР. Т. VI. С. 244-246, 720-721. Протокольная запись беседы Италинского и Галиб-эфенди от 18 ноября (1 декабря) 1811 г.

55 ВПР. Т. VI. С. 242-243. Румянцев - Кутузову, 22 ноября (4 декабря) 1811 г.

55 Кутузов ... III. С. 719. Кутузов - П. И. Багратиону, 29 ноября (11 декабря) 1811 г.

56 Петров А. Н. Война России ... III. С. 357.

57 Кутузов ... III. С. 709. Кутузов - Барклаю-де-Толли, 26 ноября (8 декабря) 1811 г.

58 Там же. С. 730-731. Александр I - Кутузову, 12 (24) декабря 1811 г.

59 АВПРИ. Ф. Канцелярия МИД. Д. 1982. Л. 34-44. Протокол 14-й конференции; Кутузов ... III. С. 764-780. Кутузов - Румянцеву, 3 (15) января 1812 г. Подробнее об этом см.: Петров А. Н. Война России ... III. С. 362; Попов А. Н. Отечественная война

1812 г. Т. I. С. 352, 354-355.

60 Кутузов ... III. С. 762. Кутузов - Зассу, 31 декабря 1811 г. (12 января 1812 г.); Российский Государственный военно-исторический архив (далее - РГВИА). Ф. 14209. Оп. 3/163б. Св. 17. Д. 14. Ч. 2. Л. 1. Циркулярное письмо Кутузова по армии от 2 (14) января 1812 г. о прекращении с 31 декабря 1811 г. перемирия с турками и о начале подготовки к наступательным операциям.

62 ВПР. Т. VI. С. 257-258. Кутузов - Ахмед-паше, 1 (13) января 1812 г.

62 Первое сербское ... II. С. 244. Ф. И. Недоба - А. П. Зассу, 9 (21) января 1812 г.

63 Кутузов ... III. С. 772-773. Кутузов - Румянцеву, 12 (24) января 1812 г.

64 Первое сербское ... II. С. 245-246. Румянцев - Кутузову, 4 (16) февраля 1812 г.

65 АВПРИ. Ф. ГА-1-8. 1812. Д. 2. П. 1. Л. 3-4. Румянцев - Д. А. Гурьеву, 6 (18) февраля 1812 г.

66 АВПРИ. Ф. ГА-2-8. 1812. Д. 2. П. 2. Л. 1. Румянцев - графу Николаю Александровичу, 10 (22) февраля 1812 г.

67 Первое сербское ... II. С. 246-247. Письмо сербских депутатов - Румянцеву, 5 (17) марта 1812 г.

68 АВПРИ. Ф. Канцелярия МИД. 1812. Д. 1982. Л. 368-371. Выдержка из письма сербских депутатов Карагеоргию от 20 марта (1 апреля) 1812 г.

69 АВПРИ. Ф. ГА-1-8. 1812. Д. 2. П. 4. Л. 20. Доклад Румянцева Александру I, 31 марта (12 апреля) 1812 г.

70 Там же. Д. 2. П. 3. Л. 2. Румянцев - Гурьеву, 1 (13) апреля 1812 г.

71 Первое сербское ... II. С. 250. Румянцев - Кутузову, 2 (14) апреля 1812 г.

72 АВПРИ. Ф. ГА-Т-8. 1812. Д. 2. П. 3. Л. 3. Румянцев - Гурьеву, 11 (23) апреля 1812 г.

73 АВПРИ. Ф. ГА-Т-8. 1812. Д. 2. П. 3. Л. 10. Расписка сербских депутатов и подпоручика Радича в получении денег от 15 (27) апреля 1812 г.

74 РГВИА. Ф.14209. Оп. 5/165. Св. 68. Д. 47. Л. 25-26. Ф. И. Недоба - Е. И. Маркову, 23 марта (4 апреля) 1812 г.

75 Подробнее об этом см.: Вандаль А. Наполеон I и Александр I. Т. III. СПб., 1913. С. 341-345, 446-467, 500-517, 608-610; Звавич И. С. Меттерних и Отечественная война 1812 г. // Исторические записки. № 16. М., 1945.

76 Кутузов ... III. С. 784. Кутузов - А. П. Зассу, 25 января (6 февраля) 1812 г. 78 ВПР. Т. VI. С. 282-284. Румянцев - Кутузову, 4 (16) февраля 1812 г.

78 Кутузов ... III. С. 805. Александр I - Кутузову 16 (28) февраля 1812 г.

79 Там же. С. 834-835. Кутузов - Румянцеву, 6 (18) марта 1812 г.; Петров А.Н. Война России... III. С. 363, 371-374.

80 ВПР. Т. VI. С. 306-307. Румянцев - Кутузову, 5 (17) марта 1812 г.

81 Горяинов С.М. 1812 год. СПб., 1912. С. 27-28; Кутузов ... III. С. 850-852. Александр I - Кутузову, 22 марта (3 апреля) 1812 г.

