CC BY
10
Максимов Павел Викторович
Бандитизм в контексте пенитенциарной политики Советского государства
довоенного времени
Анализируются вопросы, связанные с исполнением наказания в виде лишения свободы в отношении осужденных за бандитизм в период кодификации уголовного и исправительно-трудового законодательства и активного формирования советской пенитенциарной системы (1920-е - 1930-е гг.). Отмечается, что по причине высокой общественной опасности данного деяния, имевшего большую политическую составляющую, бандиты отбывали лишение свободы в специальных уголовно-исполнительных учреждениях, находившихся в ведении и под контролем органов госбезопасности. В самих концентрационных, а затем исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ) эта категория заключенных не обособлялась, однако их негативная роль в осложнении оперативной обстановки в ИТЛ во второй половине рассматриваемого периода усиливалась ввиду роста числа осуждаемых за бандитизм, что, в свою очередь, предопределяло более жесткие режимные требования в ИТЛ. Характеризуется структура мест лишения свободы, раскрываются особенности воспитательной работы с указанной категорией заключенных в ИТЛ.
Ключевые слова: бандитизм, преступление, Советское государство, ГУЛАГ, лагерь, бандиты, режим, кодекс.
Banditry in the context of the penitentiary policy of the Soviet state before the war
The article analyzes the issues related to the execution of punishment in the form of imprisonment in relation to those convicted of banditry during the period of codification of criminal and corrective labor legislation and the active formation of the Soviet penitentiary system (1920s - 1930s). It is noted that due to the high public danger of this act, which had a large political component, the bandits were serving imprisonment in special penal institutions that were under the jurisdiction and control of the state security bodies. In the concentration camps themselves, and then forced labor camps (ITL), this category of prisoners was not isolated, however, their negative role in complicating the operational situation in the ITL in the second half of the period under review increased due to the increase in the number of convicts for banditry, which, in turn, predetermined more strict regime requirements in the ITL. The structure of places of deprivation of liberty is characterized, the peculiarities of educational work with this category of prisoners in the correctional labor camp are revealed.
Keywords: banditry, crime, Soviet state, GULAG, camp, bandits, regime, code.
Уголовная ответственность за бандитизм как особо социально опасное деяние впервые на системном уровне была предусмотрена в первом советском уголовном законе - УК РСФСР от 1 июня 1922 г. [1]. Согласно ч. 1 ст. 76 этого акта «организация и участие в бандах (вооруженных шайках) и организуемых бандой разбойных нападениях и ограблениях, налетах на советские и частные учреждения и отдельных граждан, остановки поездов и разрушения железнодорожных путей, безразлично, сопровождались эти нападения убийствами или не сопровождались» [1] (именно такая диспозиция бандитизма была определена законодателем) предусматривали расстрел, а если имелись смягчающие обстоятельства, то наказание могло быть снижено до
лишения свободы (на срок не ниже трех лет) с режимом строгой изоляции и конфискацией имущества. В этой же статье указывалась мера наказания за пособничество бандитам, их укрывательство, сокрытие следов совершенных преступлений и добытого преступным путем: оно было таким же, только срок лишения свободы указывался «не ниже двух лет».
Столь суровое наказание было обусловлено высокой общественной опасностью бандитизма, взрывной характер распространения которого отмечался в годы революционного кризиса (1917-1922 гг.) и объяснялся совокупностью причин (острое политическое противостояние в стране, наличие огромного количества военнослужащих с оружием в связи с участием России в войне, определенный паралич централь-
109
ной власти и др.). И неслучайно состав данного деяния был расположен в Уголовном кодексе в главе «Государственные преступления», во второй ее части «О преступлениях против порядка управления».
