CC BY
156
Талъских Т. С. Библейские аллюзии в современной поэзии духовной традиции / Т. С. Тальских // Научный диалог. — 2016. — № 5 (53). — С. 120—133.
ешн^МР
Журнал включен в Перечень ВАК
и I к I С н' Б Р1ВКИЖЛ1Ч (ЛКСТОКУ-
УДК 821.161.1.09
Библейские аллюзии в современной поэзии духовной традиции
© Тальских Татьяна Сергеевна (2016), аспирант кафедры русского языка, литературы, теории и методики преподавания, Дальневосточный федеральный университет (Владивосток, Россия), tata-talskikh@pravmail.ru.
Статья посвящена творчеству современных поэтов духовной традиции. Рассматривается специфика художественного воплощения библейских образов в русской поэзии ХХ—ХХ! веков. Цель исследования — выявление библейских аллюзий и связанных с ними архетипических образов, мотивов, сюжетов в поэтическом творчестве С. Кековой, О. Николаевой, О. Седаковой, определение способов их создания, особенностей функционирования. Анализ библейских аллюзий, реминисценций, цитат позволяет более глубоко понять авторскую интенцию, уяснить способы создания художественных образов. Актуальность работы обусловлена тем, что в настоящее время в литературоведении наблюдается устойчивый интерес к исследованию отечественной словесности в контексте православной духовной традиции. Изучение религиозных основ русской культуры открывает перед учеными целый спектр вопросов, связанных с осмыслением поэтики художественного текста в системе христианской аксиологии. Филологический интерес к современной русской поэзии, воссоздающей христианскую модель миропонимания, сегодня очевиден и закономерен. Новизна исследования видится в том, что в нем впервые осуществлен типологический анализ поэтических текстов современных авторов (Кековой, Седаковой, Николаевой). Главные тенденции функционирования, реализации библейских реминисценций осмыслены в единстве культурологического, литературоведческого, философского подходов.
Ключевые слова: библейские аллюзии; мотивы; современная поэзия; духовная традиция; архетипы; С. Кекова; О. Николаева; О. Седакова.
1. Вводные замечания
Современная лирика духовной традиции представляет собой многогранное явление. Изучение поэзии духовной традиции (XX—XXI вв.) — актуальная, значимая для литературоведения проблема. Ее разработке посвящен ряд публикаций [Барышникова, 2006; Гордиенко, 2007; Дунаев, 1997; Душечкина, 2007; Котова, 2008; Медведева, 2013; Перепелкин, 2000;
Перова, 2000; Подрезова, 2003; Роднянская, 2011; Святоотеческие, 2005 и др.] Исследователями освещены различные аспекты этой многоплановой проблемы: выявлены общие закономерности развития поэзии духовной традиции, предложены интересные опыты интерпретации стихотворений.
Ученые, рассматривающие литературный феномен поэзии духовной традиции, сходятся во мнении, что для современной лирики данного направления характерна трансляция христианских ценностей, следование глубоким национальным духовным традициям отечественной православной поэзии.
В настоящей статье рассматриваются способы актуализации библейских мотивов в творчестве современных поэтесс: О. Николаевой, О. Седа-ковой, С. Кековой.
2. Наиболее частотные библейские аллюзии в современной поэзии духовной традиции
Считаем необходимым предварить литературоведческую интерпретацию библейских аллюзий в лирике современных поэтов анализом текстов на уровне лексики, в частности, проследить частотность употребления некоторых лексем, репрезентирующих библейские темы. Данные наблюдения помогут нам в определении магистральных мотивов и образов в лирике заявленных авторов.
В «Словаре-указателе сюжетов и мотивов русской литературы» под ред. Е. К. Ромодановской основные мотивы в отечественной словесности систематизированы по трем тематическим группам (библейские, морфологические и царские), названия сюжетов обозначены и по герою, и по действию, и по признаку [Словарь..., 2003, с. 11—63]. В настоящей работе нас интересует первая группа — библейских (по происхождению) сюжетов.
Материалом для нашего исследования послужили сборники стихотворений С. Кековой («100 стихотворений», «Песочные часы»; всего 407 стихотворений), О. Николаевой («500 стихотворений», «Сад чудес»; всего 601 стихотворение) и О. Седаковой (первый том «Поэтика» из четырехтомного собрания сочинений; всего 254 стихотворения).
