CC BY
42
Н.Л. Крылова
БИЗЕРТСКАЯ ОДИССЕЯ ЮНОГО МАТРОСА Из архива А.А. Манштейн-Ширинской
2012 год - столетие со дня рождения Анастасии Александровны Манштейн-Ши-ринской. Вот уж три года, как она покинула этот мир. Отшумели помпезные празднования дней рождения это маленькой, мужественной женщины, «последней из могикан» бизертской эпопеи 1920-х годов, на которые съезжались в Тунис крупные и не очень крупные чиновники от российской внешней политики и российской культуры, чтобы в торжественной, фанфарной обстановке отметить очередную дату...
«Sic transit gloria mundi». Первое 5 сентября после ее смерти прошло незаметно. Татьяна Ширинская, младшая дочь Анастасии Александровны, позвонив из Ниццы, с горечью сказала: «Об этом дне вспомнили и позвонили мне только два человека - Зинаида, врач из Украины, работавшая в Бизерте по контракту в 70-е годы, и Вы...».
Действительно ли библейское «все проходит»? Конечно, нет! Осталась надежная память близких - детей, внуков, правнуков, друзей семьи, учеников, и дальних - русских, французов, благодарных тунисцев. 27 декабря 2011 г. в тунисском городе Би-зерта состоялась торжественная церемония присвоения одной из площадей имени Анастасии Ширине кой. Именно на этой площади находится храм Александра Невского, построенный русскими моряками в 1938 г. Осталась книга ее воспоминаний о жизни русских изгнанников в Тунисе «Бизерта. Последняя стоянка», переизданием которой одновременно с подготовкой новой книги «Автографы Бизерты» занимаются сегодня Фонд исторического и культурного наследия имени A.A. Манштейн-Ширинской и Свято-Троицкая Александро-Невская Лавра. Наконец, остались документы, которые Анастасия Ширинская бережно хранила как живые свидетельства о героическом и драматическом Прошлом. Обращение к этим
документам - еще одна дань памяти этой достойной хранительницы истории бизертской эпопеи.
С одним из таких документов, дневником 19-летнего Александра Брута1, Анастасия Александровна познакомила меня уже в первую нашу встречу, в сентябре 2006 г. В ее домашнем архиве он хранился в виде ветхой рукописи, с которой было чрезвычайно сложно работать. Позже, благодаря кропотливым усилиям П.И. Науменко, одного из энтузиастов, изучающих историю Черноморской эскадры, текст был практически полностью восстановлен и помещен на электронный носитель.
Историю появления у нее этого документа сама Анастасия Александровна называла «необыкновенной». «Получила я из Америки, из Нью-Йорка, письмо, не очень чистого француза, который 30 лет прослужил в Лиге наций, там, в Нью-Йорке. И он моего возраста. Он мне пишет, что его мать была русская. Но он, кроме отдельных слов, не говорит по-русски. Его двоюродный брат, этот вот Брут, который давно скончался (он брат по матери), оставил ему этот дневник, который он хотел бы понять, но понять не может. И что тогда у него был там переводчик с русского, который умер, а новые не хотят переводить (но они, я думаю, не хотели копаться в рукописи, да еще в старой орфографии). Он, может быть, не знал всех, к кому можно было бы обратиться. Откуда он про меня узнал, я не помню. И он спрашивает, не знаю ли я кого-нибудь из переводчиков. Я написала, что мой сын может перевести, и он прислал вот этот текст-оригинал, который я потом ему отослала обратно, когда он был переведен на французский язык» (из интервью с A.A. Манштейн-Ши-ринской, сентябрь 2007 г., Бизерта, Тунис).
