CC BY
118
VIRTUAL RECONSTRUCTION OF THE ESTATE OF PERSHINO IN TULA PROVINCE: HISTORICAL ASPECT
E.I. Kuznetsova
This article tells about gaining new historical knowledge by way of virtual reconstruction of the estate of Pershino in Tula province.
Key words: manor, estate, hunting, Pershino, nobility, culture, everyday life, virtual reconstruction.
Kuznetsova Elena Ivanovna, doctor of historical science, professor, elkus@tula.net, Russia, Tula, Tula State University.
УДК 323.329
А.Т. ТВАРДОВСКИЙ, А.С. СОЛЖЕНИЦЫН И ДРУГИЕ
В УЧЕБНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ПУБЛИЦИСТИКЕ ПЕРИОДА «ПЕРЕСТРОЙКИ»: ИСТОРИОГРАФИЯ ПРОБЛЕМЫ
Е.И. Кузнецова
Посвящается основным тенденциям в области переоценки истории литературы в период «перестройки».
Ключевые слова: культура, литература, А.С. Солженицын, А.Т. Твардовский, «Новый мир», перестройка.
Историографическая ситуация второй половины 80-х годов ХХ в. характеризуется крайней поляризацией взглядов научной и художественной интеллигенции. Это явление нашло отражение и в оценках недавнего прошлого отечественной культуры. Издательскую политику А.Т. Твардовского, общественное «лицо» его журнала критиковали не только сторонники радикальных демократических преобразований в стране. Ставший в конце 80-х годов символом консервативных, националистических настроений в обществе, журнал «Наш современник» возражал против рассмотрения «Нового мира» и его редактора в качестве жертв политического режима «застоя». Один из авторов этого издания, М. Лобанов, вопреки исторической правде писал в 1988 г., что ни «Новый мир», ни А.Т. Твардовский никогда гонениям со стороны государственной власти не подвергались. «Объективно было так, что ''Новый мир'', так сказать, в лице своей критики, задававшей тон журналу, изжил себя, исчерпал в своих ли-берально-прогрессистских претензиях..., - считал автор «Нашего современника». - Да и сам Твардовский уже был тяжело болен., не мог руко-
водить журналом. Так что слова о гонении на А. Твардовского, на ''Новый мир'' не более чем плод пристрастного воображения. Так что нет, в обиду Твардовского никогда не давали - и как поэта, и как главного редактора ''Нового мира''» [1]
В оценке места и роли этого издания в конце 1950-х - 1960-х годов нам близка точка зрения писателя-эмигранта В. П. Некрасова: «Благодаря ''Новому миру'' русская литература была всё-таки на достаточной высоте. Он не подпускал туда тех, лауреатов всяких, грибачёвых, чаковских, кожевниковых, на порог. Они все мечтали попасть в ''Новый мир'' - это было лучше, чем орден получить» [2].
