CC BY
215
Построение событийной общности педагога и учащихся через блокирование статусно-ролевых функций, принцип совместного коллективного обсуждения проблем, стимулирование высказываний и оценка различных точек зрения, наличие общей мотивации, погружение ребенка в интеллектуальную среду - есть создание психолого-педагогических условий для развития творческого потенциала и одаренности.
Таким образом, гуманистическая направленность личности учителя - это системное, интегративное качество, основанное на эмпатии, проявляющееся в способности учителя к диалогу, а также в чутком, уважительном и справедливом отношении к ученикам.
Литература
1. Острогорский А.Н. «Учитель и даровитые ученики» // Педагогический сборник, 1989. - СПб., № 1-3. -С. 1-28, 197-219.
2. Проектирование основной общеобразовательной программы образовательного учреждения. - М.: Ака-дем-книга, 2010. - С. 183.
3. Смирнова С.А. Гуманистическая направленность как профессионально значимая характеристика личности педагога, работающего с одаренными детьми // Одаренный ребенок. - 2010. - №4. - С. 52-56.
Насакова Бальжин Жамсарановна, учитель русского языка и литературы Дульдургинской СОШ Забакаль-ского края.
Малунова Галина Супруновна, доктор педагогических наук, профессор кафедры педагогики начального и дошкольного образования Бурятского государственного университета.
Nasakova Balzhin Zhamsaranovna, teacher of Russian language and literature, Duldurga secondary comprehensive school, Zabaikalsky territory.
Malunova Galina Suprunovna, doctor of pedagogical sciences, professor, department of pedagogics of elementary and pre-school education, Buryat State University.
УДК 82: 37.01 © Е.И. Целикова
АНТРОПОЛОГИЯ ТОЛСТОГО И ДОСТОЕВСКОГО:
СЕМЬЯ И ЕЕ ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ
В статье рассматриваются взгляды Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского на семью и семейное воспитание, духовные основы которого связаны с национальным архетипом, представлениями русского народа о нравственности.
Ключевые слова: духовные основы семьи, национальный архетип, русская национальная традиция.
E.I. Tselikova
THE ANTHROPOLOGY OF TOLSTOY AND DOSTOEVSKY:
A FAMILY AND ITS SPIRITUAL BASES
In the article L.N. Tolstoy and F.M. Dostoevskiy points of view on family and family upbringing are considered. Its spiritual bases concern the national archetype, the notions of the Russian people on morality.
Keywords: family spiritual bases, national archetype, Russian national tradition.
Интерес к духовным основам русской семьи обусловлен усиливающимся западным влиянием на школу, поиском в этой связи прочного национального фундамента. Истинную духовность в человеке способна воспитать родная культура, ее национальные корни. Семейное воспитание только тогда является эффективным, когда приемы и средства формирования у школьников представлений о духовных основах семьи будут базироваться на национальном духовном архетипе. Такие стороны русского представления о духовности, как нравственность, чувство собственного достоинства, способность к самообязыванию и самоуправлению, взаимное уважение и доверие людей друг к другу, ответственность за свои поступки, свобода и творчество, отрицание «лжи и зла, эгоизма», «инстинктивное правосознание», вера в возможность новой духовности, богочеловеческой (духовность не христианская, если в ней исчезает чувство любви к ближнему), а также в то, что в каждом человеке изначально есть
духовные силы, реализовать которые предстоит ему в течение жизни, ответственность не только за свою судьбу, но и за судьбу всего мира, являются важными факторами «пробуждения сердца». Проникаясь этими представлениями в семье, ребенок не может не впитать духовный архетип русской культуры, которая отражает русский характер и способствует его становлению.
Русские философы, писатели, обращаясь к духовной природе человека, пытались найти ту колыбель, где духовность будет любовно и бережно взращиваться. Такой колыбелью христианской духовности в их философско-педагогических рассуждениях могла быть только семья. Заметим при этом, что русская философская мысль была в значительной мере «литературоцентрична», тесно связана с русской литературой: являлась иногда откликом на произведения русских писателей, иногда - питающей основой. Особенно тесной была эта связь - литературы и философии - в произведениях Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского.