Довольно значительная по объему первая часть дневника посвящена аварии, а за-
-о|>
<5о-
тем и гибели транспорта «Император Петр Великий». И хотя записи велись не всегда ритмично, иногда с паузой в месяц, этот драматический эпизод начала третьего отступления с Перекопа внутрь Крыма, а также поход на Очаков летом 1920 г. подробно и последовательно выписаны автором. Ему удалось воспроизвести картину хаоса, метаний и неуклонных отступлений белого флота. Но в дневнике, тем не менее, нашлось место и бытовым зарисовкам, и упоминаниям о маленьких житейских радостях, которые автор описывает с неистребимым оптимизмом молодости и в которых так нуждается любая юность!
Но поскольку нашей задачей является рассказ Брута о его бизертской одиссее, мы лишь немного коснемся событий зимы 1919 - начала 1920 года.
Во второй части дневника А. Брут подробно описывает маршрут эвакуации, начиная с конца октября 1920 г. Однако помимо точных дат этого путешествия, названий стоянок и других элементов, характеризующих причастность автора к морскому делу (он был матросом на крейсере «Генерал Корнилов»), он удивительно точно воспроизводит атмосферу лихорадочной суеты, человеческой паники и страха, царившую в те дни в Севастополе.
«Тридцать первое октября. В городе суматоха, военные бегут как сумасшедшие в поисках транспорта, улицы запружены подводами, частная публика в растерянном виде, с лицами, выражающими ужас предстоящих дней царства большевиков. На рейде также суета, суда под самыми разнообразными флагами снуют из одной бухты в другую, с внешнего рейда во внутренний...
Первое ноября. С утра было замечено лихорадочное движение, не так в городе, как в складах порта и на некоторых еще грузившихся транспортах. В порту, прикрываясь эвакуацией казенного имущества, шел страшный грабеж, грабят все военные и штатские. Часам к двум стали поговаривать на северной стороне о красных разъездах, но к этому времени на внутреннем рейде остались только мы, французский броненосец
“Вальдек Руссо” и два американских миноносца. Во время ухода транспортов Врангель, провожая их, стоял на Приморском бульваре и уже в самую последнюю минуту прибыл к нам на борт, после чего мы выбрали якорь и вышли на внешний рейд».
На следующую ночь эскадра покинула Севастополь и к утру была у берегов Ялты, а двадцать восьмого декабря русские моряки «в пять часов вечера открыли самые северные берега Африки. Завтра должны быть в Бизерте».
«Двадцать девятое декабря. Сегодня с утра шли вдоль африканского берега и к 11 часам, взяв на внешнем рейде французского лоцмана, вошли в Бизерту. Городок не очень большой, но уютный и очень чистый. Первое, что бросилось нам в глаза - это пальмовая аллея, идущая на расстоянии одной версты. На рейде стояли все наши суда с флагами карантина, из иностранных нет никого, кроме “хозяев французов”, у которых стоит здесь дредноут “Франс”. Несмотря на декабрь месяц, температура доходит до 28 и больше. На днях командующий эскадрой2 уехал в Париж, где решится наша судьба. Назад не приехал».
Повествование о бизертско-тунисском периоде скитаний молодого Брута занимает основную часть его дневника и посвящено рассказу о первых днях собственной жизни и жизни русских моряков в Африке и описанию следующего, 1922 года жизни русской колонии в Бизерте и Тунисе.
Но сначала был знаменитый, описанный в книге Анастасии Ширинской карантин3.
«1921 год. Четырнадцатого февраля. Снялись с бочки и пошли в озеро для дезинфекции. В 11 часов дня пришел “Георгий Победоносец”, без трубы и марс реи, сбитых штормом во время похода из Галлиполи в Бизерту. На борту броненосца есть убитые.
Пятнадцатого февраля. Поехали на берег в дезинфекцию музыканты духового оркестра.
Шестнадцатого февраля. Поехала первая группа и балалаечный оркестр.
