CC BY
139
RECONSTRUCTION OF K.D. KAVELIN’S DOCTRINE ON RELATION OF ETHICS
E.N. Chesnova, A.I. Vyalov
The article is devoted to the reconstruction and analysis of K.D. Kavelin’s doctrine on the relation of ethics to law, art and religion. The article describes the main categories of K.D. Kavelin’s doctrines, analyzes the subject and tasks of ethics, law, art and religion as the areas of human life and reveals the problems of their intermixture.
Key words: ethics, law, art, religion, morality, ideals, science.
Chesnova Elena Nikolaevna, PhD (Philosophy), senior lecturer, [email protected], Russia, Tula, Leo Tolstoy Tula State Pedagogical University.
Vyalov Aleksey Ivanovich, post-graduate student, [email protected], Russia, Tula, Leo Tolstoy Tula State Pedagogical University.
УДК 130.2
«АНТИПОВЕДЕНИЕ»: ОПЫТ СИНЕРГЕТИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
С.Е. Юрков
Рассматривается малоизученный феномен «антиповедения» в культуре и обществе, конструируется комплекс его характерологических параметров. Производится его сопоставление с терминами «аномия», «девиация». Основной анализ сделан с синергетических позиций, в рамках которого ключевыми понятиями выступают «хаос», «порядок», «система», за счет чего демонстрируется возможность применения синергетической методологии к явлениям социального уровня.
Ключевые слова: хаос, порядок, антиповедение, норма, девиантность, синергетика, культура.
Факторы антиповедения получили широкое распространение в социально-культурной истории с древности до современности. Антиповедение практикуется в самых разных областях общественной жизни: политической, бытовой, досуговой, развлекательной, в сфере искусства. Тем не менее, до настоящего момента серьёзных теоретических трудов, посвященных данному феномену (из области гуманитарных наук), имеется крайне мало. Активно проводятся изыскания по проблемам девиантности, формам отклоняющегося поведения в изысканиях психологии и социологии, исследуется тематика маргинализации, перверсивности взаимоотношений «Своего» и «Другого» («Чужого», «Иного») в философии, но проблема антиповедения, невзирая на её актуальность, пока ещё остается сла-боизученной.
Согласно одному из определений (проф. Б.А. Успенского), «Антиповедение, т.е. обратное, перевёрнутое, «опрокинутое» поведение - иными 92
словами, поведение наоборот, - исключительно характерно для культуры Древней Руси, как и вообще для иерархической средневековой культуры. Сущность антиповедения - перевёрнутость, т.е. замена тех или иных регламентированных норм на их противоположность, причём характер такого противопоставления заранее не определён» [1, с. 320]. Цель статьи - не только продемонстрировать применимость смыслов подобной формулировки к моделированию стратегий обращения поведенческих эталонов применительно к Руси или конкретному этапу культурной истории, но и обосновать универсальность ее эвристической адекватности относительно любой хронологической и топологической социально-культурной матрицы, чему, на взгляд автора, способствуют потенциалы, наработанные современной синергетикой.
Композиционно антиповедение сопряжено с такими фундаментальными понятиями синергетики, как «порядок» и «хаос» (философское рассмотрение координации коих можно вывести еще из учения Гераклита). Вопрос об их соотношении (рождении порядка из хаоса, неупорядоченности) обозначен ещё в древнейших космогонических мифах. Хаос представлялся в качестве исходного добытийного состояния мира, в противоположность организованному Космосу. Отсюда аксиологически негативные свойства хаотического - темнота, ужасность, враждебность богам и людям. В результате Хаос неизбежно вытеснялся порядком, но, и будучи «побеждённым», он не исчезает, а узурпируется «периферией» бытия, становясь его обратной, «изнаночной» стороной - в мифических образах Аида, Тартара, Леты... Отсюда уже можно сделать заключение о наличии двух субстанциальных состояниях хаоса: хаос как «праформа» (гиперреальность) мира в его добытийственности, потенциальности и хаос как особое состояние бытия, имманентно сопровождающий его функциональность в «перевёрнутом» или перверсивном в отношении порядка (организованности, нормы) варианте (соответственно хаос «становящийся» и хаос «ставший», ср.: «па1ша паШгаш» и «па1ша па1ша1а» у Спинозы).
Хаос есть пространство аккумуляции векторов эволюционного движения или, в терминах синергетики, «веер бифуркационных возможностей развития», «бесформенное состояние мира, где все будущие потенции смешаны и не расчленены» [2] (дать общее, универсальное определение хаоса в целом затруднительно, поскольку каждая наука вырабатывает собственные его понятия; в естественных науках на сегодняшний день таковых насчитывается более десятка).
