CC BY
158
В заключение своей работы И.Ф. Макарем предлагает собственный вариант перевода на арабский язык таких текстов Есенина, как «Этой грусти теперь не рассыпать», «Топи да болота», «Молитва матери», «Шел Господь пытать людей в любови» и др.
Список литературы
1. Амелина А.В. Восприятие С.А. Есенина в Чехии в 1940-1950-е годы // Современное есениноведение. - Рязань, 2018. - № 2 (45). - С. 19-24.
2. Ерёменко Н.А. С.А. Есенин в сербских электронных СМИ // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - Тамбов: Грамота, 2018. - № 9(87), ч. 1. -С. 17-20.
3. Макарем И. Ф. Есенин в арабских переводах: Из опыта переводчика // Современное есениноведение. - Рязань, 2018. - № 2 (45). - С. 81-87.
4. Серёгина С.А. С.А. Есенин в англоязычном мире: Новое и малоизвестное // БШ&а Мегагаш. - М., 2018. - Т. 3, № 4. - С. 204-215.
5. Скороходов М.В. Сергей Есенин в зеркале американской периодической печати 1922-1925 гг. // Литература двух Америк. - М., 2017. - № 3. - С. 270-287.
6. Цю Цзинцзюань. С.А. Есенин в Китае // Современное есениноведение. - Рязань, 2017. - № 4 (43). - С. 23-29.
2019.03.022. К.А. ЖУЛЬКОВА. БИБЛЕЙСКИЕ ОБРАЗЫ В ПОЭЗИИ М.И. ЦВЕТАЕВОЙ. (Обзор).
Ключевые слова: М.И. Цветаева; поэзия; коннотации; библейские аллюзии; мотив «блудного сына».
«Поэтесса М.И. Цветаева - "певец русского православия", а ее поэзия - "насыщена религией"1», - утверждает канд. филол. наук Е.А. Завершинская (ЗАВ) (Куйбышев), оспаривая слова критика русского зарубежья М. Слонима, который полагал, что в произведениях Цветаевой «нет никакой религиозной настроенности. Эта внучка деревенского священника была равнодушна и к церковности, и к обрядам, теологические проблемы и рассуждения о Боге ее не интересовали, а если речь заходила о смерти, смысле жизни,
1 Финкель В. Религиозное, политическое и национальное самосознание Цветаевой // СловоУМЪМ. - Нью-Йорк, 2007. - № 55. - Режим доступа: http://maga 7те8. russ.ru/slovo/2007/55/ia31.html
вечности, святости и высшей справедливости, она скучала и переводила разговор на другую тему или цитировала Монтеня»1.
По мнению Е.А. Завершинской, библейские аллюзии явно или скрыто присутствуют в таких стихотворениях, как «Заповедей не блюла, не ходила к причастью...» (1915), «И не спасут ни стансы, ни созвездья.» (1920), «Листья ли с древа рушатся.» (1922). Строки из Евангелия от Иоанна (Ин. 18:5-7), где приводятся слова Иисуса Христа «Я есмь», становятся отправной точкой для стихотворения «Я - есть. Ты - будешь. Между нами - бездна.» (1918).
Основное внимание исследовательница сосредоточивает на стихотворении «В пустынной храмине...», которое было написано в 1922 г. в Берлине. Это произведение обычно относят к любовной лирике2. Однако аналитическое прочтение выявляет полисемантич-ность текста. Е.А. Завершинская (1) считает, что неоднозначность трактовки возникает в силу многоуровневой системы отсылок.
Стихотворение, написанное в эмиграции, проникнуто мироощущением, которое точно выразил Е. Айзенштейн: «Цветаева чувствовала себя совершенно раздавленной, у нее не было сил ни жить, ни писать (летать!), ни верить в то, что когда-нибудь будет иначе, и все же постепенно она оживает.»3 Оно начинается с образа «пустынной храмины». Исследовательница приводит следующие значения этого слова: «Домъ (Матф. 2, 11), кровля, темница, тюрьма (Суд. 16, 21; 4 Цар. 17, 4; 1ер. 37, 4, 15); то же, что дворъ темничный, передняя комната у темницы для стражи; храмъ блуд-ницъ, непотребный домъ (Прол. 1юл. 10, 2). Храмина земная -тленное тЬло человеческое (2 Кор. 5, 1; 1ов. 4, 19)4». Цветаева ис-
1 Слоним М. О Марине Цветаевой: Из воспоминаний // Воспоминания о Марине Цветаевой / Сост. Мнухин Л.А., Турчинский Л.М. - М., 1992. - Режим доступа: http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/vospominaniya/slonim-o-marine-cvetaevoj.htm
Шопова М. «Творчество, любовь, материнство» в русской женской поэзии ХХ века (А. Ахматова, М. Цветаева, Б. Ахмадулина) // Преображение. Русский феминистский журнал. - М., 1997. - № 5. - С. 62-70.
