CC BY
17
авангарде французской армии. Поставив в романной мизансцене Лорансу и императора на возвышение, автор добивается панорамного изображения поля битвы, затушевывает «углы и закоулки», не имеющие существенного значения. Бальзак использует метод живописных описаний для характеристики обстановки: лунный свет, освещающий окружение императора, костры, при свете которых движутся солдаты. Сам император в это время практически неподвижен и представляет центр композиции. В эпизоде, описывающем встречу Лорансы, маркиза и императора, изображена карта, лежащая перед Наполеоном. Он говорит с посетителями о предстоящем сражении как человек, чье внимание обращено не столько к грядущей битве, сколько к самому механизму войны, глубоко им постигнутому.
Д. Белл считает этот эпизод наиболее показательным с точки зрения «археологии войны» - именно здесь раскрывается и смысл дороги как составной части военных операций, и смысл стратегии наполеоновской империи. Однако положительный образ императора, созданный здесь Бальзаком, в других частях «Человеческой комедии» часто бывает противопоставлен описаниям негативных последствий его эпохи. Эпоху Наполеона нередко репрезентируют отрицательные персонажи - такие, как эксплуататор и мошенник Юло или жестокий кавалеристский офицер Филипп Бридо.
Империя в «Человеческой комедии» всегда рассматривается и оценивается с нескольких точек зрения. Встрече Лорансы с императором противостоит эпилог романа «Темное дело», в котором дан диаметрально противоположный взгляд на ушедшую империю: сила личности Наполеон и цена его военных побед подрываются грязной политической игрой, на которой был выстроен его триумф.
Я.Г. Гудкова
2012.01.020. БЕРЛЭНД А. КУЛЬТУРА И ПОВЕДЕНИЕ В РОМАНАХ ГЕНРИ ДЖЕЙМСА.
BERLAND A. Culture and conduct in the novels of Henry James. -Cаmbridge etc.: Cambridge univ. press, 2009. - XIV, 231 p.
Элвин Берлэнд, профессор и декан гуманитарных наук Мак-мастерского университета (Канада), исследует творчество американского писателя Генри Джеймса (1843-1916) в связи с его отношением к цивилизации. Критики не раз обращали внимание на эту
тему, но последовательно никто ее не анализировал. Э. Бэрленда интересует прежде всего вопрос о традициях, на которых основывался в этой связи Г. Джеймс.
Исследователь выявляет большую, чем до сих пор признавалось, зависимость писателя от английской эстетической традиции XIX в., и прежде всего - от Мэтью Арнолда. Джеймс использует термин «цивилизация» довольно свободно, с разными коннотациями, чаще всего не для определения «поля историка»: его представление о цивилизации ближе всего к несоциологическому определению культуры в сочинениях Мэтью Арнолда.
Возможно, считает Э. Берлэнд, Джеймс - последний крупный романист, пишущий на английском, который воспринимает цивилизацию таким образом. В ХХ в. лишь Томас Манн в «Волшебной горе» (особенно в главе под названием «Снег») был близок к позиции Джеймса (с. 12).
Подобно Готорну и Мелвиллу, Джеймс не разделяет оптимизма американских трансценденталистов, полагающих, что человек изначально по природе своей добр и способен к совершенству. В этой традиции цивилизация воспринимается как феномен не необходимый и даже вредный, поскольку доброта человека порождается его естественным состоянием. В отличие от трансцендентали-стов, Джеймс считал, что природа человека двойственна и способна как к добру, так и к злу, как к альтруизму, так и к эгоизму, к высоким порывам и провалам в пропасть своего «я», не защищенного от искушений - примитивного секса, приобретательства, эгоизма. Вне цивилизации у человека нет возможности уберечься от эгоизма, своего и других. Более того, цивилизация не может «отменить» эгоизм, но может направить и контролировать его с помощью воспитания, этики и искусства, то есть цивилизация не может переделать природу человека, но может направить его развитие. Джеймс ценит цивилизацию как «защиту жизни».
Персонажи этого писателя неизменно стремятся к любви или обретению достойного социального положения, или же - к тому и другому одновременно. В этом плане творчество Джеймса вписывается в основное русло английского романа. Но в высшей степени тонкое выражение этих устремлений в его романах читается как признание силы цивилизации, ее способности сделать человека менее непосредственным и, таким образом, контролируемым более
высокими моральными побуждениями. Цивилизация сама по себе не является моралью, однако она помогает нравственному началу человека проявлять себя в высшей возможной форме, показывает, что такая форма существует и достойна восхищения.
