CC BY
105
хлеб); Kareivio duona kruvina, tinginio duona - purvina, o darbininko - balta (У воина хлеб кровавый, у лентяя -грязный, у работника - белый); действия: Глядит в окно да ест толокно, Работа молчит, а плеча кряхтят, Песню играть - не поле орать; Dirbk, kad akys l[sty, esk, kad pilvas plvstu (Работай, чтобы глаза вылазили, ешь, чтобы брюхо лопалось); Esti - vyras, dirbti - vaikas (Есть - мужчина, работать - ребенок); лексем со значением части тела: Akelem striokas, o rankeles ima ir padaro - эквивалент русской пословицы Гпаза боятся, а руки делают; лексем с количественным значением: Один сбирает, другой зевает; Семеро одну соломинку подымают; Skapus du kartus moka, tinginys du kartus dirba ("Скупой два раза платит, лентяй два раза работает); Devyni vyrai vienq gaid[ pjauna (Девять мужиков одного петуха режут). Периферия контраста активно представлена грамматическими оппозициями форм глаголов и падежных форм существительных: Бог дал здоровье в дань, а деньги сам достань; Видывали мы сидней (безногих), поглядим на лежня; Dievas dave dantis, duos ir duonos (Господь дал зубы, даст и хлеба); Be darbo - ilgu, su darbu -sunku (Без работы скучно (долго тянется время), с работой трудно);
Проведенный анализ позволяет утверждать следующее.
Труд - неоспоримая ценность русской и литовской народной философии, поэтому пословицы о труде широко представлены в обоих языках, необходимость труда подчеркивается его
Библиографический список
противопоставлением пустому времяпрепровождению. Ментально-дискурсивный характер пословиц русского и литовского народов определяется столкновением определенных стереотипов мышления и поведения, это подчеркивается сходными моделями мономов «Труд» и «Безделье», а также сходством субмономов.
Значительная часть исследованных паремий построена на принципе контраста, средства выражения которого классифицированы на ядерные и периферийные. Русские и литовские паремии сходны по лексическому выражению ядерной антонимии, в литовских пословицах выявлены специфические лексические оппозиции. В литовском пословичном фонде в рамках монома «Безделье» выявлена пресуппозиция представления об Америке.
В целом, русские и литовские паремии бинарной оппозиции «Труд - безделье» при выражении контраста используют сходные пары лексических антонимов, построенных на основе метафор и ассоциаций, что может являться свидетельством близости языковых картин мира.
Проведенный анализ представляется нам перспективным для дальнейшего исследования паремий двух языков, целесообразно провести сравнительный анализ русских и литовских пословиц, организованных в антиномические группы других семантических оппозиций, содержащих оценочный кодекс конкретной лингвокультуры.
1. Милованова, М.В. Категория посессивности в русском и немецком языках в лингвокультурологическом освещении: монография. -Волгоград, 2007.
2. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. - М., 1978-1980.
3. Жуков, В.П. Словарь русских пословиц и поговорок. - М., 2000.
4. Lietш/iц patarlёs к рпе^зд / elektroninis Б^айаБ [Э/р]. - Р/д: www.aruodai.lt/patarles
5. Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов. - М., 1966.
6. Новейший философский словарь / сост. и гл. науч. ред. Грицанов А.А. - Минск, 2003.
Bibliography
1. Milovanova, M.V. Kategoriya posessivnosti v russkom i nemeckom yazihkakh v lingvokuljturologicheskom osvethenii: monogra-fiya. - Volgograd, 2007.