Первоначально советская публицистика писала о значении журнала, не упоминая имени А.И. Солженицына. В октябре 1987 г. на страницах отечественной периодики ещё можно было встреть такое заявление Председателя Госкомиздата СССР Н. Ф. Ненашева: «.наполненные ненавистью к нашей истории, политике, культуре сочинения Солженицына не будут издаваться и распространяться в нашей стране» [3]. Однако процесс возвращения в отечественную культуру незаслуженно вычеркнутых из нее имен протекал во второй половине 80-х годов с головокружительной быстротой. И уже 1990 г., «с легкой руки» главного редактора «Нового мира» С. Залыгина, получил в литературе название «года Солженицына» [4]. К этому времени увидели свет почти все произведения писателя, написанные ещё до эмиграции: «Архипелаг ГУЛАГ», «В круге первом», «Раковый корпус». Печатались свидетельства современников, звучали голоса литературных критиков и читателей. Трудно было найти журнал или газету, где не упоминались бы его произведения или статьи о нём. О творчестве А.И. Солженицына, его биографии и подробностях противостояния государственной административной машине можно было прочитать в перепечатках из западных изданий Ж. Медведева и Ж. Нива, в автобиографических очерках «Бодался телёнок с дубом» и других публикациях [5]. Имя Солженицына для многих стало в эти годы символом русской прямоты, воли и правды. Авторы данной работы считают, что возвращение художественной прозы и публицистики А.И. Солженицына на Родину приобрело характер заслуженного триумфа и в какой-то мере стало причиной мифологизации образа писателя и диссидента, придало ему черты «мученика за веру». Образ А.И. Солженицына наполнялся миссионерскими чертами, в нём видели Пророка и Учителя, призванного донести до нынешних поколений правду о преступлениях сталинской политики [5]. Травля и гонения писателя в годы «застоя», с одной стороны, привели к его мировой известности, с другой - почти полностью исключили его творчество и политическую деятельность из сферы критики или полемики с ним. Это искусственное положение сохранялось в среде демократически настроенной интеллигенции и в годы «перестройки». Данное явление общественной
жизни побудило некоторых публицистов уже тогда говорить о зарождении «культа Солженицына, который ничуть не лучше всякого другого» [6].
Как показывает практика от всеобщего поклонения и любви до спекуляции на имени один шаг. Характерной чертой этого противоречивого времени стала борьба различных литературных групп за имя писателя, интерпретация его высказываний и поступков в своих политических интересах. Этими причинами, видимо, объясняется поспешная перепечатка журналом «Огонёк» повести А.И. Солженицына «Матрёнин двор» без разрешения автора и вопреки воле писателя начинать републикацию его произведений в СССР с «Архипелага ГУЛАГ» [7]. Аналогичными основаниями, вероятно, руководствовался А. Казинцев, противопоставляя в своей статье автора «Одного дня Ивана Денисовича» всей остальной литературной эмиграции как изгнанника - изменникам [8]. «Главное в творчестве А. Солженицына, - тогда же подчёркивал другой автор «Нашего современника» В. Бондаренко, - глубоко национальная русская проза. О чём бы он ни писал, он пишет о главном в судьбе народа. Это - наша стержневая словесность, и стержень её - ненадуманная образность, вырастающая из самого народного быта» [9]. Схожие тенденции можно обнаружить и в объёмном труде П. Г. Паламарчука «Александр Солженицын: Путеводитель», содержащим намёки на происки масонов против великого писателя [10]. Моральная нечистоплотность в научно-публикаторской деятельности, одна из негативных черт историографии конца 80-х - начала 90-х годов прошлого века, была характерна для публицистики как «правого», так и «левого» направлений.
К сожалению, подобный подход к трактовке государственной культурной политики в годы «перестройки» имел место не только на страницах публицистики, но и в учебной литературе для школьников и студентов вузов.
С достаточно редких для этого времени взвешенных позиций была написана книга для учащихся одиннадцатых классов «Русская литература ХХ века: Очерки. Портреты. Эссе» под редакцией Ф.Ф. Кузнецова [11]. Данное издание, на наш взгляд, является наиболее удачным вариантом учебного пособия для старшеклассников. Во введении этого труда оговаривалось, что это не учебник по истории литературы, а очерки о творчестве писателей, которые традиционно входят в школьную программу, и художниках слова, впервые в неё включённых. В книге широко представлены воспоминания современников, авторы знакомят также с архивными материалами по теме. В историю русской литературы как неотъемлемая её часть была включена история литературного зарубежья (правда, преимущественно представители «первой волны»). Авторы двухтомника сумели не только преодолеть косность и идеологические штампы советского учебника, но и выполняли важные педагогические задачи: книга зовёт читателя к размышлению, к выработке собственной позиции в оценке того
или иного литературного явления. Составители «Русской литературы ХХ века» включили в литературный процесс 50-х - начала 80-х годов как творчество Б.Л. Пастернака, А.А. Ахматовой, А.Т. Твардовского, А.И. Солженицына, так и литературный путь А.А. Фадеева, М.А. Шолохова и Л.М. Леонова.