В текстах каждого поэта библейские мотивы и образы используются достаточно часто. Всего нами было выделено около 200 реализаций библейских сюжетов в лирике С. Кековой, более 160 — в поэзии О. Николаевой и около 60 — в лирике О. Седаковой. Наиболее частотной среди библе-измов является лексема ангел (более 120 словоупотреблений у С. Кековой, 49 — у О. Николаевой и 18 — у О. Седаковой). Следует особо выделить образы, восходящие к Ветхому и Новому Заветам, к числу наиболее употре-
бительных нужно отнести те, которые репрезентированы антропонимами, в частности образ царя Давида (в лирике О. Николаевой — 13 словоупотреблений, у С. Кековой — 7, в поэзии О. Седакова — 2). Помимо частотного упоминания имени царя и пророка Давида, отметим имена собственные Адам и Ева (в лирике О. Николаева — 5, у О. Седаковой — 1, в поэзии С. Кекова — 4), Саул (13 — 1 — 1 соответственно), Моисей (5 — 1 — 2), Ной, Ноев ковчег (3 — 2 — 3), Рахиль (4 — 3 — 1), Иов: испытание праведника (1 — 1 — 1), Иосиф (прекрасный) (3 — 1 — 1), Агасфер (2 — 1 — 1).
В современной поэзии духовной традиции можно также выделить неоднократно повторяющиеся мотивы и образы из евангельских притч, к числу наиболее употребительных следует отнести мотив блудного сына, репрезентируемый соответствующими фразеологемами (в лирике О. Николаевой — 4 словоупотребления, у О. Седаковой — 6 словоупотреблений, в поэзии С. Кековой — 4), а также притчу о богатом и Лазаре (Николаева — 3, Седакова — 5, Кекова — 1).
3. Особенности функционирования библейских реминисценций в современной поэзии духовной традиции
В данной части работы сосредоточим свое внимание на анализе наиболее частотных библейских аллюзий. К одному из таких библейских образов относится образ ангела. В современной поэзии духовной традиции присутствуют как образы ангелов, так и образы других чинов небесной иерархии (в частности, у О. Седаковой — архангел Михаил).
В большинстве случаев авторское понимание образа ангела не расходится с его религиозным пониманием как вестника и исполнителя Божьей воли. Так, например, образы ангелов возникают у Кековой и Седаковой в связи со славословием, хвалебной молитвой: И зеркала немая глубина / себя открыла, и одна волна, // как некий ангел, пела: «Аллилуйя!» [Кекова, 2012, с. 11]; ... В час, когда «аллилуйя» у аналоя /ангелы пели и свечи горели прямо ... [Николаева, 2009, с. 211, с. 444]. Мотив отражения, чистоты, небесной глубины реализуется через образы «зеркала» и «волны» (архетип воды). А образ ангела как символ духовной чистоты связан с прославлением Творца.
Характерные атрибуты и признаки сопровождают описания ангелов: белые одежды, огненные мечи, трубы (для извещения о Страшном суде): ... Тройка коней пролетает крылатых, //ангел трубящий летит впереди; У ангела крылья как будто мукою // присыпаны. Легкий ли запах пшеницы // отводит он ласково легкой рукою ...; Ангел, светом осиянный горним, // прячет слезы в жестких складках век; И золотые светятся вла-
сы //Его над миром ... [Кекова, 2012, с. 10—11]; За правым, чуть приподнятым плечом //стоял мой ангел с огненным мечом ...; А посреди всего — на тверди //Архангел золотой трубою /ручается, что и по смерти / они останутся с тобою [Николаева, 2009, с. 713—714].
В ряде стихотворений образ ангела соотносится с евангельским сюжетом об исцелении расслабленного у Вифезды, купальни у Овечьих ворот: И лечь к купели у Овечьих Врат / к родному бесноватому народу, / чтоб ангела, смущающего воду, /уже упавшим сердцем подстеречь [Седакова, 2010, с. 66], Кто ангела ждет у Овечьих ворот ... [Кекова, 2012, с. 32]. Согласно Евангелию, вода из купальни считалась чудодейственной, когда ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью [Святое ..., 2012, с. 591].
Итак, лексема ангел встречается в стихотворениях Кековой, Седако-вой, Николаевой достаточно часто, образ ангела неразрывно связан с евангельским сюжетом об исцелении расслабленного и сопровождается упоминанием традиционных атрибутов: труб, меча. Образ ангела связывается с водными архетипами, мотивом отражения, что подчеркивает символическую природу данного образа (символ чистоты, святости).
