CC BY
32
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИИ НАУК
ИНСТИТУТ у^ИМОЙИНфдРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999-4
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.7
МОСКВА 1999
важное замечание Пушкина-критика, утверждает К.Эмерсон, запершило собой целую эпоху.
Т.Г.Юрченко
99.Q4.003. РЕНЭ ГЕРРА - ХРАНИТЕЛЬ СОКРОВИЩ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ ВО ФРАНЦИИ (К ДВУХСОТЛЕТИЮ ПУШКИНА) (Обзор).
Профессор славистики Национального института восточных языков и цивилизаций (ШАЬСО) в Париже, президент Ассоциации по сохранению русского культурного наследия во Франции Ренэ Юлианович Герра (именно так на русский манер называли его русские -)мигранты первой волны, с которыми он был знаком и дружен) - владелец, пожалуй, самого большого в мире частного собрания искусства русского зарубежья, без которого едва ли может обойтись серьезный исследователь, изучающий русскую культуру XX в. в ее целостности и своеобразии. Р.Герра собрал уникальную коллекцию, правомерно названную Т.Галеевой "негосударственным Русским музеем в Париже" (3), а если учесть масштабы и характер ее литературной части, то может идти речь и о "негосударственном" Литературном музее.
Собрание Р.Герра, в описании Т.Галеевой, включает в себя около 40 тыс. книг и периодических изданий, около пяти тысяч произведений живописи и графики, представляющих более ста художников, несколько десятков тысяч архивных документов деятелей российской культуры. В изобразительной части его собрания, по словам А.Ваксберга, представлен "чуть ли не весь блистательный серебряный век России: Коровин, Кустодиев, Малявин, Билибин, Добужинский, Кончаловский, Гончарова, Ларионов, Бенуа, Сомов, Бакст, Серебрякова, Григорьев, Судейкин, Чехонин, Александр Яковлев... у нас (почти?) неизвестные: Сергей Шаршун, Михаил Андреенко, Дмитрий Бушен, Андрей Ланской, Лев Зак!.. Есть тридцать пять тысяч томов русского книжного раритета - в значительной части своей с надписями авторов и дарителей... Есть несметное количество драгоценных папок с рукописями, письмами, автографами Пушкина и Гоголя, Тургенева и Льва Толстого, Горького и Бунина, Северянина, Пастернака, Цветаевой - и далее "без остановок", включая, разумеется, все имена русской литературы в изгнании" (1, с. 14).
Т'.Галеева справедливо отмечает уникальность собрания Герра в его цельности, оно являет собой "своеобразный гимн русской художественной эмиграции первой волны, яркое доказательство того, что ее представители не утратили в изгнании своего таланта. Состав и масштабы коллекции таковы, что позволяют проследить единство творческого пути как известных мастеров серебряного века (И.Бунин, Б.Зайцев, А.Ремизов, А.Бенуа, К.Сомов, М.Добужинский, Ю.Анненков), так и забытых и практически неизвестных в России (М.Андреенко, С.Шаршун, Л.Зак, К.Терешкович и др.). Есть материалы как эмигрантского, так и доэмигрантского периодов, представлены законченные произведения и подготовительные эскизы, и письма, и мемуарные свидетельства и пр. ...этот пестрый калейдоскоп эмигрантской культуры со временем, по мере изучения коллекции, уложится в детальную картину развития" (3, с. 189).
Впечатление, возникающее от коллекции, по замечанию и Т.Галеевой, и А.Ваксберга, - "головокружение" (1, с. 14; 3, с. 190), даже от краткого знакомства с архивной частью: "письма, мемуары, рукописи опубликованных и неопубликованных произведений И.Шмелева, И.Бунина, В.Розанова, Б.Пастернака, А.Белого, К.Бальмонта, В.Набокова, М.Осоргина и многих других. Есть и раритеты XVIII-XIX вв. (письма Екатерины Великой, автографы Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого). Особая часть - личные архивы художников и деятелей культуры: Ю.Анненкова, М.Андреенко, С.Шаршуна, М.К.Тенишсвой и других", после их смерти перешедшие (в основном, согласно их воле) к Герра.
