CC BY
36
ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ
FROM THE HISTORY OF THE RUSSIAN REVOLUTIONARY MOVEMENT
DOI 10.26105/SSPU.2020.37.79.008 YAK 94(47).082 ББК 63.3(2)51
O.A. МИЛЕВСКИЙ, НА ПУТИ К «ЧИГИРИНСКОМУ ЗАГОВОРУ»:
С.А. ТЕРЕХОВА РАННЯЯ РЕВОЛЮЦИОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
Я.В. СТЕФАНОВИЧА
O.A. MILEVSKIY, ON THE WAY TO THE «CHIGIRIN CONSPIRACY»:
S.A. TEREKHOVA EARLY REVOLUTIONARY ACTIVITY
OF Y.V. STEFANOVICH
В статье на основе современной методологии в рамках подхода «personal history» и при использовании обширного массива литературы и источников, включающих в себя как мемуарное наследие, так и документы архивохранилищ ГАРФ и Архива Дома Плеханова Российской Национальной библиотеки, предпринимается попытка изучить ранний период революционной деятельности Я.В. Стефановича. При рассмотрении и анализе имеющихся материалов авторы особое внимание уделили выявлению истоков формирования его революционного мировоззрения, а также выяснению причин и обстоятельств, которые привели его к мысли поднять крестьянское восстание, опираясь на традиционно присущий крестьянам «народный монархизм», базирующийся на вере в «доброго царя-батюшку», прибегнув для этой цели к использованию подложного царского манифеста.
На основе проведенного исследования делается вывод о том, что реализация подобной гигантской мистификации оказалась возможной благодаря личным качествам и психотипу Я.В. Стефановича, человека недюжинных способностей, но при этом руководствующегося принципом «цель оправдывает средства». Этот принцип он поставил на службу революционной идее и, следуя ему, вышел за рамки «этического кодекса» революционера-народника. В результате его «царской мистификации» тот самый простой крестьянин, ради которого все и затевалось, оказался фактически разменной монетой в противостоянии революционеров и власти.
The article attempts to study the early period of Y.V Stefanovich's revolutionary activity on the basis of modern methodology in the framework of the "personal history" approach and using a vast array of literature and sources, including both the memoir heritage, documents of the GARF archives and the Plekhanov House archive of the Russian National library. While reviewing and analyzing the available materials, the authors paid special attention to identifying the origins of the formation of his revolutionary worldview, as well as clarifying the reasons and circumstances that led him to the idea of starting a peasant uprising based on the traditional "people's monarchism", builtupon the belief in the "good Tsar - father", resorting to the use of a fake Tsar Manifesto for this purpose.
Based on the research, it is concluded that the implementation of such a giant hoax was possible due to the personal qualities and psychotype of Y.V. Stefanovich, a man of remarkable abilities, but also guided by the principle "the end justifies the means". He put
this principle at the service of the revolutionary idea, and following it went beyond the "ethical code" of the revolutionary populist. As a result of his "Royal hoax", simple peasants for whom everything was started, turned out to be actually a bargaining chip in the confrontation between the revolutionaries and the authorities.
Ключевые слова: Революционное народничество, анархизм, «южный бунтари», «Чигиринский заговор», крестьянство, «народный монархизм», Я.В. Стефанович.
Key words: Revolutionary populism, anarchism, "southern rebels", "Chigirin conspiracy", the peasantry, the "people's monarchy", Y.V Stefanovich.
Введение. Изучение истории революционного народничества, несмотря на кризис, переживаемый темой в начале 1990-х гг., в настоящее время вызывает вполне устойчивый исследовательский интерес. По подсчетам историка Г.Н. Мокшина, за последние 15 лет по народниковедческой тематике в разных сферах гуманитарного знания было защищено более 240 диссертаций [29, c. 4]. Во многом это вызвано тем, что в арсенале современных российских историков появился новый методологический инструментарий, а это в свою очередь позволило расширить предметное поле исследований по народничеству, включив в него как новые сюжеты, так и обозначив новые подходы при исследовании классических тем, ранее рассматривавшихся только через призму формационного подхода. В числе таковых находится и «Чиги-ринское дело».
Материалы и методы. В настоящее время эта тема привлекла к себе серьезное внимание ряда исследователей [39]. Ими было немало сделано по изучению самого «Чигиринского заговора» [32, 43], предшествовавших ему событий [40, 22], некоторых из действующих лиц [28, 41], включая крестьян-чигринцев [21, 23, 24, 42], а также случайных лиц, попавших в орбиту «Чигринского дела» [25, 26, 27]. При этом, о главной фигуре этого дела Я.В. Стефановиче отдельных исследований пока нет, а ведь он являл собой личность неординарную, оставившую яркий, хотя и весьма противоречивый след в истории революционного народничества.
Цель. В данной статье будет предпринята попытка изучить ранний период революционной деятельности Я.В. Стефановича с целью выявления тех обстоятельств и причин, которые привели его к идее организации «Чигиринского заговора», прибегнув для этого к использованию подложного царского манифеста.
Результаты и обсуждение результатов. Яков Васильевич Стефанович родился 28 ноября 1854 г. в селе Дептовка Конотопского уезда Черниговской губернии в семье священнослужителя. Его детство выпало на пореформенный период, когда страна вступила в эпоху «либеральных реформ» Александра II. В это время в набиравшем силу с 1860-х гг. оппозиционном потоке, наряду с традиционной дворянской линией, мощно заявила о себе разночинная интеллигенция, среди которой немалую долю составляли выходцы из духовного сословия. Они привнесли в это движение свои представления о справедливости, отягощенные у многих негативным семинарским опытом или постоянными конфликтами в семьях между «отцами и детьми» на почве религии и отношения к проповедуемым «детьми» общественным идеалам. Впоследствии немало юношей и девушек из семей духовного звания ушли в революцию, в которой сыграли отнюдь не последнюю роль. Вполне уместным будет согласиться с мыслью историка М.Д. Карпачева о том, что «роль бывших «поповичей» и «поповен» в жизни русской интеллигенции еще ждет своего детального прояснения» [17, с. 53].
Казалось бы, вот оно объяснение того, почему и Я.В. Стефановича захлестнула «революционная волна». Однако обстановка в семье Стефановичей была принципиально иной. Отец многочисленного семейства Василий Стефанович хотя и был сельским батюшкой, но отнюдь не ретроградом. Он вполне лояльно относился к тем преобразованиям, которые были порождены
реформами Александра II, и главной ценностью считал расширение возможностей получения образования у молодежи.
Своим детям он не навязывал выбора религиозной карьеры. Все трое сыновей - старший Яков, средний Михаил (1857 г.р.) и младший Олимп (1858 г.р.) учились в гимназиях. Семья жила очень дружно, и даже в годы испытаний, когда все три сына оказались в большей или меньшей степени «затянуты в революцию», они не прерывали связей с родными. Я.В. Стефанович через всю жизнь, изобиловавшую опасностями, арестом и каторгой, пронес любовь и уважение к семье и отцу. Его близкий товарищ тех лет С.М. Кравчинский в своих очерках писал об этих нетипичных для революционеров тех лет внутрисемейных отношениях: «Несмотря на все превратности жизни, Стефанович никогда не порывал связей с отцом, старым деревенским священником... Он очень любит и почитает своего отца и часто говорит о нем, с особенным удовольствием сообщая анекдоты из его жизни и цитируя отрывки из его писем, обнаруживающих его твердый непосредственный ум и честное, прямое сердце» [38, с. 371].
При полном одобрении отца Я.В. Стефанович, с детских лет выделявшийся большими способностями и любознательностью и делавший успехи в домашних подготовительных занятиях, поступил в Первую Киевскую гимназию [36, л. 11]. Его ближайший друг Л.Г. Дейч так описывал его первые годы в гимназии: «Скромный, очень застенчивый, замкнутый в себе, Стефанович казался старше своих лет и совсем не производил впечатления выдающегося юноши, но с первого же знакомства решительно каждого располагал к себе своим оригинальным умом, серьезностью и искренностью. Редкий человек, даже после непродолжительной с ним беседы, не признавал в нем незаурядного юношу» [36, л. 11].
Реформы, затронувшие многие сферы жизни, породили и новые образовательные запросы, что привело не только к большей демократизации образования, но и окончательно изменило воспитательную парадигму в российском социуме в пользу большей гуманизации и демократизма. Все это способствовало тому, что в России в это время уже на основе новых воспитательных подходов постепенно формировался другой тип мыслящей личности с иными, в отличие от традиционной дворянской культуры, интеллектуальными и социальными запросами, ориентированными теперь на идеалы не личной карьеры и служения «царю и отечеству», а «общественной пользы», понимаемой как отдание «нравственного долга» простому народу.
Эти мысли прямо звучали в «Исторических письмах» (1869 г.) П.Л. Лаврова. Из уст «шестидесятника» политэмигранта Н.В. Соколова до «передовой молодежи» дошли и следующие слова, предостерегающие ее в условиях развивающегося российского капитализма от поиска личного успеха и преуспевания: «Да, минует всякого молодого неиспорченного человека грязная чаща практической жизни! Пусть он знает, что эта жизнь неизбежно развратит его мысль и совесть и неизбежно омерзавит его поступки. Пусть он знает, что в этой жизни нет жизни, потому что практические люди - мертвецы, которые хоронят друг друга» [37, с. 304]. И демократическая печать, и «революционные пророки» формировали у молодого поколения совершенно новые нравственные ориентиры. Поэтому представление о собственном высоком предназначении стало «в дальнейшем важным компонентом политической культуры интеллигенции пореформенного периода» [17, с. 51], а авангардом в этом течении в 1870-х гг. выступила народническая интеллигенция. Именно в такой бурной и насыщенной новыми идеями общественной атмосфере и проходили школьные годы Я.В. Стефановича.
