CC BY
13
УДК 9:323.28 (470-89)
БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЕ: ПРОЦЕСС В.Е. МАЛАВСКОГО И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ В КИЕВСКОЙ СОЕДИНЕННОЙ ПАЛАТЕ 6- 8 ИЮЛЯ 1879 ГОДА.
О.А. Милевский1
БУ «Сургутский государственный педагогический университет» e-mail: olegmilevsky@mail.ru
В статье рассматривается история подготовки и проведения в июле 1879 г. в Киевской соединенной палате политического процесса над Владимиром Малавским и его товарищами по обвинению в причастности к подготовке «Чигиринского заговора», сокрытии его организаторов и уничтожении следов этого политического преступления. На основе анализа опубликованных материалов самого судебного процесса и архивных документов жандармского дознания в статье показывается вся шаткость и необоснованность предъявляемых большинству подсудимых обвинений. Это обстоятельство наглядно демонстрирует предвзятость властей при проведении политических процессов в Российской империи.
Ключевые слова. Революционное движение, народничество, самодержавие, российская судебная система, Киевская соединенная палата, политические процессы, Чигиринское дело.
WRONGLY ACCUSED: V.E. MALAVSKIY'S AND HIS COMRADES JUDICIAL PROCESSIN KIEV UNITED CHAMBER 6-8 JULY, 1879
O.A. Milevsky
(Surgut, Russia)
e-mail: olegmilevsky@mail.ru
The article examines the history of the preparation and conduct in July 1879 in the Kiev United Chamber of the political trial of Vladimir Malavsky and his comrades on charges of involvement in the preparation of the Chigirinsky conspiracy, concealing its organizers and destroying the traces of this political crime. Based on an analysis of the published materials of the trial itself and archival documents of the gendarmerie inquiry, the article shows all the precariousness and unreason ability of the charges against most of the defendants. This circumstance clearly demonstrates the bias of the authorities in the conduct of political processes in the Russian Empire.
1 Милевский Олег Анатольевич (Сургут), д.и.н., доцент, главный научный сотрудник лаборатории исторических исследований БУ «Сургутский государственный педагогический университет».
Key words: Revolutionary movement, populism, autocracy, Russian judicial system, Kiev United Chamber, political processes, Chigirinsky case.
История освободительного движения России в последней трети XIX в. была бы неполной без изучения истории политических процессов, ставших ареной идейного противостояния представителей революционного лагеря и самодержавия. По авторитетному мнению, крупнейшего специалиста в этой области Н.А. Троицкого: «Политические процессы тех лет как бы фокусировали в себе два взаимосвязанных сюжета исключительной значимости - карательную политику царизма и освободительное движение»2. По мысли этого исследователя: «Каждый из тех процессов интересен для историка не только, как орудие карательной политики царизма, но и как своеобразная антиправительственная акция подсудимых»3.
При этом в ситуации фактически открытого гражданского конфликта между царским правительством и радикально настроенной частью российского социума, власть предержащие, что называется «за ценой не стояли» и всячески попирали правила установленные ими же в судебных уставах 1864 г. Точкой отсчета этого наступления на судебную реформу стало принятие 19 мая 1871 г. закона по которому производство дознаний о политических делах передавалось жандармским ведомствам. Как справедливо отмечал все тот же Н.А. Троицкий: «Этот закон призванный сделать дознание более оперативным и менее церемонным, стал ширмой для прикрытия традиционного жандармского беззакония»4.
Конечно и жандармские чины попадались разные, соответственно и дела велись и готовились для представления в судебные инстанции с большей или меньшей степенью объективности, но их объединяло одно - практически все они были политически ангажированы, а решения, принимаемые по ним в судах, во многом зависели от мнения вышестоящих властей, естественно настроенных крайне враждебно к арестованным по политическим мотивам. Это же касалось и осуществления судопроизводства по такого рода делам, которое в связи с обострением внутриполитической
2 Троицкий Н.А. Политические процессы в России 1871-1887 гг.: Пособие к спецкурсу. Саратов, 2003. С. 4.
3 Там же.
4 Троицкий Н.А. Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма. 1866-1882 гг. М., 1978. С. 75.
обстановки в Империи в 1870-х - 1880-х гг. также все дальше отходило от идей открытости и состязательности суда, прописанных в документах по судебной реформе.
Начало этому процессу положил закон от 7 июля 1872 г., санкционировавший создание Особого присутствия правительствующего Сената (ОППС), которому и передавалось ведение важнейших политических дел. А уже в 1873 г. по решению правительства политические дела большей частью изъяли из общего порядка судопроизводства и только «узкий круг дел не чреватых лишением и ограничением прав, был оставлен в компетенции судебных па-лат»5. Однако резко обострившая конфронтация между властью и революционным сообществом в конце 1870- х гг. привела к тому, что и в решения региональных судебных палат по делам о государственных преступлениях начинают активно вмешиваться вышестоящие судебные и административные инстанции с целью ужесточения судебных приговоров.
Примером осуществления такого «квазиправосудия» стали судебные слушания, состоявшиеся в Киевской соединенной палате 6-8 июля 1879 г. Своей предысторией они имели громкое «Чиги-ринское дело», начало которому положили крестьянские волнения конца 1860-х - начала 1870-х гг. бывших государственных крестьян Чигиринского уезда Киевской губернии. Поводом для них стала люстрации (переучет земель) с целью упорядочения выкупных платежей. В ходе этих выступлений и родилось основное требование крестьянской массы о переделе всей земли, исходя из размера в 5 десятин на душу. Это желание объяснялось тем, что при господствовавшей в данной местности подворно-участковой системе землепользования, основное количество удобных земель оказалось захваченным зажиточными крестьянами6.
