CC BY
11
онная функция. Через всю книгу проходит взволнованная, заинтересованная мысль о том, что монгольская русистика должна и дальше развиваться, причем на современном уровне, в контакте и координации с мировой русистикой. Эта мысль прямо или косвенно звучит во всех ее разделах и материалах, а конкретно отражена в статье Ц. Саранцацрал «Монгольская русистика обязана активно включаться в модернизацию и интеграцию мировой русистики».
В приветствиях Первому съезду, помещенных в первом разделе, выражаются заинтересованность русистов разных стран в сотрудничестве с русистами Монголии и пожелания дальнейших успехов МонАПРЯЛ (С.А. Вербицкая, Дэн Дэвидсон, Сесилия Оде, Ю.Е. Прохоров, Т.М. Балыхина).
Деятельность по изучению и распространению русского языка и культуры в Монголии, как и в других странах, подчеркивается в приветствиях, очень важна и будет способствовать консолидации преподавателей и исследователей-русистов всего мира и укреплению языковых взаимоотношений между народами.
Нельзя не отметить четкую структуру книги, логичное расположение материала, доступность информации (текст дается на двух языках) и ее наглядность (этому способствует подача многих данных в виде таблиц), качественное полиграфическое исполнение книги, продуманное оформление обложки.
Хочется пожелать монгольским русистам дальнейших успехов в осуществлении намеченных планов и выразить уверенность в том, что книга «Монгольская русистика» не только будет играть важную роль на современном этапе развития русистики, но и надолго сохранит свою актуальность.
А.В. Величко
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Сер. 9. Филология. 2008. № 1
Балинт Балашши. Стихотворения / Подгот.
Н.И. Балашов, Ю.П. Гусев, И. Хорват.
М.: Наука, 2006. 397 с. (Литературные памятники)
Выход в свет полного собрания стихотворений великого венгерского поэта Балинта Балашши — событие, достойно увенчавшее мероприятия последних лет по популяризации венгерской культуры в России.
Публикация в серии «Литературные памятники» — культурная дань, которую, бесспорно, заслуживает гений Балашши: ведь именно в его творчестве венгерская литературно-языковая традиция сделала огромный шаг вперед, переработав собственное народное
творчество, неолатинскую и итальянскую литературу Возрождения, а также фольклорное наследие тех народов, в тесном контакте с которыми жили мадьяры в XVI в. Нельзя не отметить, что, по свидетельству одного из составителей сборника, академика Н.И. Балашова, Россия стала первой страной, в которой поэзия Балашши издана столь полно и системно не на его родном языке. При этом стоит подчеркнуть, что в русском издании полностью выдержан тот принцип, по которому хотел построить свой сборник сам Балинт Балашши.
Как отмечают венгерские исследователи, творчество Балашши представляет собой образчик подлинно ренессансной лирики — факт удивительный, если учесть, что в Венгрии отсутствовала средневековая куртуазная традиция. Конфликт между музыкальным и риторическим началами в поэзии, который в литературе Западной Европы назревал и разрешался веками, в лирике Балашши возник и был преодолен в течение полутора десятков лет его творчества. Балинт Балашши выступает не реформатором, а творцом венгерского литературного стихосложения, задавшим основные тенденции развития мадьярской поэзии на несколько веков вперед.
Тем отраднее сознавать, что прекрасное качество поэтических переводов, представленных в отечественном издании, позволяет русскому читателю получить адекватное представление о творчестве венгерского лирика. Разумеется, переводчики передают силлабический стих Балашши русским силлабо-тоническим стихом — необходимая уступка разнице национальных стиховых традиций, давно принятая в русском поэтическом переводе. Тем не менее высокий уровень переводческой техники дает возможность познакомиться, например, со знаменитой «строфой Балашши», известной всем, кто так или иначе соприкасался с венгерской литературой. Эта строфа сохранена и передана, например, во втором стихотворении сборника в переводе Ю. Гусева или в «Солдатской песне» — гимне беспокойной жизни приграничья. Перевод «Песни», выполненный В. Леванским, полно сохраняет букву и дух оригинала. Вероятно, неслучайно в переводных статьях венгерских исследователей, приведенных в конце сборника, почти все цитаты даны в русском поэтическом переводе; всего два или три отрывка — в подстрочнике. Это позволяет оценить как композиционную целостность издания, так и высокую эквивалентность всех русских переводов Балашши, которые там представлены.
В самом деле, если каждое из переводных стихотворений достойно ренессансной музы Балинта Балашши, то под пером разных переводчиков его поэзия предстает перед читателем как яркое, многогранное, полифоничное целое, развивающееся в русле европейского Ренессанса, но приобретающее особую индивидуальность и неповторимость.
