CC BY
55
Временной колорит является отличительной чертой реалий, поскольку данные лексические единицы отражают все изменения, характерные для определенного исторического периода. На основании этого среди реалий выделяют неологизмы, историзмы и архаизмы, к ним относят также цитаты, крылатые слова и выражения афористического уровня, различного рода обращения. «Чем ближе произведение по своей тематике к народной жизни, тем ярче проявляется его национальный колорит. Колорит - это та окрашенность слова, которую оно приобретает благодаря принадлежности его денотата к данному народу, определенной стране или местности, конкретной исторической эпохе» [3, с. 21]. Слова-реалии содержат ценную страноведческую информацию, позволяют увидеть в языке отражение многочисленных материальных и духовных процессов, происходящих в обществе, способствуют наиболее полному воплощению замысла автора.
Итак, реалии можно считать неотъемлемым признаком художественного текста, поскольку они несут стилистическую нагрузку, а также являются своеобразным языковым оттиском присущих данному народу национальных, культурных и исторических особенностей, сообщают специфической внеязыковой жизни общества в конкретный период времени. В контексте произ-
Библиографический список
ведения реалии выступают либо как важная часть его содержания, либо в качестве приема художественной выразительности; в большинстве случаев контекст создает условия для раскрытия значения реалий. В структурном отношении реалии присутствуют в художественном тексте в качестве затекстового компонента, для которого характерна связь слова с объективированной действительностью.
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что за-текст представляет собой важную составляющую семантической структуры художественного текста. Это результат конкретизации в тексте определенной части фоновых знаний, то есть общих знаний автора и читателя, необходимых для понимания содержания произведения. Инициатива создания затекста исходит от самого автора, который выполняет координирующую функцию. При этом следует учитывать, что объекты реального мира не копируются автором, а создаются за счет усиления их типичности. Затекст способен объединять в себе как структуры общечеловеческого подсознательного характера, так и явления исторического, социального, культурного, личностного порядка. Определяющим фактором формирования затекста является намерение автора расширить представления читателя о явлениях и событиях определенного временного периода, тем самым, приблизив его к контексту эпохи.
1. Белянин, В.П. Психолингвистика. - М., 2003.
2. Верещагин, Е.М. Язык и культура: лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного / Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров. - М., 1993.
3. Томахин, Г.Д. Реалии-американизмы: пособие по страноведению. - М., 1988.
4. Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов. - М., 1966.
5. Шумагер, Е.И. Фоновая лексика, ее своеобразие и связь с культурой // Лексика и культура. - Тверь, 1990.
6. Нагибин, Ю.М. Недоделанный / Юрий Нагибин: ты будешь жить. - М., 2005.
7. Нагибин, Ю.М. Перекур / Юрий Нагибин: о любви. - М., 2005.
8. Лапланш, Ж. Словарь по психоанализу. - М., 1996.
Bibliography
1. Belyanin, V.P. Psikholingvistika. - M., 2003.
2. Verethagin, E.M. Yazihk i kuljtura: lingvostranovedenie v prepodavanii russkogo yazihka kak inostrannogo / E.M. Verethagin, V.G. Kostomarov. - M., 1993.
3. Tomakhin, G.D. Realii-amerikanizmih: posobie po stranovedeniyu. - M., 1988.
4. Akhmanova, O.S. Slovarj lingvisticheskikh terminov. - M., 1966.
5. Shumager, E.I. Fonovaya leksika, ee svoeobrazie i svyazj s kuljturoyj // Leksika i kuljtura. - Tverj, 1990.
6. Nagibin, Yu.M. Nedodelannihyj / Yuriyj Nagibin: tih budeshj zhitj. - M., 2005.
7. Nagibin, Yu.M. Perekur / Yuriyj Nagibin: o lyubvi. - M., 2005.
8. Laplansh, Zh. Slovarj po psikhoanalizu. - M., 1996.
Cтатья поступила в редакцию 12.02.12
УДК 398.23(571.54) Sanzhitova O.G. ANECDOTE AND THIN STORY IN LAUGHING CULTURE OF BURYATS. The article educes genre features and originality of anecdotes and thin stories in the context of modern existing of buryat national laughing culture.
Key words: anecdote, thin story, poetics of genre, laughing culture, archetype, humour, national art tradition.
