CC BY
28
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТШУЧНОМ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
4
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс серии 2
индекс серии 2.7
рефераты 98.04.001 -98.o4.030
МОСКВА 1998
3. Иванова Н. Неопалимый голубок "Пошлость" как эстетический феномен // Знамя. - М., 1991. - № 8. - С. 220.
4. Иванова Н // Вопр лш - М.. 1998. - № 2 (мар!-апрель).
5. Кострюков Л. Исключительная мера//Лит. газ - М., 1996. - 13 марта.
6 Липовецкий М. Уроки музыки (о ир<не Л.Пегрушевской) // Свободы черная работа. - Свердловск, 1991. - С. 149-156.
7. Меркотун Е.А. Диалог в одноактной драматургии Л.Петрушевской // Русская литература XX в : Направления и течения. - Екатеринбург, 1995. - Вып. 3. -С 119-134.
8. Миловидов В.А. Проза Л.Петрушевской и проблема натурализма в современной русской прозе //Литературный текст: Проблемы и методы исследования. - Тверь, 1997. - Вып. 3. - С. 55-62.
9 Писаревская Г.Г. Роль литературной реминисценции в названии цикла рассказов Л.Петрушевской "Песни восточных славян" // Русская литература XX века: Образ. Язык. Мысль. - М.. 1995. - С. 95-102.
10. Пруссакова И. Погружение во тьму// Нева. - СПб., 1995. - № 8. - С. 186-191.
11 Ремизова М. Теория катастроф, или Несколько слои в шшигу ночи //Лит газе1а. - М., 1996. - 13 марта.
12. Серго Ю.Н. Жанровое своеобразие рассказа Л.Петрушевской "Свой круг" // Кормановские чтения - Ижевск, 1995. - Вып. 2. - С. 262-268.
13. Тименчик Р. Уроки музыки Людмилы Петрушевской. // Театральная жизнь. - М., 1987.-№23.
14. Тименчик Р Ты - что? Или введение в театр Петрушевской // Петрушевская Л. Три девушки в голубом. - М., 1989.
15. Щеглова Евг. Во тьму - или в никуда// Нева. - СПб, 1995. - № 8. - С. 191-197.
Т.Г.Петрова
Зарубежная литература
98.04.016-020. ПО МАТЕРИАЛАМ ЖУРНАЛА "ГЕНРИ ДЖЕЙМС РЕВЬЮ".
98.04.016. АРМСТРОНГ П.Б. ИСКУССТВО И ФОРМИРОВАНИЕ ОБЩНОСТИ В НОВЕЛЛЕ "СМЕРТЬ ЛЬВА"/ ARMSTRONG Р.В. Art and the construction of community in "The Death of the Lion" // Henry James rev. - Lonisville, 1996. - Vol. 17. - P.99-108.
98.04.017. БАНТА M. "СТРАННЫЕ ПУСТЫНИ": ГОСТИНИЦЫ, БОЛЬНИЦЫ, ЗАГОРОДНЫЕ КЛУБЫ, ТЮРЬМЫ, И ГРАД БРАТСКОЙ ЛЮБВИ".
BANTA М. "Strange Deserts": Hotels, hospitals, country clubs, prisons, and the city of brotherly love" // Henry James rev. - Lonisville, 1996. -Vol.17. - P.l-10.
98.04.018. РОУ ДЖ.К. ГЕНРИ ДЖЕЙМС И ИСКУССТВО ОБУЧЕНИЯ.
ROWE J.C. Henry James and the art of teaching // Ibidem, 1996. - Vol.17. - P.213-224.
98.04.019. СЕНТ-АМУР П.К. ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКАЯ ТРОПОЛОГИЯ В "РОДЕРИКЕ ХАДСОНЕ" ДЖЕЙМСА. SAINT-AMOUR Р.К. Transatlantic tropology in James's "Roderick Hudson" // Henry James rev. - Lonisvilie, 1997. - Vol. 18. - P.22-42.
98.04.020. ШВАРЦ Д.Р. МАНЕ, "ПОВОРОТ ВИНТА" ДЖЕЙМСА И ВУАЙЕРИСТИЧЕСКОЕ ВООБРАЖЕНИЕ"
SCHWARZ D.R. "Manet, James's "The Turn of the Screw", and the Voyeuristic Imagination // Henry James rev. - Lonisvilie, 1997. - Vol. 18. -P. 1-20.
