CC BY
361
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2008. № 5
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ МЕЖДУНАРОДНОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА
Процессы мировой интеграции во всех сферах жизни общества, глобализация преступности, необходимость формирования оптимальной модели международного уголовно-правового воздействия — все эти факторы обусловливают возрастание роли международного уголовного права (далее — МУП), одной из наиболее динамично развивающихся отраслей юридической науки. Важным направлением проводимых в России правовой и судебной реформ является приведение российского законодательства и в целом правовой системы в соответствие с нормами международного права. Эти вопросы являются крайне актуальными в настоящее время ввиду присоединения России к крупным антикриминальным международным конвенциям ООН — против транснациональной организованной преступности, против коррупции и др. В то же время возникающие проблемы взаимодействия международного и российского уголовного права являются сложными и дискуссионными, что связано со сложностью процесса становления МУП как отрасли права, отсутствием единого подхода к его определению и систематизации норм.
Обсуждению этих непростых вопросов был посвящен состоявшийся 25 апреля 2008 г. на юридическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова научно-практический семинар, организованный кафедрой уголовного права и криминологии. В дискуссии приняли участие ведущие российские ученые, занимающиеся проблемами международного уголовного права и процесса. В настоящем обзоре представлены основные тезисы прозвучавших на семинаре докладов и сообщений.
С основным докладом выступила доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права и криминологии юридического факультета МГУ, Лауреат Государственной премии СССР Н.Ф. Кузнецова. В нем были обозначены наиболее актуальные, по мнению докладчика, проблемы МУП и высказаны позиции, ставшие предметом последовавшей дискуссии.
1. Существует ли такая подсистема уголовного и международного права, как «международное уголовное право»? Представители российской уголовно-правовой науки единодушны в положительном ответе на поставленный вопрос. Иную позицию занимают отдельные представители науки международного права.
2. Что составляет предмет международного уголовного права? Традиционно в отечественной уголовно-правовой науке под предметом МУП понимают две группы преступлений — преступления против мира
4 ВМУ, право, № 5
49
и безопасности человечества и преступления международного характера: по мнению Н.Ф. Кузнецовой, последние распределены по всему УК РФ и их насчитывается более сорока.
3. В системе Уголовного кодекса РФ нормы о международных преступлениях размещены в последнем (XII) разделе, в гл. 34. Принятый критерий систематизации (родовой объект, его ценность) обязывает расположить данные нормы в первом разделе Особенной части: такое, по мнению Н.Ф. Кузнецовой, правильное решение нашло отражение в УК Белоруссии, Азербайджана, Франции. Германия сконструировала в 2002 г. самостоятельный Кодекс о преступлениях против международного права (Международный уголовный кодекс). Однако, возможно, следующее решение: сохранив замыкающую Особенную часть УК позицию, дополнить раздел с обновленным названием «Международные преступления» главой 35 «Транснациональные преступления» — данное понятие позволит обрисовать ратифицированная Россией Конвенция ООН против транснациональной организованной преступности.
4. Как толковать положение ч. 4. ст. 15 Конституции РФ, которое говорит о том, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью правовой системы РФ? Многие международники считают, что международные нормы относятся только к международному праву и остаются таковыми независимо от их ратификации1. В систему же российского уголовного права входят национальные законы, которыми они становятся после ратификации и имплементации в УК РФ. Такого рода позиция о «двойной» имплементации — международной и уголовно-правовой — заслуживает поддержки. К примеру, ратификация Госдумой в 2004 г. Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности и в 2006 г. Конвенций ООН и Совета Европы против коррупции с последующей передачей ратификационных документов в депозитарии этих организаций была международно-правовой. Уголовно-правовой она и после вступления в силу закона о ратификации не стала: причина — отсутствие в российском законодательстве процедуры регламентации имплементации.
5. Можно ли признать приоритетность МУП над УК и соответственно внести в него статью в редакции ч. 4 ст. 15 Конституции? На этот вопрос проф. Н.Ф. Кузнецова дает отрицательный ответ: во-первых, вопрос приоритетности четко решен в ч. 1 ст. 15 Конституции («Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу»); во-вторых, такой ответ вытекает из принципа законности с его требова-
1 См., напр.: Зимненко Б.Л. Международное право и правовая система Российской Федерации. М., 2006.
нием полной кодификации УК РФ (ч. 1 ст. 1 УК). Коллизионность норм Основного Закона и УК разрешается при имплементации ратифицированных международных актов в кодекс. Пленум Верховного суда РФ в своем постановлении от 10 октября 2003 г. № 5 не рекомендует судам применять международно-правовые нормы при квалификации преступлений. При этом, однако, остается обойденным вопрос о применении ратифицированных, но не имплементированных в УК норм, отменяющих или смягчающих наказание.