Автор статьи о А.А. Фадееве В.Боборыкин сумел точно передать трагизм писательской судьбы, показав, как постепенно политик вытеснил в нём художника. Определяя место А. А. Фадеева в советской литературе, автор обосновано отмечал: «Художественное его наследие исчерпывается двумя законченными романами. Но оба они оставили в истории литературы заметный след. И ''Разгром'', и ''Молодая гвардия'' (в первой её редакции) сохранили для читателя такие черты каждый своего времени, такие штрихи событий и человеческих характеров, каких в произведениях других, быть может и более талантливых авторов, нет» [12].
Однако опыт научного коллектива, работавшего над этим учебником, не был учтён в более поздних изданиях.
В работах исследователей в эти годы как реакция на «нисправерга-тельство» былых классиков имели место и традиционные для советской истории литературы апологетические статьи и книги, не дифференцирующие сильные и слабые стороны их творчества. Кроме того, в историографии проблемы ещё некоторое время (до начала 90-х годов) сохранялся традиционный подход к трактовке отечественной литературной ситуации недавнего прошлого. Так, второе издание монографии Л. Ф. Ершова по истории русской советской литературы, опубликованное в 1988 г., ничем не отличалось от аналогичных изданий 70-х - начала 80-х годов [13]. В период наивысшего подъёма «перестроечных» разоблачений изучение истории советской литературы в школах велось по тому же учебнику, что и десять лет назад. Трактовка исторического процесса в области культуры в нём по-прежнему основывалась на положении о руководящей и направляющей роли партии в воспитании «писателей нового типа» [14].
Другой чертой отдельных научных работ по истории литературы в 90-е годы стал избирательный до тенденциозности подход даже к бесспорным именам и целым направлениям литературы ХХ века. Примером такого подхода может служить «История русской поэзии» В.С. Баевского [15], в которой творчество В. Ходасевича, А.А. Ахматовой и Б.Л. Пастернака объединено в одну (девятую) главу. В то время как последняя (десятая) глава обозначена только именем одного поэта - И.А. Бродского.
Ещё одним образцом одностороннего, необъективного, предвзятого подхода к интерпретации истории советской литературы в 90-е годы можно назвать учебное пособие для поступающих в вузы И.В. Кондакова и Л.Я. Шнейберга «От Горького до Солженицына» [16]. Авторы этой книги сводят сложный и неоднозначный литературный процесс к конфликту творческих личностей и власти, исключая из него крупнейших художни-
ков, «запятнавших» себя сотрудничеством с ней (не только А.А. Фадеева и М.А. Шолохова, но многих других). Собственно, вся история послевоенной литературы представлена в книге двумя именами - Б.Л. Пастернака и А.И. Солженицына. А в многогранном творческом наследии Б.Л. Пастернака авторов интересует только одно произведение - роман «Доктор Живаго», ставший причиной официальной критики и травли писателя. И.В Кондаков и Л. Я. Шнейберг объясняют свой выбор тем, что «анализируемые в пособии прозаические произведения Б. Пастернака и А. Солженицына созданы в принципиальном, бескомпромиссном и неразрешимом споре со всей традицией советской литературы, противостоят ей как таковой - своим неприятием её, и своей непричастностью к ней» [16, с. 6]. Авторов пособия интересует только «теневая», то есть запрещённая в стране, литература. Упрекая советское литературоведение в том, что в нём присутствовало только два цвета: чёрное и белое, И.В Кондаков и Л.Я. Шнейберг в своём исследовании фактически лишь меняют местами эти цвета, лишая историю русской советской литературы иных цветов и полутонов. Данное пособие может представлять интерес для студента как свод материалов о судьбах писателей в СССР, о реакции на их творчество политиков и критиков, но даёт весьма поверхностное представление о действительной литературной ситуации в советский период истории России.