Не менее значимы в современной лирике и образы библейских героев. Так, например, поэтичный библейский образ царя Давида, пастуха, музыканта, пророка и псалмопевца не раз вдохновлял современных поэтов духовной традиции. Образ Давида традиционно связан с мотивом поэтического творчества, искусства. Царь Давид считается вдохновителем поэтов. В стихотворении О. Николаевой «На смерть Лени Миля», посвященном поэту, ее другу, Милю Леониду Соломоновичу, читаем следующие строки: И Небесное воинство возле закрытых дверей наблюдало, как в Богом забытой полночной державе ты, потомок Давида, почти правоверный еврей, христианке читал о Спасителе в силе и славе. [Николаева, 2009, с. 713—714].
Финальные строки заставляют видеть в образе Давида поэта-современника. Для Николаевой образ Давида ассоциативно связан с поэтом, творческим человеком, со-творцом, поэтому неоднократно повторяется в ее стихах.
Также царь Давид упоминается в лирике Николаевой, Кековой в качестве символа поэтического явления, исторического, «культурного знака»:
Куда ушла любовь моя и сколько //ты жил, великолепный Александр, // Ты, царь Борис, и ты, святая Ольга? // Ольха растет и Волга говорит, // в го-
рах из камня высечен Давид [Кекова, 2012, с. 67], Язык твой беден, ты не царь Давид, // но ты о прошлом все расскажешь ... [Там же, с. 102], ... Он спел бы нам, как Давид, // как Иов бы — всё стерпел! [Николаева, 2009, с. 244].
В поэзии Седаковой, Кековой, Николаевой часто используются и другие библейские имена: Иосиф, Моисей, Саул, Рахиль, Агасфер. Этот ономастический ряд является основным в библейском словаре имен у Седаковой, Кековой, Николаевой и требует отдельного глубокого исследования.
Содержание некоторых произведений непосредственно связано с евангельскими притчами, на что прямо указывают их названия: О. Седакова «Возвращение блудного сына», «Побег блудного сына», С. Кекова «Возвращение блудного сына».
Исследователь Ю. В. Шатин представляет схематично сюжетную канву притчи о блудном сыне следующим образом: «требование младшего сына о разделе имущества — раздел — уход сына из дома — жизнь вне отчего дома — разорение и голод — работа свинопасом — просьба к отцу принять его наемником — возвращение — радость отца — пир — ропот старшего сына — мораль» [Шатин, 1996, с. 29—30]. Не меньшую ценность представляет второй, бытийный, план притчи. Притча говорит о покаянии, изменении жизни, об обретении духовного Отчего Дома.
На символическом уровне в структуре притчи можно выделить ряд мотивов: отпадение человека от веры, разлучение души с Богом — ряд испытаний — смерть души — покаяние («метанойя» — перемена ума) — преображение души, воскресение, возвращение блудного сына в Отчий Дом.
Исследователь Е. М. Четина, рассматривая трансформацию евангельских реминисценции в искусстве, выделяет два уровня трансформации евангельского сюжета:
1) внешний уровень: сюжетная ситуация претерпевает формальное изменение: снимаются внешние изобразительные каноны, но суть мифа — ценностно-смысловая внутренняя организация — не меняется;
2) внутренний уровень: происходит парадоксальная трансформация смысла, изменение системы оценок [Четина, 1998, с. 43].
В стихотворениях поэтесс нам представлен первый уровень трансформации, при котором ценностно-смысловая организация не меняется. Сохраняется центральная тема евангельской истории: бескорыстная, безграничная, всепрощающая любовь Отца и покаяние, изменение сына. В стихотворении О. Николаевой «Отцу» любовь лирической героини, дочери, к своему отцу, ее глубокие переживания, боль, связанные с утратой, сопряжены с евангельскими мотивами:
Знаешь, папа! Когда умирает отец, лишь равнина остается в заступниках и конфидентах. Всю ночь утешает меня, одаряя, как блудного сына ... Укоряет, как блудную дочь!.. [Николаева, 2009, с. 561]. Образы земного отца и небесного в сознании лирической героини переплетаются. В притче акцентируется внимание на объятиях Отца, радостно встречающего блудного сына. Сравним у Николаевой: Ты из белых одежд две руки вдруг протянешь: обе // распахнутся блаженным объятьем навстречу мне! В стихотворении «Отцу» нет образа Бога-Отца, нет и диалога с Ним, и обращения к Нему. Весь поэтический текст строится на диалоге лирической героини с собственным отцом. Однако, как и в евангельской притче, любовь предстает определяющим свойством отца, любовь побеждает смерть.
