CC BY
77
УДК 82-12
А.С. ПУШКИН В ТВОРЧЕСКОМ СОЗНАНИИ Е.А. БАРАТЫНСКОГО
© 2016
Васильев Николай Леонидович, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры русского языка Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарёва, Саранск (Россия) Жаткин Дмитрий Николаевич, доктор филологических наук, профессор,
заведующий кафедрой перевода и переводоведения Пензенский государственный технологический университет, Пенза (Россия)
Аннотация. В статье рассматриваются разнообразные знаки внимания Е.А. Баратынского к творчеству А.С. Пушкина в собственно художественной плоскости, т. е. на уровне эстетического диалога писателей. Обобщаются предшествующие работы по данной теме и вводятся в научный оборот новые факты рецепции Баратынским пушкинской поэтики. Делаются выводы, что впервые Баратынский упоминает о Пушкине в поэме «Пиры» (1820), одновременно заимствуя строку из поэмы последнего «Руслан и Людмила»; интертекстуальный диалог с современником продолжается в творчестве Баратынского и после смерти Пушкина, в частности в стихотворении «Что за звуки...» (1841). Типологически пристальный интерес Баратынского к пушкинским произведениям выразился в лирических упоминаниях о классике, посвящении ему стихотворения «Новинское» (1826?, 1841), многочисленных реминисценциях, заимствованиях, полемических перекличках, а также его опытах в художественной прозе (новелла «Перстень»). Особенно много отзвуков в поэзии Баратынского из романа Пушкина «Евгений Онегин». Вместе с тем Баратынский остается в равноправных, «партнерских» литературных отношениях с другом, поскольку Пушкин художественно не в меньшей мере реагировал на его творчество. Это обстоятельство заставляет предполагать, что оба писателя ощущали как свою творческую суверенность, так и эстетические достоинства произведений друг друга.
Ключевые слова: Е.А. Баратынский, А.С. Пушкин, «пушкинская плеяда поэтов», реминисценции, переклички, поэтический язык, диалог писателей, лингвопоэтика, «Евгений Онегин», Овидий Назон, А.А. Дельвиг, П.А. Вяземский, Н.М. Языков, Д.В. Давыдов, Д.В. Веневитинов.
A.S. PUSHKIN IN YE.A. BARATYNSKY'S CREATIVE THINKING
© 2016
Vasilyev Nikolay Leonidovich, doctor of philological sciences, professor, professor of the chair Russian language Ogarev Mordovia State University, Saransk (Russia)
Zhatkin Dmitry Nikolayevich, doctor of philological sciences, professor, head of the chair of translation and translation studies Penza State Technological University, Penza (Russia)
Abstract. The article considers different Ye.A. Baratynsky's signs of attention to A.S. Pushkin's creative work in the artistic sphere, that is, on the level of the aesthetic dialogue of the writers. Previous works on the theme are generalized and new facts of Baratynsky's reception of Pushkin's poetics are introduced into the scientific context. It is concluded that for the first time Baratynsky mentioned Pushkin in the poem «Feasts» (1820) at the same time borrowing the line from Pushkin's poem «Ruslan and Lyudmila»; the intercontextual dialogue with the contemporary was continued in Baratynsky's creative work after Puskin's death too, particularly, in the poem «What sounds.» (1841). Typologically Baratynsky's precise interest to Puskin's works was expressed in lyric mentions about the classical writer, the poem «Novinskoye» (1826?, 1841) devoted to him, numerous reminiscences, borrowings, polemic interchanges, and his experience in the literary prose (novelette «Finger Ring»). In Baratynsky's poetry there are especially many aftersounds from Pushkin's novel «Eugene Onegin». At the same time Baratynsky had equal, «partner's», literary relations with his friend as Pushkin reacted artistically to his creative work no less than he. This makes us suggest both writers to have been feeling their creative sovereignty as well as aesthetic advantages of works of each other.
Keywords: Ye.A. Baratynsky, A.S. Pushkin, «Pushkin's pleiad of poets», reminiscences, interchanges, poetic language, poets' dialogue, linguopoetics, «Eugene Onegin», Ovidius Naso, А.А. Delvig, P.A. Vyazemsky, N.M. Yazykov, D.V. Davydov, D.V. Venevitinov.
