CC BY
50«ОТ ИМЕНИ БАШКИР - ШАРИФ МАНАТОВ»
Недавно исполнилось 115 лет со дня рождения Шарифа [Шарифьяна] Ахмедовича [Ахметьяновича] Манатова, видного деятеля и активного участника развернувшегося в 1917 году башкирского национального движения, первого председателя Башкирского центрального совета (Шуро). Именно он 90 лет назад, в ноябре 1919 года, подписал от имени Башкирского центрального совета два его самых первых документа (приказа): Фарман №1 о необходимости для башкирского народа собственного самоуправления и Фарман №2, в котором была провозглашена автономия Башкортостана в составе Российской республики.
Впервые эти и другие документы, отразившие многие факты истории башкирского национального движения, стали достоянием широкого круга исследователей в 1959 году, когда вышел сборник документов и материалов «Образование БАССР» [1], подготовленный к изданию общими усилиями Института истории, языка и литературы Башкирского филиала АН СССР, государственного и партийного архивов БАССР и обкома КПСС1. В этом обширном сборнике (990 стр., около 500 документов) кроме кратких комментариев о Шарифе Манатове были помещены его «Воспоминания о Ленине», впервые увидевшие свет на башкирском языке в газете «Башкурдистан» 7 февраля 1924 года сразу же после кончины В.И. Ленина.
В начале января 1918 года Шариф Манатов прибыл из Оренбурга в Петроград для участия в работе созванного еще Временным правительством Учредительного собрания, делегатом которого он был от Уфимского избирательного округа, и для переговоров с центральной советской властью об утверждении только что объявленной автономии Башкортостана. После того, как 6(19) января Учредительное собрание, отказавшееся сотрудничать с большевиками и советской властью, было распущено, Шариф Манатов в Оренбург не вернулся: по предложению В.И. Ленина он остался работать в Наркомнаце членом только что созданного комиссариата по делам мусульман. За это сотрудничество с советской властью он был отстранен от поста председателя Башкирского областного Шуро, в дальнейшем принял активное
участие в разработке проекта создания Татаро-Башкирской республики, который по ряду причин реализован не был. В апреле 1920 года Шариф Манатов стал уполномоченным представителем Наркомнаца в БАССР и проработал в Стерлитамаке, тогдашней столице Малой Башкирии, до октября 1921 года. Затем он снова оказался в Москве, работал в Наркомнаце, был представителем БАССР при ВЦИК. Через два года Шариф Манатов вернулся на родину и в течение 1924 года работал в Уфе председателем Академического центра Башнаркомпроса, созданного в сентябре 1922 года после образования Большой Башкирии для практического руководства просвещением и культурой в республике. Именно эти, практически, неизвестные страницы жизни и деятельности Шарифа Манатова стали предметом нашего небольшого исследования.
Шариф Манатов родился 20 октября 1898 года в деревне Манатово Катай-ской волости Челябинского уезда Оренбургской губернии (ныне Альменевский район Курганской области) в башкирской семье крестьянина-середняка [2]. Не по возрасту, в свои 13 лет, развитый и любознательный Шариф в 1905 году покинул родную деревню и уехал в Уфу, где его ожидала самостоятельная жизнь. Проявив большую настойчивость, он предпринял ряд попыток попасть на прием к местным богатым просвещенным башкирам и с их помощью поступить в медресе2. Через несколько лет Шариф покинул медресе, сдал приемные экзамены и стал обучаться в духовной семинарии города Семипалатинска.
Родители Шарифа были людьми, фактически, неграмотными и совершенно не разделяли тягу своего сына к учебе, к тому же они не могли обеспечить ее материально. Поэтому подростку Манатову приходилось рассчитывать только на себя: он был вынужден сочетать учебу с тяжелой, часто изнурительной случайной физической работой. С другой стороны, это позволило молодому Мана-тову не только зарабатывать на еду и одежду, но и покупать интересующие его книги.
Шариф Манатов был исключительно способным семинаристом и скоро по совету своих преподавателей прервал учебу и отправился в Санкт-Петербург. Сначала он поступил на Черняевские общеобразовательные курсы, а в 1910 году после успешной сдачи экзаменов стал обучаться в Петербургском исследовательском и педагогическом Психо-неврологическом институте, созданном в 1908 году В.М. Бехтеревым3. Для того, чтобы добыть средства на жизнь, Шариф Манатов давал частные уроки, писал статьи в газеты Петербурга и Уфы. Он стал активным участником студенческого кружка «Татар учаги» (Татарский очаг), созданного в Петербурге Галимзяном Шарифом4 по образцу известных «Турецких очагов»5. Кружковцы активно обсуждали различные вопросы национального строительства автономии внутренней России, Сибири и Кавказа, выступали против пантюркистских и панисламистских тенденций в национальном движении.
Очень скоро открыто высказываемые взгляды Шарифа Манатова по вопросам национальной политики царского правительства и против начавшейся первой мировой войны, губительной для трудящихся масс, вызвали его преследование со стороны Петербургского отдела Департамента полиции: он неоднократно арестовывался. Избегая преследования «охранки» и не желая быть призванным в армию для участия в империалистической войне, Шариф Манатов
был вынужден прервать учебу на 3-м курсе Психо-неврологического института и эмигрировал за границу. Сначала он принял участие во 2-ой Балканской войне6, с середины 1914 года до начала Февральской революции 1917 года проживал в Цюрихе и Берне, а затем осел в Женеве, где устроился чернорабочим на частную шоколадную фабрику.
В те годы Швейцария была пристанищем революционной молодежи. Ша-риф Манатов познакомился с русскими эмигрантами и быстро вошел в их круг. Он неоднократно слушал выступления В.И. Ленина, проживавшего в то время в Женеве. Трехлетнее пребывание Шарифа Манатова в Швейцарии не прошло для него даром: он хорошо ознакомился с жизнью простых людей, изучил немецкий и французские языки, продолжал совершенствоваться в турецком языке. В январе 1917 года, еще находясь в Женеве, Шариф Манатов вступил в члены РСДРП (меньшевиков-интернационалистов) и состоял в рядах этой партии до августа 1917 года.
Февральская революция 1917 года пробудила в широких башкирских массах политическую активность и стремление к самоопределению. Первоначально их основные требования (полная ликвидация национального гнета, прекращение дальнейшей колонизации края, возврат ранее отобранных и сохранение всех имеющихся земель, создание самостоятельной автономии) не выходили за рамки требований большей части мусульманского движения Внутренней России. Однако уже к концу апреля 1917 года в этом общемусульманском движении начался раскол: башкирская национальная интеллигенция стала вести пропаганду за самостоятельность башкирского движения, в то время, как татарская интеллигенция попыталась распространить свое влияние на весь тюркомусульманский мир России. Считая башкир и татар «единой нацией», лидеры татарского движения, проявляя великодержавные притязания к башкирам, вынашивали идею автономии, общей для башкир и татар. Особенно ярко это проявилось на 1-ом Всероссийском мусульманском съезде, открывшемся в Москве
1 мая 1917 года. Башкирская делегация в составе 58 человек (к ним примкнули представители Туркестана, Азербайджана и Кавказа) ориентировалась на так называемых федералистов, высказывавшихся за провозглашение национальнотерриториальных республик в составе Российской Демократической Федеративной Республики. В противоположность им другая группа (так называемые унитаристы) стояла на платформе национально-культурной автономии всех мусульман Внутренней России и Сибири. Большинством голосов (446 против 271) победили сторонники федерации и автономии. Однако башкирские делегаты выступили против принятого съездом постановления о переходе всех земель в руки народа и отмены частной собственности на землю, против ее продажи и купли. Они заявили о том, что земельный вопрос в пределах Башкирии должен оставаться открытым до обсуждения на специальной съезде, созыв и организация которого были поручены специальному Башкирскому областному бюро7, состоявшему из 3 человек [3].