6. Наиболее сложный и одновременно самый практически значимый аспект международного уголовного права — это механизм имплементации международных конвенций против преступности1. Юридически он не урегулирован, в результате ратифицированные парламентом конвенции включаются в систему международного права, но «повисают в воздухе» в системе российского уголовного права. В докладе на заседании Совета Федерации 28 марта 2008 г. генеральный прокурор РФ доложил: «...До настоящего времени так и нет предусмотренных ими (Конвенциями — Г.Б.) нормативных актов, не подготовлены необходимые изменения в наше действующее законодательство, нормы конвенций не имплементированы в национальное право. Эту работу нужно как можно скорее закончить. Нам крайне важны и необходимы инструменты, опробованные и показавшие свою эффективность в других странах».
Между тем уже восемь лет назад был разработан законопроект «О порядке реализации международных правовых актов в правовой системе Российской Федерации»3. В ст. 6 Руководства для законодательных органов по осуществлению Конвенции ООН против коррупции установлено: «Каждое государство-участник предоставляет Генеральному секретарю ООН тексты своих законов, обеспечивающих осуществление положений настоящей статьи, а также любых последующих изменений к таким законам или их описание»4. Россия не может предоставить тексты таких законов ввиду их отсутствия, что должно, строго говоря, влечь за собой международные санкции.
7. Актуален и вопрос о характере изменений международно-правовых актов при включении их в УК. Национальный законодатель правомочен вносить изменения в имплементируемые нормы конвенций в сторону расширения объема криминализации. Однако он не вправе
2 Подробнее см.: Кузнецова Н. Ф., Огурцов Н. А. О соотношении международного и внутреннего уголвоного права // Законодательство. 2007. № 2.
3 См.: Тихомиров Ю. А. Реализация международно-правовых актов в российской правовой системе // Журнал российского права. 1999. № 3—4; Он же. Международно-правовые акты: природа и способы влияния // Журнал российского права. 2000. № 5.
4 Руководство для законодательных органов по осуществлению Конвенции ООН против коррупции. Нью-Йорк, 2006.
искажать цели и сущность таких норм, исходя из конъюнктурных соображений. К сожалению, такое произошло с имплементацией норм о геноциде в уголовное законодательство Латвии и Эстонии. Для уголовного преследования партизан Второй мировой войны, сотрудников советских органов госбезопасности (дело В. Кононова) был расширен состав геноцида, дабы проигнорировать сроки давности. Так, в ст. 68-1 Уголовного закона Латвии в предмет геноцида включена «социальная группа, группа определенной совместной убежденности», а также дополнена диспозиция указанием на действия в виде «лишения или ограничения экономических, политических или социальных прав коренных жителей».
Общий вывод, сделанный Н.Ф. Кузнецовой: настоятельно необходима безотлагательная нормативная регламентация порядка имплемен-тации международных конвенций о противодействии преступности.
Кандидат юридических наук, доцент В.И. Михайлов (главный советник Государственно-правового управления Президента Российской Федерации) выступил с докладом «Международные договоры о борьбе с преступностью: механизм сотрудничества или источник криминализации?» и остановился на следующих основных вопросах.
1. Предписания уголовно-правового свойства, содержащиеся в международных договорах, посвященных противодействию преступности, за исключением Римского статута Международного уголовного суда нельзя назвать уголовно-правовыми нормами в принятом в российской правовой системе и доктрине значении, так как предписания международных договоров обращены к государствам, а не к гражданам или иным субъектам уголовного закона. Основное предназначение таких международно-правовых документов, как правило, сводится к регулированию международного сотрудничества в сфере борьбы с соответствующими видами преступлений. Например, в конвенциях ООН против транснациональной организованной преступности и против коррупции в качестве целей этих конвенций указано содействие сотрудничеству в деле более эффективного предупреждения соответственно транснациональной организованной преступности и коррупции. Как известно, в правовой системе РФ вопросы сотрудничества с другими государствами регулируются уголовно-процессуальным законодательством. Уголовно-правовые предписания международно-правовых документов призваны лишь единообразно определить во всех правовых системах те преступления, по которым осуществляется сотрудничество, и таким образом, в частности, обеспечить соблюдение принципа двойной криминализации, т. е. создать условия для признания соответствующего деяния преступлением в запрашиваемом и запрашивающем государствах. Именно поэтому международно-правовые документы закрепляют обяза-
тельства государства признать определенную группу деяний уголовно наказуемыми.
Таким образом, источником (формой) криминализации выступает национальный уголовный закон, а международные договоры по вопросам противодействия терроризму и преступности выступают прежде всего в качестве правового механизма сотрудничества государств в противодействии с терроризмом и преступностью. Содержащиеся в них предписания о криминализации нельзя рассматривать как полноценные уголовно-правовые нормы прежде всего в связи тем, что они призваны исполнять роль своеобразных «унификаторов» и адресованы государствам: в этом смысле они могут рассматриваться как повод к включению в национальное уголовное законодательство соответствующего положения.
2. В международных договорах всегда отражены устоявшиеся положения: «новаторские» предложения, как правило, отражаются в необязательной, «мягкой форме». Например, в ст. 20 «Незаконное обогащение» Конвенции ООН против коррупции указаны три условия криминализации: а) следование конституции, б) соблюдение основополагающих принципов правовой системы и в)рассмотрение возможности принятия соответствующих мер. Иными словами, при условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться для признания в качестве уголовно наказуемого деяния умышленное и незаконное обогащение (значительное увеличение активов должностного лица, которое превышает его законные доходы и которое невозможно разумным образом обосновать).