В феврале 1987 г. было отменено постановление 1958 г. об исключении Б.Л. Пастернака из членов СП СССР, снят запрет на публикацию романа «Доктор Живаго», который вскоре увидел свет в изданиях Вильнюса и Москвы [17]. В 1990 г. исполнилось 100 лет со дня рождения поэта и писателя. В связи с этим творческой судьбе Б.Л. Пастернака и его опальному роману было посвящено немало публикаций и статей [18]. Исключение Б.Л. Пастернака из Союза писателей СССР, грубая и жестокая критика его романа в печати справедливо расценивалась авторами как «символ все более ярко проявляющегося стремления не допустить плюрализма мнений» [19]. Об этом же свидетельствовали появившиеся в печати в конце 80-х годов воспоминания Н. С. Хрущёва. «Доныне жалею, что в свое время данный роман не был напечатан. Нельзя же полицейскими методами выносить приговор творческим людям» [20] - так, устами бывшего главы КПСС публицисты эпохи «перестройки» выражали своё отношение к событиям конца 50-х годов.
В начале 1989 г. исполнилось десять лет появлению альманаха «Метрополь». В январе 1979 г. несколько советских писателей - десять из них были членами СП - вынесли на суд общественности 700-страничный, иллюстрированный А. Брусиловским литературный альманах, в который вошла часть их до сих пор не опубликованных, курсировавших в самиздате произведений 60-х - 70-х годов. Это литературное издание задумывалось его авторами (прежде всего, писателями В. Ерофеевым, В.П. Аксёновым и Е. Поповым) как «бульдозерная» выставка литературы. «Метрополь» не
был манифестом какой-либо школы или направления. Его задача заключалась в попытке утвердить за художником право самому решать судьбу своего произведения. Главное, что руководило авторами этого издания, -стремление к творческой независимости. Помимо перечисленных литераторов в альманахе приняли участие А. Битов, Ф. Искандер, Б. Ахмадулина, Ф. Горенштейн, Юз Алешковский, В. Высоцкий, А. Вознесенский, М. Розовский и другие, всего 23 автора. Выход «Метрополя» вызвал административные взыскания по отношению к некоторым из них со стороны партийных и общественных организаций и появление критических статей в прессе.
Публикации, посвященные десятилетию выхода в свет этого сборника, сосредоточивали внимание читателя преимущественно на подробном фактологическом материале по истории создания и событиям, последовавшим за выходом альманаха [21]. Большинство из них интерпретируют эти факты в ключе, который выше определили авторы данного исследования. Однако политические реалии конца 80-х годов, в частности раскол в среде художественной интеллигенции по вопросам национальной самооценки, наложил отпечаток даже на характеристику этого литературного события десятилетней давности. Так, писатель Ст. Куняев на страницах журнала «Молодая гвардия» обвинял «Метрополь» в том, что в нём в завуалированной форме помещены произведения «русофобского и сионистского характера». Причины появления сборника литератор преподносил преимущественно как акцию В. П. Аксёнова, «сжигавшего корабли и готовившего свой отъезд на Запад», а авторов альманаха называл «избалованными литературными инфантами» [22]. О полном разрыве с нашей национальной традицией в литературе, подражательностью авторов альманаха «свободному Западу» писало тогда другое периодическое издание национально-охранительного направления - газета «Литературная Россия» [23].