Поэтому неудивительно, что в старших классах гимназии он вступил в один из существующих тогда в Киеве кружок украинофилов. Реальной деятельности в кружке было немного, и в основном она была чисто культурнической - «мечтали об отделении своей Украины, а пока собираясь вместе, распевали свои грустные песни» [36, л. 11]. Конечно, никаким идейным бор-
цом за самостийность Украины Я.В. Стефанович не являлся, а его юношеское «украинофильство» являлось следствием проявления «передовых взглядов», навязываемых, в том числе и новыми литературными веяниями. «Литературный бум» стал следствием либерализации цензурной политики. В свою очередь, это открыло для «толстых» журналов большие возможности в плане публикации не только художественных произведений, но критики и библиографии. Среди рассматриваемых в библиографических обозрениях книг оказалось немало известных тогда работ английских, французских и немецких историков (Шлоссер, Гизо, Тьерри, Прескотт, Мишле и проч.). Во всех этих сочинениях немало места отводилось анализу революционного процесса. Не стоит забывать того факта, что революции 1848-1848 гг. не так давно отгремели в Европе, и западная научная мысль пыталась осмыслить эти процессы и их всемирно-историческое значение. И все это «богатство» западной общественной мысли через печать обрушивалось на умы российского читателя.
Таким образом, у отечественной молодежи, скорой на суждения, формировался устойчивый стереотип, что революции - важнейшая движущая сила истории. Современник Я.В. Стефановича Л.А. Тихомиров писал: «Что мир развивается революциями - это было в эпоху моего воспитания аксиомой, это был закон. Нравится он кому-нибудь или нет, она придет в Россию, уже хотя бы по одному тому, что ее еще не было; очевидно, что она должна прийти скоро... революция считалась неизбежной даже теми, кто вовсе ее не хотел» [44, с. 93]. В таком ключе шло и формирование социального мировоззрения Я.В. Стефановича. А уж выход юношеской оппозиционности виделся исключительно в какой-то практической деятельности, будь то хоть украино-фильские кружки.
Стоит обратить внимание на то обстоятельство, насколько отгремевшие европейские революции, борьба Дж. Гарибальди за освобождение Италии, гражданская война в США, где северяне выступали за отмену рабства, через отечественную литературу и журналистику повлияли на молодые российские умы. Все это в том или ином виде нашло выражение в литературе, от «передовой» публицистики до социального романа, как отечественного, так и западного. Кроме того, демократические публицисты 1860-х гг. и особенно Д.И. Писарев, пропагандируя свою «теорию реализма», активно толкали литературу на путь популяризации естественнонаучных взглядов, и молодежь вслед за этими призывами обращалась в «мыслящих реалистов», вооруженных микроскопом и пинцетом для препарирования лягушек.
Во многом благодаря Д.И. Писареву, Н.Г. Чернышевскому и их последователям русское передовое общество, в том числе и молодежь, познакомилось не только с работами иностранных мыслителей в сфере социальных наук Г. Спенсером, Дж. Ст. Миллем, Т. Боклем, Т. Карлейлем, Ж. Прудоном, О. Контом, Дж. Льюисом и др., но и с новыми веяниями в европейском естественнонаучной мысли, с работами Ч. Дарвина, К. Фогта, Л. Бюхнера, Я. Мо-лешотта, Г. Дж. Дрэпера, К. Каруса и др.
Не избежал этого увлечения естественными науками и Я.В. Стефанович. По окончании гимназии в 1872 г. он поступил в Киевский университет на медицинский факультет, где «усердно занялся анатомией» [36, л. 11]. Однако уже в следующем 1873 г. все для него изменилось. В это время студенчество, да и вся радикальная молодежь, были охвачены поветрием, порожденным идеями П.Л. Лаврова и М.А. Бакунина, которые объединяло одно - призыв к молодому поколению идти в народ и пропагандировать там идеалы социализма.
Вся вторая половина 1873 г. проходила в России в большом оживлении, везде возникали студенческие кружки. Непосредственный участник тех событий О.В. Аптекман отмечал, что «программы вожаков революции дебатируются страстно как в кружках, так и на сходках» [2, с. 129]. Однако в спорах, ведущихся между «лавристами» и «бакунистами», в главном противники сходились - поработитель народа - царизм, и «пора наконец открыть
народу глаза на причины этого зла и тем заставить его выйти из бездейственного состояния» [49, с. 200].
Молодое поколение переживало невиданный ранее духовный подъем. «В эту зиму, - писал Н.А. Чарушин о зиме 1873-1874 гг., - молодой Петербург кипел в буквальном смысле этого слова... Всех охватила нетерпеливая жажда отрешиться от старого мира и раствориться в народной стихии во имя ее освобождения. Люди безгранично верили в свою великую миссию, и оспаривать эту веру было бесполезно. Это был своего рода чисто религиозный экстаз, где рассудку и трезвой мысли уже не было места» [49, с. 202]. Подобное настроение господствовало повсеместно. П.Л. Лавров назвал участников этого беспримерного похода «крестоносцами социализма» [19, с. 7].
Такое же поветрие наблюдалось и на юге России, особенно в университетском Киеве. Там одним из самых крупных революционных объединений являлась начавшая действовать в сентябре 1873 г. «Киевская коммуна», стоявшая на позициях бакунизма [30, с. 87]. Ее организаторами и распорядителями выступали В.И. Вериго, Е.К. Брешко-Брешковская, М.А. Коленки-на и В.А. Бенецкий [33, с. 270]. Позднее к ним примкнул и Я.В. Стефанович.
Главной целью коммуны стала помощь лицам, решившим идти в народ, и координация деятельности участников этого движения (получение писем, помощь деньгами и крестьянской одеждой, организация ночлега и т.д.). Идея «хождения в народ» полностью овладела и Я.В. Стефановичем. Он сразу решил «сжечь за собой все корабли» - бросил университет, стал изучать сапожное ремесло [36, л. 12]. Зимой 1873 г. он тесно сошелся со сторонниками М.А. Бакунина В.К. Дебагорием-Мокриевичем и его окружением [18, с. 78] и с наступлением весны, как сотни таких же, как и он юных идеалистов, планировал отправиться в деревню.
Активное движение началось с первыми признаками весны 1874 г., а лето этого года вошло в историю народничества, как «безумное лето». «Хождение в народ», по данным полицией оценкам, распространилось на 37 губерний. В настоящее время ученые называют еще более впечатляющие цифры - 51 губернию [47, с. 42], а принимало в нем участие по разным оценкам от 4 до 8 тысяч человек [46, с. 157]. Массовый характер оно приобрело и на юге России, а Киев стал его центром.
«Хождение в народ» было преимущественно движением молодежи. Историк Б.С. Итенберг по архивным данным III отделения смог установить возрастной состав 1665 человек. Из них: 27,5% - моложе 21 года, 38,4% -от 21 до 25; 21, 3% - от 25 до 30 лет. То есть 87,2% участников движения были в возрасте до 30 лет, а 65,9% в возрасте до 25 лет [16, с. 377]. Так что двадцатилетний Я.В. Стефанович как раз являлся типическим образчиком пропагандиста-народника тех лет.
Следует отметить, что особенностью движения на юге страны являлся его анархистский (бунтарский) характер, исходящий из идеи готовности российского крестьянского социума к революции. Мужик в представлении бакунистов «социалист по инстинкту и революционер по природе» [3, с. 112]. «Теория Бакунина лучше отвечала настроению радикальной молодежи, - писал П.Б. Аксельрод. - Эта теория подкупала нас своей простотой, прямолинейностью, тем, что она без всяких оговорок радикально разрешала все вопросы» [1, с. 111].
На основе романтизированных представлений о крестьянской революционности у сторонников бунтовской платформы в Малороссии преобладало убеждение в возможности поднять и украинского селянина на восстание под социалистическими знаменами. В своей брошюре «Чигиринский заговор» (была издана на украинском языке в 1929 г. [13], а автограф на русском языке хранится в Архиве Дома Плеханова Российской Национальной библиотеки [35] - авт.) Л.Г. Дейч по этому поводу писал: «Большая часть наших молодых идеалистов, отправляясь в народ, имела о нем преувеличенное представление, составившееся у нее лишь на основании прочитанных хороших книг
некоторых передовых писателей. Так как крестьяне в течение многих веков испытывают лишения и бедствия, то они поэтому должны быть склонны к состраданию, к отзывчивости, они, наверное, добры и справедливы, способны к солидарности, к совместным действиям, следовательно, они не могут не оказаться восприимчивыми к социализму» [35, л. 6].
Степень революционной экзальтации и нетерпения в кругах юных революционеров была очень высока. Все ждали революции, что называется, «вот-вот». Наиболее нетерпеливые головы ожидали ее или «по весне», или «по осени», а иные полагали, что она может произойти прямо сейчас [31, с. 75]. Свое «хождение в народ» по Киевской и Подольской губернии Я.В. Стефанович и В.К. Дебагорий-Мокриевич, а также А.А. Дробыш-Дробышевский [33, с. 469], В.Ф. Фишер и Шпейер [5, с. 38] начали под видом красильщиков. Целью похода была своеобразная рекогносцировка на местности. Они хотели узнать, чем дышит крестьянин в местах, где в прошлом веке действовали отряды гайдамаков.