Революционеры из числа «южных бунтарей» решили использовать ситуацию на Чигиринщине в своих интересах и поднять крестьян на открытое восстание против власти, прибегнув к
5 Троицкий Н.А. Безумство храбрых... С. 77.
6 Терехова С.А. К вопросу об истоках «Чигиринского заговора»: Крестьянское движение в Чигиринском уезде Киевской губернии в начале 70-х гг. XIX в. // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2013. № 4 (25). С. 94.
использованию подложного царского манифеста7. За реализацию этой идеи взялся Я.В. Стефанович со своими друзьями Л.Г. Дейчем и И.В. Бохановским. Об этом плане, построенном на гигантской мистификации и использовании присущего крестьянам «народного монархизма» также был осведомлен В.К. Дебагорий-Мокрие-вич, но от остальной части «южных бунтарей», не говоря уже о других революционных группах и сочувствующих, этот план держался в строжайшей тайне.
Благодаря активным действиям «группы Я. Стефановича», выступавшей в обличье «царских комиссаров», им удалось не только добиться поддержки крестьян и объединить их в «Тайную дружину», численность которой доходила до 1 150-ти крестьян8, но и начать реальную подготовку крестьянского восстания, запланированного на 1 октября 1877 г9. Однако из-за предательства крестьянина А.В. Приходько дело открылось и начались аресты. Через Приходько жандармы получили сведения о квартире на Жилян-ской улице, в доме Черкес10, где проходила последняя встреча крестьянских вожаков и «царских комиссаров». Эта квартира находилась на краю города, и ее положение оказалось очень удобным для конспиративных встреч поэтому ее с согласия В. Дебагория-Мок-риевича и использовал Я. Стефанович.
По стечению обстоятельств именно на этой квартире тогда проживал и В. Малавский, переехавший туда по предложению В. Дебагория-Мокриевича, с которым он был хорошо знаком еще по гимназии. Опрометчивое принятие Малавским предложения о совместном проживании с Дебагорием-Мокриевичем, обошлось ему очень дорого. Причем сам Малавский вообще ничего не знал о планах В. Дебагория-Мокриевича и Я. Стефановича, не разделял он и взглядов, исповедуемых «южными бунтарями». Близкий к «бунтарям» М.Ф. Фроленко отмечал, что Малавский «к революционным выступлениям того времени относился довольно
7 Милевский О.А., Терехова С.А. На пути к «Чигиригскому заговору»: ранняя революционная деятельность Я.В. Стефановича // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2020. № 3. (66). С. 72-90.
8 Дейч Л.Г. Заговор среди крестьян Чигиринского уезда // Сборник статей и материалов. Редакция журнала «Исторический архив». Вып. 1. М., 1921. С. 77.
9 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 2.
10 Там же. Л. 2 об.
критически, постоянно споря с Мокриевичем»11. Поэтому естественно Малавского не информировали о планах «бунтарей» и уже тем более он ничего не знал о встрече на квартире, где он проживал, состоявшейся в его отсутствие.
Получив сведения от Приходько об этой квартире, жандармы 30 августа явились туда с обыском, где застали Анну Калинову, общую знакомую квартирантов. И надо было такому случиться, что именно в этот момент в квартиру пришел ничего не подозревавший Малавский. Трагикомичность ситуации заключалась в том, что туда его привела просьба матери В. Дебагория-Мокриевича -Розы. Она попросила Малавского отнести на квартиру ведро12 (и оно действительно фигурирует среди обнаруженных улик13).
Обыск дал результаты, позволившие жандармам судить о преступных намерениях проживавших там лиц. Среди найденного были следующие важные для полицейского дознания улики: «Тетрадь, написанная карандашом с заметками и исследованиями революционных вопросов, 112 подложных отпечатанных телеграмм "Правительственного Вестника" от 4 сентября 1877 г. о введении в России, с сего числа, конституционного образа правления и о созвании по повелению Государя Императора сословных представителей, а также от 18 июня о взрыве будто бы русских войск при переходе через Дунай, записная книжка, в которой записаны некоторые улицы и местности Киева, свинцовый шрифт почти всей азбуки, типографский валик, пять револьверов, из коих один находился при самом Малавском (тогда владение оружием не являлось преступлением - прим. О. М.)... а также большое количество патронов»14. По итогам обыска Малавского и Калинову тут же арестовали.
В квартире была оставлена засада и 31 августа в нее попался Бохановский15. 31 августа произвели обыск и в комнате, которую ранее Малавский занимал у Розы Дебагорий-Мокриевич. По сообщению адъютанта Киевского губернского жандармского управления штабс-капитана барона Г.Э. Гейкинга, в ней во время обыска «ничего подозрительного не найдено. обращено
11 Фроленко М.Ф. Побег Дейча, Стефановича и Бохановского. М., 1924.
С. 5.
12 Там же.
13 ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 473. Л. 69 об.
14 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 2.
15 ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 473. Л. 50.
внимание на находившиеся в первой комнате две крестьянские свитки, и крестьянский кушак»16.
3 сентября в местечке Талалаевка Полтавской губернии, в поместье у Н.А. Полетики, жандармы арестовали главных организаторов «Чигиринского заговора» Я. Стефановича, имевшего документы на имя Д. Лашкевича и Л. Дейча, скрывавшегося под именем Евгения Санина17. Там же задержали и младшего брата Я. Стефановича Олимпа, только что приехавшего в Талалаевку и тоже не посвященного в тайные конспирации брата. Найденный во время обыска у Бохановского ключ дал возможность к открытию жандармами 14 сентября квартиры на Ивановской улице, в доме Клименко, где обнаружили следы типографии18. Так начался отсчет расследования «Чигиринского дела», к которому III Отделение «пристегнуло» Малавского, а также всех без исключения лиц, задержанных в Талалаевке.
