CC BY
13
А. М. Кузнецов
АЛЬЯНС ПОЛИТИКИ И КУЛЬТУРЫ: ОЖИДАЕМЫЕ
РЕЗУЛЬТАТЫ И НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
В статье обсуждаются общие вопросы исследования основных направлений политического регулирования в сфере культуры. Рассматриваются становление дисциплины исследования культуры и ее соотношение с культурной политикой. В заключение автор обосновывает вывод о необходимости полидисциплинарного подхода к анализу современных социально-политических явлений, в которой исследования культуры являются одной из составляющих.
Ключевые слова: культура, культурная антропология, исследования культуры, культурная политика, идентичность, постколониализм, полидисциплинарный подход.
В конце прошлого столетия появились новые направления в политике: биополитика, этническая политика, политика идентичности, позитивного действия, различия, признания, памяти и т. д. Не все нововведения подобного рода получили содержательное освещение в нашей литературе, но без их анализа уже трудно понять реальное содержание современного политического процесса во многих странах. Многие из подобных новшеств начинают плавно перетекать или же сразу перескакивают в область работы с проблемами культуры. Как известно, благодаря усилиям Г. Алмонда, С. Вербы и их соавторов в политической науке еще в 1960-х годах оформилась собственная отрасль, связанная с исследованием феномена политической культуры. Поэтому необходимость появления еще каких-то новых начинаний культурологического плана была не совсем понятна. Явно не вписывалась в ограниченные рамки предмета политической культуры и начавшаяся в 1970-х годах как канадская инициатива, но затем получившая широкое распространение, политика мультикультурализма. Конечно, ее престиж в значительной степени сегодня уже подорван громкими заявлениями лидеров Германии, Франции и Великобритании. Но эта политика еще не превратилась исключительно в достояние истории. Практически одновременно с мультикультурализмом стало активно внедряться и направление, известное как культурная политика. Оно хорошо освещено в значительном количестве публикаций и вызвало распространение целой сети школ с аналогичным названием (см.: Аванесова, 2003; Караулов, Яковлев, 2005; Теоретические основания..., 1993; Культурная политика современной России., 2007; Щедровицкий). Как считает
© А. М. Кузнецов, 2012
Н. В. Ижикова, культурная политика представляет собой «комплекс операционных принципов, административных и финансовых видов деятельности и процедур, которые обеспечивают основу действий государства в области культуры». Показательно, что автор включила в представленное направление и «всю сумму сознательных и обдуманных действий (или отсутствие действий) в обществе, направленных на достижение определенных культурных целей посредством оптимального использования всех физических и духовных ресурсов, которыми располагает общество в данное время» (Ижикова, 2010, с. 4). В целом оценивая современное состояние изученности рассматриваемой проблемы, приходится констатировать, что подавляющая часть появившихся работ по поводу происходящей массовой «культурализации» политики ограничивается общим изложением идей зарубежных специалистов. Не случайно М. Б. Хомяков отметил, что цель одной из его публикаций по данной теме заключалась в том, чтобы спорные принципы у нас не принимались за то, что само собой разумеется (Хомяков, 2007, с. 99).
Чтобы понять причины столь активного выхода политики в сферу культуры, необходимо обратиться к анализу ситуации, связанной с возникновением еще одной новой отрасли знаний — исследований культуры (cultural studies) и ее взаимодействия с другими дисциплинами. Поскольку становление данной отрасли происходило сравнительно недавно, то определение ее истоков не составляет большого труда. В течение продолжительного времени феномен культуры вообще оставался в сфере ведения философии. Во второй половине XIX в. к ее исследованию обратилась антропология. В своем первоначальном американском варианте она стала как раз культурной антропологией. Однако вопрос о необходимости разработки собственно культурологических оснований теории культуры был поставлен выдающимся американским антропологом Л. Уайтом только после Второй мировой войны (White, 1949). Остальные области социально-гуманитарного знания после увлечения идеей цивилизации в начале ХХ в. снова проявили в 1960-х годах интерес к проблемам культуры. К тому моменту культура уже была «одним из трех наиболее употребимых слов английского языка. Отчасти такое положение связано... с тем, что сегодня оно используется как важный концепт в нескольких различных, но очень интеллектуальных дисциплинах, а порой даже в несовместимых системах мышления» (см.: Williams, 1976, р. 82). На этой волне общего интереса свои притязания на поле культуры выдвинула возникшая дисциплина, получившая вполне конкретное название, — исследования культуры, в нашем российском варианте — культурология.
Сегодня очевидно, что возникновение новой дисциплины было
обусловлено как чисто академическими, так и более практическими причинами. С одной стороны, она может рассматриваться в качестве необходимого результата продолжающегося процесса дифференциации пространства научного знания. С другой стороны, на ее формирование оказали влияние некоторые значимые события 1960-х годов. В Великобритании культурные исследования начинались в Бирмингемском университете с изучения рабочей субкультуры, а один из основоположников этой дисциплины, Р. Вильямс, сам был выходцем из рабочей среды (см.: Walton, 2008). В это же время громко заявили о себе «студенческие революции» конца 1960-х годов, явившиеся апогеем процесса формирования молодежной субкультуры, актуализировавшей вопрос об исследовании и этого нового явления (см.: Kellner). Для США это время было связано с подъемом борьбы афроамериканцев за равные гражданские права («революция гражданских прав»). Как показал один из специалистов, «масштабность выступлений молодежи и дискриминируемого черного населения, которые отстаивали право на самобытность, заставили американское общество, которое раньше мыслило себя культурно однородным, изменить свои взгляды и признать значимость проблем культуры» (см.: Тернборн, 2001, с. 52).