Для пропаганды использовали так называемую «литературу для народа», считавшуюся у пропагандистов эффективным средством революциони-зации крестьян. В таких произведениях, написанных в псевдонародном стиле, часто с использованием сказочных или фольклорных мотивов, доказывалась несправедливость существующего строя и внушалась мысль о том, что от царя и от господ нельзя ожидать облегчения жизни простого народа [15]. При этом нужно обратить внимание еще на одну сторону этой литературы.
В ней авторы пытались прямо обращаться к глубинным пластам народного сознания, традиционно присущим простому мужику, в том числе и «к его представлениям о символах социальной справедливости и связанному с этим дремлющему «народному монархизму» [43, с. 103]. И в брошюрах, и в личных беседах революционные агитаторы всячески пытались развенчать этот миф.
Однако сам факт признания у простого народа такой веры мог зародить соблазн у некоторых из пропагандистов-народников использовать ее на благо социальной революции. Это вполне совпадало с тем, что реально видели пропагандисты на землях Малороссии. В.К. Дебагорий-Мокриевич так описывал свои впечатления от первого столкновения с народной стихией: «Другое явление, бросившееся в глаза, было повсеместное желание крестьянами подушного передела земли... Однако от всех, от кого мы слышали о «переделе земли», мы слышали также, что этот передел должен совершиться по воле царя. По представлению крестьян, царь уже давно осуществил бы это, если бы ему не противились паны и чиновники - исконные враги крестьян, а вместе с тем и царя» [11, с. 174]. Таким образом, первый серьезный вывод был сделан странствующими пропагандистами в том духе, что «царизм являлся в самой тесной связи с земельным идеалом крестьян. Свои желания, свои понятия о справедливости крестьяне переносили на царя, как будто это были его желания, его понятия. Передел земли должен был совершиться потому, что этого желал царь» [11, с. 174].
Одной из целей похода группы В.К. Дебагория-Мокриевича было узнать, как можно больше о Корсунском восстании крестьян в годы Крымской войны. Пропагандисты надеялись найти именно в этих местах в крестьянах хороший бродильный элемент для организации бунта. На основе полученной информации они пришли к выводу, что в этих местах действительно сохранилась народная память о тех далеких событиях, а следовательно, живы и бунтовские традиции, и «что было бы весьма полезно устроить в Кор-суне поселение или революционный притон» [11, с. 178]. Впрочем, отсутствие нужных средств у членов «киевской коммуны», несмотря на хлопоты В.К. Дебагория-Мокриевича, привело к отказу от этого плана.
В итоге Я.В. Стефанович во второй половине лета 1874 г. вновь отправился в народ, но теперь вместе с Е.К. Брешко-Брешковской и М.А. Колен-киной, которая выдавала себя за племянницу Е.К. Брешко-Брешковской.
Я.В. Стефановича крестьяне частенько принимали за сына Е.К. Брешко-Брешковской (род. 1843 г.), которой тогда шел 31 год. С тех пор кличка «сынок» закрепилась за ним в среде революционной молодежи [18, с. 79], но в дальнейшем в народнических кругах его будут называть «Дмитро».
Женщины добрались на пароходе по Днепру до Черкасс, где и состоялось их рандеву с Я.В. Стефановичем [5, с. 41]. В этой «экспедиции» он выступал в роли сапожника, а дамы в облике красильщиц домотканной материи [5, с. 40]. Внешнюю солидность их подготовки характеризует тот факт, что участники предприятия раздобыли «подробные военные карты Киевской, Херсонской и Подольской губерний, куда они направлялись, планируя начать работу с крупных сел при сахарных заводах» [5, с. 40]. Первой их попыткой стало открытие красильной мастерской в селе Белозерье. Но пробыли там новоявленные мастеровые недолго, пропаганда особого успеха нет имела - в целом деревня относилась к ним с безразличием [5, с. 42].
Далее на их пути лежало большое село Смела, а потом, уже отправив М.А. Коленкину к близким родственникам Е.К. Брешко-Брешковской, Я.В. Стефанович и Е.К. Брешко-Брешковская вели пропаганду среди штун-дистов в Любомирке Херсонской губернии. Для этой цели Я.В. Стефанович тщательно штудировал Новый завет [5, с. 55]. Сектанты слушали их с огромным вниманием, но к разочарованию агитаторов выводы делали совершенно иные, исходя из своей картины миропорядка. Например, после одной из таких бесед, когда большинство слушателей разошлись, хозяин дома, где остановились пропагандисты, обратился к Е.К. Брешко-Брешковской с такими словами:
«- Сестра, я не знаю, кто ты и откуда ты пришла, но когда ты вошла ко мне, пока я молотил зерно, я решил что ты императрица или дочь императора...
- Почему? - спросила я. - Я же выступала против царской власти.
- В Библии говорится, что царей осудит их собственное племя, - ответил он» [5, с. 54].
Естественно, этот диалог не остался незамеченным Я.В. Стефановичем. Как не ускользнула и почти мистическая вера крестьян в написанный на бумаге текст. В своих беседах с крестьянами те не раз говорили пропагандистам, что вот если бы те слова, с которыми они обращались к крестьянам, были бы записаны на бумаге, то от них была бы реальная польза, так как люди бы знали, что это не выдумка. От взгляда пропагандистов не укрылось то обстоятельство, что «в те чудовищно невежественные времена, когда в деревнях не видели других бумаг, кроме приказов, изданных властями, вера крестьян в письменное слово была колоссальна, тем более что среди них не было никого, кто умел сколько-нибудь прилично писать» [5, с. 60]. В результате, когда листовки закончились, Е.К. Брешко-Брешковская решила сама написать воззвание к крестьянам, а Я.В. Стефанович сделал три его рукописные копии. И крестьяне с большим почтением отнеслись к этим бумагам. В дальнейшем Я.В. Стефанович использует и это наблюдение в своих целях.
Однако «летучая пропаганда» мало что давала в реальном плане. Разочарование от первого знакомства с мужиком тоже было немалое. Л.Г. Дейч так передавал свои чувства: «Но действительность, непосредственное знакомство революционной молодежи с нашими крестьянами не подтвердили верность наших предположений: русский народ вовсе не обладал тогда ... всеми этими добродетелями. Наоборот, у многих его представителей оказалось немало недостатков, а то и пороков. Крестьяне вовсе не были сплошь сострадательными, отзывчивыми и восприимчивыми, и они не проявляли ни малейшей склонности стать социалистами» [35, л. 6]. В дальнейшем это разочарование в «социалистических инстинктах» мужика и сподвигло Л.Г. Дейча к принятию идеи Я.В. Стефановича об использовании мистификации с «царской грамотой» [28, с. 171].
Крестьяне в основном жили местными интересами и в своих обидах, и претензиях зачастую не заходили дальше местечковых тем, пусть даже и связанных с земельными вопросами. При этом явно было видно, что в своих жалобах они четко отделяют местное начальство и панов от носителя верховной власти - царя. Все беды и неурядицы крестьяне связывали только с панами и начальством, но никак не с царским именем. «Из бесед с крестьянами мы узнали, что они действительно мечтают только о том, чтобы вся земля перешла в пользование всех желающих ее возделывать, - вспоминал Л.Г. Дейч. - Но нас изумило и вместе крайне огорчило отношение крестьян к царю: они его обожали, чуть не боготворили, считали его своим защитником, благодетелем. По их представлению, царь желал передать народу всю землю безвозмездно и издал такой об этом манифест, но чиновники вместе с попами подменили его и объявили народу другой, фальшивый» [35, л. 9]. И этот элемент крестьянского мировоззрения также отметил цепкий взгляд Я.В. Стефановича, затем и это наблюдение он использовал при организации «Чигиринского заговора».
В таких странствиях Я.В. Стефанович и Е.К. Брешко-Брешковская в середине сентябре 1874 г. достигли местечка Тульчин в Подолии. Они надеялись в этих местах «познакомится с кем-то из храбрых повстанцев, которые наводили ужас на власти Подолии своими набегами в разных частях области» [5, с. 61]. Однако напасть на их след пропагандистам не удалось. Хотя сама атмосфера этих мест была напитана рассказами о легендарном герое прошлого разбойнике Устиме Кармелюке - этаком «Робин Гуде» Подолии, действовавшем в этих местах вплоть до своей гибели в 1835 г.
Население окрестных сел, где останавливались наши герои, по их наблюдениям до сих пор не верило в его гибель и жило ожиданием его дальнейших «славных подвигов». Я.В. Стефановича истории о похождениях У. Кар-мелюка живо интересовали. Они являлись как бы наглядной исторической иллюстрацией бунтарского настроения украинского крестьянства. Как вспоминала Е.К. Брешко-Брешковская: «Стефанович с восторгом слушал истории об этом герое и о том доверии, которое питали к нему бедные люди» [5, с. 62-63].