Н.Бердяев полагал, что не философы, а Толстой и Достоевский - главные фигуры в религиозных исканиях XIX века. «Мысль семейная» Л.Н.Толстого, «детская тема» в творчестве Ф.М.Достоевского взрыхлили и подготовили почву для русской философской мысли начала 20-го столетия, не обходившей вниманием вопрос о духовных основах семьи. Но не только произведения Достоевского и Толстого становились духовной подпочвой русской философско-педагогической мысли, но и духовный зов самой жизни писателей. Напомним: когда Софья Андреевна после рождения пятого ребенка больше не захотела иметь детей, у Л.Н.Толстого возникла мысль о разрыве с ней: брак без деторождения для него представлялся явлением греховным, уродливым. Но в то же время испытывал страшную внутреннюю напряженность, занимался поиском ответа на вопрос: как же жить. Толстой пишет в дневнике: «Мучительная борьба. И я не владею собой. Ищу причины: табак, невоздержание, отсутствие работы воображения. Все пустяки. Причина одна - отсутствие любимой и любящей жены. Началось с той поры, 14 лет, как лопнула струна, и я осознал свое одиночество. Это все не резон. Надо найти жену в ней же. И должно, и можно, и я найду. Господи, помоги мне» [1, 334]. Об ответственности больших людей за маленьких детей Л.Н.Толстой размышляет, обращаясь к опыту своей жизни: «Вспомнил свое отрочество, главное юность и молодость. Мне не было внушено никаких нравственных начал - никаких; а кругом меня большие суверенностью курили, пили, распутничали, били людей и требовали от них труда. И многое дурное я делал, не желая делать, только из подражания большим» [2, 109].
В размышлениях о семье для Толстого самое важное ответить для себя: как светить светом, если сам слаб и грешен, когда жизнь полна праздности. Тупость и праздность души - следствие такой жизни. И вот осознано самое главное зло - жизнь в роскоши: «Одно из самых тяжелых условий моей жизни это то, что я живу в роскоши»..., «Мучительная тоска от сознания мерзости своей жизни среди работающих, для того чтобы еле-еле избавиться от холодной, голодной смерти, избавить себя и семью» [3, 375].
Успех воспитания будет обеспечен только в том случае, когда родители неустанно будут работать над собой. «Дневники» Толстого - это мучительные сомнения, поиск духовной основы жизни. И почти все страницы, наполненные сомнениями, надеждой, отчаянием, стремлением понять, непониманием, пронизывает одна конечная мысль: единственная волшебница - любовь спасет семью от распада, поможет мужу и жене в сложном семейном строительстве. Русская национальная традиция формирования в ребенке, подростке, юноше представлений о приоритете духовной семейной основы предполагает повышенное внимание к взаимоотношению «отцов» и «детей». Праздная семья может толкать ребенка к соблазнам: «Зачем родители отдают от себя в гимназию? Мне вдруг ясно стало. Если бы родители держали его дома, они бы видели последствия своей безнравственной жизни на своих детях. Они бы видели себя, как в зеркале, в детях. Отец пьет вино за обедом с друзьями, а сын в кабаке. Отец на бале, а сын на вечеринке. Отец ничего не делает, и сын тоже. [4, 460]. Поэтому самый эффективный путь - это путь совместного обретения семейных духовных ценностей, что способствует гармонизации и укреплению духовных «скреп» семейного «строительства».
Религиозному характеру размышлений Толстого о детстве сопутствуют события его собственной жизни. Младший сын Л.Н.Толстого Ваня умирает 23 февраля 1895 года. Толстому необходимо осознать эту смерть, и он находит философско-религиозный смысл в смерти ребенка. В Дневнике за 1895 год он напишет: «Смерть детей с объективной точки зрения: природа пробует давать лучших и, видя, что мир еще не готов для них, берет их назад. Но пробовать она должна, чтобы идти вперед. Это запрос. Как ласточки, прилетающие слишком рано, замерзают. Но им все-таки надо прилетать. Так Ванечка. Но это объективное дурацкое рассуждение. Разумное же рассуждение то, что он сделал дело божие: установление царства божия через увеличение любви - больше, чем многие, прожившие полвека и больше.... Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я» [5, 12].
В XIX веке в ребенке свойственно видеть безгрешную душу. Но такое отношение к детству существовало не всегда. Мишель Турнье, размышляя о детстве, пишет: «В Европе при старом режиме представление о детях строилось преимущественно на безоговорочной вере в благо цивилизации. Детство считалось, наряду с «природой» и «первобытным состоянием», темной стороной сущности живого и неживого мира, незатронутой - до поры до времени? - разумом, религией, культурой, образованием. В результате отношение к детям было презрительным. В нем видели лишь слабость, невежество, пороки, слабоумие, нечистоплотность - во всех смыслах этого слова. Физическое и умственное ничтожество ребенка только подчеркивало его нравственное убожество. Боссюэ безапеляци-онно заявлял: «Детство есть жизнь в животном состоянии». Беруль зашел, если можно так сказать, еще дальше: «Детство - самое отвратительное и противное человеческой природе состояние, не считая смерти» [6, 33]. И далее там же резюмирует: «Каждому веку, каждому поколению. свойствено свое видение мира и своя система ценностей».
