CC BY
19
АВТОРОЦЕНТРИЧЕСКИЕ ЯЗЫКОВЫЕ ФОРМЫ СОВРЕМЕННОГО НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА И ИХ ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ
Е.В. Милосердова
Miloserdova E.V. Author-centred linguistic forms in modern German and their pragmatic potential. The article discusses some pronounced author-centred forms in the German language of today.
В последние годы в науке о языке исключительное внимание уделяется исследованию человеческого фактора [1 - 3]. Без преувеличения можно констатировать очередной своеобразный "лингвистический бум", но в отличие от уже имевших место в XX веке аналогичных единодушных всплесков интереса к какому-то модному лингвистическому течению (вспомним хотя бы знаменитые "глубинные структуры"), сегодняшнему направлению в изучении языка можно (и хотелось бы) предсказать более долгую и более счастливую судьбу. Основанием для такого прогноза служит не только то обстоятельство, что исследование человеческого фактора дает возможность для глубоких теоретических обобщений на тему "человек в языке и язык в человеке", но и потому, что очевидны широкие горизонты практического применения результатов таких исследований. Они могут затрагивать как отдельную личность, так и определенные социальные группы и целые нации, тем самым естественно смыкаясь с прагма- и социолингвистическими исследованиями языковой личности, менталитета и так далее |4 - 6].
Расширение проблематики, связанной с человеческим фактором, происходит и в другом направлении, в частности, в том, что наряду с Говорящим в такие исследования регулярно вводится еще один неотъемлемый компонент речевого общения -Слушающий, во многом определяющий речевое поведение говорящего. В последнее время к этим двум главным движущим силам коммуникативного процесса, обязательным для любого речевого акта, лингвисты начинают подключать и такой факультативный фактор, как лицо, присутствующее при разговоре, которое в разных работах называется или слушателем, или неадресатом, или наблюдателем, или периферийным участником [7].
К сожалению, нередко новизна темы, заявленной в работе, не несет с собой новизны лингвистических фактов. В таких
работах можно наблюдать явный перекос в сторону психологических, социологических рассуждений, тогда как языковые аспекты бывают проработаны явно недостаточно. А между тем наибольший интерес представляет вопрос о том, находят ли отражение в лингвистических параметрах высказывания такие прагматические характеристики участников коммуникативного акта, как их социальный статус, возраст, пол, изменение их взаимоотношений.
Частью проблемы антропоцентричности (= человеческого фактора) в языке является проблема автороцентричности, которая, по словам Ю.Д. Апресяна, присуща языку в гораздо большей степени, чем это признается в настоящее время [8]. В определенном смысле автороцентричность перекликается с такими более широкими понятиями, как субъективность в языке Э. Бенвениста [9], дейксис [10 - 11], авторизация [12], хотя при более подробном рассмотрении легко обнаруживается специфика каждого из указанных понятий, степень включенности в них автороцентричности.
Для дальнейших рассуждений важно учесть, что в языке существуют формы, которые уже изначально можно определить как автороцентрические. И именно это их свойство, как правило, не отмеченное ни в грамматиках, ни тем более в словарях, оказывает сильное влияние на их функционирование в речи, определяя во многом их прагматическую специфику.
В современном немецком языке такими ярко выраженными автороцентрическими формами являются, в первую очередь, модальные слова и модальные частицы: viclleicht, sichcr, wahrscheinlicli, ja, docli, nun, denn usw.
Наиболее важным свойством модальных слов, определяющим их прагматический потенциал, является то, что они не просто представляют собой скрытые предложения "Satze iiber Satze" [13], то есть предложения над предложениями, а то, что субъектом
этих скрытых предложений всегда будет только 1-е лицо единственного числа, то есть говорящий. Поэтому, будучи включенными в предложение, субъектом которого является 2-е или 3-е лицо, модальные слова создают не только полипрсдика-тивную, но и полисубъектную структуру:
а) Sie sind wolil froh dariiber ->
Ich (der Sprecher) vcnnute, da В Sie froli daruber sind.