2. Dalj, V.I. Tolkovihyj slovarj zhivogo velikorusskogo yazihka. - M., 1978-1980.
3. Zhukov, V.P. Slovarj russkikh poslovic i pogovorok. - M., 2000.
4. Lietuviu patarles ir priezodzai / elektroninis savadas [Eh/r]. - R/d: www.aruodai.lt/patarles
5. Akhmanova, O.S. Slovarj lingvisticheskikh terminov. - M., 1966.
6. Noveyjshiyj filosofskiyj slovarj / sost. i gl. nauch. red. Gricanov A.A. - Minsk, 2003.
Статья поступила в редакцию 20.01.13
УДК 811:112. 2
Skubchenko D.A. ASSOCIATIVE FIELD «SILENCE» IN THE RUSSIAN LINGUISTIC WORLDVIEW. The article deals with the description of the associative field «silence», which makes the important fragment of the Russian linguistic worldview. The aspects of the phenomenon of silence identified on the basis of analysis of the associative field with the dominant “silence” and exceeding the bounds of semantics are in the focus of attention. Distinguished substantive characteristics reflect the peculiarities of linguistic consciousness of native speakers and reveal the significance of the analyzed phenomenon in the national culture and consciousness.
Key words: silence, associative field, associative reaction, linguistic worldview, linguistic consciousness, lexis, lexical semantics.
Д.А. Скубченко, аспирант каф. межкультурной коммуникации Российского гос. педагогического
университета им. А.И. Герцена, г. Санкт-Петербург, E-mail: [email protected]
АССОЦИАТИВНО-ВЕРБАЛЬНОЕ ПОЛЕ «МОЛЧАНИЕ» В РУССКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА
Статья посвящена анализу ассоциативно-вербального поля «молчание», составляющего важный фрагмент русской языковой картины мира. В фокусе внимания оказываются выходящие за пределы семантики аспекты феномена молчания, выявленные на основе анализа ассоциативно-вербального поля с доминантой «молчание». Выделенные содержательные характеристики отражают особенности языкового сознания носителей языка и свидетельствуют о значимости рассматриваемого феномена в национальной культуре и сознании.
Ключевые слова: молчание, ассоциативно-вербальное поле, ассоциативная реакция, языковая картина мира, языковое сознание, лексика, лексическая семантика.
Внимание к человеческому фактору в языке обусловило объективного мира обыденным (языковым) сознанием того или
интенсификацию исследований различных аспектов языковой иного языкового сообщества» [1, с. 112]. Описание языковой
картины мира, представляющей собой «результат отражения картины мира выводит исследователей за пределы семантики в
область языкового сознания носителей языка: «когнитивный подход, реализуемый уже за пределами семантики, требует обращения не только собственно к материалу языка, но и к носителю языка, носителю знаний о мире - к языковому сознанию личности» [2, с. 247]. Поскольку «Русский ассоциативный словарь» под ред. Ю.Н. Караулова (РАС) «моделирует вербальную память и языковое сознание «усредненного» носителя языка» [3, с. 5], он является источником информации об особенностях отражения в сознании носителей языка важнейших культурных феноменов, в том числе феномена молчания.
Ассоциативно-вербальное поле «молчание», зафиксированное в РАС, демонстрирует, что в ассоциативных реакциях находят отражение все значения соответствующей полисемантичной лексемы, зафиксированные в толковых словарях. Наряду с ассоциатами, эксплицирующими выделенные в толковых словарях семантические признаки лексемы «молчание», в РАС зафиксирован ряд реакций, анализ которых позволяет говорить о расширении объема семантики лексемы «молчание» за счет дополнительных ассоциативно выраженных компонентов, отражающих особенности языкового сознания носителей языка. Как отмечает О.А. Корнилов, «семантически организованный состав языка представляет собой не только (и не столько) словарь данного языка, но и СЛОВАРНОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ МОДЕЛИ МИРА, существующее в коллективном языковом сознании данного народа» [1, с. 96]. Модель мира, существующая в коллективном сознании носителей лингвокультуры, отражается в лексике этого языка. Так, именно в лексике языка находит отражение кон-нотативная зона языка, та часть национальной языковой картины мира, «которая возникает в слове на базе разнообразных ассоциаций» и является «отражением не поддающихся вербализации особенностей национальной ментальности» [4, с. 113114].