Журнал "Генри Джеймс ревью" (The Henry James Review) издается ежеквартально начиная с 1979 г. под эгидой "Общества Генри Джеймса" (Henry James Society) и объединяет как именитых, так и начинающих исследователей биографии и творческого наследия этого американского писателя. Журнал призван освещать широкий спектр проблем, связанных с изучением жизни и творчества Г.Джеймса, а также отражать наиболее актуальные литературно-критические направления и тенденции в современном джеймсоведении. Помимо таких популярных среди исследователей произведений, как "Женский портрет", "Послы", "Поворот винта", литературоведы все чаще обращаются к малоизученным работам писателя, включая публицистическую и автобиографическую прозу, используя различные аналитические подходы - от ставших традиционными методов риторического, деконструктивистского или психоаналитического анализа до получивших распространение в последнее время социокультурного, тендерного, постколониального и других подходов к изучению литературных произведений.
В журнале за 1996 г. (№ 17) обращает на себя внимание необычный для такого рода изданий "круглый стол" на тему изучения творчества Г.Джеймса в Америке - от средней шкалы и университетов до преподавательских семинаров и курсов повышения квалификации. Само возникновение подобной дискуссии в достаточной мере свидетельствует о происходящих в настоящее время переосмыслении и переоценке творческого наследия и литературной репутации Джеймса в свете новейших тенденций в западном литературоведении и литературной теории.
Преподавательская же практика, с одной стороны, может считаться одной из наиболее консервативных областей науки, но с
другой стороны, именно образовательные программы предоставляют возможность опробовать все разнообразие наиболее актуальных и перспективных подходов к изучению теории и истории литературы.
Во вступительном слове, предваряющем "круглый стол" главный редактор журнала Сьюзан М.Гриффин отмечает, что американская общественность, включая как далеких от науки людей, так и самих преподавателей и ученых, нередко подвергает сомнению необходимость вводить произведения Джеймса в учебные программы. Во многом из-за сложившегося стереотипного представления о Джеймсе как об элитарном, эстетствующем писателе-модернисте, чьи произведения характеризуются узкой, ограниченной, не имеющей отношения к "реальной жизни" проблематикой и сложным, запутанным стилем плохо вписываются в популярное сейчас в американском литературоведении историко-культурологическое направление. Более того, как признается участвующая в дискуссии Шейла Тиэн (Мичиганский университет), недавно опубликовавшая книгу "Риторическая логика Генри Джеймса" (The rhetorical logic of Henry James), обращение к творчеству Джеймса грозит вызвать в адрес исследователя обвинения в консерватизме и "отсталости" со стороны коллег, тем более если круг интересов ученого не сводится к анализу произведений сточки зрения проблем расы, класса или пола.
Однако, как считает Джон Карлос Роу (Калифорнийский университет, Ирвин), автор книг "Генри Адаме и Генри Джеймс: рождение современного сознания" (Henry Adams and Henry James: The emergence of a modern consciousness) и "Теоретическое измерение творчества Генри Джеймса" (The theoretical dimensions of Henry James), стереотипный образ Джеймса во многом сознательно сформирован господствовавшей вплоть до 1960-х годов формалистической школой в литературоведении и критике. По мнению Роу, именно с подачи приверженцев формализма и "новой критики" техническая сложность и стилистическая утонченность художественного текста стали считаться признаками "высокой" литературы, а произведения Джеймса предстала недоступными для "обычных", средних читателей. Как раз к таким читателям, как правило, принадлежат школьники и студенты, большинство из которых к началу обучения не только не располагают соответствующей литературоведческой и критической подготовкой (что вполне естественно), но и вообще не имеет достаточной практики чтения. С распространением в 70-80-е годы лингвистически
ориентированных направлений (сюда Роу относит структурализм, семиотику, а также деконструктивизм и прочие ответвления постструктуралистской и постмодернистской теории) происходит смещение акцента в изучения художественных текстов: литературный дискурс перестает восприниматься автономно от других речевых практик, а индивидуальная художественная речь рассматривается как воплощение доступных в соответствующую эпоху "риторических и репрезентационных стратегий" (с. 218), которые, в свою очередь, отражают доминирующие в обществе идеологические установки. Таким образом, именно лингвистически ориентированная критика, по мнению Роу, позволила впервые расширить контекст исследования творчества Джеймса и затронуть проблемы, попадающие в сферу интересов других дисциплин - "психоанализа, философии, антропологии и социологии" (с.218).