Одна только книжная часть собрания могла бы, по мнению Т.Галеевой. стать предметом научных исследований профессионалов различной специализации: "Здесь собраны практически все сборники эмигрантской литературы, выходившие в Париже, Берлине, Праге, Нью-Йорке или Харбине, да еще и в нескольких экземплярах (до десяти). Каждый из них по-своему неповторим: отличается обложкой, качеством бумаги, автографами авторов и владельцев. Скажем, знаменитое издание поэмы А. Блока "Двенадцать" 1918 г. с рисунками Ю.Анненкова есть и с автографом художника, и с инскриптом самого поэта, и еще в трех различных вариантах" (3, с.190).
Заметим, что диапазон книг в коллекции очень широк: от роскошных увражей в кожаных переплетах и книг с вклеенными
оригинальными рисунками художников (например, М.Шагала) до скромных инионовских книжиц - сборников обзоров и публикаций "Русское литературное зарубежье" (вып.1-2, М.,1992, 1993), трехтомного энциклопедического справочника "Писатели русского зарубежья" (1918-1940) (М., 1993-1995), с автографами их редакторов, авторов (А.Н.Николюкина, Е.А.Цургановой и др.).
Р.Герра и сам многие годы занимался издательской деятельностью, выпустил более 30 книг литераторов русского зарубежья -И.Одоевцевой, В.Вейдле, Ю.Терапиано, С.Шаршуна, С.Голлербаха, Е.Таубер и др., рукописи которых хранятся в его архиве. Там можно найти оригиналы иллюстраций к уже опубликованным книгам и наброски к этим иллюстрациям (например, в различных вариантах - в том числе и очень редкий, с рисунками С.Залшупина - набоковский перевод "Алисы" Л.Кэррола).
Изобразительная часть коллекции включает в себя семьсот произведений Ю.Анненкова, сто работ С.Чехонина, примерно сто картин Андреенко, пятьдесят работ К.Сомова. В двух небольших особняках Р.Герра в Исси-ле-Мулино, ближнем пригороде Парижа (до его центра на метро минут десять), представлена лишь сотая часть коллекции, остальное - в специальных хранилищах. Подбор авторов домашней коллекции, "место и последовательность расположения вещей, характер оформления - все выдает глубокое знание русского искусства и искреннее им восхищение" (3, с. 190).
Как сложилась такая уникальная коллекция? На этот вопрос дает ответ сам Р.Герра в интервью обозревателю "Литературной газеты", литературоведу Игорю Кузнецову, во время своего пребывания в России: "...я стал собирать больше тридцати лет назад, когда здесь, по многим причинам, такое собирательство не поощрялось и на это, мягко выражаясь, косо смотрели. Это было наказуемо. На Западе, как ни странно, тоже не поощрялось, потому что западная славистика шла... на поводу советской культуры. Тогда считалось, что у русской зарубежной культуры нет будущего. Все думали, что советская власть есть нечто незыблемое. Поэтому восхищались, занимались советской литературой, советским искусством. И я могу сказать без ложной скромности, что шел один против течения..." (4, с. 12).
Туг следует учесть и то, что Р.Герра вырос на юге Франции - "я рос и в Каннах, и в Ницце, и в Медоне среди русских офицеров, участников белого движения, мне интересно было знать , что было,
что произошло ... мне хотелось иметь версии - и оттуда, и отсюда" (там же). В одной из русских эмигрантских семей он выучил русский язык (в настоящем владеет им в совершенстве, вплоть до современного слэнга). Очевидно, что уже в детстве русские, их трагическая история поразили его воображение.
