CC BY
16Ю.В. Ергин
АБДУЛЛА АДИГАМОВ - ПЕРВЫЙ НАРКОМ ПРОСВЕЩЕНИЯ БОЛЬШОЙ БАШКИРИИ
Небольшой подборкой архивных документов, опубликованной «Педагогическим журналом Башкортостана» в № 2(8) за 2007 год, были приоткрыты практически неизвестные ранее страницы становления и развития народного образования в молодой Башкирской республике. Они связаны с именами её первых наркомов просвещения А.Н. Ягафарова (март - август 1919 года) и Г.А. Айдарова (сентябрь1919 - апрель 1921 года). В мае 1921 года после отзыва Г.А. Айдарова в Москву для руководства мусульманским отделением Наркомпроса РСФСР на посту наркома просвещения его сменил Х.С. Сагадеев. На этой должности он проработал несколько месяцев и после образования Большой Башкирии. При Х.С. Сагадееве в первых числах сентября 1922 года для практического руководства развитием просвещения и культуры республики был создан Академический центр Башнар-компроса. Однако уже 21 сентября того же года решением Президиума Башкирского обкома РКП(б) Х.С. Сагадеев был из Башнар-компроса отозван, а на должность наркома просвещения назначен [Г]Абдулла Камалетдинович Адигамов.
Имя А. Адигамова было на долгие годы предано забвению после того, как в числе нескольких десятков лиц он оказался на гребне первой волны сталинских репрессий 1929-1930 годов, проходивших по «Делу Султан-Галиева», реабилитированного лишь в 1990 году. Еще через 2 года (в 1992 году), в связи со 100-летием М. Султан-Галиева, были сняты многочисленные грифы секретности с полного текста стенограммы 4-го Совещания по национальному вопросу, состоявшегося в Москве 9-12 июля 1923 года. Имя А. Адигамова в этой стенограмме многократно упоминается в выступлениях
И. Сталина, В. Куйбышева, Л. Каменева, Л. Троцкого в связи с именами М. Султан-Галиева и З. Валидова: последний незадолго до этого (в марте 1923 года) покинул советскую территорию и эмигрировал из Туркестана в Иран. «Личное дело А. Адигамова», хранящееся в ЦГАОО РБ (бывшем Партархиве) было, безусловно, основательно «вычищено»: в нем находится лишь «Листок по учету кадров», небольшое добавление к нему, бланк «Всероссийской переписи членов РКП(б) 1922 года» и несколько не первых и поэтому плохо читаемых отзывов-характеристик о работе А. Адигамова (до 1923 года). Наибольший интерес в «Личном деле А. Адигамова» представляет собственноручно им написанная двухстраничная «Автобиография», датированная 11 января 1923 года, то есть временем, когда А. Адигамов ещё был наркомом просвещения Башкирской АССР. Именно этот очень ценный документ и будет использован нами в максимальном объеме для восстановления этапов жизненного пути А. Адигамова, стоявшего после объединения Малой Башкирии и Уфимской губернии у руля руководства народным образованием, много сделавшего для разработки практического плана введения всеобщего начального образования в Башкирской АССР. Рассекреченные документы, связанные с обсуждавшейся на вышеупомянутом 4-ом Совещании по национальному вопросу перепиской А. Адигамова с М. Султан-Галиевым по поводу «зондажа» возможности перехода З. Валидова из стана басмачества на сторону Советской власти, содержатся в недавно опубликованном сборнике «Неизвестный Султан-Галиев» (Казань, 2002), выход которого в свет был приурочен к 110-летию одной из ключевых фигур в национальной политики страны 1920-1930 годов, ставшего одной из первых политических жертв генсека И. Сталина.
Из «Автобиографии А. Адигамова» (1923): Я происхожу из башкир деревни Аббулнасыровой 2-ой Тангауровской волости Зи-лаирского кантона. Родился в 1896 году 10 марта.
Первоначальное образование на обоих языках получил на прииске в то время промышленника Рамеева. В 1908 году поступил в 1-ый класс Верхнеуральского реального училища, откуда, получив башкирскую стипендию, перешел в 1911 году в Оренбургскую гимназию, которую окончил в 1917 году с золотой медалью. Осенью того же года поступил на медицинский факультет Казанского университета. В ноябре 1917 года приехал в Оренбург, откуда не мог уехать обратно в Казань ввиду наличия фронта между Оренбургом и Самарой. В Оренбурге вскоре был кооптирован членом Башкирского областного совета...
На Всебашкирском Учредительном курултае, проходившем
8-20 декабря 1917 года в Оренбурге, в соответствии с провозглашенной ранее Центральным Башкирским Шуро территориально-национальной автономией Башкурдистана, были образованы законодательные и исполнительные органы власти Малой Башкирии: учредительно-законодательными полномочиями наделялся так называемый предпарламент (или «малый курултай»), состоявший из 20 человек. Абдулла Адигамов вошел в число трех кандидатов в члены этого предпарламента.