Данная норма не является императивной, и технически, по мнению В.И. Михайлова, в рамках российской правовой системы ее реализовать невозможно, так как в ней не конкретизировано деяние, совершение которого подлежит криминализации. Фактически в ст. 20 Конвенции содержится требование признать преступлением положение, в котором оказалось соответствующие лицо (наличие активов), Действия, в результате которых могут образоваться такие активы (хищения, злоупотребление и т.д.), уже криминализованы. Кроме того, реагировать на такие ситуации следует с использованием налоговых, административных, гражданско-правовых и иных правовых механизмов.
3. В международных договорах используется специфический юридический язык: например, в п. «ё» ст. 1 Конвенции Совета Европы об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности (Страсбург, 1990 г.) в русском переводе указано, что «конфискация» означает наказание или меру, назначенную судом в результате разбирательства по уголовному делу или уголовным делам и состоя-
4 *
53
щую в лишении имущества. Наличие в данном определении термина «наказание» используется некоторым российскими исследователями для обоснования своей позиции о том, что Российская Федерация обязана включить конфискацию в систему видов уголовных наказаний, однако такое обязательство в данной Конвенции не предусмотрено. Термины, используемые в Конвенции и других международно-правовых документах, нельзя отнести к правовой системе какой-либо конкретной страны, а напротив, представляют независимую систему терминов.
В целом, заметил В.И. Михайлов, обязательным условием правильного применения международных договоров, касающихся противодействия терроризму и преступности, является взвешенное отношение к ним на основе национальных интересов и национальной правовой системы.
Доктор юридических наук, профессор кафедры уголовно-правовых дисциплин и организации профилактики преступлений Ю.В. Трун-цевский (Академия управления МВД России) посвятил свое выступление теме «Нормы международного права в российской уголовно-правовой системе».
1. Государства, принимая международно-правовой договор, одновременно определяют содержание международно-правовых обязательств, а также учитывают то, как те или иные нормы будут выглядеть в их правовой системе. Это не означает, что они создают две различные нормы: норма (правило поведения) одна — международно-правовая, но действовать она будет в двух различных правопорядках в виде:
а) согласованной воли государств и б) как норма национального права, исполнение которой является международно-правовым обязательством данного государства.
Приспосабливаться к новым условиям действия в рамках национальных отношений по борьбе с преступностью должна не международно-правовая норма, а сама уголовно-правовая система государства: она согласовывается с международным правом на уровне принципов, институтов и норм.
Отсылку можно считать наиболее простой формой осуществления норм международного права на территории государства, поскольку она не предусматривает какой-либо переработки норм, а просто отсылает к ним как нормам регулирования отношений во внутригосударственном праве. Отсылка к международно-правовому договору есть не что иное, как отсылка к содержащимся в нем правилам, и при отсылке содержание международно-правовой нормы не меняется в том же объеме, что и в международном праве. Поэтому структурно норму международного права, применяемую в национальных отношениях, можно представить в виде: а) национальной отсылочной нормы (объем, привязка, санкция),
б) международной материально-правовой нормы (гипотеза и диспози-
ция, может быть и санкция), где гипотеза (факт преступного нарушения международно-правовых правил) совпадает, а объем национальной нормы и диспозиция международно-правовой — должны совпадать.
Рецепция и отсылка, по сути, одно и то же явление — инкорпорация рецепированного (заимствованного для национальной правовой системы) международного права. Поэтому речь идет лишь о двух технических способах такой инкорпорации норм международного права, которые в рамках российской уголовно-правовой системы начинают действовать вне зависимости от того, каким способом они были инкорпорированы в своей совокупности. Эти нормы являются рецепированным правом (по форме и способу действия — национальным), а по сущности (юридической природе, материальным источникам) — международным.
2. Понятия «преступления международного характера» и «транснациональные преступления» не совпадают. «Иностранный элемент» в транснациональном преступлении — не признак преступления, а принцип действия уголовного закона (ст. 12 УК РФ). Исходя из текста ст. 15 «Юрисдикция» Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности от 15 ноября 2000 г., можно сделать вывод о том, что деяние имеет транснациональный характер, во-первых, в силу юрисдикции (так называемого «иностранного элемента»), когда ущерб причиняется правосудию (принцип неотвратимости ответственности), а во-вторых, в связи с тем, что оно нарушило, охраняемый международным правом (соглашением) позитивный правопорядок (например, наркобезопасность). Это могут быть совершенно разные преступления. «Иностранный элемент» может быть присущим любому преступлению, но транснациональная юрисдикционная сила (рассмотрение деяния с точки зрения указанной конвенции) возникает лишь тогда, когда такое деяние признается «серьезным»5. Это формальный признак преступления, и каждое «серьезное» преступление при наличии «иностранного элемента» является трансграничным. Поэтому если за совершенное преступление наказание в виде лишения свободы менее четырех лет или предусмотрена менее строгая мера наказания, то даже при наличии «иностранного элемента» такое деяние транснациональным признано быть не может. Международный характер правонарушения, бороться с которым государства договорились в международно-правовом документе, при таких обстоятельствах не теряется.