Важнейшую роль в его жизни сыграл Б.К.Зайцев: "После окончания Сорбонны, - рассказывает Р.Герра, - я решил написать магистерскую диссертацию о нем. Это было смело - потому что не полагалось писать о живом писателе, тем более эмигрантском. Как это ни парадоксально, но я был первым. Летом 1966 г. я просто написал ему письмо. Через день-два я получил ответ. Очень трогательный... Я понял, что Зайцев - патриарх русской литературы (ему было тогда 85 лет) - обрадовался тому, что наконец-то им заинтересовался француз... Меня поразила его простота, его русскость, я бы сказал. Для меня в общении с ним была живая связь с Россией, с настоящей, дореволюционной Россией. Я приходил к нему несколько раз в неделю и просто его слушал. Он нашел во мне не собеседника - так заявлять было бы смело с моей стороны, но просто благодарного слушателя. Могу сказать без хвастовства, что мы подружились и, несмотря на разницу лет, отношения наши были очень простые и очень прямые, дружественные..." И он, по сути, помог мне написать эту диссертацию - у меня "под рукой" был сам автор, о котором я писал. И я с ним общался в течение пяти лет. Это был урок. Смирения. Он был кротчайшим. Тихий, но жесткий в том смысле, что был непримирим к советской власти, советской диктатуре, идеологии" (4, с. 12).
Видимо, как пишет А.Ваксберг, "вместе с фанатичной любовью к русской культуре Герра воспринял и фанатичную ненависть к тем, кто обрек на поругание и нищету сотни блестящих ее представителей в зарубежной диаспоре. И с тех пор ни этой любви, ни этой ненависти не изменил" (1, с. 14).
В России, как заметил И.Кузнецов, у Р.Герра репутация известного собирателя искусства русского зарубежья и едва ли не скандалиста (4, с. 12). Р.Герра откомментировал это так: "Думаю, что я прежде всего исследователь и собиратель. Именно не коллекционер, а собиратель ... Я не скандалист. Хотя тема вашего вопроса и интересна. Она будет отражена в книге, которую я готовлю - воспоминания, записки наблюдателя. Я пишу именно о том, как все
это происходило. И кто в России стал заниматься русским зарубежьем. Особенно вначале, как ни странно, я почти всех знал -или лично, или по публикациям еще в застойные годы. И я прекрасно знал, кто они. И они меня знали, и некоторые даже были причастны к моей высылке отсюда в 1969 г. Конечно, мне было не очень приятно, когда я видел, чьими руками это делается - все эти публикации, в том числе и в "Огоньке". Когда же стали меня обкрадывать, довольно нагло, обкрадывать мои публикации, сделанные на Западе на собственные деньги, я не мог не реагировать: молчание - знак согласия. И я вынужден был защищать свои моральные права. Дело принципа - здесь должны знать, что на Западе есть люди, которые следят за развитием событий в России, за публикациями" (там же).
На рассуждение И.Кузнецова о раздраженном отношении к коллекционерам, которые, на взгляд широкой публики, часто не всегда праведными путями (иногда просто за бесценок) получают в частное пользование то , что невозможно оценить в материальных параметрах и что в сущности "принадлежит всем", Р.Герра ответил: "Слухи меня не смущают - кто ничего не делает, того и не критикуют. Эмигрантские книги, издания на Западе были никому особо не нужны... Я знаю, откуда "растут ноги" у подобных слухов. Еще во времена советской власти кое-кого волновали не картины (а их у меня несколько тысяч...) и книги (одного Ремизова около 400 книг с автографами, Федора Сологуба, Добужинского и так далее), а архивы, тот факт, что у меня несколько десятков тысяч единиц хранения - от Державина до Бунина и Бальмонта. А все, что связано с архивами, так или иначе связано с Лубянкой. Мне хочется спросить всех: "Господа, почему вы сами вовремя не собирали?" Письма Бальмонта, например, мне подарил Дмитрий Бушен. Если бы я не взял их, то они бы исчезли. Зачем кому-то чужие бумаги, это ведь не картины, которые еще можно продать. Их часто сжигают или просто выбрасывают, если нет определенного завещания. И в те времена меня считали во Франции чуть ли не "барахольщиком": зачем он занимается, интересуется Зайцевым, Ремизовым, Шмелевым? А потом, когда здесь Академия наук стала этим всем интересоваться, они решили, что я все предвидел, просчитал заранее. Но я еще раз хочу спросить: "Где вы были?" В отличие от многих, я никогда ничем не торговал, я просто собиратель и хранитель. Я этим в материальном смысле не живу. Я профессор. Преподаю русскую литературу и язык.
