CC BY
110Ассирийцы: история с продолжением
Людмила Бирчанская
Еще сто лет назад Москва была с некоторыми оговорками чисто русским городом. Это следует из данных переписи населения России, проводившейся в 1897 году. Не обошла она молчанием и «лиц» других национальностей — украинцев, поляков, белорусов, выходцев из Голландии, Англии, Германии. Как не трудно догадаться, их скромная численность картины не меняла. Об инородцах, то есть неславянском населении России, само собой, ни слова. Им запрещалось жить в Москве. Между тем в некоторых барских домах считалось чуть ли не хорошим тоном иметь прислугу «азиатской породы». Хозяев обслуживали прелестные черкешенки, калмычки. Но это так — для пущего форса и забавы.
Современная Москва отличается этнической пестротой. Кроме русских, в столице представлены люди более 120 национальностей, на их долю приходится свыше 10% от общего числа москвичей. Вполне понятно, что у каждой этноконфессиальной группы свой уровень культурного развития, свои притязания и своя история появления в Москве. Но есть нечто такое, что стирает различия между общинами, — это стремление к национальному равноправию и идентификации. Оно не всегда проходит безболезненно для общества, ибо у людей, в силу тех или иных причин, не совпадают критерии справедливости, в том числе социальной, они по-своему толкуют такие понятия, как этика, национальная и религиозная терпимость. Между тем от умения членов различных конфессий правильно пользоваться недавно полученной свободой, строить ровные отношения со своими соседями зависит стабильность общества, его психологический и социальный климат. Насколько ясно
Людмила Альбертовна Бирчанская, научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук, Москва.
представляют себе «окружающую среду» с ее очевидными и скрытыми противоречиями российские политики? Не скажу ничего нового, но без продуманной национальной программы и правовых актов власти вряд ли смогут найти общий язык с диаспорами, состоящими из людей, как правило, ранимых и гордых, со своим особым, не всегда понятным и удобным характером и уж тем более создать условия для построения демократического общества.
В 1989 году национальные землячества Москвы объединились в Ассоциацию, которую взяла под свое крыло мэрия. Конечно же, они надеются доказать себе и своим детям, что еще не все потеряно для малых народов. Стоит постараться, и вернутся их традиции, обычаи, родной язык, несмотря на тотальную русификацию представителей нерусских национальностей, на тяжелые экономические проблемы в стране. Что думают на этот счет сами люди — московские цыгане, курды, караимы, адыги?
Предлагаем вашему вниманию беседу с представителями московской общины ассирийцев, насчитывающей больше пяти тысяч человек1 (всего в России их проживало, по данным переписи 1989 года, — 9622 человека) 2. В беседе участвуют Марона Арсанис, преподаватель ассирийского языка и старейшина общины, и Сергей Осипов, доктор медицинских наук, профессор.
Это горькое слово «чужеземец»
(интервью с М. Арсанис)
Л.Б.: Вы по своей воле оказались в Москве?
М.А.: Скорее, по воле моего отца. Он был русофилом до мозга костей, прекрасно знал русскую историю и культуру, читал в подлиннике Толстого и Достоевского. Однако ни жизненный опыт, ни природный ум не спасли его от роковой ошибки.
Дело в том, что отец до революции провел довольно долгое время в России. Здесь он закончил Донскую Духовную Семинарию, затем Лазаревский институт восточных языков в Москве (частное учебное заведение, открытое по инициативе армянской интеллигенции). Вернувшись в Иран, отец стал преподавателем в Духовной Семинарии при Русской православной миссии в Урмии3. Он был человеком разнообразных талантов — дипломатом, поэтом, историком, драматургом. Нынешнее поколение называет Бениамина Арсаниса ассирийским классиком.