В Тульчине у пропагандистов кончились деньги. Впоследствии иронично Е.К. Брешко-Брешковская писала: «Мой племянник (Стефанович - авт.), сапожник, и его «тетя», красильщица, не заработали никаких денег своим ремеслом, отчасти из-за своей неумелости, а отчасти из-за того, что время уходило на другие дела» [5, с. 64]. В такой ситуации Я.В. Стефанович решил, что ему пора возвращаться в Киев, что и сделал. А через несколько дней 27 сентября, возвращаясь с базара, в Тульчине была арестована Е.К. Брешко-Брешковская. В нанимаемой ей комнате был найден также мешок Я.В. Стефановича с сапожными инструментами, там же находились военные карты, рукописные прокламации и смена белья [5, с. 47].
Толчком к череде событий, вызвавших арест, стало то, что во время одной из поездок в Киев Я.В. Стефанович оставил точный адрес (в Семеле -авт.) у своего товарища А.Г. Лури. При его аресте полиция обыскала кабинет и забрала все бумаги [5, с. 47]. Полиция пошла по следу и в итоге настигла Е.К. Брешко-Брешковскую. Из этой своей оплошности Я.В. Стефанович также извлек надлежащий урок. В дальнейшем он будет уделять конспирации огромное значение, а при организации «Чигиринского дела» о нем, кроме трех его организаторов (его самого, Л.Г. Дейча и И.В. Бохановского), детально не будет осведомлен никто из революционеров. Показателен в этом плане фрагмент из «откровенных показаний» Ф.Н. Курицына: «Относительно личности Стефановича, вероятно, известно много, и много о нем говорить почти нечего, разве только, что его даже свои, как Лизогуб, Кравцов и другие, называют фанатиком; говорят о нем, что он ужасно скрытен, недоверчив и ни с кем, кроме одного Дейча, не вступает ни в какие другие отношения, а стоит со всеми на деловой революционной ноге» [34, с. 125].
А в период «хождения в народ» практически полное отсутствие конспирации привело к катастрофическим арестам среди его участников. В свою очередь это вылилось в огромное полицейское дознание о «Пропаганде в Империи», начатое 4 июля 1874 г. [46, с. 157-158]. Общие цифры арестованных не оставляли сомнения в полном провале «хождения в народ». Всего было арестовано около 4 тысяч человек [30, с. 77]. В качестве обвиняемых по делу значилось 770 человек, из них 158 женщин [14, с. 46] .
Аресты затронули и юг России. На Украине массовым задержаниям участников движения очень поспособствовали откровенные показания Г.С. Трудницкого. Имя Я.В. Стефановича также попало в полицейские сводки, и он перешел на нелегальное положение. Тогда же окончательно было покончено с его университетским образованием, так как в это время «по распоряжению жандармского правления» были изъяты его документы из университета [8, л. 117 об]. Скрываясь от ареста и желая ознакомиться с социалистическим движением в Европе, Я.В. Стефанович осенью 1874 г. ненадолго отправился за границу в Швейцарию, где пробыл до зимы 1874 г. [36, л. 2].
Представляется, что его пребывание в «мекке» русской политической эмиграции обогатило его не только новыми знакомствами, но и знаниями. Он много думал об уроках «хождения в народ». Современный историк Ю.А. Пелевин достаточно точно выделил болевые точки в движении, которые стали фактически непреодолимой стеной между революционерами-народниками и собственно народом:
«- оторванность интеллигентной молодежи от народной жизни и народного быта;
- поголовная крестьянская неграмотность, сделавшая совершенно неэффективной книжную пропаганду;
- чуждость народу революционных и социалистических идей, иначе говоря расхождение революционной теории с практикой;
- частнособственнические инстинкты крестьянства, т.е. то, что в свое время марксисты называли мелкобуржуазной стихией;
- сокращение роли крестьянской общины, а отсюда и постепенная эрозия коллективистских начал в русской деревне;
- глубинная религиозность российского крестьянства;
- вера в царя и в землю» [31].
И особенно пропагандистам при общении с крестьянами бросалось в глаза наличие в их сознании элементов стихийного «народного монархизма», иначе говоря, веры в «доброго царя-батюшку». Так, любое печатное слово или даже написанное от руки, прочитанное Е.К. Брешко-Брешковской и Я.В. Стефановичем украинским селянам, они называли «грамотками» и ждали от них реальной царской милости. Издания любого содержания без высочайшей подписи и те, где отрицалась царская власть, вызвали у них неподдельное разочарование: «Бумаги очень хорошие, и все в них говорится как нельзя быть лучше: чтобы вся земля поровну, что господ, попов и кулаков долой; только одно непонятно: зачем сказано, что царя не нужно? Как же так можно совсем без царя, кто же управлять-то станет!?» [4, с. 41, 50].
Я.В. Стефанович, как и большинство из его окружения, воочию видели, что «крестьяне и слышать не хотели никаких возражений против их неосновательной веры в царя: при произношении сколько-нибудь неодобрительного о нем слова они крайне возмущались и заподазривали каждого сказавшего это в том, что он стоит за помещиков, которые негодуют на «доброго царя» за то, что он отнял от них крестьян, освободив их от крепостной зависимости» [35, л. 9]. С этим закоренелым «народным монархизмом» ничего нельзя было поделать, он казался непробиваемым в толще традиционного крестьянского сознания.
Эта черта крестьянского миросозерцания бросалась в глаза многим участникам «хождения в народ» и на этой почве рождались соответствующие идеи. Один из самых авторитетных деятелей эпохи «пропаганды в на-
роде» С.Ф. Ковалик озвучил несколько из них: «Некоторая часть молодежи увлекалась идеей самозванства и думала, что если бы явился новый Пугачев в качестве самозванного царя, то социальный строй России можно было бы изменить несколькими указами. Другие мечтали о том, что было бы недурно использовать с целью революционной пропаганды слухи, которыми, за отсутствием достоверных сведений, питаются неграмотные люди. Говорилось, что умелым распространением тенденциозных слухов можно было повлиять в желательном направлении на миросозерцание народа... Мечтания принимали иногда и вид практических планов; так в одном кружке намечали даже личность, которая могла бы разыграть роль самозванца - Дмитрия Рогачева, который, разумеется, ничего не знал о том, что высказывалось между делом известными ему людьми» [18, с. 151].
В том или ином виде в революционном лагере такие попытки раньше предпринимались. Например, в самом начале 1870-х гг. пытался «реанимировать» «константиновскую легенду» саратовский дворянин П.В. Григорьев [11, с. 241-242]. Но если он для возбуждения крестьян обращался к образу цесаревича Константина, то революционеры-народники П.Ф. Байдаковский и А.П. Ласкоронский в 1874 г. в Черниговской губернии уже взяли за основу идею воздействия на крестьянские умы, используя подложный документ от царского имени [7, с. 202]. Тогда это были локальные, плохо организованные и практически неизвестные в революционных кругах попытки.
Однако можно утверждать, что в то время в революционных кругах идея царской мистификации и использования ее в революционных целях уже витала в воздухе. Все тот же С.Ф. Ковалик отмечал, что «как бы ни бесплодны были все подобные мечтания и разговоры, они показывали, что ловкий и имеющий популярность в рядах молодежи организатор какого-нибудь в этом роде фантастического предприятия мог бы рассчитывать на известный круг последователей и исполнителей» [18, с. 151].
Реализация подобного проекта требовала серьезной подготовки, а главное - определенного типа личности революционера, готового ее реализовать. Для этого требовалось только выйти за рамки тогдашней революционной этики, фактически повторить нечаевщину, но не в отношении своих товарищей по «революционному цеху», а в отношении все еще боготворимого революционерами мужика. И таковая фигура появилась. Этой идеей «заболел» Я.В. Стефанович.
Причем, по мнению ряда мемуаристов, у него были «выдающиеся способности для исполнения взятой на себя роли» [45, с. 284]. Вот как характеризовал его Л.А. Тихомиров: «Нужно сказать, что он был очень умен, с чрезвычайной практической складкой, быстро разбирался в обстоятельствах всякого дела, умел хорошо понять человека, с которым сталкивался, хорошо усваивал всякий житейский опыт. У него было живое воображение, склонное к широким замыслам, и в то же время сильная воля и настойчивость. В жизни заговорщика легко очень скоро подметить, насколько человек хладнокровен в опасностях, и в этом отношении я оцениваю Стефановича очень высоко» [45, с. 285]. К тому же он был коренной малоросс, прекрасно говоривший на родном языке и хорошо знакомый с жизнью простого народа.
Все тот же Л.А. Тихомиров указывал и на некоторый отпечаток иезу-тизма у Я.В. Стефанович, отмечая при этом, что он говорил с украинским крестьянином «с оттенком необычайной искренности, умел влезть в душу человека и сообразоваться в своей речи с индивидуальностью его» [45, с. 285]. К тому же он «был по натуре превосходный актер, входил в свою роль и как будто сам верил тому, что говорил» [45, с. 285]. Обращение к «авторитарному методу», как революционеры впоследствии будут называть использование царского имени в своих целях, казалось тогда Я.В. Стефановичу новым, еще неиспытанным, но многообещающим средством для подъема широкого народного восстания. Это был его личный урок, вынесенный из «хождения в народ». Урок, который в дальнейшем был им положен в основу организации «Чигиринского заговора» [43, с. 119].