Подобный же междисциплинарный подход свойственен широко практикуемому ныне в литературоведении историко-культурологическому направлению, в рамках которого написана значительная часть статей, публикуемых "Генри Джеймс ревью". Заметим, что наблюдаемый в современных исследованиях (и в частности, в джеймсоведении) сдвиг в сторону культурологических, историка-социологических, идеологических изысканий также, в свою очередь, зачастую вызывает настороженность и неприятие определенной части критиков, а работающие в этом направлении ученые нередко подвергаются упрекам в том, что их штудии слишком далеки от собственно литературоведческой проблематики. Однако опубликованные на страницах журнала статьи убедительно показывают, сколь продуктивны оказываются методы литературоведческого анализа, рожденные на стыке различных дисциплин, в применении конкретно к творчеству Генри Джеймса. Они позволяют лучше понять психологическую, идеологическую, даже экономическую подоплеку его творчества (а изучение этих аспектов литературного процесса уже стало полноправной и неотъемлемой частью современного литературоведения); они дают возможность открыть новые смысловые и структурные пласты как художественной, так и критической и публицистической прозы Джеймса и в итоге несколько по-иному осмыслить место этого писателя в литературной истории Запада. Творческое же наследие Джеймса, в свою очередь, предоставляет богатый материал для
изучения социальной, политической, культурной жизни Европы и Америки второй половины XIX - начала XX в.
Статья Марты Банты (Калифорнийский университет, Лос-Анджелес) "Странные пустыни": Гостиницы, больницы, загородные клубы, тюрьмы, и Град братской любви" посвящена книге Джеймса "Американская сцена" (The American scene), опубликованной писателем после предпринятой им в 1904-1905 гг. поездки по Соединенным Штатам. (Заметим в этой связи, что именно к этому публицистическому произведению - наряду с романами "Женский портрет" и "Послы" - чаще всего обращаются авторы журнала, что дополнительно свидетельствует о возросшем интересе к фигуре Джеймса как прозорливого критика современной ему общественной и культурной жизни.) Внимание исследовательницы привлекли неоднозначные высказывания Джеймса о частной и публичной сторонах жизни американцев, а также невозможности примирить "страстное стремление индивидуума к приватности с требованиями социума" (с.1), И хотя Банта оговаривает, что в "Американской сцене" Джеймс выступает во многих ипостасях и оформляет их в виде различных голосов и перспектив, автора по преимуществу интересует, как изменяется точка зрения Джеймса на общественные учреждения и на отношение между приватным/публичным,
"внутренним/внешним, нами/ими" (с. 1) в зависимости от того, с какой позиции - частного лица или художника - оценивает их писатель. Гостиница и в особенности американский отель по природе своей представляют парадокс - это публичное заведение, тщательно скрывающееся под маской приватности. Банта проводит параллель между принципами устройства гостиницы и разрабатываемой в это время архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом концепцией американского дома с проницаемыми, "прозрачными", перетекающими друг в друга комнатами и отсутствием границ между внешним и внутренним, местами уединения и местами общего пользования. Автор статьи отмечает и удивленное раздражение, которое вызывает у Джеймса с его "воспитанным Европой ожиданием препон и запретов" (с.З) всеобщая доступность общественных мест Нью-Йорка, например, городской ратуши.
Банта приходит к выводу о том, что Джеймс как частное лицо озабочен угрозой, которую чрезмерная открытость и доступность представляют для частной жизни индивидуума. Как художник он заинтересован в том, чтобы общество поощряло частную жизнь
людей, ибо приватная жизнь состоит их тех интимных тайн и секретов, разоблачение которых и является целью публичного искусства писателя. Необходимым же условием приватности являются отгороженность, замкнутость, закрытость, непроницаемость для чужого взора и исключительность. Для Джеймса такими прибежищами в разной степени являются гостиница, клуб, тюрьма или больница. Однако "отгороженность'' от окружающей жизни и замкнутость, характеризующие эти общественные институты в Америке, грозят обернуться самоизоляцией, которая для Джеймса-художника делает невозможной работу воображения и означает попросту умирание. Примером такой "жизни в смерти" могут служить филадельфийское общество с его статической социальной иерархией или живущий лишь ностальгией по рабовладельческой прошлому Юг.