В УК РСФСР от 22 ноября 1926 г., в начальной его редакции, мера уголовной ответственности за бандитизм осталась точно такой же, однако довольно скоро (спустя чуть больше полугода) были внесены изменения, и в дальнейшем в рассматриваемый нами период действовала норма (ст. 59.3 УК РСФСР), в соответствии с которой совершение бандитизма влекло за собой «лишение свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты - расстрела, с конфискацией имущества» [2]. Как видно, подход законодателя несколько изменился ввиду большей устойчивости общественных отношений после окончания Гражданской войны, что позволило советской власти политическую составляющую бандитизма отодвинуть на задний план (теперь состав бандитизма включался в самостоятельную главу «Иные преступления против порядка управления»), соответственно, основным наказанием являлся уже не расстрел, а лишение свободы (законодатель не требовал обязательной дополнительной квалификации совершенных бандой преступлений, поскольку санкция позволяла учесть их в одном составе бандитизма, было исключено также указание на «разбойные нападения, ограбления и налеты» как цель бандитских нападений, однако данные аспекты не являются принципиальными для нашего исследования).
Система учреждений по исполнению уголовных наказаний, связанных с лишением свободы, в рассматриваемый период развивалась довольно противоречиво. Сначала они были в ведении НКЮ, однако в 1922 г. после острых дискуссий были переданы в ведение НКВД РСФСР, а непосредственно местами лишения свободы руководило Главное управление местами заключения (ГУМЗ), при этом, однако, общие места заключения некоторое время оставались в ведении НКЮ; не было четкости и в порядке назначения конкретного вида учреждения для исполнения наказания в виде лишения свободы [3, с. 146-147]. Так, функционировали тюрьмы, дома заключения, реформатории и др., а с 1919 г. появились лагеря принудительных работ, ставшие основным видом пенитенциарных учреж-
дений в течение нескольких последующих лет (по данным В. Степанова, на начало 1920-х гг. было открыто 128 лагерей, где содержались около ста тысяч человек [4, с. 64-65]).
Вместе с тем действовали также специальные места лишения свободы, подведомственные ОГПУ (некоторое время они именовались «концентрационными лагерями»), что было сделано по инициативе органов государственной безопасности для содержания осужденных за государственные преступления, в том числе за бандитизм, с целью изоляции государственных преступников, как наиболее опасных, от других категорий заключенных. Интересный факт в этом смысле приводит А.С. Смыкалин, который ввел в научный оборот архивные материалы о деятельности нижнетагильского концентрационного лагеря (1921 г.), в которых в отношении ряда содержавшихся там заключенных в сведениях о сроках пребывания в лагере, указывалось: «до ликвидации бандитизма» [5, с. 63].
Однако такого рода «приговоры» постепенно все же уходили из практики судов и других правоохранительных органов, о чем свидетельствует активный поиск Советским государством позиции в отношении содержания пенитенциарной политики в первой половине 1920-х гг. В этом смысле представляет интерес точка зрения Ф.Э. Дзержинского, изложенная в одном из писем (1923 г.), где он, в частности, пишет: «...размеры применения высшей меры наказания в настоящее время (как по суду, так и по нашим решениям) не отвечают интересам дела и сложившейся обстановке при нэпе и мирной полосе развития. <...> Я думаю, что высшую меру следует оставить исключительно для государственных изменников (шпионов) и бандитов и поднимающих восстание. По отношению к ним этого требует наша самозащита -в окружении врагов. Но все остальные преступления должны караться изоляцией и принудительными работами. <...> Необходимо будет далее заняться действительно организацией принудительного труда (каторжных работ), лагеря с колонизацией незаселенных мест и с железной дисциплиной. Мест и пространств у нас достаточно» [6, л. 50].
Как видно, Дзержинский причислял бандитов к числу наиболее опасных преступников. Однако, как отмечено выше, советский законодатель в УК РСФСР 1926 г. в отношении бандитизма несколько изменил подход к наказанию, и бандитов стали приговаривать в большинстве случаев к лишению свободы.