Творческие связи Баратынского и Пушкина давно являются предметом исследовательского внимания [см., напр.: 1; 2; 3, с. 38-39; 4, т. 2, с. 328-331; 5, с. 25-26, 306, 419, 478-480, 637, 696, 773, 6; 7; 8, с. 26-27; 9; 10; 11; 12, с. 247-248; 13; 14; 15]. Однако данная тема нуждается в обобщении как известных, так и новых фактов, свидетельствующих о диалоге этих авторов в рамках именно художественного дискурса. Настоящая статья является продолжением нашей предшествующей публикации, посвященной реминисценциям из поэзии Баратынского в произведениях Пушкина [16], и рассматривает обратную сторону указанной проблемы - воздействие поэтики Пушкина на Баратынского.
В поэме «Пиры» (1820, последняя редакция - 1830-е гг.) Баратынский с воодушевлением пишет: «Мы, те же сердцем в век иной, / Сберемтесь дружеской толпой / Под мирный кров домашней сени: / Ты, верный мне, ты, Д<ельвиг> мой, / Мой брат по музам и по лени, / Ты, П<ушки>н наш, кому дано / Петь и героев, и вино, / И страсти молодости пылкой, / Дано с проказливым умом / Быть сердца верным знатоком / И лучшим гостем за бутылкой. / Вы все, делившие со мной / И наслажденья и мечтанья, / О, поспешите в домик мой / На сладкий пир, на пир свиданья!» [здесь и далее цит. по: 17]. В этом
произведении есть заимствования из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», ср., напр.: «Они [чаши] веселье в сердце лили...» (Пушкин) [цит. по: 18] - «Они [бокалы] веселье в сердце льют...» (Баратынский).
В послании «Богдановичу» (1824) Баратынский развивает в шутливом ключе лестное сравнение себя с древнеримским элегиком-изгнанником, сделанное Пушкиным в аналогичном обращении «К Баратынскому.» (1822): «Так Пушкин молодой, сей ветреник блестящий, / Всё под пером своим шутя животворящий / (Тебе, я думаю, знаком довольно он: / Недавно от него товарищ твой Назон / Посланье получил).».
В «Эпиграмме» (1824?), предположительно на А.А. Шишкова (1799-1832), он сравнивает пушкинского эпигона с оригиналом: «Свои стишки Тощев-пиит / Покроем Пушкина кроит, / Но славы громкой не получит, / И я котенка вижу в нем, / Который, право, не путем / На голос лебедя мяучит». Ср. у Пушкина: «Книгопродавец: <...> Что ж медлить? Уж ко мне заходят / Нетерпеливые чтецы; / Вкруг лавки журналисты бродят, / За ними тощие певцы: / Кто просит пищи для сатиры, / Кто для души, кто для пера; / И признаюсь - от вашей лиры / Предвижу много я добра» («Разговор книгопродавца с поэтом», 1824).
В эпиграмме на М.Т. Каченовского (1829 г.) Баратынский выстраивает преемственную «триаду» отечественных классиков в шутливом контексте: «Хвала, маститый наш Зоил! / Когда-то Дмитриев бесил / Тебя счастливыми стихами, / Бесил Жуковский вслед за ним, / Вот Пушкин бесит. Как любим, / Как отличен ты небесами!».
В стихотворении «Завыла буря; хлябь морская...» (1824), написанном поэтом под впечатлением от Балтийского моря и тягостной военной службы в Финляндии, содержится полемика с пушкинским шедевром «Погасло дневное светило» (1820), а также лирическим отступлением автора «Онегина» в первой главе, ср.: «Шуми, шуми, послушное ветрило, / Волнуйся подо мной, угрюмый океан. / Я вижу берег отдаленный, / Земли полуденной волшебные края; / С волненьем и тоской туда стремлюся я.» (Пушкин), «Придет ли час моей свободы? / <.> / Брожу над морем, жду погоды, / Маню ветрила кораблей, / <.> / Когда ж начну я вольный бег? / Пора покинуть скучный брег / Мне неприязненной стихии.» («Евгений Онегин», 1, L) - «Когда придет желанное мгновенье? / Когда волнам твоим я вверюсь, океан? / Но знай: красой далеких стран / Не очаровано мое воображенье. / <...> / Как жаждал радостей младых / Я на заре младого века, / Так ныне, океан, я жажду бурь твоих! // Волнуйся, восставай на каменные грани; / Он веселит меня, твой грозный, дикий рев, / Как зов к давно желанной брани, / Как мощного врага мне чем-то лестный гнев» (Баратынский).
