Научная статья на тему 'Активно или пассивно христианство?'

Активно или пассивно христианство? Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
73
10
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Активно или пассивно христианство?»

Санкг-Петербургская православная духовная академия

Архив журнала «Христианское чтение»

иром. Михаил

Активно или пассивно христианство?

публичное чтение в Соляном городке для образованных слушателей, предложенное 12 ноября 1902 года

Опубликовано:

Христианское чтение. 1903. № 3. С. 423-442.

@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.

СПбПДА

Санкт-Петербург

2009

Активно или паосивно хриотіанотво?1)

і.

ІІравда-ли, что наше христіанство мертво?—Смыслъ аскетизма.—Борьба съ собою, со зломъ въ себѣ, какъ необходимое условіе истинно „живой жизни“.—Византійское христіанство, какъ культурная сила.—Голгоѳа, какъ дѣятельный идеалъ христіанства.—„Сонъ“ Д. Карамазова.—Психологія подвига, какъ необходимаго результата мнимо мертваго идеала византійскаго христіанства.

?Ъ ЭТОИ лекціи я говорю объ аскетизмѣ, подвижничествѣ, пустыняхъ и отшельничествѣ. Можетъ быть, эта тема слишкомъ узка и спеціальна для такого свѣтскаго t собранія?.. Не думаю... Дѣло въ томъ, что я вовсе не I хочу защищать монашество, какъ учрежденіе, — оно не

нуждается въ защитѣ. Я хочу говорить о христіанствѣ вообіце, объ историческомъ православномъ христіанствѣ. А если говорю о пустыняхъ, объ отшельникахъ, то потому, что считаю основы жизни этихъ пустынь тожественными съ общехристіанскими основами жизни, больше: я думаю, что тамъ данъ и выработанъ, точнѣе разъясненъ евангельскій общечеловѣческій идеалъ. Я не стану звать на столпы п въ Ѳиванду, по утверждаю, что оздоровленіе жнзни возможно только при томъ условіи, если воскреснутъ здѣсь въ мірѣ, въ жизни, хотя отчасти, живые идеалы Ѳинаидъ.

«Византійскій идеалъ христіанства, гнилой, отравленный, мертвый идеалъ, — ото духовное жонглерство безъ духа и

■) Публичпое чтеніе въ Соляномъ городкѣ, для образованныхъ слушателей, предложенное 12 ноября 1902 года.

жизни, безъ любовнаго сочувствія къ плачу міра, къ стонамъ людей». «И это потому, что надъ всей Византіей и потомъ Русыо легла темной тѣныо монашеская мантія». Вотъ тезисы, которые защищаютъ «новые христіане» *).

«Византійское христіанство есть подлинный Христовъ идеалъ, не бездѣятельный, а полный горячей, углубленной жизни». Вотъ паигь тезисъ... Гдѣ правда? Какому лику Христову поклоняемся мы? Посмотримъ ближе...

«Христіанство.—пишетъ В. Розановъ.—поклоненіе гробамъ не только въ вопросѣ о бракѣ п разводѣ* 2). Оно мертвенно все до конца. Историческое русское христіанство совсѣмъ не знаетъ и самаго понятія жизни». Вотъ фактъ разсказанный въ «Лимонаріи» («Лугѣ духовномъ») св. Софронія. Къ знаменитому подвижнику пришел ъ начинающій монахъ, прося указать ему путь совершенства.—«Этою ночью,—сказалъ ему старецъ,— ступай на кладбище и до утра восхваляй погребенныхъ тамъ покойниковъ, а потомъ приди н скажи мнѣ, какъ они примутъ твои хвалы». На другой день монахъ возвращается съ кладбища.—«Исполнилъ я твое приказаніе, отче! Всю ночь громкимъ голосомъ восхвалялъ я этихъ покойниковъ, величалъ ихъ святыми, преблаженными отцами, великими праведниками и угодниками Божьими, свѣтильниками вселенной, кладезями премудрости. солыо земли; приписалъ имъ всѣ добродѣтели, о какихъ только читалъ въ Священномъ Писаніи и въ эллинскихъ книгахъ».—«Ну, что-же? Какъ выразили они тебѣ свое удовольствіе?»—«Никакъ отче: все время хранили молчаніе, пн единаго слова я отъ нихъ не услыхалъ».—«Это весьма удивительно, — сказалъ старецъ, -- по вотъ что ты сдѣлай: этою ночыо ступай туда опять и ругай ихъ до утра, какъ только можешь сильнѣе». Па слѣдующій день монахъ опять возвратился съ отчетомъ.—«Всячески поносилъ я ихъ и позорилъ, называлъ псами нечистыми, сосудами дьявольскими, богоотступниками: приравнивалъ ихъ ко всѣмъ злодѣямъ изъ ветхаго и новаго завѣта, отъ Каина—братоубійцы до Іуды—предателя, отъ Гивсопптовъ неистовыхъ и до Ананіи и Сапфиры богообманщиковъ. укорялъ ихъ во всѣхъ ересяхъ отъ Симоновой

') Гг. В. Розановъ и Д. Мережковскій.—Между этими двумя публицистами пропасть великая въ ихъ міровозрѣпіи, но иногда они и единомышленники.

2) Этому вопросу была посвящена первая лекція.

и Валентиновой до новоявленной монофелитской».—«Ну. чтеніе? Какъ-жс ты спасся отъ ихъ гнѣва?»—«Никакъ, отче! Они все время безмолствовалп. Я даже ухо прикладывалъ къ могиламъ. по никто п не пошевельнулся!» «Вотъ, видишь,—сказалъ старецъ,—ты поднялся на первую ступень ангельскаго житія, которая есть послушаніе; вершины же этого житія на землѣ достигнешь лишь тогда, когда будешь такъ-же равнодушенъ къ похваламъ и къ обидамъ, какъ отп мертвецы». «Мы поражены,—пишетъ Розановъ,—по крайней мѣрѣ мы остановлены»; п страшнѣе всего, что въ этомъ разсказѣ—характеристика всего христіанства. «Въ историческомъ монашескомъ христіанствѣ—жизнь Христова умерла. Христіанство— безнорвно п безстрастно», а это и значитъ: мертво.

Церковное аскетическое христіанство—«жизнь, отравленная павликіанскнмъ ядомъ», отрицаніе ради отрицанія, умерщвленіе ради самаго умерщвленія. Здѣсь, по словамъ Д. Мережковскаго, средство, или одно изъ средствъ созиданія жизни стало единственною сплою, сущностью христіанства. «Возьмите живопись церковную, возьмите музыку церковную: страстное начало, живое, движущееся, до такой степени устранено изъ нихъ, что нарисованы, собственно, мощи съ открытыми глазами, и поютъ точно лики усопшихъ изъ драгоцѣнныхъ ракъ. ІІп одна фигура па образѣ церковномъ — не идетъ. Всѣ стоятъ. Почему? Развѣ святые не ходили? Да, но это было въ нихъ недостаткомъ. Они должны были лежать, п собственно на иконахъ они представлены лежащими, и только какъ-бы приподнятыми отъ спинки, поставленными для поклоненія. Всѣ святые имѣли молодость; по они всѣ представлены старыми, предсмертно. Предсмертно—это свято; живуче—это грѣшно. Жизнь есть грѣхъ, смерть есть святость!» Только уничтоженіе этого мертваго оттѣнка христіанства будетъ его воскресеніемъ.