Тогда был еще демократический этап в развитии башкирского национального движения. Несмотря на захват Оренбурга в конце
1917 года белым атаманом А.И. Дутовым, ему долгое время не удавалось вовлечь башкир в военные действия против Советов. В то время Башкирское правительство предприняло несколько попыток установить связь с Центральной Советской властью. Так, еще в декабре 1917 года председатель Башкирского областного Шуро Ша-риф Манатов выехал в Петроград как член Учредительного собрания от «федералистов-башкир»: Шуро и правительство предоставили ему полномочия вести переговоры с Центром по делам об автономии Башкурдистана. Хорошо известно, что в январе 1918 года, когда Оренбург еще находился в руках Дутова, Манатов встретился с Владимиром Лениным, проявившим доброжелательность к автономии и башкирскому национальному движению.
Из «Автобиографии»:... после занятия Оренбурга советскими войсками я был арестован с другими башкирскими работниками и освобожден только через месяц без всякого предъявления обвинения. Это было в начале 1918 года. После освобождения до середины лета я проживал в деревне Темясово у родителей...
18 января 1918года войска Дутова оставили Оренбург, и в Оренбургской губернии была восстановлена Советская власть: сначала она перешла в руки Мусульманского военно-революционного комитета (МВРК), возглавляемого ярыми противниками башкирского самоуправления. В ночь с 16 на 17 апреля (по новому стилю) большевистские деятели арестовали в Оренбурге 7 членов Башкирского правительства (в их числе были З. Валидов, И. Мутин, Н. Салихов, С. Мрясов, Г. Аитбиев, А. Ягафаров и А. Адигамов). Этот арест произошел после получения телеграммы Шарифа Манатова из Петрограда о необходимости в срочном порядке создать комиссию для разработки соглашения между Башкирским правительством и Центральной советской властью об автономии Башкурдистана.
Постановление об избрании А. Адигамова кандидатом кесе-курултая (предпарламента). 20 декабря 1917г.
Образованный уже после ареста членов Башкирского правительства и Шуро новый руководящий орган левого башкирского движения - Временный революционный совет Башкурдистана -заявил, что автономия, принятая 8-20 декабря 1917 года Всебаш-
кирским курултаем, должна строиться только на советской основе и представил в центр, разработанный им самим «Проект автономии Башкурдистана».
В начале апреля 1918 года башкирская конница под руководством Амира Карамышева при поддержке атамана Дутова совершила налет на Оренбург и освободила из тюрьмы членов Башкирского правительства. После этого они, собравшись в Уфе на нелегальном совещании, обсудили план своих действий. К концу мая обстановка на Южном Урале резко изменилась в связи с выступлением против Советской власти мятежного чехословацкого корпуса, отправленного из Поволжья во Францию через Дальний Восток.
В июне 1918 года Башкирское правительство выехало в Челябинск, уже захваченный белочехами и, присоединившись к ним, возобновило свою деятельность.
1 июня от имени Башкирского правительства была объявлена мобилизация в башкирские национальные части. В тот же день за подписью заместителя председателя правительства по военным и внутренним делам З. Валидова было обнародовано «Обращение Башкирского правительства к народу», в котором содержался открытый призыв к вооруженной борьбе против большевиков и Советской власти. Через несколько дней был издан приказ о реорганизации Башкирского правительства: временно его председателем стал Сагит Мрясов, а членами А. Адигамов, Г. Габитов, С. Магазов и М. Халиков.
С самого начала это правительство установило тесные контакты практически со всеми существовавшими тогда центрами контрреволюционного движения на востоке страны, в том числе с Временным Сибирским правительством, Самарским комитетом членов Учредительного собрания, с атаманом Дутовым, в начале июля 1918 года снова захватившим Оренбург, который постепенно превратился в центр башкирского белого движения.
Из « Автобиографии»: ... В середине лета 1918 года я поехал в город Челябинск, где в то время находилось большинство членов Башкирского правительства. Тотчас же был командирован в Сибирь для покупки и получения продовольствия для голодающих и раздетых в то время башкир горных и северных районов. Но через две недели вернулся в Оренбург, куда успело переехать Башкирское правительство. Вскоре после прибытия вновь поехал в Уфу на Государственное совещание в качестве члена последнего от Башкирии.
Это Государственное совещание, состоявшееся в Уфе 8-23 сентября 1918 года, было призвано объединить все антибольшевистские силы и создать единый орган власти - «Временное Всероссийское правительство» - на территории, не занятой большевиками. Впоследствии оно войдет в историю под названием «Уфимской директории». В работе совещания приняли участие около 170 человек, представлявших Комуч, Временное Сибирское правительство, Башкирское правительство, Временное правительство автономного Туркестана, Национальное управление тюрко-татар внутренней России и Сибири, города и земства Сибири, Урала, Поволжья, центральные комитеты политических партий и др. В списке участников совещания - «представителей народов Российского Востока» - от имени Башкирии были председатель Башправительства Юнус Бикбов, его заместитель Заки Валидов, братья Абдулла и Мухаметдин Адигамо-вы, Сагит Мрясов и Исхандербек Султанов.