О.Г. Санжитова, ассистент каф. бурятской литературы Национально-гуманитарного института Бурятского гос. университета, E-mail: vip.mergen@mail.ru
АНЕКДОТ И БАЙКА В СМЕХОВОЙ КУЛЬТУРЕ БУРЯТ
В статье выявляется жанровые особенности анекдотов и баек, определяется их своеобразие в контексте современного бытования бурятской народной смеховой культуры.
Ключевые слова: анекдот, байка, поэтика жанра, смеховая культура, архетип, юмор, плут, национальная художественная традиция.
При обращении к исследованию смеховых жанров бурятского фольклора сегодня целесообразен широкий культурологический контекст. Особенность же народного творчества, отражающего наиболее типичные и характерные моменты коллективного сознания в том, что его устный характер сегодня становится все более условным благодаря широкой возможности письменной фиксации: так, многие «устные истории» в интернете фиксируются именами пользователями, которые нередко указывают, что представляют услышанное в жизни юмористическое слово, оформившееся в жанре анекдота. Сама жизнь и реальная действительность не раз демонстрируют анекдотически
парадоксальные случаи и положения, которые подчас фиксируются с указанием конкретных имен и реалий для подтверждения достоверности и жизненности случая. Такая установка характерна для жанра баек, в котором, однако же, допускается определенная доля художественного вымысла и «приукрашивания» действительности, предполагается отбор материала жизненной реальности в его адаптации к массовому сознанию и сознанию слушателя прежде всего. Сопоставление анекдота и баек плодотворно для выявления именно этой установки на слуховую рецепцию, на восприятие слушающего. Также смысл сопоставления баек и анекдотов в определении особенностей
самой среды бытования устных юмористических жанров. Следует отметить достаточно широкое распространение и бытование баек, которые фиксируются регулярно на страницах бурятс-коязычных газет «Буряад Yнэн», «Толон», «Хэжэнгэ» и др. Это также дань национальной художественной традиции, для которой всегда было характерно «особенное пристрастие ...к народ-но-смеховым типам повествования - к шутке, анекдоту, веселой басне и притче» [1, с. 109]. Отличие баек от анекдотов не только в повествовательных установках, но и в сюжетно-композиционной структуре, так, краткость структуры анекдота обуславливает многие черты поэтики жанра. В идейно-художественном смысле следует отметить большую степень обобщения жизни, производимого в анекдоте, большую степень «кристаллизации» художественного содержания.
Сопоставление анекдота и баек, то есть рассмотрение анекдота в контексте такого юмористического типа повествования, как байки, имеет смысл также для определения общих схем, заложенных в коллективном сознании народа, тех точек смехо-вого напряжения в поле осознания действительности, национально-культурных стереотипов, поведенческих моделей и т.д. Байки, возникая на почве живой и меняющейся действительности, требуют также определенной дистанции для осознания самой ситуации.
Вначале мы рассмотрим бытование и функционирование баек и анекдотов, в которых зафиксирована предшествующая советская эпоха с узнаваемыми приметами и реалиями той жизни. Осознается, прежде всего, сфера семейно-бытовой жизни, сфера повседневности, будней, которую взрывает юмористическое слово. В анекдоте, представленном на сайте бурятского народа, юмористический смысл моделируемой ситуации вытекает из подтекста. «Одна доярка рассказывает другой. - Оказывается, в машине “Волга” нашего председателя колхоза спинка сидения откидывается назад. Другая говорит: “Болииштэ, биш-ни тэрээние унинэй мэдэхэ болоо Ьюмби” (Да ладно, я об этом давно знаю). Психологическая логика отношений между собеседницами не только в неудавшейся попытке невинного хвастовства, а в её причинах: в совмещении социальной иерархии (в её советском варианте: у председателя колхоза власть и выражающая его «статусность» машина «Волга») и человеческой сути взаимоотношения полов. В данном случае, смех вызывает само абсолютно одинаковое по эмоциональному наполнению отношение доярок к этой ситуации, то, как социальный статус председателя абсолютизируется ими вплоть до утраты естественных для такой ситуации женской эмоционально-психологической реакции. Сравним этот анекдот с байкой из будней военного времени в тылу: «В один колхоз приехал инструктор райисполкома, чтобы провести соответствующую разъяснительную и политинформационную работу. На постой его определили к одинокой женщине-доярке, которая, истосковавшись без мужского внимания, ночью сама пришла к нему, на что инструктор ей отказал: «Болииш, Дулма, бишни коммунист хун ха юм бииб» (Извини, Дулма, я коммунист). На следующий день в своем выступлении инструктор райисполкома начал выговаривать и спрашивать, в частности за то, что много коров остались непокрытыми, яловыми, в ответ из зала он услышал от той самой Дул-мы: «А манай бухамнай баЬшл коммунист ха юм!» (А наш бык тоже коммунист!). Как видим, логически ситуация в данной байке противоположна по сути в приведенном выше анекдоте: тут уже абсолютизируется социальный статус мужчины им же самим в нарушении опять же естественных человеческих взаимоотношений. И в анекдоте, и в байке в качестве нормы взят и мыслится естественный биологический, заложенный на уровне взаимоотношения полов, природный смысл человеческой жизни, а преувеличение социального статуса, который начинает «застить» глаза - вызывает смеховое отношение. Отличие здесь в том, что в анекдоте больше подчеркнута ситуативность: одно предложение, вводящее в ситуацию, затем краткий диалог, по сути обмен репликами, из сопоставления которых уже в сознании слушателя устанавливается юмористическое несоответствие, в байке же развернуто хронологически последовательное повествование, имеется большее число деталей, воссоздающих обстоятельства и атмосферу конкретного времени. Такие детали в жанре анекдота становятся избыточными.