Таким образом, как утверждает автор статьи, для Джеймса невозможно отделить частное от публичного без риска оказаться в изоляции, тождественной его смерти как художника. Как только Джеймсу как частному лицу и традиционалисту-викторианцу хочется приватности и покоя, требования искусства и воображения заставляют его преодолевать эту опасную, смертоносную замкнутость, поскольку по самому писательскому предназначению он призван нарушать частную жизнь (свою собственную и других людей) и делать секреты личной жизни достоянием публики.
Проблема одиночества, изоляции индивидуума в современном мире, лишенном трансцендентного порядка и смысла, рассматривается Дэнтолом Р.Шварцем (Корнеллский университет) в статье "Мане, "Поворот винта" Джеймса и вуайеристическое воображение" сквозь призму мироощущения и эстетики модернизма. Как указывает автор, признающий свою принадлежность к историков культурологической школе, его задача - показать, что "стремление видеть и быть увиденным связано не только с космическим одиночеством в современном мире, но и с социальным и личным одиночеством холостяков и старых дев, а также гувернанток и проституток, которые в модернистской литературе становятся метонимическими фигурами для обозначения всего человечества. Другими словами, акт видения и состояние увиденности становятся для этих незначительных в других отношениях людей частью отчаянного поиска смысла" (с.2).
Изобретение фотографии, утрата твердых религиозных и политических представлении, дарвиновская революция, современная
физика, Фрейд, Ницше - все это разрушило дотоле более или менее цельное и разделяемое разными людьми видение мира. Именно распад цельного мировосприятия обусловил, по мнению Шварца, стремление модернистов убедить себя и других в том, что только художник наделен способностью видеть больше и лучше, чем "простые" люди, провозгласив источником подлинных ценностей искусство и эстетику. Отсюда "использование масок, чревовещание, множественность точек зрения на одно и то же явление., и ролевые игры" (с.З) в модернистском искусстве, ибо в "мире, где систематическое мировидение невозможно, включение разных возможностей, множественность точек зрения становятся эстетическим принципом" (там же). Сам же процесс видения, а значит осознания и поиска смысла, выступает в качестве основного предмета модернистского искусства. "Поворот винта", по мнению Шварца, отражает интерес модернистов к "субъекту как интерпретатору, к деятельности воспринимающего сознания, к наблюдателю как субъекту наряду с тем, что он или она видит" (с.41; курсив автора).
Автор усматривает связь между структурой джеймсовской новеллы и композицией картин Мане: последние организованы таким образом, что зритель оказывается в роли вуайера, наблюдающего за их героинями (не отличающимися, как правило, высоким социальным положением). Аналогично, по мнению Шварца, устроен и "Поворот винта'', где результатом социальной изоляции гувернантки становится ее стремление быть увиденной, узнанной, оцененной и обрести значимость как личность через объективацию взглядом Другого (Хозяина, детей, призраков, читателей). Гувернантка конструирует собственный автопортрет, воспринимая себя в качестве эстетического (и сексуального) объекта, завершенность которому придает лишь взор зрителя. В то же время героиня новеллы выступает и в качестве интерпретатора событий, только создаваемая картина оказывается проекцией ее собственного внутреннего мира, а призраки - alter ego гувернантки, версиями ее "Я!"
Оставив в стороне психологическую (читай патологическую) и сексуальную подоплеку взаимоотношений гувернантки с Хозяином, детьми и призраками Квинта и мисс Джессел (здесь автор опирается на психоаналитический метод анализа), отметим важную мысль, сформулированную Шварцем: текст новеллы становится местом для
наших собственных, читательских, построений, а мы, читатели, выступаем в качестве метонимических двойников как самой гувернантки, так и повествователя (особую роль в создании этого эффекта играет рамочная конструкция). При отсутствии единой перспективы всезнающего повествователя читатель-зритель преобразовывает, перестраивает сюжет, создавая в процессе чтения свои автопортреты или порождая собственных двойников. Будучи наследниками модернизма, мы отдаем себе отчет в неизбежности "полиперспективизма" (с.20) и важности читательского участия в динамической структуре текста. "Подобно модернистам, мы знаем, что фиксированное время, единственная стабильная перспектива и объект, имеющий лишь одно значение, больше не возможны" (с.20).