Мы привели этот пример, чтобы обратить внимание на относительность представлений о семейной модели «Муж - жена - дети», которая выстраивалась в соответствии с идеями, чувствами эпохи, испытывала зависимость от национальных ценностей, религиозных верований и этических пристрастий.
В этом контексте небезынтересны мысли Ф.М. Достоевского о семье, детстве, «младенце», занимавшие в антропологии писателя особенное место. Эти мысли, так же как и идеи Л.Н. Толстого, незримыми нитями связаны с философскими построениями В.В. Розанова, Н.С. Арсеньева, В.С. Соловьева, И.А. Ильина. Естественной колыбелью духовности в их философских рассуждениях становилась семья - религиозная, православная, «просветленная» детьми. Не случайно у Достоевского «детская тема» переплетается с великим христианским праздником - Рождеством: глубокий символический смысл этого очевиден: здесь и святость детства, и его связь с Божественным, и его чистота и праздничность. Остановимся на некоторых примерах.
«Дневник писателя» за январь 1876 г. посвящен теме рождественского праздника. Достоевский с А.Ф. Кони посещают колонию для малолетних преступников, а с дочерью Любой рождественский детский праздник в Санкт-Петербургском клубе художников. В этих поездках ему часто встречается «мальчик с ручкой», просящий подаяние. Все эти впечатления воплотились на страницах «Дневника писателя» в размышлениях о русских детях, их судьбе. Квинтэссенцией этих мыслей, выраженной в художественной форме, является «святочный рассказ» о том, как замерзший нищий мальчик попал на елку к Христу. «Мальчик у Христа на елке», по признанию Достоевского, его любимый рассказ. До конца XIXв. этот рассказ выходил отдельным изданием более двадцати раз. Далее тема детских страданий станет основной в рассказах «Елка и свадьба», «Униженные и оскорбленные», «Братья Карамазовы».
«Детская тема» продолжает волновать писателя и находит развитие в семейной теме. Так, основной темой первой главы в «Дневнике писателя» за 1877 г. (июль-август) становится воспитание детей, «случайные семейства». Современное русское семейство, по мысли Достоевского, становится больше случайным семейством. Случайная семья не даст самого важного - зачатков положительного и прекрасного, а без этого «нельзя пускать поколение в путь». В качестве иллюстрации писатель подробно разбирает материалы процесса Калужского областного суда по делу супругов Джунковских, бесчеловечно обращавшихся со своими детьми. Роман «Подросток» - это тоже замысел о «детстве», «отрочестве» и «юности», о семье, ее значении в воспитании «поколения». Это своего рода русский воспитательный роман, поэтому есть смысл остановиться на некоторых его «капитальнейших» мыслях. Это роман, как пояснял сам Достоевский, о русских детях, об их отцах, о том, как дитя выходит из детства «неготовым человеком». Его первые шаги, робкие и дерзкие, омрачены соблазном разврата, ненавистью за свою ничтожность и «случайность».
Мысль о «выкидышах» общества, случайных детях случайных семей - одна из самых горьких, ибо тогда-то и происходит искажение детской души, тогда-то и допускается сознательно порок в мысли и лелеется в сердце. «Случайной семье» противопоставлена семья «родовая». Для Достоевского в этом романе «родовая семья» та, которая впитала в себя народные семейные устои, христианские по своей сути. Напомним: в романе у «колыбели» Подростка два отца - цивилизованный «бродяга» аристократ Версилов, биологический отец Подростка, и народный странник Макар, появляющийся в минуту духовного кризиса Подростка. Именно Макар воплощает в себе лучшие, с точки зрения Достоевского, исторические черты русского народа: кротость, терпение, покорность, всепрощение. Не случайно Достоевский наделил его княжеской фамилией - Долгорукий. С.М. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» указывает 20 княжеских из 31 знатной фамилии. Фамилия Долгоруких, например, в 13 и 14 томах «Истории.» Соловьева упоминается чаще других. Но кроме труда С.М. Со-
ловьева в 70-е годы выходит книга об этом древнейшем роде, редактором которой был князь В.А. Долгорукий, через некоторое время оказавшийся на скамье подсудимых за мелкое мошенничество. Романная судьба князя Сокольского доказывает мысль о разложении высшего слоя, компрометируя таким образом идею Версилова о дворянстве - хранителе высших ценностей. Родовитому князю противоположен образ Макара Долгорукого, человека «из простых», дворового. Не обладая наследственным титулом и наследственным правом на княжескую фамилию, он тем не менее не скомпрометировал свою «княжескую» фамилию, в отличие от ее реального носителя. Именно Макар воплощает дорогую для Достоевского мысль о соединении «выжитых» дворянством и народом совместных духовных русских ценностей. Не зря именно ему доверяет Достоевский рассказ о «слезинке ребенка», о безвинной «жертве», которую не замолить.