5 Согласно п. «Ь» ст. 2 Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности (принята резолюцией 55/25 Генеральной Ассамблеи от 15 ноября 2000 г.), «серьезное преступление» означает преступление, наказуемое лишением свободы на максимальный срок не менее четырех лет или более строгой мерой наказания.
Поэтому, заметил Ю.В. Трунцевский, отождествлять понятия «транснациональное преступление» и «преступление международного характера» нельзя, так как первое отражает процессуальную (юрисдик-ционную) сущность деяния, а второе — его материальную сторону, значимость объекта международно-правовой охраны.
Признаками преступления международного характера являются: а) общественная опасность, выражающаяся в причинении ущерба (создании его угрозы) международным отношениям; б) противоправность, состоящая в том, что субъекты международного права (государства или международные организации) закрепили (признали) соответствующий запрет в международно-правовой норме (принципе).
Доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права Л.В. Иногамова-Хегай (МГЮА) представила доклад «Развитие современного международного уголовного права», в котором определила ряд основных достижений в развитии МУП.
Современное международное уголовное право характеризуется дальнейшим совершенствованием его важнейших принципов, тенденцией по уточнению понятийного аппарата, используемого при формулировании международно-правовых положений. Принципиальное значение в этом плане имеет определение общих принципов права (ч. 1 ст. 21 Римского статута Международного уголовного суда 1998 г.) как применимого права: это принципы, «взятые. из национальных законов правовых систем мира, включая соответственно национальные законы государств, которые при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления, при условии, что эти принципы не являются несовместимыми с настоящим Статутом и с международным правом и международно признанными нормами и стандартами». Важность данного положения состоит в акцентировании взаимосвязи международного и национального уголовного права, а действие общих принципов подтверждает тот факт, что нормы международного и национального уголовного права выступают в качестве взаимных источников друг друга.
Совершенствуются нормы МУП, касающиеся вопросов экстрадиции. Прежде всего уточнены принципы выдачи преступника: экстради-ционный характер преступления; двойная преступность деяния; специализация (конкретности); неприменимость смертной казни или других бесчеловечных или унижающих достоинство видов наказания. Экстра-диционный характер деяния в настоящее время определяется двумя способами: первый — перечень преступлений, за совершение которых допускается выдача, дается в документах (списочный способ); второй, по мнению Л.В. Иногамовой-Хегай, более предпочтительный, — каратель-
ный (репрессивный), т. е. когда вопрос о выдаче решается в зависимости от наказания, установленного законодательством за его совершение.
В настоящее время на уровне ООН продолжается разработка Всеобъемлющей конвенции по международному терроризму. По мнению докладчика, в ней можно было бы применить бланкетный способ описания преступных деяний, охватываемых понятием «международный терроризм». Важным представляется провести отграничение «международного» терроризма от «обычного», не являющегося международным преступлением. Существует три вида терроризма, главным отличительным признаком которых является объект посягательства: именно по объекту в первую очередь, а также по признакам субъективной стороны можно провести границу между видами терроризма — международным терроризмом, терроризмом как конвенционным преступлением и общеуголовным терроризмом. Отграничение представляется очень сложным, поскольку признаки объективной стороны составов преступления в большинстве своем совпадают.
Говоря о развитии МУП, Л.В. Иногамова-Хегай коснулась и других вопросов, являющихся объектом постоянного внимания международного сообщества: это формулирование состава агрессии, создания его универсального определения (и здесь нужно сказать о проблемах его отграничения от форм международного терроризма); реформирование понятия «наемничество»; совершенствование норм о коррупционных преступлениях и имплементация последних в национальном законодательстве и др. Тенденции прогресса современного международного права показывают стремление государств совместными усилиями предотвратить опаснейшие преступления, а в случае их совершения справедливо и с неотвратимостью покарать виновных.
Доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права и криминологии О.Н. Ведерникова (РПА МЮ РФ) выступила с докладом «Римский статут МУС: критический анализ».
В 2008 г. исполняется десять лет со дня принятия на Дипломатической конференции в Риме Римского статута Международного уголовного суда, который учредил новый универсальный орган международной уголовной юстиции — Международный уголовный суд. В этом же году исполняется пять лет с начала деятельности этого суда, в которой Россия участия не принимает (Россия подписала в 2000 г. Римский статут, но его не ратифицировала). По мнению О.Н. Ведерниковой, существуют серьезные правовые препятствия для ратификации Статута МУС.