На I Башкирском съезде (курултае), состоявшемся 20-27 июля 1917 года в Оренбурге, в работе которого приняли участие около 70 представителей Уфимской, Оренбургской, Самарской, Пермской и Челябинской губерний, произошло оформление национального движения за автономию Башкортостана. Съезд избрал Башкир-
ское центральное (областное) Шуро (совет) в составе 6 человек (Ш. Манатов, Г. и И. Мутины, С. Мрясов, У. Куватов, Х. Юмагулов). По числу поданных голосов всех превзошел Шариф Манатов, он же и стал первым председателем Шуро [4]. II Башкирский съезд, состоявшийся 25-29 августа 1917 года в Уфе [5], снова высказался за федеративно-демократическое устройство России и переизбрал областное Шуро: его состав увеличился до 12 человек, председателем Шуро вновь был избран Шариф Манатов, а его заместителем стал Заки Валидов8.
Эти события проходили на фоне подготовки к выборам в Учредительное собрание, созыв которого Временное правительство считало своей главной задачей. Лозунг о созыве Учредительного собрания был поддержан всеми партиями в России, в том числе большевиками, меньшевиками, эсерами и кадетами. Выборы, первоначально назначенные на 17 октября, были затем перенесены на ноябрь 1917 года. Всего по России предполагалось избрать около 800 депутатов.
Уфимский округ был поделен на 1352 участка, к сентябрю 1917 года было зарегистрировано 12 списков кандидатов в депутаты. Список 13 кандидатов, предложенных большевиками, возглавил В.И. Ленин. Эсеры, учитывая много-национальность края, выставили несколько списков. Лидеры башкирского национального движения выступили за выдвижение кандидатов только из башкир и за предвыборные блоки с теми партиями, которые отстаивали национальнотерриториальную автономию.
На выборах в Учредительное собрание, состоявшихся 12-14 ноября 1917 года, от Уфимского округа прошло 13 депутатов: эсеры составили 65%, «башкиры-федералисты» 14%, большевики 5%, кадеты около - около 1,4%. Шариф Манатов и Заки Валидов были избраны в Учредительное собрание по списку «башкир-федералистов».
Происшедшие в октябре 1917 года события в Петрограде и установление Советской власти в центре и регионах, ускорило динамику развития башкирского национального движения. С первых же дней после революции советское правительство активно взяло курс на практическое решение национального вопроса. Уже в обращении II Всероссийского съезда Советов «Рабочим, солдатам и крестьянам» было заявлено, что Советская власть обеспечивает всем нациям, населяющим Россию, право на самоопределение. В составе первого советского правительства был создан Наркомат по делам национальностей. В принятой 2 ноября 1917 года Совнаркомом РСФСР «Декларации прав народов России» провозглашались равенство и суверенность всех народов страны, их право на свободное самоуправление вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.
11 ноября 1917 года за подписью председателя Башкирского центрального Шуро Шарифа Манатова и 7 его членов (в том числе Заки Валидова, помощника председателя и заведующего внутренними организациями) был издан Фарман №1 под названием «Всему Башкирскому народу, Башкирским районным и уездным Советам» [6], в котором говорилось о желательности для башкирского народа собственного национального самоуправления. В документе указывалось, что в условиях войны, начавшейся в России с приходом власти большевиков, Башкирское областное Шуро берет на себя управление Башкортостаном и местные советы Оренбургской губернии должны подчиняться только ему. Заявля-
лось и о создании военных сил для охраны башкирского народа и практического осуществления территориальной автономии.
Через несколько дней, 16 (29) ноября 1917 года за подписью тех же вышеуказанных лиц, в частности Шарифа Манатова как председателя Башкирского областного Шуро, был обнародован Фарман №2 [7], в котором отразилось днем ранее принятое Шуро решение о провозглашении башкирских территорий Оренбургской, Пермской, Уфимской и Самарской губерний автономной частью Российской республики. Согласно Фарману №2 со дня объявления автономии (15 ноября 1917 года) в распоряжение Башкирского областного Шуро возвращались все присвоенные казной и частными лицами башкирские земли, капиталы и имущество. Кроме этого, войска, банки, железные дороги, почта, телеграф и сбор налогов передавались в ведение государственных учреждений Башкортостана, а административное деление на губернии и уезды заменялось кантонами.
8-20 декабря в Оренбурге состоялся III Башкирский съезд [8], вошедший в историю как Всебашкирский учредительный курултай. На нем было принято решение об утверждении провозглашения автономии Башкортостана в границах Малой Башкирии, охватывающей территорию, занимаемую восточными башкирами, с разделением ее на 9 кантонов. Съезд образовал органы автономного управления Малой Башкирии, определил состав предпарламента «малого курултая» из 22 членов и 3 кандидатов. При тайном голосовании по большинству поданных голосов первые два места в члены предпарламента9 заняли, соответственно, Шариф Манатов и Заки Валидов.
В целом по стране выборы в Учредительное собрание затянулись до самого начала 1918 года: среди 715 делегатов большинство составили эсеры (59%), за ними шли большевики (25%), кадеты (5%) и меньшевики (около 3%). Понимая сложность своего положения, большевики в конце в декабре 1917 года решили прозондировать позицию мусульманских депутатов, готовящихся прибыть в Петроград, и привлечь их на свою сторону. Ставка была сделана на уже хорошо известных деятелей революционного мусульманского движения Мулланура Вахитова10, Шарифа Манатова и Галимджана Ибрагимова11.
Однако сначала особые надежды возлагались на Ахмеда Цаликова, в то время члена Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, председателя Временного центрального бюро российских мусульман. Именно ему первому было предложено создать и возглавить центральное учреждение по делам российских мусульман, которое проводило бы «под крышей» большевистского Наркомнаца и опекой И. Сталина просоветскую национальную политику.
А. Цаликов обратился (фактически, за санкцией) к открывшемуся в конце
1917 года в Уфе Национальному собранию тюрко-татар Внутренней России и Сибири (Миллэт Меджлиси), в частности, к кадету Садри Максудову, возглавлявшему этот татаро-тюркский национальный парламент12. Садри Максудов, как и другие лидеры «Миллэт-Меджлиси», отсоветовали А. Цаликову (как, впрочем, и приглашенным на собрание в Уфу М. Вахитову, Ш. Манатову и Г. Ибрагимову) «связывать свою судьбу с трехдневным правлением большевиков». После этого Цаликов письменно отказал «Иосиф-эфенде Сталину - Джугашвили», обра-
тившемуся к нему от имени Совнаркома возглавить планируемый к открытию мусульманский комиссариат.