В области учёного знания на протяжении всего огромного периода его существования (включая классическую науку и вплоть до XX столетия) отношение к феноменам хаотического оставалось сугубо негативным. Хаос отождествлялся с источником дезорганизации, внесения беспорядка (флуктуационных изменений), нарушения принципов стабильности и нормы в развитии линейных равновесных систем, «случайности» и потому иг-
норировался в качестве особого предмета исследования. Наличие хаоса, безусловно, признавалось, но - в статусе «неистинного» бытия, аналогично трактовке существования «сатанинского» мира в религиозной традиции. Научный интерес к проблемам хаотического в связи с изучением процессов самоорганизации упорядоченных систем возник лишь в XX в. («Текто-логия» А. Богданова, техническая кибернетика, теория информационных систем, физическая школа Г. Хакена, математическая школа В.И. Арнольда и Р. Тома, эволюционная концепция развития Э. Янча и др.). Ведущей научной отраслью, центрирующей внимание на механизмах упорядочивания и дезупорядочивания систем, ключевыми понятиями которой явились «порядок» и «хаос», выступила синергетика, родившаяся в начале 1970-х гг. С этого момента постепенно стала изменяться оценочная и эпистемологическая интерпретация хаотического, проясняется его созидательная, конструктивная роль в процессе мироорганизации, равно как и понимание неизбежности и необходимости присутствия его элементов в общей картине миропорядка. К его рецепции делается вполне применимым высказывание Ю.М. Лотмана по поводу «сферы непредсказуемости», являющейся «сложным динамическим резервуаром в любых процессах развития» [3].
Поскольку в основании фундамента синергетики оказались, главным образом, естественные науки, в настоящее время особую важность приобрели восполняющие пробел разработки культурологического (в целом - гуманитарного, философского) направления, использующие элементы синергетической методологии, в которых понятие хаоса и порядка приемлемые не в меньшей, если не в большей мере [4, с. 43-54].
В той или иной мере хаос сопровождает культурные процессы постоянно, это - «другое» культуры, ее внешняя альтернативность. Имманентно он «растворен» и внутри самой культуры, поскольку в ее системе всегда присутствуют элементы, ориентированные как на ее сохранность, так и на дестабилизацию. Хаос необходим культуре как некоей организованной целостности в той же степени, как необходимо свободное пространство для физического тела, чтобы оно могло совершать движение.
Исходя из концепции существования «диссипативных» (стремящихся к упорядоченности) и «нестационарных» (эволюционирующих) структур, определенные фазисы в развитии общества могут быть истолкованы либо в качестве «становящегося» (тяготеющего к их упрочению структурных связей и стабильности), либо «ставшего» (консервативного, нуждающегося в радикальных трансформациях) [5, с. 384]. Хаотическое присутствует в обоих случаях: в первом - преимущественно в форме наличия и воздействия фрагментов предшествующей культуры, во втором - в оболочке новаторских, антитрадиционалистских тенденций. Процессы ха-отизации, происходящие между полюсами «старое» (консервативное) -«новое» (прогрессивное), получают конкретизацию в противостоянии
официальной идеологии, государственных предписаний (что квалифицируется по разряду ориентировочно «должного»), общественных стереотипов мышления и социального действия и - необычного или "перевёрнутого" поведения, действий, речевых акций, идущих вразрез с эталоном, предзаданным как государственной системой, так и обыденным сознанием.
Эстетико-культурным отражением хаотических феноменров оправданно полагать антиповедение, конституирующее, в свою очередь, сферу «антимира». Термин «антимир» употребляется в работах Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Б. А. Успенского и др. и к настоящему времени превратился в устойчивое понятие, фигурирующее в названиях и содержании ряда научных изданий.
В интерпретации Лихачёва антимир (подчеркнем, применительно к древнерусской культуре) связывается со смеховым миром и представляет собой мир нарушенных отношений, мир «нелепостей», «кромешный», «недействительный», противоположный «нормальному» [6]. В нём разрушена повседневная знаковая система, господствует «свобода от условностей». Оказываясь зависимым от мира «нормы», «смеховой мир» несамостоятелен, это «теневой» мир, в комическом, пародийном виде отражающий существующие в данное время воззрения на действительность.