Поэт посвящает другу стихотворение «Новинское» (1826?, 1841), озаглавленное первоначально «А.С. Пушкину». В окончательной редакции произведения, возможно, отразились не отвлеченные, а вполне конкретные размышления автора о роли Жены (женщины) в пушкинской судьбе: «Она улыбкою своей / Поэта в жертвы пригласила, / Но не любовь ответом ей, / Взор ясный думой осенила. / Нет, это был сей легкий сон, / Сей тонкий сон воображенья, / Что посылает Аполлон / Не для любви - для вдохновенья».
Особенно часто у Баратынского встречаются реминисценции из «Евгения Онегина», ср., напр.: «.Чего ж вам больше? Свет решил, / Что он умен и очень мил» (1, IV) - «.Там (в Италии. - Н. В., Д. Ж.) лучше ей, чего же боле? / Зачем же тяжкая тоска / Сжимает сердце поневоле?» (Баратынский. К<нягине> З.А. Волконской. 1829); «Как рано мог уж он тревожить / Сердца кокеток записных!», «Как изменилася Татьяна, / Как твердо в роль свою вошла!» (1, XII; 8, ХХУШ) - «<Елецкой:> Дитя! Кокетки записной / Постигнув опытную ролю, / Признайтесь: вы играли вволю / Моей безумною душой!» (Баратынский. Цыганка. 1829-1831, 1842); «... Летают ножки милых дам; / По их пленительным следам / Летают пламенные взоры.» (1, ХХУШ) -«Кружатся дамы молодые, / Не чувствуя себя самих; / <.> / По их плечам полунагим / Златые локоны летают.» (Баратынский. Бал); «Но слаще, средь ночных забав, / Напев Торкватовых октав!» (1, XLVШ) - «... Она спешит на юг прекрасный, / Под Авзонийский небосклон - / Одушевленный, сладострастный, / Где в кущах, в портиках палат / Октавы Тассовы звучат.» (Баратынский. К<нягине> З.А. Волконской. 1829); «Негодованье, сожаленье, / Ко благу чистая любовь / И славы сладкое мученье / В нем рано волновали кровь» (2, IX) - «Ко благу пылкое стремленье / От неба было мне дано.» (Баратынский. «Судьбой наложенные цепи.». 1827); «.Свою доверчивую совесть / Он [Ленский] простодушно обнажал» (2, XIX) - «... Свою запутанную совесть / Он перед Верой обнажил» (Баратынский. Цыганка); «Своим пенатам возвращенный, / Владимир Ленский посетил.» (2, XXXVII) - «С Москвой и Русью он [Елецкой] расстался, / Края чужие посетил; / Там промотался, проигрался / И в путь обратный поспешил. / Своим пенатам возвращенный.» (Баратынский. Цыганка); ««Не спится, няня: здесь так
душно! / Открой окно да сядь ко мне». / - Что, Таня, что с тобой? - «Мне скучно, / Поговорим о старине».» (3, XVII) - «[Сара:] Спасибо! Сядь теперь ко мне, / Поговорим по старине» (Баратынский. Цыганка); «[Онегин:] «.Мне ваша искренность мила; / <...> / Примите исповедь мою: / Себя на суд я отдаю» (4, XII)
- «[Е л е ц к о й:] Я вашей искренности рад. / Уже в судьбе моей стократ / Я с вами жаждал объясненья! / Примите исповедь мою.» (Баратынский. Цыганка). При переиздании поэмы «Эда» в 1835 г. Баратынский заимствовал целую строку из пушкинского романа - в схожей сюжетно-лирической структуре, ср.: «Татьяна (русская душою, / Сама не зная, почему) / С ее холодною красою / Любила русскую зиму.» (5, III) - «Прискорбно дева поглядела / На обольстителя; не смела, / Сама не зная почему, / Она довериться ему.» («Эда»).