Я продолжаю собирать. Недавно, например, я купил на аукционе письма Горького Борису Григорьеву... В этой стране долго смотрели на коллекционера с подозрением - едва ли не как на богатого вора или бандита. Но ведь никто с собой ничего на тот свет не возьмет. И моя коллекция ценна именно как целое, как пласт русской культуры. Я надеялся, что когда-то Россия непременно, неизбежно будет интересоваться искусством русской эмиграции. И единственная моя заслуга, что я это понял 35 лет назад" (4, с.12).
Первая попытка представить часть изобразительного собрания Р.Герра в 1995 г. в России в Третьяковской галерее на выставке "Они унесли с собой Россию" оказалась "первым блином, обернувшимся комом". Зная о мечте великих изгнанников вернуться в Россию (но не в "совдепию"), он попытался осуществить ее в пределах своих возможностей. Преодолев обиды, которые он испытал будучи вышвырнутым из "совдепии" за "собирание тенденциозной информации о жизни и настроениях советских писателей (из докладной КГБ в ЦК КПСС), дважды объявленный "невъездным", он откликнулся на призыв постсоветского Министерства культуры устроить в Москве выставку... Старейшина французской литературы, академик Анри Труайа (в бесконечно далеком прошлом Лев Тарасов) напутствовал выставку такими словами: "Собрав эти свидетельства талантов в изгнании, русская эмиграция благодаря Ренэ Герра преподносит бесценный дар русским по другую сторону границы" (1, с. 14). Однако в ящиках, отправленных из Парижа в Москву, не оказалось 22 картин, предназначенных для экспозиции и значившихся в каталоге: среди них портрет В.Набокова, сделанный с натуры МДобужинским, портрет Б.Зайцева работы Ю.Анненкова, произведения Бенуа, Судейкина и других мастеров первого ряда. "Доставку осуществляла российская организация РОСИЗО, избранная Минкультом. Доставщик выбрал и страхователя - тоже российского (Ингосстрах) ... вопреки пожеланиям предусмотрительного Герра, который не стал, однако, настаивать, чтобы не мешать открытию выставки..." (там же). Картины так и не были найдены. Профессор убежден, что "все произошло по вине Министерства культуры, которое не обеспечило сохранность, безопасность" (4, с-12). И опять получилась конфронтация, тяжба.
В результате, как решительно заявил Р.Герра, его коллекция границы России "больше не пересечет никогда... Совдепия какой
была, такой и осталась. Я гарантировал тем, кто доверил мне сво! творения, что сберегу их. Теперь я знаю: сберечь смогу только В( Франции" (1, с.14).