82 ВПР. Т. VI. С. 737-738. Примечание 362. Румянцев - Кутузову, 22 марта (3 апре-8л3я) 1812 г.

83 Там же. С. 355-356. Румянцев - Кутузову, 2 (14) апреля 1812 г.

84 Кутузов ... III. С. 877. Протокол неофициальной беседы Кутузова с Галиб-эфенди от 4 (16) апреля 1812 г.

85 Фельдмаршал Кутузов. М., 1947. С. 138. Александр I - Кутузову, 5 (17) апреля 1812 г.

86 Кутузов ... III. С. 866-867. Александр I - Кутузову, 9 (21) апреля 1812 г.

87 Там же.

88 ВПР. Т. VI. С. 363-365. Инструкция Александра I - П. В. Чичагову, 9 (21) апреля 1812 г.; там же. С. 745. Примечание 406; Mouraviev B. L'alliance russeturque au milieu des guerres napoleoniennes. Paris, 1954. P. 352-355.

90 ВПР. Т. VI. С. 370-373. Румянцев - Сухтелену, 12 (24) апреля 1812 г.

90 АВПРИ. Ф. Канцелярия МИД. Д. 1922. Л. 207-211. Фонтон - Кутузову, апрель (б/ч) 1812 г.; Кутузов. III. С. 890-891. Кутузов - Румянцеву, 3 (15) мая 1812 г. Примечание I.

91 Кутузов ... III. С. 285-286. Кутузов - Александру I, 29 апреля (11 мая) 1812 г.

92 Там же. С. 871-877. Кутузов - Румянцеву, 19 апреля (1 мая) 1812 г.

93 Первое сербское ... II. С. 251-252. Инструкция М. И.Кутузова - русским уполномоченным на переговорах от 18 (30) апреля 1812 г.

94 Кутузов ... III. С. 880-882. Кутузов - Александру I, 20 апреля (2 мая) 1812 г.

95 Там же. С. 887. Кутузов - Румянцеву, 29 апреля (11 мая) 1812 г.

96 РГВИА. Ф. ВУА. Д. 394. Ч. 12. Л. 53-54. Хуршид Ахмед-паша - Карагеоргию, 23 апреля (5 мая) 1812 г. Перевод, современный подлиннику.

97 Кутузов ... III. С. 893-895. Кутузов - Александру I, 4 (16) мая 1812 г.

98 Там же. С. 891-892. Инструкция Кутузова российским уполномоченным от 3 (15) мая 1812 г.

99 Там же. С. 892-893. Приложение к инструкции Кутузова российским уполномоченным от 3 (15) мая 1812 г.

100 Там же. С. 897-899. Предварительные условия Бухарестского мирного договора, подписанные 5 (17 мая) 1812 г.

101 Там же. С. 896-897. Кутузов - Александру I, 7 (19) мая 1812 г.

102 Там же. С. 866-867. Александр I - Кутузову, 9 (21) апреля 1812 г.

103 Горяинов С.М. 1812 год. С. 43-44. Чичагов - Александру I, 7 (19) мая 1812 г. 104ПетровА.Н. Война России. III. С. 380.

105 Кутузов ... III. С. 902. Ахмед-паша - Кутузову, 11 (23) мая 1812 г.

106 Там же. С. 900. Кутузов - вице-президенту валашского дивана С. Я. Репнинскому, 8 (20) мая 1812 г.; там же. С. 902-904. Приказ Кутузова по Дунайской армии от 12 (24) мая 1812 г.

107 ВПР. Т. VI. С. 402-404. Румянцев - Чичагову, 13 (25) мая 1812 г.

108 ВПР. Т. VI. С. 406-416; Полное собрание законов Российской империи. Т. XXXII. С. 316-322. Русско-турецкий мирный договор 16 (28) мая 1812 г.

100 Кутузов ... III. С. 904-905. Кутузов - Румянцеву, 16 (28) мая 1812 г.

110 Первое сербское ... II. С. 253-254. Чичагов - Карагеоргию, 16 (28) мая 1812 г.

111 Уляницкий В.А. Материалы к истории восточного вопроса в 1808-1813 годы // Чтения ... Кн. 4 (199), М., 1901. С. 83. Италинский - Чичагову, 29 июня 1812 г.

112 Попов А.Н. Славянская заря в 1812 г. // Русская старина. Т. 77. СПб., 1893. С. 87.

113 Горяинов С.М. 1812 год. С. 89-90. Александр I - Чичагову, 18 (30) июля 1812 г. 1°5 ВПР. Т. VI. С. 468-471. Чичагов - Недобе, 3 (15) июля 1812 г.

115 Первое сербское ... II. С. 262-263. Карагеоргий - Чичагову, 10 (22) июля 1812 г.

116 Попов А. Н. Славянская заря в 1812 г. С. 88. Италинский - Чарторыйскому, 14 (26) июля 1812 г.