б) Vielleicht wollte er uns he] fen ->
Ich (der Sprecher) nchme an, daB er uns helfen wollte.
В таких высказываниях модальные слова реализуют свою истинную предназначенность: выражение сомнения, предположения относительно какого-то другого мира, мира "не я".
Что же касается высказываний, в которых субъектом выступает сам говорящий, то употребление в них модальных слов в формальном плане вроде бы упрощает их синтаксическую структуру благодаря исчезновению полисубъектности, однако в прагматическом плане структура таких высказываний оказывается, наоборот, более усложненной. Это усложнение вызывается тем, что в таких высказываниях субъект (= говорящий) становится в позицию наблюдателя по отношению к самому себе, то есть "я" говорящего превращается в рефлексирующее "я". Модальное слово в них является показателем душевного неспокойствия говорящего, его колебаний, сомнений, иногда мучительных размышлений. Не случайно, в художественной литературе эти оттенки чаше всего подчеркиваются широким контекстом, авторским комментарием:
Doch vielleicht war ich auch selbst schuld an diesem MiSverstandnis?... Argerlich wisclite ich diesen selbstkritischen Gedanken weg (G. Radtke).
Именно поэтому такие формы можно встретить во внутреннем монологе, когда подчеркивается взволнованность говорящего, его внутренний конфликт, когда автор стремится передать тончайшие душевные нюансы состояния героя.
Еще одной особенностью высказываний с субъектом в 1-м лице единственного числа является то, что употребление модальных слов с целым радом пропозиций представляется очень сомнительным. Это касается, в частности, таких предикатов, которые в своей семантике содержат элемент "полагаю, считаю, имею мнение, думаю". Довольно странно с семантической точки зрения выглядели бы формы типа Ich bin wohl der Mcinung... Ich glaubc
wahrscheinlich... Соответственно и в русском языке, сравните: Я, наверное, считаю, что... Я, по-видимому, думаю, что... Естественно, речь идет лишь о высказываниях, предикат которых употреблен в форме настоящего времени.
Соединение семантики определенных глаголов с 1-м лицом единственного числа и настоящим временем дает совершенно особый результат. Это именно те глаголы (пропозиции), о которых Э. Бенвенист писал: "В формах "я полагаю (предполагаю)" содержится указание отношения субъекта, а не мыслительной операции... Это проявление субъективности обнаруживается только в 1-м лице" [9, с. 298]. Автороцен-тричностью модальных слов объясняется и тот факт, что при передаче чужой речи модальное слово должно быть заменено близким по семантике глаголом или именным словосочетанием:
A: Vielleicht kommt Peter noch.
В: Avermutct, dalS Peter noch kommt.
А: Может быть, Петр еще придет.
Б: А предполагает, что Петр еще придет. Если же мы хотим при передаче чужого высказывания сохранить модальное слово, то у нас нет другой возможности, кроме как повторить это высказывание дословно:
В: A sagte: "Vielleicht kommt Peter noch". Употребленные без вводного глагола, который становится своеобразным комментарием к чужой речи (sagen, zweiflen, behauptcn...), модальные слова из оценки, высказанной третьим лицом, превращаются в модальную оценку, сделанную говорящим. Этому в немалой степени способствует и то, что модальные слова имеют только один временной план - план настоящего. В отличие от синонимичных или близких по значению знаменательных глаголов (vcrmutcn, annelimen, ahnen...) и других семантически близких конструкций (uberzeugt sein, Zweifcl haben usw.), модальные слова могут выражать только сиюминутное сомнение, предположение, уверенность.
Как одно из основных свойств модальных слов грамматисты нередко отмечают, что их употребление в структуре вопросительного и - особенно - побудительного предложений ограничено. Однако в современном немецком языке часть модальных слов начинает проникать и в эту сферу, придавая вопросу и побуждению менее категоричный характер, сравните:
Vielleicht gelien Sic schaucn, was drin gewimscht ist.
Gehen Sie schauen, was drin gcwiinscht ist.