Джеймс ясно видел, что великая функция цивилизации - совершенствование человека. Европу он любил как «хранилище западной цивилизации», Америку воспринимал как недавнее и пробное экспериментальное дополнение, характеризующееся явным, порой вульгарным морализмом и грубым материализмом. Но и к европейской цивилизации своего времени он относился амбивалентно. Его занимал вопрос о том, насколько глубока и существенна коррумпированность европейской цивилизации.
Наиболее явный ответ на этот вопрос содержит роман «Принцесса Казамассима» (1886), где, в частности, идет речь о революционном движении, нацеленном на полное разрушение цивилизации. Гиацинт Робинсон, протагонист романа, колеблется между тягой к революции и пониманием ценностей культуры, и не в силах разрешить эту дилемму, он стоически кончает самоубийством. Едва ли, как считает Э. Берлэнд, Джеймс нашел четкий ответ на вопрос, насколько глубок и существен распад европейской цивилизации. И все же романы писателя убеждают Э. Берлэнда в том, что испорченность, развращенность цивилизации, сколь бы ужасной она ни была, скорее эпизодична и не затрагивает основ. Она действительно наносит вред добру, но недостаточна для полного его разрушения. Джеймс признавал реальность зла, но, несмотря на все свои сомнения, верил в возможность улучшения с помощью «цивилизации-как-культуры».
Критики нередко пишут об эстетизме Джеймса. Сам же он, например в эссе об Альфонсе Доде, писал: «Художники первого ряда всегда рождают впечатление, будто у них есть своя филосо-фия»1. Еще яснее мысль о том, что великая литература содержит важные идеи и должна, хотя бы отчасти, цениться именно за них, присутствует в эссе о Тургеневе: «Великий вопрос, стоящий перед поэтом или романистом: как он относится к жизни?»2. Подобные
1 James H. Partial portraits. - L., 1888. - P. 238.
2
James H. French poets and novelists. - L., 1878. - P. 97.
соображения едва ли ассоциируются с «эстетизмом», считает Э. Берлэнд.
Тема культуры связана у Джеймса с темой стоицизма. Персонаж его романа «Бостонцы» - Бейзил Рэнсом - явный «стоик». Но стоицизм у Джеймса далек от «высокой риторики стоицизма Сенеки» (с. 17), хотя высокая степень самосознания и самодраматизации, которые елизаветинцы находили у Сенеки, часто свойственны и Джеймсу.
И Арнолд, и Пейтер, а до них Рёскин, стремились найти ценности и веру, способные заменить те религиозные положения, которые, на их взгляд, устарели и более не соответствовали реальности. Именно к этому стремился и Г. Джеймс. Он отождествлял мораль с идеями цивилизации, культуры и искусства. В сущности, его мораль близка идеалу, корни которого в эстетической традиции, начинающейся с Рёскина, т.е. движения прерафаэлитов, идентифицировавшего мораль с искусством, религию с поэзией, а «жизнь» - с тем и с другим.
В ранних рассказах Джеймса идеал «цивилизации-как-куль-туры» отсутствует или занимает незначительное место. Но, начиная с романа «Родерик Хадсон» (1876), в его творчестве все четче определяется мотив ценности культуры. Погоня за этим идеалом требует от персонажей «новой ответственности». В результате взаимосвязь между темой культуры и стоицизма становится все более очевидной, особенно в таких романах, как «Портрет леди» (1881) и «Послы» (1903). Джеймс резко порывает со «старой» традицией, в которой рассказ о нравах завершался счастливым концом. Джеймс отходит и от викторианской традиции в лице прежде всего Джордж Элиот и отдает предпочтение Арнолду, Пейтеру и Рёскину. Тезис о том, что хорошее искусство создают только хорошие люди, был усвоен Джеймсом и привел к стремлению заменить религию искусством.
Против этого выступил Т. С. Элиот. Однако собственное его учение о том, что религия и культура - различные стороны одного и того же «цельного образа жизни», инкорпорирует, на взгляд Э. Берлэнда, основополагающий тезис Рёскина.