Расслоение в кругах научной и художественной интеллигенции в конце 80-х годов нашло проявление не только во взаимных обвинениях на страницах печати, но и в «подтасовке» фактов и даже создании фальсифицированных документов. Одним из примеров подобного понимания «дискуссии» стало появление в печати двух принципиально отличающихся по содержанию вариантов стенограммы суда над И.А. Бродским по обвинению поэта в «тунеядстве». Фактором, привлёкшим внимание читателей к событиям 1964 г., послужила публикация Л. К. Чуковской и А.А. Раскиной в журнале «Огонёк» фрагментов записей литератора Ф.А. Вигдоровой, сделанных во время суда [24]. Из стенограммы Ф.А. Вигдоровой следовало, что И.А. Бродского судили не как «тунеядца», а как поэта; судебное расследование предстало как конфликт интеллигенции и бюрократии. Вскоре этот же материал увидел свет на страницах журнала «Юность»
[25]. Спустя год после публикации в «Огоньке» один из авторов журнала «Молодая гвардия», Б. Казиев, опроверг достоверность этих материалов
[26]. Ссылаясь на расшифровки магнитофонных записей Я.М. Лернера, присутствовавшего в зале суда в качестве командира ДНД Петроградского района Ленинграда, на территории которого жил поэт, он назвал документы Ф.А. Вигдоровой «фальшивкой». Из напечатанных Б. Казиевым отрывков «настоящей» стенограммы, а также из письма самого Я.М. Лернера в редакцию газеты «На страже Родины» [27] суд над И.А. Бродским предстал законным и справедливым актом, а сам поэт - безнравственным хулиганом. Один из документов, безусловно, являлся созданной позже фальсификацией. Нам представляются достоверными записи Ф.А. Вигдоровой. В пользу последних говорит не только авторитет Л.К. Чуковской, но и свидетельства других очевидцев, а также известные факты моральной нечистоплотности Я.М. Лернера [28].
Данные дискуссии конца 80-х годов, по нашему убеждению, выходили далеко за рамки литературной жизни. Пересмотр культурного наследия ушедшей эпохи не просто отражал общественно-политические настроения «перестройки», но и заложил основные критерии его оценки в будущих исторических исследованиях по теме [29, 30, 31].
Список литературы
1. Лобанов М. Послесловие. Из воспоминаний // Наш современник.
1988. № 4. С. 157-158.
2. Глэд Дж. Беседы в изгнании: Рус. лит. зарубежье. М.: Кн. палата, 1991. С. 272.
3. Сегодня и завтра мира книг: Председатель Госкомиздата СССР М. Ф. Ненашев отвечает на вопр. телезрителей // Кн. обозрение. 1987.
30 октября. С. 3.
4. Залыгин С. Год Солженицына // Новый мир. 1990. № 1.
С. 233-240.
5. Нива Ж. Солженицын: Главы из книги // Дружба народов. 1990. № 4. С.252-266; № 5. С. 203-251; Медведев Ж. Десять лет после «Одного дня Ивана Денисовича» // Подъём. Воронеж, 1991. № 4. С. 3-28; № 5. С. 336; № 6. С. 96-126; № 7. С. 3-51; Палладин А. Александр Солженицын: Новые черты знакомого лица // Лит. Россия. 1989. 29 дек. С. 18-19; Бондаренко В. Стержневая словесность // Взгляд: Критика. Полемика. Публикации. Вып. 3. М.: Совет. писатель, 1991. С. 96-105; Латынина А. Кто с Солженицыным? // Там же. С. 106-126; Воздвиженский В. Метаморфозы культуры // Там же. С. 180-193.
6. Сарнов Б. [без названия] // Огонек. 1989. № 23 (июнь). С. 12.
7. Архангельский А. Размышления у парадного подъезда // Дружба народов. 1989. № 10. С. 237-248.
8. Казинцев А. Новая мифология // Наш современник. 1989. № 5.
С. 144-168.
9. Бондаренко В. Стержневая словесность // Наш современник. 1989. № 12. С. 171-172.
10. Паламарчук П. Г. Александр Солженицын: Путеводитель // Кубань. Краснодар, 1989. №№ 2-4.
11. Русская литература ХХ века: Очерки. Портреты. Эссе: Кн. для учащихся 11 кл. сред. шк: в 2 ч. / под ред. Ф. Ф. Кузнецова. М.: Просвещение, 1991.
12. Русская литература ХХ века: Очерки. Портреты. Эссе: Кн. для учащихся 11 кл. сред. шк: в 2 ч. / под ред. Ф. Ф. Кузнецова. М.: Просвещение, 1991. Ч. 1. С. 243.