Из воспоминаний Г. Ибрагимова: «..Когда была разогнана Учредилка, первой заботой стал вопрос о том, что делать дальше. Я стоял только на одном: отказаться от Учредилки, пойти в Центральный комитет Советов, а затем на III Всероссийский съезд Советов, который должен был состояться в эти дни. Когда стало известно, что мусульманская фракция с этим не будет согласна и, выяснив о предстоящем приезде Мулланура [Вахитова] и Шарифа Манатова, решил подождать с созданием Комиссариата и, когда пришел в Смольный институт, желая повидать Сталина с этим предложением пришел, встретился сШарифом и Муллануром...».
Из воспоминаний Ш. Манатова: «.Когда мы с Муллануром Вахитовым приехали в Петроград, 6 января, Учредилка была уже распущена, а публика, вышедшая на улицу под подстрекательством эсеров к организации демонстрации, разгонялась.
Седьмого января, входя в Смольный институт, встретили у дверей депутата от Уфы Галимджана Ибрагимова, он выходил оттуда. Узнав, что он разделяет наше мнение, решили действовать втроем сообща. Он ушел по своим делам, а мы вошли, чтобы встретиться с Лениным и Сталиным...
Ленин подробно расспрашивал нас о движении среди мусульман Казани, тактике Мусульманского военного Шуро, башкирском движении, о позиции Дутова14, его вооруженных силах и настроении казаков. Далее он пожелал узнать о позиции мусульманских депутатов, прибывших в Петроград, о возможности привлечь на сторону Советов еще кого-нибудь, кроме нас троих, особенно Ахмеда Цаликова.
... Мы заявили, что Дутов против советского правительства, а большинство казаков на стороне Дутова, что ввиду отсутствия у башкир капиталистов и буржуа башкирское движение при признании требуемой ими автономии будет направлено не против Советов, а явится огромной силой в борьбе против Дутова.
В ответ на мое категорическое заявление о том, что некоторые пытаются представить движение башкир как контрреволюционное и что мы, естественно, считаем это провокацией, Ленин самым серьезным образом сказал: «Мы не признаем движение башкир контрреволюционным движением, направленным против нас. Мы считаем, что национальные движения народов Востока вполне естественны и очень нужны. К социальной революции народы Востока придут только через национальные революции. А вы, мусульманские депутаты, сторонники Советов, договоритесь между собой, создайте центральное мусульманское учреждение, обсудите свои вопросы, подготовьте проекты и декреты, представьте их нам, а мы их подпишем. Но надо поспешить с этим, во время революции нельзя затягивать это дело.».
Встречи с В.И. Лениным продолжались, на них были обсуждены важные для мусульман вопросы, в том числе возвращение в полное распоряжение мусульман башни Сююмбике, архитектурного доминанта Казанского кремля, и Оренбургского караван-сарая, памятника российской мусульманской архитекту-
ры. Обсуждались очередные попытки склонить к сотрудничеству Ахмеда Цали-хова, вновь окончившиеся неудачей.
Из воспоминаний Ш. Манатова: ««.Наконец, мы втроем [Вахитов, Манатов, Ибрагимов] решили образовать мусульманский комиссариат. Через 5-6 дней наш декрет о Центральном мусульманском комиссариате был подписан Лениным, и мы стого же дня начали работать при этом великом вожде. Нам приходилось очень часто с ним встречаться и беседовать. Это был человек, до мозга костей проникнувшийся верой в революцию, не жалеющий сил для ее торжества. Он был прост, но действовал серьезно и реительно, ко всем вопросам относился с большим вниманием.».
В декрете Совнаркома РСФСР об организации при Наркомнаце Комиссариата мусульман Внутренней России, подписанном 18 января 1918 года, говорилось: «...комиссаром по делам мусульман назначается член бывшего Учредительного собрания от Казанской губернии Мулланул Вахитов, товарищами его - члены бывшего Учредительного собрания от Уфимской губернии - Галимджан Ибрагимов, от Оренбургской губернии - Шариф Манатов» [10]. Уже 26 и 27 января того же года Наркомнац телеграфно известил, что башня Сююмбике в Казани и башкирский национальный дом и мечеть под названием Караван-Сарай в Оренбурге «переданы в полное распоряжение трудового народа, соответственно, в лице Мусульманского Социалистического комитета и Оренбургского совета Башкортостана» [11]. Телеграммы были подписаны, помимо Сталина, также Вахитовым (в Казань) и Манато-вым (в Оренбург). Именно с этого времени на документах Татаро-Башкирского комиссариата часто встречается: «От имени башкир - Шариф Манатов».
В своем стремлении «не быть игрушкой в каких-то ничтожных политических забавах» Башкирское правительство и Шуро долгое время пытались осуществить попытку национального обособничества и превращали объявленную ими автономию в некую самодовлеющую цель, тем самым, отрываясь от политических процессов, происходивших тогда в России и носивших явно выраженный межнациональный характер. Именно из этого и происходила потенциальная готовность Башкирского правительства и Шуро пойти на компромисс с любым режимом, «гарантирующим» возможность осуществления для башкир более широкой национальной самостоятельности - суверенности «вплоть до отделения» от Российского государства. Когда 18 января 1918 года Оренбург был взят частями Красной Гвардии и многие, в первую очередь казахские националисты, бежали из города, члены Башкирского правительства решили остаться на месте. Возглавивший Оренбургский губревком эмиссар большевиков С. Цвиллинг первоначально обращался с ними более или менее лояльно. 27 января 1918 года Башкирское правительство отправило в Петроград телеграмму: «Высокую власть Советов признаем при возможности самостоятельно заниматься нашими внутренними делами.».
Однако уже через две недели разыгрались события, противопоставившие башкирское национальное движение большевикам: в ночь с 16 на 17 февраля 1918 года в Оренбурге по представлению Мусульманского военнореволюционного комитета15 были арестованы 8 членов Башкирского правительства и Шуро16. В первых числах марта в районе Таналыково - Баймак были аре-
стованы и расстреляны 17 человек, посланные для проведения конфискации золотых приисков и формирования добровольческих отрядов для защиты автономии Башкортостана. В числе зверски убитых были два исключительно преданных национальному движению офицера, члены «малого курултая» - Гимран Магазов и Габдулла Идельбаев. Почувствовав коварство большевиков, командир формировавшегося башкирского полка Амир Карамышев на встречу с красными не явился и остался в живых.
