CC BY
22
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 6
А н г е л и к а М о л н а р. Поэзия прозы в творчестве Гончарова. Ульяновск: Издательство «Корпорация технологий продвижения», 2012. 448 с.
В юбилейный для знаменитого романиста год книгу опубликовала Ангелика Молнар, уроженка Донецка, а ныне известный венгерский филолог-русист, доцент Западно-венгерского университета (г. Сомбатхей).
Исследование, озаглавленное «Поэзия прозы в творчестве И.А. Гончарова», существенно дополняет предыдущую работу этого же автора1 раскрытием тех особенностей гончаровского реализма, которые обусловлены оригинальным сплавом в нем традиции пушкинско-гоголевской с традициями романтизма.
В центре внимания ученого прежде всего пушкинские «Евгений Онегин» и «Каменный гость» (отчасти и «Цыганы», «Капитанская дочка», «Станционный смотритель», «Бахчисарайский фонтан»), а также гоголевские «Женитьба», «Старосветские помещики», «Портрет».
С названными произведениями Пушкина гончаровскую романную «трилогию», считает А. Молнар, сближают вопросы о назначении человеческой жизни, сущности творческого (художественного) труда, любовно-семейной «нормы», мотивы донжуанства, духовного сна, искушения и оживления женщины-статуи, индивидуалистической слабости-воли и др.
Связь Гончарова с творчеством Гоголя обнаруживается в теме женитьбы, в мифологеме Золотого века и дьявольском искушении искусством, в сопоставлении старого и нового «света», любви и привычки.
Не обошла А. Молнар своим вниманием и отголоски художественных концепций Гончарова в произведениях некоторых современных ему русских писателей. Так, творческое преломление гончаровского мотива сна она находит в «Сне смешного человека» Ф. Достоевского; в толстовской «Анне Карениной»; в тургеневской «Песни торжествующей любви».
Значительное место в рецензируемой монографии отведено интертекстуальному анализу гончаровских романов. Убеждение исследовательницы в их всемирном художественном значении подкрепляется сравнениями созданных в них образов и коллизий с персонажами и ситуациями ряда западноевропейских произведений — от «Метаморфоз» Овидия и гофмановских «Эликсиров дьявола» до «Утраченных иллюзий» Бальзака.
В самом деле, размышляет исследовательница, разве блаженное состояние насельников Обломовки не сходно с мирочувствием
1 Молнар А. Поэтика романов И. А. Гончарова. М., 2004.
древнегреческих Филемона и Бавкиды? А присутствующая в «Обрыве» тема дьявольского искуса не перекликается ли с аналогичным мотивом Гофмана? И можно ли понять своеобразие трактовок в «Обыкновенной истории» истинного воспитания (или карьеры), а также гончаровские метафоры желтого цветка, письма, житейского плода, наконец, отдельные психологические мотивации центральных героев этого романа без учета аналогичных компонентов в тематически близком романе Бальзака?
Эти и близкие им грани художественного мира Гончарова сегодня привлекают многих иностранных исследователей, в особенности немецких и американских. Что же касается Венгрии, то, по словам автора монографии, до настоящего времени о Гончарове здесь в большинстве случаев издавались его популярные биографии, анализ же произведений романиста ограничивался выявлением их главных мотивов. Однако сейчас интерес к гончаровскому творчеству быстро растет и в Венгрии, о чем свидетельствует внимание к нему представителей и собственно венгерской научной методики дискурсивной поэтики.
Ее основные методологические положения, которыми руководствуется в обеих своих монографиях и А. Молнар, разработаны в трудах профессора Арпада Ковача, опирающегося на восходящую к Вильгельму фон Гумбольдту языковую теорию А.А. Потебни, а также близкие ей идеи венгерского поэта и прозаика Деже Костолани.
«Мы, — пишет Костолани, — мыслим словами, и не только мышление влияет обратно на язык, но и знание языка может повлиять на мышление»2. Как показывает опыт анализа художественного произведения в свете дискурсивной поэтики, внимательное отношение к его языку, а именно к истокам его словесного материала (этимологии) позволяет находить неожиданные межсловесные соответствия. Процесс этимологизации речевого художественного текста обнаруживает в нем метафоры и смыслы, обновляющие память слова и, соответственно, сам речевой текст. В итоге тот или иной роман (повесть, рассказ и т.п.) становится произведением, так сказать, само себя описывающим, для проникновения в которое исследователь должен подобрать соответствующие словесные ключи.