Дело в глазах властей выглядело настолько серьезно, что шеф жандармов генерал-лейтенант Н.В. Мезенцов 14 сентября телеграфировал начальнику киевского ГЖУ генерал-майору А.С. Павлову следующее: «Прошу Ваше Превосходительство по Чигиринскому делу доносить мне телеграфом прямо в Императорскую главную квартиру»19.
Таким образом, дело оказалось сразу же на контроле Зимнего дворца. И в «лучших» традициях тогдашнего политического розыска киевские жандармы, дабы показать свое рвение, начали «раздувать» дело, поведя настоящую охоту с целью открытия других его участников и квартир нигилистов, где они надеялись обнаружить новые улики. Об этом рапортовал сам генерал Павлов: «Было признано необходимым произвести осмотр всех домов расположенных в трущобах и тех городских квартир, где обыкновенно квартируют студенты и мастеровые, а с этим вместе допросить домовладельцев, не заметили ли они исчезновения каких-нибудь из своих квартирантов»20.
В результате Киевский тюремный замок пополнялся все новыми арестантами, которых также как Малавского и
16 ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 473. Л. 19.
17 Матерiали до югори селянських революцшних рухiв на Чигиринщиш (1875-1879 рр.). Харюв, 1934. С. 247.
18 ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 476. Л. 156.
19 ГА РФ. Ф. 109. 3-я эксп. 1877. Д. 262. Л. 62.
20 Там же. Л. 64.
задержанных в Талалаевке О. Стефановича и Н. Полетику, присоединяли к все разраставшемуся «Чигиринскому делу». Вскоре в числе арестованных оказался и еще один брат Я. Стефановича -Михаил и живший в одной квартире с ним Г.И. Шеффер, а также слывшие у киевских жандармов неблагонадежными - это знакомая главных фигурантов дела содержательница студенческой столовой Ю.О. Круковская и бывший студент Медико-хирургической академии В.Л. Чернояров, отчисленный оттуда за участие в студенческих беспорядках.
Погоня за все новыми и новыми подозреваемыми в причастности к организации «Чигиринского заговора» объяснялась тем, что жандармы просто не верили, что это очень масштабное и крайне опасное в глазах властей мероприятие могли организовать всего 3 человека.
Попутно велись и активные допросы задержанных лиц. И здесь, по мнению Фроленко, Малавский изначально выбрал неверную тактику поведения с полицией, что еще более усугубило его положение21. На допросе 1 сентября он попытался запутать следователей, придумав весьма неправдоподобную историю. А когда понял, что ситуация достаточно серьезна, в своих показаниях от 3 сентября многое изменил и дал по ряду вопросов, касающихся его жизни и связей с другими лицами, весьма подробные и правдивые объяснения. При этом он не опустился до оговоров людей ему близких или прямого предательства. Так, он заявил: «Я отказываюсь от своего показания, написанного относительно обстоятельств, сопровождавших получение мною подложных телеграмм и показывать Вам по этому поводу ничего не намерен, так как не желаю выдавать того человека, который доставил мне телеграммы, оказав мне тем самым свое доверие»22.
Не раскрывая имени человека, принесшего на квартиру телеграммы, он все же весьма подробно описал, как и когда это происходило, подчеркнув, что он отказался от распространения телеграмм, и сформулировав причину отказа так: «Не сочувствую избранному пути, так как не предполагаю, чтобы подобные действия могли бы правительство подтолкнуть к чему-либо. Ввиду этого я отказал человеку, принесшему телеграммы распространять их и принял только на хранение»23.
21 Фроленко М.Ф. Указ. соч. С. 5.
22 ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 473. Л. 66.
23 Там же. Л. 66 об, 67.
В заключение Малавский заявил: «Виновным в принадлежности к тайному обществу, образовавшемуся в Киевской губернии, я себя не признаю и не слышал, чтобы образовалось какое-либо общество тайное с преступной целью; я признаю себя виновным в принятии и сохранении подложных телеграмм преступного содержания; телеграммы эти я не составлял, не участвовал в их напечатании и намерения распространять не имел»24.
Из предъявленных ему в ходе обыска вещей на допросе 4 сентября он, среди прочих личных документов, признал своими: записную книжку, в которой находилось перечисление улиц и местностей Киева (он объяснил, что это перечисление сделал по просьбе П. Зеленого (Чубарова - прим. О. М.); коробочку с патронами для револьвера; револьвер «системы Кольт»; карманный револьвер марки «Карла Вейсбана». Относительно остальных улик, так или иначе связанных с революционной деятельностью, им было заявлено: «Кому принадлежат все остальные, мне предъявленные вещи и документы, исключая телеграммы подложные... я не знаю точно так же, как не знаю, были ли эти вещи принесены при мне или находились на квартире при моем переезде»25.
Остальные арестованные тоже причастными к «Чигиринскому заговору» себя не признавали и никаких подробностей или деталей дела не сообщали, да и не могли сообщить так как ничего о нем не знали. Держались они все очень достойно, в рамках сложившейся тогда революционной этики, и не дали показаний и против других лиц, например по просьбе которых та же Юлия Круковская принимала участие в очищении от улик квартиры на Ивановской улице. Дознание по «Чигиринскому делу» затягивалось и эту затяжку в своих целях использовали революционеры. Они решили во что бы то ни стало устроить побег основным фигурантам дела, над которыми нависла реальная угроза очень сурового наказания, вплоть до смертной казни.
Организацию побега взял на себя В.А. Осинский при непосредственном участии Фроленко. Последний устроился под фамилией Сергея Тихонова в тюрьму сторожем, за три с половиной месяца дослужился до ключника и, используя свое
24 ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 473. Л. 66.