Из «Автобиографии»:... Однако вскоре, ввиду Колчаковского переворота в Сибири и ареста Комуча в Уфе, я был вынужден бежать из Уфы, так как отношения Башправительства к Колчаку с самого начала были враждебными. Последний неоднократно издавал приказы о расформировании башкирских войсковых частей, чему правительство не подчинялось. К тому же я в одной из уфимских газет резко критиковал Колчаковский переворот и высказал положение о том, что с оружием в руках нужно бороться против этой реакции...
18 ноября 1918 года адмирал А.В. Колчак совершил государственный переворот, в ходе которого все члены Уфимской директории были арестованы. Колчак объявил себя «Верховным правителем России», заявив, что «идеей единой и неделимой России он не поступится ни при каких обстоятельствах и ни за какие минутные выгоды». Открыто провозглашенная Колчаком великодержавная политика непризнания национальных и областных автономий сделала любую надежду Башкирского правительства сохранить автономию, опираясь на поддержку белых, бесперспективной. К тому же стало известно, что Колчак начал готовить полное расформирование башкирских частей, а генерал Дутов, командовавший в его войсках Оренбургской армией, фактически почти полностью ограничил помощь башкирским частям боеприпасами и оружием. Эти обстоятельства сильно осложнили отношения с Колчаком и Дутовым: башкирские военные учреждения начали упраздняться, а уже в декабре
1918 года Колчак назначил своих людей главными начальниками
Оренбургского и Самаро-Уральского краев с очень большими полномочиями, направленными против автономии Башкурдистана.
В этих условиях Башкирское правительство предприняло ряд попыток снова найти общий язык с Советской властью. Уже 21 ноября 1921 года оно рассмотрело вопрос об условиях заключения договора с Центром об автономии: башкирские войска должны были прекратить военные действия против красных и начать борьбу с Колчаком при условии признания правительством РСФСР Башкирской Советской Республики, в рамках её соответствия Конституции РСФСР. Переговоры о переходе башкирских войск и правительства на сторону Советской власти затянулись на несколько месяцев. Они проходили далеко не в простых условиях: дело дошло до открытого конфликта, закончившегося даже арестом нескольких членов Башкирского правительства во главе с Ю. Бикбовым, после чего председателем правительства был избран М. Кулаев, а его членами стали З. Валидов, Ю. Бикбов, А. Адигамов, О. Куватов и А. Ягафаров.
Из «Автобиографии»:...Тайно перебравшись в Темясово, в то время столицу Башкирии, я застал подготовительную работу Башправительства к переходу на сторону Советской власти, в каковой работе я безвыездно до дня перехода принимал участие, и подписал акт об этом. Это было 20 марта 1919 года...
А. Адигамов в качестве временно-исполняющего обязанности председателя Башправительства подписал самый первый акт о переходе на сторону Советской власти, документально датированный 16 февраля 1919 года. В этот день в Темясово состоялось заседание членов Башкирского правительства, на котором присутствовали: временно и.о. председателя А. Адигамов, члены правительства З. Валидов, Ю. Бикбов, А. Ягафаров и О. Куватов. Заседание началось в 10 часов утра и закончилось только в 23 часа 45 минут. После многочасового обмена мнениями по вопросу текущего политического момента единогласно (!) было принято решение: не дожидаясь окончательных переговоров с местными руководителями и центральными органами Советской власти, правительство Башкирии с 10 часов утра 18 февраля 1919 года считает себя окончательно перешедшим на сторону Советской власти; территория Малой Башкирии объявлялась составной частью РСФСР под названием «Башкирской Советской Республики». Одновременно было сделано заявление о том, что башкирским войскам следует обратить оружие против белых, а до организации Советской власти на территории Малой Башкирии был создан Временный революционный комитет.
А. Адигамов вошел в состав не только этого Временного ревкома,
но и в созданный на его базе в марте месяце Башвоенревком, ставший высшим органом Советской Башкирии до июня 1920 года, когда он передал свои полномочия БашЦИКу и Совнаркому Автономной Советской Башкирской Республики.
Переговоры Башкирского правительства, связанные с образованием Автономной Советской Республики, происходили в несколько этапов. 9 марта 1919 года между представителями Башкирского правительства (М. Кулаев, М. Халиков, А. Бикбавов) и РСФСР (И. Сталин, А. Каминский) в Москве был подписан предварительный договор, однако уже через несколько дней он был подвергнут определённым изменениям как по содержанию, так и по структуре. Прежде всего, документ получил своё окончательное название -«Соглашение...»; 16 марта 1919 года на заседании ЦК РКП(б) с участием В. Ленина окончательный текст соглашения был подписан представителями обеих сторон: И. Сталиным, М. Кулаевым, М. Халиковым, А. Бикбавовым. 20 марта состоялось заседание Совнаркома РСФСР, в протоколе № 269 которого под пунктом 2 указано: «Об утверждении Автономной Башкирской Республики (Сталин)». Заслушав сообщение наркома по делам национальностей и обсудив его, постановили: «Утвердить. Передать в ЦИК». В тот же день договор ВЦИКом был утвержден, а на тексте документа появилась запись: «Соглашение подтверждаем. Председатель Центрального Исполнительного Комитета М. Владимирский; Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин); Секретарь
А. Енукидзе. Москва 20 марта 1919 года».