Айзенштейн Е.О. Сонаты без нот. Игры слов и смыслов в книге М. Цветаевой «После России». - М., 2015. - С. 8.
Полный церковно-славянскш словарь (со внесешемъ въ него важнЬй-шихъ древне-русскихъ словъ и выраженш), содержащш въ себЬ объяснена мало-понятныхъ словъ и оборотовъ, встречающихся въ церковно-славянскихъ и древне-русскихъ рукописяхъ и книгахъ...: Пособiе для преподавателей русск. и ц.-слав. языка въ низшихъ и среднихъ учебныхъ заведешяхъ...: всЬхъ словъ объяснено около 30 000 / Сост. свящ. магистръ Григорш Дьяченко. - М., 1900. - Режим доступа: https://dlib.rsl.ru/viewer/01003687813#?page=832
пользует сразу два значения, которые дополняют друг друга, создавая образы покинутых дома и человека.
«Однако в сознании читателя слово "храмина" ассоциируется (на основе звуковых совпадений) со словом "храм", - пишет Е.А. Завершинская. - Эта ассоциация усиливается второй строкой стихотворения "Троилась - ладаном", где оба слова имеют непосредственное отношение к Евангельскому тексту. Его элементами становятся не только "Святая Троица", "ладан" (Мф. 2:11), но и "Логос" (Ин. 1:1, 14), "Вечность" (Ин. 3:36)» (1, с. 121).
Греческое «^буо^» Цветаева противопоставляет «слову» человеческому: «Без слов и на слово - Любить_.»1, обыгрывая известное выражение «поверить на слово». Такой контекст делает понятия «вера» и «любовь» синонимичными. По Цветаевой, слово -это то, чем живет поэт. Поэтическое дарование ее лирической героини «становится формой ее служения Богу», «более того, служение перерастает в жертвенность» (1, с. 121-122).
Мотив жертвенности проявляется в начале стихотворения и заканчивает его. Кульминацией становится девятая строфа: «Не властвовать! / Без слов и на слово - / Любить... Распластаннейшей / В мире - ласточкой!»2. Е.А. Завершинская обнаруживает в образе «распластаннейшей в мире ласточки» метафору обряда пострижения в монахини, когда послушница должна распластаться на полу, раскинув руки в стороны, подобно распятому Христу: «Одеяние монахинь напоминает черно-белое оперение ласточек. Добровольный отказ от земной ипостаси во имя небесной - это и есть путь поэтического служения, который сродни пути Иисуса Христа от земного воплощения к небесному воскресению» (1, с. 122).
С библейским - «самым человечным» - эпизодом земной жизни Христа, когда он в Гефсиманском саду предчувствует неминуемую гибель, но смиренно принимает свою участь, связаны цветаевские строки: «Тоску раскуривать, / Ночную скуку гнать, / Земные руки греть!»3. «Земные руки» символизируют молящегося в Гефсиманском саду Иисуса Христа и отсылают к Евангелию от
1 Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. Саа-кянц А., Мнухина Л. - М., 1994. - Т. 2. - С. 131.
2 Там же.
3 Там же. - С. 130.
Иоанна. Лирическая героиня предстает в роли утешительницы, она готова жертвовать всем: «Пол-жизни? - Всю тебе! По-локоть? -Вот она!»1.
Е.А. Завершинская подчеркивает: «Отсылки к образу Иисуса Христа призваны провести параллели с миссией женщины-поэта в ее вневременном значении: быть одухотворяющим началом мира и человека. Здесь поэтесса наиболее близко подходит к идее богово-площения» (1, с. 124).