Такие «ключи» А. Молнар ищет в этимологических словарях русского языка, составленных М. Фасмером и Т.П. Цыганенко. При этом первый из них явился для исследовательницы, по существу, настольной книгой: отсылки к нему встречаются в ее монографии повсеместно.
Методику реэтимологизации слов и метафорической ресеманти-зации отдельных лексических единиц (фонических и синтагматических) А. Молнар применяет прежде всего в главах книги, посвящен-
2 КоБ21:о1апу1 Dezs6: ^е1у ¿б 1е1ек. ^егк.: Ра1). ВМареБ^ 82ерггоёа1ш1 Кбпуук1ас16, 1971. С. 46-47 (перевод А. Молнар).
ных разборам гончаровских романов. И здесь немало интересных наблюдений как небесспорных, так и граничащих с открытием.
Например, по мнению Молнар, рассеянная в тексте первого романа Гончарова анаграмматическая упорядоченность про — пор становится организующим принципом всего произведения. Это «один из приемов поэтизации» (с. 51), раскрывающий семантику жизненной обыкновенности и прозаичности. Петр Адуев приучает провинциала Александра привыкать к петербургскому порядку — говорить попроще. Постигая в деревне поэзию «серенького неба», главный герой «Обыкновенной истории» проходит путь эстетизации простой жизни. Вернувшись в северную столицу России, он уже не «порет дичь» (слова Адуева-старшего о прежнем Александре), не портит «свое скромное назначение», а живет, как все в Петербурге, — по законам прозы.
Фамилия Обломова из одноименного романа подвергалась исследовательской расшифровке неоднократно. А. Молнар согласна с теми интерпретаторами, которые видят в ней намек на фигуру замкнутую, округлую и целостную. Но не довольствуется этим. По ее мнению, этот смысл заложен уже в звучании отдельных частей антропонима Ильи Ильича (о; об; ло; мо), каждая из которых отражается и создается романной лексикой, с той или иной частью связанной. Вот этот словесно-фонетический ряд в представлении исследовательницы:
«О»: сон, дно, одр, скромный, кров, крот, кроткий, широкий, нора, простор; «Об»: гроб, робкий; «Ло»: ложе, лоно, отлогие, холмы, одеяло, голубь, столбняк, угол, локоть, лом, солома, золото, колодезь, болото, полнота; «Мо»: могила, молния, молчание и т.д. (с. 183).
Невинность и хрупкость Марфеньки («Обрыв») сравнивается Верой со свойствами бабочки, цвет крыльев которой пропадет, или крыло вовсе оборвется, если бабочку тронуть. С точки зрения дискурсивной поэтики, в этом романном пассаже «происходит этимологизация слов, их возведение к предикативной форме» (с. 318). Если попытаться искусить Марфиньку, ей грозит падение, что символизирует семантика обрыва. Предикаты «обрывать» и «пропадать» сближаются по значению, а слово «бабочка», согласно Фасмеру, образуется от слова «бабушка» (также оно означает «душу»), которой Райский, Вера и Марфенька именуют Татьяну Марковну Бережкову, всеми силами уберегавшую (но в случае с Верой не уберегшую) своих внучек от падения, в молодости пережитого и ею самой.
Эти примеры можно дополнить десятками других, в свой черед далеко небезынтересных. Полагаем все же, что в случае ее абсолютизации ресемантизация художественного слова способна не только уточнить то общее представление об анализируемом произведении, которое было достигнуто традиционными исследовательскими методиками, но и заслонить его чрезмерной лексической дискретностью и смысловой
дезинтеграцией. Вместе с тем нельзя не признать: работа с языком гончаровских романов, проведенная Ангеликой Молнар, в целом не просто поучительна для всех коллег венгерской исследовательницы, но и плодотворна. Ведь благодаря ей в романной «трилогии» обнажились те ее проблемные и психологические аспекты, которые, в их нынешней жизненной актуальности, ранее не замечались.
Кроме этимологических словарей, А. Молнар активно использует толковый словарь В. И. Даля, словарь личных имен3, энциклопедический словарь славянской мифологии4, трехтомный труд А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» и другие материалы.
Таким образом, в задачи дискурсивной поэтики, помимо сказанного, входит анализ «тематического, нарративного, сюжетного и жанрового планов» (с. 25) романов Гончарова. При этом автор монографии пишет о принципиальной открытости данного метода для иных способов интерпретации художественного текста.