Официально текст документа «Соглашение центральной советской власти с Башкирским правительством о Советской Автономной Башкирии» был опубликован в газете «Известия» 23 марта 1919 года № 63-615.
Из «Автобиографии»: ... Я был назначен членом Башвоенрев-кома и откомандирован в Оренбург в качестве представителя его при штабе 1-ой армии, но заболел сыпным тифом и почти в бессознательном состоянии вывезен из Оренбурга в город Саранск, куда переехал весь Башвоенревком. Еще почти не оправившись от болезни, в начале мая 1919 года я был рекомендован в Москву, где работал до конца 1920 года в качестве члена ВЦИК и представителя Башвоенревкома. Будучи в Москве, я в марте 1920 года вступил в члены РКП(б)...
Постоянному полномочному представительству Башкирской Автономной Советской Республики при правительстве РСФСР, создание которого было предусмотрено пунктом 14 «Соглашения цен-
тральной Советской власти с Башкирским правительством» от 20 марта 1919 года, вменялось в обязанность поддерживать и укреплять Соглашение, защищать интересы республики на всех уровнях и во всех центральных органах. Члены Башпредставительства имели право участвовать во всех заседаниях ВЦИК и Совнаркома с правом совещательного голоса. А. Адигамов стал первым полномочным представителем Башкирии в Москве, назначенным Башво-енревкомом в мае 1919 года.
Из «Автобиографии»: ... В начале 1920 года, как член ВЦИК, я был мобилизован для работы по поднятию военной промышленности и проработал до конца года в Ростове, будучи уполномоченным Чусоснаба и Главодежды.
В начале 1921 года поступил слушателем Московского землеустроительного института, но в марте месяце постановлением ЦК был откомандирован в город Стерлитамак в распоряжение Башобкома РКП(б), где до сих пор и работаю, занимая последовательно должности Наркомвнудел, заместителя председателя Помгола, Наркома земледелия и Наркома просвещения, на каковой должности и теперь, начиная с октября 1922 года...
Выше уже говорилось о том, что в сентябре 1922 года Президиум Башкирского обкома РКП(б) рекомендовал А. Адигамова на должность наркома просвещения. Сохранились две характеристики
А. Адигамова: одна подписана ответственным секретарем Башкирского обкома РКП(б) Б.Н. Нимвицким, а вторая - председателем Совнаркома БашАССР М.Х. Халиковым.
Из характеристики, данной Б.Н. Нимвицким: ... фактический руководитель, работает с инициативой. Подбирает и руководит работниками хорошо. Марксистская подготовка, полученная путем самообразования, средняя. В политической обстановке ориентироваться может.
Политически устойчив. Энергичен. Настойчив в проведении принятых решений. Умеет владеть собой. Наклонностей к склокам нет. Честный, но не совсем изжиты националистические иллюзии...
Из характеристики, данной М.Х. Халиковым: ... Его отличительной чертой в работе являются полнейшая дисциплинированность и прекрасное чисто человеческое отношение к партработникам... В работе А. Адигамов совсем не мелочен, дает подчиненным полную инициативу и старается направлять их деятельность в желаемом духе... Большей частью весел, иногда заразительно весел, он всегда оставляет о себе прекрасное впе-
чатление. Владеет собой хорошо. Вдумчивый, самокритичный, он умеет анализировать и делает выводы из любых своих ошибок и ошибок других. Наклонностей к склокам не имеет, взгляды свои на основные вопросы отстаивает в любой обстановке.
К его достоинствам я отношу безукоризненную честность, отсутствие себялюбия, устойчивость политических взглядов, откровенность их высказывания, а также безусловную преданность. К недостаткам можно отнести мягкость характера и, отсюда, некоторую покладистость в администрировании.
Сразу же после образования СССР в начале 1923 года в высших эшелонах власти стали готовиться к «смене караула», поскольку из-за затянувшейся болезни В. Ленина его уход с политической арены, по существу, был предрешен. Новый этап начался и в национальной политике РКП(б). На состоявшемся в апреле 1923 года XII съезде РКП(б), на первый взгляд, в основном победила ленинская линия признания необходимости придерживаться принципов движения к самостоятельности национальных республик, учету их специфических особенностей и возможностей. На самом же деле все это оказалось только на словах: все чаще и чаще между центральными органами управления и местными властями стали возникать всевозможные конфликты. В первую очередь, они проявились в области экономики. Так, требования Башкирии, Татарии, Калмыцкой и Чувашской областей о предоставлении большей самостоятельности в распоряжении земельным фондом, с учетом местных условий, вызвали раздражение ряда влиятельных работников Совнаркома, ВЦИК и, особенно, Наркомзема РСФСР.
Одной из ключевых фигур в национальной политике страны в этот период стал Мирсаид Султан-Галиев, председатель Федерального земельного комитета и член Коллегии Наркомнаца, в свое время один из самых доверенных лиц И. Сталина. Их взаимоотношения в 1918-1923 годах прошли все этапы развития - от безусловного доверия вождя своему талантливому сотруднику и поручения ему самых ответственных, а подчас и секретных дел, до личной ненависти, бросавшейся всем в глаза, когда в присутствии других Сталин не здоровался, демонстративно не подавая руку только Султан-Галиеву.