25 Там же. Л. 66.
положение, в ночь на 27 мая 1878 г. вывел Я. Стефановича, Дейча и Бохановского из тюрьмы, переодев их в форму надзирателей26. Малавскому, который содержался в одной камер с Бохановским, тоже предложили бежать. Но он наотрез отказался: «За мною никакой вины, чего мне рисковать? Подожду суда - он меня и выпустит»27.
Дальнейшие события покажут, что этот отказ и надежда на справедливое правосудие сыграют с ним злую шутку.
Практически одновременно с побегом основных фигурантов «Чигиринского дела» 25 мая 1878 г. революционеры совершили покушение на второго человека в жандармской иерархии - адъютанта киевского ГЖУ Гейкинга. Он умер от полученной раны 29 мая. Все это в скором будущем привело к большим переменам в руководстве местного жандармского ведомства. Уже 24 июня 1878 г. на место генерал-майора Павлова назначили полковника В.Д. Новицкого, имевшего немалый опыт в подготовке политических процессов, он принимал непосредственное участие в подготовке «процесса 193-х»28. Место Гейкинга занял штабс-капитан Г.П. Судейкин.
Опытный жандарм Новицкий, получивший в наследство от предшественника один из самых неспокойных в политическом отношении регионов Российской империи, попутно унаследовал и несколько незавершенных дел, наиболее значительным из которых являлось «Чигиринское дело». Дело и без того уже затянутое требовалось максимально быстро довести до суда. Трудность же была в том, что основные его фигуранты теперь находились в бегах, а против остальных арестованных серьезных улик не находилось.
Единственное, чего смогли добиться предшественники Но-вицкого-это установить лиц, помогавших в «очищении» квартиры нанимаемой революционерами в доме Клименко, к этому по мнению жандармов оказались причастны: Ю. Круковская, М. Стефанович, Г. Шеффер и В. Чернояров, но более или менее серьезные свидетельства, имелись только против Ю. Круковской, да и то она отговаривалась, хотя и весьма неубедительно, тем, что не знала
26 Пелевин Ю.А. Южные бунтари и «Чигиринский заговор» // Российская история. 2014. № 1. С. 144.
27 Фроленко М.Ф. Указ. соч. С. 5.
28Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма. М., 1991. С. 32.
человека с которым пришла на эту квартиру и не имела представления о цели ее нахождения там.
Дознание по делу во многом затягивалось из-за медлительности и непрофессионализма действий следователей киевской прокуратуры. К тому же они всеми силами старались сделать из ничего не знающих о «Чигиринском заговоре» и вообще «второстепенных фигур» в революционном Киеве, главных действующих лиц будущего процесса, что вызывало сильное раздражение арестованных, не чувствовавших за собой никакой реальной вины.
На непозволительные затяжки и проволочки следствия прямо указывал Новицкий в своей жалобе главноуправляющему III отделением Н.К. Шмидту: «Озлобленные арестанты, каковы Шефер, Малавский и др. по Чигиринскому делу - суть продукт беспомощных, медленных действий Киевской прокуратуры»29.
Пока шло следствие ситуация, как в Киеве, так и стране в целом, еще более накалилась. В Киеве в январе-феврале 1879 г. прошли серьезные аресты членов Исполнительного комитета русской социально-революционной партии созданного Осинским и остатков «южных бунтарей», причем при арестах 11 февраля 1879 г. революционеры оказали сильнейшее вооруженное сопротивление, повлекшее жертвы с обеих сторон30. А 2 апреля 1879 г. в столице произошло покушение «землевольца» А.К. Соловьева на императора Александра II. Вслед за неудачным покушением последовал указ от 5 апреля 1879 г., по которому создавалось шесть временных генерал-губернаторств во главе с генерал-губернаторами, наделенными чрезвычайными полномочиями в области карательной политики31.
В Киеве на эту должность был назначен генерал-адъютант М.И. Чертков. В такой ситуации и заканчивалась подготовка судебного процесса по «Чигиринскому делу», причем в одно слушание искусственно объединили два политических дела между собою никак не связанных.
Второе - это дело о «распространении книг преступного содержания» в Конотопском уезде Черниговской губернии, тянущегося еще с марта 1876 г. по нему проходили дворянин П.Н. Кан-дыба, в поместье отца которого в селе Куриловка и нашли запрещенные книги, сельский учитель М.О. Лучинский и крестьяне
29 ГА РФ. Ф. 109. 3-я эксп. 1879 г. Оп. 164. Д. 115. Ч. 1. Л. 209.
30 Там же. Л. 47, 82, 162-168.
31Троицкий Н.А. Безумство храбрых... С. 158.
села Куриловка И.Ф. и А.Ф. Кобыши, а также Г. Шеффер, распространявший в 1876 г. запрещенные книги в Конотопском уезде, полученные от Я. Стефановича. Возможно, именно из-за участия Шеффера и в этом преступлении и имени Я. Стефановича упоминавшегося в связи с этим «книжным делом», и решено было объединить оба дела.
Самым удивительным и скандальным для властей в начинающемся судебном процессе являлось отсутствие главных подозреваемых (Я. Стефановича, Дейча и Бохановского), они проходили по нему заочно, так как находились в бегах.