Озадаченные появлением неожиданного конкурента, антропологи попытались отстоять свои преимущественные права в данной сфере, но не очень преуспели в своих начинаниях, так что им пришлось провести дебаты на тему «Означают ли исследования культуры гибель антропологии» (Cultural Studies., 1996). Представляющие данную вполне сложившуюся отрасль науки специалисты были слишком погружены в основном в проблемы других государств и общностей и не смогли оценить значение новых реалий в собственных странах. Поэтому ими и занялась другая дисциплина, вскоре оформившаяся в Великобритании и Соединенных Штатах. Для понимания ситуации, связанной с дальнейшим развитием исследований культуры, принципиально важно подчеркнуть, что данная дисциплина формировалась без непосредственного антропологического участия и на совершенно других теоретических основаниях, в том числе неомарксистских (см.: Miller, 2001). Различия исходных оснований антропологии и культурных исследований проявляются, как отметил антрополог Д. Гледхилл, в том, что первая область знаний больше занималась просто «Другими», а вторая оказалась сфокусированной на проблемах «угнетенных и маргинали-зированных» (Gledhill, 1996, р. 39). В более резких оценках антропологи представлялись работающими «с людьми, оставшимися в состоянии домодерна», а потому они и были заняты «поисками утраченного времени» (см.: Hobart, 1996).
В Объединенном королевстве новая дисциплина складывалась на основе традиций изучения английской литературы (примечательно, что сначала и Вильямс воспринимался некоторыми авторами только как специалист по литературе своей страны). Сильное влияние на представителей Бирмингемской школы (кроме Р. Виль-ямса следует назвать Э. Томсона и Р. Хогарта) оказали идеи Франк-фрутской школы (Т. Адорно, Ю. Хабермас и др.). В частности, влияние последней сказалось в принятии негативной трактовки массовой культуры как фальшивого соблазна, подделки, товара, подчиненного интересам экономического и политического потребления (см.: Thomson, 2001). В США все начиналось с Центра транснациональных исследований культуры в Чикаго (Т. Беннет, С. Холл и др.). Здесь предшественниками исследований культуры считают концепцию масс-медиа М. Маклюэна, а также разработки по проблемам расы и гендера (см.: Bennett, 2006). Отметим значительный вклад в становление данного направления французского постмодернизма, его теории дискурса и концепции биополитики М. Фуко (цит. по: Hall, 2003). Но свою роль в формировании данной школы, по признанию ее основоположников, сыграли взгляды выдающегося французского антрополога-структуралиста Кл. Леви-Стросса, хотя его теория была сначала главным объектом критики постмодернистов (постструктуралистов). Сильное воздействие на основоположников культурных исследований оказали неомарксистские идеи (А. Грамши, Л. Альтуссер и др.). Как позднее признавался один из лидеров этого направления С. Холл, он «пришел в исследования культуры от новых левых, а они всегда относились к марксизму как к проблеме, как поводу для беспокойства, как опасности, но не как к готовому решению... В моем собственном случае [подобный переход] был обусловлен еще и незавершенностью спора с глубоким европоцентризмом, присущем марксизму» (Hall, 1992, р. 289). В определении своего основного концепта специалисты по культурным исследованиям сначала оказываются малооригинальными трансляторами идей своих предшественников. Тот же Р. Вильямс мог довольствоваться понятием культуры как всего образа жизни со всеми его материальными и социальными обстоятельствами (Williams, 1976, р. 83). В целом в бурных 1960-1970-х годах, как отмечает немецкий исследователь В. Кашуба, сформировались представления, согласно которым «"культура" не просто окружала человека с рождения, ее "обретали", формировали, осознанно проживали, каждый "для себя". Она теперь была гораздо больше, чем просто модный стиль жизни, она стала важнейшим средством самоопределения и социального освоения общественного пространства» (Кашуба, 2001, с. 59).
Не слишком углубляясь в теорию, занятые в культурных исследованиях специалисты очень много работали с различными текстами, в том числе циркулирующими в средствах массовой информации с целью установить в них репрезентацию идеологических мотивов, характерных для класса, гендера, расы, этничности и национальности. Не случайно в их адрес были высказаны упреки в «провоцировании теоретицизма, в котором общество и культура сводятся к дискурсам» (см.: Kellner). Не менее активно представители этой дисциплины интересовались влиянием «медийной» информации на разную аудиторию и тем, как последняя использует получаемую информацию. Исследования культуры вполне определенно продекларировали свое критическое отношение к существующему капиталистическому истеблишменту. Поэтому они оказались более открытыми для ставших злободневными в западных обществах проблем феминизма, гендера, расы и других тем, касающихся отношений «внутреннего» угнетения и дискриминации. Неудивительно, что эта дисциплина очень быстро завоевала широкое общественное признание в своих странах.
Вскоре исследования культуры вышли из своих первичных рамок анализа ситуации в отдельных странах на более высокий «интернациональный» уровень. Заявленные данным направлением цели, задачи и приоритеты оказались очень созвучными с основными установками антиколониальных движений. К этому времени практика уже показала, что попытка внедрения идеологии модернизации (вестернизации, нациестроительства и т. д.) как основного ориентира в развитии молодых государств, образовавшихся после распада колониальной системы, столкнулась с серьезными трудностями. Поэтому выход в свет публикаций А. Абдель-Малека, а затем в 1978 г. и работы американского специалиста по Ближнему Востоку Э. Саида «Ориентализм», казалось, дал специалистам новый интеллектуальный ключ для разрешения ряда проблем с определением места «общности развивающихся стран». В рамках востоковедения эти авторы своим путем вышли на проблему «Другого» в отношениях между Востоком и Западом, традиционно разрабатываемую антропологами (Said, 1978). Дальнейшее развитие концепции постколониализма, в разработке которой значительная роль принадлежит специалистам из Южной Азии и некоторых других переживших колониальный режим территорий (кроме А. Абдель-Малека и Э. Саида следует назвать Х. Бхабха, Г. Спивак, Ф. Фенона и др.), представало «как многосторонний политический, экономический, культурный и философский ответы колониализму с момента его победного утверждения до настоящего времени.» (см.: Hiddleston, 2009, р. 1). Сменив прежние установки идеологии анти-
колониализма, новое направление принесло обновленные подходы к осмыслению колониального прошлого и постколониального настоящего. В частности, в начале 1980-х годов «постколониализм предложил собственный способ описаний, который ставил своей целью изменить доминирующий стиль представления отношений между западными и незападными народами». Теперь следовало учитывать, «что когда люди Запада смотрят на незападный мир, то скорее они видят лишь то, что часто является зеркальным отображением их самих и их представлений, но не самой реальностью как таковой, т. е. как люди за пределами Запада действительно понимают и воспринимают себя» (см.: Young, 2003, р. 2). Многие авторы, как указывал индийский ученый П. Чаттерджи, были убеждены, что в отношениях с Западом «история, казалось бы, рассудила так, что в постколониальном мире мы будем лишь вечными потребителями всего, что связано с современностью. Европа и две Америки, эти единственные подлинные субъекты истории, придумали для нас не только сценарий колониального просвещения и порабощения, но также и нашего антиколониального сопротивления и постколониальной нищеты. Даже наше собственное воображение должно навеки оставаться колонизированным» (Чаттерджи, 2002, с. 285). Отведенная роль не устраивала развивающийся мир, а в связи с высоким интеллектуальным авторитетом, который уже заслужили исследования культуры, постколониализм и близкие ему течения стали также сплачиваться вокруг идеи культуры, позиционируя себя как выразителей интересов независимых и самостоятельных культур. Но при этом происходит неизбежная девальвация всякого рода универсальных представлений. Вполне логичным образом постколониализм пришел к признанию значимости культурного многообразия. Подобные установки и практики стимулировали новый всплеск феминистского движения. Произошло отождествление исследований культуры с дискурсом, направленным на разоблачение колониализма, расизма и сексизма.