В статье "Искусство и формирование общности в новелле "Смерть льва" Пола Б.Армстронга (Орегонский университет), автора книги "Феноменология Генри Джеймса" (The phenomenology of Henry James), сведены воедино (но под особым углом зрения) сразу несколько проблем рассмотренных нами статей. Армстронга интересуют взаимоотношения между частной, внутренней жизнью художника и функционированием искусства в обществе, создающем публичную репутацию художнику и манипулирующем его именем и произведениями. Задачей автора является показать, как способ повествования, структура и риторические стратегии новеллы позволяют Джеймсу направить интерпретационные усилия читателей, косвенно предложив возможную модель прочтения текста.
Как показывает история протагониста новеллы, писателя Нила Парадэя, внезапно обретшего популярность и столь же стремительно ушедшего в небытие (не только в переносном, но и в буквальном смысле), публичные репутация и авторитет писателя меньше всего зависят от его личных качеств или художественных достоинств его произведений - они создаются другими людьми и служат для них своего рода "оборотными средствами" для собственного возвышения в обществе. Игра двух соперников Парадэя по писательскому цеху с мужским и женским псевдонимами подтверждает, что даже половая принадлежность не является константой и может стать объектом и продуктом манипуляции в целях достижения популярности. Центром манипулятивных действий в новелле выступает миссис Уимбуш, двойником которой, несмотря на поверхностный антагонизм, является сам повествователь. Подобно своей "сопернице", он стремится полностью контролировать общественное восприятие и
оценку произведений Парадэя, узурпируя право на единственно верное их прочтение. Общность рассказчика и его ученицы Фанни Гертер (в оригинале "Hurter", от английского "hurt" - ранить; и это лишь одно из "говорящих" имен и названий в новелле) основана не на бескорыстной любви к искусству, но на утверждении исключительной правильности их собственной интерпретации и отрицании отличных взглядов на произведения Парадэя.
И здесь особую важность, по мнению Армстронга, приобретает позиция, занимаемая читателями новеллы. Как и во многих других рассказах Джеймса, написанных от первого лица, читатель не может идентифицировать себя с образом имплицитного слушателя, создаваемого рассказчиком. Заподозрив повествователя в манипулировании нашей точкой зрения, мы сопротивляемся предложенной интерпретации событий, но главное, считает автор статьи, чтобы в нашем сопротивлении мы не оказались банальными подражателями повествователю в его борьбе за обладание истиной в последней инстанции. Для преодоления этой ловушки, по мнению Армстронга, читателю необходимо попытаться установить более глубокую связь с автором, создавшим повествователя, "за интригами рассказчика открыть авторский замысел" (с. 106). Но в джеймсовском тексте авторская позиция нигде не сформулирована эксплицитно -МЫ ЛИШЬ угадываем и реконструируем ее. Сверяясь постоянно с ЧУЖИМИ интенциями, мы, по определению, не можем претендовать на полный контроль над смыслом художественного текста. Мы вынуждены вступать в диалог с другими "толкователями", и именно равноправный обмен мнениями (интерпретациями), как считает Армстронг, составляет основу иных взаимоотношений между читателями, чем драматизированное в "Смерти льва" соперничество за единоличное владение"истиной".
Вопросу риторических стратегий текста, но уже в связи с проблемой становления писательского самосознания Джеймса и творческого самоопределения молодого автора, находившегося под влиянием эстетических взглядов Пейтера, Эмерсона, Гете, английских романтиков и особенно Готорна, посвящена статья Пола К.Сент-Амура (Стэнфордский университет) "Трансатлантическая топология в "Родерике Хадсоне" Джеймса". Как считает автор статьи, сомнения самого Джеймса нашли отражение в тематическом и модальном дуализме романа, колеблющегося между "Старым Светом и Новым, аллегорией и иронией, невинностью и опытом, искусством
и коммерцией, трансцендентализмом и эстетизмом" (с.22). Сент-Амур предлагает сосредоточиться на тех "защитных" стратегиях романа (а именно на неоднозначном использовании аллегории и иронии), которые позволяют Джеймсу признать и одновременно преодолеть влияние своих предшественников.