Действительно во Франции в свое время "успешно процвд выставки его собрания в Музее современного искусства в Ницце, вс французском Сенате в Париже (за 15 дней ее посетило 15 тыс человек)" (3, с.189). А весной 1999 г. в Исси-ле-Мулино, некогд; облюбованном для жизни еще эмигрантами первой волнь (М.Цветаевой и др.), была осуществлена обширная культурна! программа "Русская весна". Главные ее мероприятия - выставки и собрания Р.Герра: "Образы Пушкина в произведениях художнико] русской эмиграции во Франции (13 марта - 2 апреля 1999 г. I Медиатеке) и "Портреты в изгнании" (13 марта - 11 апреля 1999 г. в< французском Музее игральных карт). На первой выставю представлены произведения Пушкина, изданные в Западной Еврои на русском, французском и английском языках с иллюстрациям» русских художников-эмигрантов: А.Алексеева, Ю.Анненкова А.Бенуа, И.Билибина, В.Шухаева, М. и Р.Добужинских Н.Гончаровой, А.Ремизова, А. Серебрякова, С.Соломко А.Старицкого, С.Чехонина, Л.Зака, Н.Зарецкого, Б.Зворыкина и др. а также макеты декораций и эскизы костюмов для постанови "Бориса Годунова", "Пиковой дамы", "Евгения Онегина", "Кавказ ского пленника" работы Анненкова, Билибина, Д.Бушена М.Добужинского. На второй выставке - искусство портрета I творчестве 34 русских художников-эмигрантов (1920/1970), среди ню - Н.Альтман, Михаил Андреенко, Ю.Анненков, Л.Бакст, Л.Бенатов Бенн, Билибин, С.Шаршун, М.Добужинский, Н.Гончарова Б.Григорьев, Б.Гроссер, С.Голлербах, А.Яковлев, Н.Исаев, Серге; Иванов, И.Карская, С.Коровин, Филип Малявин, Н.Милиоти
A.Ремизов, Зинаида Серебрякова, К.Сомов, Савелий Сорин, Серге! Судейкин, Сергей Чехонин, Л.Зак, С.Залшупин, О.Зингер, Александ} Зиновьев. Выставлено 100 портретов, выполненных маслом акварелью, пастелью, гуашью, углем. Среди моделей М.Алданов
B.Набоков, А.Ремизов, И.Стравинский, В.Ходасевич, Александ! Гречанинов, С.Лифарь, А.Толстой, М.Горький, Б.Зайцев, Ива? Пуни, В.Вейдле, сами художники и члены их семей. Позорна "сгинувший" по дороге в Россию портрет В.Набокова выставлен 1 фотокопии.
Отмечая двухсотлетие Пушкина, Р.Герра "при поддержке мэрии Исси, выделившей для этого лучшие помещения, которыми она располагала, представил уникальные документы, свидетельствующие о том, как русская эмиграция хранила память о Пушкине и как отмечала его юбилейные годовщины" (2, с. 12). По материалам выставок выпушен каталог, представляющий собою прекрасно изданный художественный альбом и сборник эссе и статей.
В празднике принял участие А.Труайя, который в своем выступлении "Двести лет со дня рождения Пушкина" (11) расценил как неслучайность одновременное празднование юбилея Пушкина и чествование русских художников, эмигрировавших во Францию, начиная с 1920 г. Ведь именно Франция, более других европейских стран, влекла к себе Пушкина: свои первые стихи он написал по-французски, предпочитал по-французски вести и свою частную переписку, а 6 июля 1831 г. в письме Чаадаеву писал по-французски: "Друг мой, я буду говорить с вами на языке Европы, который мне привычнее нашего ..." (A.C.Пушкин. Полное собр. соч. в 10 томах. -М„ 1966, т.10, с.363).
А.Труайя поражает контраст между стройностью и ясностью творений Пушкина и хаотичностью его характера: "Пиши он, как жил, был бы он поэтом-романтиком, вдохновенным, хоть и неровным; живи он, как писал, - был бы человеком уравновешенным, чувствительным и счастливым. А он хотел быть и таким, и эдаким: в отношениях с мужчинами и женщинами - бурным, как вулкан, в отношениях со словом мудрецом. Быть может, он торопился жить, спешил чувствовать оттого, что предвидел кратковременность своего житейского странствия? Быть может, надо видеть не столько роковую случайность, сколько психологическую заданность в развитии событий..." (11, с.9-10, здесь и далее пер. с франц. статьи А.Труайя принадлежит Р.Герра). Писатель усматривает парадокс в том, что Пушкин, так мечтавший о Франции, о радости встречи с ней, обрел смерть от руки французского эмигранта Дантеса, а возможно, этот бессмысленный поединок стал для него лучшим выходом, точнее уходом из этого мира, "от соблазнов и горестей которого он устал" (11, с.Ю). И если "У Пушкина было предчувствие трагического конца, он, вне всякого сомнения, никак не предполагал ни посмертной славы, ни той легенды, которая сложится вокруг его имени" (там же). Труайя отмечает также и другой парадокс:
Пушкиным продолжали восхищаться в Советской России, "но изгнанники восхищались им еще более. Ведь они увозили с собой одного его - Пушкин заменял им купола церквей, степи, избы, родные березы. Он был для них не одним лишь воспоминанием, но утешением, попросту - был" (11, с.11). "Пушкинское волшебство воздействовало не только на российских писателей в рассеяньи, но и на русских художников, декораторов, скульпторов. Великолепная коллекция живописи и графики, собранная Ренэ Герра не просто свидетельствует о жизненной силе и творческой мощи этих мастеров, но и о притягательности для них пушкинской поэзии и прозы... На их счастье, язык живописи в переводе не нуждается. И, в отличие от писателей, оторванных от родной почвы, потерявших девять десятых читательской аудитории... художники не страдали материально, оказавшись за границей. Их талант был так же признан во Франции, как и в России. У слова есть родина; у палитры родины нет... Но, невзирая на удовлетворенное самолюбие, рана разрыва с родиной в их душе так никогда и не зажила... Какой печальной ностальгией исполнены их творения: макеты Анненкова к "Евгению Онегину" и "Пиковой даме", иллюстрации Гончаровой и Алексеева к "Сказкам" Пушкина, билибинское оформление "Бориса Годунова" или фантасмагории "Медного всадника" Бенуа... Если они и похоронили мысль о возврате, они не свили гнезда и в мире чужом. Их родины уже не было — прежней России не существовало; не стала им родной и Франция... Они водворились на странной ничейной земле изгнания... И сейчас, справляя во Франции пушкинский двухсотлетний юбилей, во имя высшей справедливости нельзя забывать об этих жертвах великих социальных потрясений XX в., безвестных свидетелях принесенного в жертву поколения. В конце концов, Пушкин тоже был потомком эмигранта... У Пушкина были полные губы, курчавые волосы, огненный взгляд и смуглая кожа его пращура. Бросая вызов придворной знати, плоско подтрунивавшей над его необычным происхождением, он всячески восхвалял и прославлял своих африканских предков. Но подобное смешение рас и культур - не оно ли делает Пушкина символом универсальности человеческого гения?" (11, с.11-12).
Примечательно , что именно Пушкин в 1937 г. объединил "диаспору всех политических направлений, которая без всякого политического привкуса отмечала... столетие его гибели.
Выставленные для всеобщего обозрения раритеты - книги, плакаты, буклеты, открытки, не говоря уж о живописных и графических работах, так или иначе связанных с именем Пушкина, - показывают, сколь велики и плодотворны были усилия юбилейного комитета, возглавлявшегося крупнейшим пушкинистом профессором Модестом Гофманом и известным собирателем Пушкинианы хореографом Сергеем Лифарем" (2, с. 12). Украшение выставки -оригиналы иллюстраций к произведениям Пушкина и эскизы к оперным постановкам работы Ю.Анненкова, В.Шухаева, Д.Бушена, книжные раритеты с иллюстрациями М.Добужинского, И.Билибина, А.Бенуа, Н.Гончаровой и др. Но совершенно уникальны, как отмечает А.Ваксберг, материалы, связанные с неизвестным у нас фактом постановки "Пиковой дамы" в мае 1943 г. в оккупированном Париже русскими артистами, художниками и музыкантами в знаменитом парижском концертном зале "Плейель". Режиссером-постановщиком, сценографом и автором костюмов был Ю.Анненков, его эскизы декораций вместе с иллюстрированными им же программами, рекламными плакатами и проспектами представлены на выставке. "Создателями спектакля, потрясшего Париж, были также балетмейстер Сергей Лифарь, музыкальный директор Сергей Черепнин, сын знаменитого Николая Черепнина, участника дягилевских "Русских сезонов", грандиозный хор (75 певцов) под руководством Николая Афонского и, конечно, солисты, исполнители главных ролей - Мария Давыдова и Георгий Поземковский" (2, с. 12).