Какъ видите, сильная и острая характеристика. Только не клевота-ли это? Въ самомъ дѣлѣ: жизнь или смерть наше, будто бы монашеское — византійское, христіанство. — пассивно оно пли активно? Пассивенъ или активенъ въ частности христіанскій аскетизмъ. Повторяемъ, это вопросъ серьезный, іі вовсе не касающійся только монашества. Здѣсь рѣшается вопросъ вообще о христіанствѣ, потому что аскетическій моментъ въ христіанствѣ церковь считаетъ общей составною частью жизни христіанина, аскетическое дѣланіе считаетъ обязательнымъ не

для отшельника или монаха, но для всякаго хотящаго жить но Христѣ и по Христу—и въ мірѣ, и въ семьѣ, и въ обществѣ.

Я позволю себѣ начать одною беллетристическою иллюстраціей. У ІІотапепкн въ его романѣ «Живая жизнь» умираетъ на кладбищѣ монахъ Гермогенъ, когда-то блестящій студентъ академіи, одаренный огромными созидательными силами, талантливый и глубокоумный. И вотъ умираетъ онъ отъ холода п голода въ сторожкѣ, на кладбищѣ, куда онъ зашелъ, чтобы окончить свою аскетическую подвижническую жизнь. ІІо поводу этой смерти одинъ изъ героевъ романа высказываетъ такой взглядъ. «Богъ, дескать, погибъ человѣкъ и силы свои погубилъ. А какъ много могъ бы сдѣлать онъ съ этими своими силами. И народъ провожаетъ его теперь, какъ святого.

А. вѣдь, оігь у него—парода—укралъ то, что могъ бы сдѣлать для него. Изъ своихъ огромныхъ силъ онъ ничѣмъ не захотѣлъ подѣлиться съ этпмт. народомъ.—«Онъ для души трудился». — говоритъ о. Серафимъ этому обличителю. Тотъ не понимаетъ. А между тѣмъ понять было бы можно. Въ уединеніи въ пустынѣ умерли сотни, тысячи древне-христіанскихъ подвижниковъ, отдавшихъ себя подвигу спасенія. Неужели можно сказать, что они ничего не сдѣлали для міра, и. дѣйствительно, погибли, ничего не давши міру? Неужели они обокрали человѣчество? — Говорить это можно только при узкоограпиченномъ, «нищенскомъ» пониманіи — не христіанства, а вообще — основъ культурнаго роста человѣчества.

Даже умершій наканунѣ побѣды, надломленный Лозовскій сдѣлалъ для творчества жизни больше, чѣмъ его идеальный товарищъ Глѣбъ «своею службой міру». Опъ, какъ и всякій отшельникъ, хотя бы умирающій вдали отъ людей, отъ службы міру, много далъ міру уже тѣмъ, что проповѣдывалъ идею борьбы съ собою.

Въ другомъ мѣстѣ мы говорили о необходимости возстановленія пола, погибшаго въ человѣчествѣ. По такое же возстановленіе для человѣка нужно во всѣхъ сторонахъ его души, потому что онъ одинаково боленъ не только какъ «полъ», но вообще какъ человѣкъ. Человѣкъ искалѣченъ, боленъ, слабъ и ничтоженъ, «язвенъ и растлѣнъ», — сатана, но выраженію св. Макарія Великаго, омрачилъ умъ человѣка, н человѣкъ мертвъ, на днѣ его души типа *). Опъ вышелъ изъ послушанія Богу,

) Добротолюбіе, т. I. стр. 1(1(5—(57.

нарушилъ гармонію духа и тѣла и загрязнялъ источникъ жизни. Согрѣшилъ человѣкъ и «ядъ разложенія» проникъ до послѣднихъ глубинъ его духа. «Вошелъ грѣхъ въ міръ». Люди научились лгать и познали красоту лжи. Быстро родилось сладострастіе, сладострастіе родило... жестокость... Брызнула первая кровь!.. Люди удивились, ужаснулись и стали разъединяться... Началась борьба за «мое» и «твое»... Каждый возлюбилъ себя больше Бога... Явилось рабство, вражда, любовь къ чужому страданію... Печать Каинова братоубійства и «похоти Ламеха»—легли проклятіемъ на челѣ ихъ потомковъ: ихъ грѣхъ—перешелъ, какъ «ядъ», въ душу тѣхъ, «которые отъ нихъ».

Въ каждомъ человѣкѣ живетъ «карамазовщина». «Всѣ мы несемъ въ себѣ отравленную кровь Ѳеодора Павловича»—говоритъ одинъ изъ Карамазовыхъ другому. Дѣпствите.гыю, во всѣхъ живетъ грѣхъ, какъ атсментъ разложенія, отравы, какъ сила враждебная жизни тѣла н духа. «Человѣкъ—комплексъ нервныхъ раздраженій»—вотъ опредѣленіе, какое мнѣ недавно пришлось прочитать. Трудно измѣрить весь его ужасъ!.. Въ самомъ дѣлѣ человѣкъ весь—сумма мелкихъ нервныхъ раздраженій, маленькихъ убогихъ страстей. Помните разсказъ Максима Горькаго. Одинъ человѣкъ проситъ, чтобы у него отняли его страсти. Сдѣлали, какъ ему хотѣлось; по тогда отъ него, отъ его души ничего не осталось. Маленькія страсти встали на мѣсто подлинной души, подлинныхъ ея стремленій— загородили душу.

Чѣмъ можетъ жить такой человѣкъ? «Немного яду. чтобы жить, и немного яду, чтобы умереть». Въ этихъ слонахъ Ницше— собственно приговоръ настроенію «современнаго человѣка». Человѣкъ, подмѣнившій душу, можетъ не жить, а только поддерживать питаніе нервовъ ощущеніями. Для него одно изъ двухъ; пли одурманивать себя наркозомъ мелкихъ ощущеній, иначе говоря, жить по рецепту Бодлера: «оньяняйтесь, пусть проходитъ вся жизнь въ опьяненьи,—жить маленькими глотками яда.—или борьбой, тяжелымъ страданіемъ, самораснятіемъ передѣлать душу, пойти вверхъ путемъ борьбы за свою душу, убить жало въ плоти въ видѣ наносной, нажитой отравы, отнять наросшее «дикое мясо», какъ выражается одинъ церковный публицистъ. Какой путь лучше?

Послѣдній путь предлагаетъ подвижническое христіанство, и трудно нс видѣть, что въ немъ правда. Я думаю это дока-

читается уже и тѣмъ, что и нехрнстіанс Ницше п Толстой— борьбу съ жизнью требуютъ начать съ себя, съ самовоспитанія. Опи только съужпваютъ, дѣлаютъ скуднымъ и нищенскимъ богатое и широкое понятіе борьбы за духовное п тѣлесное здоровье. Зло въ отравленномъ тѣлѣ и разлагающемся духѣ. Борьба нужна,—она не жонглерство, изобрѣтенное монахами, а неизбѣжный необходимый путь нстипно-человѣче-ской жизни. Не съ тѣломъ, какъ тѣломъ, борется христіанство, а съ алементами разложенія въ тѣлѣ.