При самом общем сравнении проблем, активно обсуждавшихся в 1970-1980-е годы в антропологии и исследованиях культуры, нетрудно заметить, что парадоксальным образом разные отрасли науки были озабочены одним и тем же — отношениями с «Другим», постижением «Другого» в контексте многообразия. Однако первая из них сформировалась еще в колониальную эпоху и в силу самого предмета своей деятельности оказалась обремененной негативным грузом прошлого. Вторая возникла уже в постколониальный период и заслужила репутацию обличителя угнетения и несправедливости. Поэтому «общность развивающихся стран» все еще с некоторым подозрением продолжала воспринимать антропологические идеи,
но была готова впитывать конкурирующие с ними предложения. При этом расширение популярности самого концепта культуры и продвигающих его исследований культуры не прошло бесследно для них самих. На произошедшие перемены не замедлили отреагировать и критики этого направления. Например, «необходимо переходить от проблематики, в которой "культура" была только вопросом литературного канона и нравов классов, к новому ее пониманию, при котором было важно поставить вопрос: что такое культуры и как они соотносятся с социально дифференцированными человеческими акторами, которые определяют и определяются историческими процессами. При подобном подходе метадискурс, который везде находит колониализм, расизм и сексизм, уже не соответствует поставленным задачам» (см.: Gledhill, 1996, р. 39).
В ходе дискуссий 1990-х годов утвердились представления о том, «что, во-первых, культура в социальном отношении больше не мыслится как гомогенное единое целое, тем более, основанное на общности происхождения. Во-вторых, она все больше отрывается от своей пространственной привязки, то есть уже не понимается как «карта». И, в-третьих, во временном отношении культура из устойчивого и длительного феномена превращается в аскриптивный и зачастую краткосрочный феномен с высокой способностью к изменениям» (см.: Кашуба, 2001, с. 62). Она рассматривается как меняющаяся «культура сближения и амбивалентности», ее пространство, как отмечает М. Аппадурай, во многом формируется встречами разных культур. В ней все больше активизируются процессы взаимопроникновения и смешения (У. Ханнерц). Появившиеся представления о сложной организации и неоднородности культурного пространства вполне понятным образом стали сопровождаться рассуждениями об интерпретативной природе культуры. Другими словами, исследования культуры в более сжатые сроки повторили путь, пройденный антропологией, от уверенности в возможности полного овладения своим предметом к осознанию его сложности и многообразия, обусловленными и распространением практики разных интерпретаций культуры.
Представленная динамика взглядов о характере рассматриваемого явления позволяет утверждать, что в контексте происходящих перемен концепт культуры претерпел еще одну примечательную метаморфозу. После завершения «классовых боев» не только среди ученых, но и в широком общественном сознании теряет свою значимость идея социальных отношений и социальной организации. Культурные же исследования, непосредственно нацеленные на разных людей, представляющих известные и вновь возникавшие общности с их практиками и опытом, как отметил Кашуба, фактиче-
ски превратили культуру «в оборотную сторону общества». Согласно внедрявшейся в это время «теории практики», культура «постигается посредством обучения и опыта как сознательно, так и бессознательно, через включения и исключения, но всегда в соответствии с правилами, которые в буквальном смысле слова вписаны в восприятие и в тело человека. Вкусы в еде, стиль в одежде, потребительское поведение и язык тела "выдают" социальную принадлежность человека. А принадлежность к той или иной классовой группе, в свою очередь, определяет жизненные возможности и выборы. Таким образом, анализ общества здесь осуществляется как анализ культуры» (Там же, с. 57). Следовательно, рост влияния исследований культуры был вызван экспансией этого направления в собственно социальную сферу. Конечно, в реальности проведение четких границ культуры и социума чаще всего затруднительно, но в научной практике нам нельзя забывать об этих границах, поскольку, как об этом предупреждал Дж. Сартори, в противном случае происходит неоправданное искажение смысла базовых концептов, в данном случае — культуры (Сартори, 2003).