Нужно ли говорить, что он мечтал дать обоим своим сыновьям не менее серьезное образование, чем получил сам. Мне шел семнадцатый год, брату — восемнадцатый. Это означало, что пришло время отправлять нас в Россию. Куда же еще? Отец считал Россию самой удивительной страной, а его народ — самым добрым и приветливым христианским народом. Так мы оказались в Советском Союзе. Нас угораздило приехать в 1937 году в разгар ежовщины. О том, чтобы вернуться в Иран, не могло быть и речи. Запретили даже переписываться с семьей. В общем, отец ошибся, полагая, что в России все осталось по-старому.
Л.Б.: Вы никогда больше не видели родителей?
М.А.: Живыми — никогда. Не так давно я ездил в Тегеран, чтобы поклониться родительским могилам. С трудом нашел их — день за днем приходил на кладбище и веткой смахивал листву с надгробий, мешавшую прочитать имена погребенных. Вот и встретились! Со дня разлуки прошло 60 лет.
Л.Б.: А надежда отца оправдалась? Вы стали образованным человеком, пошли по его стопам.
М.А.: Из всех университетов мира мне выпала честь закончить один — университет марксизма-ленинизма. Но кое-что я позаимствовал у отца, скажем, его любовь к чтению и сочинительству и реализовал свои способности, как смог. Писал фантастические рассказы и..
афоризмы. На сегодняшний день их более двух тысяч. Часть этих афоризмов издана недавно отдельной книжкой. Увидела свет и книжечка рассказов.
Как я уже говорил, я приехал в Москву не из богатой Америки или благополучной Франции. Правда, семья моя не бедствовала, мы жили в большом доме в центре Урмии, имели свои сады, хорошо питались. Вот и все! Словом, ни я, ни брат не были ни избалованы, ни сребролюбивы. Но Москва поразила меня своей бедностью. Я попал в совершенно незнакомый мир. Особенно плохо выглядели люди — одетые одинаково и, как правило, во все темное.Прилавки магазинов были пусты, а если что-то на них появлялось, казалось, что в очереди стояло все население города. Я писал на ладони трехзначную цифру — номер своей очереди. Помню, что, покупая футболки, отрезал рукава и натягивал их вместо носков на ноги. Других у меня не было.
По приезде в Москву мы с братом поступили в индустриальный техникум и поселились в общежитии у метро «Сокол» — его тогда только начали строить. Меня приняли в комсомол (помню, во время процедуры приема секретарь потребовал, чтобы я снял с руки часы, с пальца — кольцо, из уха вынул сережку, которую по-нашему обычаю родители при расставании надевают детям в качестве талисмана. Только после того как я выполнил его требование, мне стали задавать
вопросы. Первый вопрос был, знаю ли я, кто такой Сталин. Больше их ничего не интересовало). А потом началась война. Я ушел добровольцем на Финскую, потом на Великую отечественную. Правда, начальство Закавказского военного округа, куда я был командирован, сразу дало мне понять, что я для них чужой и глупо мне, человеку со стороны, рассчитывать на доверие, тем более в военное время (замечу, что ассирийцы воевали против Гитлера во многих странах, в том числе в Ираке, Сирии, Иране, Палестине, на Кипре, сражались в армии Монтгомери на севере Африки).
...Этот день запомнился мне навсегда. Я уже окончил полковую школу, получил звание лейтенанта, когда меня вызвал командир полка и скомандовал: «Сдать оружие!». Потом с меня сорвали погоны, стащили форму и отправили на два года в трудовой лагерь. Без всяких объяснений, заметьте.
Сегодня мне не стыдно сказать, что я от обиды плакал. Во-первых, не хотелось расставаться с армией, которую я полюбил. Она абсолютно не походила на сегодняшнюю: ни дедовщины, ни хамства со стороны офицерского состава. Во-вторых, я со всей ясностью понял, что, как бы я ни старался убедить советские власти в своей лояльности, я для них чужеземец. Причем, навсегда.