Уже на следующий день после ареста членов Башкирского правительства и Шуро (18 февраля) в Оренбурге было образовано новое башкирское Шуро -Временный революционный совет Башкортостана. Через два дня он был зарегистрирован Оренбургским губревкомом и официально получил в свои руки все денежные средства Башкирского правительства и Шуро [12]. 22 февраля 1918 года, сообщая в Наркомнац Сталину об организации ВрСб, его представитель Г(А)бдулла Давлетшин потребовал немедленно арестовать в Петрограде Ша-рифа Манатова как председателя бывшего областного Шуро. Иосиф Сталин не согласился с этим и послал в Оренбург телеграмму следующего содержания: «Манатов вместе с левыми покинул Учредительное собрание. Он утвержден членом Мусульманского комиссариата при Совете народных комиссаров. Он по вашей телеграмме арестован не будет, не будет также снят и с занимаемой должности».
ВСРБ начал разрабатывать собственный проект советской автономии Башкортостана и уже 8 марта 1918 года представил его в Наркомнац, однако последним этот проект одобрен не был. Тем временем Шариф Манатов принял активное участие в разработке проекта создания Татаро-Башкирской советской республики (ТБССР), как формы национальной государственности татар и башкир в составе РСФСР. Этот проект государственной автономии разрабатывался в противовес планам Миллэт-Меджлиси создать «Урало-Волжский штат» и должен был продемонстрировать «все величие» национальной политики партии коммунистов и Советской власти.
22 марта 1918 года «Положение о создании ТБССР» было утверждено Наркомнацем в качестве его декрета и уже на следующий день за подписями И. Сталина (комиссара по делам национальностей), М. Вахитова и Ш. Манатова (подкомиссаров) опубликовано в газете «Правда» [13]. В нем, в частности, указывалось, что «политические и экономические взаимоотношения между западной частью республики и Башкурдистаном определятся Учредительным съездом советов».
30 марта - 6 апреля 1918 года в Мусульманском комиссариате прошли переговоры с представителями башкир и ВСРБ: было достигнуто соглашение о его реорганизации в Татаро-башкирский комиссариат с введением в помощь Шарифу Манатову ряда башкирских представителей; договорились также и о том, что «новые члены Центрального комиссариата и представители башкир целиком и полностью принимают Положение о Татаро-Башкирской республике. и будут совместно трудиться над его осуществлением»17.
Определенное единство и различие взглядов по вопросу создания ТатароБашкирской республики проявилось на состоявшемся 10-16 мая 1918 года специальном совещании при Наркомнаце [14]. На нем часть делегатов снова под-
няли вопрос об антагонизме между татарами и башкирами, в частности, о неизбежности «господства» татар в будущей совместной республике. В ходе обсуждения разгорелся спор между Галимджаном Ибрагимовым и Шарифом Мана-товым, представлявшими на совещании один и тот же Уфимский татаробашкирский комиссариат. Первый заявил, что башкиры - это просто часть татарского народа и в доказательство этого привел факт, что у них даже один и тот же язык. Второй (на выступлении которого настоял лично Сталин) резко критиковал эти взгляды: последовательно отстаивая самобытность башкир, оппоненту было указано на целый ряд различий в бытовых и психологических особенностях башкир и татар. Неожиданно на совещании фракция коммунистов (за исключением только Сталина) выступила против самой идеи национальной автономии вообще и образования Татаро-Башкирской республики, в частности. Свои доводы коммунисты строили на том, что создание ТБССР приведет к разрушению производительных сил Урала, тюрко-мусульмане не составляют в районе абсолютное большинство населения и что само провозглашение автономии явится попустительством национальной буржуазии18.
Разногласия, обнаружившиеся в ходе совещания, стали известны
В.И. Ленину, 13 мая на заседании ЦК РКП(б) уход с совещания фракции коммунистов - противников национальной автономии - был осужден: решения ЦК обязательны для всех коммунистов, которые должны поддерживать Наркомнац в деле созыва Учредительного съезда советов Татаро-Башкирской республики, его проведение было в Уфе в сентябре 1918 года19.
Однако начавшаяся гражданская война нарушила все эти планы. Уже к концу мая 1918 года обстановка на Южном Урале резко изменилась. 1 июня ушедшее в подполье Башкирское правительство присоединилось к мятежу чехословацкого корпуса, передвигавшегося с Поволжья на восток страны, и, объявив мобилизацию в башкирское национальное войско, выступило с «Обращением к народу»20, содержащим открытый призыв к вооруженной борьбе с большевиками.
Очаги белого движения, первоначально возникшие на Дону, в Оренбуржье и Сибири, начали быстро распространяться. Кроме открытого противостояния Советской власти на местах, подняли голову различные подпольные организации, готовые открыто вступить в борьбу с большевиками. Это вызвало со стороны последних красный террор, начавшийся фактически задолго до официально объявленного20: в стране уже действовали территориальные военные трибуналы и ВЧК. Согласно «Руководству для устройства революционных трибуналов», утвержденному нарком юстиции РСФСР Н.В. Крыленко «защитниками и обвинителями в них могут являться только неопороченные граждане» [17]. На деле это не давало никакого шанса сохранить жизнь ни одной намеченной к уничтожению жертве красного террора.
8 июня 1918 года Уфимский губисполком принял решение о взятии заложников, которые своей жизнью должны были обеспечить безопасное для большевиков прохождение железнодорожных составов с чехословаками через Уфу. На это время предполагалось баржами и пароходами вывести за пределы города основные ценности, материалы и продукты для предупреждения захвата их мятежными чехословаками.
Специально созданная эвакуационным комиссия совместно с ГубЧК составила список заложников, первоначально насчитывающий около 200 человек. Первая волна арестов прошла в Уфе сразу же после объявления в городе военного положения: это были 67 чехословаков (в их числе 3 офицера), оказавшихся интернированными в Уфу сразу же после начала чехословацкого мятежа в конце мая 1918 года. За ними последовали лидеры правых социалистов-революционеров, меньшевиков и кадетов, а в ночь с 28 на 29 июня была проведена облава на уфимскую интеллигенцию: заложниками оказались граф П.П. Толстой (бывший член Государственного совета, лидер уфимских кадетов, издатель газеты «Уфимская жизнь»); А.Ф. Ница (член Российского Поместного Собора, владелец частной гимназии); Д.Н. Тарновский (председатель Губкома партии правых эсеров); А.И. Полидоров (кадет, присяжный поверенный, член редколлегии «Уфимской жизни»); Р.Р. Фортсман (председатель союза торговых служащих, заведующий Уфимской продовольственной управой);
С.П. Хитровская (совладелица с А.Ф. Ница женской гимназии) и другие - всего
31 человек [18,19]. В их числе оказался и находившийся в то время в Уфе «Манатов Шариф, меньшевик-интернационалист, член Учредительного собрания, 1-ый председатель Башкирского Шуро (дек. 1917г.), член Наркомнаца (весна 1918г.)»22.
Заложники (67 чехословаков и 22 уфимца) были помещены в трюм баржи, несколько суток простоявшей на Сафроновской пристани посередине реки Белой. Через некоторое время к ним добавили еще несколько человек, заподозренных в контрреволюционной деятельности [20], после чего рано утром 4 июля
1918 года пассажирский пароход «Урал» взял баржу на буксир и отправился вниз по реке. Двумя днями позднее из Уфы эвакуировались все советские учреждения и воинские части. После недолгой остановки в Бирске и Дюртюлях окончательно высадились в Николо-Березовке, расположенной на северозападной границе Уфимской губернии на реке Каме в 40км от города Сарапула. Именно в этом городе впоследствии и оказалась баржа с взятыми в Уфе заложниками.