В другом стихотворении Николаевой «Возвращение» сюжет-архетип представлен через фольклорную модель:
С кем, бесценный, собою делишься, от кого пятишься?
С кем пируешь на белой земле наподобье скатерти?
Все дороги, оказывается,
по которым ты в бездну катишься,
все равно христорадничаньем кончаются,
и блудный сын возвращается ... [Там же, с. 272].
На притчевую, архетипическую основу указывают отдельные детали: «родовое свое наследство ахнула», «от отцовских благословений давно отпавшая», «возлюбленного [отца] лицо чудное». Вновь у Николаевой образ «блудного сына» меняется на «блудную дочь». И в данном поэтическом тексте образ лирической героини соответствует некоему народному типу, фольклорная основа очевидна:
Луговое-пашенное свое поместье ухнула, промотала лесопарковое свое имение, родовое свое наследство ахнула, спустила фамильное свое достояние ... [Там же].
В стихотворениях по мотивам евангельской притчи о блудном сыне авторы стремятся передать свое видение библейского сюжета, создать целый мир, наполненный деталями, которых мы не находим в исходном (каноническом) тексте, но которые помогают авторам создать образы отца и сына, изобразить обстановку действия: Снится блудному сыну, снится на смертном ложе, как он уезжает из дома.
На нем веселое платье,
на руке прадедовский перстень [Седакова, 2010, с. 78]. У С. Кековой в стихотворении «Караваны брели из Каира, Багдада, Ма-гриба ...» читаем:
Если зренье и слух подарить тополям и осинам, то и блудный отец повстречается с ласковым сыном за кленовой калиткой, чугунной оградой литою,
ах, за смертной чертою, за смертной чертою, чертою ... [Кекова, 2012, с. 53—54].
В стихотворении Кековой мотив блуждания, ситуация выбора, сакральные образы остаются, однако предстают в новом, созданном авторским сознанием смысле. Перед природой, мирозданием, а также перед смертью все люди равны, различий нет; образы отца и сына у поэта меняются местами — «ласковый сын» и «блудный отец»: ... Приходит конец всякой кости его, сухожилью, // что старик и юнец — все равны перед звездною пылью [Там же].
В творчестве поэтесс библейский сюжет может быть связан и с размышлениями о современности. Так, в стихотворении С. Кековой «Два зеркала» размышление об эпохе строится на основе трансформации притчи о блудном сыне:
И, прошлое оставив в языке,
как зеркало обманутым героям,
как лук и стрелы роте егерей,
не прячет рук в крови и табаке
то, что идет одним житейским строем
не в допотопный рай концлагерей,
а прямо в ад истории самой,
и так идет, как блудный сын домой. [Там же, с. 27]. Евангельская притча позволяет поэтам ввести современность в контекст вечности, глубже выразить боль за состояние Родины:
Знаю, тельцом упитанным встречают лишь блудного сына, встреть и меня, как родная, признай, утоли . Или ты родина тем, для кого ты — чужбина
мира враждебного и равнодушной земли? [Николаева, 2009, с. 136— 137].
В целом комплексе стихотворений образ блудного сына связан с традиционными мотивами изгнания, странствия, скитания, выбора, возвращения: За каждым смертным следует Господь, // Как тень отца за бедным сыном блудным [Кекова, 2012, с. 27].
Блудный сын возвратится, Иосиф придет в ханаан
молодым, как всегда, и прекрасным сновидцем. И вода глубины, и огонь перевернутых стран
снова будущим будут и в будущем будут двоиться [Седакова, 2010, с. 66].
Итак, в поэзии Кековой, Седаковой, Николаевой явно актуализируется притча о блудном сыне как на уровне лирического сюжета (мотив покидания родительского дома, скитания), так и на уровне ключевой идеи (прохождение через ряд страданий и дальнейшее возвращение).