Так, переводы Ю. Гусева и В. Леванского не только конгениальны виртуозному стиху Балинта Балашши, но и заставляют почувствовать мощное дыхание Возрождения, осенявшее все творчество венгерского лирика. Выразительность и торжественность, присущие языку этих переводчиков, позволяют понять масштаб дарования Балашши, задумавшего свой сборник как величественный поэтический храм с идеально выверенной «архитектурой», похожей на дантовскую.
При этом переводы: Д. Анисимовой заставляют почувствовать индивидуальность Балашши за ренессансной традицией, позволившей созреть и оформиться его таланту. За формулами петрар-кистского кода прочитывается подлинное чувство поэта, за извечными лирическими жалобами на жестокость возлюбленной слышится его живой голос. Словарь Д. Анисимовой, более близкий современному языку, позволяет не только ощутить в поэзии Балинта Балашши сильное влияние Петрарки и его последователей, но и вспомнить о том, что в годы, когда писал венгерский поэт, европейская поэзия нередко стремилась преодолеть условность петраркизма и воспевать возлюбленную и чувство к ней с большей искренностью.
Религиозная поэзия Балашши в течение нескольких веков считалась самой важной составляющей его творчества. Тем сложнее, очевидно, выполнение переводов христианских стихотворений Балинта Балашши, нередко задумывавшихся как подражание псалмам Священного Писания. С одной стороны, задача переводчика в данном случае — понять «удельный вес» исходного библейского текста в стихотворении, по возможности восстановить скрытые цитаты. С другой стороны, религиозная лирика переживается венгерским поэтом как глубоко личный молитвенный опыт. Порывистость и экспрессия, свойственные его христианскому творчеству, одинаково удачно переданы по-русски как в вариантах, основанных на языке, близком к повседневному, так и в тех, где переводчик стремится воссоздать библейскую атмосферу за счет славянизмов. Возможно, переводчикам удается сохранять личностную интонацию и яркую выразительность религиозной поэзии Балашши благодаря метрическому рисунку, воссозданному настолько верно, насколько это возможно в русском поэтическом тексте.
Ряд особенностей христианской лирики Балашши было бы невозможно понять, не зная о протестантском воспитании, которое получил поэт. В связи с этим статья И. Хорвата, сопровождающая сборник, подробно трактует проблему религиозной полемики, подчас даже создается впечатление, что эта дискуссия продолжается и в самой статье. В целом подробный экскурс в историю венгерской литературы до Балинта Балашши и детальнейший анализ его поэзии с точки зрения средневековой и ренессансной
литературы в статье И. Хорвата помогают не просто постичь роль Балашши в становлении мадьярской литературы, но и «вписать» его творческую индивидуальность в контекст венгерской культурной истории и европейского Средневековья и Возрождения.
Статья Ю. Гусева, также помещенная в конце сборника, позволяет читателю не только увидеть Балинта Балашши как социально активную личность и понять истоки его многоязычной и «многослойной» культуры, но и почувствовать драматический контраст между обстановкой отдельных ренессансных «островков» в Венгрии, где развивался культ гуманитарных штудий, и атмосферой непрерывных войн и конфликтов — захватнических и гражданских, терзавших родину поэта.
На этой же контрастности венгерской гуманитарной культуры XVI в. настаивает венгерский литературовед-компаративист, академик Т. Кланицаи, чей небольшой очерк, ранее уже переведенный с французского и опубликованный России, воспроизводится в сборнике стихотворений Балашши. Удачно показывая грань между культурной и исторической реальностью, окружавшей Балинта Балашши, и ее художественным осмыслением, исследователь демонстрирует как связь его поэзии с традициями Возрождения, так и ее уникальность, обусловленную языковым и культурным окружением венгерского поэта.
В.Ю. Лукасик
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Сер. 9. Филология. 2008. № 1
Баевский В. Смоленская поэтическая школа в портретах. Смоленск: Изд-во Смоленского гос. ун-та, 2006. 136 с.
Известный литературовед принимает и развивает необщепризнанную концепцию смоленского критика А.В. Македонова (1909—1994), согласно которой вокруг М.В. Исаковского, первого крупного поэта, в отличие от «новокрестьянских» предшественников принявшего советские преобразования в деревне, сложилась некая поэтическая школа. «Поиски нового героя, синтез повествовательного, лирического и драматического начала поэтической речи, обыденного и героического в сюжете отличали в ту пору творчество самого М.В. Исаковского, А.Т. Твардовского — наиболее самостоятельного и могучего по масштабам видения и изображения жизни поэта, Н.И. Рыленкова, Д.Д. Осина, С.А. Фиксина и некоторых других поэтов. На протяжении 1930-х гг. ряд новинок смоленской поэтической школы стал достоянием всей русской советской поэзии, а сама смоленская поэтическая школа раство-