Семнадцатого февраля. В половине девятого утра поехала вторая группа, в кото-
рую попал и я. Подошел французский буксир к борту. Взял к себе на борт нашу команду и пошел на берег. На берегу нас встретил наш оркестр, группы французских матросов, арабов и вольной публики. Построились в колонну. Под музыку пошли в госпиталь. Придя в госпиталь, отправились в баню. В бане разделись, отдали свою одежду в дезинфекцию и пошли мыться. Мылись зеленым мылом. По выходе из бани французский матрос-санитар смазывал каким-то раствором все волосяные места. После всей этой церемонии выдали верхнее больничное белье, распределили по баракам. В 12 часов подали обед; все в микроскопической порции: суп из зелени, макароны с мясом и вино. В пять часов вечера дали ужин: мясо с чечевицей и вино. На обед и ужин выдали 350 грамм белого хлеба. В промежуток времени между 2 и 5 часами был концерт духового и балалаечного оркестров, на котором присутствовал весь французский штат госпиталя со своими семьями и больные. Все остались очень концертом довольны. В три часа дня нам выдали из камеры свое платье. Сразу после ужина построились опять колонной и пошли на пристань... Нас провожала большая толпа арабов с криками: “Русский... русский хорошо”. В то время, когда отвалил катер, заиграла музыка, обменялись с отдыхающей публикой приветствиями. В 6 часов 10 минут мы были уже на крейсере. После бани, придя в барак, была привита оспа, три рубчика на левом предплечье. С шестнадцатого начали окуривать кубрики крейсера.
Восемнадцатого февраля. Окончилась дезинфекция».
А через три дня карантинный флаг был спущен и началась подготовка документов, разрешающих спуск на берег.
«Семнадцатое марта. День моего ангела. .. Встал в семь часов утра, помылся, выпил кофе и пошел на уборку палубы. После уборки до обеда не работал, а приводил в порядок выходной костюм. Вычистил френч, брюки, ботинки. Сходил в баню, переменил белье. После обеда пошел в город. Приехал на берег, купил полкило шоколаду,
газету “Общее дело” и пошел в садик, сел на скамейку, отдохнул от трудов праведных. К вечеру пошел в “Ма Нуар”. Посидев полтора часа, пошел гулять, в шесть часов пошел в “Круассан”, посидел там до половины девятого. Пошел на пристань, чтобы поехать на корабль. В общем, день моих именин обошелся мне в 32 франка.
Двадцать пятого апреля. Разнесся слух по эскадре, что через две недели флот отправляют в Совдепию. Не желая ехать в Совдепию, я стал искать себе место на берегу и в тот же день нашел себе место на одной ферме, недалеко от Туниса на станции “Micheand”. Пошли мы туда числом 40 человек. В это число входил и духовой оркестр.
Двадцать седьмого. В пять часов встали и в шесть часов пошли работать на поле, рвать лен. Лен не полотый, рвать его мука страшная. Только сейчас понял, как труден заработок. Пришли вечером с работы, поужинали, у нас были свои коки, и все завалились спать как убитые, так как от усталости болят все части тела. На другой день устали не меньше и решили, что скажем своим детям, если таковые будут, чтобы никогда не ходили рвать лен ни при каких обстоятельствах ...».
Работа А. Брута на ферме «Gavotte» продолжалась очень недолго. Но и поиски другого занятия оказались проблематичными. Однако, как пишет A.A. Манштейн-Ши-ринская, «мы жили в таких повседневных заботах, что для бесплодных сожалений не было места»4.
«Шестое мая. Решил бросить работу и поехать в Тунис, искать [другую] работу. Нашел себе компаньона А.Я....5 Встал в шесть утра. Взял некоторые вещи для продажи и пошел на базар, в город Матер. Продал вещей на 68 франков, а мой приятель, с которым я еду, на 52 франка. В общем у нас было 150 франков, и мы решили попытать счастья в Тунисе. Пришли из Матера, уложили вещи, попрощались и пошли на станцию <...>, в 4 часа 40 минут тронулись в путь. В 4 часа 55 минут приехали на станцию <...> сделали пересадку на другой по-
езд и поехали в Тунис. Приехали в Тунис. Город незнакомый, не знаем, куда идти. Вещи оставили на вокзале. Нашли ночевку за 1 франк 25 сантимов в каком-то подвале. В подвале было много русских. Подвал сырой и темный.