Отзвуки пушкинской лирики присутствуют во многих других произведениях Баратынского, ср., напр.: «Его стихов пленительная сладость / Пройдет веков завистливую даль, / И, внемля им, вздохнет о славе младость, / Утешится безмолвная печаль, / И резвая задумается радость» (Пушкин. К портрету Жуковского. 1818) -«.Цевнице вторь моей; твой голос сердцу внятен, / И резвой радости, и грусти он приятен» (Баратынский. Отрывки из поэмы «Воспоминания». 1819), «Мы пели счастье дней младых, / Меж тем летела наша младость; / Порой задумывалась радость / В кругу поклонников своих.» (Баратынский. «Приятель строгий, ты не прав.». 1821); «.Веселье резвое и нимфы Геликона / Твою счастливую качали колыбель» (Пушкин. <А.А.> Шишкову. 1816) - «.Узнайте: ласковый бесенок / Меня младенцем навещал / И колыбель мою качал.» (Баратынский. «Слыхал я, добрые друзья.». 1828).
Воспользовался Баратынский и пушкинской строкой из «Графа Нулина» в своей поэме «Цыганка» («другие редакции и варианты»), сопроводив эту перекличку схожими игровыми деталями, ср.: «Уж стол накрыт. Давно пора; / Хозяйка ждет нетерпеливо. / Дверь отворилась. Входит граф; / Наталья Павловна, привстав, / Осведомляется учтиво, / Каков он? что нога его?» (Пушкин) - «Он разговор не опускает; / Свой экипаж он предлагает / Доехать до дому; пока / Садиться просит старика; / Осведомляется учтиво, / С кем так случайно и счастливо / Он познакомлен?» (Баратынский).
Есть знаковые «сближения» с Пушкиным, его мыслями и в иных сочинениях поэта, ср., напр.: «Пускай, не знаясь с Аполлоном, / Поэт, придворный философ, / Вельможе знатному с поклоном / Подносит оду в двести строф.» (Пушкин. Князю А. М. Горчакову. 1814)
- «Уж он готовился обдумать мой совет, / Но оду чудаку поднес другой поэт, / Где в двадцати строфах взывается бесстыдно, / Сколь зорок ум его, сколь око дальновидно!» (Баратынский. Г<неди>чу. 1823 - «другие редакции и варианты»); «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы, он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе» (Пушкин - П.А. Вяземскому. Вторая пол. ноября 1825 г.) - «Не подражай: своеобразен гений / И собственным величием велик.» (Баратынский. «Не подражай: своеобразен гений.». 1828).
В 1830-х гг. Баратынский продолжает диалог с Пушкиным на интертекстуальном уровне, ср., напр.: «Буря мглою небо кроет, / Вихри снежные крутя.» (Пушкин. Зимний вечер. 1825) - «Деревья голы; / Ковер зимы / Покрыл холмы, / Луга и долы. / Под ледяной / Своей корой / Ручей немеет, / Всё цепенеет; / Лишь ветер злой, / Бушуя, воет / И небо кроет / Седою мглой» (Баратынский. «Где сладкий шепот.». 1831); «Книгопродавец: .Наш век - торгаш; в сей век железный / Без денег и свободы нет. / Что слава? - Яркая заплата / На ветхом рубище певца» (Пушкин. Разговор
книгопродавца с поэтом. 1824) - «Век шествует путем своим железным; / В сердцах корысть, и общая мечта / Час от часу насущным и полезным / Отчетливей, бесстыдней занята» (Баратынский. Последний поэт. 1835); «Чернь <:> / Нет, если ты небес избранник, / Свой дар, божественный посланник, / Во благо нам употребляй.» (Пушкин. Поэт и толпа. 1828), «Ты сам свой высший суд; / Всех строже оценить умеешь ты свой труд. / Ты им доволен ли, взыскательный художник? // Доволен? Так пускай толпа его бранит / И плюет на алтарь, где твой огонь горит, / И в детской резвости колеблет твой треножник» (Пушкин. Поэту. 1830) - «Опрокинь же свой треножник! / Ты избранник, не художник» (Баратынский. «Что за звуки.». 1841).