Идея Джеймса о цивилизации-как-культуре противостояла и доктрине «искусства для искусства», и абсолютизации морали в пуританизме. Он был убежден в ограниченности толкования тер-
минов «европейская культура» и «американская пуританская мораль», основанного на разделении культуры и морали. Культура, по его мнению, должна включать в себя мораль, что не всегда свойственно европейской цивилизации. Проблема нравственной оценки произведения искусства - та же, что и эстетического суждения. А проблема красоты - в то же время проблема нравственности. Об этом он, в частности, писал в предисловии к роману «Портрет леди».
Мировосприятию типичных джеймсовских американцев не хватает эстетического начала, а типичных европейцев - начала морального. Ни тем ни другим не свойственно цельное, единое мироощущение.
Э. Берлэнд уделяет особое внимание взаимоотношениям Джеймса и Арнолда. Они впервые встретились в марте 1873 г. в Риме, когда Джеймс навещал там американского скульптора, искусствоведа, поэта и издателя Уильяма Уэтмора Стори. Позднее Арнолд посетил Джеймсов во время лекционного тура по Америке в 1883 г. О внимательном прочтении Джеймсом «Культуры и анархии» (1869) Арнолда свидетельствует, в частности, «Средний возраст» («Middle years», 1917) Джеймса. В своей работе об эссеисти-ке Арнолда («Эссе Мэтью Арнолда», 1865) Джеймс подхватывает арнолдовский термин «филистер», а арнолдовские «варвары» (barbarians) возникают позднее в рассказе «Разгадка» (1889), где центрального персонажа, миссис Голди Джеймс, называет «вар-варшей», а также - в имени главной героини рассказа «Леди Барбе-рина» (1884), чье имя в нью-йоркском издании стало еще более красноречивым - «Барбарина». Арнолдовская концепция поэзии как «критики жизни» эхом откликается в творчестве Джеймса, использующего прозвище «критик жизни» для своих персонажей.
Еще важнее то, что арнолдовское хорошо известное противопоставление культуры простому механизму социальной реформы (см. «Культура и анархия») находит пространное подтверждение -имплицитно в романе «Бостонцы» (1886) и эксплицитно - в «Принцессе Казамассима», а также в романе «Трагическая муза» (1890). Но наиболее интересно, на взгляд Э. Берлэнда, использование Джеймсом арнолдовских знаменитых символических терминов -
гебраизм (Hebraism) и эллинизм (Hellenism), зов долга и зов красоты1. Они составляют основу - без их называния - типичного изображения Джеймсом американцев и европейцев, склонных, соответственно, к «строгой совести» и «спонтанности сознания» (с. 30).
Арнолд, используя эти термины, имел в виду прежде всего исторические этапы становления национального характера. Джеймс расширил рамки соотношения гебраизма и эллинизма, распространив его на конфликт между личностями и национальными характерами в любое время. Так, герой романа «Родерик Хадсон» молодой американский скульптор, приехав в Рим для усовершенствования своего искусства, восклицает: «Я - эллинист, я -не гебраист» (с. 31).
Вместе с тем Джеймс, подобно Арнолду, как правило, предпочитал употреблять эти термины совместно, считая, что вместе они представляют человека в его целостности. При этом Джеймс часто ставит в центр своих романов писателей или художников: это связано с тем, что в XIX в. жизнь художника становится центральным ценностным символом. Ереси в священном деле искусства -основа сюжета таких рассказов Джеймса, как «Автор Белтраффио» и «Бумаги Асперна».
Критики зачастую находили источник моральной позиции Джеймса в пуританизме Новой Англии - непосредственно или через посредство Н. Готорна. Но О. Берлэнд считает, что на Джеймса очень сильное влияние оказал М. Арнолд и его теория культуры. В Америке в XIX в. главным духовным движением был эмерсонов-ский трансцендентализм. Отношение Джеймса к американской культуре отстраненное и амбивалентное. Он ценит ее за верность моральному началу, «моральному воображению», называет Эмерсона «гением морали» («moral genius») и фактически не сознает того, что тот был сосредоточен не столько на морали, сколько на религии. Эмерсоновской трансцендентализм не близок Джеймсу, который лишь изредка откликался на него в эссеистике или в художественной прозе, изображая «неумеренность» трансцендента-листской традиции. И в этой связи из многочисленных американ-
1 Arnold M. Culture and anarchy. - Cambridge, 1935. - P. 131-132.
ских романов о реформизме «Бостонцы», по мнению Э. Берлэнда, «лучший роман» (с. 34).