В произведениях современных авторов религиозные мотивы реализуются и в обращении к церковным праздникам. Особенно ярко это проявляется в текстах Кековой и Николаевой. Оба автора обращаются в ряде стихотворений к важному церковному двунадесятому (одному из 12 наиболее почитаемых) празднику Рождества христова. В творчестве Николаевой, например, данное событие отражено уже в названиях стихотворений: «Сочельник», «Праздник Рождества», «Рождество» и др.
Поэтов сближает способ отражения лирического события: мистическое переживание религиозного праздника дается через контекст современности. В одной точке сходятся прошлое и настоящее, время и Вечность. Сравним, у Николаевой в стихотворении «Сочельник»: Плещется на сером воздухе серебристой рыбкой. Елочной игрушкой поблескивает. Рождеством веет, словно — благовествует... Итальянской скрипкой наш снежок пиликает... И вечереет ... [Николаева, 2009, с. 389—390].
Следует обратить внимание на доминирование святочных, рождественских мотивов. Структурообразующим является прием контраста: с образом светлого праздника, с предвкушением тайны, «елочными игрушками» «соседствует» образ «горбатой зимы», «чудища», «надвигающейся бури». Не случаен и выбор лирической героини — «хлипкой венецианки», напоминающей «девочку со спичками». «Душенька-чужестранка» в ожидании «небесной манны» (вновь библеизм, открывающий духовный, бытийный план) «зазябла-заледенела», «обносилась, обветрилась».
Заканчивается текст на грустной, печальной ноте, что, в принципе, свойственно поэтической манере Николаевой, но не характерно для святочных текстов:
Оттого и празднично ей, и странно,
что при этом — гибельно и смертельно! [Там же].
Известная исследовательница жанра святочного рассказа Е. В. Душеч-кина приводит высказывание Н. С. Лескова о данном жанре: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера — от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец — чтобы он оканчивался непременно весело ...» [Душечкина, 2007]. Анализ поэтического текста Николаевой показывает, что поэтесса разрушает жанровые границ, отступает от канона.
В стихотворении Кековой «С.П.С.» (автор не расшифровывает данное название) также воедино смыкается контекст Вечности и времени, быта и бытия, библейской истории, судьбы эпохи и частной жизни обычных людей: И каждая жизнь произносится вслух и прячется, высшему смыслу покорна. Пришло Рождество. Деревянный петух клюет под окном кукурузные зерна [Кекова, 2012, с. 50]. С одной стороны, перед читателем предстают отдельные евангельские события: вспоминается Гефсиманский сад, упоминается образ вдовицы. С другой стороны, герои заняты своими обычными хлопотами и делами, собирают «ползучий тимьян, чабрец, череду и багульник болотный» [Там же, с. 50]. Наблюдается мотив, отчетливо звучащий в лирике Николаевой, когда за второстепенным теряется главное, когда житейская суета поглощает таинственный смысл важных событий, в том числе религиозных, духовных.
В другом стихотворении Николаевой также совмещаются бытовой и бытийный планы, Вечность и время, но в ином аспекте. Начинается поэтический текст с вольного перевода лирическим субъектом текста одного из псалмов:
«Да если Господь захочет — ни нога твоя не преткнется,
ни аспид из моря не вылезет, ни василиск — из леса», — так уверял меня бывший начальник волжского пароходства [Николаева, 2009, с. 156]. Вспоминаются строки из 90-ого псалма: На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия [Псалтирь ..., 2012, с. 266—267].
Вольные размышления «бывшего начальника» о священных понятиях «под добрую чарку» даются автором, безусловно, в сниженном плане. Как и в предыдущем стихотворении, Вечность и время словно совмещаются в одной точке системы координат. Однако, если в «Сочельнике» превалировал бытийный уровень, следование традиции, вера в чудо сохранялись,
то в данном тексте события изображаются автором в заведомо сниженном, бытовом, отчасти грубом плане. Поэзия Николаевой богата описанием советской действительности, а «замминистры», «начальники» (или — бывшие) и др. — в числе любимых авторских персонажей.
Совсем иначе предстают рождественские события в другом поэтическом тексте О. Николаевой «Рождество»:
И каждый стал думать, что ему принести
Младенцу, Мужу скорбей:
пещера сказала: животных в теплой шерсти,
пустыня сказала: люльку моих зыбей.
Золото, ладан, смирну — волхвы сказали,
а твердь
сказала: звезду,
а нищий очаг — огня.