Уроженец Уфимской губернии, М. Султан-Галиев еще в начале
1919 года выполнил конфиденциальное поручение В. Ленина и И. Сталина, вступив в секретные переговоры с лидерами башкирского национального движения, в частности, с З. Валидовым, что во многом способствовало переходу Башкирского правительства на
сторону Советской власти. С именем Заки Валидова станет связанным, как увидим далее, и начало политической трагедии М. Султан-Галиева в 1923 году.
Начиная с 1921 года, М. Султан-Галиев не соглашается с рядом решений Сталина по национальному вопросу: он все чаще и чаще приходит к мысли о том, что вместо федерации почувствовавший вкус власти генсек пытается сформировать новую империю, построенную на «панрусисткой основе». В личных беседах и поездках по стране М. Султан-Галиев стал обсуждать последствия этого с представителями национальных республик и областей, в числе которых были Башкирия, Татария, Туркестан, Калмыцкая и Чувашская области. 23 апреля 1923 года на заседании национальной секции XII съезда РКП(б) после обсуждения доклада генсека взял слово М. Султан-Галиев, закончивший своё короткое выступление фразой: «Постановка вопроса Сталиным не решает национального вопроса». Со стороны Султан-Галиева это стало открытой политической пощечиной в адрес Сталина, и уже 4 мая на заседании Центральной контрольной комиссии он был исключен из партии. Прямо в здании ЦКК Султан-Галиева арестовали и препроводили на Лубянку.
Сразу же после ареста М. Султан-Галиева у И. Сталина возникла идея созыва специального совещания работников национальных республик. С целью затруднения какого-либо объединения лидеров этих республик для защиты прав своих народов было решено пригласить от каждой из них своего рода «антиподов», людей, имевших полярные позиции и не совсем ладящих друг с другом. «Для подстраховки» пригласили ещё и секретарей обкомов, которые в то время были обязательно людьми русской национальности. Так, в делегации от Башкирии оказались 5 человек: Б.Н. Нимвицкий,
В.Ф. Герасимов, А.К. Адигамов, М.Х. Халиков и Г.К. Шамигулов.
Хотя «Дело Султан-Галиева» уже к концу мая 1923 года было расследовано и, по информации М. Менжинского, заместителя председателя ГПУ, отпала необходимость его содержания под арестом, освобождение арестованного не состоялось: «Султан-Галиев на Лубянке» должен был психологически устрашать всех приглашенных «националов».
4-ое совещание по национальному вопросу проходило в Кремле
9-12 июня 1923 года. В нем приняли участие 58 человек из национальных республик и областей, а также 9 (из 11) членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК РКП(б). Фактически, это был полноправный пленум ЦК и не удивительно, что его резолюция (только она!) в
последствии была включена в официальный перечень важнейших директивных документов партии.
На совещании были заслушаны и обсуждены два доклада: первый (по «Делу Султан-Галиева») был сделан В. Куйбышевым, а второй (по национальной политике) - И. Сталиным. Доклад В. Куйбышева изобиловал выдержками из документов, собранных органами ГПУ и свидетельствовавших, что М. Султан-Галиев, имевший разногласия с И. Сталиным по вопросам создания структуры союзного государства, в конце 1922 - начале 1923 годов предпринял ряд попыток связаться с национальными республиками и областями с целью обсуждения общей линии поведения на предстоявшем XII съезде РКП и, в особенности, на ожидавшейся на этом съезде дискуссии по национальному вопросу. Он обвинялся, во-первых, в нарушении правил партийной конспирации, выразившемся в разглашении до начала съезда секретных сведений о политике партии в реализации её программных положений в национальном вопросе. Во-вторых, в вину М. Султан-Галиеву была вменена его попытка установить нелегальную связь с несколькими бывшими лидерами национальных движений, которые в то время перешли на антибольшевистские позиции и с оружием в руках участвовали в борьбе против Советской власти. Особое место среди них занимал З. Валидов, один из лидеров бывшего башкирского национального движения, с которым М. Султан-Галиев, не считавший его «полностью потерянным для Советской власти», попытался установить связь через наркома просвещения Башкирии А. Адигамова.
В то время З. Валидов, выразивший несогласие с постановлением ВЦИК и Совнаркома РСФСР «О государственном устройстве Советской Башкирской Республики» от 19 мая 1919 года, нарушившим, на его взгляд, условия её вхождения в РСФСР, и покинувший её территорию, уже стал одним из лидеров басмаческого движения в Средней Азии: в июле 1921 года он был избран председателем антисоветского ЦК Национальной Федерации Туркестана.