В исследованиях Лотмана термин «антимир» расшифровывается через понятие семантической границы (порядка и хаоса), деление мира на «мы» и «они» [3]. Если «внутренний» (т.е. освоенный) мир являет собой Космос, то по другую его сторону располагается антимир, хаос, «внеструк-турное иконическое пространство, обитаемое чудовищами, инфернальными силами или людьми, которые с ним связаны». Антимир практически отождествляется с хаосом, причём его привязка к смеху, по логике, вовсе не обязательна. Важным является замечание исследователя, кающееся признания неизбежности присутствия компонентов хаоса в культуре: «. всякая культура создаёт не только свой тип организации, но и свой тип внешней «дезорганизации» [3, с. 267] (следует подчеркнуть, что необходимость сосуществования противоборствующих сил в структуре социума отмечали также философы А. Тюрго, М.-Ж. Кондорсе, Т. де Шарден, а в числе современных, например, Ж. Бодрийяр и многие другие). Как только в общественную жизнь внедряется новая норма, начинают вырабатываться правила её нарушения (тоже - в науке: П. Фейерабенд заявляет: как только выдвинута и обоснована в качестве истинной некая теория, следует сформулировать как можно больше альтернативных теорий, выявляющих слабые стороны теории доказанной).
Социологическим прототипом понятия «антиповедения» можно считать термин «аномия» (от греч. апошоБ - «беззаконие», «безнорм-ность»), введённый в конце XIX в. Э. Дюркгеймом (в работах «О разделении общественного труда», «Самоубийство») [7, 8, с. 256-309]. При этом Дюркгейм опирался на теорию Т. Гоббса о необходимости искусственно
вводимых (обществом) ограничений на «естественные» желания, влечения и потребности индивида. Согласно Дюркгейму, аномия есть временный упадок моральных регуляций, обусловленный переходным характером эпохи. Формальная причина аномических настроений заключается в расхождении имеющихся в обществе культурно-экономических интересов и возможностями их удовлетворения. В ходе социального развития обостряются процессы индивидуализации, ослабевает коллективный надзор за исполнением моральных заповедей, в результате возрастает степень свободы личности от традиций и стереотипов поведения, увеличивается диапазон выбора способов действия. Аномия создаёт предпосылки общественного беспорядка, поскольку провоцирует рост отклоняющегося и разрушительного поведения в общественной среде (продолжая логику подобного рассуждения следует признать, что по мере перехода от традиционных типов общественной организации к демократическим, расширения объёма индивидуальной свободы почва для проявления аномии будет только укрепляться).
В теории последователя Дюркгейма Р.К. Мертона поводом возникновения аномии служит отсутствие для индивида возможности добиться навязываемых ему обществом целей, легализованными тем же обществом средствами. В качестве выхода из ситуации избирается либо конформизм, либо действия, отвергающие «узаконенные» средства или сами цели, что порождает «отклоняющееся» поведение (уход от мира, мятеж и проч.).
В современной социологии под «аномией» понимается такое «состояние общества или личного отношения к обществу, в котором имеется слабый консенсус, недостаток веры в ценности или цели, а также утрата эффективности нормативных или нравственных рамок, регулирующих коллективную (индивидуальную) жизнь».
«Аномия» в своём абсолютном значении далеко не тождественна понятию «антиповедение». Во-первых, потому что его трактовка (в современной версии) допускает в свое определение равнодушие, негативную пассивность членов общества по поводу этических норм, в то время как антиповедение всегда предполагает активность. Во-вторых, аномия, по теории родоначальников термина, характерна для периодов этического «безвременья», т.е. когда общество ещё не в состоянии установить твёрдые нормативные границы, актуализация же антиповедения наблюдается именно в ситуации «избыточной» нормативности, представляя реакцию на давление жёсткого порядка.
Близким по содержанию, даже синонимичным «антиповедению», может показаться понятие «девиации», используемое в психологии и социологии. Однако это далеко не так. «Девиация» определяется как «социальное поведение, отклоняющееся от считающегося «нормальным» или социально приемлемым в обществе, либо в социальном контексте [9, с. 20]. Хотя девиация охватывает и преступное поведение, её сфера намного ши-
ре». Главным образом, «девиация» не отражает сути понятия «антиповедения» в силу своей неконкретности (оно включает в себя и преступление, что не предполагается антиповедением), и, кроме того, девиантные действия специфично не ориентированы на нарушение общественной нормы (что происходит лишь в качестве спонтанного акта, сопровождающего имеющие иную цель поступки), не содержит сознательной установки на «перевернутость». Мотивацией девиантных действий могут являться патологические изменения психики, особенности черт характера личности, подражание референтной группе и т.д. Антиповедение же порождается сугубо культурологическими причинами; именно трансгрессия стереотипи-зированного эталона делается для него первичной задачей, целью которой выступает воздействие на общественное сознание, внесение дисбаланса (хаотичности) в строй существующего порядка. Именно поэтому антиповедение всегда публично манифестируемо, всегда предполагает внешнего наблюдателя, «другого».