Также отличие между анекдотом и байкой, как пограничными жанрами, заключается в особенностях моделирования самой ситуации. Следующая история указана на интернет-портале именно как байка, а не анекдот вследствие конкретности указанных деталей.
Про овец и бурят. Преамбула: в век зарождения оцифровки всего и вся встала перед людьми проблема - как бы проверить цифровой поток после передачи куда. Не пропала ли единичка какая или нолик там. Изобрели они Принцип Контроля Четности. Чуть ли не Нобелевку кому-то дали. Все просто: перед передачей и по получении просуммируем биты пакета и сравним на чет/нечет. Вероятность пропадания больше чем одного элемента ничтожно мала.
Амбула: глухая Забайкальская деревня. Полдеревни бурят, а за рекой - русские. И не то чтобы воюют, но и в межрасовой содомии не замечены. Этакий Кипр таежного разлива. Эпоха развитого социализма - все самозабвенно пьют! Иногда надо закусить. Русские нет-нет да и сопрут на эти цели у бурят овцу. И каждый раз буряты приходили “на разборки”. Непонятно было, как они узнавали о пропаже. Ну не в состоянии перманентно пьяный бурят с образованием в три класса ЦПШ пересчитать тысячи овец! Принцип контроля четности изобрели, похоже, на несколько тысяч лет раньше: вход в кошару всегда шириной в две овцы!!! И если последняя прошла одна - иди бить русских!» (текст дан с сохранением авторской орфографии и стилистики).
Смоделированность ситуации налицо, но установку байки создает здесь, прежде всего наличие и проявленность «рассказчика»: тот, кто рассказывает, живет в современную эпоху цифровых технологий, при этом проецирует на моделируемое им прошлое свой жизненный опыт: «этакий Кипр таежного разлива!». Кроме того, у рассказчика в эмоциональном подтексте повествования не разжигание вражды между русскими и бурятами (ситуация целиком моделируется), а восхищение от открытия универсальных моментов в человеческой жизни: в далеком прошлом и настоящем на примере родной национальной жизни. Проявленность рассказчика в байке как лица с определенным жизненным опытом, вступающего в контакт с воспринимающим его сознанием, - большая степень исторической и временной конкретики выявляется при сопоставлении малых юмористических жанров, при этом можно отметить случаи переклички анекдотов и баек в плане содержательном, что является отражением общности почвы, единства сохраняющейся смеховой культуры. Обратимся к анализу осинских баек, записанных В.А. Баи-ровым и выпущенных отдельным изданием. Отметим, что «мес-тничковый» характер имеют также многие анекдоты, в которых обозначение и приобщенность к определенному месту имеет свой смысл.
Само обозначение места действия, деревень создает своеобразную «мифологию» координат рисуемо-вспоминаемого мира, из которого отбираются только смеховые моменты, даже если они касаются «серьезных» сфер официально-деловой, управленческой, общественной, исторической и т.д.