С целью выявления содержательных характеристик феномена молчания в русском языковом сознании был проанализирован лексико-семантический состав зафиксированных в РАС ассоциативных полей к стимулам, входящим в состав словообразовательного гнезда с вершиной «молчание»: молчать, молчи, молчите, молча, молчун, молчание, молчаливый. Сводное ассоциативно-вербальное поле содержит повторяющиеся реакции и группы реакций, выходящих за пределы лексической семантики стимулов. Анализ данных прямого и обратного словарей позволяет восстановить сеть ассоциативных связей рассматриваемого словообразовательного гнезда.
В результате анализа был выделен ряд содержательных и оценочных характеристик феномена молчания.
Прежде всего, молчание получает временные параметры, наделяясь признаками протяженности и периодичности. Так, молчание воспринимается как продолжающийся в течение длительного времени или неограниченный временными рамками процесс: молчать (долго 72, всегда 20, до гроба 5, всю жизнь 4, вечно, все время, недолго, постоянно 2, вечность, навеки, навсегда, надолго); молчание (долгое 4, длится, продолжается, тянется); молчи (долго 3, всегда 2); молчите (долго 2, всегда, навеки), а также как процесс, имеющий определенные временные параметры: молчать (до утра, весь вечер, минуту, 5 минут); молчите (несколько минут), и осмысляется как повторяющееся состояние: молчать (не всегда 2, никогда, редко, частенько).
С позиций временной маркированности можно рассматривать и зафиксированное в словаре указание хранить молчание в данный момент времени: молчи, молчать (сейчас); указание на необходимость молчать (без указания на временные границы): молчи; молчите (пока), может быть детерминировано коммуникативной ситуацией - необходимостью слушать или хранить секрет.
В сознании носителей русского языка молчание часто предстает как способ сохранения тайны, секрета: молчать (тайна 4, скрывать 3, секрет 2, выдать, о тайне, таить, хранить); молчание, молчите (тайна); молчите (храня тайну); молчун (засекречено). В обратном словаре члены словообразовательного гнезда с доминантой «молчание» зафиксированы в качестве реакций на следующие стимулы: хранить, сохранять, утаивать (молчание); утаивать, секрет, скрывать (молчать). Отметим, что перечисленные реакции совпадают с соответствующим лексико-семантическим вариантом слова, выделенным отдельными (не всеми) толковыми словарями.
В ассоциативных реакциях зафиксировано указание и на другие причины молчания: оно может быть следствием незнания, непонимания, отсутствия интереса; может осмысляться как состояние, сопутствующее состоянию обиды: молчать (не знать, обида, обидеться, в недоумении, знать, не знать ответа, равнодушие, равнодушно); может быть следствием испуга: молчание (испуг) и др.
В реакциях, зафиксированных в словаре, есть указание и на конкретные экстралингвистические ситуации, в которых актуализируется феномен молчания. Значительная группа реакций связана с ситуацией обучения: молчать (семинар, человек с указкой в руках); молчи (учитель); молчите (лектор); молчание ассоциативно связано с ситуацией общения «начальник -подчиненный»: молчать (начальник, перед начальством), с ситуацией допроса: молчать (на допрос, на допросе). Молчание актуализируется и в других экстралингвистических ситуациях: молчать (армия, еда, на собрании, прощание, театр); молча (смотреть кинофильм), молчите (собрание). Обратный словарь: рыбалка (молчать); виноват, нашёл (молчи). Таким образом, молчание в некоторых ситуациях осмысляется как норма, принятая в определенной культуре: молчание в театре или на собрании, молчание за столом во время еды и др.
Можно выделить группу ассоциатов, представленную глаголами с семантическим компонентом «покидать», отражающим соответствующую экстралингвистическую ситуацию: молча (уйти, съехать, уходить); уйти, уходить (молча).