Понятие «антиповедение» складывается на почве отечественных семиотических исследований, осуществленных Ю.М. Лотманом и Б. А. Успенским в 1976-1977 гг. (однако в указанный период оно ещё не приобрело характера самостоятельности). При конструировании данного понятия Успенский исходит из традиционных убеждений русского народа эпохи средневековья о перевёрнутости логических и знаковых связей в «потустороннем», загробном мире: то, что в пределах земного мира представляется истинным, правильным, «правым», вне его должно выглядеть с точностью «до наоборот». По этой причине антиповедение, созидаемое в нормальном» мире, зеркально противоположным образом дублирует структуру загробного мира; это именно поведение «наоборот», замена тех или иных норм на их противоположность. Поскольку антиповедение соприкасается с «изнаночным» миром, инфернальностью, магией, общением с умершими или религиозным поучением (юродство), с позицией которого «перевёрнутым» выступает уже мир посюсторонний, обычный, оно так или иначе, со знаком «плюс» или «минус» несёт в себе оттенок сакрально-сти.
Недостатком концепции Успенского, на наш взгляд, является определённый консерватизм подхода к проблеме, поскольку в своём решении она оказывается зависимой от указанного элемента сакральности, следовательно, с его постепенным элиминированием из сферы культуры должно исчезнуть и само основание для антиповеденческого творчества.
Если обычай и ритуал можно квалифицировать в качестве особых процедур, направленных на отвоевание у хаоса «зон порядка», то антиповедение представляет противоположную ориентацию - хаотизацию действительности. Аналогично «обессмысливанию» (утрате исходной семантики), образующегося в процессе трансформации обычая в ритуал, антиповедение, проходя путь от сакрализованной до десакрализованной формы,
приводит к повышению семиотического и структурного дисбаланса в системе культуры. Достигнувшее в своём развитии стадии десакрализации, оторванное от корней обычая (и ставшее в результате в массе случаев малопонятным для окружающей социальной сферы), антиповедение максимально приближено к экспликации собственной сути.
В плане углубления понимания факта перманентного присутствия в структурах культуры (на различных её уровнях) феномена антиповедения также нуждается в корректировке идея Успенского о конструкции рассматриваемого явления как поведения, строящегося именно по принципу «наоборот», строгой «перевёрнутости» к общепринятой норме. Понятие «перевёрнутости» требует более расширенного толкования, означающего наличие определённого диапазона вариантов нарушения нормы, поскольку при отклонении от нормы, мы имеем уже дело не с нормой, а изменённой её модификацией (не бывает «полунормативного» или «четвертьнорма-тивного» поведения). Иными словами, деструкция нормы способна осуществляться не только за счёт точной «обратности» к ней, но и формой несоответствия действий, поступков, эмоционального состояния требуемой ситуации, общественным ожиданиям и мнению, нестандартной реакции на воспринимаемый объект, событие или явление.
Следование самой норме также имеет некие границы «колебания». В действительности мы, как правило, сталкиваемся с «усреднённым» её исполнением (что связано с понятием «стереотипа»). В данном смысле можно утверждать, что стремление к трансгрессии заложено в глубинных основаниях человеческой психики, отчасти в юнговских «архетипах коллективного бессознательного».
Подобная постановка вопроса, безусловно, выдвигает проблему определения рамок, внутри которых термин «антиповедение» допускает свое применение. С целью решения проблемы представляется оправданным обратиться к уже упоминаемому понятию «девиации». Разведение его содержания по полюсам крайностей: патология, особенность индивидуальных черт характера (сфера медицины и психологии) в одном случае, и преступление, антиобщественное поведение (сфера криминалистики) в другом, даёт возможность представить данные полюса в качестве демаркационных граней, отсекающих девиацию от собственно антиповедения. Поскольку антиповедение осуществляется его носителем сознательно и целенаправленно, то в первом случае имеют место не «анти», а поведенческие акции, продиктованные неспособностью (в пределе - невменяемостью) индивида к свободному и самостоятельному принятию решений и производству адекватного акциального выбора (психические расстройства, наркозависимость, алкоголизм и т.д.). Для второго случая характерно то, что лицо, совершившее преступление, почти всегда (пусть хотя бы только для себя лично) способно рационально оправдать своё деяние, дать ему логическое объяснение, в чём проявляется расчёт на общественное понима-
ние и из-за чего уничтожается эффект новизны и неожиданности, присущий антиповедению. Совершая преступление, субъект, в принципе, исходит из тех же самых понятий о норме, принятых социумом: он восстанавливает нарушенную, с его точки зрения, справедливость, т.е. ориентируется на укрепление нормы, а вовсе не на её «переворачиваемость». Следует также добавить, что преступность в правовом порядке предполагает обязательное административное или уголовное наказание, в то время как антиповедение не сопряжено с каким-либо репрессивным, направленным на него, воздействием - последнее ограничивается лишь общественным порицанием и осуждением.