Гораздо более интересным является тот факт, что ограничения на употребление модальных слов касаются не только вопросительных и побудительных, но и повествовательных предложений. Вот лишь некоторые примеры, приведенные К. Дилингом в его работе:
a) Ich bin wirklich (bestimmt)? gewiB / * sicher dabeigewesen.
b) Bist du wirklich (bestimmt)? gewift / * sicher dabeigewesen?
c) Geh bittc wirklich (bestimmt) * tatsachlich noch zu Tante Elsa [14].
Объяснить подобные ограничения, руководствуясь только семантическим критерием - степенью уверенности / неуверенности говорящего - едва ли возможно: в справочной литературе, в словарях указанные модальные слова даются как синонимы (смотрите, например, словари: Wahrig, Duden и другие). Каждый случай несовместимости того или иного модального слова со структурой повествовательного, вопросительного или побудительного предложений очень индивидуален и поэтому попытки подвести все такие ограничения под какое-то одно общее правило оказались безуспешными.
Одна из причин этой своеобразной идиосинкразии связана, по-видимому, с этимологией некоторых модальных слов. Так, невозможность включения лексемы tatsachlich ("действительно, фактически, на самом деле") в побудительную структуру может быть объяснена его первоначальным значением "den Tatsachen entsprcchcnd" (Wahrig, S. 3676), в силу которого данное модальное слово предполагает соотнесение с каким-либо прошлым фактом, а не с будущим, еще только намечаемым действием. Вместе с тем сильное влияние оказывает и статус субъекта: несовместимость с 1-м лицом не исключает возможности употребления со 2-м и 3-м лицом, сравните:
* Ich bin sicher dabeigewesen.
Er hat es sicher vergessen.
Приведенные факты свидетельствуют о том, что функционирование модальных слов как относительно новой постоянно пополняющейся части речи в современном немецком языке нельзя считать установившимся окончательно. Определенную роль в этой относительной неустойчивости их функционирования сыграл и тот факт, что, начиная со средневерхненсмецкого периода, сначала эпизодически, а с конца XIX - начала XX века все более бурно, в системе немецких модальных глаголов развиваются новые, отличные от их
основного значения вторичные функции: выражение различной степени предположения, сомнения и так далее. Главным в развитии у модальных глаголов этих значений было то, что они теперь как бы подводят итог, фиксируют мыслительный акт самого говорящего. Как пишет С.К. Преображенский: "Говорящий, делая определенное предположение, допуская существование чего-то, сам сомневается в наличии данного явления, процесса, действия... Он (говорящий) находился или находится в такой ситуации, что не может с полной категоричностью судить о его (действии) наличии или отсутствии и хочет показать это, выразить в своем высказывании (он не является, например, непосредственным свидетелем действия, вынужден судить о нем по непроверенным данным...) [15].
Исходя из этого, можно, очевидно, утверждать, что на определенном этапе развития в немецком языке существовала возможность возникновения категории, подобной грамматическим категориям пересказанной речи, дистанцированное™, существующим в некоторых языках (например, в болгарском).
Однако в дальнейшем развитие модальной системы немецкого языка пошло по несколько иному пути, хотя во вторичной функции модальных глаголов сохранилось и усилилось то значение, которое объединяет ее с указанными выше категориями -это значение автороцентричности.
Употребление модальных глаголов в эпистемическом значении (=вторичной функции) предполагает столь ярко выраженные субъективные мотивировки, что возникающий благодаря этому второй план - план говорящего - подобен ремаркам в драматургических пьесах "говорит застенчиво", "говорит уверенным тоном, без колебаний, с сомнением в голосе" и тому подобное.
Если принять данную трактовку описываемых форм, то легко понять, почему в таких высказываниях субъект в 1-м лице возможен лишь в редких случаях, всегда ситуативно подкрепленных: ведь то, что звучит естественно в речи о других, то в устах говорящего о себе самом становится бестактностью, хвастовством или, по крайней мере, выглядит неуместно.