Сравним, к примеру, повествовательную и смеховую установку на военную тему в анекдоте и в осинской байке. В анекдоте ситуация драматизируется, представлена по принципу здесь и сейчас. «Война. Командир дивизии и один из солдат — буряты. Солдата зовут Бадма. Обстановка вокруг ужасная. Взрывы, пулеметные очереди, танки, кровь. Наши начинают отступать. И говорит Бадма комдиву: «Если так и дальше отступать, как раз к Сагаалгану дома будем». Комизм анекдота построен на противопоставлении эмоциональных полюсов: ужаса военного положения и оптимизма, извлекаемого из данной ситуации простодушным героем-бурятом. Смеховая установка в байке проявляется по-другому: «В конце войны, на онгойском полевом стане, белобилетник по всем статьям Дмитрий Балдунов уговаривает девушку отправиться с ним в «полет неземной», говоря при этом, что его скоро возьмут на фронт. Девушка «манежится», резонно замечая, что война заканчивается и обойдутся без него. Но тот окончательно сражает ее доводом: «А Япон, про япону забыла!» Плод этого замечательного «полета» так с самого детства и носил псевдоним «Япон». В байке имеется факт реальной действительности - здесь наличие прозвища у человека, комическая же мотивировка вырастает на основе восприятия и осознания реалий. «Хитрость-простодушие» как две антиномии и два эмоциональных полюса восприятия стягиваются в один сюжетный узел и в байке, и в анекдоте, в них ситуация, достигнув предела своего развития, переворачивается, и качество оборачивается противоположной своей ипостасью. Безусловно, именно на фоне байки становится очевидна организация финала в анекдоте и то, что сюжет анекдота выстраивается по центростремительному принципу, и действие анекдота исчерпано и замкнуто. Байка же разворачивается и включается в те-
чение самой жизни, так, в приведенной байке комическая ситуация обольщения девушки не завершается, и показаны ее «последствия».
Можно сказать, что анекдот иногда «вырастает» из байки, вернее, и анекдот, и байка имеют своим истоком одно поле и пространство смеховой культуры, в котором заложены общие схемы и мотивы. Такова, к примеру, одна из репрезентаций бурят на фоне евреев, что задано формулой «когда бурят родился, еврей заплакал», то есть такие качества, как «хитрость» и «ум» обнаруживаются в своем поле и контексте. Примечательно, что у иркутских бурят еврейские имена получили свое поле распространения, что отражено в одной из осинских баек. «Известный всему району, уважаемый многими и мной, Исаак Чер-нович Манданов после выхода на пенсию начал работу на предприятии (прим.: где у начальника было прозвище «еврей»). И вот раздается у них телефонный звонок. Елейный голос справляется: «Алло, это фирма Моисей и Исаак»? Несколько растерянный бухгалтер Петр Исаков отвечает: «Нет, это всего лишь «Сельхозхимия» и кладет трубку. Звонок повторяется, тот же голос интересуется: «А скажите, пожалуйста, боссы фирмы Мойша Наумов и Изя Манданов когда будут?» В финале байки выясняется из предъявленных претензий, что автором розыгрыша является непосредственно сам рассказчик. В общем та же схема массового сознания, когда бурят и еврей соотнесены по определенным качествам, дается в следующем анекдоте.
«Война, перед атакой командир кричит:
- Вперёд, орлы!
Все несутся на врага с криком “Ура!” И только трое продолжают сидеть в окопе. Командир:
- А вы почему сидите?!!
- А мы не орлы, мы львы: Лев Моисеевич, Лев Абрамович и Арсалан Бадмаевич!»
В основе анекдота логическая, словесная уловка, применяемая в экстремальной стиуации и ее разоблачение. Оценка ситуации в анекдоте целиком отводится слушателю, история раскрывается без оценочно, рассказчик же в байке открыто и развернуто обосновывает свои эмоциональные реакции.