110
В целом же мысли «железного наркома» стали воплощаться в жизнь, хотя и не сразу. Согласно принятому в 1924 г. Исправительно-трудовому кодексу (ИТК) РСФСР основными местами лишения свободы являлись дома заключения, исправительно-трудовые дома, сельскохозяйственные, ремесленные и фабричные колонии, изоляторы специального назначения (ст. 46). Соответственно, упразднялись такие места лишения свободы, как лагеря принудительных работ, концентрационные лагеря. Изоляторы специального назначения предназначались для «приговоренных к лишению свободы со строгой изоляцией лиц, не принадлежащих к классу трудящихся и совершивших преступление в силу классовых привычек, взглядов или интересов, а равно лиц, хотя и принадлежащих к трудящимся, но признаваемых особо опасными для республики или переводимыми в порядке дисциплинарного взыскания» [7].
В такие изоляторы, согласно ИТК РСФСР, и должны были попадать бандиты. В реальности эти учреждения («политизоляторы») находились в ведении ОГПУ, равно как и созданное в 1923 г. Управление Соловецкого лагеря принудительных работ особого назначения (СЛОН). Попытки начальника ГУМЗ Е.Г. Ширвиндта добиться включения уголовно-исполнительных учреждений ОГПУ в общую систему мест лишения свободы успеха не имели [8, л. 31]. Можно предположить, что причина этого заключалась в том, что ИТК РСФСР предусматривал относительно мягкие условия содержания заключения, что для власти, вероятно, было неприемлемо в отношении «классовых врагов», а бандиты в большинстве случаев считались таковыми. Соответственно, уже тогда режим содержания для лиц, совершивших государственные преступления, регулировался не столько законодательными нормами, сколько ведомственными актами; кроме того, закрытость уголовно-исполнительных учреждений ОГПУ от общества позволяла власти полностью контролировать поведение государственных преступников в местах лишения свободы. Ослаблять полномочия ОГПУ в этом направлении власть не хотела, и такая позиция была доминирующей вплоть до смерти Сталина в 1953 г. [9, с. 412].
Система мест заключения, находившихся в ведении органов госбезопасности, лишь расширялась. Например, в разных местах стали появляться филиалы СЛОНа. А в 1929 г. были
приняты кардинальные решения, практически на четверть века определившие систему нового вида уголовно-исполнительных учреждений -исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ). В июле того же года правительственным распоряжением (с пометкой «Не подлежит опубликованию») ОГПУ было предписано расширить практику трудоиспользования заключенных «в целях колонизации» отдаленных районов с суровым климатом и «эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы» [10]. В литературе отмечается, что на первых порах заключенных использовали прежде всего в лесозаготовках и на строительстве крупных промышленных объектов [11, с. 116]. В ноябре 1929 г. высшими органами власти СССР были приняты соответствующие изменения в уголовное законодательство, а 7 апреля 1930 г. СНК СССР утвердил Положение об ИТЛ [12]; в октябре того же года был создан печально известный ГУЛАГ, которому, помимо лагерей, позже были переданы также исправительно-трудовые колонии (заменившие дома заключения, исправительно-трудовые дома и трудовые колонии) и спецпоселения.
Отмеченные выше планы Дзержинского стали активно претворяться в жизнь. В дальнейшем структурные изменения системы мест лишения свободы в рассматриваемый период преобразования были завершены в 1934 г., когда был образован союзный НКВД СССР (соответственно, упразднено ОГПУ), который и сосредоточил в себе управление местами лишения свободы, где главным звеном оставался ГУЛАГ как один из главков НКВД СССР. При таких условиях новый ИТК РСФСР 1933 г. уже не имел существенного значения, поскольку пенитенциарная политика СССР де-факто стала определяться ведомственными актами могущественного НКВД СССР.
В ИТЛ должны были направляться осужденные к лишению свободы на срок свыше трех лет. В процессе перераспределения заключенных возникали определенные сложности, в связи с чем в региональные подразделения, ведающие уголовно-исполнительными учреждениями, направлялись соответствующие разъяснения. Например, руководству УМЗ Уральской области было предписано «в срочном порядке произвести соответствующую подготовку людей, подлежащих передаче органам госбезопасности. При этом людей подразделить на три категории: 1) контрреволюционеры; 2) социально-злостные рецидивисты и бандиты;
111
3) случайные преступники из числа трудящихся (рабочие и крестьяне)» [5, с. 62-63].