Яркой и глубокой отсылкой к Гефиманскому саду, к словам «Да минует меня чаша сия», по мнению Е.И. Лозовской (Москва) (2), становятся библейские символы «змия мудрей», «голубя кротче», «. дым воинств Господних» в стихотворении «Пало прениже волн.» из цикла «Ученик» (1921). Звательные формы «Отче», «Сыне» с просьбой о приятии, о возвращении «в назад, в жизнь» указывают на знакомый евангельский сюжет, творчески переосмысливая который Цветаева передает «вечную историю рубежа ученичества» (2, с. 438), показывает «и любовь, и приятие, и неизбежность разрыва, болезненного, но на самом деле мнимого, поскольку учитель всегда незримо остается с учеником, как и Бог-отец в евангельском сюжете не оставил своего сына» (2, с. 438).
Цитаты из молитв, псалмов, Евангелия в стихах и прозе Цветаевой почти всегда используются в метафорическом ключе для усиления эмоционального воздействия на читателя. Например, в «Стихах к Блоку» (1916) первые строки являются перефразированными словами молитвы. А слова «Свете тихий - святая слава», превращают слова, обращенные к Богу, в обращение к поэту-современнику. Так Цветаева создает образ небожителя, каким был в ее представлении А. Блок, подчеркивая этот образ не только молитвенной интонацией, библейскими архаизмами, но и прямыми реминисценциями: «Не вобью своего гвоздя»2.
Евангельский сюжет восшествия Христа на Голгофу лежит в основе цветаевской «Поэмы конца» (1924). Доктор филол. наук Н.О. Осипова (Вятка) (3) связывает библейские ассоциации с двумя планами: автобиографическим, определяющим принцип испове-
1 Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. Саа-кянц А., Мнухина Л. - М., 1994. - Т. 2. - С. 130.
2 Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. - М., 1994. - Т. 2: Стихи. Переводы. - С. 87.
дальности, и условным, мифотворческим. 14 глав поэмы соответствуют 14 остановкам в католической церемонии «Via Crucis», которая предусматривает последовательный обход определенных мест, изображающих моменты пути Христа на Голгофу. «В мифопоэти-ческом плане путь к Голгофе, сюжет которого "проигрывает" в своем сознании лирическая героиня, сопровождается страданиями и испытаниями и одновременно связан с обрядом очищения, поиском некоего центра, священного места, которое для лирической героини олицетворяется Горой» (3, с. 62).
Репрезентацию библейско-евангельского сюжета о блудном сыне в жизни и творчестве Цветаевой рассматривает доктор филол. наук Э.А. Радь (Стерлитамак) (4). Исследовательница считает, что мотив блудного сына / блудной дочери в цветаевской лирике развертывается с постоянством и в разных вариативных смысловых значениях: «Создается стойкое ощущение сознательной или подсознательной идентификации поэта с данным евангельским образом. Лирические произведения отражают переосмысление автором содержательного потенциала библейской притчи» (4, с. 38).
Основой исследования Э.А. Радь становятся два положения: 1) цветаевский текст носит исповедальный характер; 2) библейско-евангельские сюжеты и образы - художественно преображенные -связаны с живой конкретностью. По мнению автора статьи, поэт моделирует новую реальность, которая созвучна собственной биографии, но при этом сохраняет в себе «знаки» других текстов (библейских, мифологических, культурологических, исторических и др.).
Определение «блудный», являющееся отправной точкой смыслообразования в сюжете-архетипе о блудном сыне, заключает ряд «коннотативных значений»: «1) Блудливый, совершающий / совершивший грех; 2) Блуждающий, странствующий, путешествующий, скитающийся, бродяжничающий; 3) Заблуждающийся, ошибающийся» (4, с. 39).
В творчестве Цветаевой понятие «блудный» получает многостороннее развитие. Через этот символ в ее поэзии (вслед за библейским текстом) реализуется дуализм человеческой природы «вещественное / телесное - духовное».
Значение первого ряда, «блудливый, совершающий / совершивший грех», воплощается в теме запретной любви, греха и бунта.