Девятого. Проснулся в 7 часов утра. Грудь и нос заложило. В общем, простудился здорово. Выпили кофе и пошли по городу. Ходили, ходили, пришли вечером и ничего не нашли, кроме предложений полевой работы. На полевые работы решили не идти. В 10 часов вечера пошли на вокзал, взяли вещи и отнесли их туда, где ночуем.
Десятого. Нашли старого знакомого из России кап[итана] Юшапова, он открывает столовую и предложил нам столовую разрисовать. Дает 25 франков и пять дней харча. Обед и ужин из четырех блюд, с вином, чаем. Мы отказались и стали искать другое место.
Одиннадцатое мая. Пошли предложить свои услуги по садоводству. Приехали в парк “Бельведер”. Там ничего не вышло. Тогда пошли по семенным и цветочным магазинам. Одного директора, так называемого в магазине, так растрогали, что он нам дал 25 франков и обещал найти хорошее место. Как ни хорошо это обещание, но мы все-таки пошли искать место. Зашли в комиссионный магазин, мест нет.
Двенадцатое мая. Зашли опять в Русский комиссионный магазин и получили приглашение к одному буржую в качестве повара и уборщика комнат. Я схватился за место. В тот же вечер попер на трамвае к предложителю... Предложитель сказал, что ответ даст завтра письмом в комиссионный магазин».
Новая жизнь в Тунисе началась с раннего подъема. Очень выразительны прочерки, фиксирующие однообразие жизни Александра Брута, обслуживавшего французскую буржуазную семью.
«Четырнадцатого мая встал в шесть часов, умылся, пошел исполнять свои дела. Открыл кухню, меня встретил на кухне сам патрон. Он готовил кофе. Наш патрон имеет какую-то контору и в шесть часов утра он
уже уходит в контору. Попил и я кофе. Наконец, встала моя мадам и сказала, что мне делать. Сначала убрать ванну, парадную лестницу и саму парадную, по окончании этой работы пошел готовить обед. Приготовил обед. Хозяева остались довольны. После обеда помыл посуду и пошел к себе в комнату отдыхать.
Пятнадцатое мая. Ездил со своей хозяйкой верхом за город. И так прошел второй день моей службы французскому хозяину.
Шестнадцатое мая. Хозяйка наняла ба-ну, русскую, говорящую хорошо по-французски. Чтобы не терять время, вечером пошел я с Баной, звали ее Варвара Павловна, она из Севастополя, в парк “Бельведер”. Луна светила вовсю, тут-то была “поэзия”. Вернулись в два часа ночи. Сегодня хозяйка поблагодарила меня за чистоту, которую я навел на кухне.
Семнадцатого мая. Хозяйка предложила мне постирать. Я категорически отказался. Комната моя оказалась сырая. Сильно простудился, болит грудь.
Восемнадцатое мая. Предложил хозяйке дать мне другую комнату. Сказала, что посоветуется с мужем. Не знаю, что у меня выйдет. Должно быть скоро прогонит. Сегодня получил благодарность за обед, был он хорош!
Девятнадцатое мая. Все по-старому.
Двадцатое мая.-------
Двадцать первое мая.-------
Двадцать второе мая. Воскресенье.
Двадцать третье мая.-------
Двадцать четвертого мая. Работал до обеда. После обеда поругался с хозяйкой и отказался от места. В тот же вечер получил расчет. За десять дней 100 франков».
И снова поиски работы. И снова трогательные откровения юноши, горькие воспоминания о доме, слезы... Снова прочерки пустых, незапоминающихся дней. И снова расчет...
«Тридцатое мая. Целый день шатался по городу в поисках работы. Под вечер нашел работу в одном французском доме. Завтра иду уже работать.
Тридцать первое мая. Работа ничего, не трудная. Отношение со стороны хозяев хорошее.