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что осужденные за контрреволюционные (политико-государственные) преступления четко отделялись от осужденных за бандитизм, что свидетельствовало, во-первых, о снижении политической составляющей при уголовно-правовой квалификации бандитизма и, во-вторых, о том, что бандитизм по-прежнему считался одним из самых тяжких и достаточно распространенных преступлений (например, побег из места лишения свободы осужденного за бандитизм мог повлечь за собой приговор к смертной казни [13, л. 5]).
Так, в той же Уральской области в Верхотур-ском исправительно-трудовом доме для дальнейшего отбывания лишения свободы в ИТЛ были отобраны 6 осужденных за контрреволюционные преступления, 34 злостных рецидивиста и бандита и 6 «случайных преступников» [5, с. 63]. Как видно, рецидивисты и бандиты явно преобладали. Если иметь в виду, что в РСФСР по состоянию на 1930 г. функционировало 176 домов заключения [14, с. 147], потенциально только по РСФСР отбывали наказание около трех тысяч рецидивистов и бандитов (выделить только бандитов не представляется возможным).
По данным В.М. Анисимкова, доля отбывавших лишение свободы бандитов в 1929 г. составляла 3-4% от общего числа заключенных, а в 1931 г. - почти треть [15, с. 59]. Однако последняя цифра представляется все же завышенной, и здесь, очевидно, автор имел в виду всех «политических заключенных», к которым он относил и бандитов. Тем не менее в целом тенденция обозначена верная: с начала 1930-х гг. действительно стало значительно увеличиваться количество осужденных за «кулацкий бандитизм» в рамках осуществления советской властью коллективизации известными жесткими методами.
Формально заключенные в ИТЛ, согласно как УК РСФСР, так и ИТК РСФСР, должны были искупать свою вину ударным трудом, и в целом их следовало перевоспитывать, чтобы они выходили на свободу с чистой совестью. При этом по поводу бандитов и контрреволюционеров среди советских пенитенциаристов шла дискуссия по вопросу о том, не целесообразно ли ограничиться только лишь их изоляцией от общества, так как перевоспитанию в силу тяжести преступлений такого рода «классовые
враги» с их ненавистью к советской власти не подлежали. Однако верх взяла точка зрения о необходимости перевоспитывать заключенных всех категорий (заметим, что к настоящему времени эта задача остается актуальной [16, с. 79]).
В этом контексте характерен сборник очерков и других материалов о строительстве Беломорканала, написанных известными литераторами, такими как А.М. Горький, А.Н. Толстой, В.П. Катаев и др. (при этом, однако, авторство отдельных очерков не указывалось), где описывались истории заключенных, сумевших, как о них писали, порвать с преступным прошлым [17]. Героем одного из очерков был бандит Ума-ров. И вот что, в частности, было о нем написано: «Пришел приказ - взять скалу к полдню. Каналоармейцы всех родов оружия готовились к штурму, нервничали и ждали команду ... В этот день Умаров работал первый раз душевно. Он долбил и бурил скалу. Бешмет его стал грязным, кубанка съехала на затылок. К концу работы неожиданно для самого себя он дал сто сорок процентов. На другой день он шумел с нарядчиком, ссорился с воспитателем, ходил советоваться к чекистам. - Двигай, Умаров. Старнаду (старшему нарядчику, не сумевшему накануне как следует сделать свою работу) мы дадим вздрючку, -сказали ему в Управлении. Послезавтра он разговаривал с земляками-абреками. Хватал их за пуговицу; засматривал им в глаза и шуткой вытягивал улыбку на их лица. Ежевечерне он собирал дагестанцев и вел с ними громовые беседы. Стояли крик и грохот. Это была предварительная расстановка сил, проверка людей, каждый из которых назубок знал свое прошлое и начинал задумываться о будущем. <...> Через неделю Умарову разрешили собрать бригаду из бывших горских бандитов, знаменитую бригаду, прославившуюся впоследствии по всей трассе. Так Хассан Умаров стал бригадиром» [17, с. 137]. Вряд ли, однако, в действительности дело обстояло именно так - скорее, здесь больше писательского домысла.