1. К числу конституционно-правовых факторов, препятствующих ратификации Статута МУС, О.Н. Ведерникова относит противоречия, существующие между отдельными положениями данного документа и некоторыми статьями Конституции РФ. К ним, по мнению докладчика,
относятся: а) передача лиц суду (ст. 89 Статута), противоречащее ст. 61 Конституции РФ, гарантирующей, что «гражданин Российской Федерации не может быть выслан за пределы Российской Федерации или выдан другому государству»; б) недопустимость ссылки на должностное положение (ст. 27), предполагающую применение Статута к главам государств и правительств, членам правительства и парламента, что противоречит ст. 91 и 98 Конституции РФ, гарантирующим неприкосновенность Президента, членов Совета Федерации и Государственной Думы; в) исключения из принципа «ne bis in idem» (нельзя судить дважды за одно и то же) (ч. 3 ст. 20), противоречащие ст. 50 Конституции РФ, не предусматривающей каких-либо исключений из данного принципа.
2. Международно-правовые факторы, препятствующие ратификации Статута МУС, по мнению профессора, проявляются в том, что указанные выше положения Статута противоречат не только нормам Конституции РФ, но и нормам действующего международного права, включая: 1) нормы международного обычного права об иммунитете высших должностных лиц государств от иностранной уголовной юрисдикции, подтвержденные решением Международного суда ООН от 14.02.2002 г. по делу «Об ордере на арест от 11 апреля 2000 года» (Демократическая Республика Конго против Бельгии); 2) положения о запрете судить дважды за одно и тоже, закрепленные в п. 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, согласно которому «никто не должен быть вторично судим или наказан за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно-процессуальным правом каждой страны»; 3) общепризнанные принципы и нормы о праве государства на отказ в выдаче своих граждан, закрепленные в Европейской конвенции о выдаче 1957 г. и Типовом договоре о выдаче, принятом Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН №45 /116 в 1990 г. По мнению докладчика, ряд положений Статута МУС противоречат общепризнанным принципам и нормам международного права о правах человека в сфере уголовного судопроизводства.
О.Н. Ведерникова считает безосновательным мнение известных юристов-международников о том, что участие в Статуте МУС является обязательством erga omnes. В настоящее время Статут ратифицирован 106 государствами из существующих в мире около 200 государств, что явно недостаточно для того, чтобы считать Статут содержащим нормы обычного права. Большинство участников Статута — это африканские и латиноамериканские страны, на которые, считает О.Н. Ведерникова, вряд ли стоит равняться. На сегодняшний день из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН три государства (США, Китай и Россия) не являются участниками данного договора. Статут МУС, считает докладчик, является договором, положения которого направлены на созда-
ние структур и процедур осуществления глобального права, основанного на доктрине ограниченного национального суверенитета и отрицании независимости национальной судебной власти, что несет прямую угрозу суверенитету и национальной безопасности.
3. По мнению О.Н. Ведерниковой, в соответствии с моделью международной уголовной юстиции, предусмотренной Статутом, в результате принятия решения МУС в отношении глав государств и правительств может произойти отстранение от власти законно избранных государственных органов. В результате изменение политического строя в государстве отныне может происходить без войн или «бархатных революций»: всего этого можно будет добиться в результате принятия решения МУС., который в таком случае следует рассматривать не как орган правосудия, а как правовой инструмент обеспечения глобального управления мировым правопорядком, призванный придать видимость законности политическому господству ведущих стран мира.
Докладчик полагает, что существуют «многочисленные и труднопреодолимые правовые препятствия», которые не позволяют нашей стране в ближайшее время ратифицировать Статут МУС. Более того, заключила О.Н. Ведерникова, существуют серьезные и обоснованные сомнения в необходимости участия России в деятельности Международного уголовного суда, которая связана с ограничением государственного суверенитета и созданием угрозы национальной безопасности страны.
Кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры прав человека и международного права С.А. Грицаев (Московский университет МВД России) сделал доклад на тему «Правовой статус жертв преступлений по Римскому статуту Международного уголовного суда».
В настоящее время Международный уголовный суд, учрежденный в 1998 г., уже активно работает: прокурором суда расследуются и палатами суда рассматриваются четыре ситуации о преступлениях, подпадающих под юрисдикцию МУС (в Демократической Республике Конго, Уганде, Центральной Африканской Республике и Судане (провинции Дарфур)). В этой связи актуальным представляется исследование правового статуса жертв преступлений в деятельности МУС, которая демонстрирует существенные новации в сфере международной уголовной юстиции.
1. В Правилах процедуры и доказывания, принятых для целей применения Статута, определяется понятие «жертва преступлений»:
а) это физические лица, которым причинен ущерб в результате совершения преступления, подпадающего под юрисдикцию МУС;
б) или организации или учреждения, которые понесли непосредственный ущерб, причиненный какому-либо виду их имущества, предназначенного для религиозных, образовательных, художественных или
научных или благотворительных целей, либо их историческим памятникам, больницам и другим местам и объектам гуманитарного назначения.
2. В соответствии со Статутом МУС принимает надлежащие меры для защиты безопасности, физического и психического благополучия, достоинства и неприкосновенности личной жизни потерпевших. При этом суд учитывает все соответствующие факторы, в том числе возраст, гендерный фактор и состояние здоровья, а также характер преступления, в частности то обстоятельство, что преступление включало сексуальное насилие, гендерное насилие или насилие в отношении детей. Как исключение из принципа проведения открытых слушаний, предусмотренного Статутом МУС, палаты суда могут для защиты потерпевших провести любую часть разбирательства в закрытом порядке или разрешить представить доказательства с помощью электронных или иных специальных средств. Также учреждена Группа по оказанию помощи потерпевшим и свидетелям в рамках Секретариата суда, которая может рекомендовать прокурору и суду соответствующие меры защиты, процедуры обеспечения безопасности, предоставления консультационной и иной помощи.