Оно репрезентировано Цветаевой в стихотворениях, поэмах и пьесах через образы лирических героев / героинь и собственные признания в письмах: «Заповедей не блюла, не ходила к причастью. - Видно, пока надо мной не пропоют литию, - Буду грешить - как грешу -как грешила: со страстью! Господом данными мне чувствами -всеми пятью!»1
Значение второго ряда, «блуждающий, странствующий, путешествующий, скитающийся, бродяжничающий», включает как «горизонтальные физические пространственные блуждания, скитания», которые проходят автор и ее лирическая героиня (горизонтальный «земной» путь из России в эмиграцию составил биографический сюжет блужданий, сопряженный с мотивами разочарования, ухода и возвращения, потери и обретения, мотивом «пешего сердца») (4, с. 40), так и душевно-духовные блуждания («вертикальные блуждания - свидетельство несогласия Цветаевой с миром, в котором царит мелочное торгашество времени, с убийственной недолжностью миропорядка вообще. В них - отказ от низкого, низменного, земного, устремленность поэта / лирической героини к обретению полноты бытия») (4, с. 41).
Значение третьего ряда, «заблуждающийся, ошибающийся», Цветаева проявляет в стремлении уйти в «единоличье чувств», погрузиться в писание стихов, а также в отражении кризиса эпохи. Например, в стихотворении «Над церковкой - голубые облака.», написанном в марте 1917 г., создан метафорический образ заблудившейся и заблуждающейся Москвы: «Заблудился ты, кремлевский звон, / В этом ветреном лесу знамен. / Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!»2.
Таким образом, в обращении к евангельскому образу отразилась «цветаевская концепция истории блудного сына / блудной дочери, странствующей и грешной, - концепция невозможности возвращения и покаяния по причине отсутствия той отчизны, той родины, по которой тосковала на чужбине. Возвращаться в "новую страну" не хотела, не могла» (4, с. 42).
1 Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. - М., 1997. - Т. 1, кн. 1: Стихотворения. -
С. 243.
2 Там же. - С. 25.
Э.А. Радь резюмирует: «Трагическая дорога жизни Марины Цветаевой - это, прежде всего, путь к себе, поиски своего места в мире. Этот путь блудной дочери не заканчивается прижизненным духовным единением с Богом-отцом как в евангельской притче, он заканчивается еще более глубоким неприятием и несогласием с божьим мирозданием. Смягчая нашу излишнюю категоричность, отметим: возможно, это были заблуждения, но это заблуждения великого поэта, обретающего истины в сложнейших духовных и художественных исканиях» (4, с. 42).
Список литературы:
1. Завершинская Е.А. Евангелие от Иоанна в стихотворении М.И. Цветаевой «В пустынной храмине...» // Проблемы исторической поэтики. - Петрозаводск, 2017. - Т. 15, № 2. - С. 119-126.
2. Лозовская Е.И. Знаки культа в поэзии Серебряного века на примере творчества М. Цветаевой // Богослужебные практики и культовые искусства в современном мире: Сборник материалов III Международной научной конференции / Ред.-сост. С.И. Хватова. - Майкоп, 2018. - С. 427-441.
3. Осипова Н.О. «Homo Ludens» в автобиографической поэме русского зарубежья // Вестник Вятского государственного университета. - Вятка, 2017. - № 1. -С. 56-66.
4. Радь Э.А. Коннотации определения «блудный» в жизни и творчестве М. И. Цветаевой // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. - Воронеж, 2017. - № 1. - С. 38-43.
2019.03.023. КЛОЦ Я. ВАРЛАМ ШАЛАМОВ МЕЖДУ ТАМИЗДАТОМ И СОЮЗОМ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ, (1966-1978). KLOTS Y. Varlam Shalamov between tamizdat and the Soviet writers's union, (1966-1978) // Russian literature. - Amsterdam, 2018. -N 96/97/98. - P. 137-166.
Ключевые слова: В. Шаламов; А. Солженицын; тамиздат, эмигрантская пресса; ГУЛАГ.
В статье, посвященной истории первой публикации «Колымских рассказов» В. Шаламова, Яша Клоц (Хантер-колледж, Нью-Йорк) предпринимает попытку переосмыслить традиционное представление о литературной ситуации второй половины 1960-х годов как о противостоянии официальной и неофициальной литератур, предлагая дополнить оппозицию госиздат - самиздат литературой