Заседания Киевской соединенной палаты проходили с 6 по 8 июля 1879 г. по делам: о сыне священника Якове Стефановиче, рядовом из мещан Льве Дейче, дворянине Иване Бохановском и сыне статского советника Владимире Малавском, обвиняемых в организации тайного противозаконного сообщества, в составлении и распространении подложного манифеста от Имени Государя Императора, а также подложных телеграмм Правительственного Вестника, имеющих политически зловредную цель; о Михаиле Стефановиче, дворянке Юлии Круковской, дворянине Григории Шеф-фере, купеческом сыне Василии Черноярове, обвиняемых в сокрытии и истреблении следов означенных преступлений; о дворянине Николае Полетике и сыне священника Олимпе Стефановиче, обвиняемых в сокрытии подсудимого Якова Стефановича, и о том же Шеффере, дворянине Кандыбе, мещанине Лучинском и крестьянине Кобыше, обвиняемых в распространении книг преступного содержания.
Суд состоял из председателя Я.В. Сабурова и членов палаты: Н.Ф. Андрезена и А.К. Адеркаса. В роли государственного обвинителя выступал товарищ прокурора С.А. Нардштейн. Защитником Малавского, которого делали центральной фигурой процесса выступал присяжный поверенный П.А. Андреевский, Круковскую защищал Г. Должанский, Шеффер от защитника отказался. Остальных защищали адвокаты: В.Ф. Михалевич, А. Гольденвейзер, Левинский, Квачевский, Шугаевский и все тот же Должанский32.
Из письменного заключения товарища прокурора на основе формального опроса подсудимых следовало, что «Малавского надлежит признать виновным, как главного участника в
32 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 2.
85
преступлениях, предусмотренных 291, 932, 1, 2 и 9 п. 318 ст. Уложения о наказаниях»33. Статьи были весьма серьезные и предполагали, как например ст. 291 («За оставление подложных будто бы за подписанием Государя Императора, указов, манифестов, грамот рескриптов и т.д., а равно употребление таких подложных указов, манифестов или иных бумаг заведомо, для каких бы то ни было дел или видов) к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках без срока34.
Круковскую, Шеффера, М. Стефановича и Н. Полетику - в укрывательстве тех же преступлений; Черноярова, по такому же обвинению, на основе 348 ст. 2 ч. XV Т. Св. Зак. оставить в сильном подозрении. Суждение о виновности скрывшихся от преследования Я. Стефановича, Л. Дейча, И. Бохановского дальнейшим производством приостановить, впредь до розыска их. По делу же о распространении книг, дворянина Кандыбу, Шеффера, Лучинского признать виновными в преступлении предусмотренном 2 ч. ст. 251 Уложения о наказаниях, а крестьянина Кобыша - виновным по 4 ч. 251 ст. Уложения35.
Основное внимание было сконцентрировано на фигуре Малавского. Сам Малавский на вопрос председателя суда Сабурова о признании своей виновности отвечал, что «не признает себя виновным в том, что возводится на него по обвинительному акту; никакого участия в так называемом Чигиринском деле. он не принимал и принимать не мог, так как подобная организация вовсе не соответствует его убеждениям и понятиям по вопросу о революции; засим он признал факт принятия им на хранение подложных телеграмм "Правительственного Вестника", но не признает в том, а ровно и в невыдаче того лица, которое ему передало грамоты, никакой вины, так как считает себя по принципу, обязанным оправдать оказанное ему доверие и не выдавать доверившегося ему человека»36.
Шеффер не признал себя виновным в участии в «Чигиринском деле», но признал, что он действительно
33 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 1 об.
34 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных с приведением статей других томов свода законов, на которые сделаны ссылки и указания в этом уложении (изд. 1866 г.). М., 1867. С. 100.
35 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 1 об.
36 Там же. Л. 1 об.
распространял сочинения революционного содержания и что принадлежит к социально-революционной партии. Круковская и стальные подсудимые, ни в чем виновными себя не признали.
Однако даже отсутствие прямых улик против Малавского не помешало Нардштейну - в своей речи выставить его, в отсутствие основных обвиняемых, в качестве лица «которому принадлежит главная роль между другими из представших на суде обвиняемых»37. Главный же тезис обвинителя основывался на следующем логическом посыле: «Малавский фактически был хозяином квартиры в доме Черкес и другого подобного лица в той квартире свидетели не могли указать; поэтому свидание Стефановича и Бохановского с крестьянином Чигиринского уезда Андреем Приходько и местным жителем отставным унтер-офицером Ефимом Олейником 15 августа 1877 г., в доме Черкес, на кухне квартиры Малавского, по делам тайного общества не могло не быть без ведома и согласия подсудимого, который, следовательно, допустил в своем жилище собрание этого сообщества и при том заведомо ему противозаконного, так как он участвовал в печатании тайной грамоты и устава, послуживших основанием для организации сообщества среди крестьян Чигиринского уезда»38.
Следует отметить, что обвинитель действовал полностью в тренде последних указов правительства по борьбе с революционной крамолой. Он в отношении всех без исключения подсудимых настаивал на их максимальной виновности по предъявляемым им статьям обвинения. Так выступая по поводу Круковской Нардштейн главное свое внимание сконцентрировал на том, что она 10 сентября 1877 г. вместе с неизвестным Иваном Петровичем Петровским проникла в квартиру Я. Стефановича, Дейча и Бохановского «ложно уверяя свидетельницу Анну Галченкову, что хозяева квартиры передали им ключ, советуя у них остановиться и что Юлия Круковская есть жена Петровского» и проживали в этой квартире до 13 сентября и что Круковская дала по этому поводу «безусловно-неправдоподобные показания о том, что она, по незнанию, не может сообщить решительно никаких сведений о личности Петровского»39.
37 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 12.
38 Там же. Л. 12 об.
39 Там же. Л. 13.
Товарищ прокурор указывал, что целью их пребывания на квартире являлось уничтожение следов преступления, а именно «отворенный большой сундук, разбросанные бумажные куски, вырванные листы в книгах, зола от сожженного перед самым обыском значительного количества бумаги; остатки шрифта» и т.д.