3. В соответствии с Римским статутом на стадиях судебного разбирательства, которые суд сочтет для этого подходящими, суд разрешает представлять и рассматривать мнения и опасения потерпевших, когда их личные интересы оказываются затронутыми, но таким образом, чтобы это не наносило ущерба и не противоречило правам обвиняемого и проведению справедливого и беспристрастного судебного разбирательства. В случаях, когда суд считает это оправданным, такие мнения и опасения могут излагаться законными представителями потерпевших в соответствии с Правилами процедуры и доказывания. При этом суд обеспечивает безвозмездную юридическую помощь несостоятельным потерпевшим с целью гарантии права на справедливый суд.
4. Римский статут предусмотрел возмещение ущерба потерпевшим. С этой целью суд устанавливает принципы возмещения ущерба потерпевшим или в отношении потерпевших, включая реституцию, компенсацию и реабилитацию. Суд может вынести постановление непосредственно по отношению к осужденному о возмещении ущерба потерпевшим или в отношении потерпевших в надлежащей форме, включая реституцию, компенсацию и реабилитацию. В соответствующих случаях суд может вынести постановление о компенсации через учрежденный Ассамблеей государств-участников Римского статута целевой фонд для потерпевших.
Указанные новации уже нашли свое применение в практике МУС. Так, в судопроизводстве по ситуации в Демократической Республике Конго в рамках деятельности Палаты предварительного производства, Судебной палаты и Апелляционной палаты принимали участие четыре
потерпевших (согласно решению относительно целесообразного числа участников от потерпевших, принятого соответствующей палатой на основании Римского статута): их юридические представители выступили с предварительными и заключительными заявлениями в Палате предварительного производства на слушаниях по вопросу о подтверждении обвинений и сделали представления Судебной палате по вопросу об участии потерпевших в судебном процессе. Это дело является примером того, как впервые в истории работы какого-либо международного уголовного суда или трибунала потерпевшие на совершенно законных основаниях участвуют в процессе судопроизводства.
Таким образом, органы МУС, выполняя свои функции согласно Римскому статуту и Правилам процедуры и доказывания, принимают во внимание интересы всех потерпевших, что вызывает удовлетворение и ставит вопрос о возможности распространения данного положительного опыта применительно к другим подобным международным и национальным уголовно-процессуальным процедурам.
Кандидат юридических наук, доцент Г.К. Мишин (Академия Генеральной Прокуратуры России) сделал доклад «О реализации международно-правовых обязательств России по борьбе с коррупцией и конфискации доходов от преступлений», высказав следующие соображения.
1. В соответствии с ратифицированными Российской Федерацией Конвенцией ООН против коррупции и Конвенцией Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию осуществляется имплемента-ция в российское законодательство норм, предусматривающих криминализацию преступлений публичных должностных лиц иностранных государств и должностных лиц международных публичных организаций. Необходимой предпосылкой этого кардинального шага было дополнение ст. 12 УК РФ положениями, распространившими российскую уголовную юрисдикцию на иностранных граждан, не проживающих постоянно в России, совершивших вне пределов России преступления, не направленные против интересов России (ФЗ от 27.07.2006 № 153-Ф3). Значение этих изменений для ускорения интеграции России в международное сообщество и в целом развития международного уголовного права трудно переоценить. По существу, речь идет о признании в отношении коррупционных преступлений универсальной юрисдикции, пусть и дополнительной, поскольку, как определено в новой редакции ст. 12 УК, указанные лица подлежат уголовной ответственности по российскому УК, в случае, если они не были осуждены в иностранном государстве и привлекаются к уголовной ответственности на территории России.
Для международного уголовного права важность этого решения определяется тем, что оно направлено на ограничение той «зоны безнаказанности», существование которой оправдывает весьма распростра-
ненную практику экстратерриториальной юрисдикции в этой сфере, в том числе в отношении коррумпированных иностранных высших должностных лиц, уповающих на иммунитет от уголовного преследования внутри своих национальных правовых систем6.
2. Реализация подобных «революционных» изменений в законодательстве в полной мере сразу не удается и требует последующей корректировки. Именно так произошло с исключением из УК наказания в виде конфискации имущества (вместо преобразования его в одноименную меру, нацеленную на конфискацию доходов от преступлений). Неподготовленность также проявилась в неверном выводе о возможности признания вещественными доказательствами по уголовному делу тех обнаруженных у преступника денежных и других имущественных активов, которые не имеют вещественную форму, а существуют в виде безналичных денежных средств и имущественных прав: применить в отношении такого имущества предусмотренную УПК специальную конфискацию невозможно.