А пока, по возвращении из-за границы, Я.В. Стефанович вместе с В.К. Дебагорием-Мокриевичем направил свои усилия на объединение оставшихся на свободе на юге России сторонников «бакунистской платформы». В результате в самом конце 1874 г. в Одессе создается объединение революционеров, вошедшее в историю народничества под названием кружка «южных бунтарей». Зима 1875 г. прошла в организационной работе и привлечении новых членов. В результате, к середине 1875 г. «южные бунтари» по революционным меркам того времени являли собой весьма существенную силу. Весной 1875 г. в местечке Смела прошло их собрание, на котором во главе созданной организации встали избранные большинством голосов -В.К. Дебагорий-Мокриевич, Я.В. Стефанович, М.П. Ковалевская и М.Ф. Фроленко [48, с. 184] . В состав кружка, помимо руководителей, тогда входили «И.В. Дробязгин, В.А. Малинка, Л.Г. Дейч, И.В. Бохановский, В.Ф. Костюрин, Н.К. Бух, М.А. Коленкина, В.И. Засулич и А.М. Макаревич. В дальнейшем его состав расширился до 20 человек» [43, с. 122].
Первую скрипку у «южный бунтарей» играли Я.В. Стефанович и В.К. Дебагорий-Мокриевич. Л.Г. Дейч вспоминал, что «на основании опыта, приобретенного ими из хождения в народ, они полагали, что единственная возможная деятельность, могущая дать какие-либо положительные результаты, это агитация на почве необходимости отобрать землю у помещиков и передать крестьянам в общинное пользование. Особенно успешной такая агитация, по их мнению, должна была оказаться в местностях, в которых уже происходили крестьянские волнения на почве земельного недовольства» [12, с. 8-9]. Основным тактическим принципом «южных бунтарей» становится «агитация делом с целью осуществления насущных требований и стремлений народа» [43, с. 123]. Летом 1875 г. «южные бунтари» собирались поселиться в одном из районов старой гайдамачины в местечке Корсунь, с целью поднять восстание [6, с. 106].
Пока шли организационные мероприятия и поиски денег. С этой целью В.К. Дебагорий-Мокриевич весной 1875 г. отправился в Санкт-Петербург для переговоров с местными революционными группами. Большого результата эта поездка не дала, он «средств не добыл, твердых связей не установил» [6, с. 112]. Однако северный вояж оказался очень важным в плане вызревания идеи использования стихийного крестьянского монархизма в революционных целях. Именно в Санкт-Петербурге В.К. Дебагорий-Мокриевич имел встречу с П.В. Григорьевым, который и поделился этой идеей с В.К. Де-багорием-Мокриевичем [12, с. 11].
По возвращении на юг В.К. Дебагорий-Мокриевич передал разговор с П.В. Григорьевым Я.В. Стефановичу. К тому же в своих странствиях по Украине и тот и другой не только вынесли убеждение о невозможности заниматься пропагандой социалистических идеалов среди крестьян, но и увидели у крестьян другой идеал - «желание обладать бесплатно всей землею... и убедились в чрезвычайно глубокой, безграничной преданности крестьян царю» [35, л. 9]. Исходя из этого, они уже сообща «решили воспользоваться именем царя для вызова бунта» [6, с. 111].
Первый вариант плана был следующим: «Отпечатать, - кончено, в своей подпольной типографии, будто бы составленный царем манифест, в котором он сообщал «любимому им народу», что он давно даровал ему безвозмездно всю землю, полную свободу, значительно сокращал военную службу и пр., но что все окружающие его, не исключая его дядей, братьев, сыновей, стоят против народа, скрывают и подменивают его благие распоряжения. Против этого он ничего не в силах поделать, так как на него уже два раза делали покушения. Если он вновь выступит как защитник народа, то его обязательно убьют. Поэтому он повелевает «любимому крестьянству» подняться на восстание против всех своих недругов, перебить их, отнять у них захваченную землю, объявить ее общим достоянием всех крестьян, ее возделывающих, без всякого выкупа, установить общие для всех жителей без различия языка, религии, пола права и сократить ... военную службу» [35, л. 56-57].
А далее кружок предполагал, после подготовки манифеста, прямо явиться в села и деревни, чтобы созвать там сходы и читать его крестьянам. Затем вместе с ними направиться к сельским и волостным правлениям, а также помещикам и кулакам, чтобы уничтожать всякие акты на владение ими землею и забирать у них инвентарь [35, л. 57]. Однако реализация такого плана таила в себе много трудностей, а именно: нужно было иметь, кроме типографии, лошадей, оружие, что требовало больших средств. Другая проблема - это само восприятие манифеста крестьянами. На это впоследствии указывал и Л.Г. Дейч: «Конечно, план не отличался большой практичностью, так как, несомненно, крестьяне не последовали бы за призывом к восстанию со стороны неизвестно откуда явившихся к ним странных молодых людей: несмотря на объявляемый «царский манифест», при присущей украинцам осторожности и недоверии к незнакомым людям, они, наверное, заподозрили бы, что пришельцы подосланы панами, и все предприятие закончилось бы, вероятно, избиением и арестом этих бунтовщиков» [35, л. 58].
Но исторический пазл сложился по-другому. Именно в это время до «южных бунтарей» дошла информация о волнениях крестьян в Чигиринском уезде Киевской губернии. Аграрные беспорядки там вспыхнули в связи с проведением в конце 60-х - начале 70-х гг. XIX в. новых люстраций (переучета) земель бывших государственных крестьян. В 1873-1874 гг. волнения крестьян в Чигиринском уезде достигли своего пика. Появился и харизматич-ный крестьянский лидер, житель деревни Сагуновки Ф.Д. Прядко. Власти, обеспокоенные положением дел, ввели в уезд войска и начали проводить массовые аресты и порку крестьян. Брожение среди крестьян, казалось бы, поулеглось, но это была только видимость, да и Ф.Д. Прядко сразу арестовать не удалось [42, с. 69]. А весной 1875 г., по получении официально утвержденных люстрационных актов с начисленными выкупными платежами, беспорядки вспыхнули с новой силой. В результате волнения охватили 19 волостей с населением в 40 тысяч человек [43, с. 97].
Этой благоприятной ситуацией и решили воспользоваться «южные бунтари». Однако в самом подходе к реализации плана у них не было единства. Большая часть, и особенно В.К. Дебагорий-Мокриевич, рассчитывали если и использовать «манифест», то только как запал для вызова крестьянского бунта, как один из элементов «пропаганды действием» и не более. Очевидец тех событий Н.К. Бух так описывал обсуждение этого предложения: «Проект этот у большинства членов не встретил сочувствия, да и сам Дебо-горий, кажется, не выставлял его на первый план. Кружок стремился завести сношения с волновавшимися чигиринцами и поднять там крестьянское восстание под знаменем "земли и воли". На деревни и села мы смотрели, как на ряд смежных складов взрывчатых веществ. Взорвавши один их этих складов, мы тем самым взорвем и другие. Товарищи, допускавшие использование царского авторитета, смотрели на него, как на затравку, как на пистон, который разлетится, утратив свое значение, после первого же взрыва» [6, с. 113].
Здесь во многом сказывалась то самое революционное нетерпение, которым горели «бунтари». Совсем иначе на эту идею смотрел Я.В. Стефанович. По наблюдениям Л.Г. Дейча, лично участвовавшего в делах бунтарей и хорошо знавшего темперамент обоих их лидеров, «Стефанович вообще не любил забегать сильно вперед, заноситься мыслями в сколько-нибудь отдаленное будущее. Он тщательно взвешивал и обдумывал каждый шаг, который нужно было ему сейчас сделать, дальнейшее же он представлял времени... Даже, когда в его голове уже мелькали в общих чертах, те или иные проекты, он все же не делился ими с товарищами, чтобы, в случае их неосуществимости, не пришлось никого разочаровывать. Не любя разбрасываться, Стефанович всегда был поглощен лишь одной мыслью, одним планом. Занимавшее его в описываемое время дело он обдумывал со всех сторон, заранее стараясь угадать все те неожиданности, которые могли изменить его ход и направ-
ление... Мокриевич являлся его полной противоположностью: чуть, бывало, блеснет в голове Мишки (революционная кличка Дебагория-Мокриевича -авт.) какая-либо мысль, тем более план, он нисколько еще не взвесив всего, уже спешил поделиться этим с остальными. Поэтому у него сплошь и рядом рождались проекты, которые нередко в беседах и разрушались» [12, с. 23].
Таким образом, можно заключить, что если для В.К. Дебагория-Мокриевича проект использования царского имени для подъема крестьян был одним из многих, то Я.В. Стефанович сделал на него главную ставку. Революционный тип Я.В. Стефановича в эмоциональном плане очень точно определил С.М. Степняк-Кравчинский - это «тип искусного организатора», который «неразборчив в средствах и не прочь был побрататься с самим сатаною, если бы только это было ему полезно». Он «был способен повести за собою не только отдельных личностей, но и целые массы на дело, задуманное и решенное им одним» [38, с. 373].
По наблюдениям, ситуация для реализации «чигиринского плана» была крайне удачной. В данном случае совпало все: наличие идеи, материал для ее воплощения и личность, готовая этот план реализовать. Но пока Я.В. Стефанович продолжал действовать вместе с «южными бунтарями», которые летом 1875 г. ухватились за чигиринские события. Тогда он полагал что, их цели могут быть едины. На рекогносцировку в Чигиринский уезд летом 1875 г. отправились Я.В. Стефанович и Н.К. Бух на купленной для этого случая конной повозке. Я.В. Стефанович в своих показаниях указал на июль 1875 г. [20, с. 256]. Целью поездки было установление контактов с крестьянским вожаком Ф.Д. Прядко, но миссия провалилась [6, с. 114]. В деревнях Чигиринского уезда свирепствовали воинские команды, настороже были и представители местной администрации. В результате Я.В. Стефанович отправился пешком к Чигирину, надеясь разыскать Ф.Д. Прядко, но спустя 10 дней вернулся ни с чем [43, с. 133].