Въ подвижничествѣ видятъ какое-то упражненіе для упражненія, носящее цѣль въ себѣ. Но такой смыслъ оно имѣетъ но въ христіанскомъ аскетизмѣ. Аскеты,—возьмите кого хотите, напримѣръ Іоанна Кассіана, Антонія Великаго,—опредѣленію борются съ такимъ внѣшнимъ пониманіемъ подвижничества, они выставляютъ на первый планъ именно внутреннюю настроенность человѣка, внутреннюю перемѣну себя, какъ дѣло доброе само но себѣ, а не внѣшнеобязате.тыіый институтъ благочестивыхъ упражненій. На такихъ людей, которые стоять только за внѣшнее исполненіе благочестивыхъ постановленій, онн смотрятъ какъ на находящихся только подъ закономъ, а не подъ благодатію Евангелія, не понимающихъ ея свободы и высшаго совершенства, какъ па заблуждающихся. А вотъ что говоритъ тотъ же I. Кассіанъ о постѣ: «Если попытаться опредѣлить, КТ) какому роду добрыхъ дѣлъ принадлежитъ постъ самъ по себѣ, то ясно, что онъ не можетъ бытъ отнесенъ къ числу добрыхъ дѣлъ самихъ по себѣ, каковы душевныя только добродѣтели, которыя всегда добры и не могутъ быть злы. Его нужно отнести къ числу среднихъ, т. е. такихъ, кои сдѣлать иногда полезно, иногда и опустить непредосудительно*. «Мало того, постъ,—утверждаетъ онъ же,—положительно вреденъ, если только его разсматриваютъ какъ добродѣтель ’).

Въ подвижничествѣ видятъ умерщвленіе тѣла, своего рода самоубійство. Но можно легко понять, что аскетизмъ есть не только гигіена духа, но и гигіена тѣла, именно результатъ благоговѣнія къ имѣющему воскреснуть тѣлу. Плоть въ христіанствѣ «не злая тьма» манихейская и не изъ темнаго начала. Въ человѣкѣ все отъ присносущнаго

J) Іеромонахъ Ѳеодоръ: „Аскетическія воззрѣнія Іоанна Кассіана“, стр. 256—270.

свѣта и все къ атому свѣту влечетъ и въ этомъ свѣтѣ. Аскетизмъ—ото святая во Христѣ плоть и святой во Христѣ духъ человѣка. «Христосъ пришелъ во плоти. II теперь имъ не отложена плоть, и Божество Его пребываетъ въ воспринятомъ человѣчествѣ, не обнаженное отъ тѣла, и пріидетъ Онъ съ тѣломъ, Ivb какомъ покачался ученикамъ на горѣ Оаворѣ. когда Божество побѣдило плоть человѣка». Не въ умерщвленіи тѣла н не вт, подавленіи его жнчиенпости поэтому состоитъ цѣлъ борьбы хрнстіаппна-аскета со своим ъ тѣломъ, насколько оно идетъ противъ высшихъ его стремленій, по въ томъ, чтобы самостоятельно н самодѣятельно сдѣлать его достойнымъ своего высшаго пачпаченія, поставить въ полное гармоническое согласіе съ жнзпыо духа . «Полезнѣе укрѣплять тѣло, нежели ослаблять его въ силѣ; лучше дѣлать его бодрымъ, чѣмъ одрях-ляті, произвольнымъ какимъ-либо изнуреніемъ» — говорили св. отцы. «Мы научились умерщвлять не тѣло, а страсти, — говоритъ препод. Пименъ аввѣ Агаоопу. «Умерщвлять, удручать и сокрушать тѣло значить низводить душу въ кругъ мелочныхъ задачъ», по словам ъ св. Григорія Богослова. Вообще, христіанство различаетъ тѣло и плотъ. Законы тѣла это законы физической природы человѣка, противъ нихъ не борется христіанство. Законы же плоти это законы низших ъ проявленій животной жизни, проявленіе или «пережитковъ» животной природы, пли. наоборотъ, проявленіе животности, нажитой чрезъ грѣхъ человѣка, посредствомъ культуры полового или вообще тѣлеснаго наслажденія. Это хорошо понялъ В. С. Соловьевъ. «Не съ тѣломъ борется христіанство, — разсуждаетъ онъ,—а съ наносными, вторичными, навязанными человѣку, элементами «упадка». Тѣло и съ аскетической точки зрѣнія есть «храмъ духа», тѣла могутъ быть «духовными», «прославленными». «небесными», тогда какъ «плоть н кровь Царства Божія не наслѣдуюсь». Плоть есть животность, возбужденная, выходящая изъ своихъ предѣловъ, перестающая служить матеріей пли скрытою (нотопціалыіоіо) основой духовной жизни, чѣмъ по существу своему должна быть'Экнзпь животная, какъ съ физической, такъ и съ психической своей стороны. На первоначальныхъ ступеняхъ своего развитія человѣкъ есть духовное существо болѣе въ возможности, чѣмъ вт, дѣйствительности; по именно эта возможность высшаго бытія, выражающаяся въ самосознаніи и самообладаніи. іп> противоположность слѣпой и певладѣющеп собою природѣ.—именно эта самосо-

28

звательная и самообладающая духовная потенція и подвергается опасности со стороны плотской похоти. Плоть, т. е. матерія, выходящая изъ своего страдательнаго положенія, психически стремлящаяся къ самостоятельности и безмѣрности, тѣмъ самымъ пытается привлечь къ себѣ духовную силу, вовлечь ее въ свой процессъ, чтобы разрѣшить ее въ себя и усилиться на ея счетъ. Плоть сильна только слабостью духа, живетъ только его смертью. А потому и духъ для своего сохраненія и усиленія требуетъ ослабленія плоти, переведенія ея изъ дѣйствующаго состоянія въ потенціальное. Таковъ реальный смыслъ, выставленной христіанскимъ подвижничествомъ нормы, или основоположенія, гласящаго, что плоть должна быть подчинена духу. Здѣсь же основаніе всякой практики настоящаго нравственнаго аскетизма» ‘ ).