Первого июня. Дня через два уеду в Кародин на все лето (предместье Карфаге-
Третье июня. Утром сложили некоторые вещи и поехали на дачу. Я поехал на подводе с вещами, это в 15 километрах от Туниса. Дача прекрасная! На берегу моря, много зелени, цветов, воздуха! Вечером, окончив работу, какая бывает при переезде, стало что-то горько, что даже заплакал.
Пятое июня. Погода хорошая. Сегодня первый раз купался. Работы умножилось. Остальное все хорошо.
Шестое июня...
Седьмого июня. Шел сильный дождь.
Восьмого. Проснулся и чувствую, что у меня руки набухли и горят. Я присмотрелся. Оказалось, укусы какого-то животного - насекомого.
Десятое июня. Что-то сильно болит голова и знобит. Вечером слег в постель. Дала мне хозяйка принять что-то и читала мне.
Одиннадцатое июня. Голова болит, но пришлось встать и работать. После обеда, когда пошел отдохнуть, почему-то так стало тяжело на сердце, что даже прослезился. Вспомнилось: дом... Лиля, Вера и много других мгновений, как я вернусь, кого застану дома. А много меня еще ожидает впереди. Да!....
Двенадцатого. Ездил в город. Немного покутил, в девять часов вечера вернулся домой.
Тринадцатого. Был в городе, купил кое-что: два галстука, два воротничка, три запонки, две пары кальсон и к ним подвязки и зубную пасту. Все обошлось в сорок франков. Все покупал хорошее, прочное, несмотря на цену. А что там даром бросать деньги.
Четырнадцатое июня. День хороший. Работы мало. Купался. У хозяев была шумная семейная драма.
Семнадцатого июня. Немного поругался с хозяйкой из-за какого-то пустяка. Ну, ничего, завтра думаю поехать в Тунис купить ботинки и сходить в баню.
Восемнадцатое июня. После обеда поехал в Тунис. Был в ванне, помылся, пошел покупать ботинки. Но, к сожалению, все магазины были закрыты, так как был какой-то итальянский праздник.
Девятнадцатое июня. Воскресенье. После обеда поехал в город и вернулся в семь часов вечера. Приехал сказать хозяйке, что заканчиваю работать у них в доме. Получил расчет и в тот же вечер поехал в Тунис с вещами».
В конечном итоге Брут вернулся к прежней, знакомой работе на корабле. В дневнике появились новые хроники, страшные в своей бесконечной, почти бездушной обреченности и одновременно - сухая, эмоционально отстраненная фиксация обыденной повседневности: самоубийство сверстника и меню очередного обеда; забастовки кочегаров и возвращение главнокомандующего; ловля крыс на кораблях как успешный бизнес, русские женщины в публичных домах Бизерты. И еще бубонная чума на эскадре ...
«Двадцать первого июня... Приехал на крейсер, встретили очень радушно...
Двадцать шестое июня. Воскресенье. Я просил старшего офицера, чтобы он устроил меня в какую-нибудь специальную вакансию. Часов в 11 дня приходит вахтенный и говорит, что к старшему офицеру. Пришел, у старшего офицера сидит старший инженер-механик, и предложил он мне в машинисты. Я согласился.
Двадцать седьмого в два часа дня был на объяснении машины, а в четыре часа встал самостоятельно на вахту и простоял до восьми часов вечера.
Двадцать девятое. Страшно болит левая рука в предплечье, наверное, вывихнул. Вообще здоровье как-то надломилось, как стал работать в машине. Думаю отстоять еще одну вахту и пойти к старшему офицеру отказаться. Не знаю, что из этого выйдет...
Тридцатого. Встал в семь часов утра. Свернул койку и сразу пошел купаться. Выкупался в море и сел пить чай. После чая пошел к доктору попросить о переводе в палуб-
ную роту, так как на палубе жарко, а в машине еще жарче. Вдобавок со вчерашнего дня начал дуть раскаленный ветер “сирокко”, температура на солнце 57, в тени 38. Доктор Бологовской в два счета устроил это дело.