Однако думается, что Я.В. Стефанович получил другую ценную информацию, которая во многом и определила его дальнейшее поведение. Он узнал, что наиболее активные участники крестьянских протестов арестованы и отправлены в Киев. Имея определенный опыт общения с селянами, знакомый с их укладом жизни, а главное - глубже, чем остальные «бунтари», постигший их менталитет, Я.В. Стефанович понимал, что в действительности план «царской мистификации» можно реализовать только посредством другой мистификации, то есть, самому приняв обличие крестьянина, действовать, что называется, изнутри, войдя в доверие к самим чигиринским вожакам.
Пока же он действовал в рамках общей стратегии. Исходя из нее «бунтари» по получении информации о реальном положении дел на чигирин-щине попытались поселиться максимально близко от места событий. Планировалось организовать сеть небольших революционных баз, полукольцом окружавших Чигиринский уезд [6, с. 117]. Первое поселение было организовано Я.В. Стефановичем и Н.К. Бухом в Корсуни, где «они жили под видом торговцев жестяными изделиями» [11, с. 245].
Реальных занятий по торговле у них не было, агитации среди окрестных селян они также не вели, чтобы не скомпрометировать себя и не нарушить дальнейших планов. Поэтому времени у них было много, и Я.В. Стефанович часто наведывался в Киев. Именно в этом городе он и положил начало реализации своего «чигиринского плана». На первом этапе его реализации, по рассчетам Я.В. Стефановича, необходимо было завязать знакомства с арестованными чигиринцами. Всего их в Киеве при полицейском управлении насчитывалось 11 человек [50, с. 147]. Это дело несколько облегчалось тем, что арестованные крестьяне находились не в тюремном замке, а размещались по полицейским участкам, так как не считались государственными преступниками. Для подобного типа арестантов казенного пайка не полагалось, и днем их отпускали на заработки в город, а вечером они возвращались в свои камеры [32, с. 140].
Эту промашку властей и решил использовать в своих целях Я.В. Стефанович. В отличие от В.К. Дебагория-Мокриевича, полного разных и часто несбыточных идей и планов, Я.В. Стефанович предпочитал бить в одну точку. В результате зимой 1875 г. он окончательно перебрался в Киев, где стал целенаправленно искать встреч с крестьянами-чигиринцами.
Первоначально он вступил с ними в контакт под именем крестьянина Дмитрия Найды [11, с. 249]. Уже первые встречи Я.В. Стефановича с крестьянами позволили ему выяснить «кто есть кто» и установить среди них наиболее авторитетных лиц. Благодаря этому он смог завязать отношения с одним из наиболее ярких крестьянских вожаков Лазарем Тенеником.
В своих показаниях Л.А. Тененик так описывал их знакомство: «В августе месяце 1875 г. по поводу беспорядков в Чигиринском уезде я был выслан под надзор полиции в Киев, где я занимался поденной работою, а ночь проводил в Лыбедской части. Однажды на Филиппов пост того же года я стоял около университета, и в это время ко мне подошел неизвестный мне до того человек, который стал расспрашивать о том, откуда я и по какому случаю нахожусь в Киеве, я объяснил ему. причину моего нахождения в Киеве, тогда он заявил мне, что он крестьянин Черкасского уезда д. Русской поляны и что он возвращается домой, причем спросил меня о том, не имею ли я чего-либо передать своим домашним и что в таком случае он исполнит мою просьбу, при том назвал себя Дмитрием Найдою. Я тогда побоялся передать что-либо домой через неизвестного мне совершенно человека, а сказал только ему, чтобы он поклонился моей жене Аксинье Федоровой» [9, л. 580-580 об].
Для легитимации своей легенды Я.В. Стефанович отправился в село Шабельники и встретился там с супругой Л.А. Тененика. В своих показаниях он несколько иначе рисовал картину происходящих событий, но в главном они совпадали с тем, что показал на допросах Л.А. Тененик. Из его показаний также явствовало, что он уже при первых встречах с крестьянами поведал им о том, что направляется с прошением к государю, советовал им действовать тем же порядком. А когда выяснилось, что у «чигиринцев» нет для этого подходящего человека и денег, то новоявленный Д. Найда предложил взять эту миссию на себя, мотивируя это тем, что «я все равно отправляюсь в Петербург с прошением, то могу доставить ихнее без всякого денежного вознаграждения. Некоторые охотно приняли предложение (в том числе Лазарь Тененика), другие же колебались, чтобы я их не выдал» [20, с. 257]. Мифический «ходок к царю» предложил крестьянам следующий план. Он якобы сейчас отправляется к себе на родину и недели через две вновь объявится в Киеве по пути в Петербург. А пока он обещал исполнить просьбу «чигиринцев» зайти в Боровицу и Шабельники. Я.В. Стефанович показывал: «Я действительно пошел в Шабельники, побывал у жены Лазаря, которая просила меня на возвратном пути в Киев зайти и передать от нее мужу рубаху, штаны и еще кое-что из белья» [20, с. 258]. Его вторичное появление в Киеве с приветом к крестьянам из родных мест и передачей для Л. Тененика резко подняло его кредит доверия у «чигиринских сидельцев».
В попытках установления первых контактов участвовал и В.К. Деба-горий-Мокриевич [11, с. 248]. Но, по-видимому, на импульсивного В.К. Де-багория-Мокриевича встреча и знакомство с «чигиринцами» не произвели должного впечатления, и он нашел их не слишком перспективными для использования в революционном деле. В результате дальнейшие отношения с ними поддерживал уже один Я.В. Стефанович. В.К. Дебагорий-Мокртиевич вспоминал, что «Стефанович, ведший свои конспирации с чигринцами, увлеченный этим делом, вскоре занял совершенно обособленное положение в нашем кружке» [10, с. 264].
Так был сделан первый ход в сложной комбинации по организации «Чигиринского заговора», итогом которого стало создание к лету 1877 г. самой большой за всю историю действия народников нелегальной крестьянской организации «Тайная дружина», возникшей благодаря использованию «груп-
пой Стефановича» «Высочайшей Тайной грамоты» - подложного документа от имени царя, обращенного к крестьянам. В крестьянскую «Тайную дружину» входило более 1000 человек, готовых выступить с оружием в руках против панов и администрации уже осенью 1877 г., и только случайное открытие заговора помешало реальному воплощению этого дерзкого замысла «поразительного по соединению смелости с бесстыдством, грандиозности и практичности - с полной беспринципностью» [38, с. 365].
Выводы. Во многом реализация подобной гигантской мистификации оказалась возможной благодаря личности Я.В. Стефановича, человека недюжинных способностей, которые он поставил на службу революционной идее, но вышедшего за рамки «этических кодексов» революционного народничества. В результате тот самый мужик, ради которого все и затевалось, в ходе реализации «царской мистификации» оказался просто разменной монетой в противостоянии революционеров и власти.
Литература
1. Аксельрод П.Б. Пережитое и передуманное. Берлин: Изд-во З.И. Гржеби-на, 1923. С. 444 с.
2. Аптекман О.В. Общество «Земля и воля» 70-х гг. по личным воспоминаниям. Пг.: Колос, 1924. 460 с.
3. Бакунин М.А. Речь на конгрессе Лиги мира и свободы в 1868 г. // Бакунин М.А. Избранные сочинения. Т. III. Пг.; М.: Голос труда 1920. С. 9-36.
4. Брешко-Брешковская Е.К. Воспоминания пропагандистки // Былое. 1903. № 4. С. 31-58.
5. Брешко-Брешковская Е.К. Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873-1920. М.: Центрполиграф, 2006. 335 с.
6. Бух Н.К. Воспоминания. М.: Изд-во Всесоюзного общ. политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1928. 199 с.
7. В. Кор-ков. Предтечи «чигиринцев» // Каторга и ссылка. № 6 (91). 1932. С. 201-205.
8. Государственный Архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 112. Оп. 1. Ед. хр. 473. .
9. ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Ед. хр. 476.
10. Дебагорий-Мокриевич В.К. Воспоминания. СПб.: Свободный труд, 1906. 598 с.
11. Дебагорий-Мокриевич В.К. От бунтарства к терроризму: в 2 кн. Кн. 1-2. М.-Л., 1930. 720 с.
12. Дейч Л.Г. За полвека. Т. 1. Ч. 2. М.: Задруга, 1922. 127 с.
13. Дейч Л.Г. Чигириньска справа. Харюв: «Шляхи реводюцп», 1929. 39 с.
14. Записка графа К.И. Палена. Успехи революционной пропаганды в России // Дейч Л.Г. Социалистическое движение начала 70-х годов в России. Ростов-на-Дону: Буревестник, 1928. С. 46.
15. Захарина В.Ф. Голос революционной России: литература революционного подполья 70-х гг. XIX века. М.: Мысль., 1971. 238 с.
16. Итенберг Б.С. Движение революционного народничества. Народнические кружки и «хождение в народ» в 70-х годах XIX в. М.: Наука, 1965. 443 с.