13. Ершов Л. Ф. История русской советской литературы: учеб. пособие. М.: Высш. шк., 1988.
14. Русская советская литература: учеб. для 11 кл. средней шк. / под ред. В. А. Ковалёва. 11-е изд. М.: Просвещение, 1989.
15. Баевкий В. С. История русской поэзии: 1730-1980 гг. Смоленск: Русич, 1994.
16. Шнейберг Л. Я., Кондаков И. В. От Горького до Солженицына. М., 1995.
17. Пастернак Б. Л. Доктор Живаго: Роман. Вильнюс: Вага, 1988; Пастернак Б. Л. Доктор Живаго: Роман. М.: Совет. Россия, 1989; Пастернак Б. Л. Доктор Живаго: Роман, Повести. М.: Совет. писатель, 1989.
18. Алова А. Роман летел к развязке // Огонек. 1988. № 37(сент.). С. 22-24, 30, 31; Пастернак Е. Б. Борис Пастернак: материалы для биографии. М., 1989; «Высокий стойкий дух». Переписка Б. Пастернака и М. Юдиной. / Публ. Е. Б. Пастернака и А. М. Кузнецовой // Новый мир. 1990. № 2. С. 166-190; Пастернак Е. Нобелевская премия Бориса Пастернака // Там же. С. 191-194; «Доктор Живаго». С разных точек зрения. М., 1990; «Нападки на меня продолжаются»: Неизвест. письмо Б. Пастернака] // Лит. газ. 1990. 5 сент. (№ 36). С. 7; Пастернак Е. Б. «Вторжение воли в судьбу.» (Письма Б. Л. Пастернака в связи с «Доктором Живаго») // Русская речь. 1990. № 1 (янв.-февр.). С. 3-16; Хлебников О. Неуставной классик // Огонек. 1990. № 8 (февр.). С. 25-27; Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах // Звезда. 1990. № 2 С. 129-157; Пикач А. Н. Фрагменты о Борисе Пастернаке (Из книги «Просроченные дневники») // Там же. С. 166-182; Борис Пастернак. Письмо к Жаклин де Пруайяр // Новый мир. 1992. № 1. С. 127-189; Воспоминания о Борисе Пастернаке. М., 1993.
19. Луковцева Т. А. Поиск путей обновления общества и советская литература в 50-60-х годах // Вопр. истории КПСС. 1989. № 1. С. 46.
20. Хрущёв Н. С. Воспоминания // Вопр. истории. 1995. № 5-6.
С. 88-89.
21. Чупринин С. Другая проза // Лит. газ. 1989. 8 февр. (№ 6). С. 4; Мартыненко О., Карабчиевский Ю. Почему Маяковский? // Моск. новости.
1989. № 4 июня (23); Он же. Жизнь, выраженная словами. // Лит. газ.
1990. 4 июля (№ 27). С. 7; Ерофеев В. Десять лет спустя // Огонек. 1990. №
31 (сент.). С. 16-18; Ришина И., Аксёнов В. Когда мы были молодыми: Несколько необычный репортаж // Лит. газ. 1990. 10 янв. (№ 2). С. 7; Волков О. По поводу альманаха «Метрополь» // Лит. газ. 1991. 3 апр. (№ 13). С. 10; Аксёнов В. Праздник, который украли // Огонек. 1991. № 10 (март). С. 18-
19.
22. Куняев С. Человеческое и тоталитарное: Жертвы и палачи «Метрополя» // Молодая гвардия. 1990. № 1. С. 266-284.
23. Захаров Н. Порнопровокация в культуре // Лит. Россия. 1991.
22 марта (№ 12). С.8-9; 17-18.
24. Вигдорова Ф. Судилище / Вступ. статья Л. К. Чуковской, публ. А. А. Раскиной // Огонек. 1988. № 49 (дек.). С. 26-27.