Я брался за любую работу, чтобы выжить. Работал на стройке, шофером на грузовике, бригадиром грузчиков. Уже после войны, поскольку я говорю на турецком, иранском и ассирийском языках, а в Советском Союзе был дефицит переводчиков, меня приняли на работу корректором в Издательство иностранной литературы. Позже прошел по конкурсу на радио и стал работать диктором на иранском языке. Женился. Моя дочь окончила педагогический институт в Тюмени. Мой брат Георгий, стал преподавателем персидского языка в МГИМО.
Л.Б.: Вы готовы поверить, что худшее время для российских ассирийцев осталось позади?
М.А.: Да простит меня мой народ за откровенность, но я не считаю, что его, точнее, наше будущее обречено на удачу без серьезных и длительных усилий, в первую очередь со стороны молодежи. То же самое я могу сказать в отношении ассирийцев, живущих в США, Швеции, Германии, Великобритании, странах Латинской Америки. Мне кажется, что у нас на глазах черная повязка, которая мешает увидеть реальное положение дел.
Что я имею в виду? Разумеется, ассимиляцию, которая гибельна для любой нации. Если бы вы спросили меня, какие национальные черты были свойственны ассирийцам в прошлом, я бы назвал, не задумываясь, воинственность, честь, трудолюбие. Но сегодня мы другие
— мы растворились в других нациях и потеряли свой собственный характер. Сегодня я на ваш вопрос просто не отвечу.
Как известно, ассирийцы избрали местом жительства крупнейшие мегаполисы, где либо стирается, либо обедняется этническая специфика народов. Судя по российским ассирийцам, они психологически не готовы, а возможно, и не заинтересованы почувствовать свое духовное единство. Я не хочу сказать, что современные ассирийцы безразличны к истории своего древнего народа, не гордятся его вкладом в развитие мировой цивилизации, не помнят, какие страдания принес мирным христианам геноцид во время Первой мировой войны, когда османские власти уничтожили 500 тысяч моих соотечественников. Но мне не дает покоя мысль, почему сегодня московские ассирийцы так мало заинтересованы в том, чтобы поддержать свою Ассоциацию морально и материально. Ведь это наше первое национально-культурное образование после 30-х годов, когда власти закрыли ассирийские начальные школы, национальный клуб, газету «Звезда Востока», общество «Хаядта», педагогический техникум в Армавире. Неужели душевная лень и эгоизм приведут в недалеком будущем к утрате этнических ценностей?
Моя грусть связана и с другой проблемой, также порожденной ассимиляцией. Большинство моих собратьев не желают изучать асси-рийский4.
Л.Б.: Его уже можно причислить к мертвым языкам, таким, как древнегреческий, латынь?
М.А.: Я категорически не согласен с этим. Язык жив, пока на нем говорит хотя бы один человек.
Л.Б.: И этот человек — Вы?
М.А.: Как это не смешно, Вы близки к истине. Мой брат Георгий, о котором я упоминал в беседе, написал в свое время учебник ассирийского языка для факультативного обучения. Мы договаривались с домоуправом и приводили в красный уголок знакомых ассирийцев — взрослых, детей, чтобы познакомить их хотя бы с азами родного языка. Это было в 60-х годах в Москве. А в 70-х решили приобщить к языку ассирийцев, живших в армянских деревнях. На протяжении 15 лет мы отправлялись туда в свой отпуск, за что нас с братом прозвали Кириллом и Мефодием. Худо-бедно подготовили 30 преподавателей, а еще две тысячи человек стали болтать на ассирийском.
Зато сегодня многие родители предпочитают, чтобы их дети обучались теннису, а не ассирийской письменности. Что это значит? Люди моего поколения, а мне уже 80 лет, будут последними, кто назовет ассирийский своим родным языком. Потеряем язык — потеряем нацию.
«Я не ищу повода для унынья»
(интервью с С. Осиповым)
Л.Б.: Мне показалось, что московские ассирийцы воздерживаются от добрых слов в адрес ассоциации «Хаядта». Это так?