В результате обвинитель полагал, что приведенные доказательства уличают Круковскую «в участии в истреблении Петровским и другими лицами следов преступлений Я. Стефановича, Л. Дейча, И. Бохановского и В. Малавского, по организации тайного общества среди крестьян Чигиринского уезда и по печатанию и распространению ими от имени Государя Императора тайной грамоты и устава, а также подложных телеграмм Правительственного Вестника от 18 июня и 4 сентября 1877 г.»40.
Такое же обвинение по мнению товарища прокурора было установлено и относительно Шефера, который также посещал дом Клименко во время истребления разных преступных предметов в квартире Я. Стефановича, Дейча и Бохановского, хотя сам Шеффер показывал, что был в доме Клименко только в питейном заведении41, что опровергнуть было весьма сложно, хотя по опросу хозяйки дома и прислуги было выяснено, что М. Стефанович, Круковская, Чернояров и Шеффер посещали живших в этом доме Я. Стефановича, Дейча и Бохановского, но «что именно там делали, не выяснилось»42, а сами по себе эти визиты доказывали только знакомство с данными лицами и ничего более. Также к уничтожению следов преступления по мнению обвинителя был причастен М. Стефанович, а Чернояров по этому пункту «был оставлен в «сильном подозрении»43.
В отношении Н. Полетики по обвинении его в укрывательстве Нардштейн держался той же максимально жесткой линии, зачастую игнорируя иные обстоятельства, как - то давнее знакомство Полетики с семейством Стефановичей44, что могло объяснять нахождение Якова и Олимпа Стефановичей у него в имении.
40 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 13 об.
41 Там же. Л. 7.
42 Там же. Л. 7.
43 Там же. Л. 13 об.
44 Там же. Л. 13 об.
Подобный подход проглядывал и в обвинительной речи по делу о преступной пропаганде. В ней товарищ прокурор, видимо желая хоть как-то связать эти дела и актуализировать преступление Шеффера, Кандыбы и Лучинского (заметим, что на дворе был уже 1879 г. и дела о «книжной пропаганде» давно считались «розовой юностью народничества») сделал сопоставление этих двух дел, находя что оба они возникли под идейным влиянием двух направлений существующих в революционной партии. По его мнению «Чигиринское дело» возникло под влиянием «Набата» П.Н. Ткачева, а второе под воздействием идей из журнала «Вперед» П.Л. Лаврова45, а объединяет их то что «наши бунтари и пропагандисты сходятся между собой в том, что считают, как видно, ложь - единственным средством успеха своего учения»46.
При этом он и здесь стремился добиться максимальной суровости приговора, обращая внимание на то, что несмотря на признание своей вины и раскаяние Кандыбой и Лучинским (Шеффер не раскаялся и не признал себя виновным), это их раскаяние является далеко не искренним и что «они учинили преступление с разумением и в действиях их было не одно легкомысленное одобрение преступного явления... но ими обнаружен положительный факт сознательного нарушения закона». А в заключении этой своей речи предложил судьям не реагировать на то, что обвиняемые «оправдывают свои преступления молодостью» и применить к ним наказание на точном основании уголовного закона и тем самым «охранить от этих преступных покушений и наши гимназии и наш русский народ»47.
И все же основное внимание во время процесса обвинитель сконцентрировал на Малавском, но во многом его нападки оказались дезавуированы усилиями адвоката Андреевского. В своем выступлении адвокат сделал все возможное для своего подзащитного, чтобы вывести его из-под самых суровых обвинений, выдвигаемых товарищем прокурором. Адвокат характеризовал Малавского как «субъекта с относительно большим развитием» и заявлял, что «уже по одному этому факту он не считает его способным, если даже и признать, что он
45 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 14.
46 Там же. Л. 14.
47 Там же. Л. 14 об.
революционер по убеждению, принимать какое-либо участие в безнравственном и бессмысленном Чигиринском деле»48. Также он очень точно вычленил все слабости в доводах обвинителя: от экспертизы, «которая, скорее, говорит в пользу Малавского», до тех статей Уложения о наказаниях, которые предлагались обвинителем для применения в качестве наказания подсудимого49.
Свою речь Андреевский закончил выражением уверенности, что на основании таких доказательств, которые приведены обвиняющей стороной для изобличения его подзащитного в самых тяжких преступлениях, влекущих за собою даже бессрочную каторгу, суд вряд ли решится на самом деле подвергнуть Малавского подобному наказанию.
«Как бы не было опасно и тревожно переживаемое нами время, - подчеркнул защитник, - какие бы возмутительные преступления не совершала партия социалистов вообще, но суд в истинном значении этого слова, всегда должен иметь в виду личность каждого отдельного подсудимого и судить его и наказывать только за то именно, что он сам сделал, - одним словом нельзя карать строго только для примера, или для устрашения других»50.
Адвокат Круковской также попытался сделать все возможное дабы разбить доводы обвинения и свести ее вину к простому знакомству не с теми людьми. Сделать это оказалось весьма непросто, особенно из-за свидетельств Галченковой. Закончил же свою речь Должанский следующими словами: «Справедливый и разумный суд, умеющий и отличать виновного от заблуждающегося, и последнего от ничем невиновного, великое дело, великое благо! Круковская виновна только в том, что судьба столкнула ее с другими личностями, посредством которых она попала на скамью подсудимых. В деле нет доказательств ее виновности в том преступлении, в котором ее обвиняет прокурорская власть, и я прошу ее полного оправдания»51.
Остальные защитники также всеми силами пытались воздействовать на судей тем более, что по фактам укрывательства организаторов «Чигиринского заговора» позиция обвинения не выглядела столь внушительно, как по обвинению в сокрытии улик с места преступления. Защита по второму делу сделала упор на
48 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 15.