13 декабря 1922 года газета «Эшче» (Рабочий), выходившая в Москве на татарском языке, перепечатала небольшую заметку из газеты «Туркестан» следующего содержания:
«О Заки Валиди. С первых дней после революции находившийся во главе сменявших друг друга несколько раз белых и красных правительств Башкирии Заки Валидов два года тому назад, не согласившись с восточной политикой Советов, оставил советскую работу. Не было известно, где он находится. В последние дни этот Заки Валидов обратился к Средне-Азиатскому бюро
Российской коммунистической партии с заявлением, в котором писал, что он заблуждался, что теперь признает правильность политики Центра и просит прощения. После рассмотрения этого заявления Средне-Азиатское бюро постановило простить Заки Валидова. Одно условие: о перемене своих взглядов Заки Валидов должен написать открытое письмо или обращение».
В. Куйбышев сообщил, что сначала ГПУ совершенно случайно перехватило письмо М. Султан-Галиева, направленное им в Персию известному политическому деятелю, коммунисту Таджи-Бахи. В письме содержался намек на существование организации, занимавшейся сплочением российских коммунистов-масульман, с одной стороны, и турецких и персидских деятелей (как партийных, так и беспартийных), с другой стороны, для проведения самостоятельной политической деятельности в области национального вопроса, противопоставленной Коминтерну и Советской власти.
Следующее, также перехваченное органами ГПУ, письмо М. Султан-Галиева было направлено в Башкирию: в нем более определенно говорилось о его настроении создать организацию из членов партии и беспартийных деятелей Башкирской республики для противопоставления её Советской власти и противодействия мероприятиям центральных партийных органов в области проводимой ими национальной политики. Содержание этого письма, своими словами переданного сотрудником Башкирского ГПУ в Центр, было доложено И. Сталину. Последний написал М. Султан-Галиеву короткую записку, что письмо его в Башкирию на имя А. Адигамова написано почти «белогвардейским языком», а по содержанию письма можно сделать вывод о попытке Султан-Галиева создать «организацию валидовского типа». М. Султан-Галиев, встревоженный этим заявлением И. Сталина, разослал шифрованные письма по нескольким адресам, в том числе в Казань, Крым и Башкирию. В них содержалось предупреждение о том, что его прежняя переписка попала в руки центральных органов, поэтому нужно быть крайне осторожным, а подлинники всех предыдущих писем уничтожить.
В Башкирии письмо М. Султан-Галиева без адреса, запечатанное неразборчивой сургучной печатью, вместе с небольшой запиской на маленьком клочке бумаги, оказалось в руках местного ГПУ. В записке на татарском языке без подписи было сказано, что письмо должно передано лично народному комиссару просвещения Баш-республики А. Адигамову. Записка кончалась словами: «Записку разорвать». Содержание письма было расшифровано сотрудниками
ГПУ, а экспертиза признала, что почерк написавшего письмо и записку тождественен почерку М. Султан-Галиева.
В. Куйбышев огласил и содержание этого письма:
«Читай, только потом сожги сам. Сталин заявил мне, что будто бы ему передали одно из моих «конспиративных» писем башработникам, из которого видно, что в Москве существует нелегальная организация типа Заки Валидова, ведущая борьбу с партией. Делать предложение об аресте меня Сталин отверг. Сейчас усиленно за мной следят. Немедленно сообщи, уничтожены ли мои письма к тебе и Халикову. Узнай, каким образом письмо это (а может быть, только копия) могло к нему попасть. Я должен знать, подлинник или копия. Если подлинник письма к тебе уничтожен, то немедля и срочно телеграфируй условно в Тат-представительство: «Переводу (передать) Юмагужина Татпред-ставительству не возражаю». Сталину я сказал, что письмо одно я написал Халикову, но что там ничего особенного не было. Узнай, кто там занимается предательством. Будьте осторожны, бдительны и тверды, за вами также будут глядеть. Сталин обещал прислать копию письма Наркомнац. Прощаясь, сказал, чтобы я впредь был осторожен. Обо всем можешь рассказать лишь Мурзабулатову и Бикбавову.
Не Халиковское ли это дело? Мирсаид.
Р^. После съезда Советов у меня были Салимьянов, Таяубер-дин, Туальбаев, Султанов и Муртазин. Первых трех рекомендовал Тухватуллин. Можно ли этим людям доверять? В Туркестане, Бухаре басмачество усиливается. В связи с этим Центр делает большие уступки в национальном вопросе. Установи связь с Заки Валидовым, только надо чрезвычайно осторожно - живая связь или шифром. За меня не тревожьтесь - буду до конца тверд».
Предложение А. Адигамову со стороны М. Султан-Галиева «прозондировать» Заки Валидова на предмет его легализации и ухода из рядов басмачей при условии публичного признания им своих ошибок и запрещения работать в восточных районах страны не было случайным: прецеденты такого рода амнистий уже имелись. Так, приблизительно на аналогичных же условиях были амнистированы один из бывших лидеров казахского мусульманского движения алаш-ордынец Валид-Хан - Таначев и Илиас Алкин, бывший председатель Всероссийского мусульманского военного совета (Харби Шуро), созданного в Казани в июне 1917 года и запрещенного Советским правительством в марте 1918 года.