Мечта Джеймса, как и у Арнолда: гармоничное сочетание гебраизма и эллинизма в одном человеке, но герои писателя практически никогда не обретают его. Исключение, возможно, - Лэм-берт Стрезер в романе «Послы».
В образе идеальной цивилизации, о которой Джеймс мечтает, гебраизм и эллинизм - элементы единой высокой культуры. В поисках этой цивилизации он покинул Америку - не только из-за провинциальности ее культурной жизни, но и из-за возрастающего расхождения между ее изначальным морализмом и новой психологией потребительства. В Европе он нашел необходимое ему богатство и разнообразие культуры, «памятники и сокровища культуры». Европа была средоточием культуры, обновленным Рёскиным, Арнолдом и Пейтером. При этом культура означала не однажды и навсегда обретенное состояние совершенства, а, как сказал Арнолд, движение к нему. Именно это движение, это стремление составляет ядро большинства произведений Джеймса.
Первая мировая война поколебала надежды писателя. Старая цивилизация явно рушилась. Война исключила возможность писать о современной жизни, поэтому Джеймс не закончил роман «Башня слоновой кости» (опубл. в 1917 г.).
Таким образом, очевидно, что Джеймс воспринимает своих персонажей сквозь призму цивилизации. Их поведение в повседневном смысле, манера держаться связаны с формой поведения в арнолдовском, этическом смысле. Вехи цивилизации, культуры становятся вехами морали, интеллектуальной тонкости, эстетического восприятия и оценки. Джеймсовская цивилизация означает не количество, а качество этики. Джеймсовская цивилизация - это не столько социальное устройство, сколько сосуд высших человеческих достижений в области мысли, красоты и поведения. Цивилизация развивает и защищает «потенциал человеческого мироощущения», а мироощущение для Джеймса означает цельность моральных, эстетических и интеллектуальных качеств, составляющих основу человечности человека.
Э. Берлэнд уделяет внимание и существенному вопросу об отношении Джеймса к Америке. Прежнее мнение о том, что он был настроен антиамерикански, теперь опровергнуто. Критики ссыла-
2012.01.021-022
ются на частый моральный триумф американцев в конфликтах в знаменитых «международных романах» Джеймса: «Американец» (1877), «Портрет леди» (1881), «Крылья голубки» (1902), «Послы»
(1903), американские персонажи которых явно превосходят европейцев. Более того, существует иерархия среди американцев: те, кто имеет корни, верен своим истокам, лучше тех, кто поверхностно европеизировался.
Автор монографии пересматривает идущую от Эзры Паунда, Перси Лаббока и Ф.О. Мэттисена традицию восприятия поздних романов Джеймса - «Крылья голубки», «Послы», «Золотая чаша»
(1904) и два незавершенных: «Башня слоновой кости» и «Чувство прошлого» (опубл. в 1917 г.) - как лучших сочинений писателя. На его взгляд, «Золотая чаша» - роман неудачный, а «Крылья голубки», хотя и трогательный, однако обладает многими недостатками. В поздних романах сюжет в традиционном смысле слова минимизирован, вместо него в фокусе - «характер», но не как таковой, а в восприятии других. Нам показаны не столько персонажи сами по себе, сколько в клубке взаимоотношений. В этом -своеобразие мира Джеймса. Его интерес к человеку не «космический», как, скажем у Т. Харди или Дж. Конрада, а социальный: «человек-в-обществе» - вот его главный объект.
Т.Н. Красавченко
2012.01.021-022. ФРАНКОЯЗЫЧНАЯ КРИТИКА О ТВОРЧЕСТВЕ АНДРЕ ЖИДА. (Сводный реферат).
2012.01.021. SAGAERT M., SCHNYDER P. André Gide, l'écriture vive. - Bordeaux: Presses univ. de Bordeaux, 2008. - 168 p.
2012.01.022. ÂZÂDEH BALOUT. Le style d'André Gide dans «La symphonie pastorale» // La revue de Teheran [Electronic resource]. -Teheran, 2009. - N 41. - Mode of access: http://www.teheran.ir/spip. php?article929
Книга «Андре Жид, живое письмо» была написана двумя крупными специалистами в области французского литературоведения - Мартиной Сагэр и Петером Шнидером. Мартина Сагэр -профессор, эссеист, биограф, специалист в области генетической критики, в частности, по творчеству Андре Жида, Поля Леото и Кристианы Рошфор, член ITEM (Institut des textes et des manuscrits modernes - Институт современных текстов и рукописей), препода-