3. Высоко оценивая новый институт конфискации имущества как иной меры уголовно-правового характера в целом, Г.К. Мишин полагает, что нельзя не отметить те его особенности, которые создают труднопреодолимые препятствия для правоприменения. Так, в перечне преступлений, в связи с которыми применяется эта мера, отсутствуют хищения, совершенные лицом с использованием своего служебного положения, и дача взятки (п. «а» ч. 1 ст. 1041 УК РФ). Между тем неприменение к совершившим эти деяния лицам конфискации имущества, приобретенного в результате преступлений, прямо противоречило бы международно-правовым обязательствам России, в первую очередь Конвенции ООН против коррупции. В этих случаях суд, руководствуясь положениями международных договоров, также вправе назначить иную меру в виде конфискации имущества. Этот вывод базируется на императивном требовании, воспроизведенном в одном из определений Конституционного суда РФ: «Правила действующего международного договора Российской Федерации, согласие на деятельность которого было принято в форме федерального закона, имеют приоритет в отношении законов Российской Федерации»7. Для обоснования данного решения также целесообразно обратиться к постановлению Пленума Верховного суда РФ от 10 октября 2003 г. В нем разъяснено, что судами не могут применяться непосредственно международные договоры, нормы которых предусматривают при-
6 См., напр.: «Иммунитет должностных лиц государства от иностранной уголовной юрисдикции» и «Экстерриториальная юрисдикция»: Прил. к докладу Комиссии международного права ООН, 58-я сессия, 2006 г. // А/61/10.
7 Определение от 8 июля 2004 года № 251-о // Вестн. Конституционного суда РФ. 2005. № 1. С. 104.
знаки составов уголовно наказуемых деяний. Напротив, международные договоры применимы, если международным договором установлены иные правила судопроизводства, чем российским уголовно-процессуальным законом, либо если международным договором регулируются отношения, ставшие предметом судебного рассмотрения . Именно положения последнего рода, относящиеся к конфискации имущества, приобретенного преступным путем, содержатся в ряде ратифицированных Россией международных договоров.
4. Начиная с 1999 г. разрабатываются проекты изменений, подлежащих внесению в УК РФ в связи с ратификацией названных антикоррупционных Конвенций9. В большинстве из них предлагается расширить понятие «субъект» деяний, предусмотренных гл. 30 УК РФ, путем дополнения соответствующего определения, сформулированного в примечании к ст. 285 УК, категорией публичных должностных лиц иностранных государств и международных публичных организаций. Как считает Г.К. Мишин, данная глава содержит нормы о посягательствах на интересы службы исключительно российскому государству. Поэтому, по мнению докладчика, следует выделить нормы о деяниях иностранных и международных публичных должностных лиц в отдельную главу о преступлениях против интересов публичной службы иностранным государствам и в международных публичных организациях. После внесения этих изменений перед российской уголовно-правовой наукой встанет принципиально новая, творческая задача осмысления объекта этих преступлений — таковым следует признать интересы публичной службы мировому сообществу.
Кандидат юридических наук, доцент E.H. Трикоз (РУДН) посвятила свое выступление особенностям систематизации международного уголовного права. В общей теории права понятие «систематизация» исследуется в контексте и во взаимосвязи с такими понятиями, как упорядочение и рационализация права, дифференциация и унификация права. Два последних выступают в качестве взаимодополняющих метода международно-правового регулирования и служат основой систематизации принципов и норм международного права. Применительно к МУП дифференциация правового регулирования — это его разветвление, расщепление, приобретение той или иной «ветвью» права более специфических, своеобразных черт.
С дифференциацией МУП тесно связана отраслевая специализация, которая постепенно привела к обособлению группы норм, принципов и институтов уголовной ответственности за преступления против
8 Бюл. Верховного суда РФ. 2003. № 12. С. 3—8.
9 Поручение Президента РФ от 16.03.1999 № Пр-329.
мира и безопасности человечества. Сначала они подверглись доктри-нальной кодификации (проекты МУП, подготовленные Комиссией международного права ООН в 1954, 1991 и 1996 гг.) и затем стали объектом комплексной международно-договорной кодификации (Римский статут МУС 1998 г.).
На современном этапе развития МУП происходит функциональная специализация данной нормативной системы: одни нормы определяют права и обязанности субъектов отношений в сфере МУП (регулятивные правовые нормы), другие — устанавливают меры принуждения к лицам, посягающим на охраняемые МУП интересы (охранительные правовые нормы), третьи — обеспечивают введение в действие и применение юридических источников МУП {оперативные, дефинитивные и иные правовые нормы).
Наряду с дифференциацией международной уголовно-правовой системы набирает силу внутриотраслевая интеграция, компактное расположение норм различных подотраслей МУП: например, в Римском статуте МУС в соответствующие разделы объединены нормы материального, процессуального, пенитенциарного и судоустройственного характера.