Далее В. Куйбышев сообщил, что после расшифровки письма М. Султан-Галиева в Уфу А. Адигамову ГПУ сообщило обо всем этом в Центральную контрольную комиссию РКП(б), которая решила возбудить против М. Султан-Галиева, ввиду наличия в его переписке элементов антиправительственной деятельности, специальное дело. 4 мая 1923 года Коллегия по партийным делам, выслушав личное объяснение М. Султан-Галиева, исключила его из членов РКП(б), сняла со всех партийных и советских должностей, а для доследования передала его ГПУ. В. Куйбышев огласил и часть написанного М. Султан-Галиевым 23 мая 1923 года «Письма членам Контрольной комиссии И.В. Сталину и Л.Д. Троцкому», в котором, в частности, говорилось:
... Я хотел наладить контакт с Заки Валидовым и сказать ему, чтобы он вернулся к Советской власти. Почему же я сделал это через Адигамова? Потому что думал, может быть, он связан с ним. Это было мое предположение. Я ждал ответа, который должен был выяснить, имеет он эту связь или нет. Ответа я не получил, так как мое письмо оказалось перехваченным.
... Мне известно было о колебаниях З. Валидова и о том, что им подавалось заявление в Средне-Азиатское бюро ЦК о переходе на сторону Советской власти...
В. Куйбышев процитировал и выдержки из «Показаний на следствии о характере басмаческого движения в Туркестане и о мерах борьбы с ним, письме А. Адигамову с просьбой установить связь с З. Валидовым», данных М. Султан-Галиевым на Лубянке 4 июня 1923 года, то есть всего за несколько дней до открытия в Кремле 4го совещания по национальному вопросу:
. Признаю, что факт установления тайной связи с Заки Ва-лиди мог в глазах последнего дискредитировать Советское правительство и показать, что в нем не все благополучно. Сознавая, что действия мои были незаконны и преступны по отношению к партии и Советской власти, глубоко раскаиваясь во всем, мною совершенном, считаю, что мой арест был совершенно законным. Также будет законным и применение ко мне высшей меры наказания - расстрела. Я говорю это искренне. Мирсаид Султан-Галиев.
Все выступившие по первому пункту повестки дня, как по команде, дружно отмежевались от Султан-Галиева. В наиболее сложном положении оказались выступившие от Башкирии (Г.К. Шамигулов, Б.Н. Нимвицкий и М.Х. Халиков), от которых требовалось не только отделиться от «тени Султан-Галиева», но и, по существу, признать
свои бывшие или настоящие связи с З. Валидовым, в то время уже одного из главных идеологов басмаческого движения в Туркестане. Примечательно, что, осудив «султан-галиевщину», а также националистические уклоны в своей работе, как и местные работники других республик и областей, они свели их к производной от остатков национального неравенства и проявлению российского шовинизма. Ни в одном из выступлений представителей Башкирии имя А. Адигамова названо не было.
Имя А. Адигамова прозвучало из уст И.В. Сталина, выступившего в прениях по докладу В. Куйбышева. Говоря о конспиративным письмах, посланных М. Султан-Галиевым в национальные республики и перехваченные органами ГПУ, он сказал, что два таких письма в Башкирию были адресованы именно А. Адигамову, присутствующему на совещании, который почему-то молчит и не выступает, хотя раньше всех и подробнее об этом должен был бы высказаться именно он сам. Продолжая, И. Сталин сказал также и о том, что, зная о первом конспиративном письме Султан-Галиева, посланном А. Адигамову и перехваченном органами ГПУ, он предупредил автора письма о том, что «если не будет прекращена эта нелегальная антипартийная работа, то для него это кончится очень плохо. И, тем не менее, через неделю М. Султан-Галиев послал второе конспиративное письмо, в котором обязывал А. Адигамова установить связь с басмачами и их лидером Валидовым, а письмо сжечь».
Из стенограммы совещания следует, что вечером 10 июня 1923 года председательствующий, Л. Каменев, объявляя, что по второму вопросу повестки дня выступит И. Сталин, сделал сообщение: «Получено письменное заявление А. Адигамова, но оно дошло поздно и слово Адигамову будет обязательно дано». Это выступление далее будет приведено полностью, поэтому на нем здесь мы останавливаться не будем.
Доклад И. Сталина по второму пункту повестки дня, в отличие от других материалов совещания, которые мы попытались изложить довольно подробно, с небольшими купюрами всегда публиковался в трудах генсека. В целом он был выдержан в довольно умеренном тоне. Касаясь личной судьбы М. Султан-Галиева, И. Сталин заявил, что наказание его в судебном порядке через трибунал излишне. Тем самым совещание стало крупным политическим событием, выигранным Сталиным в качестве генсека: несколько месяцев назад вышедший политически потрепанным В. Лениным из известного «грузинского дела Мдивани», он победил в «татарском деле Султан-
Галиева», которого выпустили из тюрьмы через несколько дней после закрытия совещания.