Автор цитирует статью Шейлы Тиэн "Готорн, Джеймс и падение аллегории в "Родерике Хадсоне", согласно которой Родерик выступает в качестве аллегорического "дублера" Готорна, а падение Родерика может быть интерпретировано как отказ Джеймса писать в жанре аллегории и следовать в этом смысле за Готорном как главным его практиком. Но, как следует из статьи Тиэн, то, что Джеймс прибегает к аллегории для ее собственного развенчания, само по себе свидетельствует о живучести традиций аллегорического повествования. Однако, уточняет Сент-Амур, трудно не заметить иронии в этом аллегорическом "бичевании" аллегории - оно слишком осознанно, искусно, лукаво, чтобы в итоге лишь заново утверждать авторитет готорновской линии в американской прозе. По мысли автора, "вместо порочного круга аллегорического низвержения аллегории в "Родерике Хадсоне" имеет место иронизация аллегории", своего рода "профилактическая прививка" (с.27) против чрезмерной зависимости от наследия прошлого.
В предисловии к "Мраморному фавну" Готорн пишет о невозможности создать романтическое произведение о стране, лишенной тени, истории, тайны, живописного и мрачного зла. Сент-Амур предлагает различать два вида тени: тень, отбрасываемая другим (а именно в тени Европы с ее историей и традициями живет Америка Готорна и Джеймса, испытывая чувство долга перед европейской цивилизацией, которая, в свою очередь, клонится к закату и питает известную ностальгию по отношению к своему великому прошлому), и тень собственного раздвоения (распад, расщепление нации и личности в результате гражданской войны, которое Америка в полной мере ощутила к моменту создания "Родерика Хадсона"). По мнению Сент-Амура, понимание аллегории как тропа, построенного на союзе, сращении разделенных во времени и однозначно соответствующих друг другу буквального и аллегорического смыслов, зависит от знания контекста. Аллегория подразумевает "и разрыв во времени, и верность прошлому" (с.37), оказываясь модусом традиции, Европы и готорновского романтизма. Ирония же, напротив, предполагает разрыв противоположных друг другу, но сосуществующих
одновременно смыслов и питается именно внутренним дуализмом. Таким образом, ирония, с точки зрения Сент-Амура, становится "модусом бунтарства" (с.37) Америки с ее "двойственностью" и джеймсовского реализма.
Именно стремление Родерика свести неизбежные в жизни и искусстве противоречия к аллегорическим "белому" и "черному" предопределяет, по мнению Сент-Амура, его падение в мире, пораженном раздвоением. Джеймс же как писатель уже послевоенной Америки старается предотвратить однозначно-аллегорическое прочтение его романа (см., например, толкование романа как аллегорического противопоставления Европы и Америки; или интерпретации взаимоотношений между Родериком или Роландом как аллегории борьбы между двумя направлениями в литературе XIX в. - романтизмом и реализмом). Джеймс нейтрализует аллегорическую однозначность отдельных элементов текста путем их иронизации, тем более что, как пишет Сент-Амур, "ирония может вместить аллегорию в качестве одного из элементов оппозиции, но аллегория не может вместить иронию так, чтобы не перестать быть самой собой и не превратиться в иронию" (с.39). Само постоянное колебание Джеймса между аллегорией и иронией (ср. почти аллегорические заглавия его поздних работ, например, "Священный источник", "Крылья голубки", "Золотая чаша"), романтизмом и реализмом принадлежит к области иронии, и именно активизированная аллегорией метаирония является "защитной" стратегией, которая позволяет Джеймсу, признав долг перед предшественниками, преодолеть опасность творческой зависимости, несамостоятельности, эпигонства.
Н.Б.Дружкова
98.04.021. НОВИК Ш.М. ГЕНРИ ДЖЕЙМС: ЮНОСТЬ МАСТЕРА. NOVICK S.M. HENRY JAMES: THE YOUNG MASTER. - N.Y.: Random house, 1996. - 560 p.
Современный расцвет биографического жанра обозначил себя и в джеймсоведении. За последние несколько лет выходит вторая история жизни американского классика'. Попытки заново написать биографию Джеймса связаны еще и со 150-летним юбилеем писателя,
' Первая - книга Ф.Каплана (Kaplan F. henry James: The Imagination of Genius. -etc., 1992). См. реф. в РЖ "Социальные и гуманитарные науки" (Отечественная и зарубежная литература). Сер.7. Литературоведение. - М.,1998. - № 1.