С.О.: В определенном смысле в ней происходит то же, что в обществе в целом: борьба амбиций, стремление руководства к личному благополучию, нежелание задумываться о будущем нации. По сути, ассоциация никакого участия в жизни ассирийцев не принимает. Откуда ж взяться добрым словам?..
Л.Б.: Тогда кто стоит за такими прекрасным событием в жизни общины как возведение первого в России храма Ассирийской апостольской церкви?5 Кто издает газету на русском языке и общественно-политический бюллетень для зарубежных ассирийцев — на английском? Кого благодарить за создание фольклорного ансамбля «Ашшур» и ежедневное радиовещание на русском и ассирийском в течение часа? Кому пришла в голову замечательная мысль открыть при Педагогическом обществе Академию истории и культуры Ассирии и организовать на постоянной основе работу Ассирийского Национального Конгресса для консолидации рассеянной по миру нации?
С.О.: Это дело рук конкретных людей, представителей интеллигенции и предпринимателей, не заинтересованных в шумихе вокруг своего имени. Правда, несколько лет назад ассирийские бизнесмены были щедрее. Сегодня же, по понятным причинам, они испытывают большие денежные затруднения, а без спонсоров община не может решать свои проблемы, тем более требующие больших капиталовложений. Мы давно задумали, например, обзавестись своим домом культуры, в котором была бы сцена. Но такая затея обойдется в несколько миллионов долларов. Рассчитывать на то, что городские власти возьмут на себя часть расходов — наивно. Кризис-то в России на всех один.
Но, знаете, я не вижу в этом повода для уныния. Да, денег в настоящее время общине не хватает, да, «Хаядта» во многих отношениях уступает своей предшественнице. Однако главное событие в нашей жизни свершилось — Россия отказалась от тоталитарного режима, а ее народы получили право на самоидентификацию. Таких солнечных периодов в истории ассирийского народа можно сосчитать по пальцам. Сегодня — один из них.
Л.Б.: Почему вы сравниваете деятельность двух ассоциаций? Тогда было другое время, да и задачи стояли совсем иные, чем сейчас?
С.О.: Дело не только в формальных функциях, которая брала на себя прежняя общественно-национальная организация, но и в чувст-
ве ответственности, наконец, в душевном порыве людей, от которых зависела помощь ассирийцам, бежавшим в Москву от резни в 1918 году. Собственно для этого и была открыта в 1925 году ассоциация «Хаядта» — облегчить быт соотечественников, помочь им выучить русский язык. Однако в 1938 году она была запрещена.
Л.Б.: Вы верите, что новая Ассоциация — это уже навсегда?
С.О.: Вы имеете в виду, возможен ли откат назад? Когда я прочитал в газете «Известия», что губернатор Краснодарского края разделяет фашистские идеи и готов их воплотить в жизнь, то есть избавить русскую землю от «неарийцев», мне стало страшно, — ведь там проживает достаточно большая община ассирийцев. Как и десять лет назад, я подумал: надо иметь пути к отступлению. Дело в том, что на заре перестройки я опубликовал статью в одном из ленинградских журналов. Она была написана под влиянием идеи, которой была захвачена значительная часть общества, — люди мечтали уехать из Советского Союза. Статья называлась: «Эмиграция? Нет, репатриация». Я писал, что ассирийцы не собираются бежать из России, они хотят только одного — вернуться на родину своих предков в Урмию, имея полные права на эту землю. Но при условии, что власти Ирана и России придут на этот счет к соглашению. А с бритоголовыми парнями со свастикой на рукаве шутки плохи. Заигрывание — тем более. Можно упустить время.
Л.Б.: Вы что-то делаете для возвращения в Урмию?
С.О.: Ничего. Просто попытались поставить проблему, решать которую, если острота ее не притупится, следующим поколениям.