Тем не менее, как видно, в воспитательном аспекте деятельность Белтбаллага (подразделение ГУЛАГа) имела определенный позитивный вектор, во всяком случае советская власть не стремилась целенаправленно подвергнуть того же бандита Умарова и других осужденных за тяжкие преступления таким мерам, которые калечили бы в них все человеческое. Напротив, отмеченным выше Положением об ИТЛ предусматривались поощрения для за-
112
ключенных (премии, улучшение жилищно-бы-товых условий, досрочное освобождение и др.). Помимо этого, на местах для ударников труда вводились дополнительные льготы, например, на строительстве другого канала (Москва - Волга), где начальник Дмитровского ИТЛ распорядился предоставлять дополнительные свидания заключенным-ударникам труда, занятым на трудоемких бетонно-земляных работах: 10 суток через каждые 6 месяцев [18, л. 396].
Вместе с тем не менее очевидно и то, что на стройках ГУЛАГа главенствовали другие задачи, прежде всего экономическая эксплуатация дешевого труда заключенных, и в этом смысле опыт по организации трудового соревнования среди бывших бандитов, поощрения за ударную работу (включая награждение правительственными наградами и досрочное освобождение), проведения с ними воспитательной работы и т.д., имевшийся на строительстве каналов, широкого распространения в практике других ИТЛ не получил, что в немалой степени было связано с тем, что эти каналы возводились под личным контролем Сталина [19, с. 36].
В теоретическом плане в контексте исследуемой темы представляет интерес позиция видного советского деятеля сталинского периода доктора юридических наук, профессора А.Я. Вышинского, который, в частности, писал: «Ожесточенная классовая борьба, сопротивление врагов социализма обуславливают необходимость беспощадного подавления всякого рода сопротивления врагов рабочего класса и их агентуры. Исправительные лагери, как и ряд других мест лишения свободы действующей в СССР системы исправительно-трудовых учреждений, предназначены для осуществления этого подавления. При помощи революционного насилия эти лагери локализуют и обезвреживают преступные элементы старого общества, поднимающиеся против социализма... но, применяя насилие, подавляя и принуждая врагов пролетарского общества к прекращению борьбы против пролетарской революции и пролетарского государства, советская власть не ограничивается только одной задачей подавления. <...> Эта новая, качественно иная природа насилия в пролетарском государстве приводит государственные учреждения, советскую власть к необходимости
сочетать с элементами насилия, подавления и принуждения элементы убеждения, воспитания, при помощи которых так называемые преступники получают возможность вновь вернуться к честной трудовой жизни» [20, с. 7].
Такой подход имел место как в течение исследуемого нами периода, так и в последующие годы существования Советского государства. Однако в практике «сознательные» враги советской власти, к которым относились и бандиты, «перековке» не подлежали. Это подтверждается усилением уровня преступности в самих ИТЛ с середины 1930-х гг., где основу криминальных группировок составляли осужденные за бандитизм, увеличение численности которых в ИТЛ с неизбежностью влекло за собой осложнение криминогенной обстановки, включая укоренение лагерного бандитизма, с одной стороны, и формирование слоя профессиональных преступников - «воров в законе» -с другой. Тогда же в официальных документах ГУЛАГа стал использоваться термин «уголовно-бандитствующий элемент» [21, с. 32]. Соответственно, власть усиливала режим содержания заключенных в ИТЛ. Так, к концу 1930-х гг. лагерные отделения стали замыкаться по периметру колючей проволокой с охраной на вышках, и в целом режим содержания заключенных усиливался.