Такое неравноценное отношение к статусу субъекта, какое отмечено в данных конструкциях с модальными глаголами, не представляется чем-то абсолютно уникальным в языке. Подобная избирательность свойственна, в частности, многим лекси-
ческим единицам, которые не могут сочетаться с 1-м лицом единственного числа в настоящем времени, сравните, например, в русском языке * Как я совершенно правильно считаю... Это явление того же ряда, что и невозможность замены 3-го лица на первое в тех случаях, когда внутреннее состояние персонажа получает внешнее выражение в его мимике, жестах, сравните. Когда К. поднял искаженное ужасом лицо... и *Когда я поднял искаженное ужасом лицо [16].
Развив у модальных глаголов современного немецкого языка вторичные функции, язык создал грамматические формы для передачи внутреннего состояния говорящего, отмеченные столь же высокой степенью субъективности, сколь и ярко выраженной лексико-синтаксической избирательностью: ведь субъективность всегда избирательна, в этом се главное свойство.
Еще одной группой слов, отмеченной бесспорной автороцентричностью, являются модальные частицы. Обладая в высшей степени ослабленной семантикой, не имея непосредственной соотнесенности с предметом или явлением объективной действительности, частицы относятся к разряду тех явлений, существование которых в языке целиком оправдано и определяется их прагматическими свойствами, их способностью выражать сложные отношения коммуникативного, модального и эмоционального планов, реализуемых конкретным высказыванием.
Особенность модальных частиц состоит в том, что их коммуникативную функцию невозможно понять без учета факторов, сопутствующих вербальной коммуникации. Как говорит Г. Бринкман: "Das Geheimnis solcher Woitei' wie "docli" ist, daS sie Uiiausgesprochcncs implizieren" ("Тайна таких слов, как "docli" состоит в том, что они содержат в своем значении невысказанное") [17J. Не случайно те авторы, которые пытались вскрыть семантику модальных частиц, вынуждены были прибегать к сложным трансформациям, сравните:
Er weiS cs doch -> Es ist anzunelimen / Icli bin uberzeugt, dalS er es weiS.
Sie werdeti sclion Mittel fmden ->
Ich bin dessen siclier / Icli lioffe, daR Sie Mittel fin den [18].
Подобные трансформации свидетельствуют о том, что модальные частицы представляют собой не просто лексемы с ослабленной семантикой, а содержат нечто гораздо более важное, ту информацию, которая выходит за пределы семантики предложения. Более того, эта информация,
связанная с присутствием в предложении модальных частиц, носит столь ярко выраженный субъективный - а точнее, автороцентрический - характер, что, как и в случае с модальными словами, при передаче такого высказывания другим лицом она не может сохранить свою соотнесенность с первым говорящим. Кроме того, благодаря своей автороцентричности модальные частицы оказываются связанными с той информацией, которая определяется понятием "пресуппозиции" и которая лежит в основе любого речевого общения. Именно это обстоятельство и делает, на наш взгляд, столь сложным не только уяснение особенностей функционирования отдельных модальных частиц, но даже и их более или менее полное описание. С одной стороны, этому препятствуют сложность и относительность понятия самой пресуппозиции как явления, лежащего в основе успешной коммуникации и во многом определяющего се. С другой стороны, современному языкознанию еще только предстоит дать лингвистическую разработку теории пресуппозиции, уточнить характер и виды се как одного из главнейших моментов речевого общения.
Г.В. Колшанский пишет о том, что процесс построения пресуппозиции настолько быстротечен, что при обычном общении как бы невидимо сопровождает любой текст [19]. Функционирование в языке модальных частиц можно рассматривать как своеобразное лингвистическое отражение в определенных языковых формах этой быстротечности, столь трудно уловимой особенно при общении на иностранном языке.
Анализ модальности как категории, охватывающей всю ткань человеческой речи, и отдельных ее компонентов свидетельствует о том, что в современном немецком языке налицо тенденция к модально-прагматическому усложнению языкового знака, такого, как высказывание, тенденция к конденсации содержащейся в нем семан-тико-прагматической информации, к обогащению его прагматического потенциала. Это происходит благодаря тому, что наряду с лексикой и в грамматической системе немецкого языка появляются элементы, которые можно было бы назвать "знаком говорящего" и которые полностью соответствуют той тенденции в коммуникативном процессе, которая характеризует современного человека, тенденции к все более тонкой и точной субъективной подаче объективного материала, его стремление отразить в языковом знаке свою инди-
видуальность, неповторимость человеческой личности.