Уже через несколько дней 10 заложников, среди которых были П.П. Толстой, А.И. Полидоров, Р.Р. Фортсман, А.Ф. Ницца, зверски уничтожили. Тогда Исполком чехословацких войск и комитет членов Учредительного собрания (Комуч), в руки которых перешла власть в Уфе, объявили 20 человек из арестованных в Уфе советских работников контрзаложниками. Среди них оказались близкие родственники видных большевиков: жена и сестра
В.В. Архангельского, комиссара по эвакуации имущества из Уфы; жена А.Д. Цюрупы, наркома продовольствия РСФСР; жена Н.П. Брюханова, заместителя А.Д. Цюрупы; жена и сестра Б.М. Эльцина, председателя Уфимского губ-совнаркома и другие [20, 21].
О сложившейся ситуации доложили В.И. Ленину и Я.М. Свердлову, благодаря вмешательству которых был предпринят ряд мер по освобождению контрзаложников. Первоначально предполагалось совершить простой обмен заложниками, однако он не состоялся. Не помогло вмешательство и консульств ряда нейтральных стран, включая США и Великобританию, которые от имени своих
правительств обратились к Комучу с призывом освободить контрзаложников в одностороннем порядке, на что также был получен отказ.
В конце августа 1918 года началась спешная эвакуация советских учреждений из Сарапула. Часть заложников-уфимцев, находившихся в тюрьме, была эвакуирована в Елабугу и Вятку, а часть расстреляна [22]. Шарифу Манатову повезло: в числе восьми других заложников переведенный ранее для оказания врачебной помощи в Сарапульскую земскую больницу, при спешной эвакуации большевиков, он, вероятнее всего, оказался просто в числе забытых. Сохранилось его письмо, каким-то образом переданное из Сарапульской тюрьмы И. Сталину в конце июля 1918 года [23]:
«20-го июля 1918 года, г. Сарапуль, Вятская губерния.
В Совет народных комиссаров, народному комиссару тов. Сталину.
Многоуважаемый тов. Сталин.
Как я приехал в Уфу, так арестовал меня Галимджан Ибрагимов и по постановлению уездного Кр. Совета, где все члены С.Р. (левые, центральные и правые), отправили в тюрьму. Оттуда эвакуировали нас в г. Сарапуль, где нахожусь в тюрьме до сего времени. Теперь уже скоро два месяца, как я нахожусь в тюрьме, допросов со стороны Уфимской следственной комиссии не было. Не было также предъявлено обвинение.
Я уверен, что пал жертвой клеветы и восточной интриги татарских шовинистов, прикрывающихся С.Р. флагом. А Советы, очень мало осведомленные нашей жизнью, относятся индифферентно.
Если меня взяли в заложники в связи с наступлением чехословаков, то я не выражаю буржуазный класс г. Уфы. Я, как представитель центральной советской власти, был бы первым застрелен контрреволюционерами в Уфе. Моя болезнь с каждым днем ухудшается и это двух месячное наказание (томление в тюрьме) очень вредно подействовало на меня.
Теперь я не знаю, что будет дальше. На скорейший выпуск надежд мало, так как татары-националисты, наз. себя С.Р., все против меня. Что же касается башкир, то демократическая часть их разгромлена
С.Р. татарами, а буржуазная часть башкир очень радуется моему заключению, как передавали мне.
Надеюсь, тов. Сталин, что Вы, как хорошо знающий нашу восточную жизнь, в частности меня и антагонизм татар и башкир, сделаете соответствующее распоряжение о моем освобождении и доставке в Москву.
Сердечный привет. Ваш Шариф Манатов, г. Сарапуль, тюрьма».
Центральный мусульманский комитет, работавший в системе Наркомнаца, всегда видел в революционизировании стран Востока, Азии и даже Африки одну из своих важнейших задач. Особое место в реализации этой идеи осуществления социальной революции отводилось организации «пролетарского восстания» в Турции. Для этого был использован Мустафа Субхи, турецкий общественный деятель, интернированный в Россию еще в первую мировую войну. Выпускник Сорбонны, член Османской социалистической партии (1910), член РСДРП (с 1915), в 1918-1920 годах он был редактором газеты «Ени-Донья» (Новый мир), издавшейся в Москве на турецком языке. В этой газете, субсидировавшейся Центрмускомитетом, Шариф Манатов был соредактором. Поэтому неудиви-
тельно, что после освобождения из Сарапульской тюрьмы уже в январе 1919 года Шариф Манатов оказался в Турции. О своем 2-годичном пребывании в Анкаре в «Личном листке Учетно-распределительного отдела ЦК РКП(б)» его рукой сделана следующая короткая запись: ««С начала 1919 по октябрь 1920 года - в Турции, в Анкаре (Анкарский комитет Турецкой компартии), член президиума, организатор и редактор газеты "Ени-Донья”».
В сентябре 1920 года в Баку состоялся 1-ый съезд коммунистической партии Турции, на котором Мустафа Субхи был избран ее председателем. Затем он выехал на родину и уже через три месяца в городе Трабзон с 14 членами ЦК турецкой компартии был схвачен жандармами, вывезен в Черное море на барже, которую затопили. Был арестован и Шариф Манатов. По воспоминаниям его жены, которые записал журналист Р.Х. Насыров, Шариф Манатов попал в турецкую тюрьму, из которой, подкупив караульных, бежал; по дороге в Россию едва не утонул в Черном море.
После возвращения из Турции, в декабре 1920 года, декретом Совнаркома РСФСР Шариф Манатов был назначен полномочным представителем Нарком-наца при правительстве БашАССР, столицей которой в то время был город Стерлитамак. Как представитель ВЦИК, он входил в состав БашЦИК и Совнаркома республики. На этой должности на Шарифа Манатова возлагалась задача содействовать установлению правильных взаимоотношений между органами РСФСР и БашАССР, в изучении особенностей республики, а также практического осуществления на месте принципов советской национальной политики.
В октябре 1921 года Шариф Манатов снова в Москве, он возглавил представительство Башреспублики при Президиуме ВЦИК, учреждение, созданное еще в 1919 году для регулирования культурных, экономических и юридических отношений между БашАССР и РСФСР. В марте 1923 года он был направлен в молодую, только что созданную Туркестанскую социалистическую республику и как член Коллегии Наркомнаца по народному образованию23 вложил немало труда в создание целой сети школьных и других педагогических учебных заведений, призванных покончить там с вековым засильем и религиозным дурманом.
С января по декабрь 1924 года Шариф Манатов снова на своей родине: он возглавил академический центр Башнаркомпроса, созданный в сентябре 1922 года после присоединения к БашАССР Уфимской губернии [24]. Поскольку подробный информационный отчет о деятельности Академцентра в 1924 году, представленный в Рабоче-Крестьянскую инспекцию РСФСР, ниже будет полностью опубликован, ограничимся лишь замечанием о том, что как раз с именем Шарифа Манатова был связан новый этап в развитии этого учреждения, созданного для практического руководства делом просвещения и науки в республике.