Исходя из сказанного можно выдвинуть собственное определение понятия «антиповедение»: антиповедение есть такая форма намеренного и сознательного отклонения от общепринятой или предписываемой и рекомендуемой идеологическими кругами официальной власти нормы поведения, которая содержит (в большей или меньшей степени) интенцию на дестабилизацию сложившегося культурно-социального порядка (в предельном случае - на разрушение всей его структуры, т.е. системы норм). Антиповедение всегда творится публично, рассчитано на общественный резонанс, внешнюю реакцию, в чем проявляется его ролевая (театрализованная) субстанциальность. Будучи связанным с публичностью, оно обладает сверхзнаковой природой, требующей дополнительных усилий дешифровки.
Итак, общими, характерологическими чертами антиповедения являются следующие:
- антиповедение в своём культурно-историческом происхождении имеет сакрально-обрядовые корни;
- побудительными причинами воспроизводства антиповедения выступают причины культурологического (а не медицинского и не психологического) плана;
- антиповедение театрализовано и сверхзнаково;
- антиповедение пользуется своими «архетипами» (к примеру, юродство, чудачество).
Исследуемый феномен поведения осуществляется как на «микро», так и на «макроуровне» культуры. На «микроуровне» оно проявляется в форме разового акта, свершаемого отдельным индивидом (или малой группой лиц) и не имеет ощутимого влияния на фактор стабильности наличного порядка (на данном уровне антиповедение обычно сопряжено с пародизмом или чудачеством). «Макроуровень» представляет собой крупномасштабное действие, кардинально разрушающее сложившийся порядок, опрокидывающее традиционные мировоззренческие убеждения, меняющее местами «низы» и «верхи» (примером последнего может служить культурная революция, инспирированная Петром I).
С точки зрения своего социального и культурологического значения антиповедение освобождает от давления необходимости, господствующей в мире, подчеркивает его оппозиционность ей (порядку), ее хаотизи-рующие способности разоблачают всяческую претензию на вечность и безусловность, предоставляя человеческому сознанию и действию свободу для реализации новых возможностей, а в более широком плане - стимулирует динамику социального ритма.
Список литературы
1. Успенский Б. А. Избр. труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М.: Гнозис, 1994. 429 с.
2. Музыка О.И. Бифуркации в природе и обществе: естественнонаучный и социосинергетический аспект // Современные наукоемкие технологии. 2011. №1. С. 87-91.
3. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: «Искусство - СПБ», 2000. 704 с.
4. Юрков С.Е. О синергетическом подходе к изучению ментальности // Известия ТулГУ. Гуманитарные науки. Вып. 2. Тула: Изд-во ТулГУ, 2010. С. 43-54.
5. Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: Синергетика и теория социальной самоорганизации. СПб.: Лань, 1999. 480 с.
6. Лихачёв Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984. 295 с.
7. Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд. М.: Мысль, 1994. 399 с.
8. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда // Западноевропейская социология Х1Х -начала ХХ веков. М.: Мысль, 1996.
С. 256-309.
9. Лоусон Т., Гэррод Д. Антикультура // Социология. А-Я: словарь-справочник / пер с англ. К.С. Ткаченко. М.: Гранд-Фаир, 2000. 608 с.
Юрков Сергей Евгеньевич, д-р филос. наук, проф, [email protected], Россия, Тула, Тульский государственный университет.
“ANTIBEHAVIOR": EXPERIENCE OF SYNERGETIC INTERPRETATIONS
S.E. Yurkov
The article analyzes the phenomenon of "antibehavior" in culture and society, and outlines the complex of its specific parameters. This phenomenon is juxtaposed to such terms as “аnomos” and "deviation". The basic analysis is made from synergetic point of view based on such key concepts as "chaos", "order" and "system", which enables us to apply synergetic methodology to the social phenomena.
Key words: chaos, order, antibehavior, norm, deviation, synergetics, culture.
Yurkov Sergey Evgenyevich, Doctor of Philosophy, Professor, [email protected], Russia, Tula, Tula State University.