Таким образом, бандитизм относился к разряду преступлений, за совершение которых виновные лица в рассматриваемый период отбывали наказание в виде лишения свободы не в тех уголовно-исполнительных учреждениях, которые были подведомственны НКЮ, а в специальных учреждениях, находившихся в ведении органов госбезопасности (концентрационных, исправительно-трудовых лагерях), что обусловливалось отнесением бандитизма к разряду тяжких преступлений, имеющих определенную политическую составляющую. При этом законодатель не выделял специфику правового статуса осужденных за бандитизм, находившихся в ИТЛ. Наблюдалась также тенденция последовательного ужесточения условий содержания и трудоиспользования заключенных в ИТЛ, что отражало в целом усиление в стране административных методов управления обществом.
113
1. О введении в действие Уголовного Кодекса РСФСР: постановление ВЦИК от
I июня 1922 г. (вместе с Уголовным Кодексом РСФСР)// СУ РСФСР. 1922. № 15. Ст. 153.
2. О введении в действие Уголовного Кодекса РСФСР редакции 1926 года: постановление ВЦИК от 22 нояб. 1926 г. (вместе с Уголовным Кодексом РСФСР; в ред. от 14 июня 1927 г. // СУ РСФСР! 1926. № 80. Ст. 600; 1927. № 49. Ст. 330.
3. Рассказов Л.П., Упоров И.В. Развитие уголовного и уголовно-исполнительного законодательства в России. Краснодар, 1999.
4. Степанов В. Красный террор // Радуга. 1991. № 2. С. 65-66.
5. Смыкалин А.С. Пенитенциарная система советской России 1917 - начало 1960-х гг. (историко-юридическое исследование): дис. ... д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 1998.
6. Письмо Ф.Э. Дзержинского И. С. Уншлих-ту о принципах карательной политики в мирное время от 16 авг. 1923 г. // РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 149. Л. 50.
7. Об утверждении Исправительно-Трудового Кодекса Р.С.Ф.С.Р.: постановление ВЦИК от 16 окт. 1924 г. // СУ РСФСР. 1924. № 86. Ст. 870.
8. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 1. Д. 2. Л. 31.
9. Упоров И. В. Исторический опыт формирования и реализации пенитенциарной политики России в XVIII-ХХ вв.: дис. ... д-ра ист. наук. Краснодар, 2001.
10. Об использовании труда уголовно-заключенных: постановление СНК СССР от
II июля 1929 г. // Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 1917-1960: сб. док. /сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М., 1997. С. 64-65.
11. Рассказов Л.П., Упоров И.В. Использование и правовое регулирование труда осужденных в российской истории. Краснодар, 1998.
12. Положение об исправительно-трудовых лагерях: утв. СНК СССР 7 апр. 1930 г. // СЗ СССР. 1930. № 22. Ст. 248.
13. ГАРФ. Ф. Р-3316. Оп. 64. Д. 912. Л. 5.
14. Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных» наркомов. М., 1995.
15. Анисимков В.М. Традиции и обычаи преступного мира среди осужденных в местах лишения свободы. Уфа, 1993.
16. Грошев А.В., Упоров И.В. Уголовное право России. Общая часть: краткий учеб. курс. Ростов н/Д, 2006.
17. Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства, 19311934 гг. / под ред. М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина. М., 1934.
1. On the enactment of the Criminal Code of the RSFSR: resolution of the All-Russian Central Executive Committee d.d. June 1, 1922 (together with the Criminal Code of the RSFSR) // Coll. of statutes of the RSFSR. 1922. No. 15. Art. 153.
2. On the enactment of the Criminal Code of the RSFSR edition of 1926: resolution of the All-Russian Central Executive Committee d.d. Nov. 22, 1926 (together with the Criminal Code of the RSFSR; as amended on June 14, 1927) // Coll. of statutes of the RSFSR. 1926. No. 80. Ait. 600; 1927. No. 49. Art. 330.