Иногда переклички между поэтами носят ритуально-фоновый характер, навеянный общими русскими (в частности, произведения Г.Р. Державина и особенно К.Н. Батюшкова) и французскими источниками, напр.: «Кто счастье знал, уж не узнает счастья. / На краткий миг блаженство нам дано: / От юности, от нег и сладострастья / Останется уныние одно.» (Пушкин. К *** («Не спрашивай, зачем унылой думой.»). 1817) - «Я все имел, лишился вдруг всего; / Лишь начал сон. исчезло сновиденье! / Одно теперь унылое смущенье / Осталось мне от счастья моего» (Баратынский. «Расстались мы; на миг очарованьем.». 1820); «Вздохнув с улыбкою печальной, / Старик в ответ: «Любезный сын, / Уж я забыл отчизны дальной / Угрюмый край. Природный финн / В долинах, нам одним известных, / Гоняя стадо сел окрестных, / В беспечной юности я знал / Одни дремучие дубравы.» (Пушкин. Руслан и Людмила) - «Прощай, отчизна непогоды, / Угрюмая страна.» (Баратынский. «Прощай, отчизна непогоды.», 1821 -«другие редакции и варианты»); «Увы! зачем она блистает / Минутной, нежной красотой? / Она приметно увядает / Во цвете юности живой.» (Пушкин. «Увы! зачем она блистает.». 1820) - ««Увижу ль вас, поля родные, / Увижу ль вас, друзья? / Губя печалью дни младые, / Приметно вяну я!»» (Баратынский. «Один, и с пасмурной душою.», 1821); «Шуми, шуми, послушное ветрило!» (Пушкин. «Погасло дневное светило.». 1820) - «Шуми, шуми с крутой вершины, / Не умолкай, поток седой!» (Баратынский. «Шуми, шуми.». 1821).
Есть и иные параллели между произведениями поэтов, например соотносящиеся названиями и сюжетными линиями поэмы «Цыганы» и «Цыганка» (первоначально «Наложница»), стихотворения Пушкина «Леда» (1814) и Баратынского «Леда» (1824), имеющие также общие французские, но, тем не менее, разные литературные источники [19, т. 2, с. 288; 20, с. 621-622]. Критика усматривала сходство типажей Онегина и Елецкого, на что Баратынский возразил в своей «Антикритике», пересказывая слова рецензента и комментируя их: «Поэма ничтожна, потому что, кроме Сары, все лица без фи-зиогномии, а Елецкой не что иное, как темный силуэт Онегина»; «.сходство Елецкого с Онегиным кажется довольно странным. Онегин человек разочарованный, пресыщенный; Елецкой страстный, романтический. Онегин отжил, Елецкой только начинает жить» [цит. по: 21, т. 2, с. 220-221].
Прозаический опыт Баратынского - новеллу «Перстень» (1831) тоже можно рассматривать как попытку писателя сблизиться с Пушкиным уже на новой жанровой почве, в стилистике так понравившихся ему «фантазмов» в «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина» (1830), и прежде всего «Выстрела». 9 декабря 1830 г. Пушкин радостно сообщал П.А. Плетневу: «<.> Еще не всё: (весьма секретное)* [*для тебя единого] Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется - и которые напечатаем также Апотте» [18, т. 10, с. 324]. Ср. также в письме Н.М. Языкова к П.М. Языкову из Москвы 18 ноября 1831 г.: «Как тебе понравились "Повести Белкина"? Мне так не очень: «Выстрел» и «Барышня-крестьянка» лучше прочих, а
прочие не стоят письма и тем паче печати. Баратынский тоже пишет повести в прозе; его будут гораздо лучше, он вообще мастер рассказывать. Например, прежде, нежели мы видели «Выстрел», он рассказал его здесь удивительно ладно и стройно, неизмеримо лучше, чем в печатном оный написал» [цит. по: 22, с. 277]. Не исключена корреляция имени персонажа Баратынского Дубровин с пушкинским «Дубровским» (1832-1833), поскольку первоначально последний именовался Островским [см. также: 23]. Ср. также начало указанных произведений, типологически близких стилистическими контурами: «В деревушке, состоящей не более как из десяти дворов (не нужно знать, какой губернии и уезда), некогда жил небогатый дворянин Дубровин. Умеренностью, хозяйством он заменял в быту своем недостаток роскоши. Сводил расходы с приходами, любил жену и ежегодно умножающееся семейство, - словом, был счастлив; но судьба позавидовала его счастью» (Баратынский); «Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губерниях, где находилось его имение. Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени.» (Пушкин). По мнению В.В. Виноградова, «из области повествовательной литературы двадцатых-тридцатых годов ближе всего по конструкции к пушкинским «Повестям Белкина» подходит «Перстень» Баратынского. Здесь применяется тот же принцип симметрического расположения образов» [24, с. 472].