Но это не единственное испытание популярностью, которое выпало на долю исследований культуры. В силу особенностей своего возникновения и сложившегося предмета анализа эта область оказалась в сфере политических интересов и сама довольно скоро оказалась политизированной. Появление еще одной грани у отрасли науки, первоначально ориентированной на разоблачение дискриминации и угнетения, можно считать более закономерным, чем попытка подменить собой общество как таковое. В отличие от антропологов, имевших дело в основном с так называемыми традиционными культурами либо их рецидивами, исследователи культуры работали преимущественно в сфере культурной индустрии. Известный теоретик Э. Геллнер заявил: «По самой природе своей производственной деятельности индустриальное общество является огромным, анонимным, мобильным и нуждается в хорошей коммуникативной системе для общения, независимо от ситуации. Такова современная культура. Она нуждается в обеспечении образовательными учреждениями и в их защите, и лишь государство в состоянии обеспечить и то, и другое. Это и создает ту критическую связь культуры и политики, которая составляет сущность национализма» (Геллнер, 1991, с. 14). Позднее С. Холл уже повторил, что исследования культуры «представляют собой серьезное предприятие или проект или то, что иногда описывают как "политический" аспект исследований культуры». Рассматриваемый аспект был вызван к жизни в силу целого комплекса причин: «Первое, постановка вопроса личного как политического и его последствий для измене_ 47
ПОЯИШЭКС- 2012. Том 8. № 1
ния объекта изучения в исследованиях культуры, оказалась совершенно революционной в теоретическом и практическом смысле. Второе, стремительное распространение понятия власти в структуру категорий общественное, общественная сфера, привело к тому, что мы больше не можем применять термин власть как ключевой к более ранней проблематике гегемонии в своем исходном значении. Третье, возрастание роли вопросов гендера и сексуальности в понимании власти как таковой. Четвертое, постановка массы вопросов, связанных с опасной темой субъективности и субъекта, которую мы полагали уже исчерпанной, поставила их в самый центр исследований культуры как теоретической практики. Пятое, открытие прежде закрытой границы между социальной теорией и теорией бессознательного-психоаналитического» (Hall, 1992, p. 278-279). В приведенном перечне воспроизведены основные положения концепций французских постмодернистов, прежде всего идеи М. Фуко.
Другой видный представитель данного направления — Т. Бен-нет приложил немало усилий для соединения культурных исследований с политикой. По его мнению, необходимость подобного альянса обусловлена двумя основными моментами: 1) изменением отношений между индивидом и вновь появившимися формами культуры. Теперь политическая трансформация (практики «я») могла осуществляться через соответствующие изменение в культурных практиках; 2) соответствием направленности культурной политики отношениям индивидуальных изменяющихся практик с коллективными политическими проектами. Так что для него культура как таковая являлась сценой практик означивания и основанием для идеи самой политики, корни которой были связаны с политикой означивания (Bennett, 1992). Из подобных установок логично вытекала идея культуры как важнейшего инструмента сопротивления существующему порядку. Однако в силу своей противоречивой сложности арсенал культуры теперь мог быть связан и с прямо противоположными целями: закреплением через ее механизмы этого самого существующего порядка. Оборотную сторону процесса внедрения политики в культуру показал Д. Келлнер: «С самого начала британские культурные исследования были по своей природе сильно политизированы... Как и Франкфрутская школа, они пришли к выводу о том, что массовая культура сыграла важную роль в интеграции рабочего класса в существующие капиталистические общества и что новый потребитель и массовая культура породили новый способ гегемонии капитализма. Обе традиции были сфокусированы на изучении взаимодействия культуры и идеологии. Они рассматривали культуру как способ идеологического воздействия и гегемонии, в которых культурные формы помогают определять образ мыслей и
поведение, побуждающие индивидов принять социальные условия капиталистических обществ» (Kellner). Насколько глубоко подобные идеи проникли в британском общество, можно судить и по песне Дж. Леннона «Герой рабочего класса» (1970 г.).
При любом из представленных вариантов внедрения политики в культуру возрастание значения последней в политике постсовременности не вызывает сомнений. Так что Д. Гледхилл вполне резонно констатировал: «Ключевой вопрос для исследований культуры — это как власть работает через культуру» (Gledhill, 1996, р. 40). Некоторые авторы увидели за всем происходящим то, что «сдвиг от материалистических к постматериальным ценностным приоритетам выдвинул на первый план новые политические проблемы и во многом стимулировал новые политические движения... все эти новые социальные силы — молодежные, экологические, феминистские представляют неотъемлемую часть «еще более широкого процесса культурных изменений, переформулирующих политические воззрения, религиозные ориентации, гендерные роли и сексуальные нравы в передовом индустриальном обществе» (см.: Инглхарт, 1997, с. 13).
Более наглядно роль и значение политики в данной сфере нам представляет другой исследователь. «Либерализм предполагает, что культура и политика смешиваются до тех пор, пока культура не завоевана — не нейтрализована политически универсальными, а потому внекультурными принципами либерализма. Без либерализма культура воспринимается как угнетающая индивида и опасная» (см.: Brown, 2006; цит. по: Хомяков, 2007). На политическую ангажированность исследований культуры обращали внимание и другие авторы, а известный философ С. Жижек вообще рассматривал это направление как дискурс, «который является передовым фронтом политически корректной постмодернистской деконструкционистской либеральной идеологии» (цит. по: Bowman, 2008, р. 102). Очень показательно, что когда в конце 1990-х годов появился академический журнал «Исследования культуры», его редакторы Л. Гроссберг и Д. Полок прямо указали: «Исследования культуры — это о теоретизировании политики и политизации теории» (Editorial Statement, 2004). В представленном контексте становятся более понятными и причины, вдохновившие к началу 1970-х годов американского политолога Г. Алмонда на внедрение концепта «политическая культура».
Если культура, которой раньше не уделялось особого внимания, теперь стала столь значимой, то вполне очевидно, что осознание произошедших перемен должно было с неизбежностью подвести политический класс к выводу: теперь и эта сфера нуждается в управлении и регулировании. Со всей определенностью на повестку дня встал вопрос о необходимости проведения целенаправлен_ 49
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 1
ной культурной политики, управления ресурсами культуры (см.: Bennett, Mercer, 1998). Подобная постановка вопроса вызывает неприятие у некоторых авторов, так как для них «сам термин "культурная политика" приводит к нежелательным ассоциациям со слишком хорошо известной историей сталинских или фашистских комиссаров от культуры, Министерствами культуры и чудовищными извращениями культуры и гуманитарности разного рода пропагандистскими механизмами». Исследователи указывают, что «было бы заблуждением успокаивать себя тем, что если мы живем не в условиях тоталитарного или статистизированного управления, то поэтому в Америке нет культурной политики, было бы неверным утверждение, которое разделяют многие гуманисты, что американская культурная политика является просто отражением интересов культурной индустрии. Реальность. является более сложной, чем это могут представлять отмеченные или другие подходы к ней; как раз потому, что Америка является сильно децентрализированной страной, искусство и гуманитария здесь становятся объектом широкого спектра политик: частных и публичных, формализированных и стихийных, локальных и транснациональных — с несоизмеримыми, а иногда и просто конфликтными интересами» (см.: Rothfield, 1999).