А пастухи — свое ликованье,
а Ирод сказал: «смерть»,
а сердце мое: «Меня,
принеси меня!» [Николаева, 2009, с. 552].
Во-первых, духовный контекст данного стихотворения более очевиден, чем в предыдущих примерах. «Младенцу, Мужу скорбей» — прямое указание на Крестные страдания Христа. Упоминание даров волхвов, животных в пещере, рождественской звезды и др. также непосредственно связано с евангельским текстом.
Во-вторых, последние строки стихотворения делают восприятие праздника личным, глубоким, интимным. Отдельно следует сказать о концепте СЕРДЦЕ, о духовном смысле этого символа. Заметим, что, приводя данное слово в сильной позиции текста, автор наполняет всё стихотворение сугубым смыслом: Рождество, личная встреча со христом, должна произойти в душе человека. Подобная мысль отражается и в святоотеческой литературе.
Фраза: Сердце мое: «Меня, принеси меня!» отсылает читателя к библейским строчкам: Сыне, даждь Ми сердце твое. Сердце — главное в человеке, его сущность, душа, центр, средоточие всей духовной жизни. Мы помним евангельскую мысль о том, что именно из сердца исходят злые и добрые помышления, слова Спасителя: Царство Божие внутри вас есть. В Псалтири пророка Давида также встречаются многочисленные конструкции со словом сердце: сердце мое говорит от Тебя (Пс. 26) [Псалтирь ..., 2009, с. 79—80], я забыт в сердцах (Пс. 30) [Там же, 87—88], ибо Он знает тайны сердца (Пс. 43) [Там же, 131], сердце его твердо, уповая на Господа (Пс. 111) [Там же, 334].
4. Выводы
Таким образом, библейские аллюзии наполняют лирику современных поэтов духовной традиции. Во-первых, они позволяют ввести современность в контекст вечности, полнее выразить боль поэтов за Родину и надежду на ее духовное возрождение. Во-вторых, среди библейской лексики, используемой современными поэтами, выделяются образы из Ветхого и Нового Завета, которые не только выполняют номинативные функции, но и служат определенными «культурными знаками», указывающими на «свернутый» сюжет. В-третьих, поэты прямо обращаются к библейскому тексту, давая ему собственное осмысление, в некоторых случаях дополняют деталями исходный (канонический) текст. В настоящее время признаётся необходимость не частичного, а всестороннего, разноаспектного и комплексного исследования библеизмов во всем их многообразии.
Источники
1. Кекова С. Сто стихотворений / С. Кекова. — Москва : Прогресс-Плеяда, 2012. — 148 с.
2. Николаева О. А. 500 стихотворений и поэм / О. А. Николаева. — Москва : АртХаус медиа, 2009. — 752 с.
3. Седакова О. А. Четыре тома. Том 1. Стихи / О. А. Седакова. — Москва : Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. — 432 с.
Литература
1. Барышникова И. Ю. Стиль лирики иеромонаха Романа: диссертация ... кандидата филологических наук / И. Ю. Барышникова. — Москва, 2006. — 242 с.
2. Гордиенко Н. Н. Русская поэзия рубежа XX—XXI вв. в контексте православной духовной традиции: диссертация ... кандидата филологических наук / Н. Н. Гордиенко. — Москва, 2007. — 184 с.
3.ДунаевМ.М. Православие и русская литература / М. М. Дунаев. — Москва : Крутицкое патриаршее подворье, 1997. — Т. 2. — 473 с.
4. Душечкина Е. В. Святочный рассказ [Электронный ресурс] / Е. В. Душечки-на / Искусство. — 2007. — № 23. — Режим доступа : http://art.1september.ru/article. php?ID=200702305.
5. Котова Н. А. Современная духовная поэзия : автореферат диссертации ... кандидата филологических наук : 10.01.01 / Н. А. Котова. — Москва, 2008. — 23 с.
6. Медведева Н. Г. «Тайные стихи» Ольги Седаковой / Н. Г Медведева. — Ижевск : Издательство Удмуртского университета, 2013. — 268 с.
7. Минералов Ю. История русской литературы. 90-е годы XX века / Ю. Минералов. — Москва : Владос, 2004. — 564 с.