Широко представлена в байке поэтика розыгрыша, коренящаяся глубоко в национальной традиции, в сказках о плутах и обманщиках. Как известно, бытовые сказки о проделках хитрецов составляют один из распространенных и популярных в народе сюжетов...» [2, с. 29]. Так, в сказках о Будамшуу раскрывается архетип плута в его бурятском варианте, обратим внимание на то, что очень часто его уловки получают логико-словесное оформление, он выпутывается за счет изобретательности своего ума. Архетипична его уловка с именем, когда он придумывает себе имя «Накорми до отвала», чтобы жена богача, услышав это имя от мужа, накормила его. Ситуация однотипна с одиссеевской, когда придуманное им имя Никто спасает героя от неминуемой гибели. Уловки его также получают выражение в жесте и поведении, так, Будамшуу использует привычку людей к подражанию в своих целях: «Немного поели мяса, Будам-шуу положил свой нож в карман, вытер платком рот и отодвинул от себя блюдо с мясом. Тогда его друг, хотя ему еще очень хотелось поесть, тоже сложил нож, вытерся платком и тоже отодвинул блюдо.- Э, а я думал, что ты будешь еще есть. Раз ты не хочешь, я поем, - сказал Будамшуу даа, вытащил нож и стал есть. Все съел, ничего не оставил, а его друг так и остался ни с чем». Как известно, «архетип плута включает целый комплекс свойств...: плут действует во имя материальных интересов - утоления голода и отчасти похоти; он пытается хитростью отнять добычу у других персонажей» [3, с. 228]. Именно для плута характерно свойство выпутываться из любых сложных ситуаций путем уловок. Арехтипическое плутовское начало, безусловно, сохраняется и реализуется в видоизмененном варианте и в современном бурятском анекдоте. «Стоит Доржо на дороге, недалеко от деревушки Булум, что в Хоринском районе, и голосует. Мимо проезжает машина. Доржо показывает средний палец руки, а водитель ему кулак, тот не растерявшись, показывает ему кукиш. Водитель рассердившись, выходит из машины и говорит: Ши юундэ намда элдэб янзын хургаяа харуулнаш? (Ты почему мне показываешь разные жесты?) Тот ему отвечает: Нэгэ место бии гу гэжэ асуугааб. (Я спросил: есть ли одно место). Водитель: Я ж те ответил - полно машинаб гэж))))). Доржо: Ну, дык, я у тя спросил, хабшуулдахаар бэшэ гу? (Ну и я же уточнил -можно ли будет протиснуться?)» В данном случае анекдот представлен именно как бурятский по имени и по координатам, хотя
предельная степень смехового обобщения, производимая в анекдоте, делает его универсальным жанром без указания на национальные различия. В этом также сказывается реализация архетипов. В следующем анекдоте, представленном на бурятском языке, показана уловка героя, едущего на запряженной лошади в телеге, в ответ на требование гаишников показать права, предлагает им посмотреть в «бардачке» и приподнимает хвост кобылы. «Пост дэрээ хоер гаишнигууд зогсонод. Харахадань, нэгэ Yбгэн ашаатай морин тэргээр дутэлжэ ябана. Гаишнигууд гаса-алха уанаатай тогтообо ха: - Yнэмшэлгэеэ наашань харуулыт даа. убгэн моринойнгоо ул дээшэнь Yргэжэ хэлэбэ: - Бардачок соомни харагты». Ответ вполне адекватен абсурдности предъявляемых требований. Структурно анекдот представляет собой введение в ситуацию - общую обрисовку сюжетной канвы - и обмен репликами обеих сторон. Финал - возникающее смеховое отношение - выходит в саму жизнь. В байке же - истории из жизни, рассказанной с установкой на достоверность, порой описание самого смеха включается в повествование. Таков в осинс-ких байках розыгрыш на партийном совещании по животноводству, где читают скучный доклад. «Надои, привесы, планы - все это наводит тоску, а мы, сидящие на Камчатке, жаждем развлечений. Вдруг Ю. Борхоев толкает меня и Афанасия Николаева и показывает на главного ветврача района Маркелова: тот подавшись вперед, с раскрытым ртом слушает доклад, как будто боится пропустить нечто жизненно важное. Быстро сварганили записку следующего содержания: «Миленький! Что же произошло? Или ты разлюбил меня? Я вся горю, ожидаючи тебя, в напоминание о себе посылаю волосы с сокровенного места. Твоя Даша». В записку кладем клок шерсти, вырванной из шубы, спрыскиваем его духами, одолженными у впереди сидящих женщин и отправляем по адресу. Доктор Айболит, развернув записку, увидев содержимое, от растерянности выронил её. Несколько мгновений сидел не шелохнувшись, но любопытство взяло верх, и он долго шарил по полу, прочитав её, он вдруг разразился громогласным хохотом». Сама жизненная ситуация показана в противопоставлении официоза и естества жизни в его низовом, грубо-телесном варианте, стяжение же осуществляется в смехе. Двойной розыгрыш в этой байке еще и в том, что «в самой подписи «твоя Даша» имелся двойной смысл, так, за глаза с приставкой «тетя» звали за суетливость хорошего в общем-то человека, начальника сельхозуправления Даши Андрияновича Иринчеева, а сам Маркелов величался «дядя Паша». Байки показывают и раскрывают своеобразие самой среды бытования смеховой культуры бурят, в которой сохраняются архетипичес-кие модели и образы. Так, плутовство свойственно не только героям баек, но, несомненно, и самому рассказчику, так, в осин-ских байках раскрывается множество розыгрышей с поддельной грамотой, с имитацией кражи алюминиевой ложки захмелевшим гостем и т.д. - они все плутовские и показывают стихию озорства как эмоциональный противовес официозу.