3. Rasskazov, L.P., Uporov, I.V. Development of criminal and penal legislation in Russia. Krasnodar, 1999.
4. Stepanov, V. Red Terror // Rainbow. 1991. No. 2. P. 65-66.
5. Smykalin, A.S. Penitentiary system of Soviet Russia in 1917 - early 1960s (historical and legal research): diss.... Dr of Law. Yekaterinburg, 1998.
6. Letter from F.E. Dzerzhinsky to I.S. Unshlikht on the principles of punitive policy in peacetime d.d. Aug. 16, 1923 // Russian State Archive of Social and Political History. F. 76. Inv. 3. Case 149. Sh. 50.
7. On the approval of the Correctional Labor Code of the RSFSR: resolution of the All-Russian Central Executive Committee d.d. Oct. 16, 1924 // Coll. of statutes of the RSFSR. 1924. No. 86. Art. 870.
8. State Archives of the Russian Federation. F. 5446. Inv. 1. Case 2. Sh. 31.
9. Uporov, I.V. Historical experience of the formation and implementation of Russia's penitentiary policy in the 18th-20th centuries: diss.... Dr of History. Krasnodar, 2001.
10. On the use of labor of criminals: resolution of the Council of People's Commissars of the USSR d.d. July 11, 1929 // Lubyanka. VChK-OGPU-NKVD-NKGB-MGB-MVD-KGB. 1917-1960: coll. of documents / comp. A.I. Kokurin, N.V. Petrov. Moscow, 1997. P. 64-65.
11. Rasskazov, L.P., Uporov, I.V. The use and legal regulation of the labor of convicts in Russian history. Krasnodar, 1998.
12. Regulations on forced labor camps: approved by the Council of People's Commissars of USSR on Apr. 7, 1930 // Coll. of laws of the USSR. 1930. No. 22. Art. 248.
13. State Archives of the Russian Federation. F. R-3316. Inv. 64. Case 912. Sh. 5.
14. Nekrasov, V.F. Thirteen "iron" commissars. Moscow, 1995.
15. Anisimkov, V.M. Traditions and customs of the underworld among convicts in prisons. Ufa, 1993.
16. Groshev, A.V., Uporov, I.V. Criminal law of Russia. General part: short study course. Rostov-on-Don, 2006.
114
18. ГАРФ. Ф. Р-9489. Оп. 2. Д. 25. Т. 2. Л. 396.
19. Упоров И.В. Развитие уголовного наказания в первые годы советской власти // Уголовное право. 2000. № 4.
20. Вышинский А.Я. Предисловие к кн.: Авербах И.Л. От преступления к труду / под ред. А.Я. Вышинского. М., 1936.
21. Кузьмин С.И., Пертли Л.Ф. Уголовно-правовые и организационные меры профилактики режима в исправительно-трудовых лагерях в 1930-е годы // Ведомости уголовно-исполнительной системы. 2018. № 3. С. 25-33.
17. White Sea-Baltic Canal named after Stalin. Construction history, 1931-1934 /ed. by M. Gorky, L. Averbakh, S. Firin. Moscow, 1934.
18. State Archives of the Russian Federation. F. R-9489. Inv. 2. Case 25. Vol. 2. Sh. 396.
19. Uporov, I.V. Development of criminal punishment in the early years of Soviet power // Criminal law. 2000. No. 4.
20. Vyshinsky, A.Ya. Preface to the book: Averbakh I.L. From crime to labor / ed. by A.Ya. Vy-shinsky. Moscow, 1936.
21. Kuzmin, S.I., Pertli, L.F. Criminal legal and organizational measures for the prevention of the regime in labor camps in the 1930s // Bulletin of the penal system. 2018. No. 3. P. 25-33.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Максимов Павел Викторович, кандидат юридических наук, заместитель начальника кафедры уголовного права и криминологии Краснодарского университета МВД России; тел.: +78612583563.
INFORMATION ABOUT AUTHOR
P.V. Maximov, Candidate of Law, Deputy Chief of the Department of Criminal Law and Criminology, Krasnodar University of the Ministry of the Interior of Russia; ph.: +78612583563.
115