Первого июля. Наши кочегары забастовали, отказались работать, освещение прекратилось, машина остановилась. Вообще все встало. Котлы ведь сердце корабля!
Второе июля. На эскадре бубонная чума. На транспорте “Кронштадт” три смертных случая от чумы и еще восемнадцать больных. “Кронштадт” сразу изолировали, отвели в озеро и поставили в карантин.
Девятого. Разнесся слух по эскадре о скором возвращении командующего Русской эскадрой вице-адмирала Кедрова.
Десятого. В 6 часов 17 минут застрелился матрос нашей роты Николай Луц. 19 лет. Оставил письмо: в смерти просит никого не винить, что до этого довела его жизнь. Просит прощения у всех, в особенности у хозяина револьвера, что он его обманул, известить всех родных и знакомых. В 11 часов была прививка бубонной чумы в левую лопатку выше к плечу.
Тринадцатого июля. В 7 часов 45 минут прибыл командующий Русской эскадрой вице-адмирал Кедров из Тулона на французском фрегате. При входе на корабль командующий поцеловался с начальником штаба и с командиром крейсера. После всей церемонии пошел в свои покои откушать. В 10 часов был смотр. После смотра командующий поехал к префекту... Ходят слухи, что французы забирают “Кронштадт”.
Семнадцатого июля. С шести часов утра начали готовиться к осмотру корабля. В десять часов был осмотр командующим Русской эскадрой вице-адмиралом Кедровым, капитаном первого ранга Дмитриевым и многими другими. Пришел на Бизертский рейд транспорт Добровольного] флота “Дон”. Сегодня был обед из четырех блюд: борщ из свежей капусты, помидоров, картошки, мяса; рис с мясом; пирог с мясом; кофе с молоком.
Восемнадцатого. Встал в девять часов утра, а в пять часов вечера начинается угольная погрузка. Грузить будем авралом. Всего угля 80 ООО пудов. В половине одиннадцатого была панихида по Николаю фон Луц[у]...
Двадцать первого. Ездил в город. Ничего новенького нет. Сегодня в два часа командующий Русской эскадрой уезжает в Тунис, а оттуда в Париж. Пожил на эскадре, пора и домой! Хорошенького понемногу. Перед отъездом сказал речь.
Двадцать третье июля. Сегодня нестерпимая жара. На солнце 64, а в тени - 48. В полдень было больше.
Двадцать пятое июля. Дожились! Русские женщины стали появляться в публичных домах Бизерты.
Двадцать восьмое июля. С сегодняшнего дня на корабле началась ловля крыс. Расставили 38 крысоловок. За каждую пойманную без крысоловки крысу командир дает 25 сантимов, а в конце месяца кто всех больше поймает крыс за месяц, получит премию в 10 франков. Хорошее дело! Можно много заработать!..
Седьмое августа. Воскресенье. Был в городе. Потратил последние пять франков, случайным образом уцелевшие. В первый раз арбуз и виноград из Африки. Суда постепенно ходят в док. 10 августа, наверное, и мы пойдём.
Двенадцатое. Сегодня у нас на крейсере была свадьба дочери к[онтр]-а[дмирала] Тихменёва. Ей всего шестнадцать с половиной лет, за флаг-офицера лейтенанта А. Геринга.
Двадцатого. В семь часов вечера была панихида (40 дней) по Луцу...
Третьего сентября. Справлял день своего рождения, так как корабль не может идти в док. Съехал на берег в четыре часа дня, пошел на базар, купил инжиру и пошел дальше в ... истратил там 3 франка 30 сантимов и пошел выпить, купил сардинок за 6 франков 50 сантимов и хлеб за 1 франк 10 сантимов, выпил один литр вина, встретил друзей... Истратили все деньги и пошли шататься по городу. Зашли в “Американский
бар”, выпили там пять литров вина со льдом и пошли дальше. Гуляли, гуляли и решили опять выпить. Выпили четыре литра вина и решили как-нибудь добраться до корабля. Очередной катер ушел в восемь часов вечера. Тогда наняли рыбачью шлюпку и пошли на корабль. Приехал в три часа ночи и, вдобавок, нетрезвый.