Как видим, и у Толстого, и у Достоевского мысль о семье носит какой-то болезненный характер. Невольно возникает вопрос: почему? Что есть в русской семье такого, что заставляет думать о «жертве», «соблазне»? Заметно и то, что размышления двух писателей о духовных основах семьи на грани эсхатологии. Возможно, все дело в предчувствии грядущей эпохи - она уже на пороге - эпохи модерна, эпохи разрушения традиционных семейных основ, возникновения странных семейных отношений (Н. Гумилев и А. Ахматова, А. Блок и Л.Менделеева, О. Брик - Л. Брик и В. Маяковский). Напомним, что постмодерн вообще откажется от семьи и ее основы - детей. Достаточно вспомнить «Мастера и Маргариту» М. Булгакова. Маргарита - ведьма, которая, как известно, не может иметь детей. Впрочем, список можно продолжить: Кадзуо Исигуро напишет роман о клонах, в принципе не способных иметь детей («Не отпускай меня»). Кружится в романе клон - девочка Кэти, прижимая к груди воображаемого младенца, которая представляет женщину, у которой не может быть детей, но у нее рождается ребенок, она прижимает его к себе и поет: «Не оставляй меня, детка». Л. Улицкая создаст роман о распаде семьи («Казус Кукоцкого»). Что ж, возможно, что и Толстой и Достоевский видели тот далекий будущий мир, технологичный и жестокий, в котором распад семьи неизбежен, и напоминали о национальных духовных скрепах, благодаря которым держится семья. Впрочем, есть и другие варианты. Н.Бердяев в своей книге «Русская идея» замечает, что русский народ менее семейственный, чем народы Запада, менее связан семейными узами, достаточно легко разрывает эти узы. В контексте этой же мысли размышления К.Н.Леонтьева о слабой семейственности русских: он тоже «винит» в ней государство: «Родовое чувство, столь сильное на Западе в аристократическом элементе общества, у нас же в этом элементе всегда гораздо слабейшее, нашло себе главное выражение в монархизме. Имея сначала вотчинный (родовой) характер, наше государство этим самым развилось впоследствии так, что родовое чувство общества у нас приняло государственное направление. Государство у нас всегда было сильнее, глубже, выработаннее не только аристократии, но и самой семьи» [7,301]. Собственно, это свойство представляет грань другого качества - и в святости и в пороке дойти либо до самого верха, либо опуститься в самый ад. Русский человек, как полагал Достоевский, часто начинает идеалом Мадонны, а заканчивает идеалом содомским. Не от этого ли стремление наших писателей уберечь в ребенке идеал святости, возлагая на семью - и единственно на семью - обязанность эту святость хранить? Поэтому мы не найдем в произведениях русских писателей образа ребенка, брошенного, подобно Гаврошу В.Гюго, легко и свободно справляющегося с трудностями одинокого детства. Русского Гав-роша попросту нет. Но есть образ ребенка страдающего и в этом своем недетском страдании поднимающегося до святости. Русские писатели так пронзительно пишут о детстве: «... как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я».
Литература
1. Толстой Л.Н. Собр. соч: в 22-х т. - М., 1985. - Т. 21.
2. Толстой Л.Н. Собр. соч: в 22-х т. - М., 1985. - Т. 22.
3. Там же.
4. Толстой Л.Н. Собр. соч: в 22-х т. - М., 1985. - Т. 21.
5. Толстой Л.Н. Собр. соч: в 22-х т. - М., 1985. - Т. 22.
6. Анри Турнье. Полет вампира. Заметки о прочитанном. - М., 2004.
7. Леонтьев К.Н. Византизм и славянство // Русские философы. Антология. - М., 1993.
Целикова Елена Ивановна, доктор педагогических наук, профессор кафедры зарубежной литературы
Tselikova Elena Ivanovna, doctor of pedagogical sciences, professor, department of foreign literature