Мэр Исси-ле-Мулино, зам. председателя палаты депутатов Андрэ Сантини во вступительном слове отметил, что выставки из собрания Р.Герра выявляют огромный творческий потенциал двух поколений русских эмигрантов, обогативший не только русскую, но и французскую культуру. Примечательно, что мэр Исси-ле-Мулино в своем кратком вступлении к каталогу цитирует "Реквием" Ахматовой и слова Гоголя о Пушкине как об уникальном воплощении "русской души" (10, с.5).
В интервью "Накануне двухсотлетнего юбилея Пушкина" (6), взятом Р.Герра у Д.СЛихачева 12 февраля 1999 г. (его предваряет сделанный живущим в США художником Сергеем Голлербахом акварельный портрет русского ученого во время его отдыха на Лазурном берегу, в Вилльфранш-сюр-мер в июле 1997 г.), академик поведал о парадоксальной роли Пушкина в его жизни - о том
первоначальном отвращении к поэту, которое вызвала у него система коллективных декламации "советской классики" - Пушкина и Маяковского в советской школе, отвращение, распространившееся в дальнейшем на все коллективные формы деятельности. Д.С.Лихачев усматривает связь между таким извращенным использованием Пушкина в советское время и так называемыми живыми газетами", основанными на хоровых декламациях заключенных в советских концлагерях, в частности на Соловках. Он говорит также о безграничной способности Пушкина к усвоению других культур, разных литературных жанров; изображении, например, Мадрида (в "Каменном госте") так, будто он бывал там, т.е. о своеобразном даре "переселения души". Пушкин, по мнению Д.С.Лихачева, может содействовать возрождению русской национальной культуры, нравственному объединению россиян, но при условии объективного толкования его творчества, что прежде всего относится к оценке позиции поэта в стихотворении "Клеветникам России". Невозможно истинно понять Пушкина, "оставаясь перед ним на коленях" (6, с.18). (Русский оригинал этого интервью см. в ближайшем выпуске "Нового журнала").
Каким образом выходец из старинной аристократической семьи, потомок (по материнской линии) принца абиссинского, стал любимцем всего русского народа, - этот вопрос задает Франсуа Корнийо, профессор ИНАЛКО (5). Секрет величия Пушкина видится ему в необычайной способности поэта к метаморфозам. Исследователь сравнивает Пушкина с русской матрешкой: чтобы добраться до ее сердцевины, надо последовательно снять несколько "временных" оболочек и тогда произойдет открытие русского народа, равноценное познанию самого поэта. Пушкин последовательно снимает "временные" оболочки, маски - денди, гуляки, представителя петербургской золотой молодежи; "русского Байрона"; руссоиста; главное же событие его жизни - встреча (в ней не было ничего нарочитого) с русским народом в Михайловском, где в течение двух лет он наблюдал крестьянскую жизнь, постигал ее дух и суть. Именно после этого Пушкин, имевший в Лицее прозвище "Француз", стал певцом русского народа, голосом России. Метаморфоза, пережитая Пушкиным, нашла опосредованное отражение в метаморфозе молодого Гринева в "Капитанской дочке", пережитой им под воздействием двух людей из народа - бунтовщика
Пугачева и крепостного слуги Савельича, его верного дядьки, учителя жизни, заботящегося о нем, как отец родной. "Капитанская дочка" представляется исследователю иносказанием, притчей, предупреждением Пушкина молодому, незрелому русскому дворянству: если вы не сумеете по достоинству оценить сокровище преданности, привязанности, верности Савельичей, ваших братьев и учителей, тогда придут Пугачевы и представят вам свои счета. Этот великий роман ученый называет "завещанием Пушкина" (5, с.24), которое и есть его "сердцевина": восхищение русским народом и любовь к нему.
В книге-каталоге опубликованы также статьи русского искусствоведа Ольги Медведковой, живущей в Париже, "...у русских спой Парнас...": Пушкин и русские художники-эмигранты в собрании Рснэ Герра" (8), известного московского искусствоведа Глеба Поспелова "Искусство портрета в русской эмигрантской живописи во Франции - 1920-1970" (9) и Мишеля ле Гевеля (ИНАЛКО) "Портрет и причуды" (7).