Пятого сентября. В два часа дня пришли французские буксиры, взяли крейсер на буксир и потащили в озеро. В озере поставили на бочку. Вечером играл на шканцах духовой оркестр. ».
Для многих эмигрантов в Тунисе последний стал перевалочным пунктом их изгнаннического маршрута. Не был исключением и Александр Брут, довольно скоро начавший подготовку к отъезду из этой африканской страны на европейский континент. Его рассказы обо всех этапах и перипетиях подготовки к получению польского паспорта затейливо переплетаются с хрониками эскадренной и собственной жизни, создавая пеструю картину первых лет истории русской морской колонии в Африке.
«Четырнадцатое сентября. Сегодня написал польскому консулу прошение о выдаче мне польского заграничного паспорта как польскому гражданину... Помоги мне, Бог, получить его! Вот бы я начал свое путешествие.
Девятнадцатое сентября. Много приходило в Бизерту русских транспортов, но все под французским флагом. Но сегодня в семь часов вечера пришел русский транспорт “Херсон” под русским флагом, как приятно было посмотреть. Да! Жизнь вдали от Родины научила нас быть патриотами.
Двадцать второго. Был в городе и видел русского, он служит на английском транспорте боцманом уже 30 лет, который восемь дней как из России. Он был в Николаеве и Одессе. Говорит: “То, что я видел в Николаеве, я никогда в своей жизни не забуду”. Ходил к зубодержке и запломбировал верхний левый резец.
Двадцать шестое сентября. Сегодня получил ответ от польского консула и опросный лист для получения паспорта.
Двадцать седьмое сентября. Заполнил опросный лист. Ездил в город, снялся, шесть штук стоят пять франков, потому что три карточки нужно послать консулу.
Третьего. Послал консулу опросный лист, три фотографические карточки и 25 франков. Помоги мне, Боже, получить паспорт!..
Двенадцатое октября. До сегодняшнего дня ничего не делали. После обеда нам объявили, что мы должны сегодня съехать с корабля в Надор. Сходил в последний раз в баню, собрал вещи, попрощался и съехал с корабля... В лагере явились коменданту, комендантом оказался полковник Терлецкий, старый знакомый, после чего нас поместили в барак В-8...
Восемнадцатого. Получил от польского консула письмо, в котором он оповещает меня, что послал запрос в Лодзь о моей принадлежности к полякам, после чего мне будет выслан паспорт.
Девятнадцатого. Нам объявили, что послезавтра все русские пойдут в Надор. Слава Богу, кончается наше мучение и голодовка!
Двадцатого. Вышли на работу, но французский офицер сказал, что все русские сейчас пойдут в Надор, так как прибудут арабы-новобранцы. Быстро сложили вещи и поехали в Надор. В Надоре попал в старый барак В-8. Вечером получил 200 грамм сахара...
Тридцать первого. После обеда пошел в город, в комиссию помощи русским беженцам на севере Африки, где подал прошение о выдаче мне 35 франков якобы для визы. Сказали, что в среду можно придти за результатом.
Второе ноября. Был в бараке С-2, выкурил три папиросы из английского табаку “Кежтанг” и чуть-чуть не упал в обморок. Какая слабость. Да, жизнь!
Третьего. ...получил пособие в 35 франков. В 2 часа дня зашел в “Севиль бюро” и спросил, могу ли я получить паспорт на проезд в Марсель, якобы польский поданный, мне ответили, что принесите две фотографические карточки и 30 франков и
тогда вы получите паспорт. В комиссии у меня взяли всякие расписки, что я там должен возвратить взятую сумму... Ну Бог с ним. Может быть, получу от консула, тогда уеду...