В реакциях, указывающих на экстралингвистическую ситуацию молчания, можно выделить ряд ассоциатов, отражающих культурно и исторически маркированные обстоятельства. Ср., например, реакции, отражающие особенности поведения партизан: молчать (как партизан, партизан); молчание (партизаны); молчаливый (партизан); молчун (партизан).
Сводное ассоциативно-вербальное поле «молчание» отражает и «ментальный мир» субъекта молчания. Так, например, во многих реакциях прослеживается связь со смертью: молчать (как могила, жизнь, жить, скорбно, скорбное лицо, смерть-жизнь, как мертвец, труп, умереть); молчание (гробовое, беда, горе, гроб, скорбное, труп); молчун (покойник).
Показательно, что молчание воспринимается и как состояние, сопутствующее определенному (минорному, негативному) настроению, эмоциональному состоянию человека: молчать (угрюмо, грустный человек, грусть, плакать); молча (скрипя зубами, голосить, злиться, плакать, плохо на душе, трудно); молчун (мрачный; грустит, страдать, угрюмый); молчаливый (грустный, грусть, меланхоличный, мрачный, угрюмый); молчи (грусть, рыдаю, страдать). Гораздо реже молчание связывается с позитивным настроением (со смехом и улыбкой), например: молчать (улыбаться); молча (и смеясь); смеяться (молча).
Молчание в сознании носителей русской лингвокультуры сопутствует интеллектуальной деятельности. Так, ассоциативная связь молчания с мыслительной деятельностью, слушанием отражена в следующих реакциях: молчать (думать, слушать, задумавшись, и думать, и слушать, мысли, мысль, размышлять, размышляя); молча (думать, слушать); молчание (ум, мысли); молчун (задумчиво). Молчание связано и с состоянием скуки: молчать (скучать); молча (скука); молчун (скучно).
Молчание может осмысляться и как состояние, сопутствующее различным видам физической деятельности, движению: молча (делать, идти, действовать, работать, делает, идёт, писать, ходить), что особенно ярко подтверждается данными обратного словаря, где на стимул работать реакция молча зафиксирована 9 раз. Ряд реакций отражает представление о молчании как о феномене, сопутствующем состоянию покоя или деятельности, не требующей физической активности: молчать (отдыхать, сидеть); молча (сидеть, стоять, смотреть, ел, есть, ешь, посидеть, спит, стоя, стоял). Показательной представляется частотность реакций, зафиксированных в обратном словаре на стимулы, представленные глаголами, называющими различные виды статичного положения. Так, например, реакция молча имеет следующие показатели: сидеть 24, лежать 9, стоять 4.
В сознании носителей русского языка молчание предстает и как форма терпения, отсутствие выраженного протеста: молчать (упорно, стойко, до конца, и терпеть, железно, упорство, упрямо); молчите (терпение); молча (терпеть, стерпеть); терпеть, бедствовать (молча).
Среди реакций на стимулы из словообразовательного гнезда с доминантой «молчание» выделяется ряд имен прилагательных, называющих черты характера молчащего человека: молчаливый (замкнутый, скромный); молчун (замкнутый, застенчивый); молчать (скромно).
Особое место в ассоциативно-вербальной сети принадлежит оценочным реакциям. Ряд из них содержит оценку акта молчания и субъекта молчания. В языковом сознании молчание получает как эмоциональную, так и более глубокую, ценностно-обусловленную, оценку. Как отмечают исследователи, «аксиос-фера национальной культуры, находящая отражение в языке, большей частью, в виде языковой оценки, образует соответствующую ценностную языковую картину мира», причем «задача
выявления основания той или иной оценки для лингвокультурологически ориентированного описания русского языка, в том числе и как предмета обучения, становится одной из важнейших» [5, с. 22].