Своеобразным показателем уровня политизации сферы культуры можно рассматривать практику увязывания с ней вопроса о гражданских правах с конца 1980-х годов. Раньше он рассматривался только в контексте политических, гражданских и социальных прав (см.: Delany, 1992). После дебатов конца 1980-х - начала 1990-х годов вопросы культурной политики и идентичности получили признание среди официальных кругов Европейского союза, хотя до подписания Маастрихтских соглашений 1992 г. культура не рассматривалась как значимый аспект европейской интеграции. Необходимость внедрения европейской культурной политики на официальном уровне теперь мотивировалась необходимостью «создать общее культурное пространство, характеризующееся культурным разнообразием и общим культурным наследием» (см.: Shoe, 2006, р. 19).
Независимо от того, признается существование культурной политики в стране или нет, она стала одним из важных направлений политической жизни. Наиболее известным выражением этого направления явилась, конечно, политика мультикультурализма, впервые официально принятая в 1971 г. Канадой. Сделанная в ней ставка на право сохранения и поддержки культуры различных общностей, в том числе и «новых социальных групп», очень показательна. В последующие годы основные установки мультикультура-лизма получили внедрение в политике Австралии, Новой Зеландии, разных стран Западной Европы и США (см.: Борисов, 2000; Barry,
2001). Сегодня Европа стремится отказаться от него, и этот шаг представляется знаменательным для всей культурной политики в целом. Чтобы лучше понять ситуацию, связанную с трендом политизации исследований культуры, целесообразно обратиться к работе гарвардского теоретика Х. Бхабха «Положение культуры» (Bhabha, 1994), целью которой он ставил выявление причин конфликтов в плюралистически организованных обществах. Опираясь на концепты различения и множественности, внедренные одним из ведущих теоретиков постмодернизма Ж. Деррида, Бхабха переопределил широко используемые в обыденной и научной практиках категории «народ», «нация», «культура» как квазиочевидные понятия. Не менее спорным ему представляется и тезис о гомогенности национальной культуры. Здесь, по его мнению, лежат истоки некоторых конфликтов. Связав политику и культуру через анализ национального дискурса власти, Бхабха нашел место и концепту «идентичность», которая у него определяется через принадлежность к определенной культуре и традиции (Ibid.).
На необходимость учитывать взаимосвязь данных концептов обращали внимание и другие авторы. Так, С. Коллини еще раньше отметил: «В США исследования культуры явились результатом бракосочетания теории литературы и того, что получило впоследствии определение как политика идентичности» (цит. по: A cultural studies reader..., 1995, p. 213). Д. Келлнер констатировал: «Через изучение молодежных субкультур британские культурные исследования продемонстрировали, как культура начинает формировать различные формы идентичности и групповой принадлежности, что позволило им оценивать оппозиционный потенциал различных молодежных субкультур». Подтверждение вывода о значимости для исследований культуры концепта «идентичность» можно найти и у других авторов. «Стремление разных общностей к определению или подчеркиванию своей культурной самобытности приводит к тому, что теперь даже ранее. маргинализированные группы вовлечены в новый процесс культурной гибридизации как колонизаторские и колонизируемые идентичности, которые постоянно сталкиваются и смешиваются друг с другом, образуя неустойчивые, но всегда различные постколониальные интерпретации» (McLennan, 2003, р. 73). Но поскольку сюжет идентичности имеет самостоятельное значение, то будет целесообразно обратиться к нему в другой работе.
Быстрое расширение сферы приложения концепта «культура», который сначала вобрал в себя многое из того, что раньше составляло понятие социальности, а затем оказался еще и тесно связанным с категорией политики, проходило параллельно с внедрением
еще одного популярного концепта. Те явления и процессы, а также обусловленные ими новые вызовы, которые были объединены под общим названием «глобализация», определили выход культурной проблематики на новые горизонты (см.: Many Globalizations, 2002; Культура имеет значение, 2002). Теперь к ней как к спасительному средству обратились специалисты в области мировой политики и международных отношений, которые исчерпали свои средства в объяснении причин, почему разные страны так по-разному развиваются, что нужно сделать, чтобы преодолеть отсталость многих из них. Одной из пионерских в этой сфере явилась вышедшая в 1985 г. работа американского исследователя Л. Харрисона «Отсталость как состояние ума: случай Латинской Америки». Затем в созданной совместно с С. Хантингтоном в Гарварде Академии международных и региональных исследований они начали разрабатывать проект «Культурные ценности и прогресс человечества». В результате проведенного исследования Харрисон высказал твердое убеждение в том, что «за вычетом немногочисленных исключений (среди которых Восточная Азия и Иберийский полуостров), прогресс человечества в послевоенный период разочаровывает и даже удручает. Важнейшая причина такого исхода состоит, по моему мнению, в невнимательности правительств и международных организаций к культурным факторам развития. В частности, я убежден, что именно культурные различия между Западной Европой и Латинской Америкой главным образом обусловили успех "плана Маршалла" и крах "Союза ради прогресса"» (Харррисон, 2002, с. 33-34). В дальнейшем идея значимости культуры получила у гарвардских специалистов вполне определенное продолжение.
Возможно, в противовес постколониализму и другим «протест-ным» движениям и концепциям появилось направление, которое делает ставку на «давосскую культуру» (С. Хантингтон), внедряемую ведущими деловыми и политическими кругами мира, т. е. интернациональное культурное сообщество молодых «яппи-интернэшнл», международные клубные объединения интеллектуалов и т. д. Для П. Бергера все эти транснациональные течения «безусловно, есть зарождающаяся глобальная культура, и она по своему происхождению и содержанию, безусловно, американская... Чилийский историк Клаудио Велиз назвал это "эллинистической стадией англо-американской цивилизации" — стадией, которую нельзя объяснить с помощью такого понятия, как "империализм"» (Бергер, 2004, с. 9-10). Культура в этом направлении определяется «в обычном социально-научном смысле слова, т. е. как верования, ценности и образ жизни обыкновенных людей в их повседневном существовании» (Там же). Но Бергер понимает возможную амбива-
лентность подобной культуры. «Проще говоря, преуспевающий восточноевропейский бизнесмен в зале совещаний может вести себя так же, как и его американский коллега, но, возвращаясь домой, в духе лучших местных традиций может бить жену и измываться над детьми» (Там же, с. 12). Подобные примеры только укрепляют его в убеждении, что «самыми главными "глобализаторами" являются американцы» (Там же, с. 13).