В байках обозначены многие доминанты смеховой культуры, те именно моменты, вокруг которых возникает, в том числе и смеховое восприятие жизни в целом в национальном сознании. Так, важность имени всегда была характерна и в серьезном и смеховом варианте для традиционного мироощущения. Сохранность древнейших представлений о магии слова отражается в особой репрезентации имени в национальной культуре: «Нэрэ мYнхэ, яЬіан сагаан» («Имя вечно, а кости белы». Поэтому велик удельный вес анекдотов на тему имени: смех вызывает и процесс бурятификации русских имен (Баня, Болодя), и процесс забвения сути своих имен: Цэцэгмуха - муха цеце, Тудуп-тудуп - как стук колес или же превращение Тумэна и Дор-жика в Тумана и Дождика. Последний из анекдотов о бурятских студентов в Москве: «Как-то 2 бурята-студента пошли в гости к москвичке-однокурснице, а ее дома не оказалось. Открыла дверь студентам старая бабушка-москвичка, переговорила с ними. Вечером, пришла москвичка домой и спрашивает бабушку: “Ко мне никто не приходил?” - Были два парня, говорят однокурсники, но с какими-то странными именами Туман и Дождик...» На серьезном уровне ставится проблема адекватности имени и сущности, в анекдотическом же оформлении все время происходит ложная, еще так называемая «народная» этимология слова. Она же представлена в байке из жизни о Бараке Обаме, имя которого древняя бабушк а запомнила по-другому, но в сходном фонетическом комплексе Бараг лама (Сносный, довольно хороший лама). Рассказчик комментирует: «АмерикэЬюэ ямар бараг ламаяа хулеэнэ гээшэб бодомжолжо байЬіаар, энэм-ни лама бэшэ, харин Барак Обама гээшыень Ьіарюу буруу дуу-
лажа, бараг лама гээд Yрынхеэрээ тайлбарилба ха гэжэ ойлго-жорхибобо. ЗYб даа, зYб! Буряад хугшэд, YбгэдYД юумэ Yрынхе-эрээ тааралдуулан зохёоходоо, онсо ондооохон гэжэ сэдьхэл-дээ баясан саашалаа бэлэйб». (И какого же она ламу ждет из Америки, раздумывал я, пока не сообразил, что это не «бараг лама», а Барак Обама, имя которого она услышала не совсем верно. Правильно! Наши старики-буряты и бабушки обладают исключительной способностью органично объяснять имя - порадовался я в душе, отправляясь дальше). Здесь рассказчиком как раз подмечена особенность и любовь художественного мышления бурят к поиску тождества сущности и имени. Поэтому в байках не раз отражается эта тема, такова история в осинских байках о знакомстве с Мартой Ивановной реального человека по имени Апрел Сергеевич - понятна казусность именно их первого представления друг другу. Общую почву имеет и распространенность анекдотов и баек на тему знания-незнания бурятского языка, так как очевидна важность этой темы и то, что она
Библиографический список
стала характерной и наболевшей темой в современности. В анекдотах и байках часто обыгрываются обе стороны медали, как знание языка, так и его незнание, причем знание бурятского языка необязательно бурятами оказывается источником конфуза героя баек. Примечательно обыгрывание в бурятских байках схем массового сознания в восприятии малочисленных народов Сибири и Крайнего Севера, когда герой - плут по сущности разыгрывает из себя чукчу и т.д.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что и в байках, и в анекдотах осмысливаются насущные проблемы и явления действительности, характерные образы массового сознания, производится смеховая оценка и переоценка установившихся стереотипов и моделей поведения в обществе. Эти малые жанры представляют живучесть национальной смехо-вой культуры бурят и ее адаптацию к живой и меняющейся современности с сохранением самих основ мышления и ментальных репрезентаций.