В сводном ассоциативно-вербальном поле можно выделить ряд нейтральных реакций, например: молчаливый (человек, парень, друг, сосед, гость, знакомый, мальчик, мужчина, субъект, товарищ, юноша, гражданин, дед, муж, парнишка, спутник, старик, студент, тип, хозяин); в то же время среди реакций, содержащих оценочный компонент, доминируют реакции с негативной коннотацией: молчун (тормоз, ботан, дурак, жуткий, несносный, неудачник, старый, сердитый); молчаливый (бука, зануда, идиот, мудак, опасный, подлый, тупой, чудак). Выделяется ряд ассоциатов, характеризующих субъект молчания с оттенком иронии: молчун (великий, нерукотворный, прекрасный, этакий). Показательно, что в ассоциативно-вербальном поле с доминантой «молчание» выделяются и немногочисленные реакции, содержащие позитивную оценку субъекта молчания: молчун (молодец, умный); молчаливый (герой, умный).
Ценностно-обусловленные оценки, связанные с ценностями нравственного порядка, ярко проявляются в идиоматическом фонде того или иного национального языка. Ярко высвечивается такая оценка в реакциях «золото» и «золота»: молчание (золото, золота); молчать (золото); молчите (золото); молчи (золото), а также в обратном словаре: золото (молчание). Такая оценка молчания подтверждает мысль о том, что отдельную зону национальной языковой картины мира составляют единицы, содержащие нравственно-ценностный компонент языкового сознания, в которых «зафиксирован коллективный жизненный опыт многих поколений народа, оцененный с позиций установившихся в данном обществе представлений о морально-нравственных и ценностных приоритетах» [1, с. 253].
Анализ содержания сводного ассоциативно-вербального поля с доминантой «молчание» позволяет говорить о том, что молчание в сознании носителей русской лингвокультуры имеет коммуникативную функцию. Ср., например, реакции, отражающие различные коммуникативные установки: 1. «надо молчать»: молчать (надо, необходимо, нужно); молчите (лучше, лучше будет, лучше молчать, слова - это смерть, не нужно слов, чаще); молчи (лучше, когда нужно, пока, когда надо, несмотря ни на что); молчать (больше, побольше, почаще); молчите (пока); 2. «надо уметь молчать»: молчать (уметь, надо, когда надо, когда нужно, когда я говорю!, учись); молчите (если хотите со мной разговаривать, когда я говорю). Обратный словарь -уметь (молчать); 3. «не надо молчать»: молчать (не надо, мало); 4. «нельзя молчать»: молчать (нельзя, не дозволено). Выделенные коммуникативные установки указывают на необходимость уметь молчать в определенных ситуациях, уметь слушать собеседника или же хранить определенную информацию в секрете. В то же время ряд реакций указывают на то, что в некоторых ситуациях молчать не надо или нельзя.
Молчание ассоциативно связано с речевым актом приказа и указания, ср.: реакции: приказ, указание, данные на слова-стимулы: молчи, молчите, молчать. Слова-стимулы здесь осмысляются как императивные клише, относимые информантами к речевому акту приказа или указания, т.е. в ряде реакций, отражающих функционирование языка в его предречевой готовности, «отражаются наиболее важные синтагматические связи, и, прежде всего, наиболее привычные для носителя русского языка «модели двух слов» (Н.И. Жинкин).
Так, приведенные выше реакции могут быть дополнены рядом императивных конструкций с различными интенциями, включающих члены словообразовательного гнезда с вершиной «молчание», что также является свидетельством коммуникативной значимости молчания, что подтверждается данными прямого и обратного словарей: приказ (молчать: я сказал 2, !, всем, молчать!!!, говорю; молчи: заткнись 4, закрой рот, сомкни уста,
Библиографический список
молчи, не влезай, не мешай), угроза (молчать: а то; молчи: а не то.., а то убью), установка (молчите: думайте, и слушайте), упрек (молчи: громче; молчите: громче). Обращает на себя внимание не только многочисленный ассоциативный ряд реализаций приказа, что свидетельствует о его актуальности в сознании носителей русского языка, но и различная стилевая отнесенность ассоциатов, входящих в синонимическую парадигму репрезентаций данной коммуникативной стратегии. Так, среди этих реакций частотны стилистически сниженные, грубые обращения: молчать (скотина, балда, козлы, скотина!, скряга, сука!); молчи (дурак, зараза, сволочь, сопляк!, тварь, трус, мразь, пустая голова); молчите (сволочи, изверги, свиньи, твари, уроды). Показательными представляются реакции женщина, женщины на стимулы молчи, молчите, в которых актуализируется гендерная принадлежность субъекта молчания. В таких реакциях синтагматического характера как гражданочка, товарищи можно увидеть следы советской эпохи в сознании носителей русского языка.