Актуально сравнительное изучение лексиконов Баратынского и Пушкина в рамках более общей проблемы осмысления языка поэтов «пушкинской плеяды» (А.А. Дельвиг, Н.М. Языков, П.А. Вяземский, Д.В. Давыдов, Д.В. Веневитинов и др.) [см., напр.: 2531], стихотворцев первой пол. XIX в. вообще и степени их словарно-эстетической корреляции [32; 33; 34, с. 347-354; 35; 36; 37; 38; 39, с. 210-266; 40; 41; 42], что помогло бы уточнить векторы развития русской литературно-художественной речи как в целом, так и в индивидуальных проявлениях. Но это задача отдельного исследования.
Таким образом, на протяжении более 20 лет творческой деятельности Баратынского в его поэзии и отчасти художественной прозе встречаются разнообразные знаки внимания к личности и произведениям Пушкина, в первую очередь к его роману «Евгений Онегин».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Гофман М.Л. Баратынский о Пушкине // Пушкин и его современники. Вып. XVI. СПб.: тип. имп. Академии наук, 1913. С. 143-160.
2. Бонди С.М. Статьи Пушкина о Баратынском // Бонди С.М. Новые страницы Пушкина. М.: Мир, 1931. С. 115-129.
3. Путеводитель по Пушкину [1931] / М.К. Азадовский, М.П. Алексеев, Н.С. Ашукин [и др.] М.: Эксмо, 2009. 592 с.
4. Вересаев В.В. Спутники Пушкина: В 2 т. [1937]. М.: Сов. спорт, 1993.
5. Набоков В.В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина [1964] / Пер. с англ. под ред. А.Н. Николюкина. М.: НПК «Интелвак», 1999. 1008 с.
6. Корман Б.О. Субъективная структура стихотворения Баратынского «Последний поэт» (К вопросу о соотношении лирики Баратынского и Пушкина) // Пушкинский сборник / Учен. зап. Гос. пед. ин-та им А.И. Герцена. Т. 483. Псков, 1972. С. 115-130.
7. Загвозкина В.Г. Баратынский в рисунках Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. 1980. Л.: Наука, 1983. С. 37-46.
8. Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. 2-е изд. Л.: Наука, 1988. 544 с.
9. Кулагин А.В. Пушкинский замысел статьи
о Баратынском // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 24. СПб.: Наука, 1991. С. 162-175.
10. Песков А.М. Баратынский (Боратынский) Евгений Абрамович // Онегинская энциклопедия: В 2 т. Т. 1. М.: Рус. путь, 1999. С. 92-97.
11. Песков А.М. Пушкин и Баратынский (Материалы к истории литературных отношений) // Новые безделки: Сб. ст. к 60-летию В.Э.Вацуро. М.: Новое лит. обозр., 1995. С. 239-270.
12. Николаев Г.А. Своеобразие поэтического языка Баратынского // Учен. зап. Казан. гос. ун-та. Т. 139: Слово и мысль Е.А.Боратынского (к 200-летию со дня рождения). Казань, 2000.
13. Шапир М.И. Пушкин и Баратынский: (Поэтические контексты «Медного Всадника») // К 200-летию Боратынского: Сб. мат-лов международной науч. конф., 21-23 февраля 2000 г. (Москва-Мураново). М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 92-97.
14. Бодрова А.С. К истории пушкинской эпиграммы «Стих каждый повести твоей.» // Philologica. 2012. Т. 9. № 21/23. С. 104-120.
15. Красухин Г. Превратности оборванной дружбы: Пушкин и Баратынский // Вопр. лит. 2012. № 4. С. 9-35.
16. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Е.А. Баратынский в творческом сознании А.С. Пушкина // Балтийский гуманитарный журнал. 2016. Т. 5 (в печати).
17. Баратынский Е.А. Полн. собр. стихотворений / Сост., подгот. текста и прим. В.М. Сергеева. Л.: Сов. писатель, 1989. 464 с.