1. Серебренников Б. А. Роль человеческого фактора в языке. М., 1988.
2. Человеческий фактор в языке. Коммуникация. Модальность. Дейксис. М., 1992.
3. Человеческий фактор в языке. Язык и порождение речи. М., 1991.
4. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.
5. Языковое общение: Единицы и регулятивы. Калинин, 1987.
6. Личностные аспекты речевого общения. Калинин, 1989.
7. Почепцов Г.Г. Слушатель и его роль в актах речевого общения // Языковое общение: Единицы и регулятивы. Калинин, 1987. С. 26-38.
8. Апресян Ю.Д. Личная сфера говорящего и наивная модель мира // Семиотические аспекты формализации интеллектуальной деятельности. "Кутаиси-85". М., 1985.
9. Бенвеныст Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 292-300.
10. BQhler К. Sprachtlicorie: Die Darstellungsfunktion der Sprache. Jena, 1934.
11 .Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Семиотика и информатика. 1986. Вып. 28.
12. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973. С. 263-278.
13. Helbig G., Buscha J. Deutsche Grammatik. Ein Handbuch fur den Auslanderunterricht. Leipzig, 1974. S. 89.
14. Dieting K. Modalworter des Wissens und Glaubens - Versuch einer Klassifikation // DaF. 1985. Heft 4. S. 210-212.
15. Преображенский С.К. Конструкции "модальный глагол + инфинитив" - показатели модальности предложения в немецком языке // Иностранные языки. Уч. зап. Вып. LIV. Ярославль, 1965. С. 26, 31.
16. Атарова КН., Лесскис Г.А. Семантика и структура повествования от 3-го лица в художественной прозе // Изв. АН СССР. СЛЯ. Т. 39. 1980. № 1. С. 45.
17. Brinkmann Н. Die dcutsclie Sprache. Gestalt und Leistung. Dusseldorf, 1981.
18. Gaca A. Die Satzmodifikatoren im Deutschen und Polnischen // Studia germanica posnaniensia. 1980. № 9. S. 89.
19. Колшанский Г.В. Контекстная семантика. М., 1980. С. 88.
К ВОПРОСУ О МАНИПУЛЯТИВНОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ В ПОВСЕДНЕВНОМ ОБЩЕНИИ КОСВЕННЫХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ
Л.А. Нефедова
Nefedova L.A. On the manipulative use of indirect utterances in everyday contacts. The author comes to the conclusion that many of the indirect speech acts, being utterances with the speaker's disguised intentions and hints, are speech acts which regulate interpersonal relations and are used in speech with the purpose of manipulating the interlocutor.
Вопрос о манипулятивном использовании языковых единиц в повседневной межличностной коммуникации недостаточно освещен в современной лингвистической литературе. Внимание лингвистов долгое время было сосредоточено, прежде всего, на изучении языковых средств манипулирования сознанием адресата (реципиента) в средствах массовой информации. Однако очевидно, что стремление говорящего воздействовать на собеседника, формировать его мнение, управлять поведением в своих интересах присуще и сфере повседневного общения.
Как средство оказания влияния на мнение и поведение собеседника в повседневном обиходе используются единицы различных уровней языка: лексико-семанти-
ческого (уровень слова), синтаксического (уровень высказывания), а также уровня текста. Наибольший интерес для исследования представляет собой, на наш взгляд, манипулятивное использование в речи высказывания как основной коммуникативной единицы в процессе общения.
Анализ собранных нами примеров из произведений современной немецкой художественной литературы, иллюстрирующих манипулятивное использование высказываний в речи персонажей, показывает, что одним из самых распространенных типов манипулятивных высказываний являются косвенные высказывания.
Косвенными высказываниями принято считать речевые акты, "иллокутивная цель которых присутствует имплицитно и выво-