Коммуникативно значимой является группа реакций на стимулы молчать, молчи, молчите, отражающие особенности диалогового режима, следы которого «мы встречаем тогда, когда стимул анкеты воспринимается как вопрос или реплика партнера в диалоге, а реакция выступает как продолжение диалога, как ответная реплика испытуемого» [6, с. 761]. Поскольку ассоциативное поле - это «фрагмент образов сознания, мотивов и оценок русских» [3, с. 6], то показательными в этом отношении являются следующие реакции: молчать (не буду 5, не хочу 4, не могу 3, не стану, почему?); молчи (клянусь, не буду, почему); молчите (сами, нет). Эти реакции выступают в функции продолжения диалога и свидетельствует о нежелании и невозможности молчать, об отношении к молчанию в ходе коммуникации, закрепленном в национальном языковом сознании. Также анализ ассоциативного поля показывает, что молчание осмысляется в языковом сознании как тягостное состояние: молчание (тягостное, тяжкое); молчать (груз, мучение, надоело, пытка, сложно, трудно, тягостно); молчать, молчун (поневоле). Обратный словарь: наказать, пытка (молчанием); сложно, терпеть, усилие, пытка (молчать).
Ассоциативно-вербальная сеть является источником не только лингвистической, но и паралингвистической информации. Ср., например, реакции, отражающие специфику русского невербального коммуникативного поведения: молчать (палец); молчите (тсс...). Как указывают авторы лингвострановедческого словаря «Жесты и мимика в русской речи», поднятый и прижатый к губам указательный палец является свидетельством призыва к молчанию и может сопровождаться словами: «Тихо», «Тсс! » и др. [7, с. 63].
В рассматриваемом ассоциативном поле зафиксированы реакции, отражающие кодифицированный в культуре сценарий поведения. Ср., например, ассоциативное отражение феномена «минута молчания» («несколько мгновений полной тишины в знак выражения горести об умерших» [8, с. 357]): молчание (минута 117, минуту 6, минутами, минутой, о минутах, о минуте 2, минуте).
Поскольку в ассоциативно-вербальной сети язык находится в его предречевой готовности, анализ ассоциативных полей позволяет выявить выходящие за пределы семантики коммуникативно-значимые аспекты феномена молчания. Анализ ассоциативно-вербального поля «молчание» позволил выделить его содержательные характеристики (дескриптивные, оценочные), которые свидетельствуют как о многоаспектности и сложности данного феномена, так и о его актуальности для сознания носителей русского языка, которая реализуется в многочисленности, разнообразии и, нередко, неоднозначности выделенных характеристик, которые должны быть учтены при описании русского языка как предмета обучения.
1. Корнилов, О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. - М., 2003.
2. Караулов, Ю.Н. Основы лингвокультурного тезауруса русского языка // Русское слово в русском мире: сб. ст. - М., 2000.
3. Русский ассоциативный словарь: в 2 т. / Ю.Н. Караулов [и др.]. - М., 2002. - Т. 1. От стимула к реакции.
4. Васильева, Г.М. Национально-культурная специфика семантических неологизмов: лингвокультурологические основы описания: моно-
графия. - СПб., 2001.
5. Васильева, Г.М. Лингвокультурологические основания изменения языковой оценки // Мир русского слова. - 2012. - № 1.