17. Карпачев М.Д. Социальная среда оппозиционных движений пореформенного времени: русская интеллигенция // Власть и общественное движение в России имперского периода / под ред. М.Д. Карпачева (отв. ред.). Воронеж: Воронежский государственный университет, 2005. С. 39-55.
18. Ковалик С.Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс 193-х. М.: Изд-во Всесоюзного общ. политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1928. 195 с.
19. Лавров П.Л. Избранные произведения: в 2-х т. Т. 2. М.: Мысль, 1986. 714 с.
20. Матерiали до юторп селянських революцшних рухiв на чигиринщиш (18751879 pp.). Харюв: Видання Центрального Архiвного управлшня УССР, 1934. 440 с.
21. Мауль В.Я. «Чигиринский заговор» и крестьянская психология // Quaestio Rossica. Vol. 5. 2017. № 1. p. 221-240.
22. Мауль В.Я. Волнения крестьян Чигиринского уезда Киевской губернии в 1870-е гг. (по материалам Государственного архива Российской Федерации) // Архивы и архивное дело на Юге России: история, современность, перспективы развития: Материалы Всероссийской научной конференции (г. Ростов-на-Дону, 16-17 октября 2015 г.). Ростов-на-Дону, 2015. С. 123-128.
23. Мауль В.Я. Кузьма Прудкий и «Чигиринский заговор» (эпизод из истории освободительного движения в России) // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2019. № 3 (60). С. 26-32.
24. Мауль В.Я. Лазарь Тененик на воле и в неволе (судьба крестьянского вожака «Чигиринского заговора» // Вестник Рязанского университета имени С.А. Есенина. 2017. № 1 (54). С. 7-17.
25. Мауль В.Я. Ложное эхо «Чигиринского заговора» в судьбе обер-кондуктора Чайковского // Новый исторический вестник. 2014. № 4 (42). С. 114-126.
26. Милевский О.А. «Маленькая» личность на фоне больших чигиринских событий: судьба сельского учителя Ильи Фролова // Исторический журнал: научные исследования. 2016. № 5 (36). С. 553-562.
27. Милевский О.А. Революционер поневоле: Судьба студента Владимира Ма-лавского // Новый исторический вестник. № 1 (51). 2017. С. 96-115.
28. Милевский О.А., Терехова С.А. На пути к марксизму: «Чигиринское дело» в революционной судьбе Л.Г. Дейча // Маркс. Марксизм. Марксисты. XIII Плехановские чтения. Материалы международной конференции. 30 мая-1 июня 2018 г. Российская национальная библиотека. СПб., 2018. С. 170179.
29. Народники в истории России: межвуз. сб. научн. трудов. Вып 2 (отв. ред. Г.Н. Мокшин). Воронеж: Издательский дом ВГУ, 2016. 280 с.
30. Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма. М.: Изд-во МГУ, 1991. 254 с.
31. Пелевин Ю.А. «Хождение в народ» 1874-1875 гг. // Вопросы истории. 2013. № 4. С. 64-98.
32. Пелевин Ю.А. Южные бунтари и «Чигиринский заговор» // Российская история. 2014. № 1. С. 130-150.
33. Революционное народничество 70-х годов XIX века (1870-1876 гг.). Сборник документов и материалов: в 2-х т. Т. 1. М.: Наука, 1964. 530 с.
34. Революционное народничество 70-х годов XIX века (1876-1882 гг.). Сборник документов и материалов: в 2-х т. Т. 2. М.-Л.: Наука, 1965. 472 с.
35. Российская национальная библиотека Архив Дома Плеханова (РНБ АДП) Ф. 1097. Оп. 1. Ед. хр. 44.
36. РНБ АДП. Ф. 1097. Оп. 1. Ед. хр. 126.
37. Соколов Н.В. Отщепенцы // Шестидесятники. М.: Советская Россия, 1984. С. 166-304.
38. Степняк-Кравчинский С.М. Сочинения: в 2-х т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1987. 575 с.
39. Терехова С.А. «Чигиринский заговор» в современной российской историографии // Народники в истории России: межвуз. сб. научн. трудов (отв. ред. Г.Н. Мокшин). Вып 3. Воронеж: Истоки, 2019. С. 7-16.
40. Терехова С.А. К вопросу об истоках «Чигиринского заговора»: крестьянское движение в Чигиринском уезде Киевской губернии в начале 70-х гг. XIX в. // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2013. № 4 (25). С. 94-99.
41. Терехова С.А. Влияние «Чигиринского заговора» на программно-тактические построения народнической организации «Черный передел» // Исторический журнал: научные исследования. 2015. № 6 (30). С. 717-726.
42. Терехова С.А. Из истории аграрного движения в Чигиринском уезде Киевской губернии нач. 70-х гг. XIX в.: крестьянский вожак Ф.Д. Прядко // Культура, Наука, Образование: проблемы и перспективы. Материалы всероссийской научно-практической конференции. Нижневартовск, 2013. С. 69-71.
43. Терехова С.А. Революционеры-народники и идея «народного монархизма» (на примере «Чигиринского заговора»): дис. ... канд. ист. наук. Сургут, 2016. 276 с.
44. Тихомиров Л.А. Критика демократии. М.: Москва, 1997. 672 с.
45. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. М.: Изд-во журнала «Москва», 2000. 720 с.
46. Троицкий Н.А. Крестоносцы социализма. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2002. 372 с.
47. Троицкий Н.А. Царские суды против революционной России: политические процессы 1871-1880 гг. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1976. 408 с.
48. Фроленко М.Ф. Собр. соч.: в 2 т. Т. 1. М.: Изд-во Всесоюзного общ. политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1931. 331 с.
49. Чарушин Н.А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. М.: Мысль, 1973. 407 с.
50. Я.С. Чигиринское дело. Крестьянское общество «Тайная дружина» (Опыт революционно-народной организации) // «Черный передел»: Орган социалистов-федералистов 1880-1881 гг. / Памятники агитационной литературы. Т. 1. М.; Пг.: Государственное издательство, 1923. С. 141-214.
References
1. Aksel'rod P.B. Perezhitoe i peredumannoe [Experienced and reconsidered]. Berlin: Izd-vo Z.I. Grzhebina, 1923. 444 p.
2. Aptekman O.V. Obshchestvo «Zemlya i volya» 70-h gg. Po lichnym vospominani-yam [The society «Land and Liberty» of the 70s on personal memories]. Pg.: Kolos, 1924. 460 p.
3. Bakunin M.A. Rech' na kongresse Ligimira i svobody v 1868 g. Bakunin M.A. Izbrannye sochineniya [Speech at the Congress of the League of Peace and freedom in 1868]. Pg.; M.: Golostruda 1920, Vol. 3, pp. 9-36.
4. Breshko-Breshkovskaya E.K. Memoirs of a propagandist. Byloe [The past], 1903. N 4, pp. 31-58 (in Russian).
5. Breshko-Breshkovskaya E.K. Skrytye korni russkoj revolyucii. Otrechenie ve-likoj revolyucionerki. 1873-1920 [The hidden roots of the Russian revolution. Abdication of the great revolutionary. 1873-1920]. M.: Centrpoligraf, 2006. 335 p.
6. Buh N.K. Vospominaniya [Memories]. M.: Izdatel'stvo Vsesoyuznogo obshchest-va politkatorzhan i ssyl'no-poselentsev, 1928. 199 p.
7. V. Kor-kov. Forerunners of «chigirints». Katorga i ssylka [Hard labor and link], 1932, N 6 (91), pp. 201-205 (in Russian).
8. Gosudarstvennyi arhiv Rossiiskoi Federacii [State Archive of the Russian Federation] (SARF). Fond 112. Inv. 1. Case 473.
9. SARF. Fond 112. Inv. 1. Case 476.
10. Debagoriy-Mokrievich V.K. Vospominaniya [Memories]. Spb.: Svobodnyjtrud, 1906. 598 p.
11. Debagoriy-Mokrievich V.K. Otbuntarstva k terrorizmu [From rebelliousness to terrorism]: in 3 vol. Vol. 1-2. M.-L., 1930. 720 p.
12. Dejch L.G. Zapolveka [For half a century]. M.: Zadruga, 1922, Vol. 1. Part. 2. 127 p.
13. Dejch L.G. CHigirin'skasprava [Chigirinsky conspiracy]. Harkiv: SHlyahi revodyucii,1929. 39 p.
14. Zapiskagrafa K.I. Palena. Uspekhi revolyucionnoj propagandy v Rossii. Dejch L.G. Socialisticheskoe dvizhenie nachala 70-h godov v Rossii [Note of Earl K.I. Palen. The success of revolutionary propaganda in Russia]. Rostov-na-Donu: Burevestnik, 1928, pp. 46.
15. Zaharina V.F. Golos revolyucionnoj Rossii: literature revolyucionnogo podpol'ya 70-h gg. XIX veka [The voice of revolutionary Russia: literature of the revolutionary underground movement of the 1870s]. M.: Mysl', 1971. 238 p.
16. Itenberg B.S. Dvizhenie revolyucionnogo narodnichestva. Narodnicheskie kru-zhki i «hozhdenie v narod» v 70-h godah XIX v. [Movement of revolutionary populism. Narodnikgroups and "call to the people" in the 1870s]. M.: Nauka, 1965. 443 p.