В качестве дальнейшего этапа развития идеи глобальной культуры можно рассматривать концепцию «мягкой силы» гарвардского интеллектуала Дж. Ная, который считал, что «"мягкая сила" страны основывается на трех основных ресурсах: своей культуре (там, где она является привлекательной и для других), принятых политических ценностях (когда они разделяются у себя дома и за рубежом) и внешней политике (когда она рассматривается легитимной и имеет моральный авторитет)». В определении культуры этот автор приходит к выводу, что она «представляет собой набор ценностей и практик, которые весьма значимы для общества. У нее есть много проявлений. Обычно принято различать высокую культуру, включающую литературу, искусство и образование, обращенные к элите, и популярную культуру, которая направлена на развлечение масс» (Nye, 2004, р. 11). Поистине глобальный размах идеи мультикульту-рализма вполне можно было рассматривать как одно из направлений реализации принципа «мягкой силы». Не менее показательна популярность еще одного направления в лингвистике, ставшего известным как межкультурная коммуникация.
Итак, появление новых направлений политики, которые были направлены на регулирование сферы культуры, явилось результатом важных общественно-политических трансформаций второй половины ХХ в., оказавших глубокое воздействие и на развитие науки. Если предшествующий 1960-м годам исторический период модерна был временем доминирования в ведущих странах социально-классовой организации и соответствующих ей научных парадигм, то наступление постмодерна кардинально трансформировало социальную реальность. Произошедшая трансформация значительно усложняла эту реальность, что послужило причиной выдвижения на передовые позиции значимости идеи культуры и необходимости анализа ее многообразных проявлений и различий. Новые задачи обусловили необходимость возникновения еще одной дисциплины, связанной с изучением культуры общества постмодерна. Осознание сложившейся ситуации вызвало исследования культуры. Однако в условиях, когда культура стала ареной выражения и столкновения интересов различных общественных групп и даже разных стран и их коалиций, неизбежна была политизация новой дисциплины
вследствие ее чрезмерной актуализации. Но возрастание роли культуры не прошло мимо внимания и творцов политики, которые, признав ее значимость, решили активно использовать средства культуры в своих целях. При этом практика культурной политики часто опережала разработки теоретиков культуры. Поэтому нельзя утверждать, что интеллектуалы сыграли ведущую роль в реализации культурной политики или мультикультурализма.
Мы можем констатировать явную ограниченность концепта «политическая культура», который не может охватить все пространство культуры. Появление новых направлений в политике и политической науке, стремящихся воздействовать на получившую в последнее время особую значимость культурную сферу, представляется необходимым условием их развития на современном этапе. Вполне очевидно отличие культурной политики от пресловутого мульти-культурализма. Первое политическое направление в большей степени предназначено для решения проблем основного (принимающего) общества отдельной страны. Второе было направлено на содействие скорейшей интеграции иммигрантов в принимающее общество. Политика «мягкой силы» предполагала воздействие средствами своей культуры на другие страны. К сожалению, в своем порыве практического энтузиазма и основоположники культурных исследований, и их последователи не уделили должного внимания двум принципиальным обстоятельствам. Во-первых, несмотря на усилия философов и антропологов, занимавшихся данной проблемой гораздо более продолжительное время, им так и не удалось прийти к согласованной трактовке концепта «культура». Сильно ударивший по антропологии и другим социальным и гуманитарным наукам постмодернистский вызов заставил отказаться от многих прежних установок в отношении культуры, но новые подходы и идеи по ее поводу стали появляться недавно. В результате сохраняющейся недоговоренности приверженцы исследований культуры поддались соблазну заменить своим основополагающим концептом все другие, активно использовавшиеся до них («социальность», «класс» и т. д.). Уже проявившийся кризис политики мультикульту-рализма демонстрирует методологическую несостоятельность простого замещения социальных и других феноменов культурными. Не менее примечательной выглядит наметившаяся в 1990-е годы тенденция вывода проблем, ранее решавшихся в культурологических координатах, в плоскость идентичности. Учитывая сохраняющуюся неопределенность и этого концепта, приходится констатировать, что и его актуализация может дать только временный эффект.
Более действенная стратегия решения современных проблем в социально-политической сфере заключается не в метании от одной
«универсальной» отрасли знаний и ее базовых концептов к другим, а в реальной интеграции достижений различных научных дисциплин и целых их отраслей. Для успешной реализации представленной задачи необходимо направить усилия на разработку тех направлений, которыми сегодня обычно пренебрегают, — теории и методологии анализа сложных явлений (см.: Seeb, 2000). Только в этом случае наука сможет предложить не временные меры, а эффективные средства решения актуальных проблем. Не случайно философ А. Уайтхед предложил естественным наукам алгоритм: «Выискивай простоту и сомневайся в ней». Отталкиваясь от него, выдающийся американский антрополог Кл. Гирц сформулировал свой принцип для современных общественных наук: «Выискивай сложность и упорядочивай ее» (Гирц, 2004, с. 43). Представленный тезис может вызвать возражение, поскольку мало кто готов работать на таком уровне решения проблем. В таком случае нам еще предстоит расстаться с заблуждением, что наукой в социально-гуманитарной сфере может заниматься любой и каждый...