Л.Б.: Листая ваш журнал «Мелта» («Слово»), я обратила внимание на его постоянную рубрику «Наши интеллектуалы». Речь идет о русских ассирийцах, сыгравших заметную роль в духовной и общественной жизни России на разных ее временных этапах. Это писатели, историки, переводчики, преподаватели восточных языков, политические и религиозные деятели. Например, Мирза Пира Арслан-хан, знавший десятки языков, был приглашен в Санкт-Петербургский университет преподавателем персидского в 1888 году, а его сын, Шму-ил Пира-Арслан закончил с золотой медалью Императорскую Военно-медицинскую академию. Не есть ли это признак ассимиляции, начавшейся, как мы видим, еще в прежние времена?
С.О.: Ну что тут скажешь. Такова, очевидно, судьба нации, лишенной родины. Заметьте, у таких народов особенно велико стремление дать своим детям достойное образование, пусть даже на других языках, внутри других культур. Многие ассирийские семьи отправляли своих детей в Россию, США, Францию. Возвращаясь в Урмию, просвещенные молодые люди нередко шли в политику, потому что по-новому оценивали положение своего несчастного народа. Они
включались в национально-освободительное движение, становились его идейными лидерами и формировали новый национальный менталитет. Вы спрашиваете: не ассимиляция ли это? В известном смысле, да. Но это, как мы знаем, проблема всех малых народов. Для ассирийцев, кстати сказать, особенно болезненная. В качестве вице-президента Международного Конгресса ассирийцев я пытаюсь создать условия для консолидации нации, разбросанной более чем в 40 странах. Еще 20—30 лет — и может так случиться, что будет поздно решать проблему. Нация, как единое целое, исчезнет с лица земли.
Л.Б.: Откуда вы родом и как оказались в Москве?
С.О.: Я родился в Тифлисе, так же как и мои родители. А дедушки и бабушки жили в Урмии, откуда бежали в 1918 году. В Москве я окончил медицинский институт. Последние годы занимаюсь детским лейкозом... Один из моих сыновей тоже врач, другой будет юристом.
Л.Б.: Ваша национальность мешала карьере?
С.О.: И да, и нет. Диссертации я защитил довольно быстро, а вот за границей не был ни разу, даже когда имелось разрешение на поездку со стороны райкома партии. Меня «оберегал» действовавший тогда в полную силу закон: не выпускать за порог дома человека, связанного кровными узами с репрессированным народом. Ведь ассирийцы испили горькую чашу, может быть, первыми из малых народов. В Москве и Ленинграде в 1937 году были уничтожены все до единого мужчины-ассирийцы. Не обошла нас и волна насильственных переселений 1944—1945 годов. В те годы вся моя родня оказалась в степях Казахстана, в землянках, вырытых своими руками, чтобы пережить зиму....К слову, как несправедливо и поверхностно судят иные исто-
рики об империях, появлявшихся и исчезавших на заре человеческой цивилизации. И древнюю Ассирию они относят к числу наиболее жестоких и кровожадных государств. Взяли бы да сравнили, сколько человеческих жизней принесено в жертву фашистской и коммунистической идеям и сколько загублено в «диких» империях. Наше время, не сомневаюсь, оказалось бы впереди. Сомнительный повод для гордости. Вы согласны?
ПРИМЕЧАНИЯ
(составлены Л. Бирчанской)
1 Михайлов С. С. Формирование ассирийской общины в Москве в 1918 — начале 1920-х годов // Этнографическое обозрение, 1995. № 4. С. 137.
2 Агранат А. Б., Михайлов С. С., Мищенко Е. В., Титов В. Н. Ассирийцы в Москве (по материалам этносоциологического исследования) // Восток, 1994. № 2. С. 71.
3 Урмия — город в северо-западной части Ирана, где ассирийцы открыли свои школы, университет, госпитали, а также несколько церковных центров.
4 Современные ассирийцы говорят на новоарамейском языке, принадлежащем к северной подгруппе западносемитских языков афразийской языковой семьи.
5 Ассирийцы приняли христианство в 71 году. Принадлежат к различным ответвлениям христианства — к несторианской, монофизитской и православной церкви.