В 1925 году недолго Шариф Манатов работал в Ярославском педагогическом институте, затем его послали в Баку, где он заведовал отделом печати ЦК КП(б) Азербайджана, некоторое время был директором педагогического института. Затем он стал заведовать пропагандистским подотделом Закавказского крайкома партии, одновременно преподавал в Закавказском университете Коммунистического вуза.
В связи с ухудшением здоровья врачи рекомендовали Шарифу Манатову переехать в Крым. Недолго он преподавал в местном Комвузе, а затем переехал в Киргизию, где работал во Фрунзе в педагогическом институте, исполнял обязанности профессора, читал лекции по всеобщей истории. Одновременно осенью 1934 года Шариф Манатов поступил в аспирантуру арабского отделения Академии наук СССР.
Здоровье Шарифа Манатова сильно ухудшилось. В начале осени 1935 года он приехал в Башкирию в санаторий Шафраново для лечения от туберкулеза. На обратном пути в Уфу зашел на прием к директору Башкирского госпедин-ститута Губаю Давлетшину и поинтересовался, нельзя ли ему, вернувшись в Башкирию по состоянию здоровья, найти работу в этом вузе. Он встретился также со своими хорошими знакомыми: фольклористом Г.Ф. Вильдановым, бывшим работником Академцентра БНКПроса и писателем Тухватом Янаби (Калимуллиным), бывшим редактором газеты «Башкортостан», в 1935 году ответственным секретарем правления Союза писателей БашАССР24. Все эти люди в то время уже находились под пристальным вниманием местных органов НКВД. В последующие год - полтора они будут арестованы и пополнят ряды 50-тысячного республиканского списка жертв политических репрессий.
Поэтому неудивительно, что встречи Шарифа Манатова при последнем посещении им Уфы стали предметом специального расследования и обсуждения на заседании бюро Башкирского обкома ВКП(б) 11 октября 1935 года, уже несколько лет раскручивающего проблему «валидовщины», а стало быть и тех, кто так или иначе входил в круг людей, общавшихся с Заки Валидовым. В постановляющей части решения этого бюро говорилось: ««...Срочно сообщить Киргизскому обкому ВКП(б) по месту работы Манатова о том, что он, бывший активный участник контрреволюционного валидовского движения в Башкирии, свое пребывание в Уфе в сентябре месяце этого года использовал для связи с исключенными из партии и снятыми с работы в советских учреждениях валидовцами» 25 [25].
Уже 31 октября 1935 года возвратившийся из Уфы во Фрунзе Шариф Манатов был исключен из членов ВКП(б)26, отстранен от исполнения обязанности профессора Киргизского пединститута, а затем по болезни отправлен на пенсию. Однако он не сдался и подал в Комиссию партийного контроля апелляцию о своей реабилитации. Сохранилась выписка из протокола выездного (состоявшегося во Фрунзе) заседания парттройки коллегии КПК при ЦК ВКП(б), заслушавшего причину этой апелляции в присутствии Шарифа Манатова: он полностью весьма убедительно опроверг все предъявленные обвинения. Было решено «доисследовать этот вопрос», передав дело Партколлегии КПК при ВКП(б) непосредственно в Москву [26].
Однако дополнительного рассмотрения своего дела Шариф Манатов не дождался. Он вернулся в Башкирию, уехал на родину к своему брату в деревню Смородиновку недалеко от Учалов. Была мысль, если не полностью вылечиться от туберкулеза, то хотя бы подлечиться: рядом были башкирские деревни, в которых готовили кумыс. Но после зимы состояние Шарифа Манатова ухудшилось и через полгода, осенью 1936 года, он скончался. Похоронен был Шариф Манатов там, где завещал, - на кладбище деревни Кучуково.
Только спустя четверть века после XX съезда КПСС, его супруга после неоднократных обращений в партийные органы добилась того, что Комиссия Партийного Контроля при ЦК КПСС 21 июня 1962 года вынесла решение: «Реабилитировать Ш.А. Манатова в партийном отношении (посмертно)»[27].
С будущей женой Шариф Манатов познакомился в 1921 году в Стерлита-маке, когда был уполномоченным представителем Наркомнаца в тогдашней столице БашАССР. В семье Манатовых родились шестеро детей, однако в живых остался только старший - Шамиль. Он появился на свет в 1922 году, стал летчиком и в годы Великой Отечественной войны сражался с немецкими захватчиками в небе Сталинграда, участвовал в освобождении Венгрии, Румынии и Чехословакии. Был награжден боевым орденом Красного Знамени и медалью «За боевые заслуги», после войны работал в аэропорту города Вильнюса. Подробно судьбу молодого поколения Манатовых проследил журналист Р.Х. Насыров в своих недавних публикациях о Шарифе Манатове в газете «Башкортостан» [28].
«Педагогический журнал Башкортостана» предлагает вниманию читателей две работы Шарифа Манатова - «Башкирская Автономная Республика» (журнал «Жизнь национальностей», 1923, кн. 1) и «Информационный доклад Ака-демцентра Башнаркомпроса за 1924 год» (ЦГИА РБ, Фонд Р-798, Оп.1, дело 1256, л.л.24-31), в которых отражены малоизвестные страницы становления народного образования в Башкирии в 20-30-е годы XX века.
Примечания
1) В июне 1936 года Б.Х. Юлдашбаев, редактор (и ответственный составитель) этого сборника, был подвергнут критике на бюро Башкирского обкома КПСС за то, что «под флагом критики культа личности Сталина сделал попытку реабилитировать буржуазно-национальное движение в Башкирии». Через несколько дней в Москве с трибуны пленума ЦК КПСС при рассмотрении на нем вопросов идеологической работы партии он был обвинен в «попытке реабилитировать буржуазно-националистическое движение в Башкирии в период гражданской войны», отстранен от заведования сектором истории ИИЯ Баш-ФАН СССР. Как ошибочное, постановление Башкирского обкома КПСС о Б.Х. Юлдашбаеве было самим обкомом отменено лишь в декабре 1992 года. Б.Х. Юлдашбаев продолжил накапливать документы по истории национальных движений народов бывшего СССР и в 1996-2001 годах подготовил к изданию сборник документов и материалов «Национально-государственное устройство Башкортостана» в 4-х томах. Первый том этого издания появился в 2002 году, уже после смерти ученого.
2) Документально неизвестно, в каком медресе в Уфе начал свое обучение Шариф Манатов. В первом биографическом очерке, написанном о нем журналистом Р.Х. Насыровым в значительной степени на материалах личных встреч с женой Манатова незадолго до ее смерти (Сб. «Возвращенные имена». - Уфа, 1991), называется медресе «Галия». Однако, если поступлению Манатова в медресе способствовали аргаяшские богатые собственники и богачи Курбангалиевы (он был из тех краев, именно с помощью М.-Г. Курбанангалиева в июле 1917 года никому не
известный, только что вернувшийся из Швейцарии Манатов был не только избран в состав Башкирского центрального Шуро, но даже стал его первым председателем), скорее всего это было медресе «Усмания».