В августе 1923 года положение дел в Башкирской парторганизации исследовала специальная комиссия ЦК РКП(б). В её выводах, наряду с борьбой против местного национализма, было обращено внимание и на необходимость преодоления уклона к великодержавному шовинизму. Комиссия рекомендовала отозвать из Башкирии Б.Н. Нимвицкого, В.Ф. Герасимова и А.К. Адигамова, «как наиболее ярких выразителей националистических уклонов обоих типов». В ноябре 1923 года Оргбюро РКП(б) за подписью секретаря ЦК Я. Рутзутака приняло решение: «Отозвать тов. Адигамова в распоряжение Юго-Восточного бюро ЦК для работы среди татар, предоставив ему возможность учиться».
Сохранился отзыв о работе А. Адигамова в Ростове-на-Дону, данный инструктором Юго-Восточного бюро РКП(б), в котором говорилось: «... проявил себя энергичным работником, обладающим большой инициативой». Уже в октябре 1924 года А. Адигамова отозвали в Москву, и он стал сотрудником информационного отдела ЦК РКП(б). В январе 1926 года он был откомандирован обратно в Башкирию, где начал работать в Обкоме РКП(б) сначала заведующим организационно-пропагандистким отделом, а затем в Госплане республики на должности заместителя председателя.
А. Адигамов принял активное участие в разработке 15-летнего плана развития сети культурно-просветительных учреждений Башкирии, одной из составных частей которого были мероприятия по введению в республике всеобщего начального обучения. Этот проект, предусматривающий осуществление всеобуча к 1933-1935 годам, был одобрен IV Всебашкирским съездом Советов, состоявшимся в Уфе 15-23 марта 1927 года. Под названием «Проблема введения всеобщего начального образования в Башкирии» он был опубликован под авторством А. Адигамова в первом номере политико-экономического журнала «Хозяйство Башкирии», начавшего издаваться Башгоспланом с 1927-1928 года.
В конце 1929 года, в возрасте 33 лет, А. Адигамов попал в число «студентов-стотысячников» и по путевке Башобкома РКП(б) был откомандирован в Уральский политехнический институт на химикотехнологический факультет. Однако органы ОГПУ снова связали имена А. Адигамова и М. Султангалиева, который, казалось бы, уже давно ушел в политическое небытие: после 45-дневного пребывания в 1923 году на Лубянке он был освобожден, принят И. Сталиным, обещавшим через год пересмотреть решение об ис-
ключении из партии, но был задействован лишь на самых незначительных должностях.
Во второй половине 1926 года М. Султан-Галиев, наконец, понадобился вождю. И Сталин предложил ему, в прошлом блестящему публицисту и популяризатору, дать в газете «Правда» цикл статей, разоблачающих Зиновьева, Каменева и Троцкого как гонителей национальных кадров и фальсификаторов ленинского наследия по национальному вопросу. При этом М. Султан-Галиев должен был самокритично оценить свои прошлые ошибки, что стало бы своего рода беспрецедентной политической сенсацией, имеющей большой общественно-политический резонанс не только в СССР, но и за рубежом.
Однако этот «спасательный круг», брошенный И. Султан-Галиеву даже не через помощников вождя, а лично самим И. Сталиным, был отвергнут. Читая скупые показания об этом в «Следственном деле Султан-Галиева», реанимированном органами ОГПУ на новой волне борьбы с «национал-уклонизмом», невольно погружаешься в область человеческой психологии, не поддающейся никакому точному анализу. Перед человеком, выброшенным из рядов политической элиты, бедствующим материально и по полной программе испытавшеым унижения и предательство некогда заискивающих перед ним «друзей», вдруг снова открывался широкий путь к прежней «комиссарской жизни», возможно даже на более высоком уровне: Сталин обещал в случае успешного выполнения Султан-Галиевым своего поручения восстановить его в партии и дать ответственную работу в Коминтерне, возможно, даже с выездом за границу.
М. Султан-Галиева, отказавшегося принять предложение И. Сталина, в 1928 году снова арестовали. Длившийся в течение полутора лет новый политический процесс втянул в свою орбиту 76 человек, в числе которых за «связь с Султан-Галиевым в 1922-1923 годах» оказался и А. Адигамов. Его арестовали в Свердловске прямо в общежитии Уральского политехнического института и 28 июля 1930 года постановлением Коллегии ОГПУ по пунктам 4 и 11 печально известной 58 статьи Уголовного Кодекса РСФСР приговорили к пяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях с конфискацией имущества как «участника антисоветской буржуазнонационалистической группы Султан-Галиева».
Наказание А.Адигамов отбывал на строительстве БеломороБалтийского канала. Он не сломался и, несмотря на все лишения, добился в работе успехов, за что в числе группы других заключен-
ных-«ударников» был досрочно освобожден. Прекрасно понимая, что каток сталинских политических репрессий в стране еще только начал бешено раскручиваться, А. Адигамов в Башкирию не вернулся. Он стал работать по вольному найму сначала в плановофинансовом отделе Управления строительством канала Москва -Волга, а затем, вплоть до выхода на пенсию в 1956 году, в Тагил-строе, организациях, курировавшихся органами НКВД-МВД, что, по-видимому, и спасло ему жизнь.
Умер А. Адигамов в 1968 году, однако судимость с него до смерти снята не была. Только в мае 1992 года на основании Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 февраля 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начале 50-х годов» он был полностью реабилитирован.