1. Соктоев, А.Б. Становление художественной литературы Бурятии дооктябрьского периода. - У-У., 1976.
2. Цыбикова, Б.-Х. Б. Бурятские бытовые сказки. - У-У., 1993.
3. Мелетинский, Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. - М., 1986.
Bibliography
1. Soktoev, A.B. Stanovlenie khudozhestvennoyj literaturih Buryatii dooktyabrjskogo perioda. - U-U., 1976.
2. Cihbikova, B.-Kh. B. Buryatskie bihtovihe skazki. - U-U., 1993.
3. Meletinskiyj, E.M. Vvedenie v istoricheskuyu poehtiku ehposa i romana. - M., 1986.
Статья поступила в редакцию 07.03.12
УДК 811.161.1
Terentyeva T V. ASPECTUAL AND TEMPORAL RUSSIAN VERB COMPLEX IN THE LIGHT OF COMPENSATORY PROCESSES THEORY. This article discusses the mechanism and dynamics of the compensatory processes that contributed to different reconsideration of functional and semantic relations between temporal and aspectual meanings of a single verbal wordform causing thereby specific formation of aspectual and temporal Russian verb complex.
Key words: the history of Russian language, compensatory processes, aspectual and temporal complex, verb.
Е.В. Терентьева, д-р филол. наук, доц. ВолГУ, г. Волгоград, E-mail: terentieva2008@yandex.ru
АСПЕКТУАЛЬНО-ТЕМПОРАЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС РУССКОГО ГЛАГОЛА В СВЕТЕ ТЕОРИИ КОМПЕНСАТОРНЫХ ПРОЦЕССОВ
В статье рассматривается механизм и динамика компенсаторных процессов, которые способствовали различному переосмыслению функционально-семантических отношений между темпоральными и аспектуальны-ми значениями отдельной глагольной словоформы, обусловливая тем самым своеобразие формирования ас-пектуально-темпорального комплекса русского глагола.
Ключевые слова: история русского языка, компенсаторные процессы, аспектуально-темпоральный комплекс, глагол.
В современной лингвистической науке общепризнанным является положение о том, что разные стороны идеи времени в русском языке обнаруживаются в категориях, составляющих единый аспектуально-темпоральный комплекс [1; 2]. Формирование основных семантических категорий этого комплекса может быть осмыслено, на наш взгляд, с позиций теории компенсаторных процессов, разработанной в трудах профессора С.П. Лопушанской [3; 4]. Опираясь на исследования ученых-сла-вистов, в частности, на выступление Ив. Лекова «Компенсация
- развивающий фактор в славянских языковых системах» [5, с. 46], а также на труды академика О.Н. Трубачева, который подчеркивал, что внимание исследователей «также должно быть обращено на всякого рода компенсации (в том числе междууров-невые) в развитии славянских языков» [6, с. 3], С.П. Лопушанс-кая дала определение понятию компенсаторности и обосновала типологию компенсаторных процессов.
1. Под компенсаторностью понимается заместительная функция, развивающаяся чаще всего на разных языковых уровнях взамен утраченных смысловых и функциональных отношений между грамматическими категориями и их формами [7, с. 671]. Компенсаторные процессы имеют различный характер и подразделяются на две разновидности. Процессы первой раз-
новидности, при которых компенсирующий компонент какого-либо языкового уровня берет на себя заместительную функцию взамен утраченного компонента того же уровня, не приводят к существенным изменениям на других уровнях языка. Компенсаторные процессы второй разновидности, напротив, охватывают другие языковые уровни, ярко проявляются в «междууров-невых» реализациях компенсирующих элементов и обнаруживаются в истории системы времен русского глагола.
На примере реконструкции соотношения претеритальной (О2) и презентной (О,) основ глагола с корневой морфемой *С^д-в праиндоевропейском С.П. Лопушанская показала, что количественные различия одной и той же группофонемы не нарушали равенства глагольных основ, сохранявшегося и в раннем прас-лавянском:
и.-е. * Суід-п\пА О2 = О, * Суід-п\п -V прасл. * Суід-п\апА О2 = О, * Суід-п\ап^
В этой реконструкции, кроме корневой морфемы, отмечен инфикс *-п-, обозначавший направленность действия вверх; к нему присоединялся суффикс *- п-, обозначавший в и.-е. способы глагольного действия, а в раннем праславянском эту же семантику выражала силлабема *-ап-, которая после разруше-