8. Перепелкин М. А. Творчество Ольги Седаковой в контексте культуры : смерть и бессмертие в парадигме русской поэтической традиции : автореферат диссертации ... кандидата филологических наук [Электронный ресурс] / М. А. Перепелкин. — Москва, 2000. —. Режим доступа : http://www.dissercat.com/ content/tvorchestvo-olgi-sedakovoi-v-kontekste-rasskoi-poeticheskoi-kultury-smert-i-bessmertie-v-par.
9. Перова Е. Ю. Сакральное время русской культуры : на материале современной русской духовной поэзии: диссертация ... кандидата филологических наук / Е. Ю. Перова. — Москва, 2000. — 215 с.
10. Подрезова Н. Н. Концепция человека в поэзии О. Седаковой : Антропологический аспект : автореферат диссертации . кандидата филологических наук [Электронный ресурс] / Н. Н. Подрезова. — Москва, 2003. — Режим доступа : http://www.dissercat.com/content/kontseptsiya-cheloveka-v-poezii-o-sedakovoi-antropologicheskii-aspekt.
11. Поэзия русских святых (составитель — диакон Георгий Максимов). — Москва : Православное Миссионерское Общество имени прп. Серапиона Кожеозер-ского, 2012. — 28 с.
12. Псалтирь с поминовением живых и усопших. — Москва : Ковчег, 2012. — 432 с.
13. Роднянская И. Б. Новое свидетельство. Духовная поэзия. Россия. Конец XX — начало XXI века [Электронный ресурс] / И. Б. Роднянская // Новый мир. — 2011. — №№ 3. — Режим доступа : http://magazines.russ.rU/novyi_mi/2011/3/ro12.html.
14. Святоотеческие традиции в русской литературе : материалы научно-практической конференции. Ч. 1 / Омский гос. ун-т ; ред. В. В. Соломонова. — Омск : Вариант-Омск, 2005. — 159 с.
15. Святое Евангелие. — Москва : Ковчег, 2012. — 719 с.
16. Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. Экспериментальное издание / под ред. Е. К. Ромодановской. — Новосибирск : Изд-во СО РАН, 2003. — С. 11—63.
17. Четина Е. М. Евангельские образы, сюжеты, мотивы в художественной культуре : Проблемы интерпретаций / Е. М. Четина. — Москва : Флинта : Нау-ка,1998. — 112 с.
18. Шатин Ю. Архетипические мотивы и их трансформация в новой русской литературе / Ю. Шатин // «Вечные» сюжеты русской литературы : («блудный сын» и другие). — Новосибирск : Ин-т филологии, 1996. — С. 29—41.
Biblical Allusions in Modern Poetry of Spiritual Tradition
© Talskikh Tatyana Sergeyevna (2016), post-graduate student, Department of Russian Language, Literature, Theory and Methods of Teaching, Far East Federal University (Vladivostok, Russia), tata-talskikh@pravmail.ru.
The article is devoted to the works of modern poets of spiritual tradition. The specificity of artistic embodiment of biblical images in the Russian poetry of the XX—XXI centuries is considered. The aim of the study is to identify biblical allusions and archetypal images, motives, plots related to them in the poetic works of the S. Kekova, O. Nikolayeva, O. Sedakova, to define of ways of their creation and peculiarities of functioning. Analysis of biblical allusions, reminiscences, citations allow to deep insight into the author's intention, to understand ways of creating artistic images. The relevance of the work is determined by the fact that currently in the literature there has been a steady interest to the study of Russian literature in the context of Orthodox spiritual tradition. The study of the religious foundations of Russian culture opens to scientists a whole range of issues related to the understanding of the poetics of the artistic text in the system of Christian axiology. Philological interest in contemporary Russian poetry recreating a model of the Christian worldview is obvious and natural today. The novelty of the research is seen in the fact that it for the first time carried out typological analysis of poetic texts by contemporary authors (Kekova, Sedakova, Nikolayeva). The main trends of functioning, implementation of biblical reminiscences absorbed in the unity of cultural, literary, philosophical approaches.
Key words: biblical allusions; motives; modern poetry; spiritual tradition; archetypes; S. Kekova; A. Nikolayeva; O. Sedakova.
Material resources
Kekova, S. 2012. Sto stikhotvoreniy. Moskva: Progress-Pleyada. (In Russ.).
Nikolaeva, O. A. 2009. 500 stikhotvoreniy ipoem. Moskva: ArtKhaus media. (In Russ.).