3) В центре научных интересов В.М. Бехтерева находилась проблема изучения человека: известный русский психиатр и невролог видел ее разрешение в создании учения о личности, как основе воспитания человека и преодоления аномалий в его поведении.
4) Шариф Галимзян (1936-1950), участник Всероссийских мусульманских съездов, депутат Миллэт-Меджлиси (Национального собрания мусульман тюрко-татар Урало-Волжского штата), председатель комиссии по осуществлению УралоВолжского штата. В советское время в качестве эксперта участвовал в разработке проектов Татаро-Башкирской ССР и Тат АССР, с 20-х годов - на научной и педагогической работе. Репрессирован (1937), реабилитирован (1989).
5) «Турецкими очагами» назывались клубы национальной интеллигенции (из младотурков), возглавлявших в конце XIX - начале XX веков борьбу против абсолютизма в Турции, закончившуюся в 1909 году установлением конституционной монархии.
6) 2-ая Балканская война (июнь - август 1913 года) была войной Болгарии против Греции, Сербии и Чехословакии, к которой присоединились Румыния и Турция. Завершилась поражением Болгарии, которая уступила Румынии
- Южную Добруджу, Греции - Южную Македонию и часть Западной Фракии, Сербии - почти всю Северную Македонию.
7) В состав этого бюро вошли Сагит Мрясов, Аллабирде Ягафаров и Заки Валидов.
8) Противостояние между Шарифом Манатовым и Заки Валидовым началось уже с I съезда в Оренбурге, когда последний оказался вне состава Шуро. О явно неприязненных отношениях между ними как политическими соперниками стало известно лишь в 1963 году, когда в Стамбуле вышли «Воспоминания» З. Валидова. Как любые мемуары, они, безусловно, носят ярко выраженный субъективный характер и, несмотря на то, что позволяют получить информацию о хронике происходивших событий из «первых рук», не могут быть основополагающим документом по истории башкирского национального движения, что допускают некоторые исследователи. К тому же, уфимский (1994) и московский (1997) переводы этих мемуаров с одного и того же турецкого оригинала на русский язык имеют множество смысловых различий.
9) «Малый Курултай» выделил из себя «правительство Башкурдистана», состоявшее в основном из членов Башкирского областного Шуро, а именно: Шарифа Манатова, Заки Валидова, Юнуса Бикбова (первоначально ставшего председателем правительства), Ильдерхана Мутина, Мусы Смакова, Галиах-мета Аитбаева, Хабибуллы Габитова, Сагита Мрясова, Хариса Юмагулова (председатель Башревкома в 1919-20 годах), Габдуллы Идельбаева, Гумера Куватова, Нуриагзама Тагирова, Аллабирде Ягафарова, Мстислава Кулаева (председателя правительства в период его перехода на сторону Советской власти в феврале 1919 года). Так возникло то самое Башправительство, которое со временем заключило соглашение с правительством РСФСР о Советской автономии Башкирии.
10) Мулланур Вахитов (1885-1918), юрист, окончил 3 курса Психоневрологического института в Петрограде, один из организаторов Мусульман-
ского социалистического комитета в Казани (апрель 1917), редактор газеты «Кызыл байрак» (Красное знамя). В 1918 году возглавил комиссариат по делам мусульман при Наркомнаце РСФСР. В августе 1918 года принял участие в обороне Казани, расстрелян белогвардейцами.
11) Галимджан Ибрагимов (1887-1938), после Февральской революции 1917 года - левый эсер, редактировал издававшуюся в Уфе газету «Ирек» (Воля), орган татаро-башкирских левых эсеров, депутат Миллэт-Меджлиси (19171918), зам. комиссара по делам мусульман при Наркомнаце, член РКП(б) с 1920 года. С 1920 года в аппарате Татнаркомпроса, в 1925-1927 годах - председатель Академцентра Татнаркомпроса, член ВЦИК РСФСР, председатель ЦИК Тат АССР. Репрессирован (1937), посмертно реабилитирован.
12) Миллэт-Меджлиси (Тюрко-Татарский национальный парламент), создан по решению 2-го Всероссийского мусульманского съезда (Казань, 27 июля
- 2 августа 1917), с 20 ноября по 11 января работал в Уфе [9]. Уклонился от признания Советского правительства, принял участие в создании территориальной автономии в виде Урало-Волжского штата.
13) Учредительное собрание, созванное еще Временным правительством для установления формы правления и выработки конституции России, открылось 5(18) января 1918 года в Петрограде в Таврическом дворце. Отказалось принять ультимативное требование большевиков о признании декретов съездов Советов и было разогнано. 6(19) января в 5-ом часу утра. Официально декрет о роспуске Учредительного собрания был принят ВЦИК в ночь 7(20) января 1918 года.
14) Белому атаману А.Н. Дутову (1879-1921), уже в декабре 1917 года захватившему Оренбург, долгое время не удавалось вовлечь башкир в военные действия против Советов. Башкирское правительство и Шуро неоднократно заявляли о своем нейтралитете. С одной стороны, уже в Фармане №1 (11 ноября 1917 года) заявлялось, что «эта [советская] власть объявила в своих декларациях широкие права наций на самоопределение вплоть до отделения от России, однако в виде приложения к этим правилам...дает беспорядки, беззакония и бесчинства». С другой стороны были предприняты ряд попыток «узаконить» объявленную Фарманом №2 башкирскую территорию как часть Российской республики (именно с этой целью в конце 1917 года Шариф Манатов был отправлен в Петроград). Хорошо понимая, что в условиях Южного Урала в то время уже образовались два враждующих лагеря и задаваясь вопросом, должны ли башкиры тоже разделиться и воевать друг с другом, - Шуро отвечало: «Нет, не должны. Мы лишь башкиры... На чьей стороне мы должны быть? - Ни на чьей. Мы на собственной стороне. Нам нечего делить в междоусобной ссоре других, становясь игрушкой в чужих руках. Мы должны защищать не чьи-то, а свои интересы...»
15) Как следует из телеграммы, посланной из Оренбурга в Наркомнац Сталину, он был организован 15 февраля 1918 года из представителей мусульманского пролетариата. Первым председателем стал Н. Тагиров, являвшийся председателем возникшего еще в мае 1917 года Оренбургского военного комитета мусульман, теперь присоединившегося к Мусульманскому военнореволюционному комитету.
16) В их числе были Г. Аитбаев, А.З. Валидов, М. Адигамов, И. Мутин, Н. Смаков, С. Мрясов, А. Ягафаров. В начале апреля 1918 года башкирский отряд А. Карамышева при поддержке атамана Дутова совершил налет на
Оренбург и освободил арестованных. После этого они собрались тайно в Уфе и приняли решение об организации партизанского движения против большевиков в горах Башкортостана. Скоро Башкирское правительство в этой борьбе стало сотрудничать с белочехославаками, атаманом Дутовым и Колчаком. Затем, в силу сложившихся обстоятельств, 18 февраля 1919 года оно заявило, что переходит на сторону Советской власти. Малая Башкирия была объявлена автономной советской республикой в составе РСФСР, а Башкирское правительство преобразовано в Башревком. Переговоры в Москве закончились утверждением 20 марта 1919 года «Соглашения Центральной советской власти с Башкирским правительством о советской автономии Башкирии». Впоследствии З. Валидов, выразивший несогласие с постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 19 мая 1920 года «О государственном устройстве Автономной Советской Башкирской Республики» с частью своих единомышленников бежал в Среднюю Азию и стал одним из идеологов басмачества, после разгрома которого эмигрировал в Персию, жил в Афганистане, Франции, Германии, Турции.