25. Якимчук Н. «Я работал - я писал стихи.»: Дело Иосифа Бродского // Юность. 1989. № 2. С. 80-88.
26. Казиев Б. Лауреат из штата Нью-Йорк или об очередной фальшивке «Огонька» // Молодая гвардия. 1989. № 12. С. 261-267.
27. Лернер Я. Маскарад, или размышления очевидца о суде над Иосифом Бродским // На страже Родины. 1990. 1 июля.
28. Мазо Б. Слушается дело о тунеядстве // Веч. Ленинград. 1988. 15 сент.; Якимчук Н. Указ. соч.; Комаров А. Какую школу прошел Лернер и как он потом «учил» Бродского // Ленинград. рабочий. 1990. 5 окт. С. 11; Шкилевский Я. Письмо от «псевдонима» // Там же. 2 нояб. С. 3.
29. Кузнецова Е.И. Новый взгляд на политику государства в области культуры (конец 1980-х годов) // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 1. Ч. 1. Тула: Изд-во ТулГУ, 2012. С. 145—153.
30. Самарцева Е.И. Коэволюция интеллигенции и власти в России // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 1. Ч. 1. Тула: Изд-во ТулГУ, 2012. С. 182—192.
31. Сломинская Е.В. Научно-техническая интеллигенция и развитие профессионального образования в России в трудах современных авторов // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 1. Ч. 1. Тула: Изд-во ТулГУ, 2012. С. 394—400.
Кузнецова Елена Ивановна, док. ист. наук, доц., elkus@tula.net, Россия, Тула, Тульский государственный университет.
A.T. TVARDOVSKY, A.S. SOLZHENITSYN AND OTHER AUTHORS IN COURSE BOOKS, SOCIAL AND POLITICAL ESSAYS DURING THE PERIOD OF PERESTROIKA
E.I. Kuznetsova
The article describes the main trends in the reassessment of the history of literature in the period of perestroika.
Key words: culture, literature, A. Solzhenitsyn, A. Tvardovsky, Novy Mir (New World), perestroika
Kuznetsova Elena Ivanovna, doctor of historical science, professor, elkus@tula.net, Russia, Tula, Tula State University.
УДК 94(470)”19/...
РОЛЬ РОССИЙСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В СОХРАНЕНИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ О ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
И.В. Купцова
Посвящается роли российской художественной интеллигенции в сохранении исторической памяти о Первой мировой войне. Первой задачей интеллигенции была фиксирование современных событий. Ее решение рассматривается на примере деятельности военно-кинематографического отдела Скобелевского комитета. Вторая задача определялась отражением не только событий, но и реакции общества и отдельных социальных групп на них через посредство произведений литературы и искусства. Третьей задачей было конструирование мифов о войне, что, как правило, являлось заказом властей и решалось средствами массовой культуры.
Ключевые слова: российская художественная интеллигенция, Первая мировая война, художественная жизнь, коллективные мифы о войне, историческая память.
Самосознание общества невозможно без знаний о прошлом и образов прошлого, живущих в исторической памяти общества [7, с. 6]. Историческая память понимается как совокупность знаний и массовых представлений социума об общем прошлом и выполняет важные социальные функции. Она способствует интеграции/дезинтеграции общества, является каналом передачи сведений о прошлом и «важнейшей составляющей самоидентификации индивида, социальной группы и общества в целом, ибо разделение оживляемых образов исторического прошлого является таким типом памяти, который имеет особенное значение для конституирования и интеграции социальных групп в настоящем» [5, с. 23-24].
Историческая память представляет собой и совокупность образов и мифов. Именно образы событий и персонажей прошлого, созданные в произведениях художественной культуры, являются основой обыденных представлений. Мобилизующий, интегрирующий потенциал образного восприятия прошлого осознавался всеми идеологами, отсюда феномен «социального заказа» на художественную трактовку событий в «нужном» ключе [7, с. 11]. Семантическое наполнение этих образов позволяет многое понять о самом обществе. Миф в контексте исторической па-