Sedakova, O. A. 2010. Chetyre toma, 1. Stikhi. Moskva: Russkiy Fond Sodeystviya Ob-razovaniyu i Nauke. (In Russ.).
References
Baryshnikova, I. Yu. 2006. Stil' liriki iyeromonakha Romana: dissertatsiya ... kandidata filologicheskikh nauk. Moskva. (In Russ.).
Chetina, E. M. 1998. Evangelskiye obrazy, syuzhety, motivy v khudozhestvennoy kulture: Problemy interpretatsiy. Moskva: Flinta: Nauka. (In Russ.).
Dunaev, M. M. 1997. Pravoslaviye i russkaya literatura, 2. Moskva: Krutitskoye patri-arsheye podvorye. (In Russ.).
Dushechkina, E. V. 2007. Svyatochnyy rasskaz. Iskusstvo, 23. Available at: http:// art.1september.ru/article.php?ID=200702305. (In Russ.).
Gordienko, N. N. 2007. Russkayapoeziya rubezhaXX—XXIvv. v kontekste pravoslavnoy dukhovnoy traditsii : dissertatsiya ... kandidata filologicheskikh nauk. Moskva. (In Russ.).
Kotova, N. A. 2008. Sovremennaya dukhovnaya poeziya: avtoreferat dissertatsii ... kandidata filologicheskikh nauk : 10.01.01. Moskva. (In Russ.).
Medvedeva, N. G. 2013. «Taynyye stikhi» Olgi Sedakovoy. Izhevsk: Izdatelstvo Ud-murtskogo universiteta. (In Russ.).
Mineralov, Yu. 2004. Istoriya russkoy literatury. 90-e gody XX veka. Moskva: Vlados. (In Russ.).
Perepelkin, M. A. 2000. Tvorchestvo Olgi Sedakovoy v kontekste kultury: Smert' i bess-mertiye v paradigme russkoy poeticheskoy traditsii: avtoreferat dissertat-
sii ... kandidata filologicheskikh nauk. Moskva. Available at: http://www. dissercat.com/content/tvorchestvo-olgi-sedakovoi-v-kontekste-russkoi-po-eticheskoi-kultury-smert-i-bessmertie-v-par. (In Russ.).
Perova, E. Yu. 2000. Sakralnoye vremya russkoy kultury: Na materiale sovremennoy russkoy dukhovnoypoezii: dissertatsiya ... kandidata filologicheskikh nauk. Moskva. (In Russ.).
Podrezova, N. N. 2003. Kontseptsiya cheloveka vpoezii O. Sedakovoy: Antropologiches-kiy aspekt: avtoreferat dissertatsii ... kandidata filologicheskikh nauk. Moskva. Available at: http://www.dissercat.com/content/kontseptsiya-che-loveka-v-poezii-o-sedakovoi-antropologicheskii-aspekt. (In Russ.).
Poeziya russkikh svyatykh (sostavitel' — diyakon Georgiy Maksimov). 2012. Moskva: Pravoslavnoye Missionerskoye Obshchestvo imeni prp. Serapiona Kozheoz-erskogo. (In Russ.).
Psaltir'spominoveniyem zhivykh i usopshikh. 2012. Moskva: Kovcheg. (In Russ.).
Rodnyanskaya, I. B. 2011. Novoye svidetelstvo. Dukhovnaya poeziya. Rossiya. Konets XX — nachalo XXI veka. Novyy mir, 3. Available at: http://magazines.russ. ru/novyi_mi/2011/3/ro12.html. (In Russ.).
Romodanovskaya, E. K. (ed.). 2003. Slovar'-ukazatel' syuzhetov i motivov russkoy liter-atury. Eksperimentalnoye izdaniye. Novosibirsk: Izd-vo SO RAN. 11—63. (In Russ.).
Shatin, Yu. 1996. Arkhetipicheskiye motivy i ikh transformatsiya v novoy russkoy literature. In: «Vechnyye» syuzhety russkoy literatury: («bludnyy syn» i drugiye). Novosibirsk: In-t filologii. 29—41. (In Russ.).
Solomonova, V. V. 2005. Svyatootecheskiye traditsii v russkoy literature: materialy nauchno-prakticheskoy konferentsii, 1. Omsk: Variant-Omsk. (In Russ.).
Svyatoye Evangeliye. 2012. Moskva: Kovcheg. (In Russ.).