Очевидно, что Р.Герра оказался ныне перед серьезной проблемой. В настоящем он, справедливо замечает Т.Галеева, не только создатель этого необычного музея, но и его единственный администратор, научный сотрудник и экскурсовод (3, с.189). Однако "научно обработать, систематизировать, опубликовать даже малую часть своей коллекции он не в силах: это под стать разве что десяткам компетентных научных сотрудников крупного института" (1, с. 14). Он отказывается передать свое "родное детище" как российскому, так и французскому государству, которому "не может простить того отчуждения, равнодушия, непонимания, которое ощущали на своей второй родине десятки талантливых русских изгнанников" (1, с.14). "Сейчас... объясняет свою позицию Р.Герра, - я вижу в России на прилавках книги Газданова, Георгия Иванова, Ходасевича, Одоевцевой, Тэффи... Никто этого не мог предвидеть. И меня теперь зло берет, почему во Франции архивами этих людей никто не интересовался? Центр по изучению культуры Русской эмиграции при Сорбонне создали только в 1992 г. Почему в Сорбонну и в Парижский университет никогда не приглашали выступить ни Зайцева, ни Шаршуна, ни многих других прекрасных поэтов и художников? Считалось, что они уже не говорят по-русски, надо было говорить по-
советски. А ведь на самом деле это и был самый настоящий русский язык, замечательный, который практически ушел из жизни" (4, с. 12).
В настоящем Р.Герра видит лишь один выход из тупика, "создание совместными усилиями России и Франции частного музея Ренэ Герра в Париже или Ницце . Такого музея нет и не может быть ни в одном другом городе мира за рубежами России, ибо нигде в мире более нет частного собрания такого масштаба и качества, как нет и такого преданного своему делу собирателя-знатока, создавшего его и убежденного в том, что "русская эмиграция - уникальное явление... в истории человечества. Были исходы разные, и польские, и еврейские. Но такого явления в культурном плане, как русская эмиграция, такого в истории человечества не было" (4, с. 12).
Список литературы
1 Ваксберг А Путешествие в Совдепию Родина не смогла достойно принять уникальную коллекцию // Лит газ - M , 1997 - 6 августа - № 32 (5664) - С 14
2 Ваксберг А Портреты -невозвращенцы В Париже началась "Русская весна" // Лит газ - M , 1999 - 31 марта - № 13 (5738)
3 Галеева Т "Негосударственный" Русский музей в Париже // УРАЛ - 1999, № 1 С 188-191
4 Кузнецов И Зачем Парижу русские слова' // Лит газ - M , 1998 - 25 ноября -№ 47 (5723) - С 12
5 Cornillot F Pouchkine et le peuple russe une histoire d'amour // Images de Pouchkine Portraits d'exil dans l'oeuvre des peintres russes émigrés en France 1920-1970 Collection Rene Guerra Catalogue édité à l'occasion du Bicentenaire de la naissance de Pouchkine 4M Impressions a Savigny-sur-Orge, Issy Média, 1999 - P 19-24
6 Dmitri Likhatchov et Rene Gueira Entretient la veille de célébration du bicentenaire de la naissance de Pouchkine/Trad du russe par Cornillot Fr//Ibid - P 15-18
7 LeGuevelM Le portrait et le caprice//Ibid P 67-68
8 Medvedkova О "Les Russes ont leur Parnasse " Pouckine et les artistes russes émigrés dans la collection de Rene' Guerra //Ibid - P 25-34
9 Pospelov G L'art du portrait dans la peinture russe en exil en France 1920-1970 // Trad du russe par Le Guevel M - Ibid P 61-66
10 Santini A Introduction // Ibid - P 5
11 Troyat H Le bicentenaire de la naissance de la Pouckine // Ibid - P 9-12
Т.Н.Красавченко