Аскетизмъ есть, повторяемъ, борьба за здоровье тѣла, за первичную его гармонію. Конечно, это—борьба не только со страстью плоти. Эгоизмъ, самолюбіе точно такъ-же живутъ въ человѣкѣ, какъ страсть, какъ ложный, вторичный законъ этой жизни, п борьба съ этими страстями нужна человѣку не менѣе, чѣмъ со всякой тѣлесной страстью. Наоборотъ, въ существѣ дѣла даже вся борьба въ плоти сводится къ уничтоженію эгоизма, обособленія, потому что эгоизмъ былъ первой причиной грѣха. Въ концѣ концовъ эгоизмъ основная, единственная страсть, изъ которой вытекаютъ остальныя. Отсюда аскетическая борьба съ собой—первая заповѣдь живой жизни— не для жителей только пустыни, но для всѣхъ живыхъ. Іаковъ цѣлую ночь борется съ «невѣдомымъ пришельцемъ». Человѣку приходится цѣлые годы, всю свою жизнь вести такую-же борьбу съ ядомъ, живущемъ въ тѣлѣ его. И эта-борьба съ собою представляетъ не чистое отрицаніе, не чисто-отрицательный моментъ въ аскетической дѣятельности: она всегда обязательно восполняется параллельною дѣятельностью положительнаго созиданія духа. Нужно не только уничтожить страсти и ядъ въ тѣлѣ, нужно что-нибудь поставить на мѣсто уничтоженнаго, возстановить душу, иначе вмѣсто маленькихъ страстей будетъ пустое мѣсто. Нужно обогатить душу, сдѣлать ее шире, жизнь ея богаче. А для этого нужно «наполнить себя думою о Господѣ, ибо только мыслью о ІІемъ и можетъ человѣкъ спасти себя отъ оскверненія» 2).

J) Соловьевъ. Оправданіе добра, 2-ое изд. стр. 77—78.

Горькій. Ѳома Гордѣевъ, стр. 814.

Христіанскіе подвижники для этой цѣли уходили изъ міра уходили въ природу, ближе къ Богу, для того, чтобы остаться съ собой, углубиться въ собственную душу п изучивши ее, познавши себя, утвердить умъ и волю. Они умѣли говорить съ природой, и она умѣла повѣдать имъ свои думы, но болѣе всего они умѣли говорить съ своею душой. II кто окажетъ, что они не достигали своей цѣли? Въ страшныхъ пустыняхъ, въ углубленіи въ себя въ нихъ разгорается внутренній огонь, огненная сила—мысли и чувства. Въ уединеніи они познавали глубочайшія тайпы бытія: незримый міръ становился для нихъ осязаемою дѣйствительностью; онн здѣсь понимали связь между землей и небомъ, законы отношеній между мірами— и законы подлинной жизни свободнаго и жнваго духа. Умерщвляя страсти, подвижники вмѣстѣ съ тѣмъ обогащали сознаніе, увеличивали пониманіе цѣлей человѣческаго существованія. «Тысячелѣтній опытъ выработалъ здѣсь въ уединеніи пустынь (или монастырей) цѣлую систему «внутренняго дѣланія», ту внутреннюю дисциплину, которая въ концѣ концовъ приводитъ человѣка къ высочайшему могуществу, какого только можетъ достигнуть человѣкъ,—къ власти надъ самимъ собой, къ блаженному безстрастію, смиренію, кротости, цѣломудрію и безгнѣвно. Глубокая тишина воцаряется въ душѣ, и въ нее, какъ въ чистый сосудъ, вливаются дары христіанства—любовь ко всѣмъ безъ различія, къ врагамъ ц друзьямъ, любовь дѣятельная, пламенная, чистая, духопоспая, милосердіе и жалость къ людямъ, ко всѣмъ страдальцамъ. Совмѣщая въ сердцѣ весі. міръ, аскетъ живетъ жизнью всего міра, онъ не живетъ въ отъединеніи отъ всѣхъ, любовь его нс пристрастіе къ однимъ и ненависть къ другимъ—нѣтъ, вселенная въ его груди, и жизнь его становится безконечно велика» ').

И воспитательный подвигъ борьбы съ собою дѣйствительно создавали великіе люди. Въ глубокой древности близь Антіохіи был ь монастырь, который носилъ названіе монастыря гигантовъ. Всматриваясь со всѣмъ вниманіемъ въ жизнь великихъ подвижниковъ христіанской древности, мы невольно повторяямъ про себя: «да, это—гиганты духа!» 2) II не только великіе, по и нужные,—это особенно важно отмѣтить для нашей цѣли. Мнѣ вспоминается прекрасное стихотвореніе А. Н. Майкова— «Пустынникъ».

') Энгелыардтъ. „Люди разнаго безумія“.

2) Ирот. Хитровъ. Аскетизмъ. ІІуб.т. Чтеніе. Душ. Чт. 1897, май, 144.

28*

И ангелъ мнѣ сказалъ: иди. остапь ихъ грады,

Въ пустыню скройся ты, чтобъ тамъ огонь лампады.

Тебѣ» поиѣренпый, до срока уберечь,

Дабы, когда тщетѵ суетъ они познаютъ,

Возжаждутъ истины и свѣта пожелаютъ,

Имъ было-бъ чѣмъ снон свѣтильники зажечь.

Да. правда: въ пустыняхъ накоплялся слой для свѣтильниковъ—всѣмъ кто жаждалъ п искалъ свѣта Христова. И думаю, что восточное христіанство было огромною культурною сплою, которая оставила евоп слѣды и благодѣтельные слѣды во всей міровой исторіи. Вся восточная христіанская литература создана духомъ пустыни. А лта литература и создала всю культуру востока, во всѣхъ ея подробностяхъ и частяхъ. И мнѣ кажется, что ;>та восточная культура углубленнѣе, сильнѣе всякой другой, настолько сильнѣе и глубже, что до сихъ поръ ее умѣли оклеветать, по не умѣли использовать и создать жизнь но ея началамъ. «Люди воздвигли памятники своимъ великимъ людямъ, героямъ, понтамъ, художникамъ, ученымъ, вырывавшимъ у природы ея тайпы, то не будетъ- m несправедливо клеветать на другого рода людей, которые извѣдали до дна душу человѣка. съ ея сатанинскими глубинами іі съ небесной красотой, и сдѣлали въ атомъ, столь же необъятномъ мірѣ не менѣе изумительныя открытія» *). Они не трудились для внѣшней культуры, нѣть! Но они, съ безконечной анергіей духа, могучимъ подвигомъ своимъ указывали человѣку основу его жизни, пстнппо-культурный путь кт, Сіону небесному. Мысль отшельника, не создавая семьи, создавала новыя опредѣленія .жизни. Они рождали дѣтей духомъ, создавали новую своеобразную п мощную психологію, новую душу. Если они даже не приходили въ міръ, то вт> міръ входили созданныя имя мысли, іі творили свое дѣло, болѣе великое дѣло, чѣмъ дѣло многихъ героевъ культуры. Вотъ шшр. идея труда вообще и труда для другихъ. Монастыри, были, кажется, первымъ мѣстомъ рожденія свободнаго труда. До тѣхъ поръ былъ трудъ рабовъ, подневольный и слѣдовательно, без'ыідейпыи. Христіанство, именно въ подвижническомъ его истолкованіи, внесло идею труда по доброй волѣ, съ цѣлью уменьшить зло міра... ГІодвпѵкпечеетво провозгласило, что раздавать пріобрѣтенное не своими трудами, ото значить раздавать не свое: нужно принести добровольно свой трудъ, свои силы. Такая идея труда—ради другихъ совершенно

новая въ восточномъ мірѣ іідоя и полагаю по бѣдная. Особенно ясно подчеркивали оту идею сн. Антоній п Василій В. Монахи Антонія считали долгомъ работать по ради только своего пропптйнія.