С понятием «систематизация МУП» напрямую связаны кодификация, инкорпорация и консолидация права, которые различаются в зависимости от способа обработки и степени охвата систематизируемого материала. Кодификация МУП представляет собой систематизацию уголовно-правовых, процессуальных и пенитенциарных норм путем установления и уточнения их содержания, пересмотра устаревших и формулирования новых норм с учетом специфики развития международных отношений, и последующее закрепление их в едином и внутренне согласованном международно-правовом акте. Е.Н. Трикоз предложила учитывать в методологических целях три направления отраслевой кодификации МУП: 1) международная уголовно-правовая суперкодификация; 2) собственно международная уголовно-правовая кодификация; 3) международная уголовно-правовая субкодификация.
Под суперкодификацией МУП докладчик понимает создание систематизированного свода всех или большинства действующих норм и принципов МУП как самостоятельной и комплексной отрасли международного публичного права (например, Римский статут МУС 1998 г.). Уникальность этого международного кодекса — во взаимосвязанности подотраслей международного уголовного, процессуального и судоуст-ройственного права, а также в их взаимозависимости от иных отраслей международного публичного права (международное гуманитарное право, международное право прав человека и др.).
Собственно кодификация МУП — это создание специализированного, сугубо отраслевого международного материально-правового кодекса (например, проект Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1996 г.) или судебника, т.е. кодифицированного акта процессуальной подотрасли международного уголовного права (например, Уставы МТБЮ 1993 г. и МУТР 1994 г.). Именно отраслевая кодификация способствует значительной стабилизации отрасли МУП за счет усиления автономного регулирования, очищения нормативного материала отрасли от всего постороннего и наносного, устаревшего и бездействующего, устранения несогласованности и пробелов.
Субкодификация МУП (или институциональная кодификация) — это создание систематизированный сводов норм-принципов, правовых институтов или подотраслей МУП. В середине XX в. начался период институционализации уголовной ответственности за «серьезные нарушения» МГП. Быши приняты четыре Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г. и два Дополнительный протокола к ним 1977 г., были созданы на основе резолюций СБ ООН и специальных Уставов международные ad hoc трибуналы по бытшей Югославии и Руанде, быт подписан Римский статут МУС, стали создаваться интернационализированные (смешанные) суды (в Сьерра-Леоне, Косово, Восточном Тиморе и Камбодже). В начале XXI в. появились специализированные межинституциональные (суботраслевые) кодификации («Элементы преступлений МУС», «Правила процедуры и доказытания МУС», «Кодекс судейского этики МУС» и др.). Это быто вызвано потребностью формализации правил о должном поведении международных судей, прокуроров, адвокатов и юридизации морально-этических регуляторов.
Важным показателем формирования самостоятельной отрасли и верным признаком оформления ее как особой нормативной подсистемы является терминологическая обеспеченность, совокупность общеприемлемых терминов, понятий и определений. Другим системообразующим началом и самостоятельным структурным элементом в системе МУП выступают основные принципы международного права и специальные отраслевые принципы.
В результате субкодификации сложилась некая совокупность принципов МУП в следующем иерархическом порядке: 1) общие принципы jus cogens, 2) межотраслевые принципы МУП (например, координационные принципы, содержащие правила действия норм в пространстве, во времени и по кругу лиц), 3) специальные принципы отдельных отраслей МУП (например, принцип неотвратимости наказания, принцип копмлементарности юрисдикции МУС), и, наконец, 4) подотраслевые принципы МУП (принципы институтов и субинститутов).
5 ВМУ, право, № 5
65
В то же время международная уголовно-правовая система не является единообразной по своей внутренней структуре, сохраняя комплексный характер уже внутри себя самой, а не во вне, в системе основных отраслей международного права. Сегодня МУП структурно-композиционно включает комплекс подотраслей материального уголовного права, уголовно-процессуального права, уголовно-исполнительного права и судоустройственного права.
Е.Н. Трикоз резюмировала свое выступление следующим выводом. На современном этапе эффективного развития и практического функционирования к МУП вполне применима такая фундаментальная научная категория, как «система права». Из ранее субсидиарной, подчиненной и исключительно комплексной по отношению к международному публичному праву отрасли сегодня МУП качественно преображается в самодостаточную нормативную систему с характерными признаками основной отрасли международного публичного права. Это уже не просто подотрасль внутригосударственного уголовного права или некий «правоприменительный комплекс» (рецепированное международное право), а комплексная отрасль международного публичного права, включающая нормы уголовно-правового, процессуального, пенитенциарного и судо-устройственного характера, и двигающаяся в сторону формирования универсального международного уголовного права.
Итоги семинара были подведены основным докладчиком. Профессор Н.Ф. Кузнецова отметила плодотворность прошедшей дискуссии. По ее мнению, на основе прозвучавших предложений необходимо разработать рекомендации для законодателей по четкому воплощению уже ратифицированных норм международных антикриминальных конвенций в российском уголовном законодательстве. Следует в самые краткие сроки подготовить проект жизненно необходимого российского Закона об им-плементации международно-правовых норм, который бы снял многие из имеющихся «неразрешимых» вопросов.
Кафедра уголовного права и криминологии планирует продолжить практику проведения подобных научных диспутов по актуальным правовым проблемам.
Г.И. Богуш, кандидат юридических наук
Поступила в редакцию 30.06.08