17) 30 марта 1918 года решением Оренбургского губревкома ВСРБ (башкирское «революционное Шуро») было распущено. Это решение поддержали татаро-башкирские коммунисты Оренбургской и Уфимской губерний.
18) После 3-х дней обсуждения коммунистическая фракция, заявив, что «покрывать политику мелкой буржуазии мы отказываемся, как отказываемся понимать основы национальной политики нашей партии, вероятным выразителем которой является т. Сталин», покинула заседание.
19) Учредительный съезд Татаро-Башкирской республики был отложен до освобождения Поволжья и Предуралья от белогвардейцев. Однако он не состоялся; уже после перехода Башкирского правительства на сторону Советской власти и образования Татарской АССР положение о Татаро-Башкирской республике 13 декабря 1919 года решением Политбюро РКП(б) было отменено.
20) Приведем только одну выдержку из этого документа за подписью З. Валидова, в то время заместителя председателя правительства и заведующего в нем военными и внутренними делами, в котором большевики объявлялись врагами башкирского народа: «... Это шайтаны, дьяволы, которые пробираются в вашу среду и ходят между вами. Вы их расстреливайте, убивайте, прикалывайте, уничтожайте везде, где они появятся...»
21) Официально красный террор был объявлен 5 сентября 1918 «как ответ на убийства и покушения на убийства советских деятелей Володарского, Урицкого и Ленина».
22) Вот какая заметка об его аресте появилась 21 июня 1918 года в разделе «Местная жизнь» ежедневной общественно-политической газеты «Вперед», органе Губернского комитета РКП(б): «К аресту Шарифа Манатова. Как известно, в Уфе арестован один из «лидеров» Татаро-Башкирской республики Ш. Манатов, тот самый Манатов, который, пробравшись в центр, состоял членом Центрального мусульманского комиссариата при наркоме по делам национальностей, вел двойственную политику, вводя в заблуждение центральное правительство и проводя на местах идею национальнотерриториальной автономии. Арест произведен по постановлению Уфимского уездного исполнительного комитета Сов. рабочих депутатов - уездным комиссаром по военным делам. Арестованный состоял председателем
так называемого правительства Башкурдистана и в последнее время скрывался в Уфе от преследования Оренбургского Губ. Исп. Ком. Советов».
23) Центрмуском Наркомнаца, наряду с политической, занимался и культурно-организационной работой. Еще в начале 1919 года, когда при нем была создана Коллегия по народному образованию, Шариф Манатов стал одним из двоих комиссаров просвещения. Коллегия предприняла ряд мер к упорядочению народного образования мусульман: реорганизация старых и открытие новых школ, учреждений внешкольного образования. В Казани, Уфе, Астрахани и Москве были открыты для мусульман рабочие клубы и театры. Центрмуском разработал проекты открытия Мусульманского университета, Восточного музея и Центральной фундаментальной мусульманской библиотеки. Недавно обнаруженные документы свидетельствуют о том, что в разработке всех этих проектов Шариф Манатов принял самое активное участие.
24) Подробности этих встреч изложены в письменных показаниях Муха-метши Бурангулова, ставшего впоследствии известным башкирским фольклористом и драматургом, а в то время учителем башкирского языка в Юматов-ском сельхозтехникуме, родственника Губая Давлетшина, жившего на его квартире во время учебной сессии заочников Башпединститута. Они находятся во Временном фонде архива УФСБ по РБ, датируются 1937 и 1950 годами, когда М. Бурангулов подвергался репрессиям. Впоследствии он был полностью реабилитирован (1959).
25) Г.Ф. Вильданов никогда не состоял членом партии большевиков; Г. Давлетшин осенью 1935 года был не только не исключен из членов ВКП(б), но и в конце года стал наркомом просвещения БашАССР. Он и Тухват Янаби (Калимуллин) будут исключены из членов ВКП(б) лишь в 1937 году. Поэтому, кого имели ввиду, называя их «исключенными из партии и снятыми с работы в советских учреждениях», непонятно: скорее всего, это был просто общепринятый ярлык того времени.
26) Членом РКП(б) Шариф Манатов стал в мае 1918 года: рекомендацию в члены коммунистов (большевиков) дали ему Иосиф Сталин и член Нарком-наца С. Пестковский (1882-1937), впоследствии председатель Киргизского ревкома (1920-1932), полпред СССР в Мексике (1924-1926), ответственный работник МОПР и Коминтерна (репрессирован в 1937 году).
1. Образование Башкирской Автономной Советской Социалистической республики. Сб. докум. и матер. / ред. Б.Х. Юлдашбаев. - Уфа: Башк. книжн. изд. 1959.
2. ЦГАОО РБ. Фонд 10287. Оп.1, дело 500, л.л. 1-32.
3. Национально-государственное устройство Башкортостана (1917-1925). Докум. и матер.: в 4т. / ред. Б.Х. Юлдашбаев - Уфа: Китап, 2002. - Т.1. - С. 136.
4. Там же, с. 137-143.
5. Там же, с. 155-157.
6. Там же, с. 181-185.
7. Там же, с. 188-189.
8. Там же, с. 199-232.
9. Там же, с. 258-268.
10. Там же, с. 395-396.
11. Там же, с. 394, 395.
12. Там же, с. 360-381.
13. Там же, с. 404-447.
14. Там же, с. 481-496.
15. Там же, с. 518-592.
16. Там же.
17. Балмасов С.С. Красный террор на востоке России в 1918-1922 годах. - М.: Посев,
2006.
18. ЦГАОО РБ. Фонд 1832. Оп.1, дело 306, л.л. 1, 2.
19. ЦГАОО РБ. Фонд Р-997. Оп.1, дело 41, л.л. 1-25.
20. Там же. Фонд Р-2. Оп.1, дело 42, л.л. 55.
21. Там же. Фонд Р-987. Оп.1, дело 41, л.л. 7, 20, 21.
22. Там же. Фонд Р-2. Оп.1, дело 42, л.л. 148, 237, 250.
23. ЦГАОО РБ. Фонд 9776. Оп.1, дело 349, л.л. 43, 44.
24. Ергин Ю.В. Академический центр Башкирского наркомата просвещения (19221930) / Вестник Башкирского университета. - 2006. - №1. - С.119-128.
25. ЦГАОО РБ. Фонд 122. Оп.14, дело 18, л. 167.
26. Там же. Фонд 10287. Оп.1, дело 500, л. 23.
27. Там же, л. 25.
28. Д.Х. Насыров, газета «Башкортостан», 2007, 28 ноября - 1 декабря (башк.яз).