Но самое сланное: христіанство византійское съ силой, углубленно усвоило—и мощно провело въ жизнь основную, первую идею христіанства. — идею Голгооы, самоотреченія, смиренія.

Смиреніе... Что можетъ быть презреннѣе въ главахъ теперешняго человѣка нтой добродѣтели, проновѣдущей покорность рабовъ. Вѣдь смиреніе и есть та добродѣтель, которую совѣтуетъ Лимонарій. Да. Это добродѣтель тѣхъ самыхъ рабовъ, о которыхъ сказано: «Па- смерть иттн и пѣсни нѣть и въ пасть покормленному ввѣрю безъ содрагапія глядѣть... II кто-жъ рабы?...» Что ігь самомъ дѣлѣ такое смиреніе'? Это настроеніе Голгооы! А что такое сама Голгооа? Пассивна она, пли активна? Какая заповѣдь Христа нашла здѣсь свое осуществленіе? На Голгооѣ Христосъ распялъ грѣхъ человѣческій, страданіемъ убплъ силу грѣха. Это моментъ аскетическій и. если угодно, отрицательный. Сліяніе съ Христомъ въ атомъ моментѣ есть умерщвленіе грѣха, подвигъ борьбы съ грѣхомъ. По не нужно забывать, что ото только половина Головы. Христосъ умираетъ не за свой грѣхъ, а ш /рѣхт, человѣчества. Его Голгооа была подвигомъ состраданія и любви. Христосъ приноситъ Себя въ жертву, потому что знаетъ, что изъ крови Его родится любовь и Церковь, какъ союзъ, единеніе въ любви, христіанство, что ота кровь, очищая грѣхи всего міра, возстановитъ душу людей п создаетъ въ человѣчествѣ новое настроеніе, убивающее силу первобытнаго нгонзма и закона борьбы всѣхъ противъ всѣхъ. II вотъ въ отой половинѣ Голгооы предложенъ Христомъ и принятъ христіанствомъ идеалъ дѣятельной жизни, безусловно активный идеалъ смиренія. По христіанскому пониманію. Голгооа заповѣдуетъ слиться съ Христомъ въ Его настроеніи состраданія. вт. сознаніи общей виновности, отвѣтственности за грѣхъ всѣхъ. Міръ во злѣ лежитъ, но лежитъ оігь во злѣ потому, что каждый не только отъ себя вносить частицу зла, свою долю зла вт. строеніе міра, по своимъ безучастіемъ ко злу другихъ не препятствуетъ развитію итого зла черезъ другихъ. Эту мысль прекрасно развиваетъ Маркъ Подвижникъ. ІІо его сужденію, сліяніе въ любви по образу Распитаго есть «принятіе любимаго на себя», т. е. полное отожествленіе съ нимъ, принятіе па себя

заботы объ сто душѣ, какъ о сноси собственной. Но ость и принятіе другого па себя «злобы ради». Это когда человѣкъ обписаетъ другого, чувствуетъ вину но отношенію къ нему. Это обязуетъ его ради чувства вины и для искупленія этой вины, уже усиліемъ воли, принять другою на себя. т. е. также принять вт. свое попеченіе его душу

Посему.—проповѣдуетъ Христосъ съ Голгооы.—каждый долженъ признать, что всякій и за всѣхъ виноватъ.

«Пріемлемъ иго твое» — отвѣчаетъ отъ лица всего восточнаго христіанства — подвижникъ Маркъ.

Но неужели это настроеніе пассивно? Кто виноватъ за всѣхъ, тотъ, конечно, сдѣлаетъ все. чтобы искупить свою вину, уменьшить зло вт. мірѣ, которое вмѣстѣ съ другими внесъ онъ. Заповѣдь, приказывающая принять чужую виновность. есть заповѣдь итти па борьбу съ общимъ зломъ, живущимъ въ мірѣ, бороться съ нимъ и его побѣдить. По. конечно, такой идеалъ есті. по существу активный, дѣятельный идеалъ. Помните соігь Димитрія въ «Братьяхъ Карамазовыхъ» Достоевскаго. «Снится ему. что онъ ѣдетъ черезъ какое-то погорѣлое селенье. При въѣздѣ выстроились на дорогѣ, бабы, много бабъ, все худыя, голодныя, черныя. Вотъ, одна съ краю, костлявая, высокаго роста, на рукахъ у нея ребеночекъ. У нея нѣтъ молока, и плачетъ, плачетъ дитя п руки протягиваетъ, голенькія съ ку.іаченкамн, отъ холода совсѣмъ какія-то сизыя. Что они плачутъ? Дпте. отвѣчаютъ ему, дите плачетъ... Да отчего плачетъ? Почему бѣдны люди, почему бѣдно дите. почему они не обнимаются, не цѣлуются, не поютъ лѣеепъ радостныхъ, почему они такъ почернѣли отъ черной бѣды, почему не кормятъ дпте? Онъ не получаетъ отвѣта на этотъ вопросъ, по для него стало ясно, что дитя невиновно, что это все дѣлается ради какой-то чужой вины, его вины. Онъ понялъ, что эти страданія кт. чему-то его обязываютъ, и рѣшилъ, что онъ долженъ отстрадать за дите. Покуда плачетъ дите. сердце его съ болью чувствуетъ виновность передъ великимъ человѣческимъ горемъ, и онъ хочетъ взять крестъ страданіи за дитю, какой даль ему Богъ?»

Это п есть то настроеніе, которое создала пустыня—отшельническій аскетизмъ.

Нѣкто Луначарскій недавно писалъ: «Зачѣмъ Димитрій Карамазовъ считаетъ себя виновнымъ за то, что страдаетъ дитя? Никакъ я въ этомъ неповиненъ. Нѣть тутъ моей вины». Можно