6. Караулов, Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности //
Русский ассоциативный словарь: в 2 т. / Ю.Н. Караулов [и др.]. - М., 2002. - Т. 1. От стимула к реакции.
7. Акишина, А.А. Жесты и мимика в русской речи: лингвострановедческий словарь / А.А. Акишина, Х. Кано, Т.Е. Акишина. - М., 2010.
8. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. - М., 1997.
Bibliography
1. Kornilov, O.A. Yazihkovihe kartinih mira kak proizvodnihe nacionaljnihkh mentalitetov. - M., 2003.
2. Karaulov, Yu.N. Osnovih lingvokuljturnogo tezaurusa russkogo yazihka II Russkoe slovo v russkom mire: sb. st. - M., 2000.
3. Russkiyj associativnihyj slovarj: v 2 t. I Yu.N. Karaulov [i dr.]. - M., 2002. - T. 1. Ot stimula k reakcii.
4. Vasiljeva, G.M. Nacionaljno-kuljturnaya specifika semanticheskikh neologizmov: lingvokuljturologicheskie osnovih opisaniya: monografiya. -
SPb., 2001.
5. Vasiljeva, G.M. Lingvokuljturologicheskie osnovaniya izmeneniya yazihkovoyj ocenki II Mir russkogo slova. - 2012. - № 1.
6. Karaulov, Yu.N. Russkiyj associativnihyj slovarj kak novihyj lingvisticheskiyj istochnik i instrument analiza yazihkovoyj sposobnosti II Russkiyj
associativnihyj slovarj: v 2 t. I Yu.N. Karaulov [i dr.]. - M., 2002. - T. 1. Ot stimula k reakcii.
7. Akishina, A.A. Zhestih i mimika v russkoyj rechi: lingvostranovedcheskiyj slovarj I A.A. Akishina, Kh. Kano, T.E. Akishina. - M., 2010.
8. Ozhegov, S.I. Tolkovihyj slovarj russkogo yazihka: 80000 slov i frazeologicheskikh vihrazheniyj I S.I. Ozhegov, N.Yu. Shvedova. - M., 1997.
Статья поступила в редакцию 09.01.13
УДК 81-139
Flat M.A. THE VALUE-MOTIVATIONAL STRUCTURE OF THE CONCEPTOSHERE (DISCURSIVE ANALYSIS).
This article shows at the first time phenomenon of charity within the framework of cognitive linguistic. Author uses discursive method which allows identify existing connection in the conceptual system of native speakers.
Key words: conceptosphere, cognitive linguistic, discursive analysis, linguistic consciousness.
М.А. Флат, аспирант АлтГТУ, ст. преп. каф. РКИ Алтайского гос. университета им. И.И. Ползунова, г. Барнаул, E-mail:[email protected]
ЦЕННОСТНО-МОТИВАЦИОННАЯ СТРУКТУРА КОНЦЕПТОСФЕРЫ «БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ» (ДИСКУРСИВНЫЙ АНАЛИЗ)
В статье впервые рассматривается феномен благотворительности в рамках когнитивной лингвистики. Автор использует дискурсивный метод исследования, который позволяет выявить связи, существующие в концептуальной системе носителей языка.
Ключевые слова: концептосфера, когнитивная лингвистика, дискурсивный анализ, языковое сознание, ценностно-мотивационная структура.
В последние десятилетия XX века повышенный интерес к детальному анализу понятия «благотворительность» нашел свое отражение не только в общественной, но и в научной сфере. Феномен благотворительности находится в рамках научных интересов социологов, психологов, историков, политологов, экономистов. Представителей данных наук по-разному пытаются осмыслить понятие благотворительности, в историческом и современном контексте. Размышляя о благотворительности в диахронии и синхронии, исследователи приходят к выводу о том, что благотворительность, как предмет научного знания, имеет динамичный характер. В числе многочисленных современных исследований, особое место занимают работы, акцентирующие внимание на изучении мотивов и ценностных ориентиров субъекта благотворительной деятельности [1; 2]. Актуальность данных исследований определяется формированием новой ценностной парадигмы современного общества, связанной с этической и морально-нравственной составляющей благотворительности, существенными экономическими и политическими изменениями.