Одним из ключевых свойств романных текстов Гончарова является самовыражение их героев, опосредованное объективным словом автора («субъекта текста», по Молнар). В этой связи важнейшим понятием в работе исследовательницы становится понятие памяти: герои романов Гончарова, обнажая языковые и жанровые шаблоны, создают свое слово и становятся, в большей или меньшей степени, своеобразными соавторами романиста. Так, творческое осмысление жизненного опыта у Александра Адуева, Обломова и Райского происходит через метафору письма.
Переходя к монографической характеристике каждого из трех романов Гончарова, А. Молнар акцентирует в «Обыкновенной истории» влияние памяти и мотивов письма на осмысление Александром своей жизненной нормы, связь этого романа Гончарова с западноевропейской традицией романа воспитания (сходства и различия), общие сюжетообразующие мотивы «Обыкновенной истории» и «Евгения Онегина», оксюморонное начало в заглавии романа.
В «Обломове» исследовательница справедливо отмечает усложнение нарративной структуры и принципов знакообразования по сравнению с первым романом, необходимость разграничивать при анализе «обломовщины» ее понимание Андреем Штольцем, литератором-нарратором и самим романистом («субъектом текста»).
Говоря о главе «Сон Обломова», Молнар констатирует наличие в ней слова самого Ильи Ильича, частично приобретающего «права» автора и в итоге творящего целый мир, в котором он чувствует себя достойным человеком, имеющим право на уважение окружающих. Интересны и во многом новы соображения А. Молнар о фольклорных и библейских прообразах (Илья Муромец, Илья-пророк, громовержец)
3 Словарь русских личных имен. М., 1995.
4 Энциклопедический словарь славянской мифологии. М., 1995.
заглавного героя «Обломова», о связи житья-бытья обломовцев с мифом о Золотом веке, как он представлен Достоевским в «Сне смешного человека», а также с историей Филемона и Бавкиды из «Метаморфоз» Овидия, наконец, и бытием «старосветских помещиков» Гоголя.
Гончаровский «Обрыв» трактован А. Молнар как существенное обновление традиционно «закрытой формы романа» (с. 440). Свидетельство этому исследовательница видит в поисках «художника» Райского онтологической доминанты задуманного им пространного эпического произведения и в значительной авторской ориентации на слово этого героя. Неспособность же Райского преобразить написанные им отрывки, обрывки (портреты, бытовые сцены, «копии с нравов» и т.д.) в законченный роман компенсируется его целостным текстом, созданным самим Гончаровым. Убедительно раскрыто в монографии как включение образа Райского («поклонника красоты») в европейский и русский контекст донжуанства (особенно в связи с главным героем «Севильского обольстителя, или Каменного гостя» Тирсо де Молины), так и переосмысление в «Обрыве» общего для этого понятия мотива волокиты.
Вслед за М.В. Отрадиным5 А. Молнар донжуанским мотивом, однако уже пародийным, объясняет и жизнеповедение заглавного героя очерка «Иван Савич Поджабрин». В этом своем качестве скучающий и мечтающий «жуир» чиновник Поджабрин предвосхищает Райского, но, разумеется, комически или фарсово сниженного. Впрочем, герой указанного очерка способен в свой черед творчески преобразить готовое слово, что доказывает эпизод его встречи с майором Стрекозой. В нем Поджабрин иронизирует над фамилией майора, которая, будучи схожей с фамилиями басенных героев И. Крылова, не является говорящей, т.е. не отражает характера Стрекозы, по мнению Ивана Савича.
В качестве венгерского ученого автор рецензируемой монографии опирается в первую очередь на методологические достижения литературоведения своей страны, тем самым знакомя с ними российских читателей, что само по себе немаловажно. Но научная ценность монографии А. Молнар этим отнюдь не ограничивается. Благодаря отличному знанию истории вопроса, а также анализу гончаровского творчества в обширнейшем лингвистическом и культурологическом контексте работа Ангелики Молнар обретает характер труда, не только итожащего достижения ее многочисленных предшественников, но и задающего новые исследовательские рубежи в проблеме, которой он посвящен.
А.Ю. Шедловская
Сведения об авторе: Шедловская Анастасия Юрьевна, студентка IV курса филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова: E-mail: [email protected]
5 См.: Отрадин М.В. Проза И. А. Гончарова в литературном контексте. СПб., 1994.
259