порадоваться за г. Луначарскаго — что онъ чувствуетъ себя невиннымъ въ страданіяхъ того ребенка/о которомъ плачетъ Карамазовъ. Но христіанство, конечно — Маркъ Подвижникъ—станутъ на сторону Димитрія. Христіанство, будто бы пассивное или мертвое, наоборотъ, утверждаетъ, что всѣ виноваты за это дитя. II кто пойдетъ спасать дитя? Не Луначарскій—конечно — который чувствуетъ себя такимъ правымъ. Пойдетъ и, дѣйствительно, идетъ, воспитанный въ идеѣ византійскаго христіанства, въ идеѣ Марка Подвижника, что «нужно ближняго принятъ на себя», Димитрій Карамазовъ. Да. если бы и пошелъ Луначарскій, то ничего не сдѣлалъ бы, потому что только настроеніе смиренія и можетъ дать силу служить съ усиліемъ, не порывомъ, плодотворно. Для итого нужно умѣть любить ближнихъ и грязными, грѣшными, слиться съ людьми, умѣть прощать и поставить себя па одну доску съ злодѣемъ, отщепенцемъ, отверженцемъ общества, съ уличнымъ воромъ, съ проституткой, нужно пережить ихъ жизнь, переболѣть ихъ язвами, перестрадать ихъ страданіями, другими словами: признать ихъ равными себѣ людьми, своими братьями, даже больше того, сдѣлать себя отвѣтчикомъ за весь грѣхъ людской. словомъ—быть смиреннымъ, воспитать душу въ этой христіанской добродѣтели '). Интересную иллюстрацію къ пашей мысли о необходимости смиренія дастъ Достоевскій, когда воспроизводить разсказъ какого-то доктора, который «говорилъ откровенно: чѣмъ больше люблю человѣчество вообще, тѣмъ меньше я люблю людей въ частности, т. е. порознь, какъ отдѣльныхъ лицъ. Въ мечтахъ я нерѣдко доходилъ до странныхъ помысловъ о служеніи человѣчеству и, можетъ быть, дѣйствительно пошелъ бы на крестъ за людей, если бы это вдругъ какъ-нибудь потребовалось. а между тѣмъ я двухъ дней не въ состояніи прожить пи съ кѣмъ въ одной комнатѣ, о чемъ знаю изъ опыта. Чуть онъ близко on, меня, и вотъ ужъ его личность давитъ мое самолюбіе и стѣсняетъ мою свободу. Вт, однѣ сутки я могу даже лучшаго человѣка возненавидѣть: одного за то, что онъ долго ѣсть за обѣдомъ, другого за то, что у него насморкъ и онъ безпрерывно сморкается. Я становлюсь врагомъ людей, чуть лишь тѣ ко мнѣ прикоснутся». Собственно говоря, этому воображаемому или дѣйствительному доктору дивиться было нечего. «Разгадка ясна. Такая психологическая раздвоенность

') Николинъ. О смиреніи. „Странникъ“ 1900, октябрь, стр. 219.

происходила у него потому, что онъ не обладалъ смиреніемъ., которое мирило бы ого съ недостатками другихъ, нс умѣлъ прощать, не создалъ но тину аскетическою дѣланія своей души *). Этимъ-же объясняется, почему новѣйшая мораль болѣе склонна провозглашать.—нъ прямое противорѣчіе съ евангельской заповѣдью.—любовь къ «дальнимъ», а не къ «ближнимъ». ІІотому-то такъ усиленно аскеты и настаиваютъ па необходимости смиренія, утверждая, что всепрощающее смиреніе, «певидѣпіе лукавства» — какъ говоритъ авва Исаія — нужно прежде всего. «И діаволъ, — говоритъ Маркъ Подвижникъ,— знаетъ, что все. построенное безъ ото ft основы, онъ всегда и легко сумѣетъ сломить». Поэтому и Лозовскій нравъ, уходя па время отъ жизни. Дѣятельность, основанная наполовину на лжи. не можетъ дать плодовъ добра. Человѣкъ, который идетъ иногда ші-иоловшту съ презрѣніемъ къ людямъ, конечно, никогда и ничего не создастъ. Такихъ дѣятелей было много, дѣятелей, которые служатъ людямъ, только чуть-чуть отдавая имъ свое сердце, только чуть-чуть любя ихъ. И ничего не осталось отъ дѣятельности ихъ. Такая любовь къ ближнему, безъ воспитанія своей души, обыкновенно просто временный самогипнозъ, самовнушеніе: человѣкъ эстетически вдохновляется красотой любви, искусственно возбуждаетъ себя въ этомъ направленіи и только вт. наркозѣ самовнушенія готовъ отдать жизнь за ближняго. Эго состояніе очень знакомо и аскетамъ, но цѣнилось ими но достоинству: они назвали его состояніемъ «прелести». Это—настроеніе самообольщенія. Вт. большинствѣ случаевъ эта любовь іп> сущности есть влюбленность вт, себя. вт. свое величіе, это аффектъ на эстетической основѣ, а не настроеніе, иногда это даже хуже—«поиски чувства состраданія— какъ формы наслажденія». Аскетизмъ осуждаетъ аффектъ. Онъ желаетъ создать безграничную любовь, какъ пребывающее настроеніе. какъ спокойную и постоянную стихію жизни. Іоаннъ Милостивый своимъ дыханіемъ согрѣваетъ прокаженнаго. «Какой надрывъ лжи»—говоритъ по этому поводу Иванъ Карамазовъ. Да. это можно сдѣлать именно въ психопатическомъ надрывѣ, такъ н бываетъ у новыхъ «эстетовъ», творцовъ Новаго лика Аристова. Любовь у богоискателей, новыхъ христіанъ «конца и начала вѣка» безъ аскетическаго ея воспитанія всегда будетъ только надрывомъ. По Іоаннъ Милостивый дѣлаетъ свое дѣло

) Николинь О смиреніи. Странникъ, 1900, октябрь, стр. 221.

безъ надрыва, какъ спокойное, неотклоннмое требованіе воспитанной въ любви души. Это любові. аскета.

Итакъ дѣятельность, борьба за чужое страданіе есть необходимое слѣдствіе, необходимый выводъ изъ смиренія и сознанія виновности за всѣхъ. По если такъ, то слѣдовательно христіанскій идеалъ безконечно дѣятеленъ іі активенъ; онъ проповѣдуетъ безконечное самоотверженіе, исповѣдуя н утверждая, что истинное христіанство только тамъ, гдѣ человѣкъ, совершенно отказываясь отъ себя, отдается дѣлу чужого спасенія. служитъ только другимъ. Самые уедппеппѣннііе изъ христіанскихъ отшельниковъ утверждаютъ, что любить другого и служить ему нужно больше, чѣмъ дѣлу собственнаго своего спасенія. Не непротивленіе мертвецовъ проповѣдуетъ христіанство, а, напротивъ, проповѣдуетъ постоянную борьбу, по только утверждаетъ, что бороться нужно по за себя іі свое благоденствіе, а бороться за другихъ и при томъ бороться тѣми средствами, которыя указываетъ христіанство; сострадательною любовью, все побѣждающею, творческимъ преобразованіемъ своей души и душъ ближнимъ. И въ то же время, проповѣдуя итогъ идеалъ, оно требуетъ, чтобы любовь была не порывистой и :>к-статическоп, а искренней и твердой, воспитанной путемъ огромнаго бдѣііія надъ своей душой. II попятно, что тотъ монахъ изъ Лимонарія ев. Софронія, если бы онъ, дѣйствительно, достигъ такого состоянія, когда человѣкъ не чувствуетъ обидь п оскорбленіи,—не сдѣлался бы вмѣстѣ, мертвецомъ, холоднымъ къ чужому страданію. Исаакъ Сиринъ проповѣдуетъ то же самое безстрастіе будто бы мертвеца, и онъ утверждаетъ, что человѣкъ долженъ достигнуть такого состоянія, когда никакая страсть не толкаетъ его. и никакое ощущеніе не задѣваетъ его, но. по нему, вмѣстѣ съ атимд. состояніемъ человѣкъ достигаетъ и такого настроенія, «что. если ему придется десять разъ вт. день отдавать себя на сожженіе за ближняго, ему будетъ казаться, что итого мало, и что обязанность его по отношенію къ Господу Іисусу еще исполнена не до конца». II.