49 Там же. Л. 15, 16, 16 об.
50 Там же. Л. 16 об.
51 Там же. Л. 18.
молодости подсудимых, в период участия в книжной пропаганде Кандыбе было всего 16 лет, и защитник строил свою речь исходя из того, что «таким юношам недоступно понимание государственных и политических вопросов»52, а в заключении прямо апеллировал к словам обвинения: «Господин обвинитель говорил вам, чтобы вы спасли русский народ и русские гимназии от таких учителей. Но так как известно, что успех наших революционных агитаций исключительно вращается в среде недоучившихся юношей, во имя того же прошу вас, чтобы дали Кандыбе возможность выйти отсюда с непорочным именем, которое даст ему со временем возможность, с разумением взрослого и образованного человека приносить пользу своей отчизне»53.
Примерно такой же линии защиты придерживался и адвокат Лучинского Шугаевский, приводивший в качестве незрелости «книжных пропагандистов» (Лучинского и Кандыбы) даже выписку из постановления начальника черниговского ГЖУ, где они назывались «легкомысленными, увлекающимися юношами, настолько безвредными, что оставляются на свободе»54.
В отношении крестьянина И. Кобыша виновного лишь в том, что книжку данную ему Лучинским нашли на его печке адвокат заявил, что в его обвинении «нет состава преступления, нет злого умысла, злой воли; он как неграмотный, не понимал тех книжек, которые ему были даны и добровольно их представил, когда их от него потребовали»55.
В своем последнем слове подсудимые не произносили каких-либо программных речей, да и не могли этого сделать так как фактически еще не являлись идейно выработанными революционерами, таковыми их в дальнейшем сделает царская каторга и ссылка. Они ограничились фактическим подтверждением своих показаний, свидетельствующих об их невиновности.
Малавский в своем последнем слове весьма обстоятельно изложил суть своих воззрений на историю развития революции и - сугубо теоретически - на способы ее осуществления. В заключение же он высказался так: «Питать в себе ту или другую
52 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 18 об.
53 Там же. Л. 18 об.
54 Там же. Л. 19 об.
55 Там же. Л. 20.
идею, разрабатывать ее научно, вероятно никому не может быть запрещено, судить же человека можно только за то, что он действительно сделал и в чем уличен»56.
Заседание соединенной палаты по этим делам закончилось 8 июля 1879 г. В итоге после продолжительного совещания с 3-х часов пополудни до 11-ти часов вечера по этому делу судьи вынесли следующий вердикт: «Подсудимого Малавского, 24 л., признать виновным в сообществе по организации в среде чигиринских крестьян тайного преступного общества, имевшего целью противодействия распоряжениям правительства и возбуждение к неповиновению властям, каковое общество принимало особые меры к сокрытию своего существования от правительства и возбуждению лиц, участвовавших в нем к насильственным действиям, причем сообщество Малавского выразилось, в сношении с главными руководителями общества, допущении собрания сходов на своей квартире и в печатании тайной грамоты и обряда присяги, а также в составлении и распространении в сообществе с другим лицом ложных телеграмм "Правительственного Вестника" от 4 сентября 1877 г., имевших зловредную политическую цель, на основании 1 и 2 п. 318, 932 и 274 ст. Уложения о наказаниях по лишении всех прав состояния сослать на поселение в отдаленнейшие места Сибири»57.
Далее суд вынес следующие приговоры: Ю. Круковскую признали виновной «в укрывательстве следов печатания тайной типографии, в доме Клименко, сочинений, имеющих целью возбуждение к противодействию правительству и властям» и постановил «по лишению всех особенных и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, сослать на житье в Иркутскую губернию, с воспрещением всякой отлучки в течение 3,5 лет, а в другие области Сибири в течении 11 лет».
Михаила и Олимпия Стефановичей по «обвинению в недонесении о преступлении и личности брата, наказанию на основании 128 ст. улож. не подвергать». В. Черноярова и Н. Полетику признать по суду оправданными, также, как и Г. Шеффера58.
По второму делу; подсудимых Шеффера, Лучинского и Кандыбу признать виновными в злоумышленном
56 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 20.
57 Там же. Л. 20.
58 Там же. Л. 20 об.
распространении сочинений, с целью возбуждения к бунту: Шеффера, как главного виновного «лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы на заводах на 4 года»59. Лучинского, как участника, по лишении всех прав состояния, сослать на поселение в места Сибири не столь отдаленные. Кандыбу, как участника, имевшего во время совершения преступления менее 17 лет и действовавшего без полного разумения заключить в тюрьму на 4 месяца. Крестьянина И. Кобыша признать виновным в хранении у себя тех сочинений подвергнуть аресту при полиции на 7 дней, а А. Кобыша признать по суду оправданным60.
Также суд «имея ввиду несовершеннолетие Лучинского во время совершения им преступления, отсутствие вредных последствий от совершенного им деяния, чистосердечное его признание и раскаяние, безупречное его поведение в последние 3 года, семейное его положение и тягость угрожающего ему наказания, согласно 134 ст. ходатайствовать пред Императорским величеством о смягчении ему наказания соразмерно определенному Кандыбе и именно в тюрьму на 5 месяцев»61.
В целом этот приговор нельзя было назвать по тем временам слишком суровым, например по сравнению с тем, что происходило при Э.И. Тотлебене и С.Ф. Панютине в Одессе. Однако это судебное решение еще не являлось окончательным. В конце вердикта киевской судебной палаты имелась приписка: «Приговор не приводя в исполнение, на основе 142 статьи представить в ревизионном порядке в Правительствующий Сенат»62. Зачастую это была достаточно формальная мера. Однако в ситуации фактической внутренней войны в Империи между властью и радикальной оппозицией Правительствующий Сенат боялся выглядеть излишне мягким в глазах Зимнего дворца и шел на ужесточение наказаний, зачастую весьма тенденциозно подходя к оценке приговоров, вынесенных судами низшей инстанции. В результате именно это сенатское решение сыграло ключевую и весьма трагическую роль в судьбах ряда участников этого политического процесса.