17. Karpachev M.D. Social'naya sreda oppozicionnyh dvizhenij poreformennogo vremeni: russkaya intelligenciya. Vlast' i obshchestvennoe dvizhenie v Rossii imperskogo perioda [Social environment of opposition movements of the postreform period: Russian intelligentsia.]. Voronezh: Voronezhskij gosudarstvennyj universitet, 2005, pp. 39-55.
18. Kovalik S.F. Revolyucionnoe dvizhenie semidesyatyh godov i process 193-h [The revolutionary movement of the seventies and the Process of 193]. M.: Izdatel'stvo Vsesoyuznogo obshchestva politkatorzhan i ssyl'no-poselentsev, 1928, 195 p.
19. Lavrov P.L. Izbrannye proizvedeniya: v 2-h t [Selected works in 2 Vol.]. M.: Mysl', 1986. Vol. 2. 714 p.
20. Materiali do istorii selyan'skix revolyucijnix ruxivna Chigirinshhini (18751879 rr.) [Materials to the history of rural revolutionary movements in the Chigi-rin Region (1875-1879)]. Ed. by K. Grebenkin. Kharkiv, Publication of the Central archival administration of the Ukrainian Socialist Soviet Republic, 1934. 440 p.
21. Maul V.Ya. "Chigirin conspiracy" and the peasant psychology. Quaestio Rossica. 2017, Vol. 5. N 1, pp. 221-240.
22. Maul V.Ya. Volneniya krest'yan CHigirinskogo uezda Kievskoj gubernii v 1870e gg. (po materialam Gosudarstvennogo arhiva Rossijskoj Federacii). Arhivy i arhivnoe delo na YUge Rossii: istoriya, sovremennost', perspektivy razvitiya: Materialy Vserossijskoj nauchnoj konferencii, g. Rostov-na-Donu. 16-17 ok-tyabrya, 2015 [Peasant unrest of Chigirin district of Kiev province in 1870s. (based on the materials of the State archive of the Russian Federation)]. Rostov-na-Donu, 2015, pp. 123-128.
23. Maul V.Ya. Kuzma Prudky and Chigirin Plot (an episode from the history of the liberation movement in Russia. Vestnik Surgutskogo gosudarstvennogo peda-gogicheskogo universiteta [Bulletin of the Surgut State Pedagogical University], 2019, N 3 (50), pp. 26-32 (in Russian).
24. Maul V.Ya. Lazarus Tenenik at Large and in Captivity (The Fate of the Peasant Leader of the "Chigirin Conspiracy"). Vestnik Ryazanskogo gosudarstvennogo universiteta im. S.A. Esenina [The Bulletin of Ryazan State University named for S.A. Yesenin], 2017, N 1 (54), pp. 7-17 (in Russian).
25. Maul V.Ya. False Echo of the "Chigirinsky plot" in the fate of the chief conductor Tchaikovsky. Novyj istoricheskij vestnik [The New Historical Bulletin], 2014, N 4 (42), pp. 114-126 (in Russian).
26. Milevskiy O.A. A "Little" Person against the Backdrop of Big Chigirin Events: The Fate of the Rural Teacher IlyaFrolov. Istoricheskiy zhurnal: nauchnye issle-dovaniya [History Magazine: Researches], 2016, N 5 (36), pp. 553-562 (in Russian).
27. Milevskiy O.A. The Reluctant Revolutionary: The Fate of the Student Vladimir Malavskiy Novyj istoricheskij vestnik [The New Historical Bulletin], 2017, N 1 (51), pp. 96-115 (in Russian).
28. Milevskiy O.A., Terekhova S.A. Na puti k marksizmu: «CHigirinskoe delo» v revolyucionnoj sud'be L.G. Dejcha. Marks. Marksizm. Marksisty. XIII Plekh-anovskie chteniya. Materialy mezhdunarodnoj konferencii. Rossijskaya nacional'naya biblioteka, 30 maya-1 iyunya, 2018. [On the way to Marxism: the "Chigirin Case" in the revolutionary fate of L.G. Deutsch.]. SPb., 2018, pp. 170-179 (in Russian).
29. Narodniki v istorii Rossii: mezhvuz. sb. nauch. trudov [Narodniki in the history of Russia: interhigher education institution.]. Vol. 2. Voronezh: Publ. Izdatel'skij dom VGU, 2016. 280 p.
30. Novickiy V.D. Iz vospominanij zhandarma [From the memoirs of a gendarme]. M.: Izd-vo MGU, 1991. 254 p.
31. Pelevin Yu.A. "Going to the People", 1874-1875. Voprosy istorii [History issues], 2013, N. 4, pp. 64-98 (in Russian).
32. Pelevin Yu.A. The Southern Rebels and the "Chigirin Conspiracy". Rossiyskaya istoriya [Russian history], 2014, N. 1, pp. 130-150 (in Russian).
33. Revolyucionnoe narodnichestvo 70-h godov XIX veka (1870-1876 gg.). Sbornik dokumentov i materialov [Revolutionary populism of the 70s of the XIX century (1870-1876)]: in 2 vol. Vol. 1. M.: Nauka, 1964, 530 p.
34. Revolyucionnoe narodnichestvo 70-h godov XIX veka (1876-1882 gg.). Sbornik dokumentov i materialov [Revolutionary populism of the 70s of the XIX century (1876-1882).] in 2 vol. Vol. 2. M.-L.: Nauka, 1965, 472 p.
35. Rossijskaya nacional'naya biblioteka. Arhiv Doma Plekhanova [Federal State Institution "National Library of Russia. Department Plekhanov House] (NLR Department Plekhanov House). Fond 1097. Inv. 1. Case 44.
36. NLR Department Plekhanov House. Fond 1097. Inv. 1. Case 126.
37. Sokolov N.V. Otshchepency. Shestidesyatniki [Renegades]. M.: Sovetskaya Ros-siya, 1984, pp. 166-304.
38. Stepnyak-Kravchinskii S.M. Rossiya pod vlast'yu tsarei [Russia under the rule of tsars]. Vol. 1, of Sochineniya [Works]. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1987. 575 p. (in Russian).
39. Terekhova S.A. "Chigirinsky conspiracy" in modern Russian historiography. Narodniki v istorii Rossii: mezhvuzovskij sbornik nauchnyx trudov [Narodniks in the history of Russia: Intercollegiate collection of scientific works]. Voronezh, Istoki, 2019. Issue 3, pp. 7-16 (in Russian).
40. Terekhova S.A. On the Question of the Origins of the "Chigirin Conspiracy": The Peasant Movement in Chigirin Uyezd, Kiev Guberniya in the Early 1870s. Vest-nik Surgutskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta [Bulletin of the Surgut State Pedagogical University], 2013, N 4 (25), pp. 94-99 (in Russian).
41. Terekhova S.A. The influence of the "Chigirinsky conspiracy "on the program and tactical structures of the people's organization» Black Repartition". Is-toricheskij zhurnal: nauchnye issledovaniya [History Magazine: Researches], 2015. N 6 (30), pp. 717-726 (in Russian).
42. Terekhova S.A. Iz istorii agrarnogo dvizheniya v CHigirinskom uezde Kievs-koj gubernii nach. 70-h gg. XIX v.: krest'yanskij vozhak F.D. Pryadko. Kul'tura, Nauka, Obrazovanie: problemy i perspektivy. Materialy vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii [From the history of the agrarian movement in the Chigirin district of the Kiev province in the beginning of 1870s: peasant leader F.D. Pryadko], Nizhnevartovsk, 2013, pp. 69-71.
43. Terekhova S.A. Revolyucionery-narodniki iideya «narodnogo monarhizma» (na primere «Chigirinskogo zagovora») [Revolutionary populists and the idea of the "people's monarchism" ( on the example of the «Chigirin conspiracy»)]. Surgut, 2016, 276 p.
44. Tihomirov L.A. Kritika demokratii [Criticism of Democracy]. M.: Izd-vo zhurnala «Moskva», 1997. 672 p.
45. Tihomirov L.A. Teni proshlogo [Shadows of the past]. M.: Izd-vo zhurnala «Moskva», 2000. 720 p.
46. Troitskiy N.A. Krestonostsy sotsializma [Crusaders for Socialism]. Saratov, 2002. 372 p.
47. Troitskiy N.A. Tsarskie sudy protiv revolyutsionnoy Rossii: Politicheskie protsessy 1871-1880 gg. [Tsarist Courts against Revolutionary Russia: Political Trails, 1871-1880]. Saratov, 1976. 408 p.
48. Frolenko M.F. Sobr. soch. [Collected works]: in 2 vol. Vol. 1. M.: Izdatel'stvo Vsesoyuznogo obshchestva politkatorzhan i ssyl'no-poselentsev,1931. 331 p.
49. Charushin N.A. O dalekom proshlom. Iz vospominanij o revolyucionnom dvi-zhenii 70-h godov XIX veka [About the distant past. From the memories of the revolutionary movement of the 1870s]. M.: Mysl', 1973. 407 p.
50. Ya. S. Chigirinskoe delo. Krest'yanskoe obshchestvo «Tajnaya druzhina» (Opyt revolyucionno-narodnoj organizacii). «Chernyjperedel»: Organ socialistov-fed-eralistov 1880-1881 gg. Pamyatniki agitacionnoj literatury [The Chigirin Case. Peasant society the "Secret squad" (experience of the revolutionary populist's organization)]. M., Pg.: Gosudarstvennoe izdatel'stvo, 1923, Vol. 1, pp. 141-214.