II.

Отношеніе подвижничества, кт. служенію міру,—Знаетъ ли церковь „святой эгоизмъ“ отъединеннаго сиасепія,—Выходы въ міръ.

Мы говорили о христіанскомъ подвижничествѣ, взятомъ болѣе въ его индивидуалистическомъ моментѣ., въ процессѣ; созиданія собственной души подвижника-, п утверждали, что

ото—путь «для всѣхъ», указываемый христіанствомъ. ІІо можетъ быть, христіане византійскаго воспитанія, обрѣтя любовь, далѣе живутъ ощущеніями самой этой любви, и счастливы этимъ, и уже ничего не дѣлаютъ для того, чтобы провести любовь въ жизнь. Можетъ быть аскетизмъ проповѣдуетъ любовь такую, отъ которой никому не тепло?... II не пойдетъ христіанипъ-нодвнжнпкъ спасать «дитю», даже н сознавая себя передъ ннмъ виновнымъ... Божья воля... II такъ не есть ли идеалъ византійскаго христіанства только накопленіе любви, какъ чистаго, юлшо чувства, иіэтизмъ?

Нѣтъ, эти идеалы всегда были слишкомъ не эгоистичными, слишкомъ общественными, чтобы привести къ піэтизму, къ самодовольному переживанію религіозныхъ состояній. По существу православнаго аскетизма любовь, воспитываемая въ аскетѣ, тотчасъ, всегда должна выявиться въ жизни; па всемъ протяженіи дѣятельности подвижника, христіанинъ, отшельникъ онъ или мірской человѣкъ, одинаково имѣетъ въ виду другихъ ближнихъ. Христіанинъ не можетъ ихъ пн на минуту вывести изъ сферы своего духовнаго зрѣнія, — по очень простои причинѣ: въ силу той же заповѣди христіанскаго подвижничества, которая учить, что человѣкъ ставить собственное спасеніе послѣ спасенія ближнихъ и, слѣдовательно, безусловно исключаетъ «святой эгоизмъ» человѣконенавистниковъ. Если ап. Павелъ говорить, что онъ хочетъ лучше быть вычеркнутымъ изъ книги жизни, чѣмъ видѣть погибель братьевъ своихъ, то эта мысль ап. Павла—общая для всѣхъ христіанскихъ подвижниковъ. II св. Іоаннъ Кассіанъ говорить опредѣленно и ясно, что «чужое спасеніе должно быть дороже собственнаго, любовь къ ближнимъ — дороже личнаго небеснаго блаженства» '). Ясно поэтому, что аскетизмъ есть съ начала до конца служба, жизнь для другихъ, хотя орудіе этой службы для другихъ въ нѣкоторыхъ стадіяхъ аскетизма — только молитва. Цѣль всякой христіанской дѣятельности одинакова для всѣхъ: борьба за всѣхъ, борьба за общее спасеніе. Христіанскій аскетизмъ есть дѣятельное служеніе нравственному возрожденію чсловѣческихь обществъ и утвержденію въ мірѣ царствія Божія. Любовь къ ближнему во имя Божіе наполняетъ сердце аскета и въ началѣ его аскетическихъ подвиговъ и въ концѣ его подвижнической жизни 2).

Кассіанъ. XVI1. 20, 23.

3) А. Гусевъ. 448, Пр. Об. 1878. іюль.

Г. Розановъ предостерегаетъ противъ обольстительнаго и болѣзненнаго наркоза аскетизма, который устами св. Исаака проповѣдуетъ, будто человѣкъ долженъ сдерживать милосердіе п ожесточать сердце свое, чтобы попеченія о дольнемъ, т. е. о людяхъ не отвели его отъ Бога. «Человѣкъ, но св. Исааку, долженъ уклоняться любви кі. ближнему, какъ обольщенія...» Съ глубокой болью читали мы :>ти слова. Св. Исаакъ оказывается человѣконенавистникомъ. Но у него болѣе, чѣмъ у кого-нибудь, любовь къ ближнему въ Богѣ есть начало и копенъ аскетизма. Вотъ поучительные н интересные для насъ совѣты св. Исаака. Эти наставленія даются аскетамъ отшельническаго тина, и однако, что именно проповѣдуетъ онъ имъ? Чтобы вытѣснить изъ души человѣка не толіжо грѣхъ дѣйствительный, но и самую наклонность къ грѣху, св. подвижникъ требуетъ полнаго одушевленія любовью къ ближнимъ. Св. Исаакъ отъ стремящихся кт. аскетическимъ подвигамъ требуетъ сперва научиться любви къ ближнему и научиться не умозрительно, а дѣятельно. Дѣятельная любовь къ ближнему, одна опа дѣлаетъ духъ его способнымъ для чистой любви къ Богу. Въ началѣ подвига необходимо сожительство со многими. Горе пустыннику, если онъ въ пустыню внесетъ страсти свои. А ото легко можетъ случиться, если человѣкъ не проходитъ въ началѣ подвига, сопряженнаго съ выполненіемъ заповѣди о любви къ ближнему, гдѣ при безпрерывныхъ столкновеніяхъ съ людьми воспитывается его душа. Только вѣрное и постоянное выполненіе заповѣди о любви къ ближнему отверзаетъ ключъ къ божественнымъ дарованія мт. и вмѣстѣ служитъ вѣрнымъ признакомъ того, что есть въ человѣкѣ, и что даетъ о себѣ знать любовь созерцательная и истинная къ Богу. Этимъ путемъ шли, но святому Исааку, всѣ отцы: н св. Василій Великій п Макарій и др. Всѣ они шли отъ любви къ ближнимъ п ей кончали. Въ пустыню они уходили отъ людей, но какая цѣль итого ухода? Убѣжать «обольщенія любви кч> близкимъ», удаляющей отъ Бога? Нѣтъ. «Воспитать такую любовь, чтобы человѣкъ, если онъ и 10 разъ отдаетъ себя па сожженіе за любовь къ людямъ, не удовлетворялся бы нтимъ» «Убей мои чувства», — молится одинъ неправославный отшельникъ, — пусть чудо совершится надо мной и во мнѣ, человѣкомъ быть не хочу я, не хочу іш нервовъ, ни страстей, ни мускуловъ, ни біеній сердца, ни желаній. Я хочу превратиться въ вещь, въ камень, служащій подножіемъ церковныхъ изваяній. Скрои

отт, меня міръ, атотъ растительный, грѣховный, проклятый п ненавистный міръ». Этотъ отшельникъ хочетъ радостно почувствовать распаденіе всякихъ связей съ міромъ. Малѣйшій шорохъ изъ міра есть ядъ заразы. Нотъ, видь подвижничества. Этотъ «святой згоизмъ»—но наше православное ученіе. Если бы христіанство н христіане восприняли такое настроеніе, то. конечно. ото была бы смерть христіанской любви. Но такая молитва не молитва христіанскаго подвижника. Это оераноптов-іципа. католицизмъ, а не христіанскій аскетизмъ. II всегда только съ осужденіемъ смотрѣли на такія отношенія къ міру всѣ аскеты. Прочтите «правила аввы Исаіи»: они проникнуты не просто любовью, а какой-то глубокой, нѣжной деликатностью любви, особой утонченностью отношеній ко всѣмъ людямъ, съ которыми приходится встрѣчаться аскету.