18. 18. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949.
19. Купреянова Е.Н., Медведева И.Н. Комментарии // Баратынский <Е.А.>. Полн. собр. стихотворений: В 2 т. Л.: Сов. писатель, 1936.
20. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 20 т. Т. 1. СПб.: Наука, 1999. 840 с.
21. Боратынский Е.А. Полн. собр. соч.: В 2 т. / Под. ред. и с прим. М.Л. Гофмана. СПб. (Пг.): Разряд изящной словесности имп. Академии наук, 1914-1915.
22. Карпов А.А. Эпоха 1830-х годов в письмах Н.М. Языкова // Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. Л.: Наука, 1983. С. 268-295.
23. Петрунина Н.Н. <Дубровский> // Пушкинская энциклопедия: Произведения. Вып. 1. А-Д. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 482-488.
24. Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М.: ГИХЛ, 1941. 620 с.
25. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь языка А.А. Дельвига. М.: Флинта; Наука, 2009. 148 с.
26. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. О проекте «Словаря поэтического языка П.А. Вяземского» // Проблемы истории, филологии, культуры. 2009. № 2. С. 841-845.
27. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь Н.М. Языкова. М.: Флинта; Наука, 2013. 120 с.
28. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь поэтического языка П.А. Вяземского (с приложением малоизвестных и непубликовавшихся его стихотворений). М.: Флинта; Наука, 2015. 424 с.
29. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь поэтического языка Д.В. Давыдова. М.: Флинта; Наука, 2016. 100 с.
30. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь поэтического языка Е.А. Баратынского. М.: Флинта; Наука, 2016. 156 с.
31. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. О проекте «Словаря поэтического языка Д.В.Давыдова» // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. 2015. № 12. Ч. 5. С. 917-920.
32. Васильев Н.Л. Творческое содружество А.С. Пушкина и А.А. Дельвига сквозь призму писательских лексиконов // Пушкин и мировая культура: Мат-лы III Международной научной конф. (г. Минск, 21-22 апреля 2009 г.): В 2 ч. Минск: РИФШ, 2009. Ч. 1. С. 126-130.
33. Васильев Н.Л. Творческое взаимодействие
А.С. Пушкина и А.А. Дельвига сквозь призму писательских лексиконов // Болдинские чтения. Саранск: Респ. тип. «Красный Октябрь», 2010. С. 21-28.
34. Васильев Н.Л. О Пушкине: язык классика, поэтика романа «Евгений Онегин», писатель и его современники. Саранск: Респ. тип. «Красный Октябрь», 2013. 388 с.
35. Васильев Н.Л. Опыт сравнения поэтических лексиконов Ф.И. Тютчева и А.И. Полежаева // Тютчев -русская поэтическая и политическая языковая личность: Междунар. науч. заочн. конф., посвященная 210-летию со дня рождения поэта, политика, дипломата. Брянск: Курсив, 2013. С. 193-196.
36. Васильев Н.Л. Опыт сравнения поэтических лексиконов А.И. Полежаева и Н.П. Огарева // Актуальные проблемы стилистики, риторики и лингводидактики: Сб. науч тр. Вып. II. М.: Изд-во МГОУ, 2014. С. 27-33.
37. Васильев Н.Л. Опыт сравнения поэтических лексиконов Н.М. Языкова и А.И. Полежаева // Проблемы истории, филологии, культуры. 2014. № 3. С. 325-327.
38. Васильев Н.Л. Опыт сопоставления поэтических лексиконов А.И. Полежаева и М.Ю. Лермонтова // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2016. № 1. С. 140-146.
39. Васильев Н.Л. Теория языка. Русистика. История советской лингвистики. М.: Ленанд, 2015. 368 с.
40. Васильев Н.Л. Новые горизонты в писательской лексикографии и в изучении исторической лингвопоэти-ки русской литературы // Международный журнал экспериментального образования. 2016. № 1. С. 150-153.
41. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Поэтический язык П.А. Вяземского в словарной интерпретации // Russian Linguistic Bulletin. 2016. № 1. С. 22-24.
42. Жаткин Д.Н. Поэзия А.А.Дельвига и историко-литературные традиции. М.: МГОПУ им. М.А.Шолохова, 2005. 268 с.