Признавая значимость исследований индустриализированной, массовой, «глобальной» культуры и ее использования в интересах политического класса, мы не должны сводить к ним всю современную проблематику социально-гуманитарного знания. Это — одно из необходимых направлений исследований, однако оно должно проводиться в комплексе с другими. Примечательно, что в одной из трактовок исследования культуры были представлены скорее «как тенденция к междисциплинарности, а не собственно отдельная дисциплина» (см.: Miller, 2001, р. 1). На наш взгляд, у современной социально-культурной антропологии остается очевидное преимущество перед исследованиями культуры, которое заключается в наличии уже разработанных вариантов концепций этно-са/этничности. В общем виде сущность этнического феномена можно выразить формулой норвежского исследователя Ф. Барта: «Этнические категории обеспечивают организационную оболочку, содержимое которой в разных социокультурных системах может наполнять различные объемы и формы» (Барт, 2006, с. 16). Главным признаком этнической группы этот же автор считал предписывание этнической идентичности. Именно осознание необходимости интеграции культурного содержания с социальными формами с учетом их идентичностного плана в рамках одного подхода остается сильной стороной антропологической отрасли знаний. Не менее очевидно, что в современных условиях, как это показывает та же культурная политика, ни одно явление уже не существует вне политического контекста. В таком случае наиболее соответствует требованиям полидисциплинарного подхода к анализу сложных социально_ 55
ПОЯИТЭКС. 2012. Том 8. № 1
культурно-политических явлений такая новая дисциплина, как этно-политология. Уже в силу специфики своего предмета она как раз должна обеспечить синтез рассматриваемых факторов в исследовании. Однако предлагаемые для этнополитологии концептуальные варианты ее оснований пока не выходят за рамки конкретно дисциплинарных подходов (см.: Hale, 2008). Отсутствие у представленной дисциплины сильной теории пока не позволило ей стать тем, чем она в действительности должна быть, — наукой XXI в. Но для этого нужна теория, в которой займет должное место концепт культуры.
Литература
Аванесова Г. А. О предпосылках выработки конструктивной культурной политики в современной России // Культурное разнообразие, развитие и глобализация: По результатам дискуссий круглого стола. Москва, 21 мая 2003 г. М.: РИК, 2003. С. 77-81 (Avanesova G. A. On the Premises of Working Out of Cultural Policy in Modern Russia // Cultural Diversity, Development and Globalization: On the Results of Round Table Discussions. Moscow, May, 21, 2003. Moscow: RIK,
2003. P. 77-81).
Барт Ф. Введение // Этнические группы и социальные границы / под ред. Ф. Барта. М.: Новое издательство, 2006. С. 9-48. (Bart F. The Introduction // Ethnic Groups and Social Borders / ed. by F. Bart. Moscow: New Publishing House, 2006. P. 9-48).
Бергер П. Культурная динамика глобализации // Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире / под ред. П. Бергера, С. Хантингтона. М.: Аспект Пресс,
2004. С. 8-24. (Berger P. The Cultural Dynamics of Globalization // Multilateral Globalization. Cultural Diversity in Modern World / Ed. by P. Berger and S. Huntington. Moscow: The Aspect Press, 2004. P. 8-24).
Борисов А. А. Идеология американского мультикультурализма: столкновение этносоциальных теорий // Американа. Вып. 4. Общественная мысль, экономика и политика в странах Американского континента в Новое и Новейшее время. Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. университета, 2000. С. 154-172. (Borisov A. A. The Ideology of American Multiculturalism: the Ethno-Social Theories Collision // AMERICANA. Ser. 4. Social Thought, Economy and Politics in the Countries of American Continent in the Modern and Post-Modern Epochs. Volgograd: The Publishing House of Volgograd State University, 2000. P. 154-172).
Геллнер Э. Нация и национализм. М.: Прогресс. 1991. 322 с. (Gellner E. Nations and Nationalism. Moscow: The Progress, 1991. 332 p.).
Гирц К. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004. 560 с. (Girz K. Interpreting Cultures. Moscow: The ROSSPEN Edition, 2004. 560 p.).
Ижикова Н. В. Теоретико-методологические основания современной культурной политики. Автореф. дисс. докт. филос. наук. СПб., 2010. 33 с. (Izikova Y. V. The Theoretical and Methological Foundations of Modern Cultural Policy. Diss. Of D.of Philos. Sc. Degree. Summary. Saint-Petersburg, 2010. 33 p.).
Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. 1997. № 4. С. 6-32. (Inglehart R. Postmodernity: the Changing Values and Changing Societies // Polis. 1997. N 4. P. 6-32)
Караулов И. М., Яковлев В. И. О культурной политике // Культурная политика в России. М.: Прогресс, 2005. С. 15-25. (Karaulov I. M., Yakovlev V. I. On Cultural Policy // Cultural Policy in Russia. Moscow: The Progress, 2005. P. 15-25).
Кашуба В. Дилемма этнологии ХХ века: «культура» — ключевое слово // Ab Imperio. 2001. № 3. С. 43-66. (Kashsuba V. The Dilemma of Ethnology in XX Century: "culture" as keyword // Ab imperio. 2001. N 3. P. 43-66).
Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л. Харрисона, С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002. 309 с. (The Culture has Meaning. How the Values Promote Social Progress / ed. by L. Harrison and S. Huntington. Moscow: The Moscow School of Political Studies, 2002. 309 p.).
Культурная политика современной России: соотношение этнического и национального / под ред. А. В. Костиной, Т. М. Гудима. М.: URSS: ЛКИ, 2007. 238 с. (Cultural Policy in Modern
Russia: Relation of the Ethnical and the National / ed. by A. V. Kostina, T. M. Gudima. Moscow: URSS: LKI, 2007. 238 p.).
Сартори Дж. Искажение концептов в сравнительной политологии // Полис. 2003. № 4. С. 152-160; № 4. С. 66-75. (Sartori G. The Concept Distortion in Comparative Politics // Polis. 2003. N 4. P. 152-160)
Теоретические основания культурной политики / отв. ред. Э. А. Орлова, Е. Н. Соколов. М.: Российский ин-т культурологии, 1993. 272 с. (Theoretical Foundations of Cultural Policy / ed. by E. A. Orlova, E. N. Sokolov. M.: The Russian Institute of Culturology, 1993. 272 p.).
Тернборн Г. Мультикультурные общества // Социологическое обозрение. 2001. Т. 1. № 1. С. 50-67. (Ternburn G. Multicultural Societies // Sociological Review. 2001. Vol. 1. N 1. P. 50-67).