Самый подвигъ поста у подвижниковъ былъ соединенъ съ мыслью о ближнемъ. Полные любви кт, ближнему они совершенно послѣдовательно думали, что каждая лишняя крошка хлѣба будетъ хищеніемъ у итого ближняго, н потому не по ненависти кт, тѣлу, а по побужденіямъ искреннѣйшаго альтруизма ограничивали до existenz — minimum свои потребности... Такъ какъ, — читаемъ въ «Добротолюбіи», — любящій ближняго своего какъ самого себя не можетъ дозволить себѣ имѣть что больше ближняго, то если кто. имѣя, не раздастъ неза-впетно, пока и самъ не сдѣлается бѣднымъ и не уподобится ближнимъ своимъ, тотъ не точный исполнитель заповѣди Владычной. Раннымъ образомъ не хочетъ давать всякому просящему тотъ. кто. имѣя хоть грошъ гии кусокъ х.іѣба, отопи cm ъ ни съ чѣмъ просящаго у него,—или. не дѣлая самъ для ближняго, чего тотъ желаеть. (отошлетъ'), чтобы сдѣлалъ для него ото кто-нибудь и. т. д. Д

Св. Василій Великій, настаивая па общежительной формѣ спасенія..?« иск.іючсніемъ избранныхъ. ппшеть. что «уединеніе противно заповѣди любви». Въ уединеніи мы не можемъ исполнять такой величайшей заповѣди, какъ посѣщеніе больныхъ, принятіе странниковъ и т. и. Наконецъ, оно развиваетч, въ человѣкѣ порокъ «еамоугодія». Свои разсужденія св. Василій заключаетъ такъ: «если же кто говорить, что въ усовершенствованіи нравовъ довольно ему изученія божественныхъ писаній, (т. е. достаточно пріобрѣтать любовь, не осуществляя

>) Св. Сѵмеонъ Hub. богословъ. Доброт. V. 46.

со), тотт. поступаетъ подобно тому, кто учится строить, обучается искусству ковать, по но намѣренъ прилагать уроковъ къ дѣлу ’). Аскеты никогда но одобряли уклоненія отъ служенія человѣку. Си. Златоустъ, будучи горячимъ сторонникомъ современнаго отшельничества и самъ строгій аскетъ, въ тоже время часто выражалъ глубокое сожалѣніе, что пустыня отвлекала отъ міра п общества лучшихъ людей того времени п лишила ихъ благотворнаго вліянія на народную массу. II самъ Іоаннъ былъ непрестаннымъ и неумолимымъ общественнымъ дѣятелемъ, близко принимавшимъ къ сердцу общественные интересы и нужды современнаго ему общества. Даже Симеонъ Столпникъ, вознесшійся какъ бы надъ самой землей и. поводимому. совершенно разорвавшій связь съ земной жизнью, не только п> своего столпа утѣшаетъ скорбящихъ. научаетъ .жаждущихъ истины, проповѣдуетъ покаяніе, но и пишетъ письма къ правителямъ и пастырямъ церкви. «Быть монахом’ь, — пишетъ преп. Никита Стноатъ. — не то есть, чтобы быть внѣ людей п міра, но то, чтобы, отрекшись отъ себя, быть внѣ пожеланій плоти п уйти въ пустыню страстей, т. е. въ безстрастіе. Если великому оному (аввѣ Арсенію) и сказано: бѣгай людей и спасешься, то сказано въ этомъ именно смыслѣ. Ибо видимъ, что онъ и послѣ того, какъ убѣжалъ изъ міра, водворялся среди людей, проходилъ по населеннымъ мѣстамъ н живалъ съ учениками». «Когда человѣкъ въ безмолвіи уготовляющій медъ добродѣтелей станетъ выше смиренной плоти, вслѣдствіе подвиговъ любомудрія (подвижническихъ) и душевныя его силы придутъ въ естественное состояніе, по причинѣ низверженія долу мудрованія (самомнѣнія, гордости), когда, очистивъ сердце слезами, сдѣлается онъ способпым'ь вмѣщать лучи Духа, облечется въ нетлѣнную животворную мертвоетъ Христову п, сидя въ горницѣ безмолвія, пріпметъ Утѣшителя съ огненнымъ языкомъ, тогда долженствуетъ онъ съ дерзновеніемъ глаголати величія Боя;ія п въ церкви велпцей благовѣстить правду Его (IIс. 144. о. II. 12. 21. 4!). 10.). яко пріявшій внутрь чрева законъ Духа, да не подобно оному рабу лукавому, скрывшему талантъ своего господина, ввержеиъ будетъ въ огнь вѣчный» 2).

И отшельники не желая быть повинными въ сокрытіи та-

') Тнорен. ч. V. Сергіевъ Посадъ, 1892, стр. 105—107. -) Доброто.тюбіе, V, стр. 111. 141.

лапта, часто ішходилн въ міръ. Мало того, эти выходы почти обязательны. По странному недоразумѣнію подавно одинъ церковный писатель доказывалъ, что служба монаховъ въ міру, вродѣ службы общинъ Покровской, Лѣснонской. противоречитъ идеѣ монашества. ІІѢгь... Конечно, съ православной точки зрѣнія монастыри не могутъ быть обращены въ госпитали; но усиленная дѣятельная служба больнымъ и бѣднымъ въ монастырѣ, рядомъ съ монастыремъ, даже совсѣмъ въ міру, едва-ли даже не обязательна, какъ извѣстный моментъ иноческой жизни, какъ видь послушанія. Такъ по крайней мѣрѣ учить св. Василій Великій. Но и во всякомъ фазисѣ, подвига, для спасенія хотя бы единаго изъ братій погибающихъ въ міру, монахъ обязанъ оставить пустыню, если эта потребность—явпа для него. И, какъ мы уже сказали, отшельники выходили, а когда выходили, побѣждали міръ. «Даже безъ словъ,—опаленное солнцемъ лицо, глубокій п въ то-же время вдохновенный взглядъ, власяница, словомъ весь внѣшній видъ великаго аскета—все это открывало людямъ, что передъ ними—человѣкъ, настоящій человѣкъ, во всемъ величіи освобожденной отъ страстей природы и непоколебимой силы, который подобно великому первообразу всѣхъ аскетовъ, безбоязненно можетъ предстать передъ Ахавами и Іезавелями» *).

Іеромонахъ Михаилъ.

’) ІІрот. Хитровъ. Душ. Чт. 1897, май, стр. 147. Начало христіанскаго аскетизм а.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ

Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.

Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»

Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.

На сайте академии

www.spbda.ru

> события в жизни академии

> сведения о структуре и подразделениях академии

> информация об учебном процессе и научной работе

> библиотека электронных книг для свободной загрузки

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.