Однако следует отметить, что в рамках лингвистики подобные исследования не проводились. В данной статье мы предприняли попытку восполнить данный пробел.
Целью статьи является рассмотрение специфики мотивов субъекта благотворительной деятельности, основанное на дискурсивном анализе медиадискурса.
С точки зрения когнитивной лингвистики, мы рассматриваем понятие благотворительности как концептосферу - сложную семантическую структуру, состоящую из лингвокультурных концептов «благотворитель», «меценат», «филантроп», «спонсор» и включающую в себя ряд когнитивных признаков, актуальных для носителей языка. Анализируя концепты «благотворитель», «филантроп», «меценат», «спонсор», входящие в концептосферу «Благотворительность», мы пришли к выводу о том, что в структуре данных концептов важную роль играют когнитивные признаки «мотив субъекта», «стимул субъекта», «цель субъекта», формирующие ценностно-мотивационную структуру концептос-феры «Благотворительность».
В рамках данной статьи мы проанализируем когнитивный признак «мотив субъекта», имплицитно выделенный нами на этапе словарного анализа. Отметим, что словарное значение слова «не покрывает всего богатства ассоциаций и образов, выявляемых при анализе текстов, распредмечивающих данный концепт» [3, с. 23]. В связи с этим мы исследовали когнитивный признак «мотив субъекта» через призму контекстных употреб-
лений, используя при этом метод дискурсивного анализа. Как отмечает Н.В. Крючкова, «дискурсивный анализ позволяет увидеть, какое содержание вкладывают носители того или иного языка в те или иные понятия и выявить связи, существующие в концептуальной системе носителей языка (т.е. взаимодействие анализируемого концепта с другими концептами)» [4, с. 56].
Источником контекстных употреблений для дискурсивного анализа послужили тексты медиа дискурса дискурса разных стилей (публицистический, разговорный, научный) и жанров (в основном интервью, репортажи, блоги). Под медиадискурсом понимается «совокупность медиатекстов, актуализированных в социальном контексте в процессе их конструирования говорящим / пишущим журналистом и в процессе их интерпретации слушателями / читателями с учетом экстралингвистических факторов» [5, с. 67].
Выбор в качестве источника анализируемого материала медиадискурс мы объясняем тем, что дискурс данного типа наиболее оперативно реагирует на события экстралингвистическо-го характера.
В центре нашего внимания находились, в первую очередь, контексты, в которых объясняются мотивы, цели, стимулы благотворителя, спонсора, мецената, филантропа с позиции как субъекта, так и объекта. Анализ мотивационной структуры благотворительности с разных точек зрения позволяет по-новому взглянуть на ее структурно-смысловые, когнитивные свойства. Отметим, что именно в медиадискурсе мы можем наблюдать перераспределение актуальных смыслов в рамках ценностно -мотивационной структуры концептосферы «Благотворительность», так как данный тип дискурса - это «речемыслительное образование событийного характера в совокупности с прагматическими, социокультурными, психологическими, паралингви-стическими и другими факторами» [6, с. 45].
На первом этапе анализа медиадискурса мы определили, что когнитивный признак «мотивы субъекта благотворительной деятельности» включает в себя внутренние побуждения субъекта, напрямую зависящие от его нравственных качеств, уровня культуры, внутреннего мироощущения, стремлений и личного восприятия благотворительности.
245 контекстов мы разделили на текстовые фрагменты, в которых были отражены мотивы субъекта благотворительной деятельности. Проанализировав контексты, мы пришли к выводу о том, что благотворительная деятельность в целом является полимотивированной, так как у субъекта благотворительной