Харррисон Л. Введение. В чем значение культуры? // Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / под ред. Л. Харрисона, С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002. С. 15-38. (Harrison L. What is the Meaning of Culture? // The Culture has Meaning. How the Values Promote Social Progress / ed. by L. Harrison, S. Huntington. Moscow: The Moscow School of Political Studies, 2002. P. 15-38).
Хомяков М. Б. Брайн Бэрри: либеральный универсализм против мультикультурализма и национализма // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Т. Х. № 1. С. 74-100. (Chomiakov M. B. Bryan Barry: Liberal Universalism versus Multiculturalism and Nationalism // Journal of Sociology and Social Anthropology. 2007. Vol. 10. N 1. P. 74-100).
Чаттерджи П. Воображаемые сообщества: кто их воображает // Нации и национализм / пер с англ. и нем. Л. Е. Переяславцевой, М. С. Панина, М. Б. Гнедовского. М.: Праксис, 2002. С. 283-296. (Chattergy P. Imaginary Communities: Who Imagines Them? // Nations and Nationalism / Trans. from English and German by L. E. Pereyaslavtseva, M. S. Panin, M. B. Gnedovski. Moscow: Praxis, 2002. P. 283-296).
Щедровицкий П. Культурная политика. Новый тип и сфера жизнедеятельности. Седьмой океан... // http://soob.ru (Tschedrovitski P. Cultural Policy. The New Type and the Sphere of Vital Activity. The Seventh Ocean. // http://soob.ru).
A Cultural studies reader: history, theory, practice / ed. by J. Munns, G. Rajun. London: Longman, 1995. 694 p.
Barry B. Culture and Equality: an Egalitarian Critique of Multiculturalism. Polity Press. 2001. 400 p.
Bennett T. Intellectuals, Culture, Policy: the Technical, The Practical and the Critical // Cultural Analysis. An Interdisciplinary Forum on Folklor and Popular Culture. 2006. Vol. 5. Special issue: Theory. Policy. University of California. P. 81-106.
Bennett T. Putting Policy into Cultural Studies // Cultural Studies / ed. by L. Grossberg et all. London; New York, 1992. P. 23-37.
Bennett T, Mercer C. Improving research and international cooperation for cultural policy. Intergovernmental Conference on Cultural Policies for Development. Stockholm, 30 March - 2 April 1998 // World Commission on culture and development. 1998. P. 2-37.
Bhabha H. The Location of Culture. London; New York: Routledge, 1994. 256 р.
Bowman P. Alterdisciplinarity // Culture, Theory and Critique. 2008. Vol. 49 (1). P. 93-110.
Cultural Studies Will be Death оf Anthropology / Ed. by P. Wade. Manchester, 1996. 65 р.
Delany G. Two Concept of Cultural Citizenship: A Review of Recent Literature on Culture and Citizenship // The Global Review of Ethnopolitics. 1992. Vol. 1. N 3. P. 60-66.
Editorial Statement // Cultural Studies. 2004. Vol. 18. N 1.
Gledhill J. Cultural Studies. Will be Death оf Anthropology / ed. by P. Wade. Manchester, 1996. P. 38-44.
Hale H. The Foundations of Ethnic Politics. Separatism and States and Nations in Eurasia and the World. Cambridge: Cambridge University Press, 2008. 264 p.
Hall S. Critical Dialogues in Cultural Studies. London; New York, 2003. 522 p.
Hall S. Cultural Studies and its Theoretical Legacies // Cultural Studies / ed. by L. Grossberg, C. Nelson, P. Treichler. New York; London: Routledge, 1992. P. 277-294.
Hiddleston J. Understanding Postcolonialism. Acumen, 2009. 185 р.
Hobart M. Cultural Studies Will be Death оf Anthropology / ed. by P. Wade. Manchester, 1996. Р. 1-10.
Kellner D. Cultural studies and philosophy: an intervention // http://www.Gsis.ucla.edu/ kellner/kelner.html
Many Globalizations. Cultural Diversity in the Contemporary World / ed. ву P. Berger, S. Hantington. Oxford: Oxford University Press, 2002. 357 р.
Miller T. What it is and what it isn't: introducing cultural studies // A Companion to Cultural Studies / ed. by T. Miller. Maiden: Blackwell Publishing, 2001. P. 1-19.
mccmcrpuh nomimmeckgu mucau
Nye J. Soft Power. The Means to Success in World Politics. New York: Public Affairs, 2004. 174 p. Rapport N. Cultural Studies Will be Death of Anthropology / ed. By P. Wade. Manchester, 1996. P. 20-29.
Rothfield L. Cultural Policy Studies?! A Guide for Perplexed Humanists. The Cultural Policy Center at the University of Chicago. Working Paper. 1999 // http://culturepolicy/ uchicago.edu SaidЕ. Orientalism. New York: Vintage Books, 1978. 328 p.
Seeb R. Culture and Complexity. New Insights on Organisational Change // Culture and Complexity — Organisations and Peoples. 2000. Vol. 7. N 2. P. 2-9.
Shoe C. «In uno pluress». EU Cultural Policy and the Governance of Europe // Cultural Analysis. An Interdisciplinary Forum on Folklore and Popular Culture. 2006. Vol. 5. Special issue: Theory/Policy. University of California. P. 7-26.
Thomson K. Cultural Studies, Critical Theory and Cultural Governance // International Sociology. 2001. Vol. 16 (4). P. 593-605.
Wade P. Introduction / Cultural Studies Will be Death of Anthropology / ed. By P. Wade. Manchester, 1996. P. 1-10.
Walton D. Introducing Cultural Studies. Learning Through Practice. Los Angeles; London; New Delhi; Singapore: Sage Publication, 2008. 309 p.
White L. The Science of Culture. A study of man and civilization. New York: Farra, Straus and Company, 1949. 423 p.
Williams R. Keywords: a vocabulary for culture and society. London: Fontana, 1976. 286 p. Willis P. Cultural Studies Will be Death of Anthropology / Ed. By P. Wade. Manchester, 1996. P. 30-38.
Young R. Postcolonialism. A Very Short Introduction. Oxford: Oxford University Press, 2003. 168 p.
nQWT3K£. 2012. TOM 8. № 1