Десятого. Второй день идет проливной дождь, сменяемый ветром. К вечеру выпал град величиной с куриное яйцо. Вот тебе и Африка!
Тринадцатое ноября. Был первый спектакль в Надоре. Шел “Фауст”, второе и третье действие и второе действие из “Аиды” прошло хорошо.
Шестнадцатое ноября. Идет дождь. Скука страшная! Нет возможности жить на этом свете.
Семнадцатое ноября. Прошел дождь. Подсохло, и я пошел с компанией собирать грибы - масленки. Собрали порядочное количество, пришли домой, поджарили и съели.
Восемнадцатого. Послал ПК. (польскому консулу. - Н.К.) письмо, в котором я прошу его ответить как можно скорее, могу ли я надеяться получить паспорт или нет?
Девятнадцатое ноября. Страшно болят глаза. Ходил в госпиталь. Доктор болезни глаз не назвал, но сказал: “Хорошо, что вовремя спохватились, а то могло быть хуже”. Сейчас хожу каждый день в амбулаторию на прижигание верхней и нижней веки (внутренней стороны) ляписом...
Двадцать четвертое ноября. Опять был танцевальный вечер, на котором совсем разочаровался в своей жизни.
Двадцать пятого. Французское правительство издало указ, что все русские от 16 до 60 лет, мужчины и женщины, в 45-дневный срок должны найти работу, так как после 45 дней кончается кормежка. Освобождаются дети до 16 лет, женщины в положении, старики от 60 лет (обоих полов). Конец! Посмотрим, что будет дальше. Хорошего ждать нечего.
Двадцать седьмого. Записался в список рабочих на постройку мола в Бизерте. Работа восемь часов по 10 франков. Пока не знаю, выйдет ли это дело или нет. Было бы хорошо, если бы вышло.
Двадцать девятое ноября. Нанялся грузить уголь по 10 франков за семь часов работы. Проработал один день и больше не могу, очень болит грудь.
Третьего декабря. Была танцулька, на которой очень сильно простудился. Два дня провалялся в постели.
Девятого декабря. Из лагеря начали немного брать публику и отправлять на работы.
Одиннадцатого. Было открытие зимнего театра, шло: “Хирургия” Чехова, “Четверо” и “Самоубийца” Аверченко. Спектакль прошел хорошо. После спектакля были танцы, летучая почта и разные призы.
Двенадцатое декабря. Иду в барак В-6 назначать людей на работу и вдруг мне говорят: “Вам письмо”. Смотрю - от П.К. (польского консула - Н.К.), открываю письмо, и в письме паспорт. Ура! Ура! Ура! Да здравствует век авантюры. Теперь остановка за деньгами. Будут деньги, и A.C. Брут уехал! Слава Богу, что он мне помог его получить ...
Девятнадцатое декабря. В пятницу шестнадцатого декабря было заседание флагманов и командиров в штабе, на котором начальник штаба заявил: “Господа, не удивляйтесь, если нам прикажут поднять красный флаг на судах эскадры”. После Тихменева говорил капитан второго ранга Федяевский, командир “Алексеева”. “Я старый солдат, исполнял и исполню все приказания, но такого приказания не исполню. И кто попробует поднять такой флаг на моем корабле, того собственноручно расстреляю!..”».
Дневник Александра Брута завершается его отплытием из Туниса в конце 1921 г. и несколькими фрагментарными записями о первых месяцах жизни во Франции. Как сложилась его дальнейшая жизнь в эмиграции и судьба, установить не удалось.
Примечания
1 На титуле рукописи имя автора дневника обозначено как Алексей, но на самом деле его
звали Александр. На этом настаивала Анастасия Александровна, собственноручно исправившая имя.
2 Кедров Михаил Александрович (прим. Н.И. Науменко).
Ширинская А. Бизерта. Последняя стоянка. СПб., 2003. С. 181-183.
4 Там же. С. 231.
5 Отточием обозначены места с пропусками автора либо слова, которые не удалось разобрать (прим. П.И. Науменко)