Причем отчетливо видно, что в первую очередь Сенат волновало именно «Чигиринское дело» и лица по мнению
59 ЦД1АК Украши. Ф. 274. Оп. 1. Д. 157. Л. 20 об.
60 Там же. Л. 20 об.
61 Там же. Л. 20 об.
62 Там же. Л. 20 об.
судебных инстанций к нему наиболее причастные. Это напрямую сказалось на суровости скорректированного приговора. В отношении «главного» действующего лица киевского процесса Малавского Правительствующий Сенат 6 мая 1880 г. вынес следующее определение: «Сына статского советника Владимира Малавского приговорить... к лишению всех прав состояния, ссылке в каторжные работы в рудниках на 20 лет, с последствиями по 25 статье уложения»63, а 14 января 1881 г. этот приговор утвердил император. Ю. Круковская, как лицо наиболее скомпрометированное, при уничтожении следов преступления, после пересмотра дела Сенатом 17 января 1881 г. была приговорена к каторжным работам на 13 лет и 8 месяцев64.
При этом тот же Сенат рассматривая приговор Г. Шеффера, осужденного по второму делу «о распространении сочинений, побуждающих к бунту» к 4 годам каторги, сократил ему срок каторжных работ до 2 лет и 8 месяцев65.
Но и другие фигуранты этого процесса, оправданные по решению судебной палаты, не обрели свободы. По распоряжению киевского генерал-губернатора М.И. Черткова их административным порядком выслали в разные части русского Севера. В. Чернояров оказался сосланным под гласный надзор полиции в Архангельскую губернию, в Холмогоры66. О. Стефановича водворили в Усть-Сысольск Вологодской губернии, М. Стефановича отправили в Олонец Олонецкой губернии67, а Н. Полетику в городок Нолинск Вятской губернии. Причем Полетику уже в ссылке по решению Сената в апреле 1881 г. приговорили к 8 месяцам тюремного заключения, которое он отбывал в вятской тюрьме, а в дальнейшем срок надзора был определен ему в 4 года и он проживал в селении Слободском все той же Вятской губернии, где и умер от чахотки будучи еще совсем молодым человеком в 1884 г.68.
63 Матерiали до югори селянських революцшних рухiв на Чигиринщиш (1875-1879 рр.). С. 425.
64 Деятели революционного движения в России. Справочник и электронная база данных. Вторая половина 1850-х-1890-ег. Т. 2. 1870-е гг. С. 290.
65 Там же. С. 636.
66 Там же. С. 618.
67 Там же. С. 523, 524.
68 Деятели революционного движения в России. Био-библиографиче-ский словарь. Т. 2. Семидесятые годы. Вып. 3. М., 1930. Стб. 1219.
В отношении раскаявшихся участников второго дела -М. Лучинского, П. Кандыбы, и крестьян И. и А. Кобышей решения суда и его ходатайство в отношении смягчения приговора Лучинскому Сенат оставил в силе.
Так закончилось это судебное дело, по которому проходили даже не второстепенные участники революционного движения на юге России, а скорее люди силой обстоятельств из-за родственных и дружеских связей, затянутые в оборот «Чигиринского заговора», а также юноши, оказавшиеся в числе пропагандистов по незрелому увлечению молодости и потом в этом раскаявшиеся, не говоря уже о неграмотных крестьянах Кобышах.
Однако оказавшись в жерновах российской судебной системы, ориентированной только на репрессии по отношению к политически инакомыслящим, все участники этого судебного процесса в большей или меньшей степени заплатили за это своими растоптанными жизнями. Рефреном в оценке царского правосудия стали слова Малавского, в его «Письме осужденного к русскому обществу», помещенном в издании «Народной воли». В нем он вскрывал всю предвзятость российской судебной системы при проведении политических процессов и прямо заявлял: «Политическое бесправие личности на Руси так резко бьет в глаза» и «тяжелым бременем гнетет всех и всякого»69.
Судьба самого Владимира Малавского в дальнейшем сложилась трагически. Его дело и приговор по нему настолько потрясли даже видавших виды революционеров, что они решили любой ценой организовать ему побег, который и состоялся 23 октября 1881 г. во время его пребывания в пересыльной тюрьме Красноярска. Однако после успешного побега власти смогли его задержать в ночь на 16 ноября 1881 г. После дополнительного суда над ним в Красноярске он был дополнительно приговорен еще к 15 годам каторги и отправлен на Кару. Там он находился недолго и за участие в беспорядках 1883 г., а также за склонность к побегу, власти перевели его в 1884 г. в только что открытую тюрьму Шлиссельбурга, где он и умер от чахотки 16 марта 1886 г.70.
Так страшно закончилась жизнь этого молодого человека, который по сути и революционером-то не являлся и фактически
69 Малавский Вл. Письмо осужденного к русскому обществу / / Литература партии «Народная воля». М., 1930. С. 241.
70 Милевский О.А. Революционер поневоле: судьба студента Владимира Малавского // Новый исторический вестник. 2017. № 1 (51). С. 96 -115.
расплатился жизнью за то, что власти не смогли покарать реальных организаторов «Чигиринского дела». Таким образом в судьбе Владимира Малавского, Юлии Круковской, да и остальных участников этого процесса, как в зеркале отразилась карательная сущность и предвзятость тогдашнего российского правосудия, связанного с рассмотрением политических преступлений